Текст книги "Проклятый Лекарь. Том 2 (СИ)"

Автор книги: Александр Лиманский

Соавторы: Виктор Молотов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Глава 7

– Вы правы, – кивнул мне Сомов. – Через две недели нам уже некого будет оперировать. Судя по скорости компрессии зрительных нервов и той нестабильности сердечного ритма, которую даёт тиреотоксикоз, граф просто не доживёт до этого «окна».

Слова повисли в воздухе.

Я нашёл его болезнь, дал ей имя, увидел её насквозь. Держал в руках карту спасения графа, но все дороги на ней вели в пропасть.

Проклятье, которое заставляло меня спасать жизни, издевательски смеялось мне в лицо. Оно дало мне знание, но отняло возможность. Изощрённая в своей жестокости ирония. Впрочем, как и всегда.

Нет.

Я смотрел на поникшего Сомова, на светящийся снимок, на свой собственный поставленный диагноз.

НЕТ.

Обречён – это слово для смертных. А я не из их числа. Должен быть выход. Всегда есть выход.

Нужно просто перестать играть по их правилам.

Идея пришла не как результат логических построений. Она вспыхнула в сознании, как молния в грозу – ослепительная, дерзкая и абсолютно безумная. План, который нарушал все мыслимые правила, этические нормы и, возможно, законы. План, который мог сработать.

Если очередь к хирургу нельзя обойти, значит, нужно сделать так, чтобы хирург сам пришёл к нам. Но как заставить легенду медицины обратить внимание на рядового, пусть и очень богатого пациента?

Есть несколько способов.

– Я что-нибудь придумаю, – сказал я, поднимаясь со стула. Мой голос прозвучал ровно и спокойно, контрастируя с тяжёлой атмосферой безнадёжности, царившей в кабинете.

Сомов удивлённо приподнял бровь, отрывая взгляд от снимков.

– Придумаете? Пирогов, это не та ситуация, где можно что-то «придумать». Это не очередь в булочную, которую можно обойти с чёрного хода! Это стена! Вы не можете «придумать», как её обойти! Абросимов – единственный шанс графа.

– Именно поэтому я и собираюсь действовать, – ответил я, направляясь к двери. – Дайте мне время.

Я вышел из кабинета, оставляя Сомова наедине с его безнадёжностью. Он будет пытаться действовать по правилам, звонить, просить, умолять. Пустая трата времени. Я же пойду другим путём.

У каждого человека, даже у легенды, есть слабое место. Ахиллесова пята. И ключ к сердцу великого хирурга – это не деньги и не мольбы. Ключ к его сердцу – это его призраки.

Я развернулся и, не теряя ни минуты, направился обратно в палату к Ливенталю. Разговор с Сомовым закончился. Теперь начиналась моя игра, и первый ход в ней был за графом.

Граф Ливенталь встретил меня мрачным, тяжёлым взглядом человека, который уже смирился с участью, ожидая приговора. Он сидел в кровати, но поза его была не властной, а сдавленной и поникшей. Король на эшафоте.

– Ну что, доктор? – его голос был хриплым. – Каков вердикт?

Я молча присел на стул рядом с его кроватью, создавая официальную, почти протокольную дистанцию.

– Вам нужна операция. Срочная, – начал я, излагая факты без сочувствия. – Есть только один хирург в этой Империи, способный её провести с приемлемым шансом на успех. Легенда нейрохирургии, профессор Абросимов.

В глазах графа на мгновение вспыхнула надежда.

– Но есть проблема, – продолжил я, тут же гася этот огонёк. – У профессора Абросимова запись на плановые операции расписана на полгода вперёд. А экстренные случаи он берёт в порядке живой очереди. И эта очередь состоит из людей, которым нужна помощь в ближайшие часы, а не недели. Ближайшее «окно» – через месяц. А у вас в запасе – всего две недели.

– Месяц? – граф побледнел, его губы дрогнули. – Вы хотите сказать, мне нужно ждать месяц? Но вы же говорили…

– Что, по моим прогнозам, у нас есть максимум две недели, – закончил я за него, холодно и неотвратимо, как тиканье часов. – Именно так.

Ливенталь откинулся на подушки и закрыл глаза. Из его груди вырвался звук, похожий на горький, беззвучный смех.

– Меня кто-то проклял. Точно вам говорю. Иначе как это объяснить? Сначала дочь сбежала, потом эта опухоль, теперь это… Словно сама судьба ополчилась против меня.

Да что ты знаешь о настоящих проклятьях?

Для него это просто фигура речи, красивое слово для описания полосы неудач. Для меня же – ежедневная, физическая реальность, выжигающая мой сосуд изнутри.

Он жалуется на судьбу. Я же научился ломать её через колено.

– Всё дело в нервах, ваше сиятельство, – сказал я вслух единственную правду, которую он был способен сейчас воспринять. – Стресс запускает в организме каскад разрушительных реакций. Одна проблема тянет за собой другую.

– К чёрту нервы! – граф резко сел в кресле, его глаза вспыхнули яростью. Это была агония его старого «я», привыкшего решать проблемы силой. – Я не буду ждать! Я прикажу своим людям найти этого Абросимова! Его привезут сюда! Сегодня же! Пусть в кандалах, под дулом пистолета, но он, клянусь всеми богами, сделает эту операцию!

Я оставался абсолютно спокойным. Моё ледяное самообладание на фоне его ярости было лучшей демонстрацией силы.

– Что за варварские методы, ваше сиятельство? – я покачал головой. – Вы мыслите как полководец на поле боя, но здесь – больница. Представьте на секунду: руки хирурга, которого только что унизили, избили и притащили силой. Руки, которые держат скальпель в миллиметре от вашей сонной артерии. Вы действительно хотите, чтобы в этот момент они дрогнули от злости? Или от страха? Одна случайная ошибка, один неверный надрез – и меня можно будет поздравить с открытием собственного кладбища. Уверен, ваши наследники не будут этому счастливы.

Мои слова подействовали как ушат ледяной воды. Ярость в глазах графа медленно угасла, сменившись сначала пониманием, а затем – холодным ужасом от осознания собственного бессилия.

Он сдулся. Сгорбился в кровати, превратившись из разъярённого льва в беспомощного старика. Он понял, что его главный инструмент – грубая сила – здесь абсолютно бесполезен.

Он долго молчал, глядя в пол.

– Тогда что вы предлагаете? – его голос был тихим и безнадёжным. Он сдался.

– Действовать элегантнее, – сказал я, вставая. – Не силой, а умом. И вы мне в этом поможете.

– Я? – он удивлённо моргнул, поднимая на меня глаза. – Но как? Я же… я ничего не могу.

– Вы – можете, – я позволил себе загадочную, почти хищную улыбку игрока, который видит на доске выигрышную комбинацию, незаметную для остальных. – Просто доверьтесь мне.

И я рассказал ему детали нашего маленького плана. Те, которые касались его части, разумеется.

Граф слушал молча, и с каждым моим словом отчаяние в его глазах сменялось азартным блеском игрока, которому предложили поставить всё на одну, но очень перспективную карту.

Он согласился без колебаний. Он не просто дал мне карт-бланш, он предоставил в моё распоряжение свои ресурсы и людей для сбора информации.

Получив его одобрение, я мог наконец вернуться к своим прямым обязанностям. В тот вечер, спустившись в морг, я чувствовал себя превосходно.

Морг встретил меня привычной прохладой и запахом формалина. Здесь, внизу, в царстве тишины и холодной стали, всё было честно. Мёртвые не лгали, не плели интриг и не страдали от разочарований. Они просто были. Идеальная компания.

Доктор Мёртвый сидел за своим столом, ссутулившись над очередной стопкой бесконечных протоколов вскрытий.

– О, блудный сын вернулся в родные пенаты, – он поднял голову, и в его уставших глазах мелькнула искорка едкой иронии. – Я уж думал, вы окончательно променяли наших тихих и покладистых клиентов на своих шумных и капризных аристократов наверху. На сегодня работы уже нет. Надеюсь, вы хоть завтра поработаете?

– Собственно, об этом и хотел поговорить, – я присел на стул напротив, чувствуя себя немного не в своей тарелке. – Завтра меня тоже скорее всего не будет.

Патологоанатом с тихим стуком отложил ручку и сложил руки на груди, впиваясь в меня своим тяжёлым взглядом.

– Пирогов, это уже переходит все границы. У вас есть обязанности! Трупы не вскрывают себя сами, знаете ли!

– Понимаю и искренне сожалею, – развёл я руками. – Но у меня критическая ситуация с очень важным пациентом.

А ещё я терял нечто большее, чем просто рабочие часы.

Каждый день без скальпеля в руке, без холодного, честного прикосновения к мёртвой плоти – это был день стагнации. Мои некромантские силы, едва начавшие пробуждаться в этом теле, снова засыпали без привычной подпитки. Я спасал живых, но при этом терял связь с мёртвыми. Терял самого себя.

– Ладно, – тяжело вздохнул доктор Мёртвый. – Вижу, у вас там наверху настоящая война, а не лечение. Но это последний раз, Пирогов. Послезавтра жду вас здесь. С удвоенным рвением и готовностью наверстать упущенное.

Выйдя из больницы, я направился к метро привычным маршрутом. Сумерки опускались на город, зажигались газовые фонари. На углу Садовой, у самого бордюра, моё внимание привлёк маленький, серый комок.

Мёртвый голубь.

Я огляделся – улица была почти пуста, редкие прохожие спешили по своим делам, не глядя под ноги.

Идеальный момент. Я присел на корточки, делая вид, что поправляю шнурок, и осторожно положил руку на ещё тёплое тельце. Нюхль, невидимый на моём плече, заинтересованно свесился вниз, предвкушая маленькое чудо.

Сосредоточился, потянулся к тому тёмному, холодному источнику силы внутри, который и был моей сутью. Я направил в крошечное тело всю доступную мне толику тёмной энергии.

Ничего.

Абсолютно ничего. Даже малейшей искры, даже подрагивания пёрышка. Сосуд был пуст. Я был похож на великого мага, который забыл все свои заклинания. На воина, потерявшего свой меч.

Я почувствовал, как Нюхль на плече разочарованно пискнул и отвернулся. Его печаль была почти осязаемой. Он тоже чувствовал эту пустоту. Мы оба были отрезаны от источника нашей истинной силы.

Чёрт. Я спас от смерти графа, поставив диагноз, который не смогли бы поставить лучшие умы столицы, но не мог поднять даже паршивого голубя. Проклятье работало безупречно, превращая меня в целителя и отбирая силу повелителя.

Всё-таки работу в морге пропускать нельзя. Это не просто работа. Это моя тренировочная площадка. Мой алтарь.

В вагоне метро, под мерный стук колёс, я смотрел на своё отражение в тёмном стекле. Напротив сидели уставшие, безликие люди, погружённые в свои мелкие заботы.

Моя одержимость спасением графа Ливенталя была абсолютно логична. Это не было проявлением сочувствия или врачебного долга. Это была многоходовая инвестиция, ради которой стоило временно пожертвовать прогрессом в некромантии.

Дело было не в Живе. Десять, двадцать, даже сто процентов, которые я мог бы получить с него – это лишь тактическая выгода, одна заправка топливного бака. Я же играл вдолгую.

Граф Ливенталь, обязанный мне жизнью – это не просто разовый источник благодарности. Это пожизненный абонемент на неё.

Это доступ к его ресурсам, к его связям в высшем свете, к его архивам. Это невидимый щит, который прикроет меня от Морозова и ему подобных. Один спасённый и вечно благодарный аристократ такого ранга стоит сотни вылеченных простолюдинов, которые забудут моё имя через неделю.

Это была не медицина. Это была политика.

Прагматично? Безусловно. Цинично? Абсолютно.

Но именно так выживают и строят империи. И неважно, в каком мире.

С этими мыслями я доехал до своей станции и поднялся в квартиру. Холодный стратегический расчёт уступил место бытовым реалиям, которые, впрочем, требовали не меньшего внимания.

Ужин прошёл в непривычной, гнетущей тишине. Аглая лениво ковыряла вилкой в тарелке с великолепным жарким, демонстративно вздыхая.

Костомар, обычно являвшийся центром любого кухонного действа, сгорбившись, сидел в углу, изредка произнося своё коронное «я ем грунт» с такой вселенской тоской, что даже мне, существу, лишённому большинства эмоций, хотелось его пожалеть.

– Что случилось? – спросил я, откладывая приборы. Этот молчаливый саботаж начинал действовать на нервы.

– Я чувствую себя намного лучше, – Аглая наконец подняла на меня глаза, и в них больше не было страха, только упрямство. – И я хочу уже выйти отсюда. Не поймите неправильно, Святослав, вы спасли меня, и здесь… весело. Но всё же это клетка.

– Я ем грунт, – подтвердил Костомар самым печальным тоном, на который были способны его костяные связки.

Хотя он всего лишь играл свою роль.

Она начала давить. Её терпение было на исходе. Ещё пара дней, и она снова попытается сбежать, но на этот раз – от меня. Нужно было ускоряться. Проблема Ливенталя и проблема Аглаи сплелись в один тугой узел. Развязав один, я развяжу и второй.

Я выдержал паузу, давая прочувствовать всю глубину ее заточения. А затем ответил – не как сочувствующий друг, а как старший брат, излагающий план.

– Ваше нетерпение понятно, – сказал я, глядя прямо на Аглаю. – Но любой необдуманный шаг сейчас – это катастрофа. План по вашему безопасному выходу из этой ситуации уже есть. Но он, как хороший хирургический инструмент, требует точной настройки. Сначала я должен решить одну критически важную проблему во внешнем мире. Как только я её решу, мы немедленно приступим к реализации второй части плана – вашей. Потерпите ещё немного. Свобода уже близка, но спешка может её от вас оттолкнуть навсегда.

Мои слова подействовали. В глазах Аглаи упрямство сменилось задумчивостью, а затем – робкой надеждой. Она ничего не ответила, но слегка кивнула, принимая мои условия. Она поняла, что я не просто держу её здесь, а работаю над решением.

– Я ем грунт! – с внезапным оптимизмом произнёс Костомар, выпрямляясь во весь свой двухметровый рост. В его интонации отчётливо слышалось: «Вот это другой разговор!»

Кажется, он уже переигрывает. Впрочем, неважно. Пусть развлекается.

Следующим утром, сразу после планёрки я, проигнорировав попытку Вари завязать со мной разговор, направился прямиком в палату к Ливенталю. Он не лежал в кровати, а уже сидел в кресле-каталке, одетый, с пухлой папкой из тёмно-синей кожи с тиснёным гербом его рода на коленях. Он был человеком дела.

– Мои люди проработали всю ночь, – он протянул мне папку, когда я вошёл. – Всё, что удалось нарыть на профессора Абросимова. Каждая сплетня, каждый слух, каждый официальный документ.

Я сел напротив и углубился в чтение.

Биография гения. Блестящая карьера, сотни спасённых жизней, патенты на революционные хирургические инструменты, международное признание…

Сплошная стена из достижений. Неприступная крепость. Но я знал – у каждой крепости есть потайной ход или, на худой конец, трещина в стене. Я листал дальше, пропуская хвалебные оды и благодарственные письма от спасённых аристократов…

И вот оно. Одна страничка, отпечатанная из полицейского архива, выбивающаяся из общего хора. Тёмное пятно на сияющей репутации.

«Селиверстова Анастасия Игоревна, 28 лет. Диагноз: гигантская аневризма базилярной артерии. Исход: летальный, интраоперационное кровотечение. Дата: три года назад».

Вот она. Трещина.

– Я могу приказать своим людям его обработать, – предложил Ливенталь, видя, что я остановился на этой странице. – Запугать, подкупить его ассистентов, найти компромат на семью. Он будет сговорчивее.

– Опять вы со своим бандитизмом, – я устало покачал головой, закрывая папку. – Ваше сиятельство, нам не нужен напуганный хирург. Нам нужен мотивированный хирург. Хирург, который захочет сделать эту операцию лучше, чем любую другую в своей жизни, чтобы доказать что-то всему миру и, в первую очередь, самому себе. А для этого требуется более тонкий подход.

– Хорошо, – граф откинулся на подушки, впервые полностью доверяя мне не только своё тело, но и свою стратегию. – Действуйте.

Вернувшись в ординаторскую, я набрал номер частной клиники, где Абросимов, судя по документам, успешно оперировал вот уже несколько десятков лет. После десяти минут ожидания под звуки усыпляющей классической музыки трубку взяла секретарша.

– Профессор Абросимов предельно занят, – отчеканил металлический, безразличный голос заученную фразу. – Запись на консультацию только через полгода.

– Я понимаю, – ответил я максимально вежливо. – Я не по поводу консультации. Мне нужна одна минута его личного времени. У меня есть информация, которая касается его напрямую. Чрезвычайно важная и строго конфиденциальная.

Я сделал паузу, давая ей возможность осознать вес сказанного.

– Назовите вашу фамилию и организацию, – тон секретарши не изменился, но сам вопрос уже был маленькой победой. Она колебалась.

– Доктор Пирогов. Клиника «Белый Покров». Передайте профессору, что речь идёт о деле Анастасии Селиверстовой.

На том конце провода повисла долгая, звенящая тишина. Я слышал только её дыхание.

– Профессор не принимает, – наконец сказала она, но в её голосе уже не было металлической уверенности. – Оставьте свой номер. Если появится возможность, с вами свяжутся.

И повесила трубку.

Бесполезно. Она ничего ему не скажет.

Система, которую он выстроил вокруг себя, работала безупречно. Я набрал его личный номер, указанный в досье. Длинные, безнадёжные гудки. Логично – он скорее всего в операционной.

Что ж. Если гора не идёт к Магомету, значит, Магомет сам наденет белый халат и пойдёт к этой чёртовой горе.

Ждать вечера? Это не наш метод.

Он закончит оперировать и уедет. Или его увезут. Такие люди не ходят по улицам без охраны. Мой единственный шанс застать его – это прорваться в его святая святых. В его клинику. Прямо сейчас.

Частная клиника «Асклепий» встретила меня агрессивной, кричащей роскошью. Мраморные полы были отполированы до зеркального блеска, с потолка свисали хрустальные люстры размером с небольшое дерево, а на стенах в тяжёлых золочёных рамах висели безвкусные, но очевидно дорогие картины.

В воздухе пахло не лекарствами, а деньгами и антисептиком. Это была не больница, а пятизвёздочный отель для больных тел.

– К профессору Абросимову, – сказал я девушке на ресепшене, которая выглядела как модель с обложки модного журнала.

– У вас назначено? – она окинула меня быстрым, сканирующим взглядом, оценивая стоимость моего костюма, пальто и ботинок.

– Нет, но у меня экстренный случай…

– Тогда никак, – отрезала она, и её милая улыбка не изменилась ни на йоту. – Профессор не принимает без предварительной записи. Вы можете оставить заявку, и наш менеджер свяжется с вами в течение полугода.

Она была жрицей расписания, цербером у врат Олимпа. И её вердикт был окончательным. Я отошёл в сторону, делая вид, что изучаю очередное живописное убожество на стене.

– Нюхль. План Б. Фаза первая: рекогносцировка. Найти цель. Профессор Абросимов. Без шума, – мысленно приказал я.

Костяная ящерица, невидимая на моём плече, радостно цокнула и тут же растворилась в тенях под мраморным полом.

Я ждал. Прошла минута. Вторая. И тут из коридора справа донёсся оглушительный грохот упавшей металлической каталки и пронзительный женский визг.

– Мышь! Там гигантская мышь! – молоденькая медсестра выбежала из процедурной, её лицо было белым от ужаса.

Поднялась суета. Охранники, медсёстры, даже пара пациентов в дорогих халатах с любопытством выглянули из своих палат.

– Я сказал – без шума! – мысленно прорычал я.

Нюхль высунулся с потолка лифта и, материализовавшись, показал мне язык. Этот маленький монстр определённо научился сарказму у Костомара.

Он не просто выполнил приказ, он устроил представление. Но цели своей он достиг.

Через пять минут, когда паника улеглась, в моей голове сформировалась чёткая ментальная картина: второй этаж, дальний конец коридора, операционный блок, операционная номер три.

– Нюхль. Фаза вторая: выманить цель. Система вентиляции в операционном блоке. Небольшой, обратимый сбой. Что-то, что потребует личного внимания главного хирурга, но не навредит пациенту.

Я занял позицию у лестницы, ведущей со второго этажа. Через десять минут наверху послышались встревоженные голоса, и по лестнице начал спускаться высокий седовласый мужчина в синем хирургическом костюме.

Высокий, с осанкой полководца и холодными, серыми глазами человека, который видел смерть сотни раз и не был ею впечатлён. Аура абсолютной, непререкаемой власти. Это была моя цель.

Абросимов.

Я шагнул ему наперерез.

– Профессор Абросимов? Мне нужно с вами поговорить. Это займёт не больше пяти минут.

Он окинул меня таким холодным, отстранённым взглядом, будто я был предметом мебели.

– Молодой человек, у меня через пятнадцать минут сложнейшая операция. Если вы хотите консультацию – в регистратуру. Только по записи.

Он развернулся, чтобы уйти, стирая меня из своего поля зрения. Я дал ему сделать два шага. Ровно столько, чтобы он почувствовал себя в безопасности. А потом вонзил ему в спину имя его главного призрака.

– Пациентка Селиверстова! Это не вы её убили!

Мой голос не был громким, но в почти пустом холле он прозвучал как удар скальпеля.

Он не просто замер. Он окаменел.

Плечи напряглись, спина выпрямилась, как стальной стержень. Профессиональная маска безразличия не просто треснула – она на миг рассыпалась в пыль, обнажив старую, незажившую рану.

Он медленно повернулся. Цвет ушёл с его лица, оставив пергаментную бледность.

– Что вы сказали? – его голос был тихим, но в нём звенел металл.

– Вы её не убили, – я сделал шаг вперёд, сокращая дистанцию. – Вы думали, что это была ваша ошибка. Весь мир так думал. Что вы допустили ошибку во время операции три года назад. Но это не так. И я могу это доказать. Хотите узнать правду?

В коридоре повисла оглушительная тишина. Где-то вдалеке противно пищал чей-то телефон, но Абросимов его не слышал. Он смотрел на меня так, словно я был призраком из его прошлого, пришедшим за расплатой.

– Кто вы такой? – наконец спросил он.

– Тот, кто знает, что на самом деле произошло с Анастасией Селиверстовой. И тот, кто может дать вам шанс на искупление, спасая другую, не менее важную жизнь.