Текст книги "Проклятый Лекарь. Том 2 (СИ)"

Автор книги: Александр Лиманский

Соавторы: Виктор Молотов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Глава 15

Ранее ночью.

Отель «Националь» встретил графа Бестужева приглушённым светом ночных ламп и тревожной тишиной дорогих коридоров.

Швейцар, дремавший в кресле, подскочил при виде влиятельного гостя, но граф прошёл мимо, не удостоив его взглядом. Дорожное пальто, наспех накинутое поверх домашней одежды, развевалось за ним как тёмное знамя поражения.

– Где? – рыкнул Бестужев, врываясь в номер триста один.

Виктор, начальник его личной охраны, человек с лицом, высеченным из гранита, едва заметно усмехнулся. За двадцать лет службы он видел многое, но эта ситуация явно входила в его личный топ абсурдных происшествий.

– В спальне, ваше сиятельство, – он кивнул в сторону закрытой двери. – Зрелище… любопытное.

Бестужев решительным шагом направился к спальне.

Рука на позолоченной дверной ручке дрогнула – всего на мгновение, но Виктор заметил. Граф боялся того, что увидит за дверью. И правильно делал.

Картина, открывшаяся его взору, навсегда выжглась в его памяти. Роскошная кровать с измятыми шёлковыми простынями.

Разбросанная по персидскому ковру одежда – мужской фрак, женское вечернее платье изумрудного цвета. И в центре этого хаоса – его сын, Пётр Бестужев, двадцати трёх лет от роду, наследник древнего рода, и молодая женщина, которую граф с ужасом узнал как Елизавету, дочь барона Смехова.

Они были… склеены.

Иного слова не подобрать. Их тела соприкасались в крайне интимной позе, а вокруг них пульсировало слабое, болезненно-лиловое свечение, похожее на северное сияние в миниатюре.

Оба были в полном сознании, прикованные друг к другу невидимыми цепями, выставленные на обозрение, как диковинные звери в клетке, и оба смотрели на вошедшего с выражением абсолютного ужаса.

– Отец… – голос Петра дрогнул, но он попытался сохранить остатки достоинства. – Я могу всё объяснить. Это артефакт… он не сработал как должен…

– Граф Бестужев! – Елизавета не выдержала и разрыдалась. – Умоляю, сделайте что-нибудь! Если мой отец узнает… это конец! Моя репутация! Разъедините нас, прошу!

Первым порывом Бестужева было выхватить у Виктора пистолет и пристрелить этого идиота, собственного сына, прямо здесь.

Стереть позор.

Но он был не просто отцом. Он был главой рода, политиком и игроком. Ярость клокотала в груди, но тут же сменилась холодным осознанием масштаба катастрофы.

Это не просто пьяная выходка молодого повесы. Это скандал, который уничтожит репутацию двух древних родов.

Смеховы никогда не простят такого позора. Это оружие для его политических врагов. Это пятно на имени Бестужевых, которое не смыть и за сто лет.

– Виктор, – голос графа был ровным, но в нём слышалась сталь. – Вызывай доктора Полякова. Немедленно. Скажи, дело жизни и смерти. И чтобы ни одна душа не знала.

Следующие полчаса тянулись как вечность.

Время, казалось, загустело, превратилось в липкий, тягучий сироп, в котором вязли мысли и звуки. Бестужев мерил шагами гостиную, как тигр в клетке, его шаги глухо тонули в толстом ворсе ковра.

Из спальни доносились приглушённые всхлипы Елизаветы и раздражённое бормотание Петра, который неуклюже пытался её успокоить. Виктор стоял у окна, неподвижно наблюдая за редкими огнями ночной Москвы с выражением человека, который видел падение империй и его этим уже не удивишь.

Доктор Поляков прибыл ровно через тридцать две минуты. Пожилой, солидный, с седыми бакенбардами и дорогим кожаным портфелем, пахнущий карболкой и хорошими сигарами.

Двадцать лет он лечил семью Бестужевых от всех аристократических недугов – от подагры до мигреней.

Один раз в этом году граф отпустил его на выходные и в это время словил приступ, из-за которого пришлось ехать в больницу. Там он встретил доктора Пирогова. Интересная личность. Бестужеву даже интересно, как ещё этот молодой лекарь сможет его удивить.

– Ваше сиятельство, что случилось? – начал Поляков с порога, но Бестужев, не говоря ни слова, лишь жестом указал на дверь спальни.

Поляков вошёл и замер. Его лицо прошло весь спектр эмоций: от профессионального любопытства через шок и недоумение к полному, почти детскому испугу.

– Это… это… – он подошёл ближе, к самому краю кровати, боясь приблизиться. Достал из портфеля стетоскоп, с дрожащими руками проверил пульс у обоих. – Сердцебиение учащённое, но стабильное. Давление в норме. Но это свечение…

Он протянул было руку, чтобы дотронуться до лилового ореола, но в сантиметре от него резко отдернул пальцы, словно обжёгшись о невидимый огонь.

– Ваше сиятельство, – Поляков повернулся к Бестужеву, и в его глазах читалась абсолютная профессиональная беспомощность. – Это не медицинский случай. Это какой-то… магический спазм. Энергетическая аномалия. Я бессилен.

– Бессилен? – голос Бестужева стал тихим и смертельно опасным. Он сделал шаг к врачу. – Я плачу вам двадцать лет, Поляков. Я оплачивал обучение ваших детей за границей. Я вытащил вашего племянника из долговой тюрьмы. И теперь, когда мне действительно нужна ваша помощь, вы говорите мне, что бессильны?

– Но, ваше сиятельство, это магия! – залепетал врач, пятясь от него. – Я не…

– Мне плевать, что это! – прорычал Бестужев. – Вы – врач! Так сделайте что-нибудь! Вколите им снотворное! Разрежьте! Я не знаю! Сделайте хоть что-то, или, клянусь, я пущу по миру всю вашу семью!

– Но это может их убить! – в ужасе прошептал Поляков. – Любое вмешательство без понимания природы этой связи…

И тут Бестужев остановился.

Он посмотрел на перепуганное лицо врача, потом на склеенную пару в спальне, и его гнев угас, сменившись холодным отчаянием. Он понял, что угрожает скальпелем человеку, которого просит провести операцию на сердце.

Глупо и бессмысленно.

– Хорошо, – сказал он уже спокойнее. – Что вы предлагаете?

– Вам нужен экзорцист из церкви или, что надёжнее, боевой маг из Тайной Канцелярии, – повторил Поляков, с облегчением видя, что буря миновала.

Слова «Тайная Канцелярия» прозвучали как приговор. Бестужев прекрасно понимал, что это означает. Официальный рапорт, протокол допроса, расследование. Маги-дознаватели, которые залезут в голову его сыну, дочери барона, ему самому. Скандал, который уже невозможно будет скрыть под ковром.

Бестужев остался стоять посреди гостиной, раздавленный, униженный. Все его связи, его деньги, его власть оказались бесполезны.

Все стандартные решения вели к катастрофе. Врачи бессильны. Церковь потребует публичного покаяния. Тайная Канцелярия составит протокол, который ляжет на стол его врагам. Тупик.

Он закрыл глаза, и перед мысленным взором внезапно возникла другая картина.

Яркий, солнечный день на Тверской. Резкая, как удар кинжала, боль в груди. Падение на грязную мостовую. Искажённые ужасом лица прохожих. И среди них – одно спокойное. Странный молодой человек, возникший из ниоткуда.

Холодные, немигающие глаза. Уверенные, точные движения. Слова, которые звучали не как предположение, а как диагноз: «Тромб. Окклюзия». Спасение, которое заняло считанные минуты.

Пирогов. Лекарь из морга. Тот, кто ходит по грани между жизнью и смертью. Тот, кто не боится ни крови, ни скандалов. Тот, кто действует, а не рассуждает.

– Виктор, – Бестужев открыл глаза. В них больше не было гнева. Только отчаянная решимость. – Найди мне этого лекаря. Пирогова. Из «Белого Покрова».

– Этого… странного? – Виктор приподнял бровь. – Который вас спас на улице?

– Да. Именно его. Найди и привези. Быстро. Скажи, что я приказываю. Нет… – граф на мгновение запнулся, проглатывая свою гордость. – Скажи, что я очень прошу.

Он повернулся к окну, за которым начинал брезжить рассвет нового, полного позора дня.

– И чтобы всё было решено до полудня, Виктор, – добавил он, не оборачиваясь. Голос его был глухим. – Сегодня у меня приём. И мой сын, наследник рода Бестужевых, будет стоять рядом со мной и улыбаться, даже если для этого придётся отпилить ему ноги. Ты меня понял?

– Так точно, ваше сиятельство.

– Этот Пирогов… – прошептал граф, глядя на серое небо. – Наша последняя надежда.

* * *

Позже утром.

– Никуда я не пойду! – твердо ответил я, понимая, что от таких людей ничего хорошего ждать нельзя.

– Доктор Пирогов, граф Бестужев ждёт вас, – заявил один из амбалов.

– Я и так еду к нему на приём, – ответил я, опуская стекло. Я старался говорить спокойно, как занятой специалист, чьи планы пытаются грубо нарушить.

Странное дело. Зачем графу Бестужеву перехватывать меня, если я сам к нему направляюсь? Крайне нелогично… Значит, дело в чем-то другом.

– Боюсь, планы изменились, – его голос был ровным, безэмоциональным. – Граф ждёт вас в другом месте. По очень срочному делу.

Я посмотрел на Аглаю.

Она сжалась в углу сиденья, её лицо было белым как полотно. Потом перевёл взгляд на телохранителя. В его глазах читалось напряжение человека, выполняющего приказ, который не обсуждается.

– Я никуда не поеду, пока не пойму, что происходит, – заявил я.

Это был не страх. Это было требование уважения. К тому же мне следовало убедиться в своей безопасности, и Аглаей я рисковать не намеревался.

Я показывал, что со мной нельзя обращаться как с вещью, которую можно просто перевезти с места на место.

Телохранитель не стал спорить.

Он молча достал из внутреннего кармана тяжёлый, защищённый аппарат связи, набрал номер и протянул трубку мне со словами:

– Граф объяснит лично.

Я взял трубку.

Узнал голос графа Бестужева, но в нём не было привычного властного металла. Властность, въевшаяся в него за десятилетия, трещала по швам, и сквозь эти трещины пробивалась плохо скрываемая, почти истеричная паника.

– Пирогов! Бросайте всё и немедленно приезжайте в «Националь», номер триста один. Это приказ! – он на мгновение запнулся, проглатывая свою гордость. – Нет… это просьба. Случилось непредвиденное. Вопрос чести моей семьи. Мне нужна ваша помощь. Немедленно.

Граф Бестужев. Один из столпов Империи. Человек, который отдаёт приказы каждый день.

И этот человек просил. Не требовал, не приказывал, а грустно просил о помощи. Ситуация была не просто критической. Она была катастрофической.

Я уверился, что это не подвох. Об этом говорила интонация в голосе графа – такое не сыграешь. От Бестужева меньше всего стоит ждать подставы. Тем более и повода подставлять меня у него нет. При прошлой встрече он прямо говорил, что хотел бы дружить.

– Хорошо, – ответил я. Мой голос был спокойным и деловым. Я мгновенно принял новую роль – роль спасителя, от которого зависит честь целого рода. – Буду через пятнадцать минут.

Я вернул телефон телохранителю.

– Что происходит? – прошептала Аглая, вцепившись в мой рукав. – Это из-за меня? Это люди отца?

– Нет. Это граф Бестужев, – ответил я, глядя на телохранителя, который уже открывал для нас дверь своего джипа. – Похоже, мой выходной отменяется. Поехали, Аглая. Сидеть в такси посреди улицы сейчас будет самой плохой идеей.

Она колебалась всего секунду, но страх перед неизвестностью в одиночестве перевесил. Она молча кивнула.

Мы вышли из такси и пересели в чёрный, пахнущий дорогой кожей и оружейным маслом джип. Дверь за нами захлопнулась с глухим, окончательным звуком.

Я ехал навстречу неизвестности, а рядом со мной сидела перепуганная наследница другого могущественного рода. Две самые большие проблемы двух самых влиятельных людей Империи сейчас находились в одной машине. Ирония судьбы продолжала свои игры.

Одно я знал точно: это утро принесёт мне либо огромные проблемы, либо колоссальную выгоду. А чаще всего в этом мире одно сопутствует другому.

«Националь» встретил нас тревожной тишиной. Телохранитель провёл нас не через главный вход с позолоченными дверями, а через лабиринт служебных коридоров, пахнущих пылью, полиролью для мебели и чужими тайнами. В лифте он молчал, только нервно барабанил пальцами по кобуре, скрытой под пиджаком.

Номер триста один оказался роскошными апартаментами. Аглая осталась снаружи.

В гостиной меня ждали трое.

Сам граф Бестужев мерил шагами персидский ковёр, как тигр в клетке. Грузный мужчина – судя по всему, его начальник охраны, – стоял у окна, невозмутимо разглядывая Москву.

А в кресле, обхватив свой докторский саквояж, как утопающий – спасательный круг, сидел пожилой, совершенно растерянный врач. На его лице было выражение полной профессиональной капитуляции.

– Пирогов! – Бестужев бросился ко мне, как только я вошёл. – Слава богу, вы приехали. У меня… у нас… тут такая ситуация…

Он начал что-то сбивчиво объяснять про «недоразумение», «молодость», «глупую ошибку», но я поднял руку, останавливая его. Воздух в номере был «неправильным».

Потоки Живы, обычно спокойные и размеренные в жилых помещениях, здесь были скручены в тугие, вибрирующие, болезненные узлы.

Что-то неестественное, чужеродное происходило за дверью спальни. Я чувствовал это, как хирург чувствует опухоль под пальцами ещё до разреза.

– Не нужно объяснений, – сказал я, направляясь прямо к спальне. – Дайте мне оценить ситуацию.

Бестужев замер, поражённый моей наглостью, но не остановил. Я открыл дверь и… на мгновение замер, оценивая масштаб разыгравшейся трагикомедии.

Картина была одновременно комичной и трагичной.

Молодой человек – копия графа в молодости, только с выражением паникующего щенка на лице – и девушка лет двадцати были буквально склеены в весьма недвусмысленной позе на огромной кровати.

Вокруг них пульсировало слабое лиловое свечение, как неоновая вывеска дешёвого борделя, а в воздухе висел приторный запах озона и женских духов.

Я активировал некромантское зрение. И тут же усмехнулся. Всё стало до смешного просто.

Банальная энергетическая петля.

Дешёвый артефакт-афродизиак – вон тот потускневший браслет на руке парня – вступил в резонанс с родовым защитным амулетом на её шее. Плюс на минус. Искра. Замыкание.

Их нервные системы стали проводниками, замкнув цепь.

Я видел сотни подобных случаев в борделях Тёмных Земель, где мелкие бесы и суккубы развлекались подобным образом с незадачливыми клиентами. Примитивная, но неприятная магия.

Как магический суперклей – чем больше дёргаешься, тем крепче держит.

Я вышел обратно в гостиную с абсолютно спокойным, даже немного скучающим лицом. Это, кажется, шокировало Бестужева больше, чем если бы я выбежал с криками ужаса.

– Ничего серьёзного, – произнёс я так, как будто речь шла об обычном насморке. – Небольшое магическое короткое замыкание. Бывает.

Бестужев смотрел на меня с недоверием и отчаянной надеждой. Пожилой врач вскочил, его глаза округлились. Охранник у окна впервые проявил неподдельный интерес.

– Теперь, если позволите, – продолжил я, – мне понадобятся некоторые инструменты из саквояжа своего коллеги. И абсолютная тишина.

– Молодой человек, – Поляков подошёл ко мне сзади, его голос был полон почтительного ужаса. – Не делайте этого! Это не медицина! Я… я даже прикоснуться к ним не смог. Это чистая, тёмная магия. Здесь нужен боевой маг высшего уровня, а не лекарства!

Я посмотрел на него с плохо скрываемым презрением. Дилетант.

Он пытался решить магическую проблему магическими методами. Классическая ошибка тех, кто видит только одну сторону медали. А нужно было просто думать шире.

Я молча прошёл мимо него к его саквояжу, который он оставил на полу. Этот жест, показывающий, что его экспертное мнение меня нисколько не интересует, заставил его замолчать на полуслове.

Открыл саквояж. Так… морфий – слишком грубо и грязно. Адреналин – абсолютно бессмысленно. Эфир – не подойдёт. А вот это…

Я вытащил из специального гнезда ампулу с тубокурарином.

Яд, который дикие племена в южных джунглях наносили на наконечники своих стрел. В современной медицине – мощный миорелаксант, используемый при операциях для полного расслабления и парализации мышц.

Но я собирался использовать его совсем не по прямому назначению.

Я спокойно набрал содержимое в шприц и подошёл к кровати.

Все в комнате замерли. Бестужев, охранник, Поляков – они смотрели на меня как на безумца, который собирается сделать что-то непредсказуемое.

– Что… что вы собираетесь делать? – испуганно прошептала девушка.

– Решаю вашу проблему, – ответил я, находя пальцами нужные точки на их спинах. – Я не собираюсь лечить эту магию. Это было бы долго и шумно. Я собираюсь обмануть её. Ваше тело – это проводник для заклинания. Я просто временно выключу рубильник.

Два быстрых, точных, ювелирных укола – по одному каждому, точно в паравертебральные нервные узлы у основания позвоночника.

Никакой магии. Никакой некромантии.

Чистая анатомия, помноженная на знание энергетических меридианов тела, о которых не пишут в их медицинских учебниках.

Эффект был почти мгновенным.

Лиловое свечение не погасло сразу. Оно замерцало, как пламя свечи на сквозняке.

Стало тускнеть, терять плотность. Магическая связь, потеряв свои «якоря» в их нервной системе, начала распадаться. Через тридцать секунд они с тихим стоном облегчения буквально распались в разные стороны кровати, как две намагниченные фигурки, у которых внезапно выключили ток.

Браслет на руке парня, до этого светившийся изнутри, окончательно потух и с тихим звоном соскользнул на пол, превратившись в обычную дешёвую безделушку.

– Невероятно… – выдохнул Поляков, глядя то на меня, то на шприц в моей руке. – Но как… как вы это сделали?

– Магия всегда паразитирует на физиологии, – пояснил я, убирая шприц обратно в саквояж. – Она использует нервы как провода, кровь как топливо, мышцы как рычаги. Прервите физиологическую связь – и самое мощное заклинание развалится, как карточный домик, которому подпилили основание. Вы думали разрушить дом, коллега. А нужно было всего лишь выбить из-под него фундамент.

Дальнейшее было предсказуемо и скучно, как любая человеческая драма.

Бестужев-старший обрушился на сына с холодной, уничижительной тирадой. Он не кричал. Он чеканил слова как приговор, говоря не о морали, а о «чести рода», «репутации» и «политических последствиях». Это был не разговор отца с сыном. Это был выговор главы корпорации провинившемуся топ-менеджеру, который чуть не обрушил акции компании.

Девушку, Елизавету Смехову, выставили из номера быстро и безжалостно. Граф даже не удостоил её взглядом, обратившись к Виктору: «Проводите сударыню. И проследите, чтобы она забыла этот адрес».

– Через час ты будешь на приёме, – рычал граф на сына, когда за ней закрылась дверь. – И будешь улыбаться так, будто сегодня лучший день в твоей жизни. А этот… инцидент мы забудем. Навсегда.

Аглая, которая заглядывала в номер, пока я «оперировал», наблюдала за этой семейной драмой с плохо скрываемым, почти научным интересом антрополога, изучающего дикие племена.

Поскольку она пришла со мной, то охранник не стал препятствовать. Только взял с неё клятву о неразглашении.

– А я-то думала, это только у нас в семье такие скандалы, – шепнула она мне на ухо, когда мы остались одни. – Оказывается, у всех аристократов свои скелеты в шкафу. Или, в данном случае, склеенные дети в спальне.

Я усмехнулся.

Её способность находить иронию в самых катастрофических ситуациях была почти так же хороша, как моя. Через полчаса, после того как Пётр Бестужев был приведён в состояние, подобающее наследнику рода, мы все вместе – я, Аглая и два внешне абсолютно спокойных Бестужева, отец и сын – отправились в их особняк.

Поездка прошла в ледяном молчании. Отец и сын смотрели в разные окна, делая вид, что не замечают друг друга. Аглая, очевидно, обдумывала увиденное, а я – готовился к следующему акту этого безумного дня.

Приём начался ровно в назначенное время.

Бестужев не позволил бы какому-то мелкому семейному скандалу нарушить тщательно спланированное светское мероприятие. Бальный зал его особняка наполнился сливками московского общества.

Море дорогих костюмов и платьев, скрывающих дряблую, больную плоть.

Звон бокалов с шампанским, которое ускоряет разрушение печени. Вежливые улыбки на лицах, которые через пару десятков лет превратятся в черепа. Для меня это был не бал. Это был будущий морг, собравшийся на генеральную репетицию.

И Бестужев не отпускал меня от себя ни на шаг.

– Позвольте представить – доктор Пирогов, – повторял Бестужев каждому новому важному гостю, крепко держа меня под локоть, словно боялся, что я сбегу. – Лучший диагност Москвы. Человек, которому я обязан жизнью. И не только жизнью.

Последнее добавление, произнесённое с хитрой, многозначительной улыбкой, вызывало у собеседников понимающие кивки.

Слухи о моих нетрадиционных методах и способности решать деликатные проблемы, очевидно, уже начали своё путешествие по гостиным и курительным комнатам высшего света.

Пожимая тёплые, вялые, унизанные перстнями руки, я автоматически, почти рефлекторно сканировал каждого.

Седой генерал в парадном мундире – стенокардия напряжения, забитые холестерином коронарные артерии. Года два, может, три максимум, если не сменит образ жизни и не перестанет так нервничать на заседаниях Совета.

Полная дама в бриллиантах, жена банкира – скрытый диабет второго типа, о котором она ещё не догадывалась, заедая стресс пирожными. Пора бы проверить сахар.

Министр финансов с багровым, одутловатым лицом – классический цирроз печени на ранней стадии. Результат многолетнего злоупотребления дорогим французским коньяком.

Некоторым я делал тонкие, почти незаметные намёки, которые для них звучали как пророчества.

– Ваше превосходительство, берегите сердце, – сказал я генералу, крепче сжимая его руку. – Враг часто наносит удар, когда его совсем не ждёшь.

– Сударыня, – улыбнулся я даме в бриллиантах, – вам бы проверить сахар в крови. Просто для профилактики. Иногда самая сладкая жизнь ведёт к самым горьким последствиям.

– Господин министр, печень – орган терпеливый, но не вечный. Ей тоже иногда нужен отдых.

Эффект был потрясающим.

На их холёных, привыкших к лести лицах вежливое любопытство сменялось шоком, а затем – суеверным, почти детским страхом.

Через пару часов у меня в карманах скопился с десяток визиток с настойчивыми просьбами о личной консультации. Сомов будет в восторге – «Белый Покров» только что получил целый пул новых, очень богатых и очень напуганных клиентов.

А я предвкушал обильный урожай Живы в ближайшие недели. Сосуд уже нетерпеливо бурлил в предвкушении.

Спасение репутации сразу двух аристократических родов, как оказалось, оценивалось моим проклятьем очень высоко. Безграничная благодарность Бестужева и животный ужас его провинившегося сына были почти осязаемы. И пополнили мой сосуд на десять процентов. В итоге он оказался заполнен на девяносто три процента.

В какой-то момент Аглая, уставшая от бесконечных представлений и оценивающих взглядов, потянула меня за рукав. Мы отошли в тихий угол, к высокому окну, закрытому тяжёлой бархатной портьерой.

– Не могу больше улыбаться, – прошептала она. – Все смотрят, оценивают, обсуждают. Как будто я породистая лошадь на аукционе.

– Привыкайте, – ответил я, глядя поверх её головы на блестящую толпу. – Это только начало. После операции вашего отца внимания будет ещё больше.

– Почему?

– Потому что вы будете дочерью человека, которого воскресили из мёртвых, – сказал я, позволив себе лёгкую, зловещую усмешку. – В переносном смысле, конечно.

В этот момент кто-то легонько, но отчётливо постучал меня по плечу.

Я вздрогнул. Рефлексы, отточенные за столетия битв, сработали мгновенно. За спиной – враг? Но как? За моей спиной была глухая мраморная стена, закрытая портьерой. Откуда…

Я резко обернулся. Никого. Только тяжёлая бархатная ткань слегка колышется. И из-за неё доносится знакомый, скрипучий и полный обиды шёпот:

– Я ем грунт!