Текст книги "Проклятый Лекарь. Том 2 (СИ)"

Автор книги: Александр Лиманский

Соавторы: Виктор Молотов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Глава 2

Волконский всё ещё стоял у автомата, лихорадочно переваривая моё предложение. Вокруг нас уже начала собираться небольшая толпа из любопытных медсестёр и пары скучающих ординаторов, которые слышали мои громкие крики о дуэли.

– Как это – медицинская дуэль? – наконец выдавил он. – Что за бред ты несёшь?

– Всё очень просто, Михаил, – я отошёл от автомата, давая место следующему в очереди, и заговорил спокойно, но так, чтобы все вокруг слышали. – Никаких пистолетов. Никакой крови. Только чистый интеллект. Мы идём к Сомову. Просим его дать нам одного, сложного, «неясного» пациента, который только что поступил. Которого ещё никто не видел. И ставим ему диагноз. Без опроса, без сбора анамнеза. Только объективные данные: осмотр, пальпация, аускультация и результаты лабораторных анализов. Кто первый назовёт точный, подтверждённый диагноз – тот и победил.

– Это невозможно! – возмутился он. – Без подробного опроса пациента нельзя поставить точный диагноз! Это основы медицины!

Конечно, нельзя. Для тебя. Потому что ты привык, что пациенты сами подробно рассказывают тебе, что и где у них болит. А думать головой – это не твоё. Ты – исполнитель, а не диагност.

– Всё с тобой понятно, дуэлянт, – улыбнулся я. – Струсил? Испугался, что без подсказок пациента твой хвалёный диплом окажется просто красивой бумажкой?

Его лицо из красного стало пунцовым. Я попал в самое больное место – в его профессиональную гордость. Специально говорил так, чтобы вывести его из себя.

– Я не трушу! – взвизгнул он. – Я принимаю твой вызов, бастард!

– Отлично. Когда начинаем? Я готов хоть сейчас.

И тут он поплыл.

– Только… не сегодня, – он вдруг засуетился, лихорадочно ища предлог. – У меня… у меня сегодня важные консультации. Да! В диагностическом отделении. С профессором!

– Ага, конечно, – я кивнул с самым серьёзным видом. – Только у тебя, разумеется, важные дела. А я-то тут так, прохлаждаюсь. Между спасением умирающих от карциноидного криза и вытаскиванием пациентов из клинической смерти. Мелочи, не стоящие внимания.

– Дуэль будет завтра с утра, – Волконский сверлил меня взглядом, полным чистой ненависти.

– Как скажешь, – пожал плечами я. – К вашим услугам в любое время дня и ночи.

Он резко развернулся и ушёл, громко и демонстративно стуча каблуками. Толпа зевак начала расходиться, оживлённо перешёптываясь. Слухи о предстоящей дуэли разлетятся по клинике быстрее любой инфекции.

Завтра будет интересный день. Очень интересный.

Посмотрим, на что способен наш мажор без папиных связей и подсказок от пациентов. Это будет не просто сражение. Это будет публичная казнь его репутации.

Я шёл по коридору, а у лестницы, ведущей в морг, меня уже ждал Нюхль. Он материализовался из воздуха, гордо держа в своих костяных челюстях смартфон последней модели.

Дорогая, блестящая игрушка из стекла и металла – тысяч за сто, не меньше. Выглядел питомец как дикарь из джунглей, нашедший диковинный артефакт.

– Молодец, – я похвалил его, забирая телефон. – Никто не видел, как ты вытаскивал его из сейфа Глафиры?

Ящерица гордо выпятила свою несуществующую грудную клетку и с презрением фыркнула, мол: «Хозяин, ты меня обижаешь своей недооценкой моих воровских талантов».

Я включил экран. Конечно. Пароль. Шесть цифр.

Мысленно перебрал варианты. Дата рождения? Слишком просто и предсказуемо. Последние цифры его личного номера? Возможно. Но у меня не было времени играть в угадайку.

Нужен был специалист.

Больничный IT-отдел или, как его называли сотрудники, «пещера гоблина», располагался в самом дальнем углу подвала, рядом с архивом и гудящей прачечной.

В тесной комнате, заваленной мотками проводов, старыми системными блоками и пустыми кружками из-под кофе, сидел Жора. Местный компьютерный гений, способный, по слухам, и взломать сервер министерства, и починить магический тостер.

– Жора, привет, – я вошёл и положил телефон на его стол, заваленный микросхемами. – Нужна твоя помощь.

– Если комп завис – перезагрузи, – ответил он, не отрываясь от экрана, на котором бежали зелёные строчки кода. – Если принтер не печатает – проверь, есть ли в нём бумага. Если что-то другое – приходи завтра.

– Нужно разблокировать вот это, – я пододвинул телефон ближе.

Он наконец поднял на меня свои красные от недосыпа глаза и посмотрел на смартфон.

– Телефон? Неэтично, Пирогов. Личная информация, закон о защите данных, статья сто тридцать восьмая уголовного кодекса…

– Жора, это телефон пациента в коме, – я решил надавить на его сочувствие. – Красникова, из восьмой палаты. Он лежит у нас уже неделю, один. Ни одного посетителя. Его родные, скорее всего, сходят с ума от неизвестности, обзванивая морги и полицейские участки. А я не могу им позвонить и сказать, что он жив, из-за этого дурацкого пароля. Ты можешь помочь?

Он долго молчал, барабаня пальцами по столу и, видимо, взвешивая на своих внутренних весах этику и человечность. Затем тяжело вздохнул.

– Так звони в полицию, – как ни в чем не бывало сказал Жора.

– Они уже в курсе, – ответил я. – Но что-то не торопятся с поисками. Только представь – где-то не находит себе место мать. Она не знает, что с её сыном. А что, если бы это была твоя?

– Ладно, дай сюда. Но ничего не обещаю. Если там стоит последняя версия операционной системы с полным шифрованием или привязка к отпечатку пальца… то ничего не выйдет. Но я попробую.

– Спасибо. Буду должен.

Я оставил ему телефон и направился к выходу.

Вечерняя смена в морге была моим личным оазисом покоя. Наверху – интриги, дуэли, капризные пациенты. А здесь – тишина и порядок. На дежурстве был Семёныч. После нашего последнего разговора он смотрел на меня с суеверным ужасом, как на ходячего мертвеца, и старался держаться как можно дальше.

– Чайку принести, Святослав Игоревич? – спросил он заискивающе, когда я вошёл. – Свеженького, с лимончиком?

– Не надо, – отмахнулся я. – Я ненадолго. Только бумаги забрать.

Теперь он будет моим личным слугой. Страх – отличный инструмент управления.

Быстро проверил журнал поступлений – ничего интересного. Пара стариков, умерших от естественных причин. Не мой контингент. Пора было домой.

Нужно еще решить главную логистическую задачу: как протащить двухметровый скелет в доспехах через весь город незамеченным.

По дороге к подсобке я мысленно обратился к Нюхлю, который сидел у меня на плече.

– Слушай, а ты точно не можешь научить его становиться невидимым? Это бы сильно упростило нам жизнь.

Ящерица с презрением фыркнула и изобразила для меня образ обезьяны, пытающейся научить рыбу летать.

– Ладно-ладно, шучу. Понял. У каждого свои уникальные способности.

Я схватил за ручку старой подсобки, повернул. Открыл дверь и замер. Комната была пуста.

Костомара не было.

Нюхль соскочил с моего плеча и, как обезумевший, заметался по комнате, заглядывая под старые столы и за пыльные шкафы. Его паника была почти осязаемой. Он пищал и царапал пол когтями. Искал своего друга Костомара.

Я не чувствовал разрыва связи. Значит, он не был уничтожен или изгнан обратно. Он был где-то здесь, рядом.

Активировав некро-зрение, я тут же нашёл его. Слабое, испуганное фиолетовое свечение некромантской энергии исходило из большого металлического шкафа для хранения химических реактивов.

– А ну выходи оттуда, шутник! – я постучал по дверце шкафа. – Тревога ложная!

Дверца шкафа со скрипом приоткрылась, и оттуда, как привидение из детской страшилки, высунулся череп Костомара.

– Я ем грунт, – произнёс он жалобно, с интонацией провинившегося ребёнка.

– Что случилось? Кто-то заходил?

Костомар вылез из шкафа, отряхивая свой медицинский халат от пыли.

– Я ем грунт! – теперь уже с паникой в голосе. – Я ем грунт, я ем грунт!

Кто-то заходил в подсобку, пока меня не было. Медсестра? Или кто-то похуже? Костомар испугался и спрятался. Логично для существа, которое последние столетия провело в тишине и покое моего личного подземелья.

– Всё хорошо, Костомар. Успокойся, – сказал я, кладя ему руку на костяное плечо. – Это был не враг. Просто любопытный дурак. Ты со мной. Никто тебя не обидит.

Скелет медленно кивнул, фиолетовый огонь в его глазницах перестал метаться. Он выпрямился и встал за моей спиной, как верный телохранитель, готовый следовать за мной хоть в огонь, хоть в воду. Хоть в переполненное московское метро.

Что, собственно, нам и предстояло. Ведь я и не ожидал, что смогу вызвать такси в такое время.

Семь вечера. Час пик. Самое неудачное время для транспортировки нежити через город. Улицы были забиты автомобилями, тротуары – людьми.

Я попытался вызвать такси через приложение – «Все машины в вашем районе заняты. Приблизительное время ожидания – сорок минут».

Чёрт. Торчать в больнице ещё час я не мог. Ритуал стабилизации Сосуда нужно было провести как можно скорее, пока Жива в нем снова не начала капризничать. Придётся ехать в метро.

– Слушай меня внимательно, – я повернулся к Костомару, который с любопытством разглядывал суетящихся за окном морга людей. – Легенда такая: ты – учебный скелет из медицинского университета. Я – преподаватель анатомии, который везёт тебя домой для подготовки к важной лекции. Твоя задача – быть максимально неподвижным и максимально… костяным. Понял?

– Я ем грунт, – с пониманием кивнул он.

– Отлично. И постарайся не двигаться без необходимости.

Я взвалил его на плечо. Тяжёлый, зараза. Странно, что кости весили немало.

– Может, как-то напряжёшься? – пропыхтел я. – Ты же нежить, а не чугунная статуя.

Костомар, кажется, понял и послушно собрался, став заметно легче.

– Только не говори мне, что у тебя кость тяжёлая, – добавил я. – Это будет слишком очевидная и несмешная шутка.

– Я ем грунт, – шёпотом пошутил Костомар.

На выходе из больницы, когда я уже почти добрался до спасительной двери, нас перехватил Морозов собственной персоной.

– Пирогов? – он с нескрываемым изумлением посмотрел на двухметровую конструкцию в медицинском халате у меня на плече. – Что это, чёрт возьми, у вас?

– Учебный скелет, Александр Борисович, – ответил я с самым невинным видом. – Одолжил у коллег из медуниверситета для подготовки к лекции для интернов.

Морозов подошёл ближе, с интересом разглядывая Костомара. Тот замер, изображая полную, абсолютную неподвижность.

– Хм, качественная модель, – главврач потянулся, чтобы потрогать череп. – Даже зубы как настоящие…

В последний момент, когда его палец был в сантиметре от зубов, Костомар не выдержал и инстинктивно клацнул челюстями. Звук был оглушительным в тишине вечернего холла.

– Ай! – главврач отдёрнул руку.

– Пружинный механизм, – невозмутимо пояснил я. – Для демонстрации работы челюстных суставов. Очень реалистично сделано. Осторожнее, Александр Борисович, может и палец отхватить.

Морозов недоверчиво посмотрел на меня, потом на скелет, пожал плечами и, ничего не сказав, ушёл.

Выкрутился. Но в метро будет сложнее.

В вагоне, как я и ожидал, мы стали центром всеобщего внимания.

На нас пялились все. Особенно дети – они показывали пальцами и дёргали мам за юбки. Я старался сохранять невозмутимое лицо, делая вид, что везти двухметровый скелет в метро в час пик – самое обычное для меня дело. Буквально каждый день этим занимаюсь.

– Не дёргайся, – прошептал я Костомару, когда заметил, как он начал медленно поворачивать голову в сторону особенно шумной компании подростков. – Я понимаю, что у тебя всё чешется, но потерпи. Ты сейчас – экспонат.

– Мама, а почему у дяди скелет? – громко, на весь вагон спросила девочка лет пяти с двумя огромными бантами.

– Это, деточка, доктор, – смущённо объяснила её мать. – Он везёт… э-э… очень важный инструмент для своей работы.

– А он настоящий?

– Конечно нет, глупышка. Настоящие скелеты лежат в могилах, а не ездят в метро.

Костомар, услышав это, издал едва слышный, полный оскорблённого достоинства фыркающий звук. Я предупреждающе сжал его костлявое плечо.

Ещё три остановки. Держись, Костомар. Мне так же весело, как и тебе. Кажется, это самое сложное задание за всю мою долгую не-жизнь. Не битва с демонами, не свержение королей, а простая поездка в общественном транспорте вместе со скелетом.

Наконец-то. Дом.

Я с облегчением втащил Костомара в прихожую. Операция «Метро» прошла успешно, хоть и стоила мне немало нервов. Из кухни, привлечённая шумом, выглянула Аглая с полотенцем в руках.

– Ты поздно. Я уже начала волнова…

Её фраза оборвалась на полуслове, когда она увидела двухметровый скелет в медицинском халате, который я как раз ставил на ноги.

– Что… это… за… скелет? – медленно, по слогам произнесла она.

– О, тебе он понравится, – я постарался придать своему голосу максимум невозмутимости. – Очень полезен в хозяйстве.

Костомар медленно, с грацией придворного танцора повернул свой череп в сторону Аглаи и отвесил ей глубокий, галантный поклон, от которого скрипнули его кости под халатом.

Аглая открыла рот, чтобы издать крик, способный разбудить весь дом. Я был быстрее. Одним прыжком я оказался рядом и плотно зажал ей рот ладонью.

– Тихо! – прошипел я ей на ухо. – Не вздумай кричать. Соседи и так косо на меня смотрят. Нам не нужны лишние вопросы.

– Мммф! Он живой! – промычала она, её глаза были размером с блюдца.

– Что? А, да. Он живой. Вернее, не совсем живой. Скажем так, он – не мёртвый. Это сложно.

Я осторожно убрал руку. Аглая сделала несколько глубоких, судорожных вдохов, но не закричала. Она смотрела на Костомара со смесью ужаса и… неудержимого любопытства.

– Он… он живой скелет? Как это вообще возможно? Это же противоречит всем законам магии!

– Да. И он очень обидчивый, так что будь с ним повежливее, – предупредил я. – Костомар, позволь представить – это Аглая. Наша временная гостья. Аглая, это Костомар. Мой… э-э… дворецкий.

– Я ем грунт! – произнёс Костомар неожиданно радостным, скрипучим голосом и, сделав шаг вперёд, протянул ей свою костлявую руку для поцелуя.

Аглая, после секундного колебания, с опаской подала ему свою руку. Костомар с изяществом, которому позавидовал бы любой аристократ, склонился и «поцеловал» воздух в паре сантиметров над её пальцами.

– Он… он говорит? – она всё ещё была в шоке.

– Только одну эту фразу. Но с десятками разных интонаций. Ты быстро научишься его понимать. Это как изучать новый, очень экзотический язык.

– Я ем грунт, – подтвердил Костомар с чувством собственного достоинства.

– Вот. Сейчас это означало «приятно познакомиться, мадемуазель», – перевёл я.

Следующие полчаса прошли в сюрреалистической беседе.

Аглая, забыв про страх, с горящими от любопытства глазами расспрашивала о Костомаре. А тот старательно отвечал ей своей единственной фразой, меняя интонации с вопросительной на утвердительную, с радостной на печальную.

К концу этого странного разговора они, кажется, уже почти понимали друг друга без моего перевода.

Я смотрел на эту картину – беглая аристократка, оживший рыцарь-скелет и я, некромант-лекарь, – и думал, что моя жизнь в этом мире становится всё более и более странной. И, как ни парадоксально, всё более… интересной.

После ужина, который, к слову, был великолепен, Костомар тактично удалился на кухню, чтобы не смущать Аглаю видом жующего (вернее, делающего вид, что жуёт) скелета. Я дал им ещё полчаса на их странную светскую беседу, а затем решил, что пора приступать к главному.

– Мне нужна твоя помощь, – сказал я Аглае. – Ничего сложного и абсолютно безопасно. Просто нужно будет постоять некоторое время в ритуальном круге.

– Это… какой-то магический ритуал? – в её глазах мелькнула смесь страха и неудержимого любопытства. – Это не опасно?

– Нет. Представь, что я – это мост. С одной стороны – мир живых, который будешь представлять ты. С другой – мир мёртвых, который представят Нюхль и Костомар. А я, стоя посередине, должен буду сбалансировать эти потоки внутри себя. Провести, так сказать, стабилизацию системы.

Я достал из шкафа мешочек с меловым порошком, смешанным с серебряной пылью, и начал чертить на полу гостиной сложный узор. Тройной концентрический круг. В центре – для себя, с рунами концентрации и трансформации. По бокам – два малых круга для моих «якорей», с символами жизни и смерти.

Костомар с сомнением посмотрел на начерченный для него круг.

– Я ем грунт?

– Да, Костомар, это абсолютно безопасно. Просто стой ровно и не двигайся. Представь, что ты снова на посту у ворот Цитадели.

Аглая, чуть помедлив, решительно встала в свой круг. Нюхль деловито устроился в своём. Костомар занял третий, выпрямившись во весь свой двухметровый рост.

Идеально. Я встал в центр и начал ритуал.

Слова на древнем, давно забытом языке полились сами собой. Жесты, направляющие потоки энергии. Я чувствовал, как Жива в моём Сосуде начинает бурлить, сопротивляться, не желая подчиняться чуждой ей структуре.

Но присутствие двух полюсов – живой, полной энергии Аглаи и мёртвых, холодных фамильяров – создавало необходимое напряжение, нужный баланс, который позволял мне «ковать» новую, более прочную форму для моего Сосуда.

Это было похоже на работу кузнеца. Я брал раскалённую, кипящую энергию жизни и молотом своей воли придавал ей нужную форму, охлаждая её ледяным дыханием энергии смерти.

Час спустя, мокрый от пота, я закончил. Всё было готово.

Я мысленно заглянул внутрь. Сосуд не просто стабилизировался. Он расширился. Стал вдвое вместительнее – теперь он мог удержать до двухсот процентов Живы без малейшего риска переполнения. А ежедневный пассивный расход энергии снизился с трёх процентов до полутора.

Это была полная, безоговорочная победа.

– Шикарно, – выдохнул я, вытирая пот со лба. – Теперь можно работать спокойно.

– Я ем грунт! – радостно воскликнул Костомар и, выйдя из своего круга, бросился на кухню. – Я ем грунт, я ем грунт!

– Он говорит, что по такому случаю просто необходимо приготовить праздничный ужин, – перевёл я ошарашенной Аглае.

– Но мы же только что поели…

– Это будет праздничный ужин завтра. Поверь, ты не пожалеешь. Костомар в прошлой жизни был… неважно кем. Он готовит божественно.

Аглая, всё ещё находясь под впечатлением от ритуала и странного дворецкого, лишь растерянно кивнула. Вечер закончился на этой сюрреалистичной, но обнадёживающей ноте.

Я отправил Аглаю спать, а сам ещё долго сидел в тишине, анализируя новые возможности, которые открылись передо мной.

Следующим утром я шёл на работу в прекрасном расположении духа. Сосуд, расширенный и стабилизированный, приятно и весомо ощущался внутри. Запас прочности был создан. Теперь можно было работать спокойно, не считая каждый процент.

У главного входа в клинику, игнорируя моросящий дождь, меня уже поджидал Волконский. Он был одет в свой лучший, идеально выглаженный костюм, а на лице его была написана смесь решимости и плохо скрываемого нервного тика.

– Я готов к твоей дурацкой дуэли, Пирогов, – заявил он без предисловий, едва я подошёл.

– Отлично, – я усмехнулся. – Пойдём порадуем Сомова. Он будет в восторге от нашей инициативы.

– Нет! – он выставил руку, преграждая мне путь. – Никакого Сомова. Он явно тебе подыгрывает. Пойдём в моё отделение. К профессору Решетову.

Я прищурился.

– Почему именно к Решетову?

– Потому что он – главный диагност Империи. Легенда, – с пафосом произнёс Волконский. – Если уж устраивать настоящую медицинскую дуэль, то под наблюдением лучшего, самого беспристрастного специалиста. Чтобы всё было по-честному.

Ну конечно. Беспристрастного.

Я вспомнил сплетни, которые слышал в ординаторской. Профессор Решетов – старый друг и частый гость на приёмах у папаши Волконского. Он наверняка будет судить в пользу своего «крестника».

Но ладно. Это даже интереснее.

Победить на чужом, заранее подготовленном поле – это двойное, изысканное удовольствие. Я не просто обыграю Волконского. Я обыграю и его, и его могущественного покровителя.

– Хорошо, Михаил, – я кивнул после короткой паузы, с лёгкой улыбкой. – Веди. Посмотрим на твоего «беспристрастного» судью.

Глава 3

Волконский явно удивился моему быстрому и лёгкому согласию. Он ожидал споров, возражений, обвинений в нечестности.

Но промолчал. Развернулся и зашагал в сторону элитного диагностического крыла, уже уверенный в своей скорой победе.

Ох и павлин.

Диагностическое отделение встретило меня стерильной прохладой. Это был храм науки «Белого Покрова». Воздух, пропущенный через магические фильтры, был лишён даже намёка на больничные запахи. Он буквально искрился от заклинаний дезинфекции.

В просторном, залитом светом смотровом кабинете нас уже ждал доктор Решетов. Мужчина лет пятидесяти с аккуратно подстриженной бородкой клинышком.

У него был взгляд человека, который не просто знает, что он самый умный в комнате, а упивается этим знанием. Такие обычно оказываются самыми опасными – не потому, что действительно гениальны, а потому, что слепо верят в собственную непогрешимость.

– Коллеги, – Решетов поднялся из-за своего стола с видом благосклонного монарха, снисходящего до аудиенции. – Рад приветствовать вас в моём отделении, доктор Пирогов. Итак, правила нашего… небольшого состязания, – он сделал паузу, наслаждаясь моментом. – Они просты, но строги.

Он поднял один палец.

– Правило первое: молчание. Вы не имеете права задавать пациентке ни одного вопроса. Ни о жалобах, ни об истории болезни, ни о том, что она ела на завтрак. Ни-че-го. Ваш единственный источник информации – это объективные данные.

Он поднял второй палец.

– Правило второе: неограниченные ресурсы. Вы имеете право назначить любое, я подчёркиваю, любое диагностическое исследование, доступное в этой клинике. От простого анализа крови до сложнейшей магической томографии. Лаборанты и диагносты будут выполнять ваши указания в приоритетном порядке.

Он поднял третий палец.

– Правило третье: время. Победителем будет считаться тот, кто первым предоставит мне на этом планшете, – он похлопал по устройству на своём столе, – окончательный, подтверждённый и, главное, верный диагноз с планом лечения. Любая ошибка в диагнозе – автоматический проигрыш.

Он обвёл нас своим монаршим взглядом.

– Правила ясны, господа?

Волконский уверенно кивнул. Я – тоже.

– Отлично, – Решетов жестом фокусника указал на кушетку в центре кабинета, где под тихий писк мониторов жизненных показателей лежала пациентка средних лет, укрытая простынёй.

– Женщина, сорок два года, поступила час назад с жалобами на…

– Стоп, – мой голос прозвучал в стерильной тишине неожиданно резко. – Никаких заранее подготовленных пациентов, доктор Решетов.

Решетов поморщился так, словно я предложил ему выпить прокисшего молока.

– Простите, молодой человек?

– Вы слышали. Вы с господином Волконским могли договориться заранее. Подготовить удобный, классический случай, где он блеснёт своими книжными знаниями. Соревнование будет гораздо честнее, если противник не будет знать правильный ответ заранее. Чтобы обеспечить, так сказать, чистоту эксперимента. И чтобы ни у кого, включая самого главврача Морозова, не возникло сомнений в вашей беспристрастности.

– Ты обвиняешь меня в жульничестве⁈ Да как ты смеешь⁈ – Волконский побагровел.

– Я лишь предлагаю исключить саму возможность таких подозрений, – я пожал плечами. – Давайте дождёмся пациента, который поступит в клинику после того, как мы все трое встретились здесь. «С колёс». Так будет честно. Или вы боитесь, доктора?

Заведующий диагностическим отделением застыл с приоткрытым ртом. Я упомянул Морозова. Он понял, что я не блефую и готов поднять скандал, который ударит по его репутации.

Хотя я бы в любом случае выиграл. Нет поводов сомневаться в своих навыках. Но не хотел давать Волконскому преимущество, когда можно все сделать иначе.

– Хорошо, – процедил Решетов сквозь зубы. – Будь по-вашему. Ждём нового поступления.

Мы ждали двадцать минут. Волконский нервно ходил по кабинету из угла в угол. Решетов демонстративно сел за стол и начал заниматься своей работой.

Я же просто стоял у окна, абсолютно спокойный. Эта выдержка бесила их ещё больше.

Наконец пискнул планшет, известивший о поступлении пациента. Решетов распорядился везти его в отделение.

Двери распахнулись без стука. Санитары вкатили каталку. На ней, под кислородной маской, лежала женщина. Без сознания, кожа имела нездоровый оттенок, дыхание – поверхностное, частое.

Решетов подошёл, взял у медсестры планшет.

– Горохова Варвара Павловна, – зачитал он. – Тридцать шесть лет. Поступила только что, найдена без сознания. Состояние тяжёлое, заторможенное. Анамнез собрать невозможно – пациентка неконтактна. На руках у вас первичные анализы крови и данные осмотра скорой. Доступ к любым дополнительным исследованиям – по вашему требованию.

Он театрально взглянул на большие настенные часы.

– Время пошло, господа. Кто первый поставит точный, окончательный и главное, подтверждённый диагноз и предложит верное лечение – тот и будет считаться победителем. Начинайте.

На стальном столе уже лежали распечатки первичных данных. Я бегло пробежался по ним взглядом.

Давление семьдесят на сорок – коллапс. Пульс частый, нитевидный. Общий анализ крови – на удивление адекватный, без резкого повышения лейкоцитов. ЭКГ – только синусовая тахикардия.

Глюкоза в норме. Стандартный, почти бесполезный набор для экспресс-диагностики. Он говорил о том, что пациентка умирает, но не говорил почему.

Волконский же не стал терять ни секунды на изучение скучных бумаг. Он подскочил к пациентке и начал свой спектакль. Демонстративно-быстрый осмотр: стетоскоп к груди на две секунды, резкая пальпация живота, проверка рефлексов молоточком.

Каждое его движение было рассчитано на внешний эффект, на профессора Решетова. «Посмотрите, как уверенно и профессионально я работаю. Посмотрите, какой я молодец».

– Картина ясна как день, – заявил он, с важным видом выпрямляясь. – Классический септический шок неясного генеза. Низкое давление, тахикардия, угнетение сознания – все признаки налицо. Нужно немедленно начинать инфузионную терапию и вводить антибиотики широкого спектра, пока мы ищем источник инфекции.

Решетов, поглаживая свою аккуратную бородку, важно кивнул.

– Согласен с молодым коллегой. Первоочередная задача – стабилизация гемодинамики и противошоковые мероприятия. Диагноз сепсиса действительно наиболее вероятен при такой неспецифической клинической картине.

Сепсис. Ну конечно.

Самый очевидный и самый ленивый диагноз в такой ситуации. Когда не знаешь, что происходит, – вали всё на сепсис и заливай пациента антибиотиками. Авось поможет. Дилетанты.

Я не спешил.

Медленно, подчёркнуто спокойно я подошёл к кушетке. Не к сердцу и лёгким – их уже проверили и ничего не нашли.

Меня интересовало другое. Я внимательно, сантиметр за сантиметром рассматривал её кожу, ногти, слизистые оболочки глаз. Взял её безвольную руку и поднёс ладонь к яркому свету диагностической лампы.

И тут я почувствовал движение. На грудь пациентки взгромоздилось что-то невидимое и костлявое.

Нюхль. Он забрался прямо на бедную женщину, встал на задние лапки и начал своё представление.

Сначала он уставился на неё своими зелёными огоньками-глазами с таким сосредоточением, словно хотел разглядеть все морщины на ее подбородке. Затем он нетерпеливо повернулся ко мне и отчаянно замахал когтистой лапкой, как бы говоря: «Ну что ты копаешься⁈ Давай уже!» Потом снова уставился на пациентку, а через секунду – опять на меня, снова размахивая лапами.

Он намекал на нечестную борьбу.

– Я понял твои намёки, – мысленно обратился я к фамильяру. – Хватит пытаться выстрелить в нее лучами из своих глаз. Ты же не носишь трусы поверх синих трико и красный плащ. Я не буду использовать некро-зрение. Это было бы нечестно. Да и слишком легко. Сегодня работаем только головой и глазами, как обычные люди.

Нюхль недовольно фыркнул, но слез с пациентки и устроился на подоконнике, продолжая сверлить меня укоризненным взглядом.

А я тем временем заметил кое-что интересное.

Цвет её кожи был странным. Не просто бледность от шока, не типичная «мраморность» при нарушении микроциркуляции. Это был грязноватый, почти бронзовый оттенок, особенно заметный на костяшках пальцев и в складках кожи на шее.

Любопытно. Очень любопытно.

– Что, Пирогов, не можешь определиться? – голос Волконского сочился ядом и триумфом. – Время-то идёт. А пациентка не становится здоровее от твоих медитаций над её ладошками.

– Терпение, Михаил. Я осматриваю пациента, а не выбираю мясо на рынке, – ответил я, не прекращая осмотр пациентки. – Здесь важна точность, а не скорость. Хотя вам, судя по всему, ближе второй подход.

Волконский захлебнулся воздухом, готовый взорваться, но Решетов бросил на него предупреждающий взгляд.

Я закончил осмотр.

Кусочки пазла начинали медленно складываться в моей голове, но общая картина была ещё неполной. Нужны были недостающие детали – результаты биохимии.

– Будем ждать результатов биохимии, – спокойно сказал я. – Без них любой диагноз – просто гадание на кофейной гуще.

– То есть ты не можешь поставить предварительный диагноз по клинической картине? – Волконский явно наслаждался моментом. – А ведь ещё вчера изображал из себя лучшего диагноста в этой больнице!

Решетов смотрел на нас с плохо скрываемым удовольствием, как на двух гладиаторов на арене. Ему явно нравилось это представление.

Что ж, пусть наслаждается. Первую кровь пролил Волконский. Но последний удар будет за мной.

Покинув смотровую, я направился к лестнице. Пациентка была без сознания, так что опросить её не представлялось возможным. Я был спокоен, что правила дуэли не будут нарушены.

Мне нужно было проветрить голову и спокойно обдумать то, что я увидел. Бронзовый оттенок кожи. Это была ключевая улика.

На лестничной площадке между вторым и третьим этажом, где обычно было пустынно, меня поджидал Фёдор. Мой друг выглядел взволнованным и слегка запыхавшимся, будто бежал за мной через всю клинику.

– Свят! Наконец-то! – он схватил меня за рукав. – Ты знаешь, что творится в больнице? Это же безумие!

– Если ты про нашу с Волконским дуэль, то да, я в курсе. Я же один из участников.

– Нет, ты не понимаешь! – Фёдор понизил голос до заговорщического шёпота. – Тут целый подпольный тотализатор организовали! Ставят все! От санитаров из морга до заведующих отделениями! Я с утра видел, как доктор Решетов ставил с вашим Сомовым! Только не знаю на кого.

Вот это новость. Впрочем, учитывая любовь местного населения к азартным играм и скуку больничной жизни, удивляться не стоило. Моя репутация против репутации Волконского. Это было шоу. И люди хотели хлеба и зрелищ.

– И какие коэффициенты? – поинтересовался я из чистого любопытства.

– На Волконского – один к полутора. Он считается фаворитом, потому что Решетов – его покровитель, – пояснил Фёдор. – На тебя – один к трём. Но я не поддался общему мнению! – он гордо выпятил грудь. – Поставил на тебя свою месячную зарплату! Не подведи, друг!