Текст книги "Проклятый Лекарь. Том 2 (СИ)"

Автор книги: Александр Лиманский

Соавторы: Виктор Молотов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

– Не боитесь, что его дружки попытаются отбить своего лидера? – спросил я как бы между прочим. – Всё-таки держать такую важную птицу в обычном подвале довольно рискованно.

Митька хмыкнул с видом человека, знающего страшную тайну.

– Да откуда им знать, где мы его прячем? Это место вообще мало кто из наших знает. Только я, Паша, да ещё пара человек. Так что пусть ищут. Не найдут.

Прекрасно.

Это означало, что ценный актив по имени Алексей Ветров охраняется силами одного-двух человек. Неприступная крепость, нечего сказать. Информация принята к сведению.

Подвальное помещение встретило меня знакомым запахом сырости и дешёвого антисептика. Алексей лежал на узкой металлической койке, его левая рука была прикована к стене короткой, но толстой цепью.

Я на мгновение прикрыл веки, и мир перед глазами сменился привычной серой схемой потоков энергии. Секундного взгляда на пленника хватило, чтобы с моих губ слетела холодная усмешка.

Картина, которую я увидел, заставила напрячься.

Алексей Ветров не был болен.

Глава 5

Никаких признаков болезни.

Алексей Ветров готовился. Собирал силы, выжидал. Дыхание ровное, пульс спокойный, даже цвет лица был здоровее, чем у его тюремщика. Для бандита, которого, по идее, должны были ежедневно пытать, он находился в поразительно хорошей форме.

Я подошёл к койке.

На шатком стуле рядом уже лежал мой обычный рабочий набор, который «Псы» когда-то купили по моему же списку. И теперь держали здесь для моего удобства: фонендоскоп, диагностический молоточек, пара перчаток.

Я взял фонендоскоп и начал неспешный осмотр, прекрасно зная, что Митька следит за каждым моим движением. Проверил пульс, приложил фонендоскоп к груди, проверил зрачковый рефлекс.

Всё было в норме. Даже «Кокон тишины» все еще был на нём, хоть его и дислоцировали в другое место.

– Можешь не притворяться, – негромко сказал я, продолжая прикладывать к его груди фонендоскоп, чтобы Митька ничего не заподозрил. – Я знаю, что ты в сознании. И знаю, что с тобой всё в порядке.

Алексей медленно открыл глаза. В них не было страха или боли. Только холодная, оценивающая настороженность и толика удивления.

– Проницательный доктор, – хрипло произнёс он. – Как догадался?

– Профессиональный секрет, – ответил я и, выпрямившись, повернулся к Митьке. – Мне нужно провести специфический осмотр. Дай нам пару минут.

– Это ещё зачем? – напрягся бандит. – Паша велел не спускать с него глаз.

– Ментальная диагностика, – важно произнёс я первое, что пришло в голову. – Его симптомы могут иметь психосоматическую природу. Процедура требует полной тишины и сосредоточенности. Твоё присутствие создаёт лишние «ментальные помехи». Иди покури пока, твои нервы тоже не железные.

– Да уж, нервы последнее время ни к черту, – качнул головой Митька.

Назови любую чушь наукообразным термином, и эти приматы тебе поверят.

«Ментальная диагностика».

Звучит солидно и абсолютно непонятно. Идеальное прикрытие для конфиденциального разговора.

Митька помялся, но приказ Паши был для него законом. Раз доктор сказал, что для лечения нужно уединение, значит, так тому и быть. Он неохотно поплёлся к выходу.

Как только тяжёлая дверь за ним закрылась, Алексей тут же приподнялся на локте, насколько позволяла цепь.

– Док, – его голос стал твёрдым и серьёзным. – Слушай меня внимательно. Я больше не могу здесь сидеть. Они хотят выжать из меня всё, что можно, а потом пустят в расход. Но ты ведь не из их шайки. Ты просто врач, которого наняли. Помоги мне выбраться отсюда.

Я молча изучал его.

Молодой, сильный, с лицом лидера, а не подчинённого. Привыкший приказывать, а не просить. Сейчас он был загнан в угол, но не сломлен. Он предлагал мне сделку.

– Трудно доверять человеку со стороны? – спросил я, начиная раскладывать на стуле инструменты, создавая иллюзию подготовки к процедуре.

– У меня нет выбора, – он криво усмехнулся. – К тому же ты мне жизнь спас.

– Откуда ты знаешь? – я поднял бровь.

– Твои работодатели не отличаются молчаливостью, – пояснил он. – Я тут лежу, притворяюсь полутрупом, а они обсуждают, какой у них гениальный доктор.

– Если знаешь, что спас, – заметил я, протирая головку фонендоскопа, – то почему не благодаришь?

Знает и не благодарит. Вот же жук. Зажал порцию Живы.

Алексей на секунду опешил от такой прямоты, а потом на его губах снова появилась кривая усмешка.

– Буду искренне благодарен, док, когда ты поможешь мне выбраться из этого подвала. Это будет самая щедрая благодарность в твоей жизни, обещаю.

Он был прав. Благодарность спасённого и свободного главаря банды будет стоить куда дороже, чем вежливость пленника на цепи. Это будет хорошая инвестиция.

– Черный пес решил не рисковать и на время исчезнуть, оставив меня на одного Митьку. А Митька, – Алексей усмехнулся, – скажем так, не самый изобретательный и жестокий из них. Так что спасибо за передышку.

Так вот оно что. Паша решил скрыться на время.

Алексей предлагал мне союз. Рискованный, но потенциально очень выгодный.

Помочь ему сбежать – значит немедленно и бесповоротно настроить против себя всех «Чёрных Псов». Оставить его здесь – значит позволить Паше вернуться и дальше использовать меня как карманного лекаря для своих садистских развлечений.

А ещё есть Аглая. Её реакция на спасение возлюбленного может принести мне такой поток Живы, который вкупе с потоком Алексея хорошо наполнят мой сосуд. Я смогу провести ритуал ещё раз, и мои силы вновь возрастут.

Заманчиво всё это.

Нужно больше информации, больше времени.

– Я ничего не могу обещать, – сказал я тихо, прикладывая холодную головку стетоскопа к его груди. – Ситуация слишком сложная. У тебя есть люди снаружи? Кто-то, с кем можно связаться?

– Думай быстрее, док, – проигнорировал он мой вопрос. – У меня такое чувство, что Паша скоро вернётся. И вернётся он с новыми идеями. И они мне точно не понравятся.

Закончив бессмысленный осмотр, я собрал инструменты.

– Лечение закончено, – громко сказал я, убирая последний инструмент в саквояж и открывая дверь. – Можешь возвращаться, Митька. С пациентом всё в порядке.

Открыв дверь квартиры, я замер на пороге. Из кухни доносились не просто голоса. Оттуда доносился смех. Заливистый, искренний женский смех, прерываемый странным, скрипучим, но определённо одобрительным звуком.

Я тихо, как шпион в собственной квартире, прошёл по коридору и заглянул на кухню. Картина, открывшаяся мне, была настолько сюрреалистичной, что на секунду я усомнился в собственном рассудке.

За моим скромным кухонным столом, сервированным по всем правилам аристократического этикета, насколько это было возможно с разномастной посудой из моего шкафа, сидели двое.

Аристократка Аглая и… Костомар.

Он сидел на стуле, который жалобно под ним скрипел. За неимением другой одежды он нарядился в мои вещи: старые джинсы, которые на его костлявых ногах болтались как на палках. И свитер, который трещал по швам на его широкой грудной клетке.

Зрелище было одновременно и нелепым, и внушительным. Он держал в костяных фалангах пальцев вилку с наколотым на неё кусочком запечённой моркови.

– … и тогда я говорю ему: «Милейший, если вы не в состоянии отличить паштет из гусиной печени от ливерной колбасы, то вам определённо не место в высшем обществе!» – закончила Аглая какую-то свою историю и залилась весёлым смехом.

– Я ем грунт! – с восторженной, почти ликующей интонацией произнёс Костомар, элегантно поднёс вилку к своему черепу, просунул её под него, имитируя процесс поглощения пищи.

За долю секунды в моей голове рухнули все законы физики и логики.

Беглая графиня и мой древний дворецкий – двухметровый оживший скелет, ведут светскую беседу на моей съёмной кухне.

В прошлой жизни я командовал легионами нежити и разрушал целые королевства, но, клянусь всеми забытыми богами, ничего более странного и абсурдного я не видел.

Этот мир определённо был сломан. И ломал его я. И это доставляло мне по-некромантски огромное удовольствие

Я громко кашлянул, объявляя о своём присутствии. Оба синхронно повернули головы в мою сторону.

– Святослав! – Аглая вскочила со стула, её лицо сияло искренней, почти детской радостью. – Ты вовремя! Мы как раз приготовили ужин! Представляешь, Костомар оказался просто потрясающим собеседником! Мы понимаем друг друга с полуслова!

– Я ем грунт, – с чувством собственного достоинства подтвердил Костомар, аккуратно кладя вилку на тарелку.

Я, конечно, дал Костомару команду охранять Аглаю и следить за ней. Но он воспринял мой приказ не так, как делал это раньше. Общение с ней ему и правда нравилось. Удивительно.

Я окинул взглядом стол.

На нём действительно был пир. Ароматное жаркое из телятины в густом соусе, запечённые до золотистой корочки овощи, свежий салат с травами, которых я и в прошлой жизни не покупал, и даже какой-то замысловатый десерт из взбитых сливок и ягод.

– Впечатляет, – честно признался я, садясь за стол и пробуя еду. Атмосфера была слишком мирной, чтобы нарушать её сразу. – Но у меня возникает один закономерный вопрос. Откуда продукты? Насколько я помню, утром в моём холодильнике были только яйца, засохший кусок сыра и немного хлеба.

Аглая тут же слегка покраснела, её весёлость улетучилась. Она отвела взгляд и принялась теребить край белоснежной скатерти, которой был накрыт стол.

– Ну… я немного вышла, – пробормотала она. – Совсем ненадолго! Буквально на десять минут! В магазин на углу!

Я медленно положил вилку на тарелку. Лёгкая комедия закончилась, начался серьёзный разговор.

– Аглая, – мой голос стал тихим и холодным. – Мы же договаривались. Никаких самовольных выходов из квартиры. Ни под каким предлогом.

– Но я очень хорошо замаскировалась! – она торопливо подбежала к вешалке, схватила мой старый, потрёпанный плащ и неуклюже накинула на плечи, сверху повязав голову каким-то платком. – Видишь? Никто бы меня не узнал! Я была похожа на обычную горожанку!

Она думает, что старый плащ и платок могут скрыть аристократическую осанку, породистую стать и привычку смотреть на людей чуть свысока? Наивно.

Для любого из парней Паши, чей глаз намётан на то, чтобы отличать своих от чужих в этом районе, она была как маяк в ночной шторм. Они бы учуяли в ней золотую девочку за версту, даже в таком наряде.

– Это неважно, – отрезал я, качая головой. – Любой выход – это риск. Ненужный и глупый риск. Что, если бы кто-то из людей Паши тебя случайно заметил? Или, что ещё хуже, люди твоего отца, которые наверняка уже ищут тебя по всему городу?

– Я была очень осторожна…

– Недостаточно осторожна, – мой голос стал ещё твёрже. – Аглая, ты должна понять одну простую вещь: твоя безопасность сейчас – это не только твоя личная забота. Если тебя найдут здесь, в этой квартире, пострадаем мы оба. Очень сильно пострадаем.

Она опустила голову, и её плечи поникли. Вся её радость и гордость за устроенный ужин испарились без следа. Она вдруг осознала всю хрупкость нашего положения.

– Прости, – тихо сказала она. – Я не подумала. Я просто… я так устала сидеть взаперти. Мне хотелось сделать что-то полезное, что-то приятное.

Мой взгляд стал ещё холоднее. Один вопрос оставался открытым.

– А деньги ты где взяла?

– У меня были с собой, – ответила она, не понимая, к чему я веду.

– Что? – я подался вперёд. – Ты расплачивалась банковской картой?

Банковская транзакция – это цифровой след, который люди её отца нашли бы за пару часов.

– Нет-нет! – она испуганно замахала руками, наконец осознав масштаб потенциальной катастрофы. – Наличными! Конечно, наличными! Я же не совсем дура! У меня было немного в кошельке, когда я… уходила из дома.

Обошлось. На этот раз обошлось. Но это было слишком близко к провалу.

Я смягчился. В конце концов, её порыв был понятен. Но мне не было её жаль. Мне нужен был именно этот результат. Нужно, чтобы она поняла: эта квартира – не уютное гнездышко, а временная, хоть и комфортная клетка.

И чем дольше она в ней сидит, тем опаснее становится для нас всех. Это был первый, самый важный шаг к тому, чтобы она сама захотела вернуться к отцу.

Я выдержал паузу, давая ей прочувствовать момент, а затем немного смягчил тон. Метод кнута и пряника всегда работал безотказно.

– Ужин действительно великолепный, – сказал я уже спокойнее, снова беря в руки вилку. – Твои намерения были самыми лучшими. Но давай договоримся: больше никаких самовольных выходов. Никогда. Если понадобятся продукты или что-то ещё – просто скажи мне. Мы всё решим.

– Я ем грунт? – с вопросительной интонацией произнёс Костомар, указывая костлявым пальцем на себя.

– Нет, Костомар, ты за продуктами не пойдёшь, – вздохнул я. – Боюсь, двухметровый говорящий скелет в мясной лавке вызовет еще больше ненужных вопросов, чем леди в платке.

Остаток вечера прошёл на удивление мирно.

Аглая, оправившись от моего выговора, начала рассказывать о своём детстве, о жизни в поместье, о балах, гувернантках и своей любимой лошади по имени Заря.

Она говорила не переставая, и я понял, что это её способ справиться со стрессом – мысленно вернуться в безопасное, беззаботное прошлое.

А я слушал.

Слушал и фильтровал информацию, как аналитическая машина. Имена, места, привычки графа, его слабости, его привязанности, названия любимых сигар, марка вина, которое он пьёт по вечерам.

Каждая, даже самая незначительная деталь могла в будущем стать рычагом давления или ключом к пониманию его мотивов. Она изливала душу, спасаясь от тоски и страха. А я, кивая и поддакивая, пополнял свою базу данных.

Утро началось с привычной, уже ставшей рутиной последовательности действий.

Ледяной душ, чтобы разбудить это смертное тело. Завтрак, состоящий из яичницы и крепкого, горького чая. И дорога в больницу под неусыпным наблюдением очередного «хвоста».

Наблюдатель от Морозова сегодня был особенно бездарен.

Молодой парень, почти мальчишка, который прятался за газетными киосками с таким отчаянным видом, будто на него вот-вот нападёт стая голодных гулей.

Пару раз он споткнулся на ровном месте, пытаясь одновременно идти и смотреть на меня через плечо. В былые времена я бы превратил такого неумелого шпиона в удобное кресло для своей библиотеки.

Сейчас же он вызывал лишь лёгкую, снисходительную брезгливость, как назойливое, но безобидное насекомое.

В ординаторской уже собрался весь цвет терапевтического отделения.

Когда я вошёл, оживлённые разговоры на мгновение стихли. На меня смотрели. Не с враждебностью, как раньше, а с новым, любопытным и даже немного заискивающим уважением.

Я больше не был просто «выскочкой-бастардом». Я был выскочкой, который публично унизил аристократа Волконского и, что куда важнее, заработал многим из присутствующих здесь кругленькую сумму.

Статус – вещь удивительно переменчивая, и, как оказалось, в этом мире он напрямую конвертируется из денег и чужого унижения.

– Доброе утро, коллеги, – Сомов, стоявший во главе стола, выглядел бодрым и полным энергии. Он явно был доволен и моим вчерашним триумфом, и своим выигрышем. – Сегодня у нас ожидается насыщенный день. Как вы все знаете, доктор Волков временно отстранён от работы до окончания внутреннего расследования. Поэтому его пациентов необходимо оперативно распределить между вами. Они были закреплены за мной, но теперь они – это ваша забота.

Сомов начал зачитывать список.

Мне досталась пожилая дама, некая госпожа Анисимова, с предварительным диагнозом «хроническая сердечная недостаточность». Классика. Рутина.

После изящной интеллектуальной головоломки с аддисоническим кризом это было всё равно что гроссмейстеру предложить сыграть партию в «крестики-нолики». Но работа есть работа.

Топливо есть топливо.

– Но сначала, – добавил Сомов, закончив с распределением, – проверьте своих вчерашних пациентов. Пирогов, как там наши ВИП-персоны: графиня Воронцова и граф Ливенталь?

– Иду к ним прямо сейчас, – кивнул я.

Палата Воронцовой встретила меня густым, почти удушающим запахом белых лилий.

Кто-то расстарался и принёс огромный букет, который занимал половину столика у окна. Лилии. Цветы, которыми в моём старом мире часто украшали погребальные саркофаги. Забавная ирония.

Сама пациентка сидела в кровати, укутанная в одеяло, и нервно теребила его край.

– Доктор Пирогов! – она попыталась мне улыбнуться, но тревога в её глазах выдавала истинное состояние. – Как хорошо, что вы пришли. Операция ведь назначена на завтра?

– Да, всё по плану, – я подошёл и взял её руку, чтобы проверить пульс. Частый, но ровный. Обычная биохимическая реакция организма на угрозу. Моя задача сейчас – снизить уровень кортизола с помощью вербальных формул, известных как «успокаивающая беседа». – Ваш хирург – один из лучших в городе. А ваше состояние абсолютно стабильно. Поверьте, всё пройдёт хорошо.

– Я знаю, – кивнула она. – Но всё равно страшно. А вдруг что-то пойдёт не так?

– Для этого рядом с хирургом будет целая бригада анестезиологов и ассистентов. Вы будете в самых надёжных руках. А как мальчик? – поспешил сменить тему я, и её глаза потеплели. – Ванечка, из приюта. Тот, со столбняком?

Поразительно.

Стоя на пороге собственной сложной операции, которая решит, будет ли она жить дальше, или медленно умрёт от отравления собственными гормонами, она думает о чужом ребёнке.

Вот он, источник высококачественной, концентрированной Живы. Не просто благодарность за оказанную услугу, а глубокая, искренняя эмпатия, направленная вовне.

Такие источники нужно ценить и бережно культивировать.

– С ним всё в порядке, – бодро улыбнулась она. – Ваше вмешательство было очень своевременным. Лечение помогает, он идёт на поправку. Судороги прекратились.

– Прекрасно, – кивнул я.

– Знаете, я вчера весь вечер думала… Я ведь вас так и не поблагодарила. Вы же запретили. А я так не могу. Можно мне сделать это сейчас? За всё?

В прошлый раз я прервал её.

Сперва мой Сосуд был переполнен, и любой новый приток энергии грозил непредсказуемыми последствиями, вплоть до спонтанного призыва очередного фамильяра.

Но после ночного ритуала всё изменилось. Сосуд стал вдвое вместительнее, а пассивный ежедневный расход энергии снизился.

Теперь я мог не просто принимать Живу, я мог её собирать. Планомерно, осознанно, как фермер собирает созревший урожай. Время для жатвы пришло.

– Конечно, – кивнул я. – Если вам это важно.

– Спасибо, – она взяла мою руку в свои. Её ладони были тёплыми и сухими. – Спасибо вам, доктор. За вашу доброту, за ваше невероятное терпение, за то, что не отмахнулись от истеричной женщины, когда она просила спасти мальчика. Вы спасли ему жизнь и дали надежду мне.

Когда она произнесла эти слова, я почувствовал это.

Тёплый, густой, почти осязаемый поток, похожий на вливание подогретого золотистого мёда прямо в Сосуд Смерти.

Чистая, дистиллированная эмоция благодарности, преобразованная проклятием в идеальное топливо. Я ощутил, как шкала внутри меня сдвинулась.

Десять процентов. Щедрая плата за пару слов утешения и правильный диагноз мальчику из приюта. Очень выгодный обмен.

– Вам не за что благодарить, Марина Вячеславовна, – произнёс я стандартную формулу врачебной скромности. – Я просто делаю свою работу.

– Нет, – она мягко, но твёрдо покачала головой, глядя мне прямо в глаза. – Вы делаете гораздо больше!

Она была права, но даже не представляла насколько.

Она думала, я дарю ей надежду и спасаю жизни. А на самом деле я питался её самыми светлыми и чистыми чувствами, чтобы поддерживать свою не-жизнь и однажды вернуть себе истинную мощь Повелителя Тёмных Земель.

Следующим на очереди был граф Ливенталь.

Его палата была простой, но безупречно чистой и обставленной сдержанно, но дорого. В удобном кожаном кресле у окна сидел граф, одетый в простой, но качественный домашний костюм.

На столике рядом лежала свежая «Имперская Газета». Он не выглядел больным. Скорее как важный человек, вынужденный на время сменить свой кабинет на эту комнату и крайне этим недовольный.

– А, мой победитель! – он отложил газету, и его уставшее лицо озарила живая, хитрая улыбка. – Входите, доктор. Знаете, я вчера узнал о вашей дуэли с этим… павлином Волконским. Впечатляющая, просто блестящая победа!

– Вы-то откуда узнали? – искренне удивился я. Слухи в клинике распространялись быстро, но я не думал, что они доходят до ВИП-палат терапии.

– Да вся больница только об этом и говорит! – граф от души рассмеялся. – Утренняя медсестра, принёсшая мне лекарства, так красочно всё расписала, что я не удержался. Я даже успел поставить на вас через неё небольшую сумму. Выиграл, кстати. Приятно осознавать, что твоим здоровьем занимается настоящий профессионал, а не надутый выскочка.

Забавно.

Сильные мира сего обожают ставить на победителей. Это позволяет им ассоциировать себя с чужим успехом. Его ставка – это не азарт, а знак.

Он не просто поверил в меня, он публично, пусть и в узком кругу, признал мою силу, поставив на кон свои деньги. Теперь в его глазах я был не просто безымянным лекарем, а «его» лекарем.

Ценным активом.

Я молча открыл планшет и пробежался по записям. Сомов, надо отдать ему должное, действовал быстро и грамотно: назначил бета-блокаторы для урежения ритма, антикоагулянты для профилактики тромбов. Стандартная, но эффективная неотложная терапия.

– Анализы на гормоны щитовидной железы готовы… – вслух зачитал я, не поднимая глаз от карты.

– Да, пришли утром, – граф кивнул на тумбочку, где лежал одинокий бланк. Пациентам их приносили в распечатанном виде.

Я же открыл бланк на планшете.

Цифры не просто говорили – они кричали. Уровень тироксина превышал норму в десятки раз. Его щитовидка работала как ядерный реактор в аварийном режиме, выбрасывая в кровь тонны гормонов и заставляя сердце биться на пределе человеческих возможностей.

– Итак, – я сел в кресло напротив него, создавая атмосферу доверительной, но серьёзной беседы. – Диагноз, который я предполагал, полностью подтвердился. У вас пароксизмальная мерцательная аритмия на фоне тиреотоксикоза. Говоря проще, ваша щитовидная железа, образно говоря, сошла с ума и работает как взбесившийся паровой котёл. Она отравляет ваш организм избытком гормонов, а сердце просто не справляется с такой чудовищной нагрузкой.

– И что же делать, доктор? – в его голосе не было страха, только деловой интерес. Он привык решать проблемы, а не паниковать.

– Неотложное лечение, которое снимет симптомы, Пётр Александрович уже назначил, и весьма грамотно, – сказал я, доставая из кармана свой рабочий планшет. – Теперь нужно устранить первопричину. Я назначаю вам тиреостатики – это препараты, которые химически притормозят вашу щитовидную железу, заставят её сбавить обороты.

Мои пальцы быстро забегали по сенсорному экрану, внося назначения прямо в электронную карту пациента.

– Тирозол, начнём с тридцати миллиграммов в сутки, – произнёс я, нажимая кнопку «подтвердить». – Также переведём вас с инъекций гепарина на таблетированный варфарин, это удобнее. Назначение уже ушло на сестринский пост, через полчаса вам принесут первую дозу.

Я убрал планшет.

Тирозол, варфарин… Простые химические соединения. Но несколько нажатий на экран, и они становились инструментами тонкой настройки его организма.

Я мог замедлить его, ускорить, стабилизировать. Его жизнь, его самочувствие теперь напрямую зависели от нескольких строк кода, отправленных мной в систему.

Любой организм – это биологическая машина. Только у лекарей и некромантов была сила им управлять.

– Эффект наступит не сразу, – продолжал я объяснять. – Примерно через две-три недели вы почувствуете значительное улучшение. Но это единственный способ решить проблему в корне, а не просто латать дыры.

– Что-то ещё? – граф внимательно слушал, впитывая каждое слово.

– Да, – я отложил ручку и посмотрел ему прямо в глаза. – Полный, абсолютный покой. Ваше сиятельство, поймите, сейчас ваше сердце – это натянутая до предела струна. Любой стресс, любое сильное волнение, любые важные переговоры могут спровоцировать новый, возможно, фатальный приступ.

– Легко сказать «полный покой», – мрачно усмехнулся граф. – Моя империя не управляет сама собой.

– Придётся делегировать полномочия, – жёстко ответил я. – Хотя бы на месяц. А также полностью исключить все стимуляторы: крепкий чай, кофе, любой алкоголь. И самое главное…

Я сделал паузу, давая ему время осознать безнадёжность его положения. Подвёл его к краю пропасти, показав, что все эти таблетки и капельницы – лишь временные, хлипкие подпорки.

– И самое главное, – повторил я уже тише. – Мы должны найти вашу дочь. Пока этот источник постоянного, ежедневного стресса не будет устранён, любое лечение останется временной мерой. Ваше сердце, граф, не успокоится, пока не успокоится ваша душа.

Я перестал быть врачом. Я замкнул его физическое выживание на решении его главной эмоциональной проблемы.

Граф резко выпрямился в кресле, его лицо окаменело.

– Да где ж её найдёшь-то⁈ – в его голосе прорвалось отчаяние, которое он так тщательно скрывал за маской властности. – Сбежала, паршивка! Опозорила весь род! Если б я только знал, где она… Я за одну только информацию о её местонахождении награду назначил – сто тысяч рублей!

Сто тысяч.

Вот она, цена его отчаяния. Он выложил на стол свой главный козырь, признавая своё полное бессилие. Я снова выдержал паузу, позволяя этой сумме повиснуть в стерильной тишине палаты. Теперь мой ход.

– А что, если я скажу, – мой голос прозвучал тихо, почти шёпотом, но в этой тишине он прогремел как выстрел, – что смогу её найти?

Граф замер.

Он изучал меня долгим, пронзительным взглядом, пытаясь понять, не блефую ли я. Я спокойно выдержал его взгляд. Потом уголки его губ медленно, очень медленно, поползли вверх, и он улыбнулся.

Шах и мат. Партия была сыграна.

– Тогда, доктор Пирогов, – произнёс он, и в его голосе снова зазвучал металл властителя, – эти сто тысяч будут ваши. И моя вечная благодарность в придачу.

– Принято, – холодно и коротко ответил я.

Сто тысяч. Сделка заключена.

Я мысленно поставил галочку напротив этого пункта в своём плане и, чтобы показать, что разговор окончен, вернулся к работе со своим планшетом.

Эмоции – удел слабых. Сильные оперируют фактами и ресурсами. Я начал вносить в электронную карту графа пометки о его состоянии и только что назначенном лечении.

В палате повисла тишина, нарушаемая лишь едва слышным постукиванием моих пальцев по сенсорному экрану.

И вдруг в этой тишине раздался его голос. Тихий, невнятный, как будто он говорил сам с собой:

– Надо же… Ушёл… и даже не попрощался…

Я замер. Что за бред он несёт? Старческая деменция? Побочный эффект от бета-блокаторов? Я медленно поднял голову от планшета.

– Я всё ещё здесь, ваше сиятельство.

Граф медленно повернул голову в мою сторону. На его лице промелькнуло облегчение.

– А, и правда… здесь… – он моргнул раз, другой.

И тут его лицо исказилось.

Облегчение сменилось сначала недоумением, а затем – чистым, животным ужасом. Его глаза расширились, он вцепился в подлокотники кресла так, что побелели костяшки пальцев.

– Доктор?.. Что… что с вами? Вы… вы расплываетесь! – его голос дрогнул, срываясь на панический шёпот. – Я вас… я вас плохо вижу!

Паника. Ужас. Идеальный катализатор для нового приступа аритмии. Но симптомы…

– Сбоку… – прохрипел он, поворачивая голову из стороны в сторону. – Сбоку вообще ничего не вижу! Как будто… как будто шоры надели! Чёрная стена!

Внешне я оставался абсолютно спокоен. Но внутри мой мозг переключился в режим форсированной диагностики.

Мир замедлился. Односторонняя потеря поля зрения. Размытость центрального.

Это не сердце. Это не аритмия. Это мозг.

Внезапный, острый приступ.

Эмболия? Тромб, оторвавшийся из трепещущих предсердий, улетел не в лёгкие, а прямиком в мозг? Инсульт? Вариантов было много.

– Доктор! Что со мной⁈ – забился в панике Ливенталь.