Текст книги "Проклятый Лекарь. Том 2 (СИ)"

Автор книги: Александр Лиманский

Соавторы: Виктор Молотов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Глава 13

Глаза трупа закрылись, но его сердце забилось сильнее.

Я был удивлён, но мой исследовательский азарт перевесил шок. Инстинктивно я усилил поток Живы, пытаясь не просто оживить, а прочитать ткань, понять причину этого аномального феномена на энергетическом уровне.

И в этот момент некромантская сила, дремавшая во мне месяцами, откликнулась на знакомую, родную среду – мёртвую плоть.

Две энергии: тёплая живая и ледяная мёртвая вошли в резонанс. Воздух в секционной, казалось, загудел, как натянутая струна. И эта вибрация ударила мне прямо в мозг.

Сознание качнулось.

Стены морга растворились. Я больше не был Святославом Пироговым, стоящим над трупом. Я стал им – человеком, который лежал передо мной.

* * *

Ночь. Я стою в богатой спальне с тяжёлыми гардинами и позолоченной мебелью. Воздух пахнет воском и старым деревом. После долгого, утомительного дня я готовлюсь ко сну. На прикроватной тумбочке стоит хрустальный стакан с водой – привычка пить перед сном.

Привычным жестом я беру стакан. Вода прохладная, с едва уловимой, почти аптечной горчинкой. «Старые трубы», – думаю я, не придавая этому никакого значения.

Я гашу свечу. Ложусь в мягкую, прохладную постель. Темнота обволакивает, как тёплое одеяло.

Минута. Две. Сердце вдруг спотыкается.

Пропускает удар.

Потом ещё один.

Холодный липкий пот выступает на висках. Паника накатывает ледяной волной. Пытаюсь крикнуть, позвать на помощь – горло сжато спазмом. Пытаюсь встать – тело не слушается. Руки как чужие, ноги ватные, словно налитые свинцом.

Сердце бьётся всё реже. Удар… долгая, звенящая в ушах пауза… удар… ещё более долгая, бесконечная пауза…

В последний момент перед тем, как всё погаснет, одна-единственная мысль пронзает угасающее сознание, ясная и отчаянная:

«Катя… прости…»

Темнота.

* * *

Я резко отдернул руки от тела, словно от раскалённого железа. Труп на столе мгновенно снова стал просто трупом – глаза закрылись, сердце замерло.

Голова раскалывалась, будто в череп вбили раскалённый гвоздь. Тошнота подкатила к горлу. Холодный пот стекал по спине.

Некромантия всегда требует платы. Даже такая слабая, пробуждающаяся сила. Я заглянул в чужую смерть, и она заглянула в меня.

– Интересно, – произнёс я, вытирая лоб рукавом халата и мгновенно приходя в себя так, чтобы мой голос звучал ровно.

Похоже, я только что пережил последние минуты жизни этого человека, увидел мир его глазами. Это было не просто заклинание. Это было что-то новое, спонтанное.

Скорее всего, аномальный эффект возник из-за того, что целительная Жива и моя родная некромантская сила сплелись в противоестественный симбиоз, создав резонанс, который и пробил барьер между мной и памятью мёртвой плоти.

Интересная, хоть и болезненная способность. Нужно будет изучить её подробнее. Но позже.

– Что-то нашли? – Доктор Мёртвый вернулся в комнату и с любопытством посмотрел на меня.

– Следы дигиталиса в сердечной мышце, – я говорил спокойно и уверенно, маскируя сверхъестественное знание под гениальный медицинский вывод. – Классическое отравление наперстянкой. Проверьте содержимое желудка.

– Отравление? – он подошёл ближе, его интерес явно возрос. – У барона? Но кто же…

– Это уже работа полиции, – я пожал плечами. – Мы свою выполнили.

Я подошёл к столу и взял сопроводительные документы.

Барон Доронов Сергей Львович, пятьдесят восемь лет. Владелец текстильной мануфактуры и трёх доходных домов.

Состоятельный, но не из высшей лиги. И кто такая Катя? Жена? Любовница? Дочь, решившая ускорить получение наследства?

– Когда заберут тело? – спросил я небрежно.

– Если это убийство, полиция будет возиться долго, – Мёртвый покачал головой. – Бюрократия, сами понимаете. Особенно с аристократами.

Отлично.

Времени более чем достаточно, чтобы найти эту Катю первым. Знание о преступлении – это не просто власть. Это валюта.

Более ценная и универсальная, чем рубли. Правильно использованная, она может открыть двери, которые не купишь ни за какие деньги. И я найду способ её потратить.

Я мысленно заглянул в себя.

Сосуд показывал всего двадцать процентов. Маловато для серьёзных дел, впрочем, это было ожидаемо. Но было и другое ощущение.

Моя родная, некромантская сила… она не ослабла после этого болезненного опыта. Наоборот.

Она словно стала плотнее и острее. Как мышца после тяжёлой, изнуряющей тренировки – она болела, но я чувствовал, как в ней пробуждается новая мощь.

И в этот момент я всё понял.

Я нашёл лазейку!

Я нашёл способ обратить проклятье себе на пользу.

Лечить живых, чтобы накапливать их светлую, приторную энергию. А затем приходить сюда, в своё истинное святилище, и «сжигать» эту Живу на мёртвых, используя её как топливо для тренировки и усиления моей собственной, тёмной силы.

Это был идеальный, замкнутый цикл.

Чем лучшим целителем я буду, тем больше Живы смогу собрать. Чем больше Живы я сожгу, тем более могущественным некромантом стану.

Проклятье, призванное уничтожить меня, превращалось в мой личный тренажёрный зал. Ирония была восхитительна.

Я закончил вскрытие, передав все материалы доктору Мёртвому, который смотрел на меня с новым, непонятным ему самому уважением. Ведь диагноз Доронова подтвердился.

Я не стал ничего объяснять. Пусть думает, что это была гениальная врачебная интуиция.

Покинув клинику, я впервые за долгое время чувствовал не усталость, а прилив сил. В моей голове больше не было хаоса. Был чёткий, ясный план. И его первым пунктом было обретение настоящей, безопасной цитадели.

Вечерний переезд из отеля не доставил особых хлопот.

Почти весь мой скромный скарб так и остался в квартире на Малой Бронной. По правде говоря, жалеть особо было не о чем, кроме одного – моей коллекции медицинских справочников от предыдущего хозяина.

Не знаю, где он их взял, но там были редкие, дорогие фолианты, информация в которых была обширной. Впрочем, надо бы на днях отправить Костомара в ночной рейд – его костяные пальцы сумеют вскрыть любой замок, и он вынесет книги незаметно.

А пока пришлось начинать жизнь с чистого листа. Поймав такси, я первым делом велел остановиться у ближайшего магазина. Пришлось потратить часть выигранных денег на самое необходимое: смену белья, пару простых рубашек, брюки, ну и пару нарядов для маскировки Костомара. Скромный набор для старта в новой цитадели.

Костомар ехал со мной в машине, закутанный в широкий плащ с капюшоном. Извозчик косился на его неестественную неподвижность, но я заплатил ему достаточно, чтобы он не задавал лишних вопросов.

Квартира на чердаке превзошла все ожидания. Снова!

Это было не просто жильё. Это была идеальная база. Высокие потолки с могучими балками из тёмного, векового дерева, огромные круглые окна во всю стену, из которых открывался вид на путаницу крыш старой Москвы и, что самое главное – отдельный кабинет для моих будущих ритуалов и исследований.

А ещё здесь была тишина. Абсолютная, густая, почти осязаемая тишина.

Никаких пьяных песен бандитов до утра, никаких внезапных ночных визитов с ножевыми ранениями и обысками. Я был дома. В своей новой цитадели.

Костомар немедленно принялся за дело. Он не восхищался видами. Он, как и подобает идеальному дворецкому, сразу увидел фронт работ. Провёл костяным пальцем по пыльному подоконнику с таким видом, словно обнаружил ересь в святилище.

– Я ем грунт, – довольно пробурчал он, оценивая масштаб предстоящей уборки. В его интонации отчётливо слышался энтузиазм.

– Развлекайся, – усмехнулся я, опускаясь в кожаное кресло.

Ночь прошла идеально.

Впервые за долгое время я спал глубоко, без сновидений, не прислушиваясь к каждому шороху за дверью. Никаких скрипов, вздохов или потусторонней музыки.

Старик-арендодатель либо сам верил в эти сказки, либо был плохим маркетологом.

Но утром, едва я открыл глаза, меня встретил возмущённый Костомар. Он стоял у моей кровати, скрестив костяные руки на груди, и терпеливо ждал, пока я проснусь.

– Я ем грунт! – интонация не оставляла никаких сомнений в его крайнем недовольстве.

– В чём дело?

– Я ем грунт, – он ткнул костлявым пальцем в потолок. Потом демонстративно зевнул, хотя челюсти у него не двигались. Потом сложил ладони лодочкой, приложил к черепу сбоку и закрыл пустые глазницы.

«Спать мешают».

Я сел на кровати.

– Ты скелет. Ты не спишь. У тебя нет мозга, чтобы обрабатывать сны, и ушей в привычном понимании, чтобы слышать скрипы. Ты. Не можешь. Спать. По определению.

– Я ем грунт! – он настойчиво топнул костяной ногой. Снова показал наверх и изобразил, как кто-то тяжело ходит прямо над нами.

– Ладно-ладно, верю, – вздохнул я. Спорить с ним было бесполезно. – Хочешь проверить, что там, на самом верху над нами? Валяй. Можешь даже устроить там себе личные апартаменты.

Его негодование мгновенно сменилось азартом охотника. Он удовлетворённо кивнул и тут же на моих глазах начал показывать план обороны: здесь – растяжка из верёвки, здесь – падающее на голову ведро, здесь – хитроумная ловушка у входа.

– Только без трупов, – сказал я с усталым вздохом. – Мёртвые почтальоны или любопытные соседские мальчишки, попавшие в твои силки, привлекут слишком много ненужного внимания. Последнее, что мне нужно – это визит полиции с вопросами о странных несчастных случаях на моём чердаке.

Улица встретила меня непривычным ощущением свободы.

За моей спиной не маячила серая тень. Никто не прятался за газетными киосками, никто не дышал мне в затылок в переполненном вагоне метро.

Морозов решил, что приставленного ко мне персонального тюремщика в лице Волкова будет достаточно? Или просто решил сэкономить на шпионах, списав расходы на проваленную операцию? Наивно. Впрочем, это было приятное изменение.

По дороге я уже продумывал несколько изящных комбинаций, как снова потерять своего напарника в лабиринтах приёмного покоя. Возможно, сегодня стоило бы найти пациента с подозрением на чесотку или какую-нибудь другую, особо заразную экзотику.

Уверен, Егор с энтузиазмом взялся бы за такой интересный клинический случай, требующий полной изоляции.

Ординаторская гудела привычными утренними разговорами. Врачи лениво помешивали ложками в чашках с остывшим чаем, пока Сомов раздавал указания тоном человека, который делает это уже двадцатый год подряд и смертельно от этого устал.

Я огляделся. Волкова не было. Приятный бонус. Утро становится всё лучше и лучше.

Когда планёрка закончилась и большинство коллег разошлись по своим делам, я подошёл к Сомову.

– Где наш усердный Егор Павлович? – поинтересовался я с самым невинным и даже немного обеспокоенным видом. – Я волнуюсь. Неужели он не выдержал темпа и решил сбежать в первый же день?

– Больничный на один день, – Сомов даже не поднял взгляд от бумаг, которые подписывал. – Жалуется на острое расстройство желудка после вчерашнего обеда в столовой.

Расстройство желудка. Как мило. Но это означало, что у меня есть целый день свободы. Прекрасно.

– Пётр Александрович, мне завтра нужен выходной. Есть неотложные дела…

– Берите, – он не глядя махнул рукой, не дослушав меня. – Пирогов, у вас столько переработок за последний месяц, что вы можете смело неделю не появляться. Клиника не развалится.

Я кивнул. Упоминать про завтрашний закрытый приём у графа Бестужева я, разумеется, не стал. Лишние вопросы порождают лишние проблемы, а их в моей жизни и так хватало.

Пусть думает, что я просто хочу выспаться. Чем меньше он знает о моих связях наверху, тем спокойнее мне работается.

Получив полную свободу действий на сегодня и завтра, я первым делом решил разобраться со старыми долгами. Дело Акропольского не давало мне покоя из-за незавершённости.

Я не получил свою плату, и этот факт нарушал гармонию моего мира. Сосуд был освобождён и готов снова накапливать в себе живительную силу.

Палата графа Акропольского Михаила Петровича не пустовала – внутри были только он и сын.

Сам граф, уже не в больничной пижаме, а в шёлковом халате, сидел в глубоком кресле. Рядом с ним стоял мужчина лет тридцати пяти – вылитая копия отца, только без седины в висках и с холодным, цепким взглядом.

– Доктор Пирогов! – Акропольский, заметив меня, попытался подняться навстречу, опираясь на подлокотники. Он снова обрёл себя. Это был не сломленный старик, а хозяин жизни, пусть и временно ослабленный болезнью.

– Сидите, Михаил Петрович. Вам пока нельзя делать резких движений, – остановил его я.

– Я ошибался в вас, Святослав, – его голос хоть и был слабее, чем раньше, снова обрёл властные нотки. Но теперь в нём звучало и что-то новое – искреннее раскаяние. – Ошибался и вёл себя как свинья. Чуть не убил ту девочку-медсестру в припадке… Как только пришёл в себя и мне рассказали, что я натворил, тут же выписал ей компенсацию. Десятилетнее жалованье для этой девочки. И лечение её душевных травм я тоже оплачу. Спасибо вам. За всё.

Что ж… чего еще ждать от купца? Весь смысл жизни в деньгах.

Впрочем, в тот же миг, как он произнёс слово «спасибо», я это почувствовал.

Это была не тихая, тёплая благодарность, как от Воронцовой вчера. Это была мощная, почти обжигающая волна. Горячий, концентрированный поток хлынул в мой Сосуд, заставляя его довольно гудеть.

Это была чистая, концентрированная Жива, очищенная раскаянием. Благодарность не просто за спасённую жизнь, а за возвращённый разум, за избавление от позора. Сосуд с удовольствием впитал эту мощную волну. Двадцать процентов.

Итого сорок – неплохо для начала дня. Долг уплачен.

– Мы вам очень благодарны, доктор, – заговорил младший Акропольский, делая шаг вперёд. – Андрей Михайлович, член попечительского совета этой больницы, – представился он. – Могу я поговорить с вами наедине? Буквально на пару минут.

Я ждал второй, пусть и более слабой волны благодарности от сына. Но – ничего. Абсолютная пустота. Словно я разговаривал с камнем. Ни капли тепла, ни искры признательности. Очень любопытно.

В коридоре Андрей Михайлович сразу перешёл к делу.

– Доктор, я ценю ваше время, поэтому буду краток. Каковы реальные прогнозы? Без всей этой врачебной этики. Сколько отцу осталось?

Это был прямой, безжалостный вопрос бизнесмена, оценивающего сроки завершения «проекта».

– При правильном лечении и соблюдении всех рекомендаций, – ответил я, глядя ему прямо в глаза, – лет двадцать. Минимум.

На долю секунды его лицо дрогнуло. Маска вежливой сыновней озабоченности треснула, и сквозь неё проглянуло чистое, незамутнённое разочарование. Он тут же взял себя в руки, снова натянув вежливую улыбку, но я уже всё увидел.

– Понимаю. Это… это прекрасная новость, – выдавил он. – Нужен ли ему какой-то постоянный уход? Может быть, специализированный санаторий в горах? С лучшими сиделками, чистым воздухом…

Классика жанра. Нетерпеливый наследник.

Он надеялся услышать про год-два, а я подарил его отцу целую жизнь. И теперь он не знает, что с этим подарком делать. «Специализированный санаторий» – какой изящный эвфемизм для «ссылка в золотую клетку, подальше от дел и управления капиталом».

Только вот, я уверен, граф на такое не согласится.

– Вашему отцу нужен покой, отсутствие стрессов и регулярный приём лекарств, – ответил я. – Дома, в привычной обстановке, ему будет лучше всего.

– Ясно, – он слегка поджал губы, явно обдумывая новую долгосрочную стратегию. Затем достал из кармана дорогую визитницу и протянул мне карточку. – Доктор, я вижу, вы человек дела. И очевидно, лучший специалист в этой клинике. Моему отцу повезло, что он попал именно к вам. Я, как член попечительского совета, заинтересован в том, чтобы такие таланты, как вы, получали должную поддержку. Вот моя личная визитка. Если вам что-нибудь понадобится – ресурсы, оборудование, административная поддержка в обход бюрократии – звоните напрямую мне. Я уверен, мы найдём общий язык и сможем быть друг другу полезны.

Он предлагал мне союз. Покровительство. И под «быть полезным» явно подразумевалось своевременное информирование о состоянии его «дорогого» отца.

Я взял карточку. Гладкий, дорогой картон. Контакт не с благодарным родственником, а с его нетерпеливым наследником. Что ж, семейная драма Акропольских может оказаться весьма полезной. Знание – сила, а знание чужих грязных секретов – сила в квадрате. Ещё один рычаг, ещё одна фигура на моей доске.

День становился всё интереснее.

Покинув палату Акропольских, я направился к Ливенталям, но добраться до них, похоже, было не суждено.

– Пирогов! Я повсюду вас ищу! – раздался крик на весь коридор.

Я обернулся.

Маргарита Владимировна Серебрякова перехватила меня у лестницы, ведущей наверх.

Она была прекрасна в своём гневе: щёки раскраснелись, глаза за строгими очками метали молнии, а одна светлая прядь выбилась из её идеальной, тугой причёски. Она даже забавно морщила свой точёный нос от возмущения.

В любой другой ситуации я бы, возможно, даже оценил это зрелище. Разгневанная женщина – это всегда любопытно. Но сейчас у меня были другие планы.

– Слушаю вас, коллега.

– Золотова! Эта ваша… протеже! – выплюнула она. – Эта невыносимая женщина устроила в неврологическом отделении театр одного актёра! Она требует только вас!

Её речь была быстрой, сбивчивой, полной профессионального негодования.

– Пришли результаты её анализов. Разумеется, идеальные, как у олимпийской чемпионки. Я пытаюсь ей это объяснить, составить план дальнейшей симптоматической терапии, а она отказывается что-либо обсуждать без «своего дорогого, единственного и неповторимого доктора Пирогова»!

Я молчал, давая ей выговориться.

– И что вы от меня хотите? – спросил я, когда она сделала паузу, чтобы перевести дух.

Я задал этот вопрос не из любопытства, а чтобы заставить её сформулировать, чего именно она от меня ждёт. Я ставил её в позицию просителя.

– Идите и объясните ей, что я – её лечащий врач! – потребовала она. – Что я – компетентный специалист, а не девочка на побегушках! Убедите её слушать меня! Вы же не хотите до конца её госпитализации бегать к ней по каждому чиху и вздоху?

Я молча смотрел на неё несколько секунд, давая её гневу разбиться о стену моего ледяного спокойствия.

– Во-первых, коллега, сбавьте тон, – произнёс я тихо, но так, что каждое слово звучало как удар хлыста. – Вы не в казарме. Во-вторых, то, что вы не можете найти общий язык со своей пациенткой – это исключительно ваша проблема, а не моя. Мои методы вам известны, ваши – пока не принесли результата. И в-третьих, если вы хотите о чём-то меня попросить, то делайте это как подобает, а не отдавайте приказы.

Она замерла, захлебнувшись воздухом. Её щёки вспыхнули ещё ярче, но теперь уже от унижения, а не от гнева. Она открыла рот, чтобы возразить, но поняла, что возразить ей нечего. Я был прав по всем пунктам.

Она сделала глубокий вдох, пытаясь взять себя в руки.

– Хорошо, – процедила она сквозь зубы. – Доктор Пирогов. Я прошу вас помочь мне. Пожалуйста.

Вот теперь это был другой разговор.

– Я подумаю над вашей просьбой, – ответил я, наслаждаясь моментом её бессилия. – Пожалуй, я всё-таки поговорю с ней. Но вы пойдёте со мной. И будете молча наблюдать.

Я собирался преподать ей небольшой урок. Не по неврологии. А по куда более сложной и редкой дисциплине – «управление ипохондриками».

– Доктор Пирогов! Наконец-то! – Золотова просияла, как самовар на ярмарке, едва мы с Серебряковой вошли в её палату. – Я уже думала, вы меня совсем бросили! Эта девочка, – она небрежно кивнула на стоявшую рядом Серебрякову, – всё твердит, что я совершенно здорова. Но я же чувствую себя ужасно!

Серебрякова стояла, скрестив руки на груди, её поза была воплощением сдерживаемого профессионального гнева.

Пока я кивал жалобам Золотовой, делая вид, что внимательно слушаю её очередной рассказ о «блуждающих болях», я сделал то, чего не могла сделать моя коллега.

Я пустил тонкую, почти невидимую струйку Живы в её тело, используя её как сверхточное контрастное вещество, которое подсвечивает любые патологии изнутри. И включил некро-зрение.

И вот оно. Большинство её «болей», как я и предполагал, были фантомами, чистой психосоматикой – тёмными, блуждающими сгустками на энергетической карте её тела.

Но в правом подреберье… там было иное. Слабое, но отчётливое «свечение».

Тусклое, тлеющее пятно, которое не имело никакого отношения к её выдуманным мигреням. Вялотекущее, хроническое воспаление стенки желчного пузыря.

Начальная стадия холецистита. Ни один стандартный анализ крови на этой стадии его бы не показал. Никакая поверхностная пальпация не выявила бы скрытого напряжения.

И уж точно ни один невролог, ищущий проблемы в голове пациентки, не стал бы целенаправленно проверять её желчный пузырь.

Идеально.

Я закончил своё невидимое сканирование и выпрямился.

– Елизавета Андреевна, – начал я мягким, доверительным тоном, – доктор Серебрякова – прекрасный и очень внимательный специалист. Её выводы основаны на объективных данных, и вы должны ей полностью доверять. Ваши анализы действительно в полном порядке.

Золотова уже надула губы, готовая разразиться новой тирадой о том, что её никто не понимает. Серебрякова бросила на меня короткий, благодарный взгляд. Она думала, я играю на её стороне. Как она ошибалась.

– Хотя… – я сделал театральную паузу. Обе женщины замерли и уставились на меня. – Маргарита Владимировна, на всякий случай, чтобы уж точно исключить все возможные варианты, назначьте пациентке УЗИ органов брюшной полости. Сделайте, пожалуйста, особый акцент на желчном пузыре. У меня есть какое-то… смутное подозрение. Возможно, на раннюю стадию холецистита.

– Холецистит? – в голосе Серебряковой прозвучал неприкрытый скепсис. – Но у неё нет ни болей в правом подреберье, ни температуры, ни изменений в биохимии! Симптоматика чисто неврологическая!

– Ранняя стадия. Едва заметная, – спокойно пояснил я. – Иногда она может давать вот такую, странную, отражённую симптоматику. Скорее всего, я ошибаюсь, и вы абсолютно правы. Но лучше проверить, чтобы спать спокойно, не так ли?

Я не просто поставил диагноз. Я дал ей в руки инструмент, которым она сама докажет мою правоту и свою ошибку.

И вышел в коридор, оставляя Серебрякову на растерзание благодарной пациентке. Не успела за мной закрыться дверь, как я услышал торжествующий голос Золотовой:

– Вот видите, милочка! А вы говорили – нервы! Настоящий врач, он сердцем чует, где болит! Сразу всё увидел! А вы меня таблетками от головы пичкать собирались!

План сработал идеально.

Золотова получила вещественное доказательство того, что она «действительно больна», и теперь будет боготворить меня.

А Серебрякова…

Она не будет злиться. Недолго, во всяком случае. Когда первый укол по её самолюбию пройдёт, она, как умный врач, поймёт истинную гениальность моего хода. Я не просто поставил диагноз. Я нашёл элегантный способ избавить нас обоих от этой невыносимой пациентки.

Ведь холецистит – это не неврологическая патология. Как только диагноз подтвердится на УЗИ, Золотову с триумфом переведут в хирургическое отделение, где её проблемой займутся уже совсем другие специалисты.

Её жалобы на мигрень забудутся, и она с энтузиазмом начнёт лечить свой ужасный холецистит. Серебрякова получит свободную койку и избавится от головной боли.

А я избавлюсь от необходимости бегать к ней на консультации. Все в выигрыше.

Нюхль на моём плече беззвучно хмыкнул, видимо, оценив красоту комбинации. Да, репутацию чудо-диагноста нужно поддерживать. И иногда для этого нужно лечить не ту болезнь, на которую жалуется пациент, а ту, которая решит все проблемы.

Нюхль на моём плече беззвучно зашёлся в приступе смеха, трясясь всем своим невидимым тельцем.

Теперь наконец можно дойти до Ливенталей.

Граф заметно нервничал. До операции оставалось всего два дня, и напряжение в палате стало почти осязаемым. Густым, как больничный кисель. Он теребил край одеяла, его взгляд блуждал по комнате, не в силах сосредоточиться на раскрытой книге, лежащей на коленях.

– Все будет хорошо, папа, – Аглая сидела рядом и держала его за руку.

Я видел, как тонкие, серебристые нити её ментальной силы окутывают его, пытаясь сгладить острые пики его страха. Она инстинктивно делала то, на что не способен ни один седативный препарат – делилась с ним своим спокойствием, своей жизненной силой.

– Доктор Пирогов, – голос графа был хриплым и неуверенным, абсолютно не похожим на тот властный тон, к которому он привык. – Скажите честно… каковы шансы?

Он задал самый главный, самый страшный вопрос любого пациента перед большой операцией. Аглая сжала его руку сильнее, с укором посмотрев на меня.

– Шансы на что, ваше сияние? – спокойно спросил я, подходя к кровати. – Шансы на то, что профессор Абросимов проведёт операцию безупречно? Сто процентов. Он гений. Шансы на то, что ваше сердце выдержит наркоз? Девяносто девять процентов. Мы с вами его отлично подготовили. Шансы на то, что вы будете нервничать перед тем, как вам полезут в голову через нос? Тоже сто процентов. Это абсолютно нормальная реакция.

Мой спокойный, почти будничный тон, разбивший его глобальный страх на мелкие, решаемые задачи, подействовал. Граф позволил себе слабую, кривую усмешку.

– Вы умеете успокоить, доктор, – проговорил он. – Но страх… он иррационален.

– Верно, – кивнул я. – Поэтому с ним не нужно бороться. С ним нужно договориться. Дайте ему ровно час. Побойтесь от души. А потом скажите ему, что у вас есть дела поважнее – например, выздоравливать, чтобы выдать эту юную леди замуж за достойного человека.

Аглая покраснела и фыркнула, но в глазах её мелькнула благодарность. Напряжение в комнате спало. Я добился чего хотел.

– Аглая, можно вас на минуту? – моя просьба теперь прозвучала как логичное продолжение разговора. – Нам нужно обсудить кое-какие детали послеоперационного ухода.

В коридоре она тревожно заглянула мне в глаза.

– Что-то не так? С отцом? Анализы плохие?

– Всё в полном порядке, – успокоил я её. Это усыпило её бдительность. – Но ему нужно больше успокоительного, чем могут дать лекарства. Я, конечно, увеличу дозу седативных препаратов, но есть кое-что ещё. Я хотел бы попросить вас об одолжении.

– Да, конечно, всё что угодно!

– Завтра я приглашён на закрытый приём к графу Бестужеву. Я буду там чужим человеком, белой вороной. Мне бы очень пригодилась компания дамы из вашего круга, чтобы не выглядеть полным простолюдином. Составите мне компанию?

Я ставил её в позицию «спасительницы», давая ей почувствовать себя нужной и полезной.

– Да, конечно, – её согласие было мгновенным, почти рефлекторным.

– Так быстро? – я изобразил удивление. – Я думал, вам нужно будет время подумать. Вы даже не спросили, зачем это мне.

– Мне… мне нужно отвлечься, – её голос дрогнул, вся её аристократическая выдержка рассыпалась в пыль. – Куда угодно. Лишь бы не сидеть здесь и не думать. Лёша звонил…

Она запнулась, на грани слёз.

Я сохранял внешнее спокойствие, но внутри мой мозг с холодной скоростью начал обрабатывать новые данные.

Алексей Ветров. Главарь банды «Серых Волков». Человек, которого я лично вытащил из подвала его злейших врагов. Поругался с Аглаей.

Ну от этих Ромео и Джульетты следовало такого ожидать.

– Мы поругались. Очень сильно. И знаете что? – она подняла на меня глаза, полные отчаяния и страха. – Он едет сюда! В «Белый Покров». Кажется, он задумал что-то плохое…