Текст книги "Проклятый Лекарь. Том 2 (СИ)"

Автор книги: Александр Лиманский

Соавторы: Виктор Молотов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Проклятый Лекарь. Том 2

Глава 1

Оценивая результат ритуала, я внимательно изучал двухметровый скелет. Вокруг него радостно скакал Нюхль.

Кости старые, но крепкие. Доспехи, хоть и покоцанные по краям, всё ещё несли на себе следы мощных защитных рун. Не самый сильный из моих гвардейцев, конечно, но и не рядовой солдат.

Костомар.

В прошлой жизни он был моим дворецким, камердинером и, в некотором роде, единственным другом. Если у Архилича Тёмных Земель вообще могут быть друзья.

У него было прекрасное, очень чёрное чувство юмора для нежити, и он был незаменим в хозяйстве. Жаль, что призвать кого-то посильнее не было возможности.

Для этого нужна была чистая некромантская сила, а не эта приторная, эмоциональная Жива, которая, как оказалось, всё портила.

Костомар внимательно осмотрел моё новое, слабое человеческое тело, потом медленно поднёс костлявую руку к своей глазнице и театрально, с преувеличенной скорбью, вытер невидимую слезинку.

Этот жест, достойный лучшего актёра Императорского театра, я узнал бы из тысячи.

А потом он изобразил подобие радости на лице и…

И следующее, что я осознал – двухметровый скелет в тяжёлых доспехах осторожно обнимал меня, стараясь не сломать мне рёбра. Его кости были холодными, как лёд, но в самом жесте было что-то… тёплое.

Вот что эта проклятая Жива с тобой делает! Превращает верного, хладнокровного рыцаря смерти в сентиментального дурака. Нет, определённо, призывать кого-то серьёзного с помощью этой энергии больше нельзя. Еще раз я такое не вынесу!

– Я ем гру-у-у-нт! – произнес Костомар, заботливо поглаживая меня по спине.

Ах да! Это его фразочка. Я и забыл про нее.

Языка он не знал. Но восполнял это с лихвой одной-единственной фразой, которой отвечал буквально на всё. Понять, что он имеет в виду, можно было только по интонации.

– Ну-ну, хватит, – я по-дружески похлопал его по костлявому плечу. – Я знаю, ты скучал. Я тоже, старый ты университетский инвентарь.

Хотя технически он никогда не был инвентарём. Костомар принадлежал к… а вот эта часть истории пусть пока останется тайной. Некоторые секреты лучше хранить даже от самого себя, чтобы случайно не проболтаться.

– Я ем грунт, – шептал Костомар.

– Где твои манеры, Костомар? – строго спросил я. – Ты забыл, как обращаются к своему лорду?

Эффект был мгновенным.

Он отпрянул от меня, как ошпаренный, и грациозно, несмотря на тяжёлые доспехи, опустился на одно колено. Склонил свой увенчанный шипастым шлемом череп в идеальном придворном поклоне – угол ровно сорок пять градусов, правая рука на груди, левая элегантно отведена за спину.

– Я ем грунт! – по-самурайски сказал он.

– Другое дело, – кивнул я. – Теперь слушай внимательно. Надень вон тот халат, – я указал на висящий в углу старый медицинский балахон размера XXXL. – И встань в том углу. Если кто-то вдруг зайдёт – замри. Ты – учебный анатомический скелет для студентов. Понял?

Костомар кивнул и принялся неуклюже натягивать халат на свои доспехи. Зрелище было абсолютно сюрреалистичным.

Бронированный рыцарь-лич, пытающийся влезть в слишком маленький для него медицинский халат. Он напоминал аристократа, который по ошибке надел одежду своего придворного шута.

– Так не пойдёт, – помотал головой я. – Доспехи придётся оставить в том шкафу. Потом как-нибудь их заберём.

– Я ем грунт? – нахмурившись, спросил Костомар.

– Точно заберём, обещаю, – отрезал я. – Исполняй давай.

Костомар начал возиться с доспехами и складывать отдельные части поочерёдно в шкаф.

Теперь главный вопрос: как протащить его домой? Двухметровый скелет хоть и без доспехов, прикрытый одним лишь халатом – не самый незаметный груз. Придётся что-то придумать. Возможно, придётся прибегнуть к помощи моих «друзей» из «Чёрных Псов». Или… Ладно, об этом буду думать вечером.

– Жди здесь, – приказал я. – Я вернусь за тобой.

Костомар занял позицию в углу, застыв в классической анатомической позе, как на картинке в учебнике. Идеальная маскировка.

Я вышел из подсобки, плотно прикрыв за собой дверь, и пошёл по направлению к палате Воронцовой. В коридоре было тихо.

Костомар определённо будет полезен. Уборка, готовка, мелкие поручения, охрана… всё как в старые добрые времена в моей Цитадели. Стряпня Аглаи, конечно, хороша, не спорю. Но с кулинарными шедеврами, которые творил Костомар, она не сравнится. Всё-таки он был бывшим…

Неважно, в общем, кем. Главное – кем мы можем стать в будущем!

К тому же Аглая скоро съедет. А Костомар останется со мной навсегда.

Я мысленно проверил Сосуд. Девяносто процентов. Значит, на трансформацию энергии и последующий призыв Костомара ушло около двадцати процентов.

Разумный, почти выгодный расход для такого результата. Я получил не только решение проблемы с избытком Живы, но и верного, абсолютно преданного слугу.

Но это создавало новую, парадоксальную проблему.

Раньше я искал любой повод, чтобы помочь – вправить позвонок, снять мигрень, дать совет. Теперь же мне нужно было избегать этого.

Любая, даже самая мелкая медицинская помощь – снятый приступ астмы у посетителя, вовремя данный совет по диете, вправленный вывих у санитара – могла принести те самые недостающие десять процентов и снова переполнить Сосуд.

Мне нужно было на время стать «плохим» доктором. Чёрствым, безразличным, проходящим мимо чужих мелких страданий. Задача для Архилича несложная, но для доктора Пирогова, который как раз начал зарабатывать репутацию «чуткого и внимательного диагноста» – весьма непростая.

План сформировался сам собой. Чтобы не избегать Живы, мне нужно было научиться её контролировать. Вмещать в сосуд не весь поток. Либо же найти артефакт, куда можно отправлять излишки, если такой вообще существует в этом мире.

Проблема была не в избытке энергии, а в узости «канала» – в этом слабом человеческом теле Сосуд был слишком мал и неэластичен. Его нужно было расширить.

В прошлой жизни я проводил подобные ритуалы для своих самых способных учеников, чтобы укрепить их резервы некромантской энергии. Принцип был тот же, только полярность другая. Мне нужно было не «углубить тьму», а «укрепить свет».

Для этого требовались две вещи. Во-первых, спокойная обстановка, где никто не помешает. Моя квартира идеально подходила. Во-вторых, два «якоря» – один из мира живых, другой из мира мёртвых, чтобы стабилизировать потоки двух противоположных энергий.

Нюхль и Костомар. Идеальные кандидаты со стороны мёртвых, а со стороны живых в моём доме много разных кандидатов. Та же Аглая. Думаю, ей будет очень интересно поучаствовать.

Но ритуал нельзя было проводить сразу. Костомар только что был вырван из своего мира. Ему нужно было время, чтобы его астральное тело стабилизировалось в этой реальности. Хотя бы до вечера.

Значит, до вечера я должен был ходить по лезвию ножа, стараясь не получить лишней благодарности. Иначе мне снова придется кого-то призывать или воскрешать, а это чревато… бррр. Даже вспоминать не хочу.

А вечером мы проведём ритуал, который либо решит проблему с переполнением, либо… взорвёт меня изнутри.

Интересный будет эксперимент.

Итак, что мы имеем?

Эксперимент с переполнением Сосуда проведён. Неприятно, но не смертельно. Урок усвоен. Теперь можно было заняться планомерной стабилизацией и укреплением всей системы.

Я не просто выживал. Я начинал отстраивать свою маленькую империю. С двух верных слуг и ритуала, который должен был сделать меня сильнее, чем когда-либо в этом теле.

Всё великое начинается с малого.

Только вот регламенты и пациентов никто не отменял. Я должен был осмотреть пациентку Воронцову. Это сейчас мне Жива не особо нужна, но в будущем точно понадобится. А терять такое прибыльное место работы у меня желания нет.

Буду максимально аккуратен. К тому же Воронцова меня уже поблагодарила.

Я вошёл в палату к ней. Она лежала в кровати, опутанная проводами и трубками, но, в отличие от вчерашнего хаоса, всё работало в штатном, спокойном режиме. Мониторы показывали стабильный ритм сердца, а в мочеприёмнике, который вчера был пуст, уже плескалась почти прозрачная жидкость. Почки работали.

Сама Марина Вячеславовна не спала. Она полулежала, приподнятая на подушках, и, несмотря на бледность и слабость, пыталась вязать. Её руки двигались медленно, неуверенно, но она упрямо продолжала работу над очередным пёстрым детским носочком.

В глазах, хоть и уставших, появился живой, осмысленный блеск. Она боролась за свою жизнь.

– Доктор! – она слабо улыбнулась, заметив меня. – Вы пришли.

– Обещал ведь, – я подошёл к кровати. – Как вы себя чувствуете?

– Слабость… ужасная, – призналась она. – Но боли нет. И страха тоже.

– Это радует.

– Я вам так благодарна! Чувствую себя почти здоровой! Только вот душа не на месте.

– Рад это слышать. А что с душой?

– Ох, не спрашивайте, – её лицо омрачилось, и она отложила вязание. – Ванечка… помните, я вам вчера упоминала о нём? Мой самый шустрый мальчишка из приюта… Он же попал под машину. Лежит в городской детской больнице, а тамошние врачи… они, кажется, не понимают, что делают.

Я внутренне напрягся. «Городская детская больница». Не элитная клиника. Значит, врачи там, скорее всего, перегружены и не имеют доступа к лучшим технологиям. Идеальная почва для врачебных ошибок. Идеальный источник Живы.

Но… сейчас Жива была мне не нужна. Наоборот, опасна. Любой лишний процент мог снова запустить процесс переполнения.

– Мне очень жаль, Марина Вячеславовна, – сказал я максимально нейтрально. – Но я уверен, врачи делают всё возможное. А вам нужно меньше волноваться.

– Нет! – она схватила меня за руку, её пальцы были холодными, но сильными. – Они не делают! Они пичкают его тяжёлыми препаратами, а ему всё хуже! Доктор, Святослав, я вас умоляю! Вы же гений! Вы спасли меня! Может, вы просто… посмотрите его анализы? Дадите совет? Я заплачу любые деньги!

Она смотрела на меня с такой отчаянной, материнской надеждой, что отказать было почти невозможно.

Чёрт. Кажется, не получится. Вот и обратная сторона репутации «чудо-доктора». Теперь от меня ждут чудес по расписанию. Отказать – значит потерять доверие и, возможно, её как ценного союзника. Согласиться… Хотя, впрочем, чем я рискую? Лечить я буду не её, а мальчика.

– Что конкретно с ним? – спросил я, выбирая меньшее из двух зол.

– Перелом бедра, сотрясение мозга. Это всё понятно. Но главное – после аварии у него начались какие-то странные судороги. А врачи лечат его от эпилепсии, пичкают тяжёлыми препаратами, а ему не помогает, только хуже становится! У него ведь и раньше были приступы, диагноз давно стоит, но никогда такого ужаса не было!

Я нахмурился.

Раньше были приступы… Значит, диагноз «эпилепсия» уже есть в карте. Врачи просто идут по проторенной дорожке. Но триггер… триггер всё меняет.

– Опишите эти судороги подробнее. Они такие же, как были раньше, до аварии? И когда они начинаются?

– Нет, совсем другие! Раньше он просто «замирал», а сейчас его выгибает дугой! И начинаются они… да при любом резком звуке! Хлопнет дверь в коридоре – и у него начинается приступ. Но это же не похоже на его обычную эпилепсию, правда?

Я нахмурился. Картина была слишком ясной. Слишком классической.

– Марина Вячеславовна, скажите, мальчику делали все положенные прививки в детстве? АКДС?

– Прививки? – она растерялась. – Я… я не знаю. Я ведь не его мать. Знаю только, что он из очень неблагополучной семьи, мы забрали его с улицы. Даже его родителей толком не знаю.

– Значит, скорее всего, никто не озаботился этим вопросом, – я сделал вывод. – Марина Вячеславовна, то, что происходит с ним сейчас – это не эпилепсия. Это столбняк.

– Столбняк? Но откуда⁈ – она побледнела.

– Его сбила машина. У него были рваные раны, ссадины? В них попала земля, грязь?

– Да, конечно… У него все ноги были в глубоких царапинах…

– Вот вам и ответ. Бактерия попала в рану и начала вырабатывать токсин, который и поражает его нервную систему. Эти судороги от любого звука – это классический, хрестоматийный признак, который описывают в любом учебнике. Травма и его старый диагноз «эпилепсия» создали дымовую завесу, за которой местные врачи не видят настоящую, смертельную угрозу. Они лечат противосудорожными следствие, а причина – токсин – продолжает отравлять его организм. Они его убьют.

– И что же делать⁈

– Ему нужно немедленно ввести противостолбнячный иммуноглобулин, чтобы связать токсин в крови. Начать курс антибиотиков, чтобы убить саму бактерию. И то, что я сказал ранее – мощные седативные препараты и миорелаксанты, чтобы снять эти мучительные судороги, которые могут сломать ему кости или остановить дыхание. И главное – полный покой. Тёмная, тихая палата. Любой звук для него сейчас – это пытка, которая может стать последней.

Она, не говоря ни слова, схватила свой мобильный телефон.

– Я сейчас же позвоню главврачу той больницы! Они меня послушают – я же им в прошлом году полкрыла на свои деньги отремонтировала!

Она начала быстро, не выбирая выражений, требовательно и властно объяснять что-то в трубку. И в этот момент я почувствовал его. Знакомое, ни с чем не сравнимое тепло. Начало притока Живы.

– Так, стоп, – я резко поднял руку, прерывая её. – Марина Вячеславовна, подождите.

Она удивлённо посмотрела на меня, прикрыв трубку ладонью.

– Давайте договоримся, – сказал я тихо, но твёрдо. – Благодарить меня будете потом. Когда мальчик действительно поправится. А сейчас – никакой благодарности. Просто передайте им мои рекомендации.

Она смотрела на меня с абсолютным недоумением.

– Но… я же ещё ничего не сказала… я просто… Откуда вы знаете, что я собиралась вас поблагодарить?

Я усмехнулся.

– Интуиция, – ответил я. – Просто делайте, что я сказал.

Она кивнула, всё ещё глядя на меня с удивлением, и вернулась к разговору. А я мысленно подвёл итог. Поток Живы, который только-только начал формироваться где-то далеко, иссяк. Но я успел его почувствовать.

Вот когда НЕ НАДО, оно работает!

Я даже не видел этого мальчика, не прикасался к нему. Но технически – я уже начал его спасать. И проклятие это засчитало! Дистанционное спасение через посредника.

Но, что ещё важнее, я могу его контролировать. Прерывать, если нужно. Новая, невероятно полезная возможность. Моё влияние на это проклятие растёт.

– Договорилась! – Воронцова сияла, закончив разговор. – Они немедленно сменят схему лечения! Спа…

– Не благодарить, – остановил я её взмахом руки.

Воронцова заулыбалась и кивнула.

– Какой же вы скромный, – сказала она.

В этот момент пискнул планшет у меня в кармане. Пришли результаты анализов пациентки Воронцовой.

Я открыл файл. Анализ суточной мочи на 5-гидроксииндолуксусную кислоту. Я посмотрел на цифры. Превышение нормы в пятьдесят раз.

Я повернулся к Марине Вячеславовне.

– Пришли первые результаты, – сказал я спокойно, сворачивая файл и убирая планшет в карман. – Картина проясняется. Но мне нужно время, чтобы их проанализировать и сопоставить с другими данными. Я зайду к вам позже и всё подробно объясню.

– Это что-то плохое, доктор? – с тревогой спросила она.

– Это что-то, с чем мы справимся, – ответил я, глядя ей прямо в глаза. – Отдыхайте.

Я вышел из палаты.

Превышение в пятьдесят раз. Неопровержимое доказательство. И когда я покажу этот результат Сомову, даже он не сможет отрицать очевидное.

Его кабинет встретил меня привычным запахом крепкого чая и дорогих сигар. Пётр Александрович, в отличие от меня, позволял себе маленькие слабости. Он сидел, изучая какие-то бумаги, и выглядел вполне довольным жизнью.

– А, Пирогов! Заходите. Как там наша графиня Воронцова? – с порога спросил он.

Я молча положил ему на стол распечатку анализов.

– Анализы подтвердили карциноидный синдром. Превышение метаболитов серотонина в пятьдесят раз. Теперь нужна компьютерная томография с контрастом, чтобы найти саму опухоль.

Сомов откинулся в кресле, присвистнув.

– Хм. Редчайший диагноз. И вы поставили его по косвенным признакам. Браво, Пирогов. Браво. Ладно, – он кивнул. – Назначайте КТ. Найдём эту дрянь – будем решать, что делать дальше.

Я открыл свой планшет и быстро оформил электронное направление на КТ.

– И ещё, Пётр Александрович. Я утром положил в наше отделение нового пациента. Графа Ливенталя. Предварительный диагноз – тиреотоксикоз с мерцательной аритмией.

Сомов усмехнулся.

– Уже знаю. Мне с утра Матрёна Павловна все уши прожужжала. Прибежала, чуть ли не на ушах стояла от восторга. Сам граф Ливенталь! В нашем отделении! Это же какая репутация!

– Это плохо?

– Наоборот, это превосходно! – он рассмеялся. – Но я, чёрт возьми, не понимаю, как вы это делаете. Ваша способность притягивать к себе всех самых влиятельных и богатых людей этого города начинает меня пугать. Сначала Золотова, потом Воронцова, теперь Ливенталь. У вас какой-то особый талант?

– Просто везение, – пожал я плечами. Это он еще про Бестужева, похоже, не знает. – Оказываюсь в нужное время в нужном месте.

– Везение… Ну-ну, – он посмотрел на меня с хитрым прищуром. – Ладно, работайте, Пирогов. Вы – моя лучшая инвестиция за последние десять лет. Жду результатов КТ.

Я кивнул и вышел в коридор.

Что дальше? Где еще нельзя получить благодарность?

Точно. Мой коматозный пациент. От него-то я точно пока ничего не дождусь. Надо проверить, как он.

Палата встретила меня тишиной и мерным, убаюкивающим писком кардиомонитора. На табличке у изголовья кровати было написано: «Красников Кирилл Андреевич, 24 года».

Парень лежал без изменений.

Бледный, худой, но дыхание было ровным, а показатели на мониторе – стабильными. Я активировал некро-зрение. Потоки Живы в его теле текли ровно, без завихрений и блоков.

Не сильно, но достаточно для поддержания жизни. Терапевтическая гипотермия, которую назначил Сомов, сделала своё дело – отёк мозга спал.

Ещё два-три дня, и он должен прийти в себя сам. В другой ситуации можно было бы ускорить процесс, влив в него немного Живы, чтобы «подтолкнуть» сознание.

Но что меня действительно удивляло – это полное, абсолютное отсутствие посетителей. Парень явно был не из бедных.

Чистая, ухоженная кожа, дорогие часы, которые ему сняли при поступлении и сдали на хранение… Я их заметил, когда реанимировал его.

Но за два дня, что он лежал в коме, к нему не пришёл ни один человек. Ни родители, ни друзья, ни девушка. Никто.

Странно. Обычно в таких случаях родные с ног сбиваются, обзванивают все больницы, поднимают на уши полицию. Хотя… мы – частная, элитная клиника. Возможно, они просто не додумались искать его здесь? Или он приезжий, и его родные в другом городе?

В любом случае это нужно было исправить. И не только из соображений гуманизма. Благодарность шокированных и счастливых родственников тоже отлично конвертируется в Живу.

После стабилизации Сосуда снова надо будет его наполнять.

Я вышел из палаты Красникова и направился к сестринскому посту.

Там, как дракон, охраняющий свою пещеру с сокровищами в виде журналов учёта и графиков дежурств, восседала Глафира Петровна. Она с такой яростью что-то строчила в журнале, что казалось, её перьевая ручка сейчас проткнёт бумагу и стол насквозь.

Периодически она с силой хлопала ладонью по столу, заставляя подпрыгивать стакан с карандашами.

– Безобразие! – бормотала она себе под нос, но так, чтобы все в радиусе десяти метров её слышали. – Молодёжь совсем распустилась! Опоздания, халатность, драки в ординаторских! Куда только Сомов смотрит⁈

– Глафира Петровна, – обратился я, подходя к стойке. – Мне нужны личные вещи пациента Красникова из восьмой палаты. Те, что сдали на хранение.

Она подняла на меня возмущённый, почти оскорблённый взгляд.

– С какой это стати? Вы кто такой, чтобы требовать? Личные вещи пациентов выдаются только ближайшим родственникам по паспорту или по личному письменному распоряжению Петра Александровича! Вы правил не знаете, молодой человек⁈

– Мне нужно найти его родных, – спокойно пояснил я. – В его телефоне наверняка есть их контакты.

– Не положено! – отрезала она. – Мы уже сообщили о неопознанном пациенте в полицию, как того требует протокол. Они занимаются поиском. Это их работа, а не ваша. А теперь идите к заведующему за разрешением, если вам так не терпится.

Эх и старая карга. Ничего, я тебя скоро научу вежливому общению.

– Глафира Петровна, – я наклонился к ней, и мой голос стал тихим и вкрадчивым. – Пациент лежит в коме уже второй день. Один. Без единого посетителя. Его родные, возможно, сходят с ума от неизвестности, не зная, жив он или мёртв. А вы из-за дурацкой бумажки, из-за своей принципиальности отказываете им в шансе его найти. Вам самой-то не стыдно?

– Правила есть правила! – она демонстративно вернулась к своему журналу, давая понять, что разговор окончен. – А сочувствие в нашей работе – непозволительная роскошь.

Ладно. Не хочешь по-хорошему – будет по-моему.

– Нюхль, – мысленно приказал я. – Дружище, у меня для тебя новое, очень деликатное задание. Сейф с личными вещами. Телефон пациента Красникова. Притащить. И желательно без свидетелей, чтобы нашу принципиальную медсестру потом не обвинили в халатности.

Костяная ящерица, дремавшая невидимой тенью у меня на плече, оживилась.

Я почувствовал, как он спрыгнул на пол и тут же растворился в тенях под стойкой. Он обожал такие задания.

– Подумайте над моими словами, Глафира Петровна, – бросил я ей громко, чтобы она слышала. – Иногда человечность бывает важнее правил.

Забавно… Некромант говорит о человечности. Докатился. Она лишь презрительно фыркнула, не поднимая головы.

Я шёл к автомату в конце коридора, чтобы залить в себя чашку крепкого, горького чая.

И, конечно же, он был там. Михаил Волконский.

Стоял, лениво прислонившись к стене, с видом человека, который просто вышел подышать больничным воздухом. Как же неубедительно. Даже слепой первокурсник заметил бы, что он караулил именно меня.

– Привет еще раз, бастард, – процедил он, когда я подошёл к автомату. – Слышал, ты теперь у нас спаситель графов?

– Волконский, – я кивнул, нажимая кнопку «чёрный чай без сахара». – Всё ещё зализываешь раны после утреннего позора?

Его лицо моментально покраснело.

– Что это было с графом Ливенталем⁈ Ты специально подставил меня на глазах у всех!

Я спокойно забрал свой дымящийся пластиковый стаканчик.

– Специально? Михаил, для этого мне нужно было бы знать, что ты подойдёшь к графу и начнёшь нести полную чушь про стенокардию. Я, к сожалению, не ясновидящий. Я просто констатировал очевидные факты. И оказалось, что бастард из морга знает медицину лучше, чем выпускник академии. Придётся тебе с этим свыкнуться.

– Ты!..

– Что – я? – я сделал глоток. – Поставил правильный диагноз? Спас жизнь твоему же потенциальному пациенту? Виноват, каюсь, исправлюсь. В следующий раз я обязательно промолчу и позволю тебе спокойно убить какого-нибудь очередного аристократа. Обещаю.

– Это так не останется, Пирогов! Ты меня оскорбил!

– Я это слышу уже третий раз за этот месяц. Можно уже начать пропускать мимо ушей, как белый шум. У тебя есть что-то новое в репертуаре, или мы снова будем слушать эту старую, заезженную песню?

– Ты назвал меня пустозвоном⁈ – он отлепился от стены, его кулаки сжались. – Это оскорбление чести! Я требую сатисфакции! Я вызываю тебя на дуэль!

Я чуть не поперхнулся чаем от смеха.

– Какая дуэль? Окстись, Волконский. Мы в двадцать первом веке, а не в девятнадцатом. К тому же я с пятидесяти метров мухе в глаз попадаю. Это будет не дуэль, а публичная казнь. Успокойся, выпей травяного чаю, тебе полезно для нервов.

– Я тебя не боюсь! – он выпятил грудь, как петух. – Мы должны сразиться! Моя честь этого требует!

Я допил чай и с хрустом смял стаканчик, бросив его в урну.

– Знаешь что? А давай. Давай сразимся. Но на нашем поле. Здесь, в стенах этой клиники.

Он моргнул, явно не понимая.

– Это… это как?

– Очень просто. Медицинская дуэль, – сверкнул я глазами.