Текст книги "Аквариум. Геометрия хаоса"

Автор книги: Александр Кушнир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

«Дело в том, что мы были ленинградскими мальчиками из обеспеченных семей… И все наши занятия имели надёжный тыл, а обязательств особых ни у кого не было. Как пел Боря, “упражнения в любви того, у кого за спиной всегда был дом”. Всё происходящее было лишь игрой, иногда опасной, почти всегда забавной, но игрой. Как результат мы все были белые и пушистые, весёлые и остроумные, лёгкие на подъём и любознательные. А потом у нас началась “взрослая” жизнь – работа, у кого-то семья и дети, денежные проблемы. Волшебным образом все перебрались из благоустроенных квартир родителей в сомнительные коммуналки. Часть превратилась в псевдо-хиппи (для настоящих хиппи типа Кости Манго было слишком холодно, и общая атмосфера в стране не помогала), но это не избавило от проблем, просто сменило их набор. И вот началось: “Я занят, не могу”, “Мне пора, давайте без меня”; потом – “Все деньги на аппарат”, “А почему это? Давай разделим”. Потом обиды и раздоры, потом друзья и бывшие друзья – короче, мы становились нормальными людьми».

ОБМАН ЗРЕНИЯ

«В “Треугольнике” всё решает обэриутство. Я смеюсь, а не засучиваю рукава для борьбы с мрачной жизнью. Борясь с чем-то, человек неизбежно оказывается на одном уровне с тем, против чего он борется. Бороться нельзя, находясь, допустим, чуть выше».

Борис Гребенщиков

После записи «Синего альбома» мозги и руки у Гребенщикова оказались свободны, и группа приступила к сессиям, во время которых создавались «Треугольник», «Акустика» и «Электричество». Все они готовились летом 1981 года, причём строгих разграничений – «сегодня работаем над “Треугольником”, а завтра – над “Электричеством”», у музыкантов не было. Принципиальное отличие состояло в том, что «Акустика» с «Электричеством» воспринимались как программные работы, а «Треугольник» являлся отдушиной, неким love child. Он был придуман в паузах между сессиями, во время походов в кофейню или в процессе ожидания вечно опаздывающего Тропилло. В частности, во время одного из перекуров Борис вместе с Дюшей и Гаккелем сочинили мелодию песни «Корнелий Шнапс», крохотный текст к которой давно пылился в черновиках у Гребенщикова.

«В репертуаре “Аквариума” все композиции делились на более-менее серьёзные и те, которые можно было назвать “песнями абсурда”, – вспоминал Борис. – Такого рода нео-голливудскими вещами я начал заниматься ещё в университете. Но только теперь у меня появилась возможность со спокойной совестью выпустить накопившийся абсурдистский пар – при условии что параллельно будет записываться что-нибудь существенное».

Темы песен подбирались на удивление легко. Часть композиций была написана на сюрреалистические стихи Гуницкого, которые хранились у Бориса в специальной папочке. Примечательно, что в этих рукописных версиях было несложно запутаться, поскольку будущие «Хорал», «Марш», «Крюкообразность», «У императора Нерона» и «Поэзия» не имели авторских названий.

«Однажды я зашёл на одну квартиру, и какие-то стихи из меня просто посыпались, – признавался Джордж. – Я их быстро записал – так и были написаны тексты к “Треугольнику”. Мы с Бобом тогда общались бессистемно, я что-то писал и отдавал ему, а он – человек бережливый, сохранил эти записи».

Тексты, написанные Гребенщиковым, тоже возникали спонтанно – вопреки разнообразным обстоятельствам и концепции будущего альбома.

«Некоторые вещи давно существовали у меня в форме стихов, – поведал идеолог “Аквариума” в одном из архивных интервью. – Это “Корнелий Шнапс”, “Поручик Иванов”, “Матрос” и “Старик Козлодоев”. Потом случилось так, что мне опять стало негде жить, и я поселился у нашего старинного приятеля Ливерпульца, любезно пустившего меня к себе. Там я вспомнил, что у Джорджа есть замечательный текст про императора Нерона. Я подобрал к нему мелодию, а когда приехал в студию, предложил музыкантам: “А давайте-ка споём это «а капелла»”. Так мы её и записали».

Часть композиций («Матрос», «Сергей Ильич», «Миша из города скрипящих статуй») были придуманы Борисом во время поездок на трамвае. Когда он показывал их в студии, аранжировочных идей возникало великое множество, и это было настоящее коллективное творчество. Любопытно, что композиция «Крюкообразность» первоначально существовала в другой версии – с барабанной дробью, боевым фортепиано и Дюшей в качестве вокалиста. Андрей Романов исполнял её в манере Эрнста Буша – немецкого певца, антифашистские марши которого любили транслировать в пятидесятые годы по советскому радио. И пока Гребенщиков в соседней комнате дописывал «Графа Гарсию», музыканты собрались вокруг рояля, изобретая новые мелодические варианты. В итоге вокальную партию в «Крюкообразности» исполнила Ольга Першина, сыгравшая также на фортепиано и придумавшая мелодию к «Двум трактористам», слегка похожую на ускоренную версию гимна СССР.

«Пожалуй, это была самая живая сессия, когда все охотно музицировали, – отмечал Сева Гаккель, вдохновенно спевший в “Двух трактористах”. – Во время записи “Начальника фарфоровой башни” передо мной на корточках сидел Женька Степанов и скрипучим голосом издавал странные звуки в микрофон, через который я играл. Он корчил такие рожи, что я еле сдерживал смех и с трудом мог сосредоточиться на игре на инструменте».

А дирижировал этим хаосом новичок «Аквариума» Сергей «Капитан» Курёхин, который, по воспоминаниям музыкантов, «навёл тогда в студии клавишного блеска». Исторически Боб и Капитан были знакомы ещё по театру Горошевского, но внятно нашлись только в Доме юного техника. Момент первой встречи оба помнили плохо, неоднократно выдавая в интервью взаимоисключающие версии. Возможно – заметали следы будущих преступлений.

«Когда мы начали писать “Треугольник”, мне захотелось осветить смутную палитру “Аквариума” каким-нибудь настоящим музыкантом, – отмечал впоследствии Гребенщиков. – И организатор джазовых концертов Алик Кан спросил меня: “Что же ты Курёхина не позовёшь?” Мы встретились с Сергеем, и с его появлением всё сразу же пошло по-другому. Стало понятно, что будет интересно. Когда он начинал что-то делать – это очаровывало, это был фейерверк. Он с ходу предложил сделать другие аранжировки. Получилось… В итоге Капитан сыграл в “Треугольнике” гениально, а я спел под то, что он сыграл».

Давайте вспомним, что до этого момента великих инструменталистов в составе «Аквариума» не было. И тут появляется Сергей Курёхин, в активе которого уже существовала выпущенная в Лондоне пластинка фортепианных импровизаций The Ways of Freedom. На этот провокационный альбом вышло множество противоречивых рецензий – начиная с Daily Telegraph и New York Times и заканчивая авторитетным джазовым журналом Down Beat. Уже тогда было очевидно, что для неугомонного Капитана никакого «железного занавеса» не существовало по определению. Также у него не было проблем с «пианизмом» – фактуру «Треугольника» цементировали ёрнические фортепианные партии, особенно в «Мочалкином блюзе» и «Поручике Иванове». Стилизованные ретро-пассажи исполнялись им с нездешним изяществом, и неслучайно на задней обложке красовалось лаконичное пояснение: «“Аквариум” + С. Курёхин». И сразу всё становилось ясно.

Правда, поначалу не обошлось без локальных конфликтов. Крепкий профессионал, не знакомый со спецификой отношений между «детьми цветов», Курёхин пришёл в негодование, увидев творческую кухню «Аквариума» изнутри. На первой же сессии он возмущённо заявил Гребенщикову: “Слушай, Боб, где ты нашёл этих олухов? Они, конечно, ребята классные, но – с третьего дубля ничего сыграть не могут! Их надо разогнать! Давай я сам сыграю всё, что нужно”». И часть инструментальных партий – от клавишных инструментов до экзотических колокольчиков и казу – Курёхин исполнил самостоятельно.

Когда спустя много лет я брал интервью у Капитана, один из вопросов коснулся его знакомства с «Аквариумом». Надо сказать, что время не сильно изменило отношение Маэстро к группе.

«“Аквариум” был неизвестным затрапезным ансамблем, – со снисходительной улыбкой рассказывал Курёхин. – Были Боб и Сева Гаккель, им иногда подыгрывали Дюша и Файнштейн. Не группа, а просто идея… На запись первого серьёзного альбома, сделанного у Тропилло, они позвали меня. Тогда я основное время уделял фри-джазу, а “Аквариум” был для меня чем-то незначительным. Но поскольку времени свободного было много, я согласился поизгаляться. Помню, что атмосфера была очень дружеская, и многое нас в то время объединяло».

Также в этой сессии принял участие барабанщик Александр Кондрашкин, которого Борис увидел на джазовом концерте в ДК Ленсовета. Поскольку Женю Губермана и Майкла Кордюкова вычислить не удалось, то Кондрашкина тут же пригласили на запись.

«В разгар сессии Курёхин играл на фортепиано, Кондрашкин – на барабанах, Фан импровизировал на басу, находясь в другой комнате в наушниках, включенных прямо в пульт, – раскрывал детали записи “Мочалкиного блюза” Гребенщиков. – Я пел и вился ужом вокруг микрофона… Рядом стоял пухлый пионер с отвисшей челюстью и смотрел, как взрослый дядя ведет себя словно Мик Джаггер на кислоте. Зрелище было незабываемым, в особенности – в глазах школьника, который учился у Тропилло на звукорежиссёра. Звали его – Алёша Вишня».

***********************************************

Основная часть работы проходила в состоянии эйфории от неожиданных находок. Между разными по характеру композициями музыканты вставляли отбракованные инструментальные фрагменты или взятые с учебных пластинок пулемётные очереди, раскаты грома и голоса животных. Из раздробленных номеров складывался несколько странный, но идеальный в своей вычурности альбом. При прослушивании смысл песен иногда оставался красивой загадкой, но было в этом какое-то абсурдистское очарование.

«Понятие концептуальности присутствовало во всех ранних работах “Аквариума” – начиная с “Притч графа Диффузора”, – комментировал происходившее в студии Дюша Романов. – Именно в них зарыта природа “Треугольника” и более поздних альбомов. Именно оттуда это идёт и используется».

Говоря о многогранности «Треугольника», необходимо отметить два трека, красноречиво свидетельствующих об источниках вдохновения. Музыкальная фактура песни «Сергей Ильич» представляла собой переработку мелодии Марка Болана Cat Black, а сочинённая Дюшей и Фаготом композиция «Гиневер» была навеяна кельтским эпосом – в частности циклом легенд о Короле Артуре и рыцарях Круглого стола.

«Перефразируя известную поговорку, мы использовали всё, что движется, – весело объяснял Дюша. – Как только в голову приходила идея, нам сразу же хотелось посмотреть, что из неё получится. Мы постоянно находились в состоянии эксперимента».

Так, в процессе работы над песней «Миша из города скрипящих статуй», посвящённой одиозному персонажу Мише Шишкову, музыканты изобрели оригинальный способ имитации ветра. Флейта направлялась внутрь рояля, у которого была нажата педаль и ослаблены струны. В результате возникала реверберация и струны начинали активно резонировать, создавая специфический гул.

«При мне записывался опус “Поэзия”, – рассказывал Андрей Усов. – Больше хохотали, чем работали. Просто надрывались от смеха. Гребенщиков что-то бряцал на рояле и торжественным голосом читал старое стихотворение Джорджа: “Финская баня, где ты сгоришь? / Глупый царевич, зря ты хрипишь, / Я ненавижу город Париж – скоро, о скоро ты, баня, сгоришь…” Потом плёнка переклеивалась задом наперед и финская баня “горела” наоборот. После чего все сидели и слушали: “арокс, штёр, арокс…” И это было здорово».

По духу это была самая лёгкая, свежая и непредсказуемая запись раннего «Аквариума». Она создавала ощущение отвязного театрального «капустника», психоделического мюзик-холла и весёлой мистики – когда и святые маршируют, и мёртвые с косами стоят. Неудивительно, что именно «Мочалкин блюз» и манерный «Старик Козлодоев» позднее впечатлили режиссёра Сергея Соловьёва и были перезаписаны на «Мосфильме» – для постмодернистского саундтрека к фильму «Асса». Любопытно, что вокальные партии в них исполнил скрипач «Последнего шанса» Сергей Рыженко, который, по слухам, являлся одним из прообразов героя песни «Сергей Ильич».

Вскоре после завершения сессии Гребенщиков задумался об оформлении альбома. Первоначально эту концептуальную работу планировали назвать «Инцест», но позднее в просветлённом сознании Бориса возник образ треугольника – исключительно в качестве символа. Что же касается обложки, то рассматривалось несколько вариантов оформления, воплощение которых было сомнительным из-за отсутствия денег. Например, идеолог «Аквариума» мечтал провести фотосессию на развалинах бревенчатого дома, где все музыканты стояли бы с лорнетами и в пенсне. Этот проект долго обсуждался, но всё закончилось съёмками в соседнем дворе, а также – непосредственно в самой студии.

«Сева Гаккель залез за шторку на подоконнике, а Гребенщиков надел на голову сломанный рефлектор и начал медленно двигаться по направлению к окну, – описывал безумие, происходившее в Доме юного техника Андрей Усов. – Потом, прикинув, как это может выглядеть через объектив, Борис сказал: “Давайте снимать!” Примерно так и родилась лицевая сторона обложки “Треугольника”».

В сентябре 1981 года картонные коробки с альбомом были розданы участникам сессии и ближайшим друзьям. В это же время Майк в письме родственникам упомянул о том, что «"Аквариум” выпустил новый LP “Треугольник”».

А в октябре Гребенщиков «с трепещущим сердцем» привёз десять экземпляров самодельного альбома в Москву. Запись была прослушана Троицким на даче у Саши Липницкого, и явно – со смешанными эмоциями. После чего Артемий заявил, что всё это, конечно, концептуально и замечательно, но в столице такой бред слушать не будут никогда. А редактор «Зеркала» Илья Смирнов вернул Борису девять плёнок из десяти, сказав, что одну оставляет себе «на память», а остальные надо забрать. Поскольку никто из его друзей этот альбом не купит.

«Это был сильный удар, – признавался Борис. – Мне не на что было возвращаться в Ленинград и нечем было отдавать долги. Но вместе с тем я был счастлив, что выпустил этот альбом. Поскольку хорошо понимал, что именно мы сделали».

ПРАЗДНИКИ НЕПОСЛУШАНИЯ

«Пусть свержение старого мира будет запечатлено на ладонях ваших рук».

Эль Лисицкий

Хорошо помню, что мой интерес к «Аквариуму» начался именно с «Треугольника». Оригинал магнитоальбома я выменял у известного критика Сергея Гурьева, отдав ему взамен зимнюю шапку-ушанку. Визуально «Треугольник» представлял собой картонную коробочку, оформленную в чёрно-белой эстетике. Внутри находилась завёрнутая в целлофан магнитофонная бобина, а все песни оказались разделены на две части: «сторона жести» и «сторона бронзы». Непостижимости добавляла загадочная надпись на развороте альбома, выполненная эльфийским шрифтом. Это был «самый писк».

Уже спустя много лет, после переиздания альбома на компакт-дисках, автор этой книги решился на неочевидный поступок. «У каждой вещи должен быть свой хозяин», – подумал я и во время очередного интервью подарил оригинальный магнитоальбом Гребенщикову. Идеолог «Аквариума» отнёсся к этому жесту по-философски. Судя по его взгляду, эта прошедшая через десятки жизней плёнка своё предназначение давно выполнила. Теперь обладание старинным артефактом не имело для Бориса Борисовича принципиального значения.

Теперь перенесёмся обратно в 1981 год. Как гласит легенда, это было время сплошных чудес и совпадений. Как-то под вечер к возвращавшимся с концерта в Петергофе Борису и Севе подсели в электричке два парня. Одного из них звали Виктор Цой, второго – Лёша Рыбин. Они попросили гитару и прямо в вагоне спели несколько композиций, в частности, «Мои друзья».

«Когда слышишь правильную и нужную песню, всегда есть такая дрожь первооткрывателя, который нашёл драгоценный камень или старинную амфору, – вспоминал позднее ту встречу Гребенщиков. – И когда двадцатилетний Цой пел такие песни, это было похоже на чудо, так как это было настоящее. Подобные моменты в жизни случаются очень редко, и я их хорошо помню и ценю».

Как известно, незадолго до этого знакомства Цой учился на резчика по дереву в художественном ПТУ. Училище давало освобождение от армии и массу свободного времени, необходимого для написания песен. Поработав резчиком, реставратором и спасателем на пляже, Виктор устроился кочегаром в котельную, находившуюся на пустыре, заваленном деревянными ящиками. В центре стоял сарай, в котором жил сторож, карауливший эту бесценную тару. Цой рассказывал Борису, что долгое время топил котёл теми самыми ящиками, которые сторож охранял. Так незатейливым образом был изобретён «вечный двигатель», а также сочинены первые боевики группы, у которой даже не было названия.

Огромный потенциал композиций Цоя был виден Гребенщикову даже без микроскопа. Поэтому Борису легко удалось убедить Тропилло впустить музыкантов в Дом юного техника – для записи дебютного альбома под названием «45».

«Попав в настоящую студию, мы слушали Тропилло как Бога-отца, а Гребенщикова как Бога-сына, – говорил мне Лёша Рыбин. – Мы выглядели послушными и боязливыми и были счастливы уже от того, что у нас есть возможность записываться».

Поскольку группа состояла всего из двух музыкантов, аранжировки их песен отличались значительным аскетизмом. Скажем честно – иногда их не было вовсе. В этой непростой ситуации Борис нашёл спасительный выход, пригласив на запись Севу, Фана и Дюшу. В беседах с автором Файнштейн вспоминал: «Первый альбом они репетировали у меня дома как “Гарин и гиперболоиды”. Это название им придумал Майк, а Рыба с Виктором любили играть на квартирниках его “Пригородный блюз”… Помню, что Цой выглядел мягким интеллигентным человеком и всегда был крайне вежлив. Мне очень нравился его образ Дон Кихота и странные песни про алюминиевые огурцы, совершенно ни на что не похожие».

Непосредственно в студии Фан играл на перкуссии и помогал осваивать Лёше и Виктору нехитрую драм-машинку «Электроника». Барабанщиков у «Аквариума» по-прежнему не было, и ритм-бокс применялся частично от безысходности, а частично – под влиянием «новой волны». Никто не мог предположить, что эта анархическая акустика с годами трансформируется в мрачную неоромантику «Кино», которая будет собирать стадионы.

Стоит заметить, что на записи альбома «45» Гребенщиков выступил в роли саундпродюсера – к слову, впервые в жизни.

«Я думаю, что Цою хотелось, вероятно, не совсем того, что получилось, – пояснял Борис. – Скорее всего, он мечтал о прямом рок-н-ролльном звуке, который появился у него впоследствии. Но из-за нехватки музыкантов, из-за их неумения объяснить и моего неумения сделать то, что они хотят, у нас получился альбом “45”».

Закончив эту запись, БГ тут же переключился на студийную работу с Майком. В тот период лидер «Зоопарка» замахнулся на сольный альбом LV, который представлял собой цикл пародий и стилизаций. Это было свежо, неожиданно и предназначалось для подготовленных слушателей. К примеру, композиция «Белая ночь / Белое тепло» посвящалась Лу Риду, «Лето» – Виктору Цою, «21 дубль» – Леонарду Коэну, «Золотые львы» – Бобу Дилану. А песня «Растафара» была задумана как лютый стёб над увлечением «Аквариума» музыкой регги.

«Растафару» и другие композиции Майк записывал в учебной студии театрального института на Моховой. Произошло это через несколько месяцев после того, как его приятель Игорь «Панкер» Гудков устроился туда работать звукорежиссёром. В этой организации трудился фотограф Сергей Свешников, который в 1979 году сделал несколько сессий Гребенщикова с Гаккелем, а затем умудрился по ночам записать фортепианный альбом Курёхина The Ways of Freedom. Эта работа была издана в Англии, а акустическая запись «Аквариума», к сожалению, оказалась утерянной.

Что же касается Панкера, то его активный интерес к музыке Майка и Гребенщикова возник после покупки катушки «Все братья – сёстры», а к осени 1981 года перерос в плотное сотрудничество. В частности, Панкер рулил звуком на дебютном концерте «Зоопарка» в Москве, а до этого – во время выступлений Майка в ленинградском рок-клубе. На первом концерте «Кино» в зале на Рубинштейна Гудков внезапно выскочил на сцену с саксофоном, хотя толком не умел на нём играть.

«Такие ансамбли, как “Аквариум” и “Зоопарк” стали популярны в Москве гораздо раньше, чем в Питере, – рассказывал Панкер. – А у нас в городе многие молились на “Россиян”, лидер которых Жора Ордановский выглядел на общем тусклом фоне настоящей рок-звездой. Также особым авторитетом у музыкантов пользовались группы, у которых на сцене стояла гора самопальных колонок. А у “Аквариума” и “Зоопарка” своей аппаратуры не было, поэтому они находились на периферии массового сознания. Рок-клубовские музыканты «старой школы» относились к ним слегка презрительно, словно к каким-нибудь ебанатам».

Это был показательный момент, поскольку, несмотря на локальную популярность «Аквариума», его участники продолжали находиться в энергетическом вакууме. Даже в андеграундных кругах многие относились к их творчеству противоречиво.

«Естественно, что на ленинградской рок-сцене “Аквариум” стоял несколько особняком, – вспоминал позднее Лёша Рыбин в книге “КИНО с самого начала”. – Хард-рокеры терпеть его не могли, называя “соплями”, “эстрадой” (!) и так далее. Они говорили, что БГ – педераст и мудак, ворует чужие стихи, чужую музыку и вообще чуть ли не стукач. Пожалуй, никто из музыкантов ни за какой поступок – ни за кражу денег, ни за нечистоплотность в любовных делах – не вызывал у хард-рокеров такой неприязни, как Гребенщиков. Просто за факт своего существования, просто за то, что был здоровым человеком среди калек».

***********************************************

После переезда на улицу Софьи Перовской степень культуртрегерской активности лидера «Аквариума» стала расти с космической скоростью. Борис успевал сотрудничать не только с музыкантами «Кино» и «Зоопарка», но и с редакцией «Рокси», художниками-авангардистами, джазменами и будущими «митьками». В какой-то момент его жилище превратилось в один из центров ленинградской субкультуры.

«Борис и Люда наполнили свою комнату иконами и витражами, зеркалами и бисером, пустыми бутылками от ликёра, плакатами Боба Марли и картинами русских демонов, – рассказывала Наоми Маркус. – Здесь не было телефона и горячей воды, но зато они жили в самом центре города. Вид с крыши на голубые каналы и золотые шпили напоминал акварель. Чтобы забраться на крышу, нужно было на цыпочках пройти через кухню, вежливо кивая одетым в халаты и тапочки соседям, которые жарили яйца или ели варенье. Затем мы влезали на батарею и через окно – на крышу».

Как известно, квартира БГ располагалась на последнем, седьмом этаже. Лифта в доме не было, и чтобы добраться до заветной двери с музыкальными инструментами в руках, была необходима определённая сноровка. Но в данном случае игра стоила свеч.

«На кухне у Бориса постоянно собиралась большая компания друзей, – вспоминала впоследствии Людмила Харитоновна. – Прихожу я однажды к нему в гости и вдруг вижу, как с крыши прямо в окно, со словами “Я – Карлсон, который живёт на крыше”, влезает Курёхин. А следом за ним появляются какие-то американцы».

Нужно отметить, что после «Треугольника» Боб с Капитаном стали много и плодотворно общаться.

«Сергей оказался чуть ли не единственным из моих знакомых, кто, грубо говоря, читал книги, – с улыбкой говорил БГ. – Больше обсуждать всё это мне было не с кем. Поэтому, когда мы встречались, нам было по поводу чего экспериментировать, фантазировать и шутить. У нас обоих был в запасе собственный оригинальный материал. Он знал что-то, чего не знаю я. Я знал чего-то, что не знал он. Поэтому мы идеально дополняли друг друга».

Это было счастливое время. Приятели проводили в дискуссиях сутки напролёт, обсуждая, как казалось многим, всякую ерунду. Например, что такое «мифология рок-артиста»? Или каким должно быть «идеальное интервью»? В мрачные осенние дни 1982 года, когда вся страна хоронила Брежнева, а заводы захлёбывались траурными гудками, эти эльфы сидели на крыше и беззаботно рассуждали о нюансах самоопределения. Как говаривал Чжан Чао – «пить вино при Луне подобает в компании приятных друзей».

«Поскольку мы с Бобом дружили, я у него часто оставался на ночь, – рассказывал мне Сергей “Капитан” Курёхин. – А с вечера мы поддавали, тусовались до утра, ходили в “Сайгон”, а потом работали… Он не знал нот, и я писал ему партитуры. Боб мне обычно наигрывал что-то на гитарке, а потом я в студии всё додумывал и реализовывал».

Вскоре наши герои дали любопытное интервью для самиздатовского журнала «Часы», которое я раскопал в Санкт-Петербурге. Вопросы культовым музыкантам задавали их друзья – литератор Аркадий Драгомощенко и его приятель-философ Влад Кушев. Получилось очень круто.

«Искусство – это аборт магии, – высекали суть Борис и Сергей. – Раньше ведь были только магические обряды… Ни искусства, ни культуры не существовало вообще».

Таким образом, эти космонавты подрывали сознание друзей псевдонаучными интервью, полными гротеска и самоиронии. Им нравилось создавать параллельную вселенную, насыщенную несуществующими фестивалями, неожиданными фактами и новой философией.

«Миф, появившийся вокруг группы, становится культурной ценностью, – объяснял Сергей Курёхин. – И мифология несёт такую же если не большую, нагрузку, как и само произведение искусства. Предположим, миф “Аквариума”… Боб это прекрасно понимал и поэтому старался каждое событие как-то документировать. Это нормально: так рождается миф. У нас всё передавалось на уровне слухов и становилось чистой мифологией. В итоге мифология сработала лучше, чем могли бы это сделать все средства массовой информации, вместе взятые».

Но не одними светскими беседами жили наши герои. В компании с Капитаном «Аквариум» продолжил варварские набеги на столицу, делая их всё более радикальными. Особенно запомнился москвичам феерический концерт банды Гребенщикова в саду «Эрмитаж», в каком-то смысле ставший прообразом курёхинской «Поп-Механики».

Картина была действительно незабываемой. В один из летних дней на Ленинградском вокзале высадился усиленный рок-десант – традиционный «Аквариум» плюс Курёхин, джазовый саксофонист Чекасин и ещё несколько музыкантов.

«Перед выступлением в “Эрмитаже” мы обнаружили в полу сцены люк, и не использовать его было бы странно, – рассказывал Гребенщиков. – В середине одной из песен люк медленно открывался и из него вылезало несчётное количество саксофонистов. Вначале появлялся Чекасин с саксофоном, потом Курёхин, потом – Володя Болучевский, Саша Александров с фаготом и совсем юный Игорь Бутман. Всё это производило сильное впечатление».

Кульминацией концерта стало появление тощего субъекта с огромным шрамом на груди. Это был молодой поэт Пётр Мамонов, который жил неподалёку и по приглашению Саши Липницкого заглянул на огонёк. Он выскочил из темноты в полосатых тапочках и трениках и пустился в отчаянный пляс, напоминавший судороги бывалого эпилептика.

Через некоторое время выяснилось, что сейшен в «Эрмитаже» оказался последним выступлением для Саши Александрова, и вскоре он покинул группу. Фагот был частью яркого мифа, выстроенного Гребенщиковым в «Правдивой автобиографии», а позднее оказался заметной фигурой на концертах в Тбилиси, Москве, Гори и Клайпеде… Но, начав учиться, он переключился на джазовые проекты, резко отколовшись от «Аквариума».

«Фагот решил поступать в консерваторию и мгновенно исчез с нашего горизонта, – вспоминал позднее Гаккель. – Даже трудно себе представить, что иногда так бывает. Потом он и вовсе уехал в Москву».

В процессе написания книги я нашёл Фагота в Мюнхене, и мы проговорили несколько часов о сотрудничестве с «Аквариумом». Его монолог произвёл сильное впечатление, и в качестве примера приведу один из фрагментов.

«Главный принцип существования людей – это обмен энергией, – немного нервно философствовал Фагот. – А определяющим в этой энергии является знак – “плюс” или “минус”. От этого часто и возникают разные пограничные ситуации. Ты спрашивал меня про эволюцию группы? Ну какая может быть эволюция в замкнутом пространстве? Как лодку назовёшь, так она и поплывёт. Аквариум – ёмкость ограниченная, замкнутое пространство, с помещёнными туда персонажами разных видов и мастей. Нужно менять воду, чистить кубатуру, кормить и обеспечивать жизнь, изредка подбрасывая новых жителей взамен не выдержавших законов общежития. Кто-то – хищник и пытается всех съесть. А некоторые гуппи, объединившись, могут дать отпор хищнику, но в этом увлечённом порыве есть вероятность стать пираньями».

Судя по всему, уход Фагота был не безоблачным, но это, пожалуй, и всё, что мне удалось узнать. Поэтому закроем этот кейс и вернёмся к Гребенщикову с Курёхиным, которые следующий «праздник непослушания» устроили в здании Архитектурно-планировочного управления, расположенного неподалёку от станции метро «Маяковская».

«Летом 1982 года меня посылают в командировку в ГлавАПУ, согласовывать чертежи какой-то железной дороги, – рассказывал мне Саша Агеев. – Пока местные специалисты изучают мои документы, я неожиданно узнаю, что вечером здесь будет выступать “Аквариум”… Итак, на дворе июнь, вечер пятницы, все инженеры уже свалили на дачи, а я из чужого кабинета начинаю обзванивать друзей! Потом мне пришлось проводить всех через вахту, якобы – на уточнение чертежей. В итоге народу набился полный зал, а из сотрудников там остались только пожарник и я».

По воспоминаниям очевидцев, зрителям в тот вечер было не до скуки. На сцене бушевали босоногий Гребенщиков, неистовая цыганка Валя Пономарёва из театра «Ромэн», обаятельный алкоголик Болучевский и дорвавшийся до органолы Курёхин. Во время исполнения «Блюза простого человека» Сергей колотил железками по алюминиевой миске, а Гребенщиков журчащим тенором выплёвывал под этот грохот слова: «Мы все бежим в лабаз, продрав глаза едва / Кому-то мил портвейн, кому милей трава / Ты пьёшь свой маленький двойной / И говоришь слова…»

Окончательно перешедший на саксофон Болучевский вспоминал, что в такие моменты Капитан погружался в сильнейший транс. Он начинал лупить по крышке рояля, делая акцент не на мелодии, а на ритме. А после концерта Маэстро не мог понять, почему девять пальцев у него чёрно-фиолетовые, а десятый – сломан.

Во время антракта БГ предупредил музыкантов, что во втором отделении будет «джаггерствовать и ричардствовать». Курёхин с хитринкой на лице предложил повторить трюк Сида Вишеса, исполнившего синатровский хит My Way в фильме The Great Rock ’n’ Roll Swindle. В итоге роль «сакральной жертвы» досталась песне «Подмосковные вечера», из которой мгновенно был состряпан гаражный боевик. По тем временам это выглядело крайне дерзко – неудивительно, что организаторы давились валидолом, а пожарник с криком: «Я прекращаю это безобразие!» дёрнул рубильник, отключив ток. В полной тишине было слышно, как Дюша Романов орёт со сцены: «А я не знаю дальше слов, а я не знаю больше слов!!!»