Текст книги "Аквариум. Геометрия хаоса"

Автор книги: Александр Кушнир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

Решающий штурм происходил в последние двое суток, когда у музыкантов появилась надежда закончить запись до отъезда фургона. Все участники сходятся во мнении, что это были «стахановские» смены: у Гребенщикова шла кровь из носа, Виктор Глазков, которого музыканты уважительно называли «Мастером», не спал несколько суток, а Тропилло натурально рвало от усталости.

Несмотря на титанические усилия, «Аквариум» не успевал закончить сведение. Все прекрасно понимали, что, когда вагон уедет в Москву, оказаться внутри этой чудо-студии будет невозможно и альбом окажется недописанным. Тогда Глазков решился на хитрость и презентовал своему шефу из «Мелодии» бутылку армянского коньяка. В течение многих лет Виктор был уверен, что его босс не употребляет алкоголь, но в данной ситуации кожей прочувствовал, что это совершенно не так. Таким образом звукорежиссёр MCI спас бесценный проект, задержав отъезд трейлера на целые сутки.

«Чтобы хоть как-нибудь меня порадовать, музыканты принесли в подарок огромный арбуз, – вспоминал Виктор. – И сами же, голодные, его и съели. Они были нищими, худыми, заросшими и оборванными. На их фоне я со своими командировочными и зарплатой в 120 рублей чувствовал себя богачом».

После того как последняя композиция «Вана Хойа» была закончена, Гребенщиков попросил включить фонограмму ещё раз. И пока все изнемождённо хохотали, он с серьёзным выражением лица произнёс в микрофон: «Чуки-чуки, банана-куки». Непонятно, что именно Борис имел в виду, но в этом был такой шарм, что одна из девушек устроила танцы прямо на пороге вагона. Часы у входа в гостиницу «Европейская» показывали шесть утра.

«На рассвете Гребенщиков вылез из фургона с красными от бессонницы глазами, – рассказывал оформлявший альбом Андрей “Вилли” Усов. – Мы сели на электричку и поехали на рок-фестиваль в Выборг, где выступили с “Россиянами”, “Мануфактурой” и новой группой “Центр”, приехавшей из Москвы с Троицким и Липницким».

Через несколько дней Борис принёс в студию запись искусственных шумов, среди которых была плёнка со звуками мирового эфира, извлечёнными из старенького радиоприёмника «Казахстан». Космический треск был вмонтирован между тринадцатью композициями, а начинался и заканчивался этот удивительный 52-минутный опус звоном колоколов.

«“Радио Африка” – это потенциал воссоединения язычества с остальными религиями, – убеждал журналистов Гребенщиков. – В колокола надо бить как в начале, так и в конце записи. Тогда я не знал, что делаю, а теперь вижу, как всё это сходится в одну картину».

Позднее магнитофонные писатели нещадно костерили нестандартное время звучания альбома, поскольку не все композиции помещались на стандартную 45-минутную плёнку. Но для музыкантов этот критерий не был ключевым, и в футуристических мозгах БГ точки отсчёта были совершенно иными.

«Когда я понял, что сведена последняя песня, у меня выступили слёзы, – доверительно поведал мне Тропилло. – “Архангельский всадник смотрит мне вслед: прости меня за то, что я пел так долго” – это как мать, которая выталкивает из чрева собственного ребёнка».

Часть III
ИСТОРИЯ СОПРОТИВЛЕНИЯ
(1984–1991)

СУМЕРКИ БОГОВ

«Вечность в музеях проходит испытательный срок».

Боб Дилан

Так случилось, что вскоре волшебный дым вокруг «Аквариума» развеялся. В стране поднялась волна гонений на рок, и музыканты почувствовали это на собственной шкуре. Незадолго до концерта в столичном ДК им. Русакова Гребенщиков узнал от Троицкого, что группу собираются «винтить», причём – весьма конкретно. Играть в такой ситуации было безумием, и поэтому музыканты в Москву не поехали.

Но в тот декабрьский вечер 1983 года у организаторов подпольного сейшена возникла ещё одна проблема. Стянутые в район Сокольников отряды милиции, под командой трёх полковников в форме плотоядно дожидались зрителей. Разумеется, небескорыстно – на допросах можно было выбить из них свидетельские показания: кто, когда и при каких обстоятельствах продавал билеты. После чего органы правопорядка планировали уничтожить всю концертную мафию Москвы. Это было не очень сложно – оставалось только разыскать нескольких «свидетелей преступления». Ситуация становилась тревожной.

«Нам срочно требовалось найти замену “Аквариуму”, – пояснял один из устроителей концерта, редактор журнала “Ухо” (экс-“Зеркало”) Илья Смирнов. – Мы честно объяснили музыкантам, что и кто их ждёт в Сокольниках, и не нам винить тех, кто всё-таки отказался. Но Саша Градский согласился, без лишних разговоров… Его внезапное появление несколько спутало программу. В итоге Александр Борисович в полном одиночестве сидел на сцене и мрачно смотрел в зал, а люди в штатском боялись подойти к нему».

Перед началом мероприятия организаторы успели предупредить зрителей, чтобы те начисто забыли три слова: «Аквариум» и «Борис Гребенщиков» – во избежание беды. В огромный зал, построенный по неземным законам советским конструктивистом Мельниковым, народу набилось «по самое не балуй» – около тысячи человек. Среди них были замечены драматург Виктор Славкин, редакция журнала «Ухо» в полном составе, Умка, рок-менеджеры Тоня «Акула» Крылова, Артур Гильдебрандт, Саша Агеев и прочие известные персоны. Александр Градский в тот вечер был бесподобен, выдавая на-гора самые стрёмные композиции из своего репертуара. И всё равно в зале нашёлся мудак, который в разгар выступления завопил на всю Ивановскую:

«“Аквариум” давай!» Оцепившие партер «серые человечки» сразу приняли стойку, но, слава богу, пронесло.

«А ну заткнись, сука, пока я тебе башку не оторвал!» – прорычал со сцены будущий наставник «Голоса», и концерт всё же удалось довести до конца.

Несложно догадаться, что подобные мероприятия не добавляли Гребенщикову душевного оптимизма. Некоторое время он ещё бодрился, но во время одного из квартирников не сдержался и выдал пронзительный монолог.

«“Аквариум” – это название, от которого любые власти шарахаются, как кони, – говорил Борис притихшим слушателям, не догадываясь о том, что уже на следующий день эта запись будет лежать у следователей из Большого дома. – Пока нам на время разрешили играть. Не знаю, насколько долго продлится такой райский период… Думаю, что недолго. Будем играть, пока нас не запретят опять. В Москву обязательно поедем, но это – автоматический вариант самоубийства. Потому что там сразу же разразится скандал. Причём либо он устраивается сам собой, либо его устраивают специально. И тогда уже мы тонем надолго».

До Бориса постоянно доходили слухи о том, что творилось в столице в те тёмные времена, очень похожие на оруэлловский 1984 год. После отстранения Артемия Троицкого от журналистской работы и разгона фанзинов «Ухо» и «Попс» там стали происходить куда более серьёзные вещи. В феврале к власти пришёл новый генсек Черненко, который заявил: «Не всё удовлетворяет нас и в таком популярном искусстве, как эстрадное. Нельзя, например, не видеть, что на волне этой популярности подчас всплывают музыкальные ансамбли с программами сомнительного свойства, что наносит идейный и эстетический ущерб».

На языке партийного аппарата подобное заявление означало команду «фас!» – и тут же повсеместно началась атака на рок-музыку. По всей стране замелькали всевозможные «чёрные списки», в которых «Аквариум» стоял на первом месте – скорее всего, в алфавитном порядке, но смысл запретительного документа от этого не менялся. Он заключался в том, что магнитофонные записи андеграундных команд – начиная от «ДДТ» из Уфы и «Урфина Джюса» из Свердловска и заканчивая московскими «ДК» и «Гулливером» – теперь категорически не могли звучать на дискотеках. И уж тем более эти коллективы не имели права давать концерты.

Неудивительно, что за решёткой оказались лидер группы «Воскресение» Алексей Романов и вокалист «ДК» Евгений Морозов. А при попытке перехода границы был задержан музыкант христианской рок-группы «Трубный зов» Валерий Баринов. Вскоре пропал без вести Жора Ордановский из «Россиян», и судьба его осталась неизвестной.

«В начале 1984 года власти посадили московского импрессарио Володю Литовку, – вспоминал Илья Смирнов. – Затем прямо на сцене была арестована Жанна Агузарова, после чего концертная деятельность в Москве прекратилась. Пытаясь понять, насколько возможно её возобновление с помощью “импорта” из Питера, мы с художником “Уха” Юрием Непахаревым, соблюдая все меры конспирации, отправились в гости к Майку, в его знаменитую коммуналку, не знавшую ремонта со времён Николая II. Лидер “Зоопарка” честно объяснил нам, что происходит. К каждой серьёзной группе приставлен куратор, и теперь все обращения в рок-клуб поступают на два адреса. И наверное, самое лучшее для нас – на время забыть о существовании на северо-западе СССР города Ленинграда».

Майк как в воду глядел. С каждым месяцем обстановка становилась всё тревожнее, а прессинг – сильнее. В частности, в квартиру к Гребенщикову подселили соседа, который до этого несколько лет просидел в тюрьме. Наверное, в этом не было глобальной катастрофы, но, когда к Борису приходили друзья, он начинал усердно пылесосить на кухне – ровно до тех пор, пока беседа не заканчивалась. Все в доме были уверены, что их сосед подрабатывал «стукачом», скрупулёзно докладывая КГБ обо всех событиях, происходивших в этой нехорошей коммуналке.

«У подъезда школьной служебной жилплощади, где, формально говоря, людям и жить-то не положено, но мы тем не менее жили, вдруг начинает дежурить чёрная “Волга”, – рассказывал БГ. – И сидят в ней мужчины в одинаковых серых плащах, скучают и делают вид, что тебя не видят. И ты думаешь: неужели вам, здоровым мужикам, нечем больше заниматься? Неужели мы зажили в таком раю, что нищие музыканты стали опасностью для нашего государства?»

Вскоре лидера «Аквариума» пригласили в кабинет замдиректора Дома народного творчества на улице Рубинштейна, в котором базировался ленинградский рок-клуб. Там сидел уставший немолодой человек, тусклый взгляд которого красноречиво говорил о его профессии. Разговор получился тяжёлым, о чём Борис признался писателю Александру Житинскому в интервью для книги «Путешествие рок-дилетанта».

«“Вы знаете, кто я? Я – оттуда… Вы знаете, что вы под запретом? – озвучивал Гребенщиков детали этого допроса. – Так вот, вы имеете влияние на молодёжь, и вас слушают. Надо думать о воспитательном значении вашего творчества!” Я ему отвечаю, что это было от желания попонтить, а он мне заявляет: “А почему у вас в новой песне съезд упоминается? Нехорошо! Зачем вы нам неправду говорите, мы же всё про вас знаем…” В итоге договорились, что они будут мне звонить. Вот звонят и спрашивают: “У нас есть точные сведения, что вы были в Москве и пели там песню про Седьмое ноября. Вы снова собираетесь в Москву? Ну что же вы, там уже афиши висят. Так вот, ехать вам туда не надо, вас там уже ждёт ОБХСС”. И так напугал, что меня до шести вечера дрожь била».

Слегка озверевший от такой жизни БГ попытался восстановить душевное равновесие и отправился в провинцию для смены «направления удара». В тот год руководство свердловского ТЮЗа решило поставить пьесу Александра Вампилова «Прощание в июне». Завлит Олег Лоевский посоветовал режиссёру Владимиру Рубанову, ленинградцу, недавно переехавшему на Урал, пригласить Гребенщикова в качестве автора музыки для спектакля.

Прилетев в аэропорт Кольцово, Борис, одетый в чужой полушубок и лётчицкий шлем Тимура Новикова, увидел в зале ожидания парня, который сидел на полу и негромко напевал «Сползает по крыше старик Козлодоев». Затем гостеприимные театралы поселили поэта в нелепый Дом крестьянина, где уже в первый вечер состоялось историческое знакомство андеграундного мэтра с местной рок-элитой. Позднее Гребенщиков признавался, что для него этот театральный проект оказался спасением – получив в руки магнитофон, плёнку и радиорубку, он с жаром принялся за работу.

Прямо на месте идеолог «Аквариума» презентовал Рубанову, Лоевскому и писателю Андрею Матвееву несколько новых песен. Актёры ТЮЗа с большим воодушевлением разучили их и в конце 1984 года представили на суд местной публики. Мои приятели из Екатеринбурга по многу раз ходили на «Прощание в июне», исключительно с целью послушать зонги Гребенщикова, среди которых выделялись настоящие поп-хиты «Девушка из приличной семьи» и «Бери, когда дают».

Любопытно, что, когда пришло «время расплаты», бухгалтерия потребовала предоставить им для отчёта… ноты песен, что для Бориса оказалось задачей неразрешимой. Пришлось звонить по междугородному телефону Курёхину и напевать мелодии в трубку. А потом ехать в аэропорт и встречать посылку с нотной тетрадкой, в которой Капитан на слух отобразил музыкальное творчество друга.

После того как все «производственные вопросы» были наконец-то улажены, новые уральские знакомые предложили Гребенщикову устроить небольшое акустическое выступление.

«Борис уже рассказывал мне, как несколько месяцев назад был в городе Жёлтые Воды, куда его пригласили с концертами, – писал Андрей Матвеев в книге “Сыновья молчаливых дней”. – КГБ мгновенно село ему на хвост, и никаких выступлений, естественно, не случилось. И Гребенщикову только и оставалось, что у себя в гостиничном номере пить с устроителями водку. Сейчас трудно поверить, но тогда организация под названием КГБ мерещилась нам за каждым деревом. И не всегда мерещилась, на девяносто процентов она там и торчала. Поскольку на следующее утро БГ должен был улетать, мы решили собрать компанию, чтобы пообщаться. Дома у одной девочки, которая нажарила картошки и пообещала предоставить нам приют. Никто в городе не знал, что мы у неё, но внезапно зазвонил телефон. “Кто говорит?” – спросила она. А потом повернулась к нам и сказала: звала фамилию комсомольского инструктора, который ассоциировался у рокеров исключительно с упомянутой организацией. И тут что-то случилось. Скорее всего, просто не выдержали нервы, и мы с Борисом ударились в бега».

***********************************************

Вернувшись в Ленинград, Гребенщиков исключил возможность проведения «электрических» концертов и сосредоточился на акустических квартирниках. Сейшены эти проходили в двух версиях – либо в паре с Севой Гаккелем, либо вместе с новобранцами: скрипачом Александром Куссулем и басистом Сашей Титовым.

«В этот период “Аквариум” был в очередной раз запрещён рок-клубом, – объяснял Борис. – На это мы, как один, откликнулись обязательством сыграть концертов больше и лучше. Будучи во главе “чёрного списка”, мы постоянно играли на квартирах неизвестных нам людей».

Летом 1984 года – частично от отчаяния, частично в знак протеста – «дети бесцветных дней» посетили Москву, чтобы сыграть на дне рождения у Александра Липницкого. В дачном посёлке на Николиной Горе бесстрашный культуртрегер решил организовать дерзкий фестиваль с участием «Звуков Му», «Зоопарка», «Браво», «Последнего шанса», «Кино», «Центра» и «Аквариума». Так случилось, что команды Майка и Васи Шумова до именинника не доехали, как и отбывающая ссылку в Сибири Жанна Агузарова. Но рок-составы Гребенщикова и Цоя там выступили, несмотря на очевидный риск.

«Ленинградцы вели себя просто безупречно, – делился воспоминаниями Липницкий. – В какой-то момент стало ясно, что концерт не состоится, потому что из-за соседних домов выглядывали комитетчики, причёмкак минимум капитаны. День был жаркий, и они, чтобы не потеть в своих серых костюмчиках, разделись и стали играть в волейбол. Плюс фотограф, который как бы снимает волейболистов, а объектив норовит перевести на нашу тусовку. А Гребенщиков с Цоем, сидя там на ступеньках, смотрели на них взглядом Брюса Ли. Не знаю, может, они дома тренировались перед зеркалом, но ментов тогда явно пересилили. И вот в какой-то момент из-за дерева выходит майор и говорит: “Хватит валандаться! Приказываю вам отправить людей по домам, или начнём подвергать аресту. Убирайтесь куда хотите, у нас приказ!” И мы пошли ко мне и прямо на верандочке отвязались по полной программе. В ту ночь у меня на даче осталось ночевать около сотни человек, а соседи потом месяца полтора боялись со мной здороваться».

В это время Борис с Капитаном пытались найти хоть какой-нибудь выход из этого идеологического тупика. Как вариант они даже рассматривали теоретическую возможность поработать в «Ленконцерте». С этой целью музыканты встретились с джазовым критиком Владимиром Фейертагом, который присоветовал им компромиссный сценарий.

«Мы долго говорили, и я видел, что им не хочется идти в госорганизацию, – рассказывал Фейертаг. – С другой стороны, они хотели изучить возможные пути отступления. И я предложил им: “Соберите «Аквариум», сделайте для худсовета нейтральную программу, и вам за неё дадут ставку. Дальше вы можете ехать куда угодно и играть что угодно, потому что никто в этой стране ничего не понимает”. Но при этом я подстраховался и спросил у своего начальства: “Вы бы «Аквариум» к себе взяли?” – “Наверное, взяли, если бы с Гребенщиковым можно было договариваться”, – ответили они. А Боря не захотел договариваться. В итоге всё закончилось тем, что мы достали водки и напились».

Вскоре после этой «тайной вечери» Курёхин решил забить на запреты и провести презентацию своего нового проекта «Поп-Механика» в самом логове идеологического врага. А именно – в стенах Ленинградского университета имени Жданова. Сама акция называлась предельно формально – «Вечера современного джаза», но уже изначально подразумевала скандал. Всё дело было в том, что со времён тбилисского рок-фестиваля Борис Гребенщиков был объявлен в родном институте персоной «нон грата».

«Почему-то университетские власти Серёжу терпели и даже позволили устроить концерт, – вспоминал лидер “Аквариума”. – А меня ненавидели лютой ненавистью, как во времена царской охранки».

Итак, первое ленинградское выступление «Поп-Механики» состоялось в ноябре 1984 года – в самый разгар давления на рок-музыку. На афише издевательски невинно было написано: «Лауреат всесоюзных джазовых фестивалей Сергей Курёхин и ансамбль ленинградских музыкантов». Сложно даже представить, каким образом Сергею удалось убедить университетскую администрацию дать добро на это мероприятие. Предполагаю, что он поклялся «делом Ленина, делом партии», что никакого Гребенщикова здесь и близко не будет. Не только на сцене, но даже в зале. И Курёхину в ректорате поверили.

Это была их чудовищная ошибка.

Концерт начался мрачно. Двадцать три музыканта из «Аквариума», «Кино», «Странных игр», «Звуков Му» и несколько джазменов-авангардистов хмуро вышли на сцену. Они молча подняли чёрный рояль и унесли его в неизвестном направлении. Курёхин словно отрезал себе путь к отступлению – играть ему было абсолютно не на чем. Всё, что ему оставалось, – это экспрессивно дирижировать сборной ленинградского рок-клуба – до тех пор, пока «незнакомый» гитарист не начал снимать пальто, шарф и пиджак. Затем он сорвал парик, тёмные очки, берет, усы и бороду. И зрители с удивлением обнаружили «запрещённого» Гребенщикова, сидевшего на стуле с электрогитарой в руках.

Сейчас уже не секрет, что за несколько часов до начала концерта лидера «Аквариума» гримировали долго и тщательно. Ему надели рыжую шевелюру, приклеили густую растительность на лицо, подняли воротник, а сверху водрузили берет. Внутрь здания его удалось провести под носом у местных спецслужб. Это был жест неповиновения всем деканатам и ректоратам, вместе взятым.

«Несмотря на то что Борис надел очки и пальто, всё равно за версту было видно, что это Гребенщиков, – рассказывал Сева Гаккель. – Но университетская администрация оказалась настолько тупой, что этого не заметила, и поэтому у нас присутствовал дополнительный кайф от всей интриги».

По залу забегали сексоты, а Капитан продолжал нагнетать напряжение – в смутной надежде на то, что знакомый электрик догадается выключить рубильник. Но свет гаснуть категорически не хотел, и после первого отделения администрация объявила, что концерт продолжаться не может. Тогда Гребенщиков с Курёхиным незаметно испарились через пожарный выход, а всем участникам вакханалии также удалось в тот вечер выйти сухими из воды.

Стоит заметить, что «эффект обнажившегося БГ» оказался настолько силён, что восторженных разговоров вокруг этого действа хватило ещё на полгода. Присутствовавшие на концерте Артемий Троицкий и Саша Липницкий позднее признавались, что провести подобный перфоманс в черненковской Москве было тогда совершенно невозможно.