Текст книги "Аквариум. Геометрия хаоса"

Автор книги: Александр Кушнир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

«Даже крепкие семьи не живут двадцать лет – столько к тому времени существовал “Аквариум”, – комментировал ситуацию Дюша Романов. – Нечто похожее было и у нас. Пришло время открывать форточку и проветривать помещение».

Однако Борису удалось убедить бывших друзей выступить на десятилетии рок-клуба. В марте 1991 года «золотой состав» сыграл заключительный концерт в «Юбилейном», где нашлось место и «Пригородному блюзу», спетому вместе с Майком. По сути, это было последнее выступление Науменко перед ленинградской публикой.

Объявляя «Пригородный блюз», он посвятил эту песню «потерянному поколению восьмидесятых годов». «Потерянному? Как же…» – поддел его БГ и начал играть. А во время исполнения композиции The Troggs потерявший контроль над реальностью Гребенщиков принялся крушить динамики, гитару и большой барабан.

«А теперь… Мы уходим туда, откуда пришли», – сказал как отрезал в финале идеолог «Аквариума». Глаза его пылали, и это видно на записи. Весь этот апокалипсис снимал на несколько камер режиссёр Алексей Учитель – по-видимому, для очередного фильма о закате русского рока. Вероятно поэтому ключевая фраза БГ, процитированная в конце, выглядела немного постановочной. Но, возможно, я и ошибаюсь.

Буквально на следующий день «Аквариум» в данной ипостаси прекратил существование. Finita la commedia – после концерта в «Юбилейном» Гребенщиков, Дюша, Фан и Гаккель вместе больше не выступали, за исключением юбилейных мероприятий 1997 года.

Общих тем у музыкантов не осталось, и каждый занялся собственными проектами. А через несколько месяцев, в августе 1991 года, при загадочных обстоятельствах умер Майк Науменко. Возможно, время наступило такое – едкое и болотистое, когда из-под ног уходила почва и уходила страна.

«По просьбе моего старинного друга я попытался написать вторую часть “Правдивой автобиографии Аквариума”, но не смог, – признавался Борис в интервью журналу “Урлайт”. – Все участвовавшие в этой истории люди могут писать свои версии, но я своей писать не буду. Для меня это реальное включение в мифологическую жизнь, происходящее по религиозным законам, где уже никакие факты не работают. А то, что происходило реально, уже не описать, поскольку это было за гранью всего».

Часть IV
АРХИТЕКТУРА ХАОСА
(1991–1997)

НОВЫЕ ЛЁТЧИКИ

«В России можно любить только две вещи – иконы и женщин».

Александр Липницкий

Слегка опухший от тяжёлой жизни, Гребенщиков распустил «Аквариум» и собрался поэкспериментировать «в области формы». Отсутствие единомышленников его не смущало, поскольку он твёрдо решил начать другую жизнь – с новой семьёй и новыми музыкантами. Когда события внутри группы скрывать стало невозможно, Борис сделал ряд важных заявлений для прессы. В частности, в интервью журналу FUZZ он сообщал:

«У “Аквариума” за спиной, как выяснилось, сидела очень неприятная фигура. Я имею в виду не человека, а самого настоящего беса. На концертах это не всегда было ясно, но в записи виделось. Всё вроде бы хорошо, но энергия исчерпалась полностью. Чтобы с этим персонажем расправиться, мы группу и распустили».

В этот момент БГ вспомнил про Сакмарова, который в своё время был экстренно введён в состав. Тогда «Аквариум» выступал с двумя флейтистами, отношения между которыми, скажем прямо – оставляли желать лучшего. И примерно году в девяностом Гребенщиков из двух музыкантов оставил Дюшу – до случая в Северодвинске, после которого «история светлых времен» худо-бедно завершилась.

А Олег Адольфович тем временем продолжал заниматься прикладной метафизикой. Он писал искусствоведческие тексты «о природе интонационных основ современных песенных жанров», играл на флейте в группе «Выход», продюсировал альбом «Колибри» и колесил по стране в составе «Наутилуса Помпилиуса».

«Буквально через несколько дней после концерта в “Юбилейном” Боб позвал меня на студию в ДК Связи, – рассказывал мне Сакмаров. – У нас получился долгий и откровенный разговор, отчасти потому, что Гребенщиков был большим поклонником “Наутилуса”. И в какой-то момент БГ грустно спрашивает: “Ты ведь теперь играешь в топ-группе? А у меня не осталось ни “Аквариума”, ни музыкантов, вообще никого нет. Зато есть хорошие песни, хочешь послушать?” И сыграл под гитару половину будущего “Русского альбома”. Я очень впечатлился и сказал, что готов в этом участвовать».

Для реализации новых идей Гребенщикову было достаточно камерного акустического состава. Кроме Сакмарова, он снова пригласил скрипача Решетина, аккордеониста Щуракова и басиста Березового. Борис увлёк музыкантов новыми песнями и философией раннего христианства, постоянно дискутируя с ними на соответствующие темы – от пассионарности русского народа до судьбы Пресвятой Богородицы.

«Это было время новых концепций, размышлений космогонического плана и рассуждений вселенского характера, – вспоминал Сергей Щураков. – Всё это сильно будоражило наше воображение».

Имея в библиотеке множество книг по священной истории, Борис перенёс основные тезисы нового мировоззрения на практику. Вдвоём с Сашей Липницким они разъезжали по городам Золотого кольца в поисках старинных артефактов. Со временем у Гребенщикова начала проявляться склонность к миссионерству: например, красивейшую икону «Явление Божией Матери Андрею Боголюбскому» он подарил мужскому монастырю на Соловках, а двухметровое распятие – храму в Листах.

«Без преувеличения скажу, что всё, что я знал тогда об иконах, мне было известно от Липницкого, – признавался Борис. – Настоящим собирателем я так и не стал, но чудо иконописи для меня раскрыл именно он. На вернисаж в Измайлово мы с ним ездили много-много раз, и экзотика этого места определила моё отношение к Москве. Каждый поход туда становился приключением, и все они оказывались яркими».

Новые увлечения бывшего либерала-западника не могли не сказаться на музыке. Песни «Государыня», «Никита Рязанский», «Бурлак», «Волки и вороны» получались невесёлыми – словно иконы, написанные 38-летним художником, которого искушают демоны. Но и в них, под стать эпохе, между цитатами из Евангелия ощущалось дыхание времени. Тем более что песни эти рождались у Гребенщикова при участии единоверцев из новой группы, которые вкладывали всю душу в их музыкальную составляющую.

«В девяностых годах я много читал Льва Гумилёва, и у меня была выстроена стройная евразийская концепция о том, что Русь и Орда – это, по сути, одно и то же, – говорил Сакмаров. – И я тщательно насаждал в нашей группе ордынские мотивы. Эти отблески евразийства отчётливо слышались и на концертах, и в записи… Я тогда научился играть на гобое, чтобы у нас звучал какой-нибудь диковатый инструмент. В свою очередь, Серёжка Щураков не отставал от меня и гениально освоил мандолину».

В апреле 1991 года Гребенщиков с «бородой, заросшей до глаз», решил обкатать неофолковый репертуар на концертах. Сакмаров предложил начать путешествие с родной Казани, в которой проживал его родственник – сказочный персонаж по имени Лёша Кайбиянен. Будучи мужем родной сестры Олега, он преподавал английский язык и имел некоторый опыт организации рок-концертов. Впечатлившись выступлением банды Гребенщикова, Алексей предложил странствующим вагантам «сконструировать небольшой magical mystery tour». В итоге домой новоиспечённый проект, названный просто и лаконично – «БГ-Бэнд», вернулся ровно через год.

«За это время мы объехали сорок пять городов России и дали сто пятнадцать концертов, – подвёл итог Борис. – Больше, чем “Аквариум” за десять лет работы».

Практически всюду их ожидал восторженный приём, так как многие российские города видели группу Гребенщикова впервые. Жители Поволжья встречали музыкантов на пристанях, в Волгограде их принимал «православный Вудсток» с хоругвями, а на Соловках монахи прокрадывались на концерты тайком.

«Нижний Новгород оказался просто восхитительным местом, – рассказывал БГ впоследствии. – Особенно его храмы, иконы и женщины. Дамы сразу же взяли нас в оборот и вели по Волге аж до самой Казани. Наша воля была полностью парализована их заботой и лаской. И даже капитан судна был сражён их обаянием и позволил нашему гарему оттянуться вовсю».

Говорят, что в Саратове музыканты устроили пресс-конференцию «для народа» прямо в зале, а в Самаре перфоманс закончился глубокой ночью в холодных водах святой реки Волги.

«Нас с Гребенщиковым тогда объединяла сильная тяга к романтической сексуальности, которая до моего появления в “Аквариуме”, по-видимому, реализована не была, – откровенничал со мной Сакмаров. – А когда начались гастроли, случился невероятный духовный подъём, сопровождавшийся большим количеством “группиз”, которые у нас назывались – “партизанский отряд”. Особенно запомнилось несколько симпатичных девушек из Самары, которые ездили за нами по всей Волге. В Казани появился отряд изящных фотомоделей из агентства “Лариса”, причём – весьма просветлённых. Любопытно, что их никто не звал, они сами пришли».

Однако радость обретённой свободы была омрачена на местности хмурыми реалиями, нехарактерными для эпохи «стабильных восьмидесятых» – разрухой, провинциальной нищетой, масштабными забастовками и демонстрациями.

«Время летело центробежно, – вспоминал БГ. – Магия и личные проблемы так густо висели в воздухе, что их можно было резать ножом. Это был так называемый “переходный период”. Новые песни лились как из ведра – вероятно, до этого аура старого названия так тяготела над нами, что эффективно тормозила любые творческие импульсы».

***********************************************

В августе 1991 года, в самый разгар тура, в России грянул путч. Телеканал CNN круглосуточно транслировал, как на московских улицах грохочут танки, на Дворцовой площади строят баррикады, а на Невском народ расставляет лотки и продаёт водку. По телевизору транслировали «Лебединое озеро», и казалось, что страна находится в ожидании конца света.

На фоне всеобщего уныния бодрился только «БГ-Бэнд», который в тот момент болтался где-то между Новосибирском и Усть-Илимском.

«Я думал о том, как жить дальше, – размышлял тогда Борис. – Мы предполагали уйти в подполье и искать какие-то другие формы существования. Мы собирались вести партизанскую войну всеми доступными средствами».

В те дни Лёша Кайбиянен договорился с друзьями из местной филармонии о невероятном «трафике мечты»: по городам Сибири «БГ-Бэнд» перемещался, как группа Led Zeppelin – на спонсорском самолёте, прикреплённом юридически к одному из новосибирских заводов. Глядя, как музыканты переживают о судьбах многострадальной родины, пилоты предлагали сменить курс и забросать Кремль ящиками с портвейном, которыми воздушный корабль был набит под завязку.

Слава богу, через несколько дней силы демократии одержали победу – путч был подавлен, и весь мир вздохнул с облегчением. В честь этого события французская радиостанция NRJ решила организовать крупный международный рок-фестиваль «Памяти героев» – с участием Боба Гэлдофа, Дэйва Стюарта, Пола Янга, Дэвида Боуи и Боя Джорджа. Отдавая дань мужеству победителей, на акцию пригласили и русских артистов, а именно – Бориса Гребенщикова и Сергея Курёхина, которых подсунул организаторам вездесущий Артемий Троицкий.

Мне эта идея казалась тогда полной утопией, поскольку Боб с Капитаном не общались уже несколько лет. Последний раз их видели вместе ещё в 1986 году, и воды с тех пор утекло немало. Но в жизни всё оказалось иначе.

«Мы с Курёхиным случайно пересеклись в Доме Кино, – рассказывал мне Борис. – После того, как мы жутко надрались, я обнаружил утром, что Сергей спит под столом у меня на кухне, прямо в плаще. Судя по всему, выпили мы тогда изрядно… И буквально со следующего дня стали придумывать, как наш творческий потенциал можно применить. И у нас начался настоящий приступ совместной деятельности».

В этот момент друзьям и подвернулся Троицкий, предложивший великолепную авантюру с французским фестивалем. Они узнали, что 21 сентября на парижской Place De La Nation соберётся триста тысяч зрителей, а само действо будет транслироваться на восемьдесят стран мира, напоминая легендарный Live Aid.

«Начало девяностых было временем полного отсутствия логики и потому – временем необъяснимых чудес, – замечал позднее БГ. – Ближайшей аналогией в мировой литературе является, пожалуй, “Алиса в стране чудес”. Поэтому, когда Белый Кролик передал нам с Капитаном приглашение выступить во Франции, мы даже глазом не моргнули».

Едва приземлившись в Париже, неунывающие менестрели узнали, что им уготована роль хедлайнеров, а прямо перед ними будет выступать Дэвид Боуи. После чего, как истинные авангардисты, они решили составить программу из песен, которых до этого не исполняли. Это была рискованная авантюра, фактически – «петля Нестерова».

И вот крашеный и свежевыбритый Гребенщиков выходит на сцену, прикуривает сигарету и начинает толкать манифест на английском языке:

«У Франции с Россией много общего. Вы изобрели революцию и истребили королевскую семью. Потом мы сделали то же самое и расплатились за это жизнью миллионов людей. Поэтому я хочу сказать: Fuck the revolution!»

Революция ответила русскому анархисту мгновенно: мониторы на сцене зафонили, а гитара БГ начисто пропала из динамиков – остались только клавиши и вокал.

«Курёхин и Гребенщиков играли не под фонограмму, и звук был просто ужасным, – комментировал выступление присутствовавший на концерте Лёша Ипатовцев. – Кроме того, было очевидно, что Капитан не имел ни малейшего представления, что именно нужно играть. Или просто не слышал ничего. Гребенщиков, казалось, постоянно забывал слова и думал о чём-то совершенно ином. В общем, если закрыть глаза, с трудом можно было поверить, что ты находишься в Париже».

Позднее фрагмент этого «фри-джаза» был показан на всю Россию – в рамках музыкальной передачи «Программа А». Как это часто бывает, смонтированный сюжет впоследствии оказался утерян, и мне пришлось уговаривать редактора Сергея Антипова запустить меня в архив с Betacam-кассетами. Чудом отыскав нужную запись и перегнав съёмку в цифровой формат, я смог насладиться парижским перфомансом целиком.

Вошедший в образ БГ благостно запевал «Я ранен светлой стрелой», как вдруг совершенно диким образом – поперёк вокала – всё на свете перекрывали курёхинские клавиши. В тот момент Капитан, мягко говоря, совершенно не выглядел «аккомпаниатором Гребенщикова». Подозреваю, что подобных акций на высокобюджетных рок-фестивалях жители Европы никогда не видели. Это была лютая импровизация – но, как говорят в таких случаях, «пилот промазал мимо неба». В сильнейшем недоумении я позднее спросил у Бориса Борисовича: «Ну почему же вы исполняли неотрепетированные песни?» В ответ он лукаво и загадочно произнёс: «Ну, просто такое настроение было». И что тут скажешь?

«За три года жизни на Западе я утратил способность думать, – исповедовался БГ газете Liberation после концерта, поправляя серьгу в левом ухе. – Сейчас я функционирую инстинктивно, как животное… Русского рока не существует. Россия слишком отличается от всего, что происходит вокруг. Страной управляют чудеса, и наша музыка должна быть мистической и религиозной».

Возвращая в архив кассеты, я поинтересовался у идеолога «Программы А» – почему у Гребенщикова случилась такая лажа по звуку? И Антипов честно ответил: «Русские в тот день оказались единственными артистами, которые не явились на саундчек. Я видел, как Борис с Сергеем весело бродили по супермаркетам, а потом поехали общаться с друзьями. И бороться с этим мироощущением было бесполезно».

Судя по всему, Гребенщиков с Курёхиным решили, что им море по колено, и это соответствовало действительности. Сила тока в тот период превзошла все ожидания. С момента примирительной попойки и до середины 1992 года патриархи сделали немало. Они начали записывать совместный альбом, снялись в психоделическом кинофильме «Два капитана – 2» и пытались спасти от голода питомцев ленинградского зоопарка.

«На репетициях “БГ-Бэнда” Гребенщиков был очень искренним в своих гражданских и христианских исканиях, – вспоминал Сакмаров. – А Капитан со своей загадочной улыбкой эту красивую картинку постоянно обламывал. Было жутковато, когда приходил Курёхин и одним только взглядом уводил БГ от нас».

На этом неожиданности не закончились. Выпивая как-то ночью у кинорежиссёра Димы Месхиева, наши герои решили возродить старинную идею придворного карнавала и сделать её – традиционной.

«Это, конечно, была полная авантюра, – веселился Гребенщиков. – Курёхин внезапно заявил: “У меня есть люди, которые готовы дать деньги… И всё, что мы захотим, они сделают”. Первоначально мы решили пригласить в гости западных звёзд и политиков – от Дэйва Стюарта и Энни Леннокс до Джорджа Харрисона и Рональда Рейгана… Но в итоге русские меценаты обломались и не смогли это оплатить».

Тогда ленинградские ковбои решили обойтись собственными силами. Они зафрахтовали Дом Кино и разослали местной богеме пригласительные билеты на «Дружескую ассамблею», целью которой было указано «глобальное единение народов в преддверии надвигающейся катастрофы». А внизу стояла подпись: «Целуем. Боря, Серёжа».

Курёхину тогда удалось невероятное – убедить авиакомпанию Lufthansa стать одним из спонсоров этого предновогоднего безумия. Итак, вечером 29 декабря 1991 года в аэропорту Пулково высадился звёздный десант, прибывший специальным рейсом из Москвы – Сергей Соловьёв, Павел Лунгин, Гарик Сукачёв, Лия Ахеджакова, Игорь Костолевский, Любовь Полищук и Маргарита Терехова в кожаном лётном шлеме. В свою очередь, из Парижа Капитан доставил Алексея Хвостенко, а из Лондона – княжну Елену Голицыну. Непосредственно культурную столицу представляли мэр Анатолий Собчак, режиссёр Алексей Герман, астролог Павел Глоба, Вера Глаголева, Слава Бутусов, Олег Гаркуша, а также многочисленные митьки и «Новые художники».

В ту морозную ночь Дом Кино превратился в настоящее «место силы». У входа гостей встречали стильные Гребенщиков и Курёхин, одетые в чёрные смокинги. Искрился фейерверк, скакали казаки с шашками наголо, а по фойе нежно растекалась лёгкая симфоническая музыка. Хлебосольные модераторы были бесподобны: БГ отжигал нечто неизъяснимое о «постижении святости через порок», а основоположник теории «Ленин – гриб» толкал сексуально-патриотические лозунги о восстановлении отечественного генофонда.

В финале объевшиеся икрой артисты дружно исполнили хвостенковский гимн «Хочу лежать с любимой рядом…» Доза алкогольного восторга оказалась настолько мощной, что во время ночной прогулки по историческому центру VIP-гостям начало казаться, что статуи на крыше Зимнего дворца вот-вот запоют ангельскими голосами. Форма была эквивалентна содержанию – над городом, недавно перекрещённом в Санкт-Петербург, плавно поднималась заря новой жизни.

ЭТНИЧЕСКИЕ ОПЫТЫ

«Бывает так – некто выстрелит из лука, глядя куда-то в небо и вовсе не целясь, а стрела дрожит точно в десятке».

Борис Гребенщиков

В промежутке между путешествием в Париж и новогодней вакханалией в Питере у Гребенщикова продолжался never ending tour по необъятной родине.

«Репертуар приходилось изобретать на ходу, часто – прямо перед концертом, – рассказывал Борис. – К примеру, в Вятке “Русская симфония” исполнялась настолько впервые, что никто не мог предсказать, какие аккорды грянут в следующую секунду, однако телепатический контакт между музыкантами был налицо».

Часть новых композиций была написана под впечатлением от творчества Башлачёва, Янки, Летова, «Калинова моста», а также «ослепительного Чижа», с которым Гребенщиков поехал в тур, исполняя его новый хит «Хочу чаю». Нагруженный кислотой, Борис запел о полуденных фавнах и психоделических сиринах на Волге, и многим стало казаться, что лидер «БГ-Бэнда» вот-вот сольётся с абсолютом.

При этом самому Гребенщикову было важно держать зазор между текущим репертуаром и классическими боевиками «Аквариума». Метод был прост: теперь на концертах исполнялись только новые произведения. Никаких «Партизан полной луны» и «Поезда в огне» Борис принципиально не пел, несмотря на уговоры поклонников.

Любопытно, что новые «песни зеркальных Вселенных» создавались в разных уголках России. «Волки и вороны» были написаны после винных дегустаций на Пречистенке, «Государыня» – в Питере, «Никита Рязанский» – на Чегете, «Бурлак» – в Саратове, а «Ласточка» – недалеко от Ниловой Пустыни, где Борис оказался волею провидения.

Дело в том, что летом 1991 года неугомонный Курёхин пригласил приятеля съездить на новую дачу, расположенную под Осташковом. Пересекая районы сакрального значения, которые славились ведьминскими традициями, Капитан предложил сократить путь и проехать к дому напрямик. Этот маршрут ему подсказал местный цыган, но слушать его ни в коем случае не следовало. В два часа ночи на подъезде к деревне машина начала проваливаться в болото. Дальше всё было как в тумане. Питерских пилигримов спасли лишь молитвы, и с божьей помощью трагедии удалось избежать.

Чудом вернувшись с дальнего берега реки Стикс, Борис Борисович заперся в комнате и на одном дыхании написал «Ласточку» и две композиции, которые история не сохранила. Стресс был настолько силён, что на сочинение этих песен у Гребенщикова ушло меньше часа.

Спустя несколько месяцев «Ласточка», «Никита Рязанский», «Сирин», «Государыня», а также пара романсов Вертинского стали основой концертника «Песни капитана Воронина», записанного в Вятке осенью 1991 года. По сути, это был прообраз будущего «Русского альбома».

«Наш звукооператор, исследователь акустических пространств и лесной человек Слава Егоров уехал в Канаду, – вспоминал Гребенщиков. – Его место занял будущий индеец Олег Гончаров. На концерте он выполз на сцену и исполнил народные пляски типа “Танцев маленьких лебедей” наоборот. Незадолго до этого скрипач Рюша, уставший отважно прыгать ласточкой в ванны, полные роз, уехал на отдых в Германию – играть старинную музыку. Вызванный ему на смену Серёжа Рыженко в Вятку приехал, но не смог преодолеть психологический стресс, поэтому концерт был сыгран квартетом».

Надо отдать должное бойцам «БГ-Бэн-да» – несмотря на тяготы и лишения гастрольной жизни, бодрости духа они не теряли, спасаясь от прелестей российского быта алкогольными джемами. По их воспоминаниям, «обильное употребление водки способствовало раскрытию русского духа внутри коллектива».

В тот период Гребенщиков пристрастился устраивать импровизированные пресс-конференции. Иногда они происходили до мероприятий, а иногда – после, прямо в концертных залах. На одном из таких брифингов журналисты поинтересовались у музыкантов: «Скажите, а что именно вы употребляете из наркотиков?» Тут же последовал прямодушный ответ от Сакмарова: «Что Всевышний пошлёт».

«Во время “Русского тура” у нас присутствовал необычный гибрид – соединение православия с лёгким налетом экстази и LSD, – признавался Щураков. – Это очень удивляло, но это было».

Очевидцы вспоминают, как в одном из населённых пунктов организаторы угостили «БГ-Бэнд» бесцветной «богословской жидкостью» – без вкуса и запаха. Тут же было решено провести фотосессию с девушками из модельного агентства – в ближайшем Гефсиманском саду.

«Пока искали необходимый ландшафт, я вдруг понял, что не иду босиком по шишкам, а, скорее всего, парю, – смеялся Гребенщиков. – А музыканты мне говорят: “Смотри, как всё вокруг красиво, какое всё зелёное” – “Что зелёное?” – «Да всё зелёное: песок зелёный, небо зелёное, солнце зелёное”». Но лишь после того, как казанско-питерские варяги увидали мотоциклиста, который задним ходом въезжал в Волгу, набирал воду в коляску и, громко урча, выливал её в сотне метров от берега, они ощутили, насколько прав был классик, утверждавший, что «умом Россию не понять».

В те времена вокруг «БГ-Бэнда» происходили удивительные вещи. Удача пёрла в полный рост, залы были набиты и денег никто не считал.

«Мой родственник и по совместительству директор “БГ-Бэнда” оказался настоящим романтиком и разгильдяем, – рассказывал Сакмаров. – Особенно интересно он выдавал зарплату. Мол, вот тебе гонорар, который Алексей измерял на глазочек. Иногда кто-нибудь спрашивал: “А больше можно?” – “Ну, если тебе очень надо, возьми больше…” Как-то мы летели в небольшом самолёте “Як40”, и Кайбиянен споткнулся с мешком денег в руках. Мятые рубли полетели по всему салону. Мы их дружно собирали, и такой цирк продолжался каждый день».

После этого становится понятно, что именно имел в виду Гребенщиков, написавший внутри буклета новой пластинки: «Группа БГ благодарна А. Кайбиянену, без которого не было бы 1991 года».

***********************************************

Все в «БГ-Бэнде» отчётливо ощущали, что пришло время записывать альбом. Саша Липницкий предложил Дом Радиовещания на улице Качалова, поскольку был знаком с администрацией со времён исторических сессий «Звуков Му» с Брайаном Ино.

«Мои приятели Дмитрий Ухов и Саша Миловидов пообщались с руководством на предмет записи новых песен в Доме Радиовещания, – вспоминал Александр. – И когда я попытался узнать “цену вопроса”, мне сказали, что это ничего не будет стоить. Был подписан какой-то символический договор, непонятно даже зачем».

В обмен на эту любезность Гребенщиков отдал альбом на «Радио России» – для премьерного прослушивания и эксклюзивного вещания в эфире. Напомним, что именно в те дни «союз нерушимый республик свободных» приказал долго жить, и никаких законов в природе не существовало.

«В отличие от “Равноденствия”, где был выдуманный график, здесь музыкантам предоставили чудесные условия: работай хоть ночами, – говорил Липницкий. – Мне показалось, что из-за тёплого отношения к группе, из-за того, что самые русские песни Гребенщикова записывались в старой столице России, получился такой адекватный результат. В других студиях подобной распевности и лёгкости добиться было невозможно».

«Мы снова окунулись в атмосферу государственной студии, – рассказывал БГ. – Но в Москве, за что я и люблю её, в отличие от казённого Петербурга, люди давно научились сосуществовать с “государственностью” и относиться к ней по-человечески, как к плохой погоде. Мы сталкивались с государственностью при входе и на выходе, внутри же была наша империя».

В рамках этой империи «БГ-Бэнд» позволял себе всё, чего душа желала. Узрев в студийных коридорах блестящий дуэт Гайворонского с Волковым, Гребенщиков благословил появление трубы и контрабаса на треке «Сирин, Алконост, Гамаюн». А партию тромбона исполнил музыкант из оркестра, который репетировал в соседнем помещении. Также в этой сессии принял участие Алексей Зубарев, который встретился Борису в поезде «Санкт-Петербург – Москва». Бывший гитарист «Сезона дождей» был доставлен в студию и мгновенно записал свою партию в «Конях беспредела». После чего растворился в «прозрачной дымке берёз», умчавшись на запись телепередачи «Утренняя звезда», где он аккомпанировал дочери Эдиты Пьехи.

Важный момент – настоящей «королевой звука» на микшерном пульте стала начинающий звукорежиссёр Ольга Горбунова. Так случилось, что из всех сотрудников Дома Радиовещания, которые считались мастерами крупных форм, Ольга была наименее опытным специалистом. Дочь главного дирижёра Театра оперетты, она окончила Гнесинку по специальности «хоровое дирижирование», а студийным инженером стала совсем недавно, пройдя углублённый курс профильного обучения. До «Русского альбома» она записывала радиопередачи, эстраду, детские песни и нескольких бардов. Коллаборация с «БГ-Бэндом» стала её первой серьёзной работой, и на сломе эпох жизнь бросила Горбунову в самую горячую точку. Немаловажную роль здесь сыграли женская интуиция и уральские гены Ольги – и в итоге всё получилось как нельзя лучше.

«Горбунова записала именно то, что мы играли, – вспоминал Липницкий. – Она была мила, очаровательна и абсолютно не дергалась – как человек, сидящий на фиксированной зарплате. Её размеренность и неторопливость создавали удивительную атмосферу спокойствия».

Впервые со времён студийных опытов у Тропилло Гребенщиков столкнулся с продуманным саундпродюсированием. У Ольги всегда был выстроен идеальный звуковой баланс – музыкантам оставалось надеть наушники и сыграть свои партии. Всё шло чётко, с настроением и по графику.

Ещё одним существенным фактором оказалась необычная локация, в которой были расквартированы музыканты.

«Мы жили в гостинице “Измайловская”, респектабельном клоповнике с высокими потолками и широкими коридорами, – весело рассказывал звукорежиссёр «БГ-Бэнда» Олег Гончаров. – Когда утром музыканты шли к метро, то проходили сквозь местный рынок, куда крестьяне из Рязани, Суздаля и Ярославля привозили иконы и церковную утварь. Менты их не гоняли, и мы прибывали на сессию очищенными и просветлёнными».

В тот момент Олег Сакмаров оказался единственным музыкантом, который сильно напрягался по поводу происходящего, поскольку искренне считал, что в студийной версии эти песни звучат не так убедительно. Кроме того, он не понимал, почему композиция «Волки и вороны» вошла в альбом «обрезанной», без мощного апокалиптического финала:

 
Приходили Серафимы
с мироносными жёнами,
Силы и Престолы из предвечной тиши,
Накладывали руки —
снимали обожжёнными
И праздновали Пост
и Пасху нашей души.
 

Судя по всему, про «мироносных жён» Борис Борисович решил в студии не петь. По-человечески это понятно – то, что на концертах пробивало до мурашек, на плёнке воспринималось по-иному. Возможно, в этом был определённый смысл.

«Мне тогда казалось, что на записи царит анархия, – вспоминал виолончелист Пётр Акимов, приглашённый сыграть на нескольких треках. – Спонтанно появлялись музыканты вроде меня, Зубарева, Волкова с Гайворонским, а на паре треков сыграл барабанщик Петя Трощенков. Мне чудилось, что многое делается “на шару”, но в результате получилось волшебное явление природы. Борис жил этим альбомом, и когда он исполнял вокальные партии, в них чувствовалась удивительная сила».

Необходимо отметить, что, несмотря на медитативный строй, русское полуфоль-клорное звучание «БГ-Бэнда» стало ещё более рок-н-ролльным. С чётким барабанным ритмом в стиле The Traveling Wilburys была сделана композиция «Бурлак», попавшая на первое место хит-парада новой радиостанции SNC. Окаймляли «Русский альбом» инструментальные зарисовки Сакмарова, которые БГ выбрал в качестве intro и финала.

«Эти пьесы, сыгранные на гобое и волынке, стали реализацией моей мечты совместить архаичные пласты народных попевок с авангардными достижениями минимализма, – комментировал запись Сакмаров. – Их не стыдно было поставить рядом ни с опусами Мартынова, ни с фольклорными хорами Архангельской губернии».