Текст книги "Тень победы"

Автор книги: Александр Белов (Селидор)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

Лайза отрицательно покачала головой.

– Забудь.

– Что забудь? – не понял Белов.

– Забудь эти слова: я смогу выделить средства. Эта не твои средства. Это деньги завода, заработанные всем коллективом. Ты не имеешь права единолично ими распоряжаться.

– И как же я должен поступить в такой ситуации? – удивился Белов: довольно странно было слышать это выступление в духе коллективизма от американки.

– Как? Да очень просто. Надо назначить всеобщее собрание работников комбината. Главное – выбрать благоприятный момент, – лукаво улыбнулась Лайза…

XXI

Месяц, отведенный на реконструкцию бывшей фабрики-прачечной, быстро подходил к концу. Но еще быстрее спорилась работа. Степанцов не мог не признаться, что эта работа пошла ему на пользу. Он первым приходил на стройку и последним с нее уходил. Тренированное тело легко справлялось с физическими нагрузками; с трудовыми навыками было куда сложнее. Какие-то вещи, со стороны казавшиеся простыми и даже примитивными, поначалу давались Сергею с трудом. В первый раз он не смог правильно замешать раствор, что вызвало град насмешек со стороны жителей приюта Нила Сорского; впрочем, насмешек беззлобных и дружелюбных.

Но сила спорта заключается в том, что он учит упорству и трудолюбию; показывает, что надо идти к намеченной цели наперекор всему. И Степанцов не думал сдаваться.

Через неделю он уже ловко набрасывал раствор на стену и выравнивал ее не хуже заправского штукатура; через две – вполне прилично клал плитку, делая идеально ровные и тонкие швы. Наибольшую трудность представляла подводка водопроводных труб к душевой и подключение новых радиаторов отопления. Поскольку ни сантехников, ни сварщиков в их строительной бригаде не было, пришлось «взывать о помощи» к Белову. Саша без разговоров выписал газосварочный аппарат и необходимое количество труб. Управились за два дня, а потом стали закрашивать следы, оставленные на свежеоштукатуренных стенах газовой горелкой.

Изредка приходил Федор Лукин. Он окидывал хозяйским взглядом стройку века, изрекал привычное: бог помочь, странники, и снова исчезал: уходил в себя поразмышлять о вечном.

Наконец наступил день, когда спортшкола «Гладиаторъ» была готова к приему воспитанников. Стены снаружи и внутри были покрашены, полы залиты цветным бетоном, а в тренировочном зале – покрыты мягким зеленым линолеумом. Смесители в душевой блестели хромом и никелем, в раздевалке стояли удобные металлические шкафы-ячейки для одежды.

Степанцов еще раз прошелся по зданию, вдыхая запах не до конца просохшей краски. На следующее утро было назначено открытие и приуроченный к нему торжественный митинг. Сергей попытался мысленно представить себя в новом качестве тренера и не смог. Слишком быстро произошла в его жизни эта перемена. Настолько быстро, что он отказывался в нее верить.

Последний рабочий давно покинул помещение, а Сергей все еще бродил по спортзалу и выискивал мелкие недоработки, которые предстоит ликвидировать.

Наконец он вышел на улицу, закрыл металлическую дверь на замок и постоял, наблюдая, как небо постепенно темнеет, и на нем проступают мелкие сапфирные звездочки.

На фасаде красовалась огромная надпись, сделанная в стиле граффити: «"Гладиаторъ" – школа чемпионов». Неугомонный Лукин не поленился сходить в центр по работе с трудными подростками (бывшая комната милиции) и спросить у Инспектора, кто лучше всех «портит» стены краской из аэрозольных баллончиков.

Затем он привел к зданию двух шалопаев, одетых в широкие штаны и бейсболки козырьком назад, вручил им набросок рисунка и рабочие инструменты, а уж они постарались. Сделали и надпись, и боксера нарисовали, и завитушки всякие добавили. Федор похвалил пацанов, прочитал им лекцию на тему, какое полезное дело они сотворили, и выдал каждому, со словами напутствия, по Евангелию.

Степанцов отошел подальше и посмотрел на рисунок. Боксер на стене был силен, строен, в движениях его чувствовалась стремительность. Лицом он больше всего походил на легендарного Виктора Агеева, что, в общем, неудивительно: в качестве эскиза Лукин использовал старинную вырезку из журнала «Физкультура и спорт».

Сергею вдруг страшно захотелось вернуться на ринг, но он тут же отогнал эту мысль. Конечно, надо думать о завтрашнем дне, но на будущее лучше не загадывать.

Открытие спортшколы состоялось в десять утра. Степанцов, как и прочие обитатели Дома Сорского, поднялся в шесть. Предстояло еще многое проверить и подготовить. После общей молитвы и трапезы Сергей с новыми приятелями пришел в спортшколу; они притащили с собой музыкальный центр, подтянули к нему шнур от микрофона, включили музыку. В половину десятого приехали Белов с Лайзой. Саша отвел Степанцова в сторону и спросил:

– Ну как? Здесь, – он показал на сердце, – что-нибудь происходит? Что-нибудь чувствуешь?

– Здорово, – честно признался Степанцов.

Белов ободряюще потрепал его по плечу.

– Погоди. Это только начало. Кстати, через два дня состоится общее собрание работников комбината. Я хочу, чтобы ты выступил перед людьми.

– Это зачем? – насторожился Степанцов, который оратором себя не считал и всегда предоставлял Савину возможность поговорить вместо себя перед публикой.

– Поблагодари народ за спортивную школу. Люди должны знать, на что идут их деньги. Только я тебя прошу: благодари не комбинат в целом и не меня, как директора, а каждого работягу, понимаешь? Чтобы каждый чувствовал, что в этой спортшколе – его труд и пот, его мозоли. Лады?

Сергей начал понимать, куда клонит Белов.

– Делиться надо? Это ты хочешь сказать?

– Больше всего я хочу строить, и меньше всего – ломать, – продолжал Белов. – Я хочу, чтобы каждый рабочий понял, что я не кровосос и эксплуататор, и не вор, а работяга, такой же, как они. Я ведь по восемнадцать часов в сутки пашу без праздников и выходных. Пойми, нет рабочих – нет дела. Нет меня – тоже нет дела. Мы друг другу нужны, чтобы дело не стояло.

Степанцов призадумался. До сих пор его жизнь складывалась таким образом, что он работал «только на себя. Он не мог назвать себя однозначно эгоистичным или жадным человеком, но стремление помочь другому человеку у него как-то не возникало, и уж тем более не превращалось в потребность.

Встреча с Беловым и последовавший за этим месяц работы бок о бок с обездоленными и неустроенными людьми, которые, тем не менее, старались хоть что-нибудь сделать для таких же брошенных и обездоленных пацанов, многому его научили. И за это он был благодарен неожиданному повороту судьбы. Сергей ничего не сказал в ответ, только кивнул.

– Ну, ладно, – Белов решил, что пора заканчивать разговор. – А вот и наши главные заказчики, – он показал на толпу, собравшуюся перед фасадом школы.

Степанцов окинул взглядом небольшую площадку перед бывшей фабрикой-прачечной. Она была заполнена народом. Старички из близлежащих домов, бомжи из приюта, Белов, Лайза, несколько рабочих с комбината в нескладно сидящих костюмах, с натруженными руками – отцы детишек…. Одни взрослые.

Почему-то на митинге не было ни одного мальчишки. Удивительно, но он только сейчас это заметил! Сергей заволновался. Он взбежал на крыльцо, оглядел всех собравшихся. Нет, ни одного ребенка не видно! Да что же это такое?

Внезапно откуда-то издали донеслась барабанная дробь: звук, который невозможно спутать ни с чем другим! Громкий, навязчивый, и вместе с тем безошибочно узнаваемый, словно ожившие воспоминания о далеком детстве. Грохот все усиливался. Все собравшиеся, как по команде, повернули головы направо: по узкой пыльной улочке шли строем ребятишки. Рядом с ними вышагивал Федор в рясе и сам, лично лупил буковыми палочками в бывший пионерский барабан, расписанный ангелами и православными лозунгами.

Он выкрикивал команды типа «шире шаг, отроки», и было видно, что он изо всех сил сдерживает огольцов, которым не терпится сломать строй и поскорее рвануть к спортшколе. Степанцов удивился и позавидовал одновременно. Удивился тому, как легко Лукин справляется с этими сорванцами, и позавидовал ему, засомневавшись в собственных педагогических способностях.

Но он тут же взял себя в руки и постарался придать лицу строгое, уверенное выражение. Не доходя до крыльца десяти шагов, Лукин вырвался вперед и стал прокладывать марширующей колонне дорогу.

– А ну, крещеные, потеснись! – кричал он. – Уступите место цветам жизни!

Люди, посмеиваясь, отступали, ребятишки выстроились перед крыльцом. Степанцов подумал, что громкая музыка может их оглушить; он подбежал к музыкальному центру и нажал на «стоп». Белобрысый коренастый парнишка в первом ряду долго его рассматривал, потом повернулся к Лукину и громко спросил:.

– Дядя Федя, неужели это тот самый?

У Степанцова внутри все оборвалось. Ему показалось, что сейчас Федор скажет: тот самый, который позорно проиграл в Вегасе. Но Лукин пригладил окладистую бороду и торжественно, нараспев произнес:

– Тот самый, отрок. Великий богатырь земли Русской, Степанцов Сергей.

После такого представления отступать было некуда. Мысленно проклиная Федора за «великого богатыря», Сергей взял микрофон. Раздался визг, от которого у всех заложило уши. Все поморщились, но Степанцов отошел с микрофоном подальше от динамика и начал говорить. Сначала – путано и сбивчиво, теряясь и с трудом подбирая подходящие слова, но потом они вдруг пришли сами собой, полились свободно и легко. Он и сам не запомнил, о чем говорил. Казалось, слова исходили откуда-то из души, из нутра.

Сергей говорил о том, что спортшкола построена на народные деньги, что каждый красносибирец может прийти сюда и привести своего ребенка. Что на Россию надвигается страшная волна – наркотики; и нужно искать этой напасти альтернативу. Потом, сам не понимая, что откуда берется, заговорил об уменьшении населения в России и о том, как важно сохранить здоровье подрастающего поколения.

Он смотрел на этих мальчишек, на их не по-детски серьезные лица, на то, как они внимательно слушали, и сердце щемила приятная боль. Тяжесть недавнего поражения больше не вспоминалась; она сошла на нет, освободив место для других, чистых и теплых чувств. В ту минуту Сергею казалось, что он счастлив. Спортшкола всем очень понравилась. После Сергея выступил Белов. Собственно говоря, даже и не выступил: он взошел на крыльцо, поблагодарил Степанцова и бывших бомжей из Дома Сорского, а затем представил главу рабочей делегации комбината Николая Глухова. Николай Глухов, крепкий коренастый мужик лет пятидесяти, с красной кожей, задубевшей от жара печей, неловко взял микрофон в руку. Другой рукой он нервно мял полу пиджака. Потом – будто опомнился и убрал руки за спину.

– Я… это… – Глухов прокашлялся и замолчал. В коротко стриженых, тронутых сединой волосах показались хрустальные капельки пота. – В общем, спортшкола – дело хорошее. Мы тут тоже… с ребятами… хотели его поддержать, – обрадовавшись, что говорить больше ничего не надо, он махнул рукой.

Остальные члены делегации только и ждали этого сигнала. Они стали выносить из заводского автобуса стойки и канаты ринга, боксерские перчатки, груши, настенные щиты для отработки ударов, гантели, небольшую штангу, скакалки…

Глухову дали стопку маек; рабочий взял одну и развернул. Спереди было написано: «Гладиаторъ», а сзади – нарисована эмблема Красносибирского алюминиевого комбината. Майки были детские, небольшого размера; они явно предназначались для будущих воспитанников Степанцова. Глухов поискал глазами Белова и протянул ему майку:

– Александр Николаевич! Это вам!

Все засмеялись. Засмеялся и Белов. Он поднял майку перед собой и сказал:

– Спасибо! Как раз мой размерчик.

Раздался новый взрыв хохота, еще громче. Однако. Глухов не растерялся:

– А ничего. Найдете, куда приспособить. В случае чего – у хозяйки своей спросите! – и кивнул в сторону Лайзы.

– Спасибо! – Белов отдал майку сияющей Лайзе и пожал Глухову руку. – Спасибо, мужики! – и он широким жестом обвел всех присутствующих.

Прозвучали жидкие хлопки. Затем они стали громче и дружнее и, наконец, переросли в долгие аплодисменты. Люди стояли и хлопали: друг другу и, наверное, сами себе тоже. Каждый чувствовал сопричастность к большому общему делу.

Митинг подошел к концу. Степанцов и Лукин взяли мальчишек и повели их знакомиться со школой. Белов и Лайза сели в директорскую машину.

– Ну что? Не хочешь взглянуть, что я придумала? – спросила Лайза.

– Ни на минуту не сомневаюсь, что все самое лучшее, – улыбнулся Белов.

– Даже не думай от меня отделаться! – Лайза, пользуясь тем, что сидевший за рулем Витек ничего не видит, незаметно ущипнула Белова за бедро.

Тебе все равно придется взглянуть.

– Хорошо! – Балов посмотрел на часы. – Время есть. Витек! Поехали к Дому культуры.

Дом культуры был построен давным-давно, практически одновременно с самим комбинатом. Это было огромное трехэтажное здание, облицованное серым гранитом. Строили его на совесть, на века. Но только кто же тогда мог предположить, что все изменится? В годы перестройки Дом стоял в запустении.

Потом его отремонтировали, и директор комбината, занимавший этот пост еще до Рыкова, сдал многочисленные помещения под различные офисы, а на первом этаже, в огромном, как футбольное поле, холле, открыл вещевой рынок.

Белов понимал, что с этим давно пора что-нибудь делать; вот только руки все никак не доходили. Помощь, пришла неожиданно – со стороны Лайзы.

Неугомонная американка решила разместить здесь досуговый центр, ориентированный в первую очередь на женщин. – Я все продумала, – говорила Лайза, выходя из машины. – Женщинам необходимо общение, светская жизнь, а> в Красносибирске этого самого «света» как раз и нет.

Белов усмехнулся.

– Конечно, откуда ему взяться? В нашей-то глуши?

Они пошли к входу в Дом культуры. Между бетонными плитами, которыми была вымощена дорожка, пробивались нежно-зеленые кустики травки. Большой круглый бассейн был пуст. На дне его лежал мусор: фантики, обертки, разбитые бутылки. Ржавые трубы торчали, как покрашенные коричневой краской ребра кита. У входа в здание курил одинокий охранник. Рынок, располагавшийся здесь зимой, на летнее время переезжал на главное поле городского стадиона. Но теперь Белов знал, что сюда он больше не вернется.

– Ты посмотри, какое помещение! – восторгалась Лайза. – Ведь это – миллионы долларов!

Внутри, действительно, Дом культуры выглядел куда лучше, чем снаружи. С потолка свисали громоздкие люстры из чешского хрусталя; лестницы, ведущие наверх, были воздушны и невесомы; латунные перила радовали глаз изяществом и продуманностью линий. Первый этаж был облицован розовым мрамором, второй, насколько помнил Белов, голубым, а третий – белым.

– Посуди сам, – не унималась Лайза. – Спортзал для рабочих есть… Театральная коробка и сцена есть…

Саша кивал, выслушивая ее аргументы.

– Бассейн, – Лайза загнула еще один палец, – есть. Всякие кафе и рестораны – это частный сектор, они возникают сами по себе. Но ведь женщине этого мало. Ей. надо вращаться и блистать.

– Как ты сказала? – удивился Белов.

– Да-да, не смейся! Именно вращаться и блистать. Чувствовать себя красивой, умной и желанной. А если она целый день мечется между ванной и кухней, что из этого хорошего? Бигуди-борщ, борщ-бигуди… Нет! Здесь у нас будет, – она обвела рукой холл, который прежде занимал рынок, – общий зал. Место встреч и знакомств. Тут можно проводить новогодние балы, отмечать торжественные события. Понял?

Белов кивнул.

– Дальше. Зрительный зал пустует, а бархатный занавес догрызают мыши. Я думаю, надо организовать самодеятельный драмтеатр.

– Лайза… – по мнению Белова, это выглядело совсем смешно. Попахивало забытыми семидесятыми, если не шестидесятыми. – Ну кто в него пойдет?

– Не суди обо всех по себе! – наставительно произнесла Лайза. – Театр – это всегда эмоции, а женщинам они нужны в первую очередь. Пойдут, вот увидишь.

– Ну допустим… – скептически изрек Белов. – Что еще?

– Еще – обязательная психологическая консультация и помощь. Брак и семья – дело трудное, требующее постоянной работы. Ты первый, как руководитель, заинтересован в сохранении семей. Семейный рабочий держится за свое место. Не пьет, не безобразничает и вообще – ведет себя солиднее.

Белов покосился на Лайзу.

– Ты сейчас на что-то намекаешь?

Она оглянулась, убедилась, что их никто не видит, и ткнула ему маленьким острым кулачком в бок.

– Нет, не намекаю, – с деланной злостью ответила Лайза. – Говорю открытым текстом. Женатый мужчина выглядит солиднее.

– Хорошо, учту, – поспешно согласился Белов.

Это походило на веселую игру. Вряд ли он мог в чем-нибудь отказать Лайзе; к тому же – она говорила по существу. Но никто не должен видеть, как директора комбината пихают кулаком в бок.

– Так вот, – подытожила Лайза. – Психологическая помощь обязательно должна быть. И я уже нашла хорошего специалиста.

– Своего психоаналитика? – пошутил Белов. – Хочешь выписать его из Штатов?

– Зачем? Станислава Марковича, – ответила Лайза.

– Ватсона?

– Ты знаешь кого-нибудь лучше?

– Честно говоря, нет.

– Тогда чего удивляешься?

Крыть было нечем. Белов задумался. А что, наверное, это неплохая идея. Он уже представлял себе Ватсона: высокого, мощного, с крупной бритой головой и густыми усами, в белом халате. Док пользуется большим авторитетом у женщин. Ему-то уж точно не придется сидеть без работы.

– Сама я хочу организовать бесплатные юридические консультации. Я поинтересовалась: последняя юридическая консультация в Красносибирске закрылась полтора года назад. Теперь людям некуда идти; они не знают своих законных прав. Откуда взяться гражданскому самосознанию?

Белов вздохнул. Он обнял Лайзу за талию и притянул к себе.

– Солнышко мое, ты, похоже, задумала изменить мир?

– Почему бы и нет?

– Видишь ли, это еще ни у кого не получалось.

– Я знаю, – ответила Лайза. – Я и не рассчитываю, что у меня получится. Я просто хочу начать. Кто-то же должен начать.

– Согласен, – Белов поцеловал ее в ароматную щечку – Я помогу тебе. Есть еще какие-нибудь задумки?

– Да! – Лайза повела его к лестнице.

Они поднялись на второй этаж и пошли вдоль длинной стены. Через высокие, в два человеческих роста, окна падал яркий солнечный свет. Лучи играли на голубой поверхности мрамора; было хорошо видно каждую прожилку.

– Смотри, – она показала в дальний угол; пространство, полностью залитое светом. – Там я хочу устроить зимний сад. Посадить всякие экзотические растения. А здесь, – она показала на стену, – устроить выставку.

– Выставку чего? – не понял Белов.

– Твоих фоторабот. Ну, твои снимки вулканов! Извержений, восхождений, пейзажей… Думаешь, это никому не будет интересно?

– Думаю… – Белов замялся, – думаю, будет. Ты прямо как Ленин: искусство должно принадлежать народу!

Лайза пожала плечами.

– Ну, во-первых, он не во всем был неправ. А во-вторых, именно эту мысль он позаимстовал у кого-то из великих. Разве Третьяков или Савва Морозов, став предпринимателями, перестали быть русскими? Почему рабочие – народ, а купцы уже нет? Это ведь абсурд. Искусство принадлежит тем, в состоянии его понимать, вот и все!

Лайза говорила еще долго. Она объясняла, что в первую очередь будет опираться на народную инициативу; хочет заставить людей раскрыться, смягчить озлобленные души, показать самое хорошее, что есть в каждом человеке. Белов слушал ее и понимал, что Лайзе это удастся. Надо только дать ей время развернуться. Время и… деньги..

Он снова подумал, что Лайза решилась на очень рискованный шаг: просить деньги у собрания. Всё-таки было куда проще, если бы он сам подписал резолюцию о выделении необходимых средств из директорского фонда. Правда, в этой ситуации он брал на себя роль этакого царька, который лучше знает, как распорядиться деньгами. Для Лайзы такая позиция была неприемлема. Она хотела, чтобы это была воля всего собрания.

Белов опасался, что мужики, собравшись на площади перед правлением, просто зашикают ее и освищут; даже присутствие рядом директора не спасет. «Ну что же? Это наши, российские реалии. Такой уж мы народ: душевный, но немного диковатый». Белов украдкой взглянул на Лайзу. Она переводила внимательный взгляд с мраморной стены на дальний угол, где собиралась разместить зимний сад.

– Саша, мне кажется, очень неплохо будут смотреться растения, привезенные с Камчатки. А? Как ты считаешь?

– Да, пожалуй, – уклончиво ответил Белов, продолжая думать о своем: «Может, еще не поздно попытаться ее отговорить? Представляю, какой это будет для нее удар!»

Он уже мысленно видел вздрагивающую от рыданий Лайзу, и ему становилось нестерпимо ее жалко. Но и остановить ее не удастся. Она все равно будет стоять на своем.

– Ну ладно, – вдруг сказала Лайза. – Ты сейчас куда? На комбинат?

– Да…

– Тогда – пока. А у меня еще куча дел. Домой приду поздно, раньше одиннадцати не жди. Будешь меня ревновать?

– Ревновать? – Белов замешкался, пытаясь угадать, какой ответ она ожидает услышать. – Нет.

– Как это нет? – притворно возмутилась Лайза. Она уперла руки в боки и стала похожа на закипающий самовар. – Такую красивую, молодую женщину – и не будешь ревновать? Александр Николаевич, я на вас обижена.

– Я хотел сказать: «Нет, конечно же, буду!» – подкорректировал себя Белов.

– Да? – лицо Лайзы озарилось довольной улыбкой. – Ну и зря. Я тебе верна и вообще… Я пока не давала тебе поводов для ревности. Отелло несчастный! Собственник! – она посмотрела на Белову осуждающим взглядом. Тому осталось только развести руками.

Тогда Лайза бросилась ему на шею и звонко расцеловала.

– Как я тебя люблю, Саша!

– И я тебя…

Они долго целовались, потом Лайза внезапно отстранилась и убежала – только ее и видели. Белов слышал, как стучат ее каблучки по лестнице.

«Ох, девочка! – подумал он. – Боюсь, туго тебе придется. Не знаешь ты России: много она перестройщиков переварила».

Он достал из кармана платок, стер с губ и щек помаду и стал медленно спускаться следом.

XXII

Самые худшие предположения Степанцова, к счастью, не оправдались. Мальчишки восприняли его как безусловный авторитет. Но Сергей прекрасно понимал, что отныне он балансирует на грани: один неосторожный шаг в сторону, и все! Авторитет начнет убывать.

Попросту говоря, бомжата открыли ему кредит доверия, а уж остальное – будет этот кредит расти или, не дай бог, уменьшаться – зависело от него самого.

В день открытия он провел ознакомительную экскурсию. Потом прочитал долгую лекцию об истории бокса, о великих чемпионах, о том, какой это прекрасный и трудный вид спорта, требующий большого мужества и полной самоотдачи. Пацаны, сняв обувь, расположились прямо на настиле ринга. Бомжи из Дома Сорского сидели вдоль стен и на подоконниках.

Пока он говорил, никто не проронил ни звука. Закончив, Сергей спросил:

– Какие будут вопросы?

И тут началось. Он отвечал без передышки полтора часа, и решил, что это была самая трудная пресс-конференция в его жизни. Здесь нельзя было врать ни единым словом: дети очень остро чувствуют фальшь, хотя сами не прочь прихвастнуть и пофантазировать. Ответив на все вопросы, Степанцов взял ручку, толстую тетрадь и записал всех воспитанников. Набралось тридцать шесть человек.

– Значит, так! – сказал он. – Тихо! – Голоса мгновенно смолкли. – Завтра, в десять утра – первая тренировка. В двенадцать – вторая. Когда лето закончится и начнется учебный год, будем назначать время попозже, а пока лучше заниматься с утра. Разделитесь на две равные группы.

Сергей вытянул руку. Пацаны послушно разбились на две группы и встали: одни – справа от Степанцова, другие – слева.

– Вы, – показал он на тех, что справа, – приходите в десять. А вы – в двенадцать. На этом на сегодня все. Жду вас всех завтра. До свидания.

Ребятишки стали расходиться. Сергей стоял и смотрел, как они толкутся в дверях. Первый раунд он выдержал. Каково-то будет дальше?

– Послушай, Федор, – обратился он к Лукину, когда все мальчики вышли. – Чего это тебя вдруг понесло? Богатырь земли русской? А в следующий раз ты меня как назовешь? Ильей Муромцем?

Федор лукаво усмехнулся в бороду.

– Пойми, Сергей: ты больше себе не принадлежишь. Ты для них – герой, на которого они будут равняться. Запомни это, и, как говорится – в добрый час, с богом! – и Лукин ознаменовал его крестом.

«Вот ведь черт бородатый! – подумал Степанцов. – Святого он из меня хочет сделать, что ли?» Но вслух ничего не сказал. Понимал, что Федор прав.

Отныне ему придется быть с собой по строже.

На следующее утро Сергей поднялся в шесть часов и побежал на разминку. Хороший из него будет тренер, если сам он растеряет спортивную форму.

Впрочем, тяжелый физический труд на стройке в течение месяца был ничуть не менее напряженным, чем привычные тренировки.

Для начала он наметил пробежку в пять километров. Потом решил постепенно увеличивать дистанцию. От порога Дома Сорского уходила узкая асфальтированная дорожка. Она упиралась в небольшой лесок, синевший вдали. Степанцов направился туда.

Он взял нужный темп и спокойно трусил, прислушиваясь к телу. Мышцы понемногу разогревались и становились более эластичными; с каждой минутой они требовали все большей нагрузки. Но Сергей пока не ускорялся. Он знал, что торопиться не стоит. По левую руку от него стояли пятиэтажные дома из серого силикатного кирпича. Затем дома сменились двухэтажными приземистыми бараками, построенными, наверное, еще при Сталине в заботе о благе рабочих.

Сергей видел запыленные стекла, покрытые паутиной трещин; неопрятные занавески и засыхающие цветы на подоконниках. Было видно, что здесь живут не очень обеспеченные и не самые благополучные люди. Степанцов натянул на голову капюшон ветровки и ускорил бег, подумав, что, возможно, некоторые из его воспитанников живут именно в этом квартале.

Сергей невольно сравнил увиденное с картинами из своего детства: тоже не слишком счастливого и не всегда сытого. С тех пор прошло пятнадцать лет, но немногое изменилось. Унылая действительность российской глубинки не отпускала его; от нее нельзя было так просто отгородиться, натянув поглубже капюшон. Нет, это не выход – закрывать глаза. Выход – вот он, в ежедневной работе. Шаг за шагом, кирпичик за кирпичиком – только так можно выстроить здание. В этом он убедился на собственном опыте.

По правую руку стояли машины; старые, проржавевшие-автомобили неизвестного года выпуска. Хозяева не особенно старались продлить их жизнь; четырехколесные друзья гнили на стоянке, выстроившись в длинный ряд.

Краем глаза Сергей заметил мелькнувшую за автомобилями тень и насторожился. Он продолжал– бежать – размеренно и неторопливо – и вместе с тем внимательно следил за происходящим вокруг. Тень метнулась снова; послышался тихий неприятный звук – скрежет стекла по металлу.

Степанцов поравнялся с тем местом, где он впервые увидел неясную тень, и вдруг стремительно метнулся в сторону Сергей проскочил между зеленой «копейкой» и темно-синей «Волгой» и резко развернулся.

У «копейки» не было заднего стекла. Оно лежало на земле; из проема торчали ноги в стоптанных кроссовках.

– А ну-ка вылезай! – негромко крикнул Сергей.

Обладатель стоптанных кроссовок, поняв, что его поймали с поличным, бросил старую дешевую магнитолу, которую хозяин машины поленился вытащить из гнезда, и пробовал вылезть через переднюю дверь, но она оказалась закрытой, а Степанцов был начеку

Он крепко ухватил воришку за ногу и вытащил его на свет божий.

Злоумышленником оказался щуплый пацан лет десяти-одиннадцати. Он вырывался изо всех сил, но не произнес ни звука и все норовил укусить Сергея за руку. Что-то в чертах лица или в повадках чертенка показалось ему знакомым.

– Эй! Прекрати дергаться! А то… – Степанцов взял паренька за воротник черной куртки, оторвал его от земли и несколько раз энергично встряхнул. – Все равно не уйдешь.

Демонстрация силы подействовала. Мальчишка шмыгнул носом и затих.

– Ну что? Бить будешь? – угрюмо спросил он, не поднимая головы.

– Нет, поговорить хочу, – ответил Степанцов. – Не убежишь? Тогда отпущу.

Пацан поднял глаза на Сергея.

– Не-а, не убегу, – сказал он.

– Вот и хорошо. Только – давай-ка уйдем отсюда. Не ровен час, застукает нас хозяин. Некрасиво будет. Краденое вернем.

Степанцов кинул приемник через окно на сиденье, оттащил воришку на дорожку и здесь отпустил.

– Ты кто такой?

Парень сплюнул сквозь зубы, достал из кармана сигарету, зажигалку и закурил.

– Козырь я, – ответил он с вызовом.

– А-а-а, Козырь. Теперь понятно.

Степанцов молниеносным движением выбил сигарету изо рта мальчишки.

– Ты чего? – вскинулся тот.

– Ничего. Я с тобой разговариваю, а ты токсикоманишь. Отравляешь себя, чтобы казаться взрослым дураком. А знаешь, что курение индейцы придумали? У них других развлечений не было в тропическом лесу. И кстати, курили они по-другому – через нос. Разжигали из табака костер, вставляли в ноздри трубки и через них выдыхали дым. Хочешь попробовать? Вставим тебе два бычка в носяру, подпалим и посмотрим что получится. Может, тебе тоже понравится?

– Да пошел ты! – огрызнулся пацан и принялся искать сигарету в траве.

– Не стоит, – сказал Степанцов.

Он первый нашел сигарету и втоптал ее в землю. Козырь… Он уже где-то слышал эту кличку, вот только никак не мог припомнить, где и от кого. Что-то такое случилось, по всей видимости, не очень приятное, и это «что-то» было напрямую связано с прозвищем Козырь. Сергей медленно стянул капюшон с головы и вдруг увидел, как побледнел мальчишка. Его губы затряслись, глаза округлились.

Степанцов почувствовал напряжение в его движениях и интуитивно понял, что парень сейчас попытается дать деру. Сергей положил руку на худое плечо.

– Ты чего дрожишь?

Малец не отвечал.

– Ты меня знаешь? – спросил его Степанцов, рассчитывая на то, что слух о новой спортшколе наверняка уже разнесся по всему Красносибирску.

– Я тренер.

– Чего ты докопался? – внезапно взорвался пацан. – Нету у меня твоего фотоаппарата, нету! Понял? Потерял я его! Потерял!

Все стало на свои места. Теперь Сергей понимал, почему парень показался ему чем-то знакомым. И кличка Козырь сразу всплыла в памяти вместе с картинкой аэропорта и убегающего пацана.

– Так это был ты… Тогда все ясно. Где ты живешь? Пошли к родителям.

Парень снова начал вырываться, но Сергей не отпускал.

– Еще потрясти?

– Хватит! Что я тебе, груша, что ли?

Степанцов рассмеялся. Он вдруг представил себя со стороны: здоровый дядя, ростом за сто восемьдесят, трясет щуплого пацана.

– А как тебя зовут? По-настоящему? – не переставая смеяться, спросил он.

Мальчишка одернул куртку, отряхнулся и только после этого ответил:

Вадим, – с очень серьезным видом сказал он.

– Вот что, Вадим, – Сергей присел на корточки рядом с ним;, отряхнул его грязные джинсы и куртку. – Давай сразу обо всем договоримся. Я не собираюсь на тебя жаловаться. Про фотоаппарат тоже забудем. Я просто хочу поговорить с твоими родителями.