Текст книги "Тайна прикосновения"

Автор книги: Александр Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

Глава 8. ПАША КИСЕЛЁВА – ЛИНИЯ СУДЬБЫ (продолжение)

Этот сентябрьский день выдался на редкость тёплым. Это был один из благостных, тихих дней, когда солнца ровно столько, сколько необходимо, а в утреннем воздухе появился этот ни с чем несравнимый запах прелой листвы – первой предвестницы осени. В такой день Паша с чемоданом и маленьким Борей приехала из Алешков на станцию Народная. Привёз их на своём Зайчике старый знакомый Паши Зайцев. Пожелав «докторице» счастливого пути, Зайцев приложился к бутылочке и двинулся в обратный путь, а Паша села на лавку, смотрела, как Боря пытается шагать за голубями по начинающей опадать листве, и думала о том, что её ждёт в Воронеже…

Её не пугали трудности, но на душе было тревожно. Почему Ваня не приехал за ними? Она пыталась успокоить себя: конечно, он комсорг института и сильно занят, кто же его отпустит?

С сыном на одной руке и с чемоданом в другой, молодая женщина сходила с поезда на перрон в Воронеже. Она поставила чемодан и беспомощно оглядывалась: сводная сестра Аня должна была её встретить.

– Па-шу-ня! – знакомый голос приближался, и вскоре в толпе встречающих показался Анин чёрный берет.

Первым делом Аня ухватила Борю и принялась тормошить, целовать сонного мальчика. С ней пришла её подруга, худенькая, в вязаной кофточке, она скромно стояла в сторонке, разглядывая Пашу.

– Ну, всё! Сейчас на автобус, три остановки – и мы дома!

– Аня! Я тебя очень прошу! Забери Борю, а я поеду в СХИ, к Ване. Приедем с ним вместе, накрывай стол. Продукты – в чемодане.

– А ты уверена, что он в институте?

– Да где ж ему быть сейчас? Вот будет ему сюрприз!

– А может, лучше позвонить, чтобы он приехал?

– Нет, Анечка, хочу увидеть, где он учится, потом у меня времени не будет, а институт от вокзала недалеко, я узнавала, отсюда трамвай идёт.

Паша предвкушала встречу, ей не терпелось увидеть Ивана. В это лето он не приехал в Алешки, да и письма стали приходить всё реже, в них было много шуток по поводу её планов учиться в Воронеже, он уговаривал её пожить с родителями, не советовал поступать в институт: мол, одного диплома им хватит на двоих. Ваня теперь был комсоргом института и летом учился на каких-то партийных курсах. Аня по Пашиной просьбе нашла для них комнату на улице Карла Маркса, и теперь они наконец-то заживут вместе, одной семьёй. Что ж делать, надо было платить за квартиру, и, поступив в Медицинский институт на дневное отделение, она попросила перевести её на вечернее. С работой ей тоже помогла Аня, теперь они сёстры ещё и медицинские, будут работать в одной больнице.

Паша села в трамвае у окошка, и «двойка», издавая металлический скрежет, повезла её на самую окраину города. СХИ – конечная остановка среди лесопосадок, как рассказывал ей Ваня. Она была в Воронеже всего два раза, когда училась в Усмани, и ей по душе была городская жизнь: множество народа, тенистые парки и скверы. Теперь она будет водить Борю в круглосуточные ясли, а в выходные они втроём будут гулять в парке. Даже если Ваню после учёбы пошлют куда– нибудь работать, она сможет закончить институт заочно. Интересно, получил ли он её последнее письмо, где она писала ему о своём поступлении?

Рельсы пошли на спуск, вагон, раскачиваясь из стороны в сторону, разогнался и набрал скорость. Слева остался стадион «Динамо», дома закончились, начались лесопосадки. Красивое место! Паша любила лес. Из-за деревьев показалось здание с белыми колоннами у входа. Трамвай сделал петлю и развернулся в обратном направлении.

Паша пошла по аллее к институту, но возле лавочек остановилась. К кому обратиться, у кого спросить? Скорее всего, у вахтёра есть список студентов третьего курса, а по фамилии можно отыскать и группу. Она присела на лавочку, чтобы перевести дух.

Из высоких дверей института выходили студенты, спускались по ступенькам, оживлённо переговариваясь. Среди них она узнала знакомую шевелюру. Неужели ей повезло? Это же Ваня! Паша порывисто привстала со скамейки, но что– то заставило её замереть: в то время как шумная ватага двинулась к остановке трамвая, Ваня остановился, разговаривая со стройной блондинкой. Вот они пошли вместе с ней в боковую пустынную алею, и теперь Паша уже видела только их спины. Ваня обнял блондинку, поцеловал, и они продолжали стоять среди лип, обнявшись.

Минутное оцепенение прошло, и Паша бросилась бежать в противоположную сторону от аллеи. Она бежала через какой-то кустарник, по тропинке, пока не оказалась в лесу. Здесь она упала на начинавшую желтеть траву, прижалась к ней лицом: её тело сотрясалось в конвульсиях, рыдая, она хваталась за траву пальцами, и уже в её ладонях стало полно этой травы вместе с корнями, перемешанной с жёлтыми листьями.

* * *

– Пашуня, ну сколько можно ждать! – крикнула Анна, услышав, что дверь открывается. – Где можно. – продолжила она, но осеклась, увидев лицо сестры. – Что случилось? Где Ваня?

– Вани больше нет. Для меня.

– Да рассказывай, не томи!

– Рассказывать ничего не буду. Просто тебе надо привыкнуть, что я теперь одна. Мы с Борей – одни. Незачем нам снимать две комнаты. Если согласна, будем жить вместе.

– Да как же я могу не согласиться? Учись, Пашуня, ты у нас способная! А Борьку поднимем вдвоём.

Паша присела на стул и посмотрела на сына. Он, чему-то улыбаясь, мирно спал на небольшом диване. Анна подошла к сестре, обняла её за плечи.

– Ну, давай кушать! Смотри, как я расстаралась!

Действительно, на столе стояли огурчики, помидоры, жареная картошка и рыбные консервы. Посреди всего возвышалась бутылка вина.

Паша пустыми глазами осмотрела стол, прошла к кровати и свалилась на неё.

– Да не переживай ты, Пашуня! Вот посмотри на меня: замужем не была и не собираюсь, хоть и старше тебя. Все мужики – кобели!

Паша, казалось, ничего не слышала, думала о чём-то своём, её глаза остановились на следах отвалившейся штукатурки на высоком потолке.

– Аня! Подойди ко мне! – неожиданно потребовала Паша. Она села на кровати, и когда сестра подошла к ней, взяла её руки в свои, пристально посмотрела в её глаза. Эти родные тёмные глаза, эти милые черты лица она помнит с детских лет. Добрая душа! Сестра, как и её покойная мама, всегда жила для своих близких.

– Анечка! Послушай! Поклянись мне, что если меня не будет, ты позаботишься о моём Бореньке, не оставишь его!

– Что ты, бог с тобой. Что ты говоришь такое? Это чего ты надумала?

– Ничего я не надумала! Ты можешь без всяких вопросов поклясться мне в том, что ты всю свою жизнь, даже когда у тебя появятся свои дети, будешь заботиться о Борьке?

– Хорошо: клянусь тебе!

* * *

Анна всерьёз опасалась за сестру. Та замкнулась в себе, ни с кем не общалась. Всё её время занимали работа и учёба. И самое главное: Паша перестала улыбаться. Казалось, она повзрослела разом на десяток лет и смотрела на сверстниц из больницы снисходительно. Первое время после разговора, когда она потребовала обещания позаботиться о Боре, Аня даже пыталась следить за Пашей – несколько раз возвращалась с работы в неурочный час, возомнив, что Паша хочет наложить на себя руки. И хотя родными сёстры были только наполовину, теперь они стали настоящей семьёй, где было всё распределено поровну. Кто ведёт Борю в ясли, а кто забирает его, зависело от графика дежурств в больнице. Готовили еду тоже по очереди.

Незаметно подошёл новый, сорок первый год. Улица Карла Маркса украсилась огнями, витрины магазинов призывно светились в вечернем городе, окутанном снегопадом.

В последний день года Паша решила после работы зайти в обувной магазин. Неделю назад они с Аней примеряли здесь тёплые полусапожки, им понравилась одна и та же модель, но тогда не было денег. Предвкушая восторг Ани, Паша выходила из магазина с коробкой. Снег пушистым покрывалом ложился под ноги, Паша подставляла лицо навстречу снежинкам: в магазине было жарко в зимнем пальто, и она расстегнулась, развязав на шее концы пухового платка, связанного когда-то мамой. Идти было недалеко. Всего квартал, затем в арку двора, где стоял старый, кирпичный двухэтажный дом с квартирами-многосемейками.

Повернув в арку, Паша неожиданно поскользнулась: старые ботинки поехали по свежему снегу, и она упала, стараясь поднять вверх авоську, где были продукты и бутылки с молоком.

Откуда-то сбоку возник большой усатый дядька с метлой. Поверх фартука, который носили дворники, висел металлический жетон. Он подхватил Пашу под плечи, помог подняться.

– Так, час недолог, и в больницу можно попасть! – пробасил дворник, разглядывая раскрасневшееся лицо девушки.

– Я только что из больницы, дядечка! Спасибо… С наступающим Новым годом Вас!

Паше почему-то стало весело, и она впервые за несколько месяцев рассмеялась: бутылки с молоком, слава богу, остались целы.

Паша не стала звонить, своим ключом открыла высокую дверь, протиснулась в прихожую. Из кухни доносились запахи чего-то вкусного. Да, ведь Аня грозилась зажарить курицу, испечь яблочный пирог. Сёстрам повезло: Паша сменилась с дежурства, а Аня заступала завтра вечером. Новый год они встретят вместе!

Аню она застала возле ёлки – та вешала шары на ветки, а Борька, как зачарованный, смотрел на яркие блики от блестящей мишуры. Один из пациентов принёс Ане в подарок громадного Деда Мороза, величиной с Борьку. Он стоял на подставке рядом с ёлкой, на нём была богатая белая шуба с блёстками, красным кушаком, красная шапка венчала голову, а борода закрывала всю грудь.

– С Новым годом, дорогие мои! А я что-то вам принесла! – возвестила Паша с порога и опустила свои сумки на диван.

Сын повернул глазёнки в сторону матери, и она увидела в них счастливое, детское, уже осмысленное удивление. Для ребёнка всё было впервые: и Новый год, и красивые шары, и конфеты, и этот Дед Мороз.

Борька не отличался особой подвижностью, он мог подолгу что-то разглядывать, и его всегда тянуло к новым, ещё незнакомым предметам, которые он внимательно обозревал, затем пытался проникнуть внутрь, что заканчивалось плачевно для предмета, а иногда и для Борьки. Иван как-то сказал о нём: «Очарованная душа!» На редкость спокойный мальчик в свои неполных три года имел уж больно осмысленный взгляд.

Паша вручила ему подарок: коробку с цветными кубиками. Она обняла сына, поцеловала его, потом подошла к Ане.

– Сестрёнка, это тебе! – она протянула коробку, и Аня ахнула, прикрыв рот ладонью. Кожаные чёрные полусапожки с пряжкой на боку были немедленно извлечены из коробки и оказались на её ногах. Отбив на полу несколько тактов чечётки, Анна щёлкнула пальцами, присела под ёлкой и стала вытаскивать свой подарок.

– А теперь закрой глаза! – в руках она держала точно такую же коробку обувной фабрики «Скороход».

Сёстры расхохотались. Теперь уже обулась и Паша, и обе они со смехом принялись скакать вокруг стола.

В прихожей зазвонил звонок. Звонили два раза.

– Это к тебе, Аня?

– Нет, я никого не жду.

– Пойду гляну.

Паша вышла в прихожую. Что-то внутри её дрогнуло, она уже знала, кто за дверью. И не ошиблась. Иван стоял, отряхивая снег с длинного кожаного пальто с высоким воротником. Это пальто с тёплой подкладкой шил ему Пётр Агеевич при Паше.

– Можно войти?

Паша легонько кивнула и пошла в комнату.

– Аня, пойди встреть гостя. Пусть побудет с Борькой часик, а потом уходит. Я на кухню.

– Паш, а может, пусть посидит с нами? Ведь не чужой человек.

– Пусть посидит с вами и уходит! – почти выкрикнула Паша.

На кухне возле стола сидели две женщины без возраста и профессий (одна из них работала в подсобке продмага, другая уборщицей), обе в халатах, на головах бигуди. На столе бутылка водки, в тарелках холодец.

– С праздником вас, соседки!

Женщины мгновенно оживились, их глаза переключились на новый объект, появившийся на кухне, и они наперебой стали отвечать на поздравление, прощупывая посоловевшими глазами молодую маму. Если и бывают антиподы в природе, то не всегда они собираются за одним столом вместе.

Мария – небольшого роста, дородная, со вторым подбородком, в вечно расстёгнутом на животе, заплатанном халате, её голос, не умолкая, грохотал в коридорном пространстве. Однажды Паша вышла из комнаты, чтобы поинтересоваться, кого распекает трубный глас Марии. Соседка оказалась в кухне одна и ругалась вслух на каких-то известных только ей обидчиков.

Полина – худая, высокая особа с острыми бегающими глазами, казалось, всегда озабочена одной идеей: как восстановить справедливую ясность во всём, что касалось её окружения. Она непрестанно курила папиросы, и Паше приходилось терпеть этот табачный смрад.

– Ктой-то к нам пожаловал прям под Новый год, Пашуня? – спросила Полина.

– Да кто ж ещё, поди, этот паршивец. – начала отвечать за Пашу Мария.

– Ну, вот что, соседки, разберитесь сначала со своими паршивцами, если они у вас есть! – решительно оборвала женщин Паша. – А я сама как-нибудь.

Паша подняла руку, чтобы достать спички с полки, и увидела в дверях Ивана. Он стоял в наглухо застёгнутом полувоенном френче с накладными карманами, широких галифе, белых войлочных бурках.

– Паша, можно тебя на минуточку?

В коридоре они остановились, и он положил ей руки на плечи:

– Ты можешь меня спокойно выслушать?

Паша резко отстранилась, открыла дверь в комнату.

– И слушать тут нечего! Ты пришёл к Боре? Вот с ним и разговаривай!

Боря возился с большим плюшевым медведем – новогодним подарком Ивана.

– Вы садитесь! Я на кухню! – бросила Анна и мгновенно испарилась.

Паша присела на стул, сложила ладони на коленях, смотрела на Ивана.

Лицо его похудело, осунулось, складка на переносице обозначилась резче, глаза горели лихорадочным блеском.

– Паша, пойми, всё это было несерьёзно.

– А, понятно! Стакан воды!

– Какой стакан? Ты о чём?

– Я о теории. Разве ты не знаешь такую? Странно! А ещё комсорг института! Её придумала Коллонтай.

Паша ещё раз глянула Ивану в глаза, и ей стало его жалко. Может, он действительно один? Всё так же кашляет, к врачу, скорее всего, так и не сходил. Оттого и такой худой. Наверное, там, в институте, тоже поёт песни, но уже с другими. Но как же? Как могли эти губы целовать кого-то, как эти руки могли обнимать другую? После всего, что между ними было?!

– Ваня! Ты забери шампанское и конфеты. Может, угостишь своих студенток. Спасибо, что зашёл, что Борьку не забываешь. Я провожу тебя.

* * *

В марте Паша обнаружила в почтовом ящике повестку из военкомата на своё имя, подписанную военкомом. Оказывается, такие повестки получили и многие её сокурсницы. В областном военкомате девушек собрали в учебном классе химической защиты. Военком, лысый полный мужчина лет пятидесяти, был краток:

– В настоящее время медицинский работник должен быть способен оказывать помощь не только в мирных условиях, но и в условиях войны. С этой целью мы организуем трёхмесячные военные сборы, где в боевых частях вам предстоит пройти стажировку. Мы специально отобрали студенток, имеющих за плечами опыт практической работы. За теми, кто работает, сохранится среднемесячный оклад, студентки автоматически переводятся на следующий курс, с последующей сдачей экзаменов в течение учебного года. Среди вас есть мамы, но если ваши дети достигли трёх лет и есть возможность присмотреть за ними родителям – надо проявить патриотические чувства. Кто не сможет участвовать в сборах именно по этим причинам, просьба написать заявление тут же.

Девушки расходились, но некоторые остались писать заявления. Паша задумалась. Она могла отказаться.

– Товарищ военком! А можно подумать до завтра?

– Как фамилия?

– Киселёва.

– Хорошо. Если завтра не будет заявления, будем Вас призывать.

Аня сегодня была в больнице, и Паша поехала к ней. По дороге, в трамвае, мысли одна за другой приходили ей в голову: возможно, эти сборы и есть выход из того, что делало её жизнь невыносимой? Ей надо забыть Ивана, а он часто приходит к Боре… Одно время она собиралась уехать в Карачан и устроиться на работу на своей родине. Бросить учёбу? Ни за что! К тому же сложилась невыносимая обстановка в больнице. Она прошла специальные курсы хирургических сестёр и теперь ассистировала лучшим хирургам клиники. Всё шло хорошо, пока у неё не испортились отношения с новым ведущим хирургом. Паша стала замечать, что он оказывает ей всяческие знаки внимания, что его улыбки и намёки носят вполне определённый характер. Может, она и нашла бы в себе силы отшутиться, уйти от неуклюжих ухаживаний несимпатичного ей человека, но в это время боль, нанесённая Ваней, была настолько сильна, что все мужчины казались ей не иначе, как павианами. Однажды она резко ответила на заигрывания холостяка-хирурга, и в сестринских кулуарах её стали называть «гордячкой», зазнайкой. Незаметно её оттеснили на второстепенные роли, и ей было обидно, что её лучшие качества стали никому не нужны только потому, что она вела себя не так, как нужно. Значит, то, что она знает и умеет, не имеет никакого значения?

Она вспоминала профессора Нэйтса, который обнаружил в ней способности, его тёплое отцовское отношение к учащимся. При поступлении она просмотрела фамилии всех преподавателей института, но фамилии Нэйтса так и не нашла. Потом она встретит сокурсницу по училищу, и та сообщит ей, что профессор оказался «врагом народа», что его забрали «соответствующие органы» и никто не знает, где он. Мысли о преподавателе часто приходили к ней, и в памяти оживал образ умного, проницательного человека и его слова: «Учитесь, Киселёва! Из Вас получится великолепный врач!» Именно эти запавшие в душу слова не дали ей уехать в Карачан, помогли найти в себе силы учиться дальше. Только сейчас она сильно устала. Ей необходима передышка, поэтому трёхмесячные сборы – спасительная возможность. Ваня стал приходить всё чаще. А как она могла ему отказать видеть сына? Ведь это их сын. А тут ещё Аня: «Пашуня, прости его. Может, ошибся человек. Ведь парень-то какой! Глаза добрые. Хитрости в нём – никакой!»

Паша разыскала Аню в сестринской и тут же потащила её на улицу: «Тут не дадут поговорить!» Аня накинула пальто, и они вышли через служебный выход во двор. Пятачки уже подсохшего на солнце асфальта окружал плотный мартовский снег, от высоких старых берёз доносилось карканье ворон: какое-то особенное, свойственное только весне. Наверное, поэтому уборщик в белом халате, опираясь на лопату, засмотрелся на кроны деревьев и зацепившиеся за них облака.

– Анька, меня призывают на сборы, на три месяца, в военную часть. Я могу отказаться, из-за Бори. Но мне нужны эти сборы! Понимаешь?

– Не понимаю.

– В мае Иван уедет на преддипломную практику, и мы не будем видеться полгода! Это то, что мне нужно. Иначе я не выдержу! Он стал ходить к нам каждую неделю.

– Ты опять за своё, Паша! Может, ты одумаешься? Боже праведный! Борису нужен отец!

– А ты обо мне подумала? А кем я тогда буду при муже? Аня, помоги мне забыть о нём!

– И как же?

– Побудь с Борей три месяца. В конце июня я вернусь, и мы снова заживём, как жили. А работу найду в другой больнице.

– Что ты за человек упрямый, Пашуня! Ведь любишь, разве от себя сбежишь?

– Ань, ты мой самый лучший человечек. Что же ты понять меня не хочешь?

– Ай, ладно! Делай как знаешь. Мне не трудно побыть с Борькой!

– Только пообещай, что будешь приезжать с Борькой на выходные! А Ивану – ни слова о том, где я. Призвали – и всё тут!

– Чудная! А то он сам тебя не найдёт!

Глава 9. МАРСОВО ПОЛЕ

– Эту лабораторию я назвал по имени древнеримского бога войны Марса. Здесь человек занят серьёзным делом: изощрённо уничтожает себе подобных и изобретает новые орудия уничтожения. Территория огромна по размерам, поэтому нам предстоит подняться на вершину этой башни, чтобы вы могли сверху обозревать поля сражений и проследить эволюцию войн.

Создатель вместе со своими спутниками стоял перед входом в небоскрёб цилиндрической формы. Его верх имел вид шляпы, эта «шляпа» медленно поворачивалась вокруг оси. Здание располагалось на самой высокой точке ландшафта, и даже отсюда открывались впечатляющие разнообразием картины лесов, предгорий, гор, полей и рек.

Долг, повинуясь чувству галантности, пропустил даму вперёд: Воля прошла вслед за стариком в бесшумно открывшиеся двери. Круглая прозрачная комната, обставленная по периметру мягкими креслами, оказалась лифтом. Началось плавное движение вверх, и сидящие в креслах могли наблюдать, как горизонт отодвигается всё дальше и дальше.

Ум размышлял о переменах, которые произошли в старике: раньше невозможно было представить то, что они сидят здесь, в святая святых вотчины Творца, и все они допущены к тому, о чём знают только по слухам. Теперь они не только слепые исполнители, но и персоны, допущенные к самым сокровенным тайнам и замыслам Великого Создателя. Кто знает, может быть, он носит в своей голове мысли о молодом преемнике?

– Я не случайно привёл вас сюда после лаборатории, где труд претерпевает своё становление. Это здание и всё, чем оно напичкано, создавалось теми, кто ещё вчера, по нашему времени, таскал вручную вагонетки с породой. Хочу, чтобы вы постигли непреложное: первое орудие труда, созданное человеком, стало и орудием убийства. Первая крепкая кость, способная разбить скорлупу ореха, и первый камень, раздробивший кость, чтобы достать мозг, были приспособлены крушить черепа противника в борьбе за охотничьи угодья и места проживания. Я дал хищнику Агрессию, чтобы он стал быстрым, изобретательным, способным создавать новшества ради своего выживания, выживания племени. Почему форме разумной жизни потребовалась упаковка хищника?

Долг поспешил с ответом, опередив остальных:

– Мясной белок, потребляемый хищником, наиболее продуктивный способ накопления и сохранения энергии. Кроме того, с помощью более качественного белка строится высшая деятельность мозга и нервной системы.

– Вы правы! Самое трогательное в человеке – это то, как он сам себя оценивает в настоящее время. Он не считает себя хищником! Забавно. За месяцы, которые проходят здесь, я вижу миллионы земных лет, в течение которых человек крушил черепа себе подобным, и вот за неделю нашего времени, равному десятку тысяч лет на Земле, человек посчитал себя разумным.

Побороть в себе хищника, став наиразумнейшим, ему ещё предстоит. А пока он хищное существо, склонное к мифотворчеству. Мифы возникают там, где нет знаний. Наряду с мифами о богах Олимпа, аде и рае самый распространённый миф на Земле в данное время о «добре и зле». Поделить людей на добрых и злых оказалось человечеству мало. Лучшие умы стали утверждать, что добро и зло существуют в чистом виде, что последние имеют вполне реальное обличье на арене борьбы этих противоположностей. Человек ещё не созрел, чтобы поставить себя за грань «добра и зла», он ещё не имеет возможности в полной мере исследовать себя и сказать себе: «Да, моя дорога от хищника к человеку всё ещё усыпана костями таких же, как и я!»

Совсем недавно мне предоставили информацию о молодом американском бойскауте, убившем полтора десятка мальчишек. Общество было шокировано, когда в руки полиции попался серийный убийца – лучший ученик и активист, сын преуспевающих родителей, в семье которого царила атмосфера доверия. Один из психологов, допущенных к следствию и анализу личности убийцы, принялся незамедлительно писать о нём книгу. Он назвал её: «Потребность убивать». В завершение длительных разговоров с заключённым автор книги задал ему вопрос: «Что бы ты делал, если бы тебя отпустили на свободу?» И получил ответ: «Стал бы снова убивать. Вы так ничего и не поняли! Я испытываю потребность убивать, она сильнее меня!»

Врачи, обследовавшие убийцу, единогласно пришли к выводу о том, что он психически вменяем, а интеллект имеет весьма высокий для юноши. Кроме всего прочего, тюремщики отмечали в нём выдержку, высокие волевые качества. Он спокойно принял смертный приговор и достойно встретил смерть.

Серийных убийц в новейшей истории человечества известны сотни, и найти объяснения этому феномену лучшие умы пока не в состоянии, хотя и стоят на пороге открытия гена, отвечающего за потребность убивать. В скором времени человек научится выделять этот ген у зародыша и блокировать его дальнейшее развитие.

Меня можно упрекать в том, что я сделал войну законом жизни человека. Но ничто другое в полной мере не способствует высшему напряжению сил человека, движению к прогрессу. Кроме того, ещё не скоро человек научится самостоятельно регулировать численность своего вида. Во всяких грандиозных делах существуют издержки: узаконенная привычка убивать на войне становится потребностью убивать в мирной жизни; неодолимая потребность в любви на войне, где длительное время отсутствуют женщины, рождает однополую любовь: посей поступок – пожнёшь привычку, которая впоследствии закрепится на генетическом уровне. Но все эти издержки мало влияют на вектор всеобщего движения. А человек движется к тем пределам, когда его разум сравняется с разумом Величайшего Создателя, моего предшественника, когда человек станет сам вершить свои судьбы: обуздает в себе агрессию и научится регулировать численность народонаселения.

Итак, через несколько минут нам с вами предстоит побывать за гранью «добра и зла», увидеть воочию реконструкции самых громких битв на земле… Вам предстоит выбрать: Фермопилы, Бородино, Ватерлоо, поля первой и второй мировых войн. Реконструкция любого сражения сначала задаётся на компьютере в виде программы, затем осуществляется на тех ландшафтах, где битва происходила в действительности. Все люди, участники сражений, – продукт голографический. Я пригласил вас сюда не для того, чтобы устроить развлекательное шоу: каждая битва есть рубеж, после которого появляются новые виды вооружений, новые идеи в технологии, науке и медицине. Учитесь постигать то, что стоит за, казалось бы, бессмысленным взаимным истреблением прямоходящего, мыслящего существа.

Вернадский сравнивал мировые войны с «тектоническим сдвигом геологических пород» земной коры, и он был прав в своём человеческом даре предвиденья. В нём жило предчувствие великих перемен в биосфере Земли, он понимал, что последние войны станут рубежом, после которого человечество перейдёт в совсем иное качество…

Но всё же войны ещё надолго останутся единственным способом разрешения противоречий. Иначе я бы не пригласил вас сюда.