Текст книги "Огненная вьюга"

Автор книги: Александр Одинцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

– Видел, Александр Иосифович, «арийского гуся»? Пока все было хорошо: немецкие войска наступали на Москву, они спокойно сидели в тылах, грабили, убивали, были довольны жизнью и лихо кричали: «Хайль Гитлер!», «Великая Германия!», «Капут Москва!», «Человечество – это немецкая раса!..» А как только попали в трудное положение и приходится отвечать за свои злодеяния, становятся трусливыми, беспомощными, жалкими и готовы ради спасения своей шкуры пожертвовать всем, в том числе и Гитлером. Наглядный пример – Шмитке. Мразь какая!

– Да, комиссар… Их идеология держится лишь на силе. Ведь оболванивание немецкого народа, особенно фашистской военщины, привыкшей к безнаказанному захвату чужих земель, проводилось под гром барабанов и звуки фанфар. А получили в России по морде, кое-что стали понимать. Конечно, это только начало…

8. СЕРДЕЧНАЯ БОЛЬ

Чутким сном спали бойцы в доме лесника. Командир прикорнул за столом, уронив голову на сложенные руки. А комиссару не спалось, хотя устал он не меньше других. Уже в который раз будоражили его раздумья о Москве. Огнивцев хорошо помнил выступление А. С. Щербакова на собрании партийного актива Москвы 13 октября, в котором тот сообщал, что за истекшую неделю военное положение страны ухудшилось:

«Несмотря на ожесточенное сопротивление, нашим войскам приходится отступать… Бои приблизились к границам нашей области. Не будем закрывать глаза – над Москвой нависла угроза».

Комиссар читал, перечитывал и даже некоторые места из передовой статьи «Правды» от 20 октября записал себе в блокнот. В том числе и вот это, к примеру, тревожное, суровое, по-большевистски правдивое:

«Ценой любых усилий мы должны сорвать планы гитлеровцев. Против Москвы враг бросил большое количество мотомеханизированных частей, особенно танков…

В создавшейся сложной и тревожной обстановке мы должны соблюдать величайшую организованность, проявлять железную дисциплину и нерушимую сплоченность».

Передовая заканчивалась словами:

«Над Москвой нависла угроза. Отстоим родную Москву!»

Общаясь с командирами и политработниками различных рангов в политуправлении и штабе фронта до перехода в тыл врага, Огнивцев знал о положении дел под Москвой многое, но, разумеется, не все. Конечно же, он не мог да и не должен был знать, какими резервами располагают наши войска и противник, сколько брошено в бой за Москву, каков замысел сторон. Но он ощущал, видел, что битва идет грандиозная. Он узнает лишь позже из сообщения Советского Информбюро от 12 декабря о том, что только против правого фланга Западного фронта на Клинско-Солнечногорско-Дмитровском направлении были сосредоточены танковые группы генералов Гоота и Хюпнера в составе семи танковых, двух мотопехотных и трех пехотных дивизий.

И уже после войны станет известно, что после провала авантюристического замысла прорваться к Москве через Смоленск с ходу, руководство вермахта разработало план нового наступления на Москву, получивший кодовое название «Тайфун». Осуществление его возлагалось на группу армий «Центр», усиленную за счет переброски войск с других направлений.

Перед началом операции «Тайфун» в ночь на 2 октября во всех ротах группы армий «Центр» с помпой читали приказ Гитлера. В нем говорилось:

«Создана наконец предпосылка к последнему огромному удару, который еще до наступления зимы должен привести к уничтожению врага… Сегодня начинается последнее большое решающее сражение этого года!»

Солдаты и офицеры на радостях пили шнапс и с воодушевлением орали: «Хайль Гитлер! Зиг хайль!» Они считали, что падение Москвы – это конец войне и они, нагруженные богатыми трофеями, наконец-то после нескольких лет военных походов по Европе триумфально уедут домой, а потом многие вернутся в Россию владельцами крупных поместий и даровой рабочей силой порабощенных «унтерменшей» – недочеловеков.

Ликовало и высшее командование. Оно считало, что мощные и стремительные удары его подвижных соединений сокрушат оборону защитников Москвы и приведут к окончательному успеху немецко-фашистского оружия в этой войне. Но этого не произошло. Ни первый, ни второй этап «генерального» наступления успеха немцам не принесли. Дорого стоил врагу каждый метр, каждый шаг по Советской земле. Тысячи трупов захватчиков устилали поля брани. Сердитый ветер трепал полы их шинелей, мертвые волосы под расколотыми касками. Вьюга заметала тела. Через считанные минуты убитого уже закрывало белым саваном. Из-под него торчала разве что нога, рука или дуло карабина.

…Комиссар отыскал на карте Клин, Солнечногорск, Яхрому, Красную Поляну, Крюково. Там уже был враг, там уже звучала чужая лающая речь, по-разбойничьи хозяйничали захватчики. Враг вплотную подошел к столице. От деревни Катюшки, южнее Красной Поляны, до центра Москвы оставалось всего 27 километров.

А вот и не сдавшаяся врагу Тула – кузница советского оружия. Танковые дивизии Гудериана, получив отпор у ее стен, устремились в обход города на север к Кашире и Коломне. Замысел их был понятен. Глубоко обойти Москву с востока и взять ее в клещи. Как же дальше развернутся события? И об этом тогда не знал Огнивцев, но верил, что Москва устоит. Иначе просто быть не может!

Где-то на северо-востоке раздался тяжелый взрыв, за ним еще и еще. Дом вздрогнул, в горнице задребезжали стекла. Спавший на полу раненый солдат подхватился, поднял ухо шапки, прислушался:

– Не Москву ли взрывают? А?..

– Спите, – тихо, но внушительно сказал комиссар. – Не видать немцам Москвы как своих ушей. Это, скорее всего, взорвали что-то партизаны или работает наша авиация.

Солдат облегченно вздохнул, снова улегся, натянул на голову воротник десантной куртки.

Успокоил бойца комиссар, а у самого на сердце тяжко. «Крепок наш народ, сильна Красная Армия, но война есть война, всякое может случиться, – тревожно думалось ему. – А вдруг немцам удастся прорваться в столицу?»

Вспомнился пленный майор Шмитке, его наглое поведение в начале допроса и смертельный страх перед расплатой, готовность отвести от себя возмездие любой ценой, не считаясь ни с чем. «Вот так и каждый из них, – думал Огнивцев, – начинает прозревать, когда жареный петух в одно место клюнет». Крестьяне подмосковных деревень, где побывали разведчики старшего лейтенанта Васильева, рассказывали, что многие немецкие солдаты перед уходом на передовую были настроены пессимистически, некоторые из них плакали и открыто говорили: «Майн копф капут» (дескать, пропала моя голова). А один фельдфебель-связист сказал хозяину дома, что «нападение Германии на Советский Союз было ошибкой». Но еще далеко не все солдаты и тем более офицеры рейха думали так. Большинство из них, опьяненные успехами, оболваненные геббельсовской пропагандой, все еще верили в победу на восточном фронте. Им казалось: еще один рывок танковых дивизий генералов Гоота и Хюпнера и они будут на Красной площади.

…Снова вздрогнула, тяжело качнулась земля. Спавший у печки рядом с ранеными дед Ерофей поднял голову, перекрестился и что-то невнятно проговорил «о русском христолюбивом воинстве». Комиссар тяжело опустил туго сжатый кулак на карту:

– Врешь! Не пройдешь, гад! Осилим…

9. БЕССОННАЯ НОЧЬ ПОДПОЛКОВНИКА ИОФФЕ

Начальник артиллерийского склада подполковник Иоффе пребывал в весьма скверном настроении. Прошли почти сутки, как бесследно исчезли его заместитель майор Шмитке и ефрейтор – писарь склада. Пропали, как в воду канули. Что же могло случиться? Куда они запропастились?

Сидя в холодном кабинете бывшей средней школы села Румянцево, он беспрестанно звонил по телефону то в Волоколамск, то в Истру, но все безрезультатно. О пропавших ничего не известно.

Исчезновение майора в тылу событие не ординарное. Иоффе должен был немедленно доложить начальству об этом. Но он вначале медлил, попавшись, как мальчишка, на в общем-то нехитрую уловку тех, кто выкрал или убил его заместителя. Выглядело-то все вполне правдоподобно. Со Шмитке подобные истории случались. Было же еще летом, когда он несколько дней пропьянствовал с какими-то женщинами, мягко говоря, сомнительной репутации. Была надежда, что и сейчас произошло нечто подобное. Но прошло время и стало ясно: на этот раз дело гораздо серьезнее. Собственно, судьба Шмитке меньше всего беспокоила начальника склада. Свернул себе где-то шею и поделом. В последние недели он слишком много пил, занимался какими-то, наверняка нечистоплотными денежными операциями, проводил ночи за картами. Вот тебе и почтенный отец семейства! Черт бы его побрал… А вот как объяснить начальству, почему сразу же, как полагается, не доложил о его исчезновении? Голова кругом идет. И начальник первого отдела майор Геккер, которому было поручено заняться делом Шмитке, не спешит с докладом.

Раздался стук в дверь.

– Войдите.

Появился майор Геккер. Вытянулся в нацистском приветствии, звонко щелкнул каблуками. Его выправка, безукоризненная аккуратность, всегда импонировавшая Иоффе, сейчас вызвала у подполковника раздражение. Хотелось резко оборвать этого лощеного манекена, накричать на него. Сдерживая себя, Иоффе буркнул:

– Докладывайте.

– Особых новостей нет, господин подполковник. Но одно сообщение – обнадеживающее.

– И какое же? Не тяните, черт побери! – сорвался все же подполковник.

– Позавчера в компании наших офицеров, – заторопился майор, – после изрядной порции спиртного, Шмитке говорил о своем намерении съездить в военный госпиталь в Волоколамск, где якобы находится его тяжело раненный двоюродный брат. Но, мне кажется, что это лишь повод для поездки. В самом деле там его любовница – медицинская сестра. Может, он застрял у нее?

– Логично. Вполне возможно, – облегченно вздохнул Иоффе и легкая улыбка появилась на его губах. – Поезжайте немедленно в Волоколамск, найдите и привезите его немедленно. Об этом чрезвычайном происшествии я должен доложить шефу.

– Будет исполнено, господин подполковник!

Но Иоффе вновь охватили сомнения. «Можно допустить, что Шмитке уехал к любовнице в Волоколамск, – думалось начальнику склада. – Но куда же девался писарь склада? Почему лошадь пришла на хозяйственный двор без седоков? Почему в соломе осталась недопитая бутылка водки, валялись объедки? И наконец, как они могли остаться незамеченными в Румянцеве?..»

Кажется, последнюю мысль подполковник высказал вслух и Геккер заторопился успокоить шефа:

– Причин может быть много, возможны какие-то случайности. Главное же сейчас – найти Шмитке. А лошадь, ефрейтор… Это мелочи…

Начальник склада в прошлую ночь не сомкнул глаз. Он принял несколько таблеток снотворного, но заснуть так и не смог. Голова налилась чугуном, в висках стучало. И лишь сейчас, после доклада майора Геккера, у него несколько отлегло от сердца и он заснул на диване в своем кабинете. Ему снился сон: к нему под конвоем вводят Шмитке, он распекает его, майора, не стесняясь самых резких выражений, докладывает о случившемся по телефону шефу и материал на своего заместителя с мстительной радостью передает в военный трибунал. Но, увы, это был лишь сон, пробуждение от которого было тягостным и унылым.

В дверь постучали и в кабинет вошел взволнованный майор Геккер.

– Что удалось выяснить? – с надеждой спросил начальник склада.

– Господин подполковник, никаких следов посещения майором Шмитке военного госпиталя в Волоколамске не обнаружено.

– А может, что-нибудь известно о нем в военной комендатуре?

– Встречался я и с военным комендантом. Он категорически заявил, что в городе майор Шмитке не появлялся. Волоколамск – небольшой городишко и его приезд не остался бы незамеченным.

Начальник склада отпустил Геккера, бросился в мягкое кресло. Он пришел в ужас. Тяжелые мысли лезли ему в голову. Исчезновение майора, ефрейтора и слишком запоздалый доклад об этом погубят его. Прощай честолюбивые мечты о повышении по службе, новых наградах, наконец, об обещанном русском имении…

Его дальнейшие мысли на некоторое время были прерваны воспоминаниями о красивой и сытной жизни в отцовском имении в Баварии. Как-никак, он является отпрыском известных баронов с богатой родословной. Его отец, отставной полковник Гюнтер фон Иоффе, был видным членом национал-социалистической партии, обладателем солидного состояния. Молодой Иоффе получил прекрасное инженерное образование и при помощи отца был устроен на хорошую работу в ведомстве Лееба. Женился на красивой и богатой девушке – дочери отставного прусского генерала, растил трех сыновей. Жизнь его была безоблачной и счастливой. Ее прервала проклятая война с Россией, которая выбросила его из уютного особняка под Мюнхеном в этот мерзкий домишко в богом забытой дыре, сделала начальником артиллерийского склада – лакомого куска для партизан и особенно для десантников. Об опасности их появления предупреждали в штабе. Да, кажется, они сами о себе дали знать, похитив Шмитке. Этот ублюдок, конечно же, все им расскажет, спасая свою шкуру. Надо будет усилить охрану, хотя, возможно, диверсанты лишь мерещатся штабным хлыщам.

Угасал вьюжный зимний день. Начальник склада нервно прохаживался по кабинету, вытирая со лба холодный пот. Он несколько раз подходил к столику, где стояли телефонные аппараты, чтобы доложить о случившемся своему начальству, но все откладывал. Но рано или поздно он должен это сделать. Иначе хуже будет, хотя, кажется, хуже и некуда.

Доклад о случившемся в штабе 4-й танковой группы был воспринят весьма нервозно. Начальник службы артиллерийского вооружения был крайне возмущен не только отсутствием элементарного порядка на складе, но и личной недисциплинированностью самого Иоффе, который вовремя не доложил о случившемся, пытался скрыть это тяжелое происшествие, имеющее чрезвычайный характер.

Подполковник Иоффе попытался хоть что-то сказать начальнику в свое оправдание, но тот не дал ему вымолвить и слова. Металлическим голосом, чеканя слова, полковник заявил Иоффе, что он будет ходатайствовать перед генералом Хюпнером о его отстранении от занимаемой должности и строжайшем наказании. Трубка была зло брошена.

Иоффе закрыл глаза. Все кончено. Позор, который падет не только на него, но и на детей. О нем станет известно всем близким и дальним родственникам, сослуживцам. Его, по всей вероятности, снимут с должности, понизят в воинском звании и пошлют на передовую. Это в лучшем случае. А в худшем… в такое напряженное для рейха время можно ожидать всего, вплоть до разжалования в рядовые и направления в штрафную роту.

В самом скверном расположении духа начальник склада готовился ко сну. Но какой там к черту сон, когда в душе творится такое… Снова глотать таблетки, принимать микстуру. Но в последние дни они ему уже не помогали. А так хочется забыться и заснуть крепким сном! И фон Иоффе вытащил из чемодана тщательно упакованную заветную бутылку французского коньяка, которую решил распить с коллегами в Москве. «Надеюсь, это поможет», – размышлял он. И действительно, оглушив себя большой дозой спиртного, Иоффе заснул, но ненадолго. Проснулся с больной головой после тягостного сновидения. Разбудил его какой-то скрип и треск. Это ураганный ветер сорвал с одной из петель ставню и она с размаху била по стене комнаты, где спал подполковник, издавала режущий душу скрип сухого дерева, от которого бросило в холодный пот. Он вспомнил, что почти так же скрипел гроб с телом прежнего военного коменданта Волоколамска, погибшего при бомбежке, когда его опускали в могилу…

Иоффе вскочил с постели и по телефону приказал прибить ставню к раме окна. Скрип вскоре прекратился, но он в эту ночь больше не смог сомкнуть глаз.

…А жизнь на артиллерийском складе шла своим чередом. Несмотря на плохую погоду, к складу то и дело со свирепым ревом, торопясь, фыркая выхлопными трубами, подкатывали порожние лобастые грузовики. Водители делали вид, что они спешат поскорее загрузиться и уехать. В самом же деле возвращаться туда, где грохотал и клокотал бой, ой как не хотелось. Любая возможность задержаться тут, в тихом, пахнущем хвоей лесу, дымком топящихся вагончиков и землянок, использовалась ими в полной мере. Одни копались в моторах, словно устраняя какие-то неисправности, другие умышленно затягивали оформление документов на получение боеприпасов, пока гневные оклики офицеров склада не заставляли их нехотя выводить загруженные автомобили.

– Привет, Карл! – встретил окриком очередную машину ефрейтор у первого шлагбаума.

– Привет, Отто! – высунул голову из кабины водитель и остановил машину. – Ты не замерз тут?

– О, что ты? Сегодня мне тепло, как у Эльзы под периной!

– Кто же тебя утеплил?

– Русская старуха, которая любезно «подарила» мне свою шубу. А ты как? Нос не отморозил?

– Береги свой, а то Эльза разлюбит. Впрочем, она тебя и так за три года войны разлюбила. На что ей ты, провонявший бензином. Она сейчас с тыловым шуцманом развлекается…

– Катись к дьяволу! – выкрикнул ефрейтор. – Проезжай, живо!

Грузовик рванул с места и, пробежав метров двести, остановился у другого навеса. Теперь уже водитель приветствовал артснабженцев:

– Хайль Гитлер, доблестные тыловые крысы!

– Хайль, хайль, окопная вошь, – отвечали ему солдаты, работающие на складе, поеживаясь и пританцовывая от мороза. – Ты не из Москвы, счастливчик?

– Прямо из Кремля, – ответил водитель. – Там уже идет дележка, как это у них называется? – алмазного фонда. Загружайте меня быстрее, а то упущу свою долю.

– Не болтай. Лучше расскажи, как там в самом деле? Далеко еще до Москвы? – спросил пожилой солдат, обвязанный женским шерстяным платком.

– Подойди поближе.

Солдат подошел, высвободив из-под платка ухо:

– Говори. Ну!..

– Никто, приятель, Москву пока близко не видел и вряд ли увидит. Наступление, кажется, выдохлось. Топчемся на месте. А у вас что?

– Несколько дней тому назад привезли снаряды большого калибра для дальнобойных орудий. Завтра будем их грузить и отправлять куда-то поближе к Москве. Поговаривают – для обстрела Кремля.

…Гитлеровцы торопились. Не мешкали и разведчики капитана Шевченко.

10. ПЕРВЫЙ УДАР

…Чадит дымным огоньком самодельная лампа-гильза из малокалиберного зенитного снаряда, потрескивает в ней соль, насыпанная в бензин, тусклый свет выхватывает лица спящих лыжников. Давно бы пора прикорнуть и комиссару, но не спится. Вспомнил суровое волевое лицо генерала армии Жукова, отданный им приказ. Через несколько часов отряд приступит к его выполнению. Предстоит нападение на склады боеприпасов и бензохранилище. Как хочется, чтобы операция прошла без потерь! Однако их наверняка не избежать. Одни погибнут, другие получат ранения. Это неизбежно. Командир уже принял решение на бой. Взрыв склада боеприпасов возлагается на Алексеева, бензосклада – на Брандукова. Взвод старшего лейтенанта Васильева – в прикрытии.

Излагая свой замысел комиссару, Шевченко мечтательно сказал словами песни:

– Была бы только ночка, да ночка потемней. Она – наша союзница.

– Это верно – нужны темнота, метель и… быстрый отход на лыжах в леса.

Отодвинув на окне занавеску, комиссар прислушался – буран не унимался. Ночь была непроглядна.

В назначенное время прозвучала команда «Вперед». Командир отряда капитан Шевченко повел два взвода к складу боеприпасов, а комиссар с группой лейтенанта Брандукова отправлялся к хранилищу горючего.

…Вблизи проволочного забора склада боеприпасов осталось лишь прикрытие. Группа снятия часовых быстро преодолела проделанные в проволоке лазы. Следом за ней подрывники тащили на волокуше взрывчатку.

– Жаль, что нет подрывной машинки, – шепотом сокрушался сержант-подрывник. – А то бы подложили взрывчатку, спокойно отошли на безопасное удаление и будь здоров…

– На нет и суда нет, – едва слышно ответил заместитель командира взвода. – Зато у нас в достатке бикфордова шнура. Не жалей его, но тщательно маскируй. Подожжешь его по сигналу командира взвода.

– Понял, – кивнул сержант.

Ночь была как по заказу. Волком выла метель, потрескивал мороз. Группа снятия часовых, затаясь в сугробе, выжидала подходящей минуты. Она приближалась, кажется, целую вечность. Но вот наконец под ногами часовых почти одновременно заскрипели ступеньки лестниц наблюдательных вышек. Вот они спустились, зашагали вдоль проволоки. Топ, скрип, топ, скрип… Их маршруты изучены с точностью до шага. Один из них высокий, тонкий, как жердь, в легкой шинелишке, огромных ботах, топал ровно тридцать шагов, другой на четыре шага больше. И так каждый раз.

– Будем брать живьем? – спросил рядовой Волков, почти касаясь губами уха сержанта.

– На кой он нам сдался. Придет время – снимем из бесшумки. Меня беспокоит, что караул очень уж спокоен…

А караул и не помышлял о возможности нападения на склад в такую погоду. Да и вообще никто ни разу не сделал такой попытки с самого начала войны. Поэтому личный состав больше заботился о поддержании тепла в караульном помещении, чем об охране боеприпасов.

Начальником караула в тот день заступил фельдфебель Шнайдер. Раненный под Смоленском, он после излечения по состоянию здоровья был зачислен в тыловые части и в октябре назначен командиром взвода на склад. Службу он знал и любил. Многие его подчиненные – пожилые солдаты – до призыва в армию работали на военных предприятиях и имели «бронь» от военной службы. Однако перед битвой за Москву их призвали в тыловые части вермахта. Военное дело они знали слабо и не отличались рвением в солдатской службе. Но Шнайдер умел с ними ладить, находить общий язык. Поэтому дела у него обстояли на редкость благополучно. Его взвод отличался опрятностью и отменной дисциплинированностью. Начальник 1-го отдела майор Геккер обещал ему: если в его подразделении будет и впредь поддерживаться такой же порядок, то представит его к награде и к отпуску с поездкой на родину. А самое главное, Шнайдер чувствовал себя в безопасности, находясь в тыловых частях, надеялся, что доживет до близкой победы рейха и получит достойное вознаграждение за пролитую на фронте кровь и образцовую службу на важном объекте… Но кто знает, чем все это кончится…

В караульном помещении было жарко. Поужинав и напившись чаю, солдаты предавались блаженному ничегонеделанию, особенно приятному, когда еще смена не скоро. Завязавшийся разговор, конечно же, шел о битве за Москву.

– Камрады! – со значением сказал один из солдат. – Я слышал, что уже назначен день парада наших войск в Москве.

– И ты получил на него приглашение, Курт? – спросил кто-то. – Теперь я понял, почему ты так усердно гладил сегодня свой мундир…

По караульному помещению покатился веселый хохот.

– Я серьезно говорю, – настаивал солдат.

– Чтобы устраивать парады, надо, как минимум, взять Москву, – хмуро заметил рыжий ефрейтор с нашивками за тяжелое ранение.

– А вы что, не верите в силу нашей армии, в гений фюрера? – вкрадчиво спросил начавший разговор.

– Не стоит вдаваться в высокую политику, – примирительно сказал рыжий. – Лучше подумайте, как нам быть с подарками к рождеству нашим женам. Я-то надеялся…

– Придется повременить с подарками, Вилли, – раздался чей-то голос с верхних нар. – Подумай лучше, как бы в этой суматохе не потерять штаны и не отморозить свое хозяйство. А то и подарки не помогут твоей Магде.

– Заткнись, недоносок, – заорал в ответ рыжий, узнав по голосу говорившего. – Меня-то Магда ждет, а твоя Герта давно уж спит со штурмбанфюрером. Об этом весь город говорит, мне писали…

Беседа начала принимать опасный характер и трудно сказать, чем бы она закончилась, если бы не вмешался начальник караула. Услышав последние слова, он выскочил из своей комнаты:

– Прекратить болтовню! Захотели в штрафной батальон? Или в гестапо?

Разговоры прекратились. Начальник караула с тяжелыми мыслями вернулся в свою комнату и грузно уселся на стул: «О боже! Что же это? Есть неверящие в наш успех! И этот проклятый мороз. О, дай мне силы пережить этот проклятый поход!»

А «походу» фельдфебеля приближался конец. Караульное помещение уже было в кольце бойцов старшего лейтенанта Алексеева. Сержант Латенков уже перерезал телефонные провода и караул онемел. Бойцы поползли к мерно вышагивающим часовым. Одного из них удалось снять чисто. Второй же, получив смертельный удар ножом, успел испустить душераздирающий крик и нажать на спуск карабина. Гулко хлопнул выстрел.

– На нас напали! К оружию! – заорал во всю глотку начальник караула и, схватив автомат, в расстегнутом мундире выскочил на крыльцо. Автомат его выбросил сноп огня, но тут же выпал из рук. Очередь, пущенная одним из разведчиков, наповал сразила фельдфебеля. В караульном помещении брызнули стекла. Туда полетели ручные гранаты. Их взрывы были беспощадны. В живых оказался только один из охранников. Его нашли тяжело раненным под нарами. Что-то непонятное забормотал он, увидев над собой лица русских солдат. Разведчики разобрали лишь несколько слов: «Парад капут», «Гитлер капут», «Аллес капут»… И тут же он затих насовсем.

В небо взметнулись две зеленые ракеты. Увидев их, капитан Шевченко распорядился:

– Взрывчатку поближе к хранилищам, и прежде всего к тому, где боеприпасы крупного калибра. В темпе давай, в темпе, ребята!

– Готово, – через считанные минуты доложил командир взвода.

– Порядок. Пали бикфордов шнур. Три красные ракеты в зенит. Отход!

Едва успели добраться до намеченного района сбора, как грянул взрыв огромной силы. В небо взвились гигантские снопы огня. Земля тяжело вздрогнула, затряслась, как в ознобе. Снег забагровел, словно покрывшись кровью.

– Вот это рвануло! – восторженно крикнул кто-то. – Наверное, сам фюрер вздрогнул в Берлине.

– Не иначе. И Геббельс, мабуть, выскочил на улицу в одних подштанниках, – добавил другой боец.

– Геббельс далеко, а вот фон Бока прошибет слеза, – сказал капитан Шевченко. – Десять навесов на воздух взлетело и в каждом по нескольку штабелей высотой в три метра. Тысяч тридцать снарядов!

– Это вам наш рождественский подарок.

– Предрождественский, – поправил сержант Черный. – К рождеству мы успеем преподнести им еще кое-что.

Последней в район сбора подошла группа Алексеева. На двух волокушах доставили погибших, командир отряда склонился над ними.

– Кто это?

– Младший сержант Мисник и рядовой Клюев.

Командир и все бойцы сняли шапки.

– Еще потери есть?

– Легкое ранение у рядового Зюзина.

– Тогда в путь! Не отставать! Пункт сбора – дом лесника…