Текст книги "Былое и думы.(Предисловие В.Путинцева)"
Автор книги: Александр Герцен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 102 (всего у книги 116 страниц)
– Есть место в Андерматт?
– Вероятно, будет.
– В кабриолете?
– Может быть, вы заходите в половине одиннадцатого…
Я смотрю на часы – три без четверти… и я с чувством какого-то бешенства сажусь на лавочку перед кафе… Шум, крик, таскают чемоданы, водят лошадей, лошади стучат без нужды по камням, трактирные гарсоны завоевывают путешественников, дамы роются между саками… Щелк, щелк… – один дилижанс поскакал… щелк, щелк – другой поскакал за ним… Площадь пустеет, все разошлось… Жар смертельный, светло до безобразия, камни побледнели, собака легла было середь площади, но вдруг вскочила с негодованием и побежала в тень. Перед кафе сидит толстый хозяин в рубашке, он постоянно дремлет. Идет баба с рыбой. «Почем рыба?» – спрашивает с видом страшной злобы хозяин. Женщина говорит цену, – «Carogna», – кричит хозяин. – «Ladro», [1301]1301
Стерва… Разбойник (итал).
[Закрыть]– кричит женщина. – «Иди мимо, старая чертовка». – «Берешь, что ли, разбойник?» – «Ну, отдавай за три вентыфунт». – «Чтоб тебе умереть без исповеди!» Хозяин берет рыбу, женщина – деньги, и дружески расстаются. Все эти ругательства – одна принятая форма, вроде вежливостей, употребляемых нами.
Собака продолжает спать, хозяин отдал рыбу и опять дремлет, солнце печет, сидеть дольше невозможно. Иду в кафе, беру бумагу и начинаю писать, не зная вовсе, что напишу… Описание гор н пропастей, цветущих лугов и голых гранитов – все это есть в гиде… Лучше посплетничать. Сплетни – отдых разговора, его десерт, его соя, одни идеалисты и абстрактные люди не любят сплетней… Но о ком сплетничать?.. Разумеется, о предмете, самом близком нашему патриотическому сердцу, – о наших милых соотечественниках. Их везде много, особенно в хороших отелях. (407)
Узнавать русских все еще так же легко, как и прежде. Давно отмеченные зоологические признаки не совсем стерлись при сильном увеличении путешественников. Русские говорят громко там, где другие говорят тихо, и совсем не говорят там, где другие говорят громко. Они смеются вслух и рассказывают шепотом смешные вещи; они скоро знакомятся с гарсонами и туго – с соседями, они едят с ножа, военные похожи на немцев, но отличаются от них особенно дерзким затылком. с оригинальной щетинкой, дамы поражают костюмом на железных дорогах и пароходах так, как англичанки за table d'hote'oм [1302]1302
обеденным столом (франц.).
[Закрыть]и проч.
Тунское озеро сделалось цистерной, около которой насели наши туристы высшего полета. Fremden-Liste [1303]1303
Список приезжих (нем.).
[Закрыть]словно выписан из «Памятной книжки»: министры и тузы, генералы всех оружий и даже тайной полиции отмечены в нем. В садах отелей наслаждаются сановники, mit Weib und Kind, [1304]1304
сженами и детьми (нем.).
[Закрыть]природой и в их столовой – ее дарами. «Вы через Гемми или Гримзель?» – спрашивает англичанка англичанку. – «Вы в Jungfrau blick'e» или в «Виктории» остановились?» – спрашивает русская русскую. – «Вот и «Jungfrau!» – говорит англичанка. – «Вот и Рейтерн» (министр финансов), – говорит русская…
и все, что было в вагонах, высыпалось в залу ресторана и бросилось за стол, торопясь съесть обед в какие-нибудь двадцать минут, из которых дорожное начальство непременно украдет пять-шесть да еще прежде испугает аппетит страшным звонком и криком: «En voiture». [1306]1306
Занимайте места (франц.).
[Закрыть]
Взошла высокая барыня в темном и ее муж в светлом, с ними двое детей… Взошла с застенчивым, неловким видом бедно одетая девушка, у которой на руках были какие-то мешочки и баульчики. Она постояла… (408) потом пошла в угол и села – почти возле меня. Зоркий взгляд гарсона ее заметил; прореяв с тарелкой, на которой лежал кусок ростбифа, он спустился, как коршун, на бедную девушку и спросил ее: «Что она желает заказать?» – «Ничего», – отвечала она, и гарсон, которого кликал английский клержимэн, побежал к нему… Но через минуту он опять подлетел к ней и, махая салфеткой, спросил ее: «Что бишь вы заказали?»
Девушка что-то прошептала, покраснела и встала. Меня так и кольнуло. Мне захотелось предложить ей чего-нибудь, но я не смел.
Прежде чем я решился, черная дама повела черными глазами по зале и, увидя девушку, подозвала ее пальцем. Она подошла, дама указала ей на недоеденный детьми суп, и та, стоясередь ряда сидящих и удивленных путешественников, смущенная и потерянная, съела ложки две и поставила тарелку.
– Essieurs les voyageurs pour Ucinnungen, Onction et Tontuyx – en voiture! [1307]1307
Господа пассажиры на Uttingen, Mont-Sion и Tondu, занимайте места! (искаж. франц.).
[Закрыть]
Все бросились с ненужной поспешностью к вагонам. Молчать я не мог и сказал гарсону (не коршуну,
другому):
– Вы видели?
– Как же не видать – это русские.
Ill. ЗА АЛЬПАМИ…Архитектуральный, монументальный характер итальянских городов, рядом с их запущенностью, под конец надоедает. Современный человек в них не дома, а в неудобной ложе театра, на сцене которого поставлены величественные декорации.
Жизнь в них не уравновесилась, не проста и не удобна. Тон поднят, во всем декламация, и декламация итальянская (кто слыхал чтение Данта, тот знает ее). Во всем та натянутость, которая бывала в ходу у московских философов и немецких ученыххудожников; все с высшей точки, yom hohern Standpunkt. – Взвин(409)ченность эта исключает abandon, [1308]1308
непринужденность (франц.).
[Закрыть]вечно готова на отпор и проповедь с сентенциями. Хроническая восторженность утомляет, сердит.
Человеку не. всегда хочется удивляться, возвышаться душой, иметь тугенды, быть тронутым и носиться мыслью далеко в былом, а Италия не спускает с известного диапазона и беспрестанно напоминает, что ее улица не просто улица, а что она памятник, что по ее площадям не только надобно ходить, но должно их изучать.
Вместе с тем все особенно изящное и великое в Италии (а может, и везде) граничит с безумием и нелепостью – по крайней мере напоминает малолетство… Piazza Signoria, это детская флорентийского народа – дедушка Бонарроти и дядюшка Челлини надарили ему мраморных и бронзовых игрушек, а он их расставил зря на площади, где столько раз лилась кровь и решалась его судьба – без малейшего отношения к Давиду или Персею… Город в воде, так что по улицам могут гулять ерши и окуни… Город из каменных щелей, – так что надобно быть мокрицей иди ящерицей, чтоб ползать и бегать по узенькому дну, между утесами, составленными из дворцов… А тут Беловежская пуща из мрамора. Какая голова смела создать чертеж этого каменного леса, называемого Миланским собором, эту гору сталактитов? Какая голова имела дерзость привести в исполнение сон безумного зодчего… и кто дал деньги, огромные, невероятные деньги!
Люди только жертвуют на ненужное. Им всего дороже их фантастические цели. Дороже насущного хлеба, дороже своей корысти. В эгоизм надобно воспитаться так же, как в гуманность. А фантазия уносит без воепнтанья, увлекает без рассуждений. Века веры были веками чудес.
Город поновее, поменее исторический и декоративный – Турин.
– Так и обдает своей прозой.
– Да, а жить в нем. легче – именно потому, что он просто город, город не в собственное свое воспоминание, а для обыденной жизни, для настоящего, в нем улицы (419) не представляют археологического музея, не напоминают на каждом шагу memento mori, [1309]1309
помни о смерти (лат.).
[Закрыть]а взгляните на его работничье населенье, на их резкий, как альпийский воздух, вид – и вы увидите, что это кряж людей бодрее флорентийцев, венециан, а может, и постолчее генуэзцев.
Последних, впрочем, я не знаю. К ним присмотреться очень трудно, они все мелькают перед глазами, бегут, суетятся, снуют, торопятся. В переулках к морю народ кипит, но те, которые стоят, – не генуэзцы, это матросы всех морей и океанов, шкиперы, капитаны. – Звонок там, звонок тут – Partenza! – Partenzal [1310]1310
Отплытие! Отплытие! (итал).
[Закрыть]– и часть муравейника засуетилась – одни нагружают, другие разгружают.
Слишком по-немецки (нем).
[Закрыть]
…Три дня льет проливной дождь, выйти невозможно, работать не хочется-. В окне книжной лавки выставлена «Переписка Гейне», два тома. Вот спасенье, я взял их и принялся читать впредь до расчищения неба.
Много воды утекло с тех пор, как Гейне писал Мозеру, Иммерману и Варнгагену.
Странное дело – с 1848 года мы всё пятились да отступали, все бросали за борт да ежились, а кой-что сделалось, и все исподволь изменилось. Мы ближе к земле, мы ниже стоим, то есть тверже, плуг глубже врезывается, работа не так казиста, чернее – может, оттого, что это в самом деле работа. Дон-Кихоты реакции пропороли много наших воздушных шаров, дымные газы улетучились, аэростаты опустились, и мы не носимся больше, как дух божий, над водами с цевницей и пророческим песнопением, а цепляемся за деревья, крыши и за мать сыру-землю.
Где эти времена, когда «Юная Германия», в своем «прекрасном высоко», теоретическиосвобождала отечество и в сферах чистого разума и искусства покончи(411)вала с миром преданий и предрассудков? Гейне было противно на ярко освещенной морозной высоте, на которой величественно дремал под старость Гёте, грезя не совсем складные, но умные сны второй части «Фауста», однако и он ниже книжного магазина не опустился, это все еще академическая aula, [1312]1312
аудитория (лат.).
[Закрыть]литературные кружки, журнальные приходы с их сплетнями и дрязгами, с их книжными Шейлохами в виде Котты или Гофмана и Кампе, с их геттингенскими архиереями филологии и епископами юриспруденции в Галле или Бонне. Ни Гейне, ни его круг народа не знали, и народ их не знал. Ни скорбь, ни радость низменных полей не подымалась на эти вершины – для того, чтоб понять стон современных человеческих трясин, им надобно было переложить его на латинские нравы и через Гракхов и пролетариев добраться до их мысли.
Бакалавры мира сублимированного,они выходили иногда в жизнь, начиная, как Фауст, с полпивной и всегда, как он, с каким-нибудь духом школьного отрицанья, который им, как Фаусту, мешал своей рефлексией просто глядеть и видеть. Оттого-то они тотчас возвращались от живых источников к источникам историческим, тут они чувствовали себя больше дома. Занятия их, это особенно замечательно, не только не были делом.но и не были наукой,а, так сказать, ученостью и литературой пуще всего.
Гейне подчас бунтовал против архивного воздуха и аналитического наслаждения, хотел чего-то другого, а письма его – совершенно немецкие письма,того немецкого периода, на первой странице которого Беттина-дитя, а на последней Рахель-еврейка. Мы свежее дышим, встречая в его письмах страстные порывы юдаизма, тут Гейне в самом деле увлекающийся человек – но он тотчас стынет, холодеет к юдаизму и сердится на него за свою собственную, далеко не бескорыстную измену.
Революция 1830 и потом переезд Гейне в Париж сильно двинули его. «Der Pan ist gestorben!» [1313]1313
Пан умер! (нем.).
[Закрыть]– говорит он с восторгом и торопится туда —туда, куда и я некогда (412) торопился так болезненно страстно – в Париж; он хочет видеть «великий народ» и «седого Лафайета, разъезжающего на серой лошади». Но литература вскоре берет верх, наружно и внутренне письма наполняются литературными сплетнями, личностями впересыпочку с жалобами на судьбу, на здоровье, на нервы, на худое расположение духа, сквозь которого просвечивает безмерное, оскорбительное самолюбие. И тут же Гейне берет фальшивую ноту. Холодно вздутый риторический бонапартизм его становится так же противен, как брезгливый ужас гамбургского хорошо вымытого жида перед народными трибунами не в книгах, а на самом деле. Он не мог переварить, что рабочьи сходки не представлялись в чопорной обстановке кабинета и салона Варнгагена, «фарфорового» Варнгагена фон Энзе, как он его сам назвал.
Чистотой рук и отсутствием табачного запаха, впрочем, и ограничивается чувство его собственного достоинства. За это винить его трудно. Чувство это не немецкое, не еврейское и, по несчастию, тоже не русское.
Гейне кокетничает с прусским правительством, заискивает в нем через посла, через Варнгагена и ругает его. [1314]1314
Не то же ли делал и гений на содержаниипрусского короля) Его двуипостасность навлекла на него колкое слово. После 1848 король ганноверский, ультраконсерватор и феодал, приехал в Потсдам. На лестнице дворца его встретили разные придворные и Гумбольдт в ливрейном фраке. Злой король остановился и, улыбаясь, сказал ему: «Immer derselbe, immer Republikaner und immer im Vorzimmef des Palastes» (Bce тот же, всегда республиканец и всегда в прихожей дворца (нем.)). (Прим. А. И. Герцена.)
[Закрыть]Кокетничает с баварским королем и осыпает его сарказмами, больше чем кокетничает с «высокой» германской диетой и выкупает свое дрянное поведение перед ней едкими насмешками.
Все это не объясняет ли, отчего учено-революционная вспышка в Германии так быстро лопнула в 1848 году? Она тоже принадлежала литературе и исчезла, как ракета, пущенная в Крольгардене; она имела своих вождей-профессоров и своих генералов от филологии, она имела свой народ в ботфортах и беретах, народ-студентов, изменивших революционному делу, как только оно перешло из метафизической отваги и литературной удали на площадь. (413)
Кроме несколько забежавших или завлеченных работников, народ не шел за этими бледными фюрерами,они ему так и остались посторонними.
– Как вы можете выносить все обиды Бисмарка? – спросил я за год до войны у одного левого депутата из Берлина, в самое то время, когда граф набивал себе руку для того, чтоб повышибать зубы покрепче Грабова и K°.
– Мы все сделали, что могли innerhalb [1315]1315
в пределах (нем.).
[Закрыть]конституции.
– Ну, так вы бы, по примеру правительства, попробовали ausserhalb. [1316]1316
вне пределов (нем.).
[Закрыть]
– То есть что же? Сделать воззвание к народу, остановить платежи налогов?.. Это мечта… ни один человек не двинулся бы за нас,не поддержал бы нас… и мы дали бы новое торжество Бисмарку, свидетельствуя сами нашу слабость.
– Ну, так и я скажу, как ваш президент при всяком заушении: «Воскликните троекратно «Es lebe der Konig!» [1317]1317
Да здравствует король! (нем.).
[Закрыть]и разойдитесь с миром!»
…«Villa Adolphina… Адольфина?.. что бишь такое?.. Villa Adolphina, grands et petits appartements, jardin, vue sur la mer»… [1318]1318
Вилла Адольфана, большие и малые комнаты, сад, вид на море… (франц.).
[Закрыть]
Вхожу – все чисто, хорошо, деревья, цветы, английские дети на дворе, толстые, мягкие, румяные, которым от души желаю никогда не встречаться с антропофагами [1319]1319
людоедами (греч.).
[Закрыть]… Выходит старушка и, спросив о причине прихода, начинает разговор с того, что она не служанка,«а больше по дружбе», что M-me Adolphine поехала в больницу или в богадельню, в которой она патронесса. (414)
Потом ведет меня показывать «необыкновенно удобную квартиру», которая первый раз еще не занята во время сезона и которую сегодня утром приходили осматривать два американца и одна русская княгиня, в силу чего служащая «больше по дружбе» старушка искренно советовала мне не терять времени. Поблагодарив ее за такое внезапное сочувствие и предпочтение, я обратился к ней с вопросом:
– Sie sind eine Deutsche?
– Zu Diensten. Und der gnadige Herr?
– Ein Russe.
– Das freut mich zu sehr. Ich wohnte so lange, so lange in Petersburg. [1320]1320
Вы немка? – К вашим услугам. А милостивый господин? – Русский. – Очень, очень приятно. Я так долго, так долго жила в, Петербурге (нем.).
[Закрыть]Признаться сказать, такого города, кажется, нет, и не будет.
– Очень приятно слышать. Вы давно оставили Петербург?
– Да не вчера-таки, мы вот уж здесь живем, на худой конец, лет двадцать. Я с детства была подругой с madame Adolphine и потом никогда не хотела ее покинуть. Она мало хозяйством занимается, все у нее идет так, некому присмотреть. Когда meine Gonnerin [1321]1321
моя покровительница (нем.).
[Закрыть]купила этот маленький парадиз,она меня тотчас выписала из Брауншвейга…
– А где вы жили в Петербурге? – спросил я вдруг.
– О, мы жили в самой лучшей части города, где lauter Herrschaften und Generale [1322]1322
исключительно знатные господа и генералы (нем.).
[Закрыть]живут. Сколько раз я видела покойного государя, как он в коляске и в санях на одной лошади проезжал – so emst [1323]1323
так важно (нем.).
[Закрыть]… можно связать, настоящий потентат [1324]1324
властитель (от лат. potentan).
[Закрыть]был.
– Вы жили на Невском, на Морской?
– Да, то есть не совсем на Нефском, а тут возле, у Полицей-брюке.
«Довольно… довольно, как не знать», – думаю я и прошу старушку, чтоб она сказала, что я приду к самой M-me Adolphine переговорить о квартире. (415)
Я никогда не мог без особого умиления встречаться с развалинами давнишнего времени, с полуразрушенными памятниками – храма ли Весты, или другого бога, все равно… Старушка «по дружбе» пошла меня провожать через сад к воротам.
– Вот наш сосед, тоже долго жил в Петербурге… – она указала мне большой, кокетливо убранный дом, на этот раз с английской надписью: «Large and small appartement (furnished or unfurnished)». [1325]1325
Большие и малые комнаты (с мебелью и без мебели). (англ.).
[Закрыть]– Вы, верно, помните Флориани? Coiffeur de la cour [1326]1326
Придворный парикмахер (франц).
[Закрыть]был возле Мильонной – он имел одну неприятную историю… был преследован, чуть не попал в Сибирь… знаете, за излишнее снисхождение, тогда были такие строгости.
«Ну, – думаю, – она непременно произведет Флориани в мои «товарищи несчастья».
– Да, да, теперь я смушо вспоминаю эту историю, в ней были замешаны синодский обер-прокурор и другие богословы и гвардейцы.
– Вот он сам.
…Высохший, беззубый старичишка, в маленькой соломенной шляпе, морской или детской, с голубой лентой около тульи, в коротеньком светло-гороховом полупальто и в полосатых штанишках… вышел за ворота. Он поднял скупо сухие, безжизненные глаза и, пожевывая тонкими губами, кивнул головой старушке «по дружбе».
– Хотите, я его позову?
– Нет, покорно благодарю… я не по этой части —видите, бороду не брею… Прощайте. Да скажите, пожалуйста, ошибся я или нет: у monsieur Floriani красная ленточка?
– Да, да, – он очень много жертвовал!
– Прекрасное сердце.
В классические времена писатели любили сводить на том свете давно и недавно умерших затем, чтоб они покалякали о том и о сем. В наш реальный век всё на земле и даже часть того света на этом свете.Елисейские поля растянулись в Елисейские берега, Елисейские взморья и рассыпались там-сям по серным и теплым водам, у подножия гор на рамках озер, они продаются (416) акрами, обработываются под виноград… Часть умершего в треволненной жизни отправляет здесь первый курс переселения душ и гимназический класс Чистилища.
Всякий человек, проживший лет пятьдесят, схоронил целый мир, даже два – с его исчезновением он свыкся и привык к новым декорациям другого акта, вдруг имена и лица давно умершего времени являются чаще и чаще на его дороге, вызывая ряды теней и картин, где-то хранившихся на всякий случай, в бесконечных катакомбах памяти, заставляя то улыбнуться, то вздохнуть, иной раз чуть не расплакаться…
Желающим, как Фауст, повидаться «с матерями» и даже «с отцами», не нужно никаких Мефистофелей, достаточно взять билет на железной дороге и ехать к югу. С Канна и Грасса начиная, бродят греющиеся тени давно утекшего времени; прижатые к морю, они, покойно сгорбившись, ждут Харона и свой черед.
На пороге этой Citta, не то чтобы очень dolente, [1327]1327
Citta dolente – град скорбей (итал.).
[Закрыть]стоит привратником высокая, сгорбленная и величавая фигура лорда Брума. После долгой, честной и исполненной бесплодного труда жизни он всем существом и одной седой бровью ниже другой – выражает часть дантовской надписи: Voi ch'entrate, [1328]1328
Вы, что входите сюда (итал.).
[Закрыть] с мыслью домашними средствами поправить застарелое, историческое зло,lasciate ogni speranza. [1329]1329
оставьте всякую надежду (итал.).
[Закрыть]Старик Брум, лучший из ветхих деньми, – защитник несчастной королевы Каролины, друг Роберта Оуэна, современник Каннинга и Байрона, последний, ненаписанный том Маколея, поставил свою виллу между Грассом и Каином, и очень хорошо сделал. Кого было бы, как не его, поставить примиряющей вывеской в преддверии временного Чистилища, чтоб не отстращать живых?
Затем мы en plein [1330]1330
всецело (франц.).
[Закрыть]в мире умолкших теноров, потрясавших наши восьмнадцатилетние груди лет тридцатьтому назад, ножек, от которых таяло и замирало наше сердце вместе с сердцем целого партера, – ножек, оканчивающих теперь свою карьеру в стоптанных, (417) собственноручно вязанных из шерсти туфлях, пошлепывающих за горничной из бесцельной ревности и по хозяйству – из очень целеобразаой скупости…
…И все-то это с разными промежутками продолжается до самой Адриатики, до берегов Комского озера и даже некоторых немецких водяных пятен(Flecken)., Здесь viila Taglioni, там Palazzo Rubini, тут Campagna Fanny Elssner и других лиц…du preterit defini et du plus-que-parfait. [1331]1331
прошедшего и давно прошедшего (франц.).
[Закрыть]
Возле актеров, сошедших со сцены маленького театра, – актеры самых больших подмосток в мире, давно исключенные из афиш и забытые – они в тиши доживают век Цинциннатами и философами против воли, Рядом с артистами, некогда отлично представлявшими царей, встречаются цари, скверно разыгравшие свою роль. Цари эти захватили с собой, как индейские покойники, берущие на тот свет своих жен, двух-трех преданных министров, которые так усердно помогли им пасть и сами свалились с ними. В их числе есть венценосцы, освистанные при дебюте и все еще ожидающие, что публика придет к больше справедливой оценке и опять позовет их. Есть и такие, которым impresario исторического театра не позволил и дебютировать – мертворожденные, имеющие вчера,но не имеющие сегодня —их биография оканчивается до их появления на свет; астеки давно ниспровергнутого закона престолонаследия – они остаются шевелящимися памятниками угасших династий.
Далее идут генералы, знаменитые победами, одержанными над ними, тонкие дипломаты, погубившие свои страны, игроки, погубившие свое состояние, и сморщенные седые старухи, погубившие во время оно сердца этих дипломатов и этих игроков. Государственные фоссили, [1332]1332
ископаемые (от франц. fossile).
[Закрыть]все еще понюхивающие табак так, как его нюхали у Поццо-ди-Борго, лорда Абердина и князя Эстергази, вспоминают с «ископаемыми» красавицами времен M-me Recamier – залу Ливенши, юность Ла-блаша, дебюты Малибран и дивятся, что Патти смеет после этого петь… И в то же время люди зеленого сукна, прихрамывая и кряхтя, полурасшибленные пара(418)личом, полузатопленные водяной, толкуют с другими старушками одругих салонах и других знаменитостях, о смелых ставках, о графине Киселевой, о гомбургской и баденской рулетке, об игре покойного Сухозанета, о тех патриархальных временах, когда владетельные принцы немецких вод были в доле с содержателями игр и опасный, средневековый грабеж путешественников перекладывали на мирное поприще банка и rouge ou noir… [1333]1333
красного или черного – рулетки (франц.).
[Закрыть]
…И все это еще дышит, еще движется, кто не на ногах – в перамбулаторе, в коляске, укрытой мехом, кто опираясь вместо клюки на слугу, а иногда опираясь на клюку за неимением слуги. «Списки иностранцев» похожи на старинные адрес-календари, на клочья изорванных газет «времен наваринских и покорения Алжира».
Возле гаснущих звезд трех первых классов сохраняются другие кометы и светила, занимавшие собою, лет тридцать тому назад, праздное и жадное любопытство, по особому кровавому сладострастью, с которым люди следят за процессами, ведущими от трупов к гильотине и от кутей золота на каторгу. В их числе разные освобожденные от суда за «неимением доказательств» отравители, фальшивые монетчики, люди, кончившие курс нравственного лечения где-нибудь в центральной тюрьме или колониях, «контюмасы» [1334]1334
осуждение заочно (от франц. contumace).
[Закрыть]и проч.
Всего меньше встречаются в этих теплых чистилищах тени людей, всплывших середь революционных бурь и неудавшихся народных движений. Мрачные и озлобленные горцы якобинскихвершин предпочитают суровую бизу, угрюмые лакедемоняне – они скрываются за лондоясаими туманами…
