Текст книги "Сиреневая книга. Часть 1 (СИ)"
Автор книги: Александр Бондаренко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)
Глава 1
4 . О с оседях , одноклассниках и сослуживцах .
– Была у меня одна медсестра. Соседка по новому термитнику. Страшненькая, но с хорошей фигурой. Ноги у нее были красивые... правда, короткие. Хотя, в некоторых случаях, это только в плюс.
–Если сзади присоседиться? Так, Кот?
–Точно! Тогда сам себе местами напоминаешь палец в резиновой перчатке. Она мне мазок из простаты как раз, будучи в такой, и брала. После этого, я ее интуитивно побаивался, но в принципе доверял. Пока на Новый год они с подругой не вспомнили, как раньше по пьяни пускались во все тяжкие...
Медики еще называются – нажрались в хлам и, чтобы перед местными не отсвечивать поехали в соседний город за приключениями. К курсантам танкового. И так им эта групповуха понравилась, что гоняли туда еще несколько лет. Пока училище не разогнали. О-о, думаю, намек понял. Какая ж веселая у девчонок жизнь! И, наверное, мне с вами не по пути. Мало ли еще не разогнанных... заведений. Что-то я, хоть и не брезглив, но...не на помойке свой хрен нашел.
– Не ссы, в военных училищах тогда за здоровьем следили, – сказал Чапа, – а вот страшных и толстых вообще следует опасаться. У меня году в девяносто шестом был один... бегемотик. С параллельного класса. На вечере встречи нахлопались с товарищами по дортуарам до потери чувств, припозднились. Все приличные девки к тому времени, видать, давно разбежались. Остались...те, кто остались. Я даже такси не помнил. Три дня в синей яме. Ладно, хоть три, мог и на неделю... Меня уж чуть в розыск не объявили, никто ж ничего не видел, никто ничего не помнил. А я куклой валяюсь в частном секторе, в домике с печкой. На отшибе. Ни телефона, ни людей. Одни сугробы. Она одна жила. Голодная, хуле, уволокла меня как добычу в норку. Взяла, сука, заранее отгулы, и вперед.
Только очухаюсь, глаза открою, а она уже сосёт. На вторые сутки даже что-то начало получаться. А может раньше. У меня там все поперепуталось. День-ночь, сон-явь. Жрать нечего, хлеб да майонез, даже картошку, и то, только раз пожарила. Может от нищеты, может от жадности. А может и просто не хотела, чтоб я протрезвел – сбегу ведь. Говорю ей, мол, ты, мартышка, принеси водички, а она мне браги. И опять под одеяло лезет. С той поры ненавижу эти железные койки с сеткой до пола и стежёные тяжеленные одеяла. Как в гамаке. А потом на пол с ней ляжешь, а там сквозняки.
У нее ж реально подсвистывало на этой почве, как я понял. Посмотрит чего-то в какой-то книжке, потом ко мне лезет, давай, мол, так, а потом вот так.
Спрятала одежду, мол, в стирку, заблёвана вся, ходи в моем халате. Ага! Конечно! На третий день замотался в покрывало, пошел в уборную, мол, надоело в ведро ходить. Пуховик еле нашел в сарайке, под хламом. Замерз. Зато отошел немного.
Смех, конечно, но меня тогда на измену пробило – а вдруг она меня вообще уморит, а потом закопает нахрен, или собаке скормит. Удрал, не заходя в дом. На остановке уже нормально оделся.
–Ничего не подцепил? – спросил Бонда, – а то всякое бывает. Она ж явно не с танкового.
–Да нет, вроде...
–Так да? Или нет? Как то ты неоднозначно выражаешься. Или вроде – это "в роте"?
–В роте непорядок? Знаю я этот анекдот. Не могу ничего уверенно заявить – я тогда почти сразу уехал, так скажем, в командировку. А там простыл, сидел на антибиотиках, если что и было, так все одним фронтом смело. Но думаю – вряд ли. Она так-то скромная была. Хорошистка.
–Удовлетворительница, блин, – засмеялся Глобус,– ты, Чапа складно все рассказываешь, интересно. Скажи уж тогда, на спине-то у тебя с той командировочной простуды следы, или она тебя так когтями расцарапала?
–Ага, точняк, там прямо как чужой вырывался. Ничего не скажешь, а Чапа?
–Чужие здесь не ходят, – сплюнул Чапа, – только свои.Правда, ведь, Чечен?
– Отчепись, балаболка. – зло ответил Чечен, – Я все девяностые работал в Нижневартовске.Так что, в моем зиндане круче папоротника-орляка, никаких продуктов не водилось. И служил я... еще при Язове.
– Тут половина таких, Чечен, включая меня, – сказал Бонда, – так что угомонись. А про живность тема вечная. Вспомнилось кстати... Молодежь, аллё, прислушайтесь! Может не всем вам яйца оторвет, вдруг по жизни пригодится...
Шучу, шучу, что с лица-то взбледнули? У тебя, Гриня, вообще гарем будет, только успевай зарабатывать. Ладно, слушайте. У нас в армии на подсобном хозяйстве были два деревенских гнома. Со Свердловской области. Один конюх, другой – свинарь. В расположение только на выходные возвращались. Страшно переживая по своим свинкам и лошадкам. Еще бы, там снег квадратным делать не надо, и сечку на воде жрать незачем. И никто не орет, не обижает. А можно пить вкусную бражку, есть белый хлеб без нормы и регулярно пороть местных служащих СА – озабоченных чумазых удмурток неопределенного возраста. Которые тоже... мелкие и вонючие. Оттуда, с подсобного, нам и привезли в казарму... зверей. У конюха чуть ли трусы не шевелились. Весь керосин с летучих мышей ушел на профилактику. Я с дежурства вернулся, зашел в казарму – вонища. Бойцы бегают туда-сюда, ну это как раз нормально, только все какие-то... по-особенному возбужденные. В умывальнике раскорячившись, стоит голый солдат в одних тапках и выбривает себе пах.
Тогда-то я и узнал новости. Тут же поступило предложение пойти в кубрик третьего взвода, чтобы посмотреть на героев дня и их фауну. Я подумал – в армии тогда думать надо было демонстрируя процесс, то есть с паузой и соответствующими переживаниями на лице. Чтобы не прослыть несерьезным человеком. Подумал и отказался. Я был наслышан про прыгающих блох. А повадки лобковых вшей мне незнакомы. И сам я не настолько любопытен. Товарищи мои придерживались того же мнения. Еще мы решили не сдавать нижнее белье по субботам, а стирать самостоятельно. А то мало ли чьё потом достанется. А доверия прачечной мало. И гладили всё особенно тщательно. Раза на три. Брить тестикулы не стали – стремно. И на авось.
Ротный потешался на построениях. "Что, – говорит, – нашли себе бабушек? А если такая от счастья помрет, что ты делать будешь? Пять нарядов, каждому!" Нас бы убил, а с этих клоунов что взять. На них посмотришь, уже смешно. Представь – два Швейка, метр с кепкой каждый, рябые, рыхлые, пэша складками, шапка как у почтальона Печкина. Позор Советской Армии! Но ведь гусары!
Глава 1
5 . О жизни на болоте.
–А что ты от меня хочешь, я ведь, по сути, обычный человек? Откуда я могу все знать. Я и не стремился. Представь, что тебя просят рассказать, где ты был и что делал много-много лет назад. И что тогда творилось в мире. Примерно-то ты помнишь многое, что-то конечно и в деталях, но... Возможны пробелы. Я сижу у окна. Вспоминаю юность. Улыбнусь порою, порой отплюнусь.
Жизнь иногда была такая, что ... стоило навсегда забыть. Понять же, запомнить, чтобы сделать запоздалые выводы... не хотелось. Думалось – летим, как на сломанной карусели. На бешеной карусели – скорей бы все закончилось. Тогда уже можно будет выдохнуть и открыть глаза. Начать дышать и всматриваться.
Я могу рассказать только про то, что я видел, о чем слышал и ... что помню. Ну, могу еще немного приврать, хе-хе, уж больно у вас морды забавные. Сурьёзные такие!
Скажи вам, что будут звездолеты летать и мир во всем мире, вы тут же поверите, а расскажешь, как Союз развалился, про брат на брата... или про то, что жигули можно будет купить с одной зарплаты... так все...Сказочник! Ну и что? Чисто дети! Так что... можно я буду говорить то, что считаю нужным? Благодарствую. А вы уже сами делайте выводы.
Почему не стремился? Что "не стремился"? А, ну да, у вас же это приветствуется. Киножурнал "Хочу все знать"! Да, хотели. Всё знать, всё уметь. И образование у нас шло хорошее. Всеобъемлющее. Я сравнивал потом правильное образование с ёлкой. Школа, семья, книги, фильмы...короче правильная почва дала возможность вырастить крепкие корни, ствол, основные ветви. Дополнительное специальное образование – мелкие ветки и иголки. Согласно полученным профессиональным навыкам. У кого крона погуще, у кого пожиже. Но красивое дерево получается. Ровное. Игрушки и гирлянды каждый сам навесит. И таких – большинство. На окраинах и в гнилых местах, типа Москвы, поменьше. Там конечно покривее. А так – нормально. И есть чем гордиться, несмотря, как говорится, на!
А стало как? Слёзы! Что нормальное может вырасти из человека если почвы нормальной под ногами нет – а одно болото... из фекалий, гноя и крови. Видел же наши отстойные поля перед сливом канализации в речку? Я вчера туда чуть не забрел по старой памяти. Там потом, кстати, все осушили, участков напилили. Идиоты купили. Пытались строиться. Ничего хорошего не вышло – сваи уходили как иголки в вату.
Так вот, какая будет основа для нормального созревания? Если кругом топь, вонь и гниль, одна нечисть и цветет и пахнет. Только остановился в развитии, или не повезло – все, засосало... Кругом – дрянь!
И уже многие из тех, кто раньше вырос и окреп, подгнивать начали. А про молодую поросль и говорить нечего. Они и не видели, как можно жить. И не знали другой жизни. Ствол кривой тонкий, все ветки перепутаны. Но покажи им старые картинки – заскучают. Там же яркой болотной растительности нет. Все жестко, основательно, прямолинейно. Предсказуемо. Невесело, одним словом.
А ведь, следует признать, что в болоте флора и фауна будет побогаче, чем ... в нашем-вашем не самом, кстати, роскошном лесу. Там–то одних кровососущих сотни видов. И сухие участки присутствуют, и озёра. А клюква, какая! Знатная, я тебе скажу, клюква! Только вот жить на болоте опасней. Даже хищникам с амбициями.
И уже... не требуется видеть дальше своего квадратного метра. Нахрена, мол, мне еще и чужие миазмы. И дополнительный риск. Сиди на своей кочке и не квакай, авось не прилетят за тобой.
А жить-то везде хочется, хоть ты ёлка, хоть саксаул. Мимикрируешь, деформируешься, так и не заметишь, что ты уже и сам... наполовину мутант. Посмотришь незамутненным взглядом – шарахнешься.
Глава 1
6 . В коридоре.
Я Кашпировского не слушал, возможно, это меня отчего-то спасло. Мутная с ним была история. И очень уж своевременная. Народ ведь потом... словно с ума посходил. Как будто стержень вынули и мозги промыли. А какой народ-то был!
Нам уж точно было не до этого загадочного дядьки, собирающего страну у телевизора. Мы гуляли по пустынным улицам, в каждой квартире горел бело-голубой огонек телевизора. Окна многоэтажек синхронно мерцали. Тогда не было принято занавешивать окна. Самый тяжелый случай – это лёгкие тюлевые занавески. И балконы-лоджии тогда не стеклили. Возможно, это просто никому не приходило в голову.
Наши окна смотрели на центральную улицу и по праздникам на балконе мы должны были вывешивать флаг. В другие дни он в свернутом виде стоял в углу за высокой магнитолой. Выцвевший флаг из паршивого красноватого материала, типа сатина, вблизи резко контрастировал с известными мне по школе и армии роскошными знаменами. Но издали это было незаметно. В детстве приятели завидовали мне по этому поводу. Их квартиры располагались не в тех домах или не на тех этажах.
Мне же было по барабану, я больше гордился уникальным ярко-желтым полом и клееным пластиковым потолком. Родители в моем детстве часто колесили по стране и видели там всякое. Могли из столицы поездом привезти обои, а посылкой переправить ярко-белую гэдээровскую краску для окон. Тогда это не являлось дурдомом. О, блин, кому я это рассказываю! Забылся...
В то время я вернулся из армии, учился на втором курсе. Бывшим армейцам на два семестра гарантировали сорок рублей стипендии. При любой успеваемости. Это было разумно – отупели мы, как выяснилось, прилично. Интегралы не извлекались, на лекциях хотелось спать. Решением Верховного Совета СССР студентов брать в армию перестали, мы были одним из последних призывов. Несколько месяцев недослужили и демобилизовались не по приказу, а по горбачевскому спецпостановлению. Так что не было у меня ста дней до приказа.
Учиться на дневном отделении и сидеть целиком на шее у родителей стало стыдно, и я устроился ночным сторожем в поликлинику. Оформившись в отделе вневедомственной охраны за восемьдесят рублей в месяц. Плюсом шли вещевые бонусы – бушлат-фуфайка, прорезиненный зеленый брезентовый плащ до пят, искусственного меха зимняя шапка, трехпалые вохровские теплые рукавицы и кирзачи, несколько отличающиеся от армейских. Все добро я увез в деревню. Плащ сохранился еще почти на тридцать лет – валялся в багажнике машины. Пригождался на рыбалке и в качестве подстилки на пикниках. А дубленый тулуп мне не выдали – не положено тем, кто дежурит в помещении. Переводиться же на другой холодный пост, после столь недавней отдачи воинского долга, я посчитал глупым. Даже ради желтой дубленки.
Мой объект обладал большим количеством плюсов. Можно было готовиться к занятиям прямо на работе, можно было бессовестным образом спать, не утруждая себя регулярными обходами, можно было втихушку принимать гостей. А ведь тогда даже номер в гостинице было не снять. На фоне таких преимуществ минусы почти терялись.
Плохо было то, что П-образная двухэтажная поликлиника имела множество незакрывающихся снаружи дверей. А также наличествовал весьма тревожный неосвещаемый подвал, из которого порой доносились невнятные звуки. В начале смены я всегда проверял на месте ли навесные замки на обитых железом подвальных дверях, и только после этого вылезал через окно на улицу и обходил по периметру все здание. Отметив незакрытые окна, я брал ключи от соответствующего кабинета, устранял причину своего беспокойства, а утром, если замечал соответствующего врача, ворчливо делал замечание. Невзирая на возраст. Это тоже был в некотором роде бонус – "построить на подоконнике" отоларинголога или фтизиатра. Для двадцатилетнего, впрочем, простительный.
До решеток на всех окнах первого этажа дело тогда еще не доходило, все же был еще поздний социализм, но наркоманы уже вовсю шустрили. Да и шпаны всегда хватало, разбить стекло и влезть, скорее всего, побоялись бы, но полуоткрытые окна и незапертые двери выглядели приглашающе.
Иногда в самом здании, то тут, то там отчетливо слышались шлепающе-шаркающие звуки. Поначалу это напрягало, я хватал текстолитовые нунчаки и крался к подозреваемому месту. Естественно ничего не обнаруживал, возвращался, вновь прислушивался. Это здорово мешало заснуть. А выспаться на дежурстве, хотя бы чуть-чуть, я считал обязательным, днем этого делать было некогда. Выучив то, что требовалось для института и, почитав взятые с собою интересные тогда газеты, я делал крайний обход и укладывался в горизонтальное положение. Обычно шел второй час ночи. Помню, что по первости, таскал с собой здоровенный механический будильник "Янтарь" (вчера им любовался), потом приноровился прятать его в регистратуре. В выходные и праздники заступал на сутки.
В армии я научился спать в любой позе, на любой поверхности, и при любом освещении. Это здорово помогало. После часа ночи, я стелил принесенную с собой простынку прямо на жесткую обитую дерматином банкетку в коридоре, придвигал стул, клал под голову свернутую верхнюю одежду и мгновенно засыпал. Сняв только обувь. Спал чутко, часов до шести.
Однажды я проснулся от осознания, что кто-то склонился надо мной и смотрит прямо в лицо. Я в ужасе вскочил, никого естественно не обнаружил, но пугающее ощущение осталось.
Пришлось по ночам переходить в какой-нибудь из кабинетов, и спать, запираясь на ключ изнутри.
Впрочем, через некоторое время я вновь стал свидетелем того, что кто-то неспешно приближался по коридору, направляясь в сторону моего убежища. Я натянул ботинки, схватил захваченный с собою большой кухонный нож и встал у двери. Шарканье неожиданно прекратилось. Я выждал несколько минут и, опустившись на колено, посмотрел в нижнюю не занятую ключом скважину кабинетного замка. Я делал такое раньше и знал, что увижу – напротив моей двери в дежурном освещении всегда белела дверь другого кабинета. Но в этот раз я ничего не увидел – было темно, я ничего не понял, и даже не успев осознать, немного отстранился и вдруг в черноте увидел легкое отражение света из моей комнаты. Как это может отражаться в черном зрачке. Я заорал, одним движением повернул ключ и распахнул дверь. Никого не было. Я опустил нож и выдохнул...
Позднее я имел глупость рассказать про это своему другу, который как раз планировал встретить Новый год не дома с мамой и старшей сестрой, а на свободной территории. У меня вообще любили тусоваться различные гости, однокурсники, приятели. И девушка, которая редко оставалась до утра. Мы вылезали с ней через окно, я плотно прикрывал его, и провожал ее до дома, оставив вверенный мне объект без охраны более чем на час. Девушка жила в другом районе. Трамваи по ночам ходили плохо, слышно их было издалека. Улицы пусты, ни машин, ни людей. Когда становилось совсем уж холодно, мы ждали трамвай в ярко освещенной заводской проходной напротив остановки. Провожать было необходимо. От её остановки нужно было пройти еще десяток минут в гору, до пятиэтажки, где жила бабушка. Прокуренная, высокая и ... все понимающая. Родители наверняка не были бы столь лояльными к ночным похождениям.
А в другой раз, когда мне не надо было возвращаться на работу, я мог рассчитывать даже на раскладушку. Впрочем, я никогда не оставался до утра. Ни тогда, ни потом. Ни с кем. Хоть в три ночи, но я уходил. На работу, домой, в гараж, куда-то еще. Почему-то только уход в ночь я считал единственно правильным решением.
Друг слишком хорошо меня знал. Он быстро понял, что в этот раз я его не разыгрываю. Мы походили вдвоем по пустынным кабинетам, подурачились, позвонили всем знакомым, и он вдруг засобирался домой. Вспомнил про какие-то обещания, неуклюже пооправдывался, оставил принесенные с собой незатейливые припасы, компактный черно-белый телевизор и ушел. Провожать его было не надо. Он сам при желании мог напугать любого встречного.
Это был период безвременья, мы встречали тогда девяностый год, были молоды и довольно беззаботны. Но тогдашнее ощущение всеобщей тревоги и предчувствие огромной надвигающейся беды я запомнил на всю жизнь. Становилось ясно, что все идет в разнос. С каждым днем все сильнее и сильнее. Я не видел тогда для себя новые открывшиеся возможности, я видел только закрывающиеся перспективы.
Всеобщая агония убиваемого Советского Союза наложилась на личную депрессию. Из которой я вынырнул в мае девяносто первого, встретив свою будущую жену. До этого мы долго шли друг к другу. Это была очень трогательная и романтичная история, полная самых настоящих чудес. И я благодарен небесам, давшим мне такую возможность.
События августа мы тогда восприняли как прорыв гнойника. Я как-то сразу понял, что на самом деле произошло, и через неделю ушел в бизнес. С волками жить...
Ностальгии у меня не наблюдалось, слишком свежи еще оставались поганенькие впечатления последних нескольких лет. Пускаться во все тяжкие и рисковать было не столько боязно или чревато, сколько мешали воспитание и убеждения. Потом, через несколько лет, это уже не объяснить словами. Весь этот слом. Страны, людей, убеждений, психики
Тогда я еще не был настолько отмороженным и небрезгливым. Все порядочные люди ошарашено плыли по течению. Торговать стремно, а предприятия потихоньку закрывались. Зарплаты не платили месяцами. Иногда удавалось что-то вырвать по бартеру. Депресняк нарастал. Просвета не было видно, но я уже определился в выборе и хотел завести семью. А это требовало солидных решений. Я ушел работать в частную компанию, продолжая учиться на дневном. Просто ради диплома. По специальности не работал ни дня. Как и большинство моих однокурсников.
Платили мало, безжалостно обманывали при расчетах, но... было интересно, коллектив великолепен, я быстро поднимался выше и выше. Власти и возможностей становилось все больше. Реально денег почти не прибавлялось. Воровать у компании не хотел, да и не стал бы никогда. И вот, однажды я понял, что достиг потолка и аккуратно спрыгнул.
Глава 1
7 . Версии.
– Итак, ввиду очевидной неоднозначности происходящего, следует выработать общую линию поведения. Рабочих версии у меня три. Первая: наш юный друг – казачок засланный. По нашей епархии. Соло на контрабасе. Поняли, да? Проверка на вшивость. Заучил... по методичке какой-то бред, пытается его донести. Вызвать нашу реакцию. Странный подгон, но... всё когда-то впервые. В пользу этого говорит и ситуация с Штейном. А про него знали только наверху... и мы с тобой.
Вторая версия – казачок засланный, но с другой... ветки. Тут уже попахивает интригами... выше этажами, а не здесь.
Но нас это все равно касается. Хоть мы даже не шея. Общий вопрос по обеим версиям – почему мы? Опять же, мы не знаем, только ли мы? Соседей не расспросишь. При любом раскладе – делаем все... как положено... и докладываем наверх. Следует отметить, что работаем... особенно аккуратно, все детали, все полутона фиксируем. Ограничиваем контакт с ним, мы двое плюс Николай Петрович. Для остальных формируем легенду... по разработке юноши для наших кадров. Дело было... заведено, запросы ушли, всё по регламенту. А вот контакт с ним форсируем по мере возможности. Хотя...форсируешь тут! Прошу высказываться!
–Сергей Андреевич, а ты ведь не всё сказал, что хотел. Ты тоже ... допускаешь? Третью версию?
– Да. Сказал не всё. Не всё. И не должны мы озвучивать всё. Но! Ещё мы не должны выглядеть посмешищем. Даже друг перед другом. Ты меня понимаешь? Поэтому подумаем о разном, а вслух скажем так: третья версия: парнишка – искусный фантазер. Без злого умысла. Компилятор. Пролетающий над гнездом кукушки. Как угодно. При такой конкретике по весне все вскроется – и лед на реке, и кто где метил.
Глава 1
8 . Знакомство.
Бонда, я там ребятишек построил. Ты там хотел их... в курс дела как-то ввести что ли?
Бонда кивнул и вышел в длиннющий коридор школы. Новобранцев было аж под две сотни. Разных возрастов и национальностей. Битое стекло песочно похрустывало под берцами. Командиры стояли в простенках у окон, новоприбывшие у стены. Чапа выстроил их в три шеренги и ходил вдоль, всматриваясь в лица. Чувствовалось напряжение. Бонда и не подумал его снимать. Он прошел на середину, осмотрелся и процедил:
–Здравствуйте, господа смертнички!
По рядам пронесся гул. Орать про здравия желаем, как учил их Чапа, было вроде как неуместно. С другой стороны, их предупредили, куда попали, и чего примерно следовало ожидать.
–Заткнулись, блядь!– прицыкнул Чапа, – и слушаем.
Бонда брезгливо оглядел строй и продолжил:
–А почему вы меня спросите, господа, а не товарищи? А я вам отвечу! Вы мне пока никакие не товарищи, я вас впервые вижу. И то, что вас проверил товарисч, – он подчеркнуто выдавил последнюю букву, – Наглер, то это еще ничего окончательно не означает. Вы не прошли и десятой доли тех пробивок, которые он вам устроит. В том числе и с моей помощью. Причем знать мы об этом не будем. Не так ли, товарищ Наглер? – Бонда обернулся к Наглеру и незаметно подмигнул ему. Тот, казалось, побледнел еще сильнее.
Бонда развернулся и вперил немигающий взгляд на строй.
–То, что вы прошли первичную проверку, пока дает вам только лишь право стоять здесь и слушать меня. А не ветер в ваших бестолковках.
–Для удобства и в силу... целесообразности живем мы и общаемся согласно уставам Вооруженных Сил Советского Союза. Поскольку большинство проходило срочную службу давно, кто-то вообще не служил, или обретался в армиях других государств, включая ВэСэРэФэ, буквального следования уставам не происходит, но отдельные его разделы следует вызубрить. Подробности донесут ваши командиры взводов. Я несколько о другом. Время нам выпало ожидаемо поганое, хоть и интересное. Фактически, который год идет война. Война против нас всех. Включая и тех, против кого мы тут воюем. Но об этом позднее.
Для начала, я постараюсь максимально доходчиво прояснить некоторые моменты.
Если я буду говорить очевидные для вас вещи, просьба не гундеть и не комментировать. Молча радуетесь, что оказывается вы не совсем идиоты, и не более того. Возможно, кто-то из вас слушает меня в первый, и в последний раз, я не зря назвал вас смертниками. Самонадеянность и тупость в наше сложное время ведут только в могилу.
Бонда подошел к длинноволосому ясноглазому юноше и одним движением вырвал свисающий из бокового кармана наушник.
– Если хоть один утырок будет замечен с любым, я подчеркиваю, любым, сраным гаджетом, этот идиот навсегда потеряется. А маме, жене, или чей вы там контакт оставили, через месяц пойдет собщение "пал смертью храбрых". Запомните, ребята, мы не знаем, что там зашито. Следует воспринимать любой, даже отключенный телефон, плейер, фотоаппарат как опасность. Это, как минимум, навигационный маячок. Вариант – прослушка, еще вариант – мина, в том числе отложенного действия. Могу накидать еще примеров. Используете только вот эти проверенные говнорации. Все. Мне не надо, чтобы вас идентифицировали и накрыли. И так рисков масса. Чапа, расскажи за посылку.
–Докладываю, – охотно зарокотал Чапа, – в том годе, боец... Долбойобов в селе Засранском на обочине дороги (!) обнаружил коробку-ящик с новыми телефонами в количестве дохуа штук. Порядка пятидесяти. Смартфоны, все дела. Раздал товарищам. Зарядили – пользуются! Кто симки заныканные воткнул, кто фоткается, кто музыку слушает. Накрыли. Почти всех. Одним залпом.
–Благодарю,– продолжил прошагивающийся вдоль строя Бонда, – а, главное, положили не только этих баранов. А и других, которые видели, но не посчитали нужным пресечь это безобразие.
В этот момент он остановился около Ходырева, навалившегося задницей на подоконник, пару секунд посмотрел на него, развернулся и пошел в другую сторону.
–А вот ухмыляться здесь не следует,– уперся он взглядом в рыжего здоровяка,– ухмыляться буду я, когда твою обугленную тушку схомячат ежики в кустах. Стучать и докладывать в боевой обстановке – это абсолютно разные вещи. Для того, чтобы совесть была чистой, рассказываю простейший алгоритм ваших действий в подобных ситуациях.
Итак, тупой, но, надеюсь, более доходчивый для вас пример. Допустим, вы видите, как вот это рыжее хуепутало принесло в расположение подразделения снаряд и пытается его расковырять. И, первое, что вы делаете, так это ставите в известность самого долбоёба о наиболее вероятных последствиях его телодвижений и принимаете меры по устранению опасности. Причем если вас, наблюдающих идиотов, вокруг несколько, то делаете это совместно, активно поддерживая друг друга. Рыжему – в рог, снаряд – за пределы! Это, заметим, только начало!
Второе, вы при любом раскладе и исходе, докладываете все это дерьмо своему младшему командиру. Он должен знать своих идиотов... и делать выводы. Иначе, рано или поздно, это будет чревато. Далее идет доклад выше. За сокрытие наказание жестче.
А каждый придурок будет должен зарубить на своем носу о неминуемых последствиях поиска приключений для своей задницы.
И в следующий раз, а этот следующий раз неминуемо наступит, очередной валенок уже поостережется так поступать. Или убьет себя любым другим способом, но на безопасном расстоянии от коллектива. А ваши шансы выжить несколько возрастут. Якши, саксаул? – он остановился напротив пожилого азиата, – Казах? Да стой, стой, дед... Продолжаю...
У нас здесь служит огромное количество людей из разных социальных слоев, разных-заразных национальностей и вероисповеданий. И всем должно быть по барабану, кем они были в прошлой жизни. Здесь все разговаривают только по-русски, и молятся молча... исключительно Всевышнему. А кто он для конкретного индивидуума – Христос, Олло, Будда или кто-то еще, никого, кроме него самого, волновать не должно. Все ритуальные предметы не должны демонстративно выставляться напоказ. Никаких... моль... бертов! Все религиозные отправления делаются мысленно. Медитирующих – без нужды не беспокоить.
Здесь никому не интересен ваш прежний социальный статус, учитываются только знания и навыки, необходимые для боевых действий. И нам глубоко безразлично, сколько у Вас было автомобилей, прислуги, и прочие... сказки из прежней жизни, но если Вы, например, хорошо готовите, водите грузовик, стреляете, ориентируетесь и так далее, молчать не стоит. Указать обязательно все навыки и умения. Так будет лучше и для вас лично. У нас был прекрасный парикмахер и бездарный боец. И это я говорю про одного и того же человека. Царствие ей небесное!
Всю увиденную электронику лучше обходите за версту. И не трогайте, представьте самое простое – что это заминировано. Еще бывает и скрытная аппаратура. Скрытая. Тот же навигационный маячок, спецметка, или считыватель. Заметили непонятное, тут же доложили.
Считыватель стоит вот в той, допустим, машине, – Бонда ткнул пальцем через разбитое окно во двор школы, – и всех вас идентифицирует. Кто, рядом с кем, в какое время, и в каком направлении. Даже будешь в балаклаве, посмотрел туда – по глазам вычислит, если оптика встроена соответствующая. А там много может быть сенсоров, и на голос, и на электронику. Мы и сами такие, бывает, ставим. Когда богатые.
–А давайте ее проверим!– раздался молодой голос и Бонда развернулся.
– А, опять ты! Кого проверим, чубайс?
То тут, то там раздались тихие смешки.
–Ну, машину эту, – растерянно сказал рыжий...
Сдерживать смех уже никто не стал. Даже Бонда от неожиданности слегка ошалел, глубоко вздохнул, и переглянулся с Наглером.
–Парень, а ты, я смотрю, идиот? Да еще и... инициативный? Что башкой трясешь? Только глухой? Я сказал слово – "допустим"! Слышал такое раньше? Давайте еще все машины проверим! И дома, и камни, и деревья. Тут даже с прибором сложно засечь – эта хрень работает, в-основном, на прием. Она может вообще ничего наружу месяцами не передавать, если настроена, к примеру, только на большие группы или конкретные симки. И передает все за доли секунды. Позывной твой, боец?
–Гиря, тащ командир!
–Вижу уже, что не Гирькин! У Чапы есть распечатка учебника Челпанова, после построения получишь... Два дня тебе на изучение логики. Проверю лично! Заткнулись все!
Особое внимание гражданским. Скажу нехорошее, но... Идет война. Чего уж там вуалировать. Здесь уже не первый месяц ведутся боевые действия. Коридор предоставлялся. Хуевенький, но тем не менее. Да и раньше... время съебнуть отсюда было. И все же здесь местами осталось до пятидесяти процентов. Не хотят. Извечные русские, да и не только русские, Авось и Похуй. Буддисты, блядь! Но достается им с обеих сторон. Тут шансы плохие. Между молотом и наковальней. Я имею в виду обстрелы. А за другое, предупреждаю, пойдете под трибунал. В башке у всех каша, в семьях часто разлад, родственники отмобилизованы у многих в разные стороны. Большинство открыто за нас, но что они скажут, если мы уйдем, я лично не уверен. И иллюзий не питаю.
