Текст книги "Сиреневая книга. Часть 1 (СИ)"
Автор книги: Александр Бондаренко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)
–Ну вот! Уже что-то. Ха-ха-ха. Прямо Жванецкий. Ты зачем телефон выдернул, мне позвонить должны.
–Жванецкий. Портфель зеленкой оболью, и в путь. Завтра тебе будут и три, и большие. А теперь дуру выключи, я серьезно...Ты можешь мне помочь? Есть одно деликатное... личное дело... Некого мне больше попросить. Ты тем более не местная. И... она тоже. Пересечься тяжеловато будет.
–Личное? Не поняла? Ты ж вроде ненадолго здесь? У тебя тут... пассия что ли?
–Вопросом на вопрос не отвечают. Тем более четырьмя на один. Это тебя идентифицирует, шифроваться сложнее будет... Ничего сложного. Скажешь одной маленькой девочке, что ты моя сестра, и что я– странный, потому что ...
–И сколько маленькой девочке лет?
–Четырнадцать. Около. Она там нафантазировала всякого, а я...ну, понимаешь, сам себе не принадлежу, и вообще. Но! Она не должна подумать, что я... того, в смысле ку-ку. Или, что у меня кто-то есть, и я сволочь. Она не должна разочароваться во мне. Это важно.
–Она в тебя влюбилась что ли?
–Я влюбился. Она пока нет. Но...так надо... Не время еще... нам встречаться. По-взрослому. Подрастет, тогда. И расставаться плохо, тоже нельзя. Надо, чтоб она поняла. Что если я себя как-то не так веду, то это просто дурь у меня в голове, а сам я хороший.
–И как ты это себе представляешь? Этот типчик, который вокруг тебя крутится, мой брат, он идиот и бабник, но ты жди его, он перебесится и одумается?
–Ну, скажешь, что я правильный такой. Комсомолец. Но глупый еще. И обязательно скажешь, что она мне очень нравится, что я только о ней думаю. Но, мол, никогда он тебе в этом не признается и так далее. Надо оставить жирный шанс. Не хочу я ее терять. Дорога она мне. Просто я ... пока еще не всегда... это способен понять. Надо это сделать. Я не останусь в долгу. Ты это поймешь потом. Просто послушай меня. И сделай, как я прошу.
–Еще раз, поподробнее с этого места.
–А это не надо... конспектировать. Это не для отчета. Что ты так смотришь? Я ж понимаю, что ты наверняка обязана отчитываться. Но, ты ж филолог, слов знаешь много. Можно ведь по-разному тексты писать. В различных, точнее, жанрах. Так вот, я тебе расскажу сказку, лично для тебя. Даже не сказку, а байку. А зачем в отчете разный ворд дрек? А ты ее запомнишь. Просто запомнишь. Понимание придет позднее, и тогда ты сможешь сделать правильный выбор.
–Как загадочно... И глупо! Я ведь не школьница. Может не надо? Я и так тебе благодарна, можешь не извращаться, я помогу, мне несложно.
–Да по барабану, что ты там себе думаешь. Это мне нужно... А как ты поступишь, мне неведомо. Но, насколько я понимаю, ты, вроде как, молодчина. Способная. И ещё... Просто запомни. Понимаешь, я завтра могу тебя встретить и... не узнать.
–В смысле? Виду не подашь? Так это нормально. Или что?
–Или что. Память. Представь просто, что мне дадут таблетку, и я тебя забуду. Насовсем. Специально. Даже пытать будут, а я не смогу тебя вспомнить. Нет воспоминаний. Спецтаблетка. Для провалившихся нелегалов. Чтобы яд не жрать.
–Не поняла, а в чем смысл ее тут принимать? Шутишь опять?
–Я же объяснял, на мне опыты ставят. Технология ж не отработана. Для омоложения я уже принял – работает, как видишь.
–Вижу. Можно потрогать?
–Нужно, но продолжай слушать. Просто представь, что я теперь буду другие... вещества пробовать. Интересно ж. Над всеми анекдотами можно заново поржать. Э-э, ты там поаккуратней, пожалуйста, оторвешь – новый не вырастет! Могу многое забыть. Короче, стать как Будулай. Так понятней?
–Хватит сочинять. Не очень смешно. Честно. Не хочешь – не говори. Давай лучше про свою зазнобу. Черт, я даже ей немного завидую!
– Да ладно! Неужели? Я тебе тоже не верю. Получила? Обидно? Во-о-т, взрослые ж люди. Да, да, вот так нормально. Продолжай. В-общем...Просто, я не знаю, что тут еще можно придумать.
–Я подумаю. Я, если ты сможешь себе представить, тоже когда-то была ... наивной девочкой. Лет до двадцати.
–А я думал, ты сразу в бюстгальтере родилась. Мэйд ин поллена.
–Это не польский.
–Да мне пофиг. Главное не такой страшный, как тот раз. У меня, между прочим, тоже лифчик польский был. Трофейный. Красивый, но неудобный. Пластины хрен заменишь.
–Снова юмор пошел, да? Подружка очередная забыла? Или спер...трофей?
–Не, это я совсем про другое. Игра слов.
–А. Ясно. Две таблетки назад ты типа был женщиной? Память возвращается? Белье вспоминаешь ... неудобное?
–Какой женщиной!?! Фу-фу-фу! Не дождетесь! Женщины живут долго, не разве ж это жизнь? Не я сказал. Переворачивайся!
–Еще бы! Один идиот сказал, остальные повторяют. Не буду. Мне и так хорошо.
–Ладно, Вика, все это лирика. Давай ближе к теме нашего разговора. Все, о чем я прошу, надо будет сделать на следующей неделе. В конце. Потом она уедет домой.
Глава 6 6 . О собаках.
Я в детстве всегда был Чапай. Ходил с палкой на плече, гордился, – Чапай же всегда впереди, на лихом коне. Кстати, я потом даже усы носил. Лет двадцать. Хотя они больше белогвардейские были, но ведь и флаги поменялись. А Чапа... В нашей пятиэтажке жила здоровая псина. Нагадит за нашей беседкой – сразу видно, чья работа. Порода типа алабая. Свирепая на вид, но по слухам вроде как добрая. Проверять только не хотелось – там что хозяин, что собака – взгляд как у ящера. Зато кличка... как у болонки – Чапа. А я тоже... комплекцией не маленький был, и также мячик погонять любил. Снизу орут: "Чапай, выходи!". И тут же: "Чапа, Чапа, ко мне, сука!". Вот так... как-то наложилось, подсократилось, я и привык. Не обидно – Чапа была собака солидная, не пустобрех, все по делу. И здесь я... тоже записался Чапой. А то был бы каким-нибудь Змеем, и не сразу врубишься, что это ты.
–Тяв-тяв, -сказал тут же Лысый,-тяв-тяв-тяв!
–Вау-у-у, -заскулил Чечен.
–Фу! Тубо, – крикнул Бонда, – заткнулись... кобели! Главное, чтоб мы не сдохли как собаки. Все мы тут... не Чапаевы. Героизировать нас никто не будет, это уже понятно. Не те нынче Фурмановы.
Глава 6 7 . Прощание.
– Э, брателло, ты, я смотрю, борзый стал, не здороваешься, нос воротишь! Крутой чувак, да? – с напором продолжал наезжать парень.
– Да не помню я ни хрена, – искренне взмолился Бонда, – чего те вообще надо от меня? Давай завтра расскажешь, некогда сейчас.
– Ты по ходу не догоняешь, некогда ему. Занятой, да?
– Слышь, – Бонда поискал слово, – мущщина, ты граблями перед лицом не маши. Попутал ты меня с кем-то. Давай на завтра забьемся, расскажешь о своих проблемах.
– Проблемах!?! У тебя сейчас проблема начнется, Земля – она круглая, не борзей, а то...
–А то что? – перебил его разозлившийся Бонда, – чем ты меня собрался удивлять, чучело?
–Да я тебя порежу, щегла, – сказало чучело запросто и тихо сунуло руку в карман.
Тут уже Бонда не смог сдержаться, на нервяке сработал рефлекс. Он плюнул утырку в глаза и тут же пробил ногой в пах. Захватил ладонями, показавшийся из-под слетевшей под ноги шапки, затылок и добавил коленом снизу. И еще, и еще, и еще...
Оттащил за мохнатый капюшон в тень между железными гаражами неподалеку. Пошарил в карманах. Паспорта не было. Ничего не было. Год то какой? Кто ж ты, урод? – пробормотал Бонда, добираясь до правой руки, так и оставшейся в аляске. Тело невнятно замычало. Татуированная солнышком кисть сжимала зажигалку, больше в кармане ничего не было.
–Блядь! Блядь! Блядь! – Бонда сильно зажмурился и резко выдохнул, – чего делать-то, кто это вообще?
Он осмотрелся и, взяв недавнего оппонента за правую руку и правую ногу, закинул его на плечи. Дотащил до входа в подвал пятиэтажки. Вроде никого. Спустился, чуть не упав, снял ремень, связал руки за трубой повыше кистей, ботинки шнурками друг к другу.
–Скотина, как ты не вовремя нарисовался! – Бонда аж заскулил от досады, – Лиза уже в поезде. Все. Не успел.
Он выбежал на улицу. Такси, конечно же, не было. Их тут за километр никогда не было. Редкие частники шарахались в сторону. Бонда посмотрел на часы – все, дергаться бесполезно. Он сел на заснеженную скамейку, обхватил голову.
–Лиза, Лиза... Все, теперь уже... похоже, навсегда. Надо было не витийствовать по кабинетам, не в школе сидеть, не бегать за этим, как его сейчас, ... Штейном, а быть с ней. Второе легкое дыхание...
Нет, нельзя. Все ты сделал правильно. Был шанс, была возможность, ты их использовал. Вошел в реку дважды. Ты просто и не смог бы... ничего изменить. И сейчас должен был опоздать. Даже обязан. Поэтому так и шло: то вдруг выясняется, что уже наступило сегодня, потом автобус, тут еще этот... урка. Кто такой, вообще не помню его. Вылез как черт из табакерки. Сколько ему, лет тридцать? Меньше? Сложно определиться с границей возраста, если ты ушел от нее далеко вперед. Надо проверить, да сдать его этому... Сергею, пусть сам репу чешет, кто на их инсайдера покушается. Хотя какое там покушение, зажигалкой? Ухо хотел прижечь? Не смешно даже. А получил жестко, по-полной, с плевком еще и унизительно. Такое не прощают. И как я до таких лет умудрился дожить... с такими-то знакомыми?
Он спустился в подвал. Никого не было. Ремень валялся в пыли. Бонда всмотрелся в темноту, медленно присел, затылок вдруг резко обожгло, и он потерял сознание.
Глава 6
8 . Работа.
Я ездил на переговоры. В-основном. Это мне было ближе и ... приятней что ли. Вообще, есть у меня такая черта – я уважаю разруливать ситуации. Вникнуть в обстоятельства, сформулировать проблему и найти оптимальное решение. Это моё. Видимо, сказывается инженерное мышление. И образование. Вот и ездил. Решал на месте. Иногда изящно, иногда...как вышло. Уговаривал. Угрожал. Соблазнял. Вербовал по трем позициям. По ситуации. У меня были исполнители. Группа.
-Три позиции вербовки, это как?
–Первая – заронить сомнения в верности выбранного... пациентом пути. Сюда же – зародить интерес, сочувствие и/или уважение к идеологии его теперешних врагов.
Вторая– стать нашим пассивным помощником.
Третья – соответственно помощником активным.
-Поясните разницу между вторым и третьим.
–Пожалуйста, пример из 90-х. Это, когда я приходил по надуманному поводу к человечку в налоговую инспекцию, типа проконсультироваться, и между трепом про погоду и природу спрашивал как там наши дела. И получал полупрозрачный ответ про то, куда дует ветер. Это вторая позиция.
А при третьей мне звонила инспектор и сообщала о завтрашней проверке. Правда, тогда я с ней периодически спал.
Я не думаю, что вас удивил. Человеческая натура не особо изменилась за последние лет двести. Меняются декорации, а люди такие же. Я давно перестал делить их на плохих и хороших. Зачастую все зависит от обстоятельств. Будь ты хоть трижды герой, но попав в умелые руки, ты сдашь любые государственные и не только тайны. Физически невозможно выдержать. Еще и гипотез и предположений настроишь по любому спрашиваемому поводу. Поэтому, надо стремиться не попадать... в вышеуказанные обстоятельства. А попавши, молиться, чтоб ты попал к опытному... оператору. Который достоверно узнает у тебя все и убедится, что ты не только все рассказал, но еще при этом ничего не нафантазировал. Узнает без необходимости серьезного членовредительства и вынужденного затем сожжения мостов. И это закон не только в полевых условиях, но и в так называемое мирное время. Я, в молодости бывало, на вызовы в УВД без анальгина не ходил. Потому, что по горячке, могут сильно избить, до того, как убедятся... в твоей непричастности. И всех, кого мог успеть, старался загодя задействовать. А ведь это были, по сути, вегетарианские времена.
Во время войны для того, чтобы ты заговорил, перед тобой забивали "барана". Того, кто уже не нужен, или просто неудачно подвернувшегося мирняка. Иногда из своих. Горло ему никто не резал, во всяком случае, при жизни. Водили кусок пластиковой трубки в зад, через нее кусок егозы. Удаляли по очереди. Сначала трубку.
Отрезанный член в собственный же рот, пузырящиеся кишки распинывались на несколько метров. И все это снималось на несколько камер. Все это могло быть выложено в сеть, послано родственникам, любимым. Только ради, того, чтоб это не произошло, ты готов был сразу все выложить...или спровоцировать их на быструю смерть.
А для активного твоего сотрудничества брались заложники из близких. Из тех, кто дорог. Им грозили все эти радости. Если ты, допустим, не внедришься. Или у тебя не получится. Потому и отказывались от родственников, разводились, уничтожали документы, меняли имена на клички. Иногда помогало. А что в тридцатые было не так? Я только тогда понял тех людей, добровольно открещивающихся от "врагов народа". Чтобы уцелеть. А, главное, понял, что врагам народа это было даже нужнее.
Глава 6 9 . Про кота.
–Послушайте, мои неприятные собеседники, вы, похоже, грубо говоря, не догоняете! Я ведь не раздражен, я, если угодно, в бешенстве! Вы что, не понимаете, что все в любой момент может закончиться?! У нас с вами нет времени проводить эксперименты, а у меня лично нет желания в них участвовать. Или у вас тут масса таких как я ... кроликов? Один подохнет – другой есть?
Вы не заметили – вокруг отнюдь не пустыня. У меня, парня молодого, здесь родители, друзья-приятели, девушки всякие, тренировки...Что вы порешаете? Предметная олимпиада? Да какая ему еще нахрен олимпиада! Не помню я никаких олимпиад, в которых бы в детстве участвовал. Тем более в Москве. Сын, тот да... Но это уже другое время было...будет.
Ну ладно, не о том мы... Я, конечно, не знаю, не уверен, но похоже не стоит меня перевозить отсюда. Как вы уже поняли, это дает одни лишь минусы.
Вы вывозите отсюда меня, а привозите в Москву... ничего не понимающего пацана. То есть территориально мы можем гарантированно, относительно гарантированно, общаться только здесь. Не знаю почему. Догадываюсь, но не уверен. Как вы помните, я однажды уже попал... впросак. Благодаря чему и сижу тут с Вами, время жгу. Свое, заметьте, время. У вас-то его ... у вас оно есть. Хоть и не в коня корм. Постойте-ка, а ведь месяц назад вы, получается, уже попытались?... Втёмную. Так, господа-товарищи? Это мы козьими тропами в аэропорт, получается, поехали, когда меня снова вырубило?
Теперь ясно. Короче, если подобное повторится, я прекращаю все это. И нихрена вы мне не сделаете. Уж я-то это точно знаю! А вот что будет с вами двоими – понятия не имею.
А что вы мне про свое место говорите! Это еще вопрос, что вы ничего не решаете на своём конкретно месте... Большой вопрос. А не думали, что, может быть, у вас дхарма такая – достучаться до того, кто решает? И чтоб он вас выслушал. И принял меры. Заложил основы.
Впрочем, ничего не изменится. Я просто уверен. Просто кто-то сорвет инсайдерский куш, заняв место другого, не оказавшегося в нужное время в нужном месте. Может быть, боком ему этот куш выйдет, скорее всего, даже.
Ведь кому какая, в сущности, разница – какая была кличка у кота господина Шредингера?
Глава 70 . Серьги.
–Ты знаешь, мне приснился сон. Будто бы мы вместе, через много лет. Взрослые. И я говорю тебе: оставайся и жди меня здесь. Я вернусь.
–И я послушалась?!
–Да,– горячо продолжал Бонда, не обращая внимания на издевку, – ты осталась. Ты мне верила. Время было такое, сложное. А не надо было меня слушать! Надо было уходить, бежать оттуда сломя голову!
– Но, ты же вернулся?
–Да, я вернулся. Несколько позднее, но вернулся.
–И я тебя дождалась,– скорее утвердительно, чем вопросительно, сказала Лиза.
–Да...но правильным было уйти вместе и... возвращаться вместе. Я тогда привез тебе сережки. Старинные, золото, чернь, змеевик. Красивые. Большие.
–Я б не стала такие носить.
–Ты не стала, Лиза.
–Плохой сон.
–Очень плохой.
Бонда вспомнил, как, угрожая стволом, заставил вскрыть ящик, и, закрыв глаза, аккуратно положил небольшой сверток внутрь. Он помнил, что почти сразу затрясся и упал на пол, Игорь, наступив коленом на грудь, вливал ему в горло водку прямо из бутылки. Кто-то держал за руки и за ноги.
И увижу две жизни
далеко за рекой,
к равнодушной отчизне
прижимаясь щекой
Глава 71 . Абз а ково.
Мы познакомились случайно. Зима 2000 года. Башкортостан. Бывшая Башкирия. Горнолыжный центр. Недавно его посещал новый президент. Я промахнулся на один день, а так мог бы пожать ему руку на подъемнике. Мне рассказали об этом те, кто катался вчера. Охраны было немного, все в одинаковых с главным комбинезонах. На время президентского спуска подъемник останавливали и закрывали трешку, самую интересную и широкую, хотя и не самую крутую, третью трассу. Ненадолго. У подъемника он отвечал на вопросы и пожимал руки. Очень демократично. Да и катался он вполне сносно, как признавали видевшие его на склоне мои знакомые спортсмены, а для президента так и вообще прилично. Мы тогда очень верили в него. Связывали надежды на лучшую жизнь. И действительно жить стало легче. Значительно легче. И спокойнее. До 2008 года вообще казалось, что "завтра будет лучше, чем вчера", причем навсегда. А тогда я лично гордился, что сам-то "изучал дзюдо и до". Причем задолго "до". И это давало мне, как казалось, дополнительное понимание поступков нового президента, его "гибкий путь" в политике. Впрочем и на горные лыжи я встал за несколько лет до того как впервые услышал его фамилию.
Выходной. Стоит легкий морозец, градусов 17. Снег искрится на солнце и особенным образом скрипит под лыжами. Под шлем пришлось натянуть толстую черную балаклаву, защищающую лицо. Тогда это был просто спортивный подшлемник, по-моему, даже у ОМОНа их еще не было. Я поднимаюсь на гору на бугеле-тарелочке, алюминиевая труба зажата между ног и через пружинный переходник прикреплена к тросу. Пластмассовая тарелочка, упертая в зад, энергично тянет в гору. Наверное, одновременно с подъемом идет массаж простаты. Солнце настолько яркое, а ветер злой, что очки не снимаешь вообще, хотя обычно на подъемнике я их предпочитаю перемещать на лобовую часть шлема. Из алюминиевых динамиков на стальных опорах гремит оркестр Поля Мариа и прочий неназойливый романтик колекшн. Кстати, через десяток лет из тех же репродукторов стала звучать такая отвратная современная "музыка" (контингент в радиорубке явно помолодел), что многие катающиеся перешли на персональные наушники.
А тогда, поднимаясь все выше и выше и крутя головой по сторонам, я разглядывал огромные валуны под снегом и веселый солнечный березняк, рассекающий трассы и подъемники. Я вдруг ощутил себя таким счастливым... Мне было всего тридцать с небольшим. Казалось, что все плохое уже закончилось, а ведь вся жизнь еще впереди. И там, после тридцати меня ждут невероятные приключения и чудесные открытия.
Где-то я оказался прав. Именно в тот день я познакомился с Лизой.
Точнее, это она со мной познакомилась.
Глава 72 . О возрасте.
-Так сколько же тогда Вам лет?
–Шестнадцать, вроде, у меня ж докУмент имеется, – ухмыльнулся Бонда.
-А все же?
–Скажем так – сильно за пятьдесят...или очень сильно за тридцать, как говорят про женщин. Все ж относительно.
В школе мы дискотеки 25+5 игнорировали по понятным причинам. Я в свои двадцать лет считал, что тридцатник – это какой-то совсем уж серьезный возраст, а вечера "Для тех, кому за 30" у нас тогда слыли пенсионерскими.
В тридцать пять я не представлял себе жизни на пятом десятке и не был уверен, занимаются ли в этом возрасте сексом. Есть ли жизнь на Марсе, нет ли жизни на Марсе...Науке это неизвестно. Так, кажется?...
А в пятьдесят с небольшим я реально считал себя еще молодым. Ну, скажем так, вполне еще ого-го. Я в меру сил и здоровья вел активный образ жизни. Во всех смыслах. Я уже тогда понял, что движение – это жизнь. С тридцати лет научился жить относительно нормально, имея букет хронических заболеваний.
Бонда усмехнулся, вздохнул и достал очередную сигарету из пачки "Амбасады".
– Главное, майор, дотянуть до пятидесятого года. Тогда придумают волшебные таблетки. Упрощенно говоря, съел одну – выросла новая печень, съел другую – поджелудочная. Шутка. Придумали все это конечно раньше, только вот относительно доступным и безопасным это стало только тогда. А вот с зубами по-прежнему засада – очень дорого и ненадолго. Ну, я-то всегда подозревал, что это стоматологи – это мафия, они никогда никакие технологии к себе не допустят. Это ж многовековой бизнес!
Бонда прикурил, затянулся, понюхал тяжелую зажигалку и положил ее на подоконник.
–Все станет по-другому. Даже зажигалки станут одноразовыми. На двадцатипятилетии выпуска из школы у нас было несколько одноклассников и одноклассниц, имевших младших детей в возрасте собственных внуков. И даже младше. Нам тогда уже перестал казаться маразмом брак 90-х – сорокачетырехлетней Аллы и двадцатишестилетнего Филипа. У нас, к тому времени, были уже свои примеры из ближнего круга общения. Не то, что бы это стало нормой, но... уже не удивляло. И я знавал людей, сделавших себе детей на седьмом десятке.
А вообще-то, как говорят китайцы, тебе столько лет, на сколько ты себя чувствуешь! Так что мне пятнадцать!
– А разве говорят не «насколько ты выглядишь»?
–Это про женщин. И то не про всех, а про тех, кто сам в это верит. Впрочем, как Вы точно подметили, я ведь выгляжу на пятнадцать!
– Александр, а Вы не задумывались, для чего Вы здесь? Вы же никому, кроме нас, не сможете открыться. А мы относимся к Вам, как Вы видите, очень серьезно. Почему Вы здесь? Зачем?
– Первое время я думал, что сошел с ума. Минут десять. Пока физическая боль не вернула меня на Землю. Потом я был вынужден искать для себя какое-то объяснение. Говорил уже. Не раз.
Я даже некоторое время думал, что все это своего рода ямочный ремонт, работа над ошибками. Но, не-е-ет!!!! Ни хрена! Это скорее закрашивание белых пятен, взведение пружин, развешивание ружей по стенам. Вот что это. И поэтому я отпустил ситуацию: все, чему должно произойти – произойдет. Все чего быть не должно – не будет. И поэтому я говорю и делаю то, что мне втемяшится в голову.
Глава 73 . Незнакомка.
Бонда всегда обращал внимание на тех, кто катался красиво. К тому времени карвинговые лыжи еще не вошли в массовый обиход. Настолько, что даже редкие их обладатели, пересев с прямых как палки "карандашей", катались по старинке – коленки вместе, полуприсед и вправо-влево. Карандашовая классика! Но красиво! Как в заграничном кино!
Бонде же специально обученные люди, по счастливому совпадению являющиеся его приятелями, растолковали возможности нового уширенного на концах профиля, научили новым телодвижениям и продали собственные спортивные желтые фишера. Специально обученным людям даже тогда было зазорно кататься в новом сезоне на прошлогоднем оборудовании. Бонда всегда считал, что лучшее – враг хорошего, и откатался на этих лыжках лет десять, передав впоследствии сыну. Которого поставил на гору еще до школы.
Считая себя в области горных лыж продвинутым пользователем, а не профессионалом, и сознательно отказавшись от участия в любых соревнованиях и тусовках, что зачастую было неразделимым, Бонда мог позволить себе даже катание в обычных куртках и штанах. Горнолыжные понты для него не существовали. Было достаточно того, что он достаточно неплохо и красиво катался с любых трасс. Тем более, что почти все время физиономию закрывали очки и балаклава, а апрески у Бонда заключались в чаепитии и поедании блинов.
Вечером в шале со специально обученными людьми он пил коньяк, вел беседы и шел спать. Дискотеки и бурные пьянки его не интересовали абсолютно. Да и отрывались на них тогда так называемые горнофляжники и горнопляжники. Которые, в отличие от горнолыжников, толком не катались, а занимались дефилированием в шикарных комбинезонах и распитием разных там отверток или вискариков. Фраза "Я сегодня ни разу не упал" или "упал всего пару раз" означала у них наивысшую степень спортивной крутизны. Понимающие снисходительно улыбались, вздыхая по бездарно эксплуатируемому снаряжению.
Поэтому Бонду удивила недурно катающаяся стройная высокая дама в приталенном бело-голубом комбинезоне. Это точно была дама – из-под черного матового шлема торчал задорный рыжий хвост. Лицо её скрывал тонкий белый подшлемник, глаза – модные коричневые очки с фотохромными стеклами. На спине красовался маленький плоский рюкзачок. Каталась же она как бы и не лучше его самого.
–Старуха, – подумал, Бонда, – ей лет 45, не меньше. Насобачилась в советское время на Домбае каком-нибудь. С романтичным усатым инструктором. Лыжи у печки стоят...мат-перемат-перемат... Вот и гарцует, как Джеймс Бонд в Альпах, технику-то видно, мастерство не пропьешь, давно катается, переучиваться по-новому уже не может, точнее не хочет. А лыжи ей наверняка муж-барыга купил, причем не самые лучшие. Зажал. Прикид роскошный, а на лыжах сэкономил. Гулять рядом с ней чтоб солидно было. А на лыжах она одна... Значит сам и не катается. Трус. Сейчас, наверное, шпилит кого-нибудь, пока она гарантированно на горе. Или бухает, что вернее в его возрасте. Интересно, а если ему под пятьдесят, он еще может что-нибудь? Бонда впервые задумался, во сколько лет положено сходить с дистанции и обеспокоился. Но быстро успокоился, прикинув, что у него-то лет 10-15 по любому есть, а там, глядишь, медицина и фармакология уж всяко помогут. Чай двадцать первый век!
Солнце припекало, народу на горе становилось все больше. На подъемниках образовались приличные очереди, очевидно, подтянулись магнитогорские и выспавшиеся... туристы. Удовольствия от слалома вокруг чайников Бонда не испытывал и, как обычно в таких случаях, перешел кататься на черную немноголюдную обычно трассу. В силу меньшей раза в три ширины она не давала возможности закручивать длинные пируэты, которые он так любил, но зато был этот спуск и круче, и опаснее... по некоторым позициям. Проходить его следовало на скорости. Тогда, особенно на безопасном расширяющемся выкате, можно было заложить чудесные карвинговые виражи под такими серьезными углами, что распрямляющие под нагрузкой лыжи выталкивали тело, совершенно игнорируя гравитацию.
Тетка тоже перешла на эту же трассу, и Бонда решил от греха подальше пропускать ее вперед, давая фору, и опасаясь оставлять за спиной. У него был опыт, когда его на бешеной скорости на пересекающихся траекториях обгонял какой-нибудь чудик в развевающихся пузырем штанах. Палки зажаты под мышками, поворотов почти не делает, колени трясутся, прокатные лыжи смотрят вниз. Любитель скоростного спуска. В постели и на горе. Гремучее сочетание бесстрашия, тупости и отсутствия техники. Эта рыжая конечно не такая, но ведь...женщина. Гендерные тараканы никто не отменял.
Когда Бонда спустился к подъемнику, тетка еще не уехала, а сняв малиновую перчатку и зажав ее коленями, что-то искала в боковом кармашке комбинезона. Увидев подтягивающегося к турникету Бонду, она убрала скипасс в карман и надела перчатку. Бонда отметил наличие единственного кольца с крохотным зеленым камушком на мизинце правой руки. А мужика-то, похоже, нет. И это подчеркивается. Львица на охоте. Берегись, геронтофилы!
Глава 7 4 . Приказ.
–Послушай, требуется пропустить группу. Через твой участок. Порядка взвода. Никакой стрельбы, никаких вопросов. Пароль-отзыв. Плавающий, как обычно. Всё. Приказ оттуда, понял, да? Завтра, ориентировочно в четыре-ноль-ноль. Плюс-минус. Посты должны быть извещены, и только посты.
– Ну и какая проблема? Дээргэшники что ли, как обычно? Так зачем здесь-то?
– Ты, я вижу, меня не услышал...Они оттуда зайдут. Сюда. И ты их пропустишь.
– Здрасьте, блядь, я ваша тетя! Это наши ... кто-то... возвращается?
– Наши. В нашей форме. С оружием.
– Не понял. Почему здесь-то?
– Здесь. Не ссы, они тихо зайдут, там пропустят.
– Как это так – пропустят?
– Там тоже наши люди есть. Такой ответ тебя устроит?
– Нет. Ты мне чего предлагаешь!?! Это кто вообще зайдет? Муслимы что ли?!?
– Это те, кто надо зайдет. И не ваше здесь собачье дело, кто они и куда пойдут дальше. Может Бонда ваш возвращается, я сам не знаю. Есть приказ, ты его выполняешь, понял? Не забыл, кому ты здесь подчиняешься? Список лиц... на посту на это время, ко мне на стол... через полчаса. Выполнять!
Глава 75 . Кафе .
Кафе "Апрески". Рядом с центральным подъемником. Всегда полно народу. Незатейливое меню, высокие цены. Длинные столы, лавки, пар, гомон. Но рядом же! И весело! Перекусил, выпил чаю, пошел дальше кататься. Есть алкоголь на разлив. Пятьдесят грамм водки или коньяка стоят как бутылка того же самого в поселке, но спрос есть всегда. Зима, холодно. Особенно некатающимся. Расстегиваешь клипсы на ботинках, выдыхаешь от наступившего кайфа, снимаешь шлем, бросаешь в него перчатки. Лыжи ставишь в пределах видимости к стене между окон или на деревянную стойку у входа, если есть место. Поверх носков за темляки вешаешь палки, тут же моешь руки и идешь к стойке с витринами. Если компания, то кто-то караулит места на всех. Если один – то, как повезет. Место может освободиться, пока ты стоишь в очереди. Бросишь туда свои перчатки и шлем, и возвращаешься за тарелками.
В тот день народу было больше обычного – праздничные дни соединили с выходными и народ предпочел активный отдых в Абзаково субботним шашлыкам в пригороде. Ехать за сотни километров на одну ночь и два полудня выходных могут только фанаты. А их пока немного. А тут получился не то, что полноценный уикенд, а настоящие миниканикулы. Хорошо, когда власть увлекается зимними видами спорта, а не каким-то там теннисом! Четыре дня – это васм не хухры-мухры!
Понаехало только...всяких-разных. Бонда стоял со шлемом на голове и дымящейся тарелкой борща в руках и не видел места, куда можно было приткнуться. На стойке дожидались остывающие второе и чай.
–Присаживайтесь, а мы подвинемся! Правда, ведь, женщина?
Звонкий голос с вызовом и напором. Тетка с кольцом. И тетке этой лет тридцать. Или еще меньше. Ее соседка в темно-зеленом пуховике неохотно сдвигает к окну ребенка, придвигается сама. Недовольно звякает посудой, но молчит. Да, господа некатающиеся, здесь кафе, прежде всего для отмороженных горнолыжников и сноубордистов, а не для туристов.
А вы можете пройти каких-то триста метров и покушать псевдокавказской кухни, причем дешевле, чем здесь! Но там нет такого шикарного вида на гору, а вы желаете его лицезреть. Вот поэтому подвиньтесь-ка к окну и потерпите наше общество. Мы подкрепимся и пойдем далее радовать ваш взгляд своими завораживающими виражами.
Бонде высвобождается место на лавке рядом и сектор стола. У незнакомки наглые зеленые глаза. Рыжий хвост закручен на голове в подобие шиньона, чтобы видимо не лез в сметану. Комбинезон расстегнут и снят до пояса. Вязаный бело-голубой свитер со скандинавскими узорами. Матовый круглый черный шлем с пристегнутыми и сдвинутыми наверх очками стоит на столе. Как у военного летчика, подумал Бонда. Только у летчиков он кажется белый. Хотя у негров может и черный. Впрочем, ни в одном западном фильме Бонда не видел черных лётчиков. Видимо их не существовало. Сержанты, это да. Полицейские там, пожарные...Летчиков и пилотов не видел.
