Текст книги "Памятник Дюку (Повести)"

Автор книги: Александр Воинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Глава девятая
СТО ВОСЕМЬДЕСЯТ ТЫСЯЧ КИЛОГРАММОВ ДИНАМИТА

1

Удивительна Потемкинская лестница! Когда подымаешься по ее широким каменным ступеням, кажется, что она устремлена прямо в небо. И от этого чувства нельзя отделаться, сколько бы раз ты по ней ни поднимался. И еще она напоминает о детстве и о первом свидании. А когда ты стоишь на верхней площадке, чувствуя на себе внимательный взгляд бронзового Дюка, сжимающего свиток плана Одессы, и перед тобой морская даль в сиреневой дымке, – тогда приходят думы…

Город сильнее войны и несчастий. Усталый, с нахмуренными, потемневшими фасадами домов, он расправляет морщины под весенним солнцем. Всякий раз, когда Лена возвращается из порта, она медленно идет по шумной Дерибасовской.

Еще недавно казалось: Дерибасовская забыла о войне. Да и называлась она улицей Антонеску! Женщины в ярких шелках, с длинными, завитыми трубками волосами обходили магазины, а за ними тащились денщики с корзинами, куда складывались покупки. Сегодня эти женщины, растеряв надменность, сами таскают свои чемоданы в порту по трапам кораблей. Сколько раз за последние десятилетия над Одессой нависало слово: «Эвакуация»!.. И опять оно мечется по улицам. На ящиках и связках дел, сваленных в кузов грузовика, сидит немолодой человек в сером котелке; в своем жалком положении он изо всех сил старается сохранить респектабельность. Да ведь это ее старый знакомый, губернаторский чиновник. Два офицера в форме цвета хаки и в фуражках с очень широкой тульей, придающих им опереточно-горделивый вид, неистово стучатся в закрытые двери ресторана «Черная кошка». Швейцар с обмякшей бородой, приоткрыв дверь, кричит:

– Господа! Ресторан закрыт!.. Эвакуация!..

Дойдя до конца Дерибасовской, Лена остановилась. На круглой тумбе, рядом с порванной афишей, извещавшей, что в Театре Василия Вронского состоится премьера – бенефис артиста Николая Сергеевича Фалеева, комедия-фарс «Ни минуты спокойствия», косо наклеена напечатанная на грубой оберточной бумаге военная сводка немецкого командования, извещающая о новых победах. Но никто не останавливается! Пожар в нефтегавани, полыхавший всю ночь, взрывы цистерн с бензином, напоминавшие артиллерийскую канонаду, не давали городу уснуть.

И все же Одесса оставалась прекрасной. Платаны с черными узловатыми ветвями, казалось, широко раскинули руки и глубоко вдыхают теплый морской ветер. Скоро на город обрушится первый весенний дождь. И тогда уже совсем близко лето…

Лена вернулась домой как раз вовремя. Надя уже тщательно заперла дверь и молча принялась за работу.

Отойдя к окну, Лена выглянула на улицу; все спокойно – и, присев на подоконник рядом с фикусом, стала терпеливо ждать.

Когда Надя занята делом, ее лучше не тронь – взорвется, как петарда. У нее черные волосы, круглое лицо, и глаза выпуклые, дерзкие. В споре она постоянно берет верх, и не потому, что всегда бывает права, а просто умеет так ответить, что хоть убегай. И все же Лена, при всей своей хрупкости, умеет настоять на своем, когда Надю особенно заносит.

– Ну, что там? – нетерпеливо спросила Лена. – Что происходит?

– Иди, послушай!..

Ее сразу оглушила бешеная истерия войны, и тишина комнаты мгновенно потеряла свое очарование. На всех мыслимых регистрах, начиная от пронзительно тонкого, свистят, стучат, гудят морзянки, слышны голоса – на мгновение возник звук скрипки, и тут же на него, как на чужака, яростно набросились свисты и хрипы. Удивительно, как во всем этом хаосе Надя умудряется разыскать штабную рацию.

– Появились три новых немецких рации! – сказала Надя.

Лена сняла наушники и снова отошла к окну.

– Как по-твоему, далеко от города?

– Нет, где-то совсем близко!.. Это для нас счастье, Ленка!

– Почему?

– Да потому, что в городе часто меняются рации. Пеленгаторы не успевают следить за всеми. Будь одни и те же, нас давно бы засекли.

Ткачевич! – вдруг воскликнула Лена. – Переходит улицу! Торопится!..

Через минуту обросший светлой щетиной Ткачевич вошел в комнату, устало опустился на стул.

– В этом доме стакан воды получить можно?

Пока он пил большими, жадными глотками, Лена, рассматривала его лицо. Да, за эти дни ему сильно досталось, он осунулся, щеки ввалились, глаза щурились, как у человека, который изо всех сил борется с одолевающим его сном.

– Где Миша? – вдруг спросил Ткачевич. – Ищу с самого утра…

– А что случилось? – тревожно спросила Лена.

– Прибыл Натушар!

– Кто он?

– Кто? – повторил Ткачевич. – Натушар – это крупный, я бы сказал, крупнейший немецкий специалист по эвакуации. Если ему удастся, разберет по кирпичикам даже оперный театр, и вывезет… И все же это не главная новость!.. Дай еще воды!..

Он снова осушил стакан. Сняв наушники, Надя прислушивалась к разговору.

– Попеску смещен! – проговорил Ткачевич и помолчал, как бы обдумывая это обстоятельство. – Вместо него назначен зондерфюрер доктор Петри… И я тоже пошел на повышение, – усмехнулся он. – Мои заслуги оценены, и Петри назначил меня ответственным за порт. Вы понимаете, что это значит!.. Я должен помогать им грузить ворованное…

– А как же быть? – сказала Лена; она понимала, как ему сейчас трудно.

Он сидел, привалившись к спинке стула, и, прикрыв глаза, думал о чем-то своем. Как он изменился с тех пор, когда она впервые увидела его в порту! Многие не любили его за резкость и нелюдимость. Он и сам делал все, чтобы его считали продавшимся немцам. А потом этот откровенный разговор с Мишей…

– Сегодня с утра в порту начались странные события, – сказал Ткачевич как бы без связи с предыдущим. – Натушар и доктор Петри заперлись в кабинете и два часа совещались с оберлейтенантом Крейнцем!..

– Крейнц? – опять спросила Лена, она знала почти всех немцев, работавших в порту, но эта фамилия ей незнакома.

– Командир команды подрывников, прибыл всего несколько дней тому назад… И мне думается, что тут есть прямая связь с тем, что в порт пригнали несколько сотен военнопленных. Их разместили в помещениях склада. Охрана не выпускает их даже на прогулку… Но я тоже кое о чем подумал. – Его светлые голубые глаза улыбались. – Натушар и Петри не говорят по-русски. Им нужен переводчик. И я подыскал им надежного человека.

– Мишу!

И хотя минута была очень трудной, они засмеялись…

Ждать Мишу пришлось довольно долго. Он пришел лишь к вечеру, измотанный не менее, чем Ткачевич. Он обошел почти всю нефтегавань и подсчитал, что взорвалось примерно около четырехсот цистерн. Но сейчас эта цифра была важна лишь для Нади.

Ткачевич забрал его с собой и повел в порт представлять новому начальству…

С утра по позднего вечера Миша сопровождал Натушара и Петри, которые метались по порту, наводя порядок. У всех причалов стояли корабли, танкеры, баржи. В них грузились автомашины, станки, хлеб – все, что было в портовых складах.

Несколько раз Миша видел Крейнца. Но как только обер-лейтенант появлялся, Натушар и Петри отходили в сторону и тихо совещались с ним, тщательно следя за тем, чтобы до переводчика не донеслось ни одного слова.

А между тем Крейнц руководил военнопленными, которые в разных местах порта под наблюдением немецких моряков рыли лопатами глубокие ямы.

Для чего эти ямы предназначались, трудно было понять. Может быть, доты? Нет, слишком узки. Да к тому же многие из них рылись в местах, не дававших возможности для обзора местности. Может быть, немцы хотят закопать какое-то ценное имущество? Глупо! Они же понимают, что после их ухода все ямы будут обнаружены и вскрыты.

Миша заметил, что Крейнц тщательно изолирует одну группу рабочих от другой. Кроме того, он увидел в руках у него план порта с какими-то отметками. Прошло еще два дня, и пленных заставили рыть траншеи, соединяющие ямы между собой. Нет, для ходов сообщения эти канавы явно не годились. Они тянулись вдоль линии причалов, от одной ямы к другой, иногда ответвляясь к складам, но глубина их не превышала тридцати сантиметров, а ширина – сорока.

И вот однажды помог случай. Миша оказался около двадцатого причала, где Крейнц что-то тихо и долго объяснял Петри, показывая пальцем на разные участки порта. Тот, очевидно, или не все понимал или с чем-то не был согласен. Тогда Крейнц вынул из сумки карту порта, опустился на колено и расстелил ее на земле, придерживая края руками, чтобы не вырвал ветер.

Миша, проходя мимо доктора Петри, заглянул через его плечо. Одного взгляда было достаточно, чтобы все стало понятным.

Как трудно оставаться спокойным, когда вдруг обрушивается страшная беда и ты пока бессилен что-либо изменить, нужно оставаться самим собой и с равнодушным видом смотреть и слушать, как два врага деловито обсуждают страшный план!

Миша едва дождался минуты, когда Петри отправился пообедать, и два часа теперь были в его распоряжении.

Ткачевич оказался на месте в своем кабинете. Взглянув в лицо Миши, он молча поднялся, вышел из-за стола и наглухо прикрыл дверь.

– Садись! Рассказывай…

Но Миша остался стоять.

– Они хотят взорвать порт! – тихо проговорил он.

– Так! – сказал Ткачевич. – Значит, в ямы, видимо, будет заложен тол!..

– Да!.. И все бункера будут соединены проводами в одну систему.

Ткачевич хмуро усмехнулся.

– Удобно! Одно нажатие рубильника… И все летит к черту!.. А где строят пульт?..

– Этого я не смог рассмотреть… Петри заслонил карту спиной… Но я успел понять из разговора другое… – Миша замолчал, облизав языком пересохшие губы.

– Ну, говори же!..

– Они задумали вызвать взрыв такой силы, чтобы от сотрясения разрушились все здания на Приморском бульваре, оперный театр и часть Пушкинской улицы…

Ткачевич опустился на стул, придвинул к себе листок бумаги и, подумав, стал чертить план порта.

– И еще я заметил зеленый крестик, – сказал Миша, – но почему-то он поставлен в море далеко от берега.

Они понимали, что теперь все зависит от их мужества. Лене появляться в порту опасно. Ее могут, как это теперь часто происходит, силой посадить на один из отходящих кораблей. Каждый день из порта вывозили от пяти до пятнадцати тысяч человек. Одновременно эвакуировались и войска. Для них уже не хватало кораблей, и в конце концов Натушар и Петри были вынуждены подавать баржи и для солдат.

Прошло еще два дня. Убрав из порта всех пленных, Крейнц приступил к минированию. В ямы, а их было вырыто здесь шестьсот семьдесят на расстоянии от первого до последнего причала, с интервалами в десять метров, закладывалось по три ящика тола, каждый весом в семьдесят пять килограммов. По дну каждой траншеи электрики прокладывали по два провода: один в изоляции, другой оголенный. Все ямы, таким образом, соединялись между собой в единую систему. К ней подключались провода. Провода шли от складов, где штабелями укладывались снаряды и авиабомбы. Рядом с ними для усиления взрыва ставились бочки с взрывчаткой и бензином.

Мише и Ткачевичу повезло. Доктор Петри приказал выдать им как своим ближайшим помощникам аусвайсы для беспрепятственного прохода в порт, который теперь охранялся морской полицией, жандармерией и секретными агентами.

И несмотря на охрану, диверсии не прекращались. Кто рядом?.. Где эти люди?.. Не тот ли грузчик, который медленно тащит ящик по причалу, не тот ли пожилой сцепщик вагонов с «летучей мышью» в руке? Кажется, только протяни руку, и она обопрется о твердое плечо. Но это чувство обманчиво. Куда ни глянешь – всюду кажущаяся пустота. Попробуй преодолей вековые законы конспирации!

Миша и Ткачевич облазили все причалы, заглянули во все уголки порта в поисках блиндажа с пультом взрыва. Несмотря на то что все канавы были тщательно закрыты и во многих местах даже покрыты цементом – заметить, где спрятаны провода, оказалось нетрудным. Но вот куда они ведут?.. Где замыкаются?..

Только вечером, когда одному бродить по порту становилось крайне опасно, Миша вдруг заметил часового у землянки, вырытой в голове Карантинного мола. Пригляделся. Так и есть – полоса недавно взрыхленной земли ведет прямо туда.

Выслушав сообщение о его открытии, Ткачевич долго рассматривал свой самодельный чертеж и, наконец, согласился. Да, именно в этом блиндаже установлен рубильник. Но и сам он не потерял времени, раскрыв тайну зеленого крестика на карте. От распределительного щита в море выведен длинный провод и присоединен к рубильнику на поплавке. Если не удастся взорвать порт из блиндажа, с последнего отошедшего корабля сюда спустят сапера.

2

К вечеру двадцать девятого марта подготовка порта к взрыву была полностью закончена.

В этот же вечер Лена собрала всю группу. Отсутствовала только Катя.

Вооружившись карандашом, Ткачевич подсчитал, сколько примерно тонн взрывчатки заложено в порту.

– Не меньше, чем сто семьдесят – сто восемьдесят тысяч килограммов… Вы понимаете, что это значит?!

В комнате наступило молчание. Словно все одновременно услышали оглушительный взрыв! Они и раньше понимали, что от порта ничего не останется, но не представляли, какая страшная катастрофа нависла над всей Одессой.

Ткачевич густо подчеркнул цифру карандашом.

– Если Петри удастся сразу взорвать всю систему, то к черту полетит не только весь порт. От сотрясения почвы будет разрушен прилегающий к порту район, все здания на Приморском бульваре и даже театр…

– Что можно сделать? – спросила Лена.

– Надо нарушить систему!

Лена, не отрываясь, смотрела на зловещую цифру. Она понимала, как неимоверно сложно осуществить то, что предлагал Ткачевич. Ведь она своими глазами видела закопанные бункера и траншеи.

– Как же это сделать? – спросила она.

Ткачевичу, однако, эта проблема не казалась безвыходной. В той истинно немецкой тщательности, с которой вся система была замаскирована, таились большие возможности. Крейнц зарыл провода, считая, что этим самым он сможет уберечь их от возможных диверсий. Нельзя отрицать, что в этом расчете есть здравый смысл. Однако вряд ли можно заметить обрывы проводов, если, несмотря на бдительную охрану, кому-то удастся повредить их. Определить же, где пролегают траншеи, даже ночью, при слабом свете фонарика, не так уж сложно – они покрыты свежей землей.

Миша настоял на том, чтобы Лена больше на работу в порт не ходила. Петри приказал составить списки грузчиков, указав их домашние адреса, для того, чтобы насильно посадить их на корабли и вывезти из Одессы.

Но, как оказалось, Петри собирался эвакуировать далеко не всех.

Выбрав одну из свободных минут, Миша решил поглубже прощупать подлинные намерения своего начальника.

– Господин зондерфюрер, я изменил русским и помогал вам, – сказал он. – Теперь я хочу уехать в Германию…

Петри иронически развел руками:

– Ах, Миша, русские скоро будут здесь, а нам даже всех своих людей вывезти не удастся. Мой вам совет: постарайтесь проникнуть в катакомбы, отсидитесь там, а когда придут русские, выйдите вместе со всеми…

– Значит, вы, господин зондерфюрер, мне отказываете?

– Что делать?! Я смог включить в список лишь одного Ткачевича!..

Так! Очень ценные сведения. За свою судьбу, значит, Миша может не беспокоиться. А Ткачевич должен заранее обдумать, как ему поступить. Ведь списки тех, кого увезут принудительно, оказывается, уже подготовлены.

Выяснить, у кого эти списки находятся, не составило большого труда. Через несколько часов Ткачевич уже знал, что они хранятся у работника «Зеетранспортштелле» Вадима Михайловского. Он хорошо знал Михайловского – встречались у Петри, да и домой часто возвращались вместе, но все же решил поручить этот разговор Мише. Миша осторожно поговорил с этим, обычно замкнутым человеком и понял, что тот поможет похитить и уничтожить списки, но сделает это в тот момент, когда у Петри уже не останется времени составить новые. Если это удастся – будет спасено несколько сот человек и сорвана погрузка.

Вечером первого апреля Надя радировала: город и порт в эвакуационной горячке. А в одиннадцать утра на другой день передала о том, что из города усиленно отходят все германские войска, что объявлена эвакуация населения в возрасте от 14 до 50 лет, что в Румынию ушел пароход «Мадонна» водоизмещением в три с половиной тысячи тонн – на его борту продовольствие и медикаменты, что отплыли девять быстроходных десантных барж с тремя тысячами немецких солдат и до двух тысяч раненых.

Вечером четвертого апреля напряжение эвакуации по всем признакам начало спадать. Натушар уехал, и неизвестно было, вернется ли он назад.

Из окна здания управления Миша и Ткачевич долго смотрели на груду ящиков в порту, на пакгаузы и склады. Над ними постепенно сгущался вечерний сумрак. Солнце склонялось к западу, и темнеющая синева моря, казалось, уходила в бесконечность…

– Миша, нельзя больше ждать! – нарушил Ткачевич затянувшееся молчание. – Давай сделаем все сегодня ночью…

– Вы думаете, они взорвут порт еще до своего отхода?

– Нет, но у нас не останется времени…

Миша согласился. Риск остается риском. И с каждым днем он будет лишь усиливаться.

– У меня есть на двадцатом причале знакомый румынский солдат – Сергей Федоров, – сказал Миша.

– Румын с фамилией Федоров? удивился Ткачевич.

– Нет, он молдаванин… Я давно с ним знаком, к нему присматривался, а сегодня утром поговорил начистоту… Он обещал помочь…

– Ну, если ты уверен, привлеки его, – сказал Ткачевич, – но действуй решительно…

Время от времени звонил телефон, Ткачевич снимал трубку, отдавал короткие распоряжения. Потом его вызвал к себе доктор Петри, чтобы уточнить, какие важные грузы еще ждут отправки.

Миша томился в одиночестве часа два. На порт спустилась прохладная апрельская ночь. Редкие огни мелькали у причалов, то загорались, то мгновенно исчезали, словно их задувал ветер. На причалах, охваченных эвакуационной горячкой, грузчиков оставалось мало. Многие уже пронюхали, какая им грозит опасность, и попрятались. Оставшимся в порту помогали моряки и солдаты. Гулко начинали лаять сторожевые собаки и под строгим окриком тут же замолкали.

А что, если для начала пойти в разведку? Миша постоял перед окном, набрался мужества, вышел из дома и медленно двинулся к двадцатому причалу.

Он не сделал и десяти шагов, как вдруг услышал приближающиеся к нему шаги патруля и едва успел прыгнуть за ящик. Нет, по дороге идти опасно! Ведь особых дел у него на двадцатом причале сейчас нет, и его могут задержать.

Самое верное – пробираться напрямик по грудам железа и всякого хлама, который скопился в порту. Этот путь связан с риском сорваться и разбить себе голову о какую-нибудь железную чушку. Но это все же менее опасно, чем непрерывно бегать от патрулей. Если они его заметят, то несомненно установят наблюдение, и тогда задача не только во много раз усложнится, но вообще может оказаться невыполнимой.

Когда Миша вернулся в управление, Ткачевич уже был в своем кабинете.

– Где ты пропадал? – спросил он.

Миша рассказал ему о результатах своей разведки.

Ткачевич подумал немного.

– Вот что! Иди к своему румыну на двадцатый причал, а у меня есть дела на четвертом и девятом… Чем будешь резать?

– У Федорова есть большой немецкий саперный нож!

– Советую потом сразу же от ножа избавиться! Вдруг станут обыскивать… – Он взглянул на часы. – Скоро смена… Часовые устали, но те, кто их сменяет, начнут обход с новыми силами.

Они вместе спустились вниз и остановились у крыльца. Ночь плотно обступила их. Сейчас, когда они не знали, увидятся ли снова, Ткачевича покинула обычная сдержанность.

– Ну, Миша!.. – проговорил он. – Будь осторожен! Я хочу выпить на твоей свадьбе!..

Он быстро шагнул влево и исчез во тьме. Миша подождал, пока стихнут его шаги, глубоко вдохнул свежий морской воздух, как пловец перед прыжком с вышки, и, перейдя дорогу, перелез через груду старых железных труб.

Какое счастье, что он так хорошо изучил порт! Несколько раз Миша оказывался в двух шагах от патрулей, его спасали невидимые тропинки между почти непроходимыми завалами разбитых ящиков и проржавевших, брошенных станков.

Федорова Миша разыскал в деревянной дежурке на краю причала. Зимой в этой будке отогревались часовые, а поближе к лету в нее обычно сбрасывали всякий хлам. Деревянный стол, стоявший возле разбитого окошка, никогда не просыхал от пролитого на него вина.

Еще накануне Миша договорился с Федоровым о том, что тот будет каждый вечер ожидать его прихода. После вечерней поверки обычно в казарме никто солдат не проверяет, а в последние дни уже и о вечерних поверках забыли. Но, честно говоря, Миша не очень-то верил, что у этого худощавого парня с черными, быстрыми глазами хватит выдержки и желания выполнить их уговор.

Миша тихо подошел к будке и осторожно заглянул в окно. Ему показалось, что там никого нет. Но притаившийся во тьме человек услышал его шаги и шевельнулся.

Миша уловил это тихое движение внутри будки. Кто же там: друг или враг? Теперь выиграет тот, у кого больше выдержки. У Миши, конечно, еще есть возможность уйти, но где гарантия, что ему не выстрелят в спину?

И тут произошло то, чего он меньше всего мог ожидать. Оглушительное чихание потрясло тонкие стенки будки.

– Сергей, это ты? – тихо спросил Миша.

– Я, – отозвался голос из темноты. – Вот холера, испугал меня до смерти!..

Через минуту они уже вместе пробирались вдоль причала. Миша держал в руках длинный кусок тонкой железной трубы с загнутым концом, которую Федоров отыскал в ворохе лома, а в кармане у него лежал острый армейский нож.

– Ты иди на одиннадцатый причал, – тихо сказал Миша.

– Зачем?

– Как – зачем? Провода резать!

– А я уже обрезал! – сказал Федоров. – Ты загони палку поглубже, поддень ею провод, вытяни его кверху. И – р-раз! Как голову курице! Только не забудь потом загнуть концы в разные стороны, чтобы под землей опять контакт не получился.

«Наловчился! – подумал Миша. – И так все ему просто! Без подготовки и без переживаний».

Они подошли к повороту; в случае внезапного появления патруля отсюда сразу же можно незаметно скрыться.

– Давай тут! – предложил Миша. – Как раз отсюда провод идет на двадцатый причал.

Палка бесшумно вошла в рыхлую землю, как ложка в густой мед. Но провода Миша сумел подцепить только на третий раз. Быстрыми, почти судорожными движениями полоснул по ним ножом, но они оказались слишком толстыми. Наконец голый провод лопнул, Миша быстро загнул концы в разные стороны; со вторым пришлось повозиться. Еще два конца загнуты под острым углом.

– Теперь назад пихай! – услышал он наставительный шепот Сергея. Ну и нервы же у этого парня!

Миша палкой вмял обрывки проводов поглубже к земле и притоптал ее.

– А теперь разрыхли! Не то увидят утром, где затоптано, и начнут проверять!

Нет, этот Федоров явно решил открыть здесь курсы по подготовке специалистов!.. Миша несколько раз шаркнул палкой по верхнему слою земли.

Обратно они возвращались уже проверенным путем. Федоров покорно лез за Мишей через груды лома, но ему все время не везло: то ногу ушиб, то схватился за острый выступ и сорвал кожу на ладонях. Где-то посреди изнурительного пути он чертыхнулся и решительно сказал, что будет до казармы добираться сам и что уже приглядел себе местечко, где отсидится, дожидаясь, когда немцы уйдут из Одессы.

Они простились. И Миша уже в одиночку проделал остальную часть пути гораздо быстрее, избегнув опасных встреч.

Ткачевич уже ждал его. Когда Миша ввалился к нему в кабинет, он радостно улыбнулся.

– Ну как, напереживался? Наверное, килограммов десять потерял?

– За пять ручаюсь! – Миша присел к столу. – Дайте, что ли, закурить.

Ткачевич протянул сигареты и взглянул на его руки.

– Чем ты резал?

– Палкой и ножом, – ответил Миша.

– Куда все дел?

– Палку бросил. А нож Федоров забрал.

– Он с тобой вместе резал?..

– Нет, на одиннадцатом причале успел до меня порезать.

Миша пошел к умывальнику и тщательно вымыл руки, заботясь о том, чтобы под ногтями не осталось земли. Великое дело – осторожность и предусмотрительность!

Когда он вернулся, Ткачевич сидел, устало откинувшись к спинке стула и, придвинув к себе план порта, внимательно его разглядывал.

– Маловато мы сделали порезов! – проговорил он. – Но цели все-таки, думаю, достигли!.. Черта с два у них теперь что-нибудь получится!..

– Кроме нас, тоже кто-то сейчас режет! – сказал Миша.

– Наверняка!.. Утром сходим, посмотрим, что у нас получилось.

Они переночевали в порту: Ткачевич на диване, а Миша на столе, подложив под голову папки с делами.

Утром Ткачевич едва растолкал Мишу.

– Ну-ка, быстренько слезай со своей королевской постели! – сказал он, безжалостно вытаскивая папки из-под его головы. – Прогуляйся-ка по берегу! А потом к Лене… Она, наверно, места себе не находит.

Ощущая ломоту во всем теле, Миша соскочил со стола и охнул: затекшая шея не разгибалась.

– Ступай! Ступай!.. – торопил его Ткачевич. – Физическая зарядка тебе полезна.

Миша вылез, взглянул на железные тросы, по которым пробирался ночью, и встряхнул головой, словно сбрасывая остатки сна… И как только он умудрился в полной тьме проделать весь этот путь? Заставь его сейчас повторить при солнечном свете, он бы глаза зажмурил от страха.

Он пошел берегом к двадцатому причалу, пристально вглядываясь в землю, не осталось ли где канавки. Ни малейшего признака!.. Даже самый острый взгляд не обнаружит, что здесь кто-то взрыхлял землю…

Час спустя Миша уже был у Лены. Он подробно рассказал о событиях минувшей ночи. Надя тут же передала об этом радиограмму.

У всех троих настроение было приподнятое. Словно они долго вместе поднимались в гору, помогая и поддерживая друг друга, и наконец-то увидели перед собой ее вершину.

Штаб запросил их, сколько в городе немецких войск. И целый день до комендантского часа девушки бегали по самым отдаленным окраинам города. Войск, предназначенных для обороны города, еще не было. В Татарке и Дальнике они насчитали около трех батальонов немцев и там же обнаружили небольшую румынскую часть. Кроме того, им удалось выяснить, что основные штабы выехали в сторону Овидиополя. Строительство дотов и дзотов уже прекратилось, а многие из построенных были заброшены.

В общем, им удалось установить, что город почти очищен от войск. Единственным местом, где их еще можно увидеть, был порт!

Едва девушки вернулись домой, они тут же связались со штабом.

– Требуй, чтобы скорее бомбили порт! – говорила Лена Наде. – Пусть не теряют времени!..

Если бы Лена могла, она бы сама взялась за ключ, – так не терпелось ей передать в штаб все, что она сейчас переживала. Но Надя признавала только краткие радиограммы, она тщательно выжимала из текста все эмоции.

В штабе проявляли беспокойство о судьбе девушек, требовали их тщательной конспирации, приказывали не подвергать себя опасности. Предлагали Мише, если это необходимо, перейти на нелегальное положение. По тому, как усилилось звучание станции в эфире, Надя определила, что рация штаба уже вплотную придвинулась к Одессе.

Восьмого апреля в Румынию ушли корабли с немцами: теплоход «Альба», пароходы «Романия» и «Герцог Карл». В самую последнюю минуту, когда «Гейзерих» заканчивал погрузку, в порт вошли шесть «тигров».

Петри даже за голову схватился. Куда их грузить? Лишь с большим трудом удалось найти для них железную баржу.

Вечером Петри приказал всем покинуть порт. В него вошел отряд немцев, на рукаве у каждого была нашита пластинка в форме щита с надписью «Крым – Кубань». Они считали себя избранными среди избранных, гордились своей преданностью фюреру и тем, что русские, как они утверждали, в плен их не брали, а расстреливали на месте. Это как бы возвышало их над другими солдатами.

Миша забежал на минутку к девушкам сообщить, что в порт он не вернется и чтобы они за него не волновались: он найдет себе убежище.

Утром девятого апреля газета «Молва» вышла на грубой оберточной бумаге в значительно уменьшенном размере. В ней было опубликовано объявление «боевого коменданта» Одессы:

«В последние дни увеличились нападения цивильных особ на лиц, принадлежащих к немецкой и союзным Армиям, – гласило оно. – Поэтому воспрещается всем цивильным гражданам оставлять свои квартиры.

Окна должны быть закрыты, двери тоже, но не на ключ.

Кто в противовес этому появится на улице или покажется на окне или у открытых ворот, будет без предупреждения – расстрелян.

Это предупреждение вступает в силу сегодня с 15 ч. дня».

– Что же теперь нам делать? – спросила Надя, несколько раз вслух перечитав объявление.

– А сколько сейчас времени?

– Около двенадцати.

– Я сбегаю купить хлеба! Вдруг какой-нибудь чудак еще торгует! – сказала Лена.

Когда она вышла, улица показалась ей вымершей. Видимо, жители Одессы из предосторожности выполнили приказ досрочно! Лена добежала до угла и вернулась ни с чем. Чудаки в Одессе перевелись.

Около трех часов ночи с девятого на десятое апреля со стороны порта раздался глухой взрыв.

– Начали! – сказала Лена.

Они с Надей лежали рядом на своей жесткой кровати, в полном мраке: тщательно занавешенное окно не пропускало даже слабого ночного света – и чутко прислушивались.

Вот за окном прогромыхал танк. Где-то прострочила автоматная очередь. Издалека донеслись крики. Хрипло выругалась женщина. И вдруг – новый удар! В окне задребезжали стекла.

– Стреляют или бомбят? – спросила Надя.

– Самолетов что-то не слышно! Может быть, взрывают?

Надя не выдержала, встала и, шлепая босыми ногами, подошла к окну.

– Ленка, гляди!.. Ракет-то сколько!..

Она немного приоткрыла занавеску, и на стену упал красноватый отблеск. Лена тоже бросилась к окну.

Над крышами то и дело вздымались ракеты – красные и белые, словно город уже салютовал победителям. Со стороны Пересыпи стреляли орудия. И вдруг они ясно услышали посвист снаряда, а затем где-то совсем близко раздался гулкий взрыв.

Они услышали детский плач, в глубине коридора хлопнула входная дверь, и все стихло.

Может быть, им следует связаться со штабом? А что они сейчас могут передать: сидим в темной комнате, слушаем стрельбу и ждем?..

А утром они стояли на Дерибасовской в густой, заполнившей ее толпе, и вместе со всеми махали руками советскому танкисту, высокому худощавому парню, высунувшемуся из башни танка. На броне его «тридцатьчетверки» лежали автоматчики и перебрасывались с девушками веселыми шутками.

Одесса, еще накануне мертвая, уже вновь шумела, и шум ее был похож на рокот черноморских волн, весело бегущих к берегу.

Потом Лена и Надя вернулись домой и связались со штабом. Лялюшко поздравил их и приказал ждать, когда за ними приедет машина.

В полдень примчался Миша.

– Где вы пропадали, девчонки? – закричал он. – Я вас повсюду искал! Только что встретил Ткачевича. Его все-таки немцы заставили погрузиться…

– Он уехал? – ахнула Лена.

– Ну ты и бестолковая!.. Как же он мог уехать, если я его встретил? Он вчера вечером пришел на морской вокзал, поставил для успокоения доктора Петри в каюту чемодан, а потом улучил момент, чтобы скрыться…