Текст книги "Западня"

Автор книги: Александр Воинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

Глава седьмая

– О, Тонечка! Ты просто великолепна! – с искренним восхищением воскликнул Леон. – Собирайся быстрее! Пойдем в ресторан.

Леон явился неожиданно, сказав, как обычно, что зашел «на огонек». В комнате сразу стало душновато от запаха терпких духов, которыми, казалось, насквозь была пропитана его шинель.

Стоя перед зеркалом, Тоня в это время медленно расчесывала волосы. Она давно не стриглась и сама сейчас удивилась тяжелым длинным пушистым прядям, рассыпавшимся по плечам.

Недорогое платье, голубое в белый горошек, очень шло Тоне.

– Боже мой, – вдруг огорченно воскликнул Леон, с головы до ног оглядывая девушку, – неужели у тебя нет других туфель?

Туфли на Тоне и впрямь были жалкие – стоптанные, так не подходившие к голубому легкому платью. Да к тому же и пыльные, давно не знавшие ваксы.

– Снимай! – скомандовал Леон, и она подчинилась.

Он вышел в прихожую и там столь тщательно их начистил, что они приняли почти приличный вид.

– Куда мы пойдем? – спросила Тоня, опасаясь, что он потянет ее в излюбленную Фолькенецем «Черную кошку».

– Куда хочешь.

– Пойдем в «Лондонскую»…

В детстве отец часто водил Тоню в гостиницу «Лондонскую» и во внутреннем дворике, где было прохладно даже в самый жаркий день, угощал мороженым. Девочку огорчало лишь то, что на эстраде днем не играли музыканты.

Когда Тоня надела пальто, по лицу Леона пробежала тень. Но он промолчал, понимая, что тут уже и вакса бессильна.

– Леон, – сказала Тоня, решив воспользоваться его смущением, – может быть, посидим дома? У меня еще есть твой коньяк. Зачем плестись куда-то?

– Нет! – сказал он решительно. – Мое приглашение остается в силе. Пойдем развлечемся…

Едва они вошли в шумный, сверкающий огнями зал, как к Леону подбежал коренастый, тщательно выбритый человек в черном фраке – метрдотель.

– О, господин Петреску сегодня с дамой! – с дружеской почтительностью воскликнул он.

– Да! – весело отозвался Леон. – Сегодня я с дамой! И посадите нас так, чтобы все это видели. Фрейлейн Тоня – моя спасительница!

– Ваша спасительница прелестна, господин Петреску… Прошу!..

Человек во фраке повел их.

Лавируя меж тесно поставленных столиков, Тоня ловила на себе внимательные взгляды. Очевидно, Леона здесь многие знали, и потому его спутница вызывала откровенный интерес.

Пока он заказывал ужин, Тоня старалась преодолеть чувство скованности и мучительного смущения. Блеск хрусталя, белизна скатерти, гул голосов, запах дорогих духов и сигарет – к этому надо привыкать: тоже может пригодиться.

Рядом шумно спорили немецкие летчики. Некоторые по-домашнему расстегнули серые мундиры, словно бросая вызов чопорности сидевших вокруг господ.

Теперь уже Тоня чуть смелее поглядывала в дальние углы зала, невольно восхищаясь яркими туалетами дам, удивлялась богатым украшениям. Неужели это настоящие бриллианты?

– Ну как, нравится тебе здесь? – спросил Леон, закончив наконец разговор с официантом. – Ты даже не знаешь, наверное, за каким историческим столиком сидишь.

– Нет, – удивилась Тоня. – Чем же он знаменит?

– Ты слышала о Вере Холодной?

– Слышала. Когда-то, очень давно, она снималась в кино.

– Это была знаменитая красавица. Говорят, ее отравили, когда у вас была гражданская война. Так вот, она любила сидеть именно в этой нише. Так, по крайней мере, рассказывает метрдотель. Впрочем, бог с ней, с Верой Холодной. Лучше скажи, нравится ли тебе это вино?

Тоня глотнула раз-другой и поставила свой бокал.

– Да, очень вкусное, – сказала она.

– А как ты думаешь, кто вокруг нас сидит? – спросил Леон.

– Наверно, какие-нибудь очень богатые люди, – по-детски простодушно заключила Тоня. – Смотри, какие они нарядные!

– Ах, Тонечка! Ты считаешь, что люди делятся только на бедных и богатых. Но это не так. Взгляни хоть на этих трех унылых господ в центре зала. Видишь? Один из них, толстяк, – бывший бургомистр Черкасс. Живет в апартаментах гостиницы и ожидает эвакуации в Констанцу. С ним его помощники. Лысый господин около оркестра – это Орлов-Соколенок, бывший помещик. Он приехал требовать обратно свои земли. У него, кстати сказать, какие-то особые заслуги перед рейхом.

– И что же, получит он свои земли? – без тени улыбки спросила Тоня.

Леон усмехнулся:

– Сомневаюсь! Он немного опоздал. Сейчас уже некогда с ним возиться.

Заиграл оркестр. Леон наклонился через столик:

– Хочешь потанцевать?

Тоня улыбнулась и покачала головой, а он шутливо погрозил ей пальцем:

– Ты первая женщина, которая отказывает мне в танце! – И вдруг спросил совершенно серьезно: – Ты что-нибудь можешь мне сообщить?

Он смотрел на нее так испытующе, что Тоне стало не по себе.

– В чем-то ты оказался прав, Леон.

– Штуммер дал тебе задание?

– Да. И я уже его выполнила.

– Оно касается меня?

– Нет, Леон! Разве я могла бы от тебя скрыть?

– Тоня! Я совершенно точно знаю, что Штуммер мною интересуется. Ну, не только одним мною, конечно, – уточнил он. – Гестапо ведет расследование одного случая на станции… В нем замешаны румынские солдаты…

Он помолчал, как бы раздумывая, говорить ли дальше. А Тоня воспользовалась паузой.

– Я не хочу обо всем этом ничего знать! – твердо сказала она. – И я не знаю даже того, что ты только что мне сообщил. Ясно?

Он налил себе полный бокал и выпил.

– Ладно! – сказал он и болезненно сморщился. – Все равно мы уже здесь не хозяева. Транснистрии фактически больше не существует. Взгляни на них. – Он кивнул в сторону летчиков. – Они пьют и плюют на всех! Совсем недалеко отсюда гибнут румыны, а немцы в порту грузят русский хлеб!.. – Он пристально поглядел в глубину зала и мрачно улыбнулся: – Фолькенец! Он нас заметил… Приближается. И с ним – его постоянная дама!

Зинаида Тюллер?!

У Тони пересохло во рту, она заметно побледнела, а Леон, по-своему истолковав ее волнение, спросил:

– Неприятно встречаться со своим новым шефом? Да?

– Он не мой шеф, – возразила Тоня. – Я ведь не связана с абвером.

– Зато абвер тесно связан с гестапо, – заметил Леон и поднялся из-за стола. – Господин Фолькенец! Счастлив вас видеть! – Он низко склонился над рукой Зинаиды Тюллер, а та хлестнула Тоню пристальным и ненавидящим взглядом.

Она стояла рядом с Фолькенецем в белом открытом платье, со сверкающей блестками вечерней сумочкой. Волосы были уложены в замысловатую прическу, открывавшую длинную красивую шею. И она держалась с горделивой осанкой уверенной в себе женщины.

– О, сероглазая фрейлейн! – услышала Тоня веселый голос Фолькенеца. – Познакомьтесь: Зинаида Тюллер.

Зинаида сдержанно кивнула Тоне и села напротив нее, положив на скатерть блестящую сумочку.

Официант принес еще два бокала.

– Я угощаю, – сказал Леон. – Мы можем задумать все, что хотим, Фолькенец, и все сбудется. Посмотрите, какие прекрасные женщины сидят с нами!

– К сожалению, в этом мире, Леон, счастье не вечно, – улыбнулся Фолькенец. – Загадывай не загадывай!

– У вас плохое настроение? – спросил Леон, наполняя бокалы.

– Нет, почему же? Напротив! – возразил Фолькенец. – Сегодня наконец поймали двоих из той банды, что устроила поджог в порту.

– И они признались? – спокойно, как о погоде, осведомился Леон.

– Ну, это уже забота Штуммера! – Фолькенец взглянул на часы. – Часа через полтора у меня с ним рандеву, и тогда я буду все знать более точно.

Он поднял бокал и выпил один, ни с кем не чокаясь.

Зинаида с напускной горечью пожаловалась Леону:

– Вы не можете представить, как тяжело будет жить с человеком, для которого ночь – самое светлое время суток! – Она улыбнулась своей шутке, но Фолькенец пропустил ее мимо ушей, а Леон неопределенно хмыкнул.

Тоня же поняла во всей этой сценке одно: Зинаида хочет ее убедить, якобы Фолькенец стал ее, Зинаиды, мужем. Но если это действительно так, придется внести серьезные изменения в план люстдорфской операции. Как объяснить, что Зинаида делает вид, будто они незнакомы? Значит, и ее тоже испугала эта неожиданная встреча? Значит, она скрыла от Фолькенеца Тонин приход? Так, может быть, еще не все потеряно?

Внезапно Фолькенец поднялся:

– Зайдем в бар, Леон, выпьем по рюмке водки. К тому же у меня к вам чисто мужской разговор… Извините нас, милые дамы, мы вернемся через несколько минут.

Он взял Леона под руку и повел в сторону оркестра.

Зина нервным движением раскрыла сумочку, вынула зеркальце и, глядя в него, стала поправлять свою высокую прическу. А Тоня тревожно думала: зачем Фолькенец оставил их с глазу на глаз? Вряд ли это случайно. Быть может, он нарочно увел Леона, чтобы никто не помешал ее, Тониному, аресту?

Она невольно взглянула в сторону входа, но никто не приближался, двери зала были закрыты: в ресторане уже не было мест.

Зина медленным движением спрятала зеркальце, щелкнула замком сумочки и перевела взгляд на Тоню.

– Ну, – сказала она, – а теперь давай поговорим. – Голос ее внезапно осел, словно охрип. Подперев длинными пальцами щеку, она презрительно улыбнулась и продолжала: – Ты самая подлая, самая презренная женщина из всех, какие рождались на свет! Ты в тысячу раз хуже меня! После твоего ухода я чуть не повесилась. Я казнила себя за предательство, за малодушие. Мне хотелось его убить. – Она взглядом показала на стул, который только что покинул Фолькенец. – Убить, чтобы хоть как-то оправдаться перед своей совестью. И что же? Оказывается, что ты… ты… Только сейчас, увидев тебя с Леоном, я все поняла! Ты та самая девка, которая помогла ему бежать из плена! О твоем героическом, – она произнесла это слово с издевкой, – поступке мне рассказывал Фолькенец.

Меньше всего Тоня ожидала такой сцены. Она слушала Зинаиду, закусив губу, не зная, что же делать, что отвечать на все ее оскорбления.

Зинаида крепко сжала ее руку у локтя.

– Слушай, если у тебя осталась хоть капля совести и человечности, ответь мне на один вопрос. Всего на один!

– Хорошо, я отвечу, – решилась Тоня, от смятения не отдавая себе отчета в происходящем.

– Кто тебе дал пароль? Штуммер?

– Нет, не он.

– Лжешь! Тебя ко мне подослали! Кто подослал? Говори! Мне терять нечего! Сейчас они вернутся – и я все повторю при них! Все!..

– Ты этого не сделаешь! – тихо и убежденно сказала Тоня, похолодев от страха: она чувствовала, что Зинаида Тюллер может привести в исполнение эту угрозу.

– Ты хочешь держать меня за горло, продавшаяся тварь! – продолжала шептать Зина. – Но помни: тебе все равно не жить. Обо мне разное говорят, но я, по крайней мере, никого не предала. На мне нет чужой крови!..

– Успокойся, Зина, успокойся! Здесь мы с тобой ничего не выясним, ни о чем не договоримся. Пойми…

– Я разоблачу тебя! А кому нужна провалившаяся шпионка! Штуммер сбросит тебя в ров, предварительно размозжив тебе голову.

– Что ж, пусть так, – обреченно сказала Тоня и добавила: – Но я успею сказать ему кое-что и о тебе…

– А что ты обо мне знаешь? Что?

– Надеюсь, ты не забыла подполковника Корнева? Так вот, у него в сейфе хранятся кое-какие твои обязательства. Не покатиться бы нам с тобою вдвоем в этот ров.

Зина сжала ладонями щеки.

– Кто же ты? – спросила она в ужасе. – Как ты можешь об этом знать?..

– Я знаю не только это. Но… Вон они возвращаются! Молчи! Если ты произнесешь хоть слово, дни твои сочтены и никакой Фолькенец не убережет тебя от пули!

– Уеду! Уеду! – лихорадочно зашептала Зина. – Я не могу здесь больше жить! Боже! Как мне тяжело!

– Куда же ты уедешь?

– В Мюнхен! Он давно мне предлагал, но я все время колебалась. А теперь уеду!.. Все! Решено!

– Замолчи! – приказала Тоня. – И вытри слезы… А ну, быстро!..

– О, я вижу, что вы без нас не скучали, – усаживаясь на свое место, сказал Фопькенец. – Женщины всегда найдут о чем поболтать. Однако, Зина, что с твоими глазами? Вся тушь размазалась…

– Да? – удивилась Зинаида. – Возможно. Здесь очень жарко, а русская тушь слишком плохого качества.

Кончиком платка она стирала под глазами черные подтеки, и Фолькенец внимательно следил за нею. Но вот она спрятала платочек, щелкнула замком сумки, и тогда он дотронулся до ее плеча:

– Нам пора… Ну, до свиданья, друзья! Надеюсь, что теперь Тоня чаще будет появляться в нашей компании?

Зина протянула Тоне руку, и они простились, как добрые подруги.

– Что случилось? – спросил Леон, когда дверь за ними закрылась. – Понравилась тебе его девушка?

– По-моему, симпатичная.

– Фолькенец мне только что признался, что намерен на ней жениться.

– Нам-то что! – с подчеркнутым безразличием отозвалась Тоня. – Влюбился – пусть женится! Но для этого еще необходимо выжить, не правда ли?

– О, не волнуйся. Фолькенец человек трезвый. Уж он-то знает, что главное в этой войне – выжить! Любой ценой!

– Даже ценой предательства?

Леон вздохнул.

– Ему такие категории непонятны. Он будет служить любой идее, которая обеспечит ему жизнь…

– А ты?..

Вопрос был задан в упор, и Леон не сразу нашелся что ответить.

– Вот это здорово! У русских это, кажется, называется взять быка за рога, верно? И это, Тоня, твой излюбленный прием. Впрочем, у каждого из нас – свои излюбленные приемы, – философствовал Леон. – У тебя – один, у Фолькенеца – другой, у меня – третий, и, пожалуй, наиболее невинный: всего-навсего ложь.

– Вот не знала, что ты лжец! – с искренним удивлением воскликнула Тоня, желая вызвать Леона на возможно более откровенный разговор, тем более что, судя по всему, они с Фолькенецем пили в баре далеко не лимонад. – И что же, ты полагаешь, что именно ложь поможет тебе уцелеть?

– Однажды, во всяком случае, помогла – это когда я давал показания в вашем штабе. Ведь версию о том, что немцы ждут десант русских, я придумал. Это была ложь во спасение! А проверить ее никто не мог. К тому же высадка десанта действительно очень вероятна. Фолькенец только что сказал мне об этом. Значит, иной раз ложь обретает реальные очертания. Интересное открытие, не правда ли? А если бы тогда я не лгал, мы с тобою сегодня вряд ли пили бы это вино…

Что он сказал? Понимает ли он то, о чем только что сказал? Или, может, это всего лишь провокация? Ее нарочно запутывают?

– Леон, – заговорила Тоня так, будто только это и было ей важно, – все-таки любопытно, женится Фолькенец на Зинаиде или только обещает?

– Сказал, что уже оформил какие-то бумаги. У него ведь огромные возможности. Ты себе даже не представляешь!

– Видишь, какие у тебя влиятельные друзья!

Леон налил вино в бокал Тони, потом в свой, поднял его и, глядя на Тоню сквозь прозрачную янтарную жидкость, тихо сказал:

– Я хотел бы, Тоня… я бы хотел… В общем, я хочу спросить: ты согласна стать моей женой?..

В третий раз в этот злосчастный вечер у Тони перехватило дыхание.

– Это невозможно, Леон, – проговорила она с той искренностью, которая не оставляла места сомнениям. – Мы ведь не знаем, что с нами будет завтра. И вообще…

– Но ведь нельзя жить без надежды!

– Все очень сложно, Леон. Подожди, не торопи меня. Это так неожиданно! Я должна сама во многом разобраться.

– Но можно мне хоть надеяться? Хоть в мыслях называть тебя своей невестой?

Она дотронулась до его руки:

– Дай мне хоть неделю, Леон, всего неделю. Согласен?

Он печально улыбнулся:

– Что ж! Только послушай моего совета, Тоня: берегись Штуммера. Он гораздо опаснее, чем Фолькенец.

– Хорошо, я поняла тебя.

– И рассказывай мне о каждой встрече с ним.

– Хорошо.

Сейчас она была самой доброй, самой сговорчивой из всех девушек, какие когда-либо встречались Леону.

Через полчаса он проводил ее до дома, поцеловал в щеку и быстро ушел.

Глава восьмая

Через три дня Петреску, как бы невзначай, спросил:

– Как ты думаешь, Тонечка, для чего тогда Фолькенец пригласил меня в бар?

Темные глаза Леона блестели. На нем был новенький, с красивыми нашивками на груди мундир. Что означали эти нашивки, Тоня не знала, но они придавали Леону импозантный и значительный вид. Вероятно, далеко не каждый имеет право их носить.

«Что с ним произошло? – думала Тоня. – За эти три дня Леон поразительно изменился! Куда девался румынский майор, постоянно не уверенный в собственной безопасности, подозревающий за собою слежку? Где он, тот Леон Петреску?»

– Так вот… – Он придвинул к себе рюмку с коньяком, затем вынул пачку сигарет и неторопливо закурил. – В тот вечер, в баре, Фолькенец предложил помочь мне занять пост заместителя начальника оперативного отдела армии. Он сказал, что после операции в плавнях дал обо мне наилучший отзыв самому командующему. Месяца через два-три, черт побери, я стану уже колонелем [4]4
  К о л о н е л ь – полковник.


[Закрыть]. Ты меня слышишь, Тоня?

– Да, Леон! – очнулась она. Вероятно, все-таки несколько мгновений Тоня дремала.

– Перед тобой сидит человек, который сумел извлечь из собственного поражения победу! Я кое-что придумал, – он покрутил пальцами около виска, показывая, как значительна пришедшая ему в голову мысль, – а Фолькенец доложил мою идею командующему гарнизоном, и тот одобрил. Это будет хорошенькая ловушка!

– Ловушка? – беспечно и как бы в рассеянности спросила Тоня. – Но для кого же?

– Конечно, для тех, кто хочет, чтобы мы поскорее убрались из Одессы.

Она потянулась к его сигаретам, неумело затянулась и, когда сладковато-горький дым попал в легкие, закашлялась. Впрочем, это было весьма кстати – избавляло от необходимости что-нибудь говорить. А Леон поднялся и стал нервно шагать по комнате.

– Ты меня поняла? Я многое передумал за это время. Конечно, не все на фронтах благополучно. Но отход наших войск – это еще не поражение. Да, не поражение!.. Скоро, совсем скоро вступит в бой новое могучее оружие.

– Ты сегодня такой воинственный, Леон! – с улыбкой заметила Тоня. – Тебя словно подменили.

Он ничего не стал объяснять – просто подошел, с силой сжал ее плечи и повернул к себе лицом.

– Тоня! Ты слишком далеко зашла! Ты на краю пропасти! Штуммер погубит тебя! Умоляю, исчезни! Я отправлю тебя к своим родителям… Завтра же!.. Достану документы на другое имя.

Она смотрела в его немигающие блестящие глаза, в которых читалось искреннее отчаяние, и не знала, что же делать теперь, как вырваться из невидимых цепей, которыми он приковал себя к ней.

– Нет, Леон, – прошептала она наконец, – нет, это невозможно…

– Хочешь, чтобы я отказался от своего плана?

– Нет, ты не должен отказываться.

Он сжал кулаки, заметался по комнате в мучительном смятении.

– Ты даже не спрашиваешь меня ни о чем! Неужели я для тебя совсем чужой человек?

– Я тебя не осуждаю, Леон.

– И ты меня ни о чем не хочешь спросить?

Она выдержала его взгляд.

– Нет, ни о чем!

– Но ведь тебе нужно это знать? – Он подчеркнул слово «это».

– Нет… Мне ничего не нужно знать, я уже говорила тебе однажды.

– Боже! Как я одинок! – простонал он. – Ну ладно! Ладно! Как ты не можешь понять, что Фолькенец и Штуммер тебе не верят!

Тоня насторожилась.

– Леон! Стучат в дверь! Кто-то пришел.

– Кто? Кто это может быть? – властно спросил он.

– Не знаю. Ступай быстрее на кухню! Я не хочу, чтобы тебя здесь видели.

Он оскорбился, но все же покорился, вышел на кухню, прикрыв за собой дверь.

Всего несколько мгновений! Но этих мгновений оказалось достаточно, для того чтобы Тоня вдруг почувствовала облегчение, словно долго пробиралась по топкой хляби, выдирая ноги из засасывающей пучины, и вдруг ступила на твердую землю.

Плотно закрыв дверь комнаты, Тоня поспешила в переднюю.

На площадке лестницы стоял незнакомый ей человек с бледным, невыразительным лицом. Весь он был словно втиснут в узкое серое пальто, из коротких рукавов которого торчали обтрепанные манжеты рубашки. Увидев Тоню, он почему-то смутился и негромко спросил с пришибленной вежливостью, за которой ощущалась настырность исполнительного шпика:

– Вы Тоня?

– Да.

– Вас приглашают на улицу Петра Великого. Вас ждут там. Просили прийти со мной…

– Минут через пятнадцать я приду сама, – твердо сказала Тоня, продолжая загораживать собою дверной проем, и повелительно добавила: – Идите!..

Он, очевидно, рассчитывал, что его пригласят войти, и обиделся.

– Не подведете? – уже суховато спросил он, и его тонкие губы сжались так плотно, словно он внутренне поклялся в течение всей оставшейся жизни не произнести больше ни слова.

– Приду! – и сердито хлопнула дверью.

Она вернулась в комнату и стала быстро собираться. Леон стоял уже в шинели, застегнутый на все пуговицы, какой-то отчужденный, официальный.

– Тебя вызывают?

– Да. Штуммер, – упавшим голосом сказала она.

– А я отправляюсь в штаб. – Он взглянул на часы: – Через десять минут генерал ждет моего доклада.

– Что ж, ступай…

– Когда ты будешь дома?

– Не знаю. Спроси у Штуммера.

Он усмехнулся.

– Хорошо. Если ты надолго задержишься, непременно спрошу.

– Надеюсь, этого не случится.

Он хотел дотронуться до ее волос, но она отстранилась.

– Прощай, Леон! Иди, мне нужно переодеться.

– Пойду! – Он вдруг замкнулся. – Но помни, я все тебе сказал!

И прежде чем она успела ответить, он быстро вышел из комнаты, в глубине прихожей стукнула дверь.

На шестой звонок Штуммер распахнул дверь.

– Заходите, фрейлейн! – Он коротко, подчеркнуто деловито поздоровался и не пригласил ее даже войти в комнату. Очевидно, он сам только что пришел, не успел еще скинуть шинель. – Я очень тороплюсь, – быстро пояснил Штуммер. – А к вам у меня важное задание. Отправляйтесь в сторону Николаева. Нам стало известно, что на двадцатом километре у моста назначена встреча людей Короткова. Скажите, что вы посланы Луговым, присоединитесь к ним и выполняйте задание. Запомните: вас зовут Галей, вы идете на связь с отрядом партизан. Понятно? На опушке леса около села Доронино есть старая землянка, там будут ждать люди, которые проведут вас к партизанам.

Хорошо, что в полумраке прихожей Штуммер не мог разглядеть отчаяние и усталость на ее лице.

– Торопитесь, фрейлейн! Они останутся, а вы вернетесь. Постарайтесь не задерживаться больше трех-четырех дней… Да, – словно вдруг вспомнил он, – ваш приятель Леон скоро получит повышение. Он доволен?

– По-моему, счастлив.

– А вы не забыли мою просьбу узнать о парашютах?

– Кое-что узнала. Парашютов было очень немного, Леон сказал, что они исчезли со склада на станции, а в краже подозревают румынских солдат.

– Он называл чьи-нибудь имена?

– Нет.

– Значит, это все?

– К сожалению…

– Действительно, «кое-что», – суховато заметил Штуммер. – Ну, до свиданья, фрейлейн. Советую действовать осторожно. На этот раз у вас не будет прикрытия.

За ее спиной бесшумно закрылась дверь. Штуммер остался в квартире, – может быть, у него назначена еще одна встреча, а возможно, соблюдал конспирацию.