Текст книги "Западня"

Автор книги: Александр Воинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

Глава девятая

Когда через полчаса Тоня вошла в лавку, Егоров, увидев ее, так резко бросил на весы кочан капусты, что покупательница, молодящаяся старуха в цветастой косынке, испуганно отпрянула от прилавка. Затем он мигом обслужил еще пять покупательниц и, едва лавка опустела, схватился за голову.

– Где ты пропадаешь? Я уже решил, что тебя схватили! – И, не дожидаясь ответа, кивнул в сторону подсобки.

Подсобка была маленьким штабом, где принимались важные решения. Сегодня, как сразу уловила Тоня, всех тревожило исчезновение Дьяченко. Тщетно ожидал его Егоров в назначенные дни у памятника Дюку – Дьяченко не появлялся.

Федор Михайлович искал способа проверить Короткова. Разведчик, посланный в Люстдорф, сообщил, что дом Короткова время от времени посещают какие-то люди. Черт побери, значит, провал грозит целой группе! Как же их всех предупредить?

Мрачно перебирая картофель и отбрасывая в сторону подгнивший, он тихо говорил Тоне, тоже занявшейся этой работой, о том, что дни проходят, Савицкий с нетерпением ждет, когда они пришлют вызов для подводной лодки, а они торгуют кислой капустой и мочеными яблоками, мучаются в потемках, с каждым днем теряя веру в успех! Газеты пишут о победных сражениях союзных армий, но в городе все больше эвакуированных полицейских. Из сада Шевченко видно, как на корабли непрерывно грузят раненых. Ползут противоречивые слухи, ни одному из них нельзя верить.

– Получена радиограмма от Савицкого. Снова требует уточнить район возможной высадки десанта… – говорил Федор Михайлович, показывая пальцем, куда надо сбрасывать хорошую картошку.

– Но ведь это задание было отменено?

– Было. А теперь дано снова.

– Но район разведан! У Хаджибеевского лимана. Вы же сами говорили.

– Говорил. Ну и что?.. Ох, проклятая поясница! Словно по ней тупым топором лупят. Так вот, получены непроверенные данные. Немцы начали строить в намеченном районе полевой аэродром. Мы с Егоровым посоветовались, и он, как твой начальник, решил послать тебя на денек взглянуть, что там творится.

Тоня подумала о Штуммере. Как же быть с его заданием?

Резко звякнул звонок: очевидно, покупатель, выходя, хлопнул дверью. В подсобку вошел Егоров.

– Вот дьявольщина! – выругался он. – Все торгуются!

Она взглянула на него и невольно улыбнулась: волосы взъерошены, фартук такой грязный, словно о него две недели вытирали ноги, а к пальцам прилипла розоватая шелуха от лука.

– Тебе уже Федор Михайлович все сказал? – торопливо спросил он: каждую секунду в лавку мог войти новый покупатель.

– Да, все.

– Ну так вот: если тебя не вызовет Штуммер, завтра же рано утром отправляйся и к вечеру постарайся вернуться.

– Штуммер меня вызывал.

– Ну? Чего он хочет?

– Посылает в дальний лес. Я должна встретиться по пути с какими-то двумя людьми и сказать им, что пришла от Лугового.

– Интересно! – проговорил Федор Михайлович. – Насколько я понимаю, кого-то засылают в наш отряд. – Всегда, когда начинался разговор об отряде молодежи, Федор Михайлович находил повод, чтобы прибавить слово «наш», подчеркивая этим, что имеет к нему прямое отношение. – Он знает, где отряд?

– На опушке леса у села Доронино в старой землянке нас будут ожидать и укажут верный путь.

– Ну, а кто же те, с кем ты пойдешь? – спросил Егоров.

– Штуммер сказал, что это будут люди Короткова. Они ждут меня на дороге.

– Д-да, – вздохнул Федор Михайлович. – Крутится, вертится шар голубой… Но у меня есть одна мыслишка, Егоров.

– Какая?

– Задания можно объединить…

– Как? – удивилась Тоня.

– Хаджибеевский лиман – чуть-чуть в стороне от твоего пути. Километров пятнадцать.

– Действительно, «чуть-чуть»…

– Но зато тебе не придется возвращаться в Одессу, – сказал Егоров, сразу оценивший план Федора Михайловича.

А тот полез в карман и вытащил из него небольшую, тщательно свернутую бумажку.

– Давай-ка, Тоня, поговорим, – строго сказал он. – Вот уже месяц, как из бывшего совхоза на берегу лимана эвакуированы все жители. Дома сожжены. Но ты ведь можешь об этом и не знать! Тебе понятно?

– Ну?..

– А раз все выселены, то никто не сможет доказать, что твои родственники не жили в этом поселке. Как зовут какую-нибудь твою умершую тетю?

– Ольга Александровна Федорова. Старшая сестра мамы.

– Прекрасно! Вот она-то и жила в этом поселке. А ты направилась ее навестить. Ясно?

– Ясно-то ясно, но что, если меня там задержат? Как я объясню все это Штуммеру? Он не поверит, что я сбилась с пути.

– Конечно, не поверит! И на этот случай держи справку. Вот. Настоящая! Даже Штуммер не придерется. Только впиши в нее имя и фамилию тетки.

– Давай сюда!

Егоров взял бланк и четким почерком вписал в него необходимые данные об Ольге Александровне Федоровой.

– Ты когда должна встретиться с этими… ну, с коротковцами? – спросил Федор Михайлович.

– До десяти утра завтрашнего дня.

– О, вполне успеешь! Иди, Тоня, иди! Осмотри район севернее совхоза, там должна сохраниться силосная башня…

Егоров повернулся и вышел в лавку, хотя в ней никого не было.

– Ну, до встречи, – сказала Тоня. – Молись за меня, Егоров!

Она уже приоткрыла дверь, ведущую из подсобки во двор, но Федор Михайлович поднял руку:

– Подожди! Зина о своем отце ничего не рассказывала? Не говорила, где он?

– Нет, не говорила.

– Ну, не задерживайся, – будничным голосом проговорил Федор Михайлович, словно Тоня отправлялась в кино, и, закряхтев, нагнулся над картофелем.

Выйдя на улицу, Тоня взяла курс на окраину Одессы. В кармане лежала добротная справка, с ней она чувствовала себя увереннее, но все же всякий раз, когда ее останавливали патрули, под ложечкой что-то мерзко ёкало.

Сколько же еще ходу до этого сожженного поселка? Тоня прикинула – не меньше пяти-шести километров. Наверное, она все же ошиблась, выбирая дорогу. Так надоело предъявлять патрулям свой пропуск, что она свернула к лиману гораздо раньше, соблазнившись пустынностью большака, и достигла цели лишь к вечеру.

На пустынном берегу, поросшем жухлой прошлогодней травой, ее охватило странное чувство отрешенности. Будто нет ни войны, ни Петреску, ни Штуммера и все, чем она жила это время, происходит не с нею, а совсем с какой-то другой девушкой. Безлюдные овраги. Тишина. Лиман в мелкой ряби. Заходящее солнце словно полирует его розовыми лучами…

Безмолвие простора с его кажущимся покоем – самообман. Покоя нет. Один неверный шаг – и она даже не услышит взрыва. Егоров так никогда и не узнает, что с ней случилось.

Раза два она отдыхала. От куска хлеба и кружочка вареной колбасы, которые она захватила с собой в дорогу, почти ничего не осталось. Хотелось пить. Тоня нашла в одной из прогалин немного талого снега, положила прохладный комочек в рот и вспомнила, как любила в детстве сосать искрящиеся на солнце сосульки. Ну и попадало же ей от матери!

Силосная башня возникла внезапно, едва только кончился овраг. Тоня взобралась на небольшой холм. Башня одиноко торчала среди обгорелых построек, окруженная большими, обтянутыми брезентом фургонами, среди которых сновали люди. Во что они были одеты, с такого расстояния она не могла определить. Может, это солдаты? Может, пленные? Подкрасться поближе? Опасно! Вот только если сквозь густые кусты, обрывающиеся метров за двести от фургонов…

Кустарник и сгущающиеся сумерки заключали в себе и спасение и опасность: Тоню могли не заметить, но и она тоже могла из-за кустов не увидеть патруля. А уж если ее схватят, не помогут ни справка, ни тетя, к которой она собралась в гости.

Яма! Глубокая и широкая. Вокруг рыхлые комья свежей глины. Одного взгляда достаточно, чтобы понять: строится блиндаж. Да, вот намечен и вход в него со стороны поселка. Почему среди кустов?.. Для охраны? Нет, очевидно, рядом будет установлена зенитка.

День угасал с такой стремительностью, словно на небесах кто-то решил экономить солнечный свет. И все же, когда Тоня вышла к полевой дороге, у которой кончались кусты, она сумела различить невдалеке тяжелые катки, прицепленные к тракторам. Они стояли у стены сохранившегося сарая и с той стороны, с которой она впервые оглядывала поселок, не были видны.

Да, все подтверждается! Аэродром! Однако огромное пространство между ним и частью берега лимана вполне пригодно для высадки воздушного десанта. А овраги послужат хорошим укрытием. Спустившись, десантники смогут нанести удар по аэродрому.

Сзади послышались шаги. Тоня оглянулась и увидела двух румынских солдат, внезапно появившихся из-за поворота дороги. Патруль! Если побежать, ее сразу заметят. Тоня бросилась ничком в узкую ложбинку между кустами и замерла.

По дороге неторопливо шаркали тяжелые сапоги.

Солдаты подошли к кустам и остановились, о чем-то неторопливо разговаривая. Потом затрещали ветки. Идут! Идут!

Тоня вжалась в землю, она боялась даже дышать…

Бывает счастье, за которое платишь кровью, а бывает и так, что человек не знает, когда и чем заплатить за право жить, за то, что смерть обдала тебя своим ледяным дыханием и прошла мимо.

Не дойдя до Тони всего нескольких шагов, солдаты, звякнув автоматами, уселись на небольшие камни.

Они говорили по-румынски, и Тоня ничего не могла понять, но, очевидно, один из них, тот, у которого был низкий, с хрипотцой голос, рассказывал что-то веселое, потому что другой все время смеялся. Они курили, и дым от крепких дешевых сигарет щекотал Тонины ноздри, так что она боялась чихнуть.

Солдаты не торопились. История, которую рассказывал хрипловатый, была длинная. Тоня чувствовала, как постепенно немеют у нее руки, ноги, все тело. Она попробовала повернуться на бок. Предательски хрустнул под локтем сучок, и легкий треск показался ей громче выстрела.

Солдаты не обратили на него внимания. Мало ли шумов в природе…

Уже совсем стемнело, когда они наконец медленно поднялись. Чиркнула спичка, меж темных кустов мелькнул желтый блик пламени. Солдаты закурили и пошли к дороге.

Она выждала, пока вдали не замолкли голоса, и потом еще немного, на всякий случай, после чего с трудом встала на ноги.

Куда идти? Не ночевать же в холодном кустарнике! Может, попытаться проникнуть в ближайшую деревню и попроситься к какой-нибудь хозяйке на ночлег?

Часа полтора Тоня шла, держа путь обратно, к деревне, которую благополучно миновала сегодня днем. Тогда постов не было видно, но к ночи их могли выставить. Увидев впереди мост, она свернула, не доходя до него, перепрыгнула через узкую канаву и стала тылами подбираться к ближайшей хате. Деревня словно вымерла, лишь на другом краю гулко лаяли собаки. Тоня перелезла через плетень, тихонько постучала пальцем в маленькое, с дребезжащим стеклом окно.

– Кто там? – отозвался сонный женский голос.

– Пустите переночевать!

В глубине скрипнула кровать, метнулась бледная, словно размытая тень, и вдруг окрепший женский голос крикнул:

– Убирайся! Слышь?.. А то полицая крикну!

Тоня опомнилась, лишь перепрыгнув через какой-то плетень с острыми, как шипы, обрубками сучьев, один из которых вонзился в ногу. Она тихо вскрикнула от боли, но тут же зажала рот ладонью. Потом долго стояла, прислонившись к хлеву. За стенкой тихо похрюкивала свинья. Хоть к ней бы пробраться, прилечь где-нибудь в углу на клочке сена! Однако на двери хлева висел замок.

От холода мелко дрожало все тело.

Тоня решила повторить попытку – обогнула хлев и по тропинке снова подошла к хате.

Тускло блеснуло окно. Под ногой хрустнул черепок разбитого горшка. За темным, с приоткрытой форточкой окном – сонная тишина. И от одного сознания, что совсем рядом покой в сон, Тоня теряла последние силы.

– Тетенька! Тетенька! – шептала она в оконную щель. – Проснитесь, тетенька…

За окном что-то щелкнуло, стукнуло, послышалось шлепанье босых ног. К стеклу прижалась бледная маска лица.

– Кто там? Чего нужно? – глухо донеслось до Тони.

– Тетенька, пустите переночевать!

Женщина долго молчала, потом уже не злым, а усталым голосом крикнула:

– Ступай, ступай себе! Тут не постоялый двор! – и плотнее захлопнула форточку.

Тоня пошла вдоль дома, у крыльца упала на скрипучую ступеньку. Никуда она отсюда не пойдет! Не может. Нет сил.

Она привалилась щекой к шершавому бревну, натянула на голову воротник пальто и затихла.

Где-то вдалеке проехала машина. Сбившись во времени, пропел какой-то дурень петух, но, видно, сообразил, что еще ночь, и угомонился.

Время тянулось в мучительной чуткой полудреме, и все же Тоня не услышала, как за ее спиной скрипнула дверь. Но когда женщина, вышедшая на крыльцо, испуганно ахнула, она мгновенно очнулась и вскочила.

– Ах ты господи! – воскликнула хозяйка. Еще не прибранная, в наспех накинутом на плечи платке, она с участием смотрела на полузамерзшую девушку, у которой от холода стучали зубы, а воспаленные глаза запали. – Я же не думала, что девчонка ночевать просится! Заходь, заходь! Разные тут бродят. Пустишь, а потом сами же в полицию и донесут!..

Тоня вошла за хозяйкой в хату, и на нее сразу обрушилась блаженная теплынь. Она присела к столу, еще дрожа от не вышедшего из ее тела холода, и почувствовала, что не может раскрыть глаза. Хозяйка что-то говорила, но голос ее доносился издалека, и Тоня ни слова не понимала.

– Проснись! Вставай!

Чья-то рука безжалостно трясла Тоню за плечо – так, верно, палачи будят свою жертву, чтобы вести на казнь.

Тоня с трудом очнулась, со стоном разогнула затекшую спину. Рядом стояла встревоженная хозяйка.

– Быстрее уходи! Уже рассвело! Могут заметить, что из моей хаты вышла! Ах ты господи, несчастье-то какое! Не хочу тебя гнать, да ведь сама в тюрьму угожу. Уходи, уходи, милая! Прости, что с вечера ночевать не пустила. Пуганые мы!

Тоня поднялась:

– Спасибо, хозяйка!

– Да чего там «спасибо»! Всю ночь на крыльце провалялась! Ты на улицу-то не выходи, задами, задами пробирайся, так безопаснее будет.

И действительно, за огородом – кусты, они сразу прикрыли Тоню, и через несколько шагов она оказалась на склоне холма. Теперь уже никто не мог заподозрить ее в том, что она ночевала в деревне. Она могла только что взобраться на этот холм со стороны дороги.

Когда Тоня выбралась наконец на дорогу, ведущую в сторону Доронина, она вздохнула свободнее. Если теперь какой-нибудь патруль и придерется, она сумеет объяснить, кто ее начальник!

Боже, как устала! Где ты, старый диван с жесткими, шершавыми валиками? Какое счастье почувствовать под своим бочком твои острые пружины! Свалиться бы на обочину, прижаться к прошлогодней траве и заснуть хотя бы на часок.

Туфли! И надо же было ей отправиться в тех, в которых ходила по городу. Дура несчастная!.. Вот теперь и страдай…

Несколько раз мимо проезжали машины, она поднимала руку, но шоферы лишь улыбались – и ни один не остановился.

К условленному месту она подошла с часовым опозданием. В редком кустарнике невдалеке от дороги, у небольшого косогора, грелись двое немолодых мужчин. Одежда на них была потрепанная, лица небритые. Заметив Тоню, они не двинулись с места.

Обоим около сорока. Однако один все же постарше. На его круглом лице – сетка морщин, темные глаза с хитроватым блеском; одет в зеленый стеганый ватник, прожженный в нескольких местах и с заплатами на рукавах, и черные брюки, заправленные в стоптанные, давно не знавшие щетки высокие яловые сапоги с порыжевшими голенищами.

Когда Тоня свернула с дороги и направилась к костру, один что-то быстро сказал второму, ковырявшему в костре короткой палочкой. Тот взглянул на Тоню глубоко посаженными серыми глазами, усмехнулся и ничего не ответил. Впрочем, когда Тоня подошла совсем близко, он распрямился, одернул помятое темное пальто и даже застегнул его на одну пуговицу. Это движение не ускользнуло от Тони, но сразу она не могла понять, что именно ее в нем насторожило.

– Здравствуйте, – сказала Тоня, подходя. – Вы меня ждете?

– А почему именно вас, девушка? – спросил тот, кто выглядел чуть постарше.

Но человек, ворошивший палочкой хворост, улыбнулся и весело сказал:

– Люблю храбрых девушек! Подсаживайся! Ты, я вижу, основательно устала.

Тоня присела к костру и протянула к огню руки.

– Вы меня давно ждете? – снова спросила она, словно не услышала их слов, а сама думала, как бы невзначай упомянуть о Луговом. Штуммер не дал ей пароля. Приходилось выкручиваться самой.

– Всю жизнь! – воскликнул человек с палочкой в руке. – Я не схожу с этого места уже два года!..

– Вот видите, – сказала Тоня, – как полезно быть постоянным. Когда я училась в школе, у меня был учитель математики, некто Луговой. Он говорил, что в мире все меняется, кроме таблицы умножения.

Мужчины переглянулись.

– Так, – сказал тот, кто постарше. – Ты, видать, большая шутница. Ну, давай знакомиться. Григорий Иванович!.. – Он похлопал растопыренными пальцами по своей груди. – А вот этот немолодой человек с заросшей мордой – Виктор Степанович…

– Зови меня просто Витя, – быстро сказал тот.

– Галя.

– Чудное имя! – воскликнул Виктор. – Хорошее, скромное имя… Ну, Галочка, действительно мы тебя заждались… Признайся, есть хочешь?

Она увидела банку мясных консервов, кипящую на горячем пепле, и почувствовала острый голод. Виктор, ловко орудуя палкой, вытащил банку, поставил ее возле Тони, протянул ей складной нож.

– Заправляйся, детка! Соли и хлеба не проси – чего нет, того нет…

Она ела обжигаясь, а они оба внимательно ее разглядывали, прохаживаясь насчет ее аппетита.

Казалось, они отнеслись к ней по-дружески, даже позаботились о ней. Но почему-то в их спокойном дружелюбии Тоне чудилось что-то неестественное. И потом, этот костер невдалеке от дороги. Почему они не боятся, что пламя привлечет патруль?

– Ну, как поживает Луговой? – вдруг спросил Григорий Иванович, когда Тоня справилась с последним куском мяса и отбросила в сторону банку.

– Жив, здоров, чего и вам желает, – ответила она в том шутливом тоне, который между ними установился.

Но сейчас Григорий Иванович уже не улыбался.

– Ты знаешь, куда мы идем? – спросил он. – Тебе сказали, что ты поступаешь в мое подчинение?

– Нет. Этого мне не говорили.

– Ну, так я тебе об этом объявляю.

– Хорошо, – покорно сказала Тоня.

– Слушай, Григорий Иванович, – сказал Виктор, – пусть лучше Галя подчиняется мне!..

– Перестань шутить!.. Через два часа мы уже не сможем ни о чем договориться. Так вот, Галя, как бы ни сложилась наша судьба в отряде, я за тебя в ответе. Поняла? Луговой сообщил, что назначает тебя связной. А мы будем представлять и его.

Она вслушивалась в каждое произнесенное им слово. Ничего, что могло бы вызвать подозрение. Если Луговой действительно существует и без ее помощи нашел пути к Короткову, он мог, конечно, попросить, чтобы о его связной позаботились. Но почему Штуммер, который всякий раз перехватывает связных Лугового, никак не может добраться до него самого?

Снова, как и при встрече с Коротковым, Тоню охватило сложное чувство. Как ей себя вести с этими людьми? Кто же они такие?

Когда стали собираться в путь и Виктор укладывал вещевой мешок, Тоня заметила в нем знакомую яркую этикетку французских консервов.

– А это что? – спросила она.

– Никогда не пробовала? – улыбнулся Виктор.

– Нет.

– И не советую: в этих баночках – первоклассный тол. Впрочем, если очень хочешь, угощу!

– Нет уж! – засмеялась Тоня. – Он мне не по зубам…

Так вот какие «консервы» лежали в шкафу у Короткова! А она-то тогда подумала, что он прибедняется. Тоня взглянула на своих спутников уже более доверчиво.

На дорогу решили не выходить – теперь, когда до леса оставалось километров десять, лучше не встречаться с патрулями. Правда, у мужчин оказались документы, удостоверяющие, что оба они – заготовители фирмы «Братья Миллер». Эта фирма открыла в Одессе несколько больших гастрономических магазинов. Видимо, обладая столь надежными охранными грамотами, они и не побоялись развести костер у дороги. Такая смелость должна была вызвать доверие проезжающих патрульных, если люди не прячутся, значит, у них все в порядке.

Шли молча. Тоня тихо страдала, борясь с раскисшей землей, которая прилипала к подошвам туфель. Но отдыхать было некогда. Мужчины и так потеряли из-за нее много времени.

Лес сначала синел вдалеке полоской, словно художник обвел горизонт кистью, но постепенно стали различаться разбросанные рощицы, редкие, вырубленные; они казались безжизненными, даже птицы не кружили над ними.

Тоня почувствовала, что мужчины не так уж спокойны, как ей показалось сначала. Шли рядом, о чем-то тихо переговаривались и умолкали, когда она подходила к ним поближе.

Конечно, они не могли не волноваться. А вдруг их никто не ждет? Мало ли какие события могли заставить отряд переместиться в другое место. Она слышала, как Григорий Иванович сказал Виктору, что о встрече на опушке условились недели две назад. Две недели! На войне они могут быть равны нескольким годам…

Когда добрались до леса, Тоня присела на пенек, чтобы передохнуть. Сквозь деревья виднелись вдалеке разбросанные дома села Доронино. По широкой улице медленно ехала машина, но какая, разобрать было трудно.

– Вот что, друзья, – сказал Виктор, – вы тут позагорайте, а я пойду на разведку…

– Иди, – согласился Григорий Иванович. – Только не заблудись.

– Будь уверен!

Виктор ушел, Григорий Иванович прислонился к дереву рядом с Тоней и тревожно прислушивался к шумам леса.

– Ну, вот и пришли, – проговорил он, сумрачно улыбаясь, и вдруг спросил: – Оружие у тебя есть?

– Нет… Не дали…

– Жалко! – сказал он. – У меня вот тоже оружия нет. Ну ничего, получим…

Он пожевал губами, отчего морщины на его щеках прорезались еще глубже.

В глубине леса затрещали ветки. Григорий Иванович стремительно обернулся.

– Ну, что? – крикнул он.

– Сюда!.. Нашел… – донесся голос Виктора. – Идите за мной…

Григорий Иванович быстро пошел на голос, скрылся за кустами, и Тоня, сунув распухшие ноги в туфли, нагнала их уже на пороге едва заметного блиндажа, прикрытого сверху свеженарубленными ветвями.

Виктор пропустил Григория Ивановича вперед, и тот, пригнувшись, вошел в низкую щель. Затем в ней же исчез Виктор. А Тоня на мгновение задержалась. Из глубины блиндажа до нее донесся очень знакомый голос. Несомненно знакомый!

За грубым деревянным столом, освещенным скудным светом, проникающим через щель под потолком, сидел Коля Грачев, а рядом с ним – незнакомый молодой парень в светлом плаще, подпоясанном широким кожаным ремнем.

Тоня поняла, что Коля ее узнал, но в том, как он сразу же отвел взгляд, она уловила безмолвное предупреждение: молчать!

– Ну вот, наконец-то и добрались, – сказал Григорий Иванович. – Спасибо, ребятки, что не подвели. – Он присел к столу, расстегнул куртку.

– Привет, привет! – улыбнулся Коля. – Мы давно вас поджидаем тут.

– Машины нам не дали, – сказал Виктор, подсаживаясь к столу с другой стороны. – Идите, сказали, своими ножками.

– Да уж… – проговорил Коля, коротко взглянул на Тоню и снова отвел глаза. – Ну, и что скажете?

– Разговор короткий. – Григорий Иванович доверительно улыбнулся. – Как бы нам побыстрее до отряда добраться? И вообще, как у них дела?

– Шумят! Пять машин в пятницу – в кювет и колесами вверх.

– Что ж это вы прозевали?

– А нас всего-то три полицая на всю деревню! Своих дел невпроворот. За околицу и то раз в неделю выходим, когда в комендатуру требуют.

– А эшелон на прошлой неделе тоже их рук дело? – спросил Виктор.

– И эшелон, – кивнул Николай, сокрушенно пожав плечами.

– Да, – усмехнулся Григорий Иванович, – вам, ребята, я вижу, достается. Хлопот много!..

– Многовато! А все-таки, как говорится, неплохо бы, если бы вы предъявили свои верительные грамоты…

Григорий Иванович хитровато прищурился:

– Я вижу, ты меня в послы записал. Человек я маленький, грамот мне не давали, а вот в кармане кое-что затесалось. Такая вот маленькая штучка! Взгляни, может, понравится? – И, покопавшись в кармане, он бросил на стол кусочек меди.

Тоня пригляделась – это была половинка медного советского пятака.

Николай неторопливо взял ее, разглядел, потом засунул руку в нагрудный карман, вынул другую половинку и долго, тщательно складывал их.

– Сошлось! – воскликнул Григорий Иванович. – Очко!..

Николай поднял на него глаза. О, какой это был взгляд! Тоня невольно прижалась к стенке.

В блиндаже вдруг наступило гнетущее молчание. Григорий Иванович оглянулся на щель и начал медленно подниматься. Затрещал стол. Виктор внезапно скользнул вдоль стены и, выхватив револьвер, выстрелил в до сих пор молчавшего соседа Николая, но тот стремительно нагнулся и головой ударил его в живот. С поднятой рукой, которая продолжала сжимать револьвер, Виктор откинулся к стенке и оказался рядом с Тоней. Импульсивным движением она изо всех сил рванула пистолет и отскочила в сторону.

– Руки вверх!

Николай, сжимая автомат, целился в грудь Григорию Ивановичу, а тот медленно поднимал руки и, все еще не веря в провал, старался все превратить в шутку:

– Ну что вы, ребята, в самом деле! Мы ж свои… Свои…

– Серый волк тебе свой!

Виктор метнулся к двери, но наткнулся на пистолет, который сжимала Тоня.

– Галка! Ты что? – И вдруг, все поняв, злобно рассмеялся: – Гадина! Ты думаешь, тебя пощадят?..

В тот же вечер после допроса в лагере обоих расстреляли перед строем.

Богачук на сутки задержал Тоню, продумывая, что она должна доложить Штуммеру. Как поступить с Коротковым – это пусть решают руководители подполья.

– Как же вам удалось узнать, что у них назначена встреча в блиндаже? – спросила Тоня Николая, когда он провожал ее к опушке, откуда она должна была идти в Одессу уже одна.

– Радио – великое изобретение, Тонечка! – Он помолчал. – Ты можешь выполнить одну мою просьбу? Помнишь, где мой дом?

– Не забыла.

– Навести мою мать, передай ей привет и скажи, что я жив, здоров и о ней всегда помню…

– Обязательно! – горячо пообещала Тоня.

Он долго стоял на опушке, между деревьями, глядя ей вслед, и, когда она оглянулась на повороте дороги, прощально махнул рукой…