Текст книги "Мифы и легенды народов мира. т.3. Древний Египет и Месопотамия"
Автор книги: Александр Немировский
Соавторы: Людмила Ильинская,Иван Рак
Жанр:
Мифы. Легенды. Эпос
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)
На пороге Великого Чертога умершего встречал Анубис.
– Приветствую тебя, великий среди богов Загробного Мира! Я пришел к тебе, господин мой, – говорил умерший.
Шакалоголовый бог подземелья величественно хранил безмолвие. Выслушав приветствие, он брал египтянина за руку и вел в зал, где вершился Суд.
Они шли мимо статуй и мимо колонн, обвитых живыми змеями. Из темноты навстречу им то и дело выползали чудовища и, оскаля пасти, сурово требовали назвать их имена. Ответ должен был держать умерший – Анубис безмолвствовал и ждал.
И вот открывались последние двери, и египтянин вслед за Анубисом вступал в зал Суда.
Здесь в тишине и торжественном полумраке восседали боги-судьи: две Эннеады богов, Великая и Малая [65]65
Греческое слово «эннеада» соответствует египетскому «песеджет» – «девятка». Однако в Великую Эннеаду входило 11 богов, а в Малую – 42. «Девятками» они назывались потому, что считались как бы «загробными двойниками» Великой Девятки богов города Иуну (Гелиополя), почитавшейся во всем Египте (Атум, Шу, Тефнут, Геб, Нут, Осирис, Исида, Нефтида и Сет). По образцу гелиопольской Девятки в других городах Египта также создавали свои, местные девятки богов.
[Закрыть] . Перед каждой из двух Эннеад египтянин должен был держать ответ за свои земные дела, дважды должен был доказать, что все его клятвы в безгрешности не лживы, а истинны. Поэтому зал Суда и назывался Чертогом Двух Истин.
Головные уборы судей украшало перо Истины – перо Маат.
Великая Эннеада, в которую входили Ра, Шу, Тефнут, Геб, Нут, Нефтида, Исида, Гор – сын Осириса, Хатхор, Ху (Воля) и Сиа (Разум), начинала допрос умершего.
– Кто ты? Назови свое имя, – требовали боги.
Покойный называл себя.
– Откуда ты прибыл? – следовал второй вопрос.
Египтянин называл город, в котором он жил.
Когда допрос заканчивался, перед Великой Эннеадой выступали свидетели – Месхент, Шаи и Ба покойного. Они рассказывали, какие египтянин совершал в жизни хорошие и какие дурные поступки.
Выслушав свидетелей, боги Великой Эннеады поворачивали головы и в упор смотрели на умершего. Египтянин трепетно устремлял взгляд им навстречу, надеясь по лицам судей угадать, милостивы они к нему или суровы. Но бесстрастны были лики богов, и египтянин, опустив глаза, замирал в покорном ожидании.
– Говори о себе, – раздавалось тогда в подземелье. Это приказывал сам Ра.
И умерший, подняв правую руку в знак того, что он клянется говорить только правду, оглашал перед судейской Эннеадой свою оправдательную речь – «Исповедь отрицания»:
Так он перечислял сорок два преступления, клятвенно заверяя богов, что ни в едином из них он не виновен.
А судьи по-прежнему были бесстрастны. Тщетно умерший заглядывал им в глаза в надежде угадать свою участь. Следовал приказ повернуться лицом к Малой Эннеаде и произнести «Вторую оправдательную речь».
И опять, называя по имени каждого из сорока двух богов Эннеады, египтянин перечислял сорок два преступления, заверяя, что он ни к одному не причастен:
О Усех-немтут, являющийся в Иуну, я не чинил зла!
О Хепет-седежет, являющийся в Хер-аха, я не крал!
О Денджи, являющийся в Хемену, я не завидовал!
. . .
О Сед-кесу, являющийся в Ненинисут, я не лгал!
О Уди-несер, являющийся в Хет-Ка-Пта, я не крал съестного!
О Керти, являющийся на Западе, я не ворчал попусту! [67]67
Перевод М. А. Коростовцева.
[Закрыть]
. . .
Две исповеди оглашены, и умерший уверял, что каждое его слово – правда. Но действительно ли не было в его речах лжи?.. Люди – искусные притворщики: самую бесстыдную ложь они умеют произнести, глядя в глаза, с бесхитростным лицом, поклясться именем Ра – и ни один мускул не дрогнет. Только сердце заколотится чуточку быстрей, но ведь сердца не увидеть…
Не увидеть – земным судьям. А судьи Загробного Царства видят все.
Анубис берет сердце умершего и кладет его на чашу загробных Весов Истины. Сама Маат, богиня справедливости, правды и правосудия, владеет этими Весами. На другой чаше – ее перо, символ Истины.
Если сердце оказывается тяжелее или легче пера и стрелка Весов отклоняется, значит, покойный солгал, произнося какую-то клятву. Чем больше было лживых клятв, тем большую разницу между весом сердца и Истины показывали Весы богини. Умерший в отчаянии падал на колени, моля о пощаде, но боги были безучастны к столь запоздалому раскаянию. Имя грешника объявляли несуществующим, а сердце отдавали на съедение богине Амма́т – «Пожирательнице», чудовищу с телом гиппопотама, львиными лапами, львиной гривой и пастью крокодила. Аммат с чавканьем поедала греховное сердце, и египтянин лишался жизни – теперь уже навсегда.
Если же чаши оставались в равновесии, покойного признавали оправданным. Великая Эннеада торжественно оглашала свое решение даровать ему вечную жизнь, и бог Тот записывал имя египтянина на папирусе.
После этого Гор брал умершего за руку и вел к трону своего отца – владыки Преисподней Осириса. Во все время суда Осирис молча наблюдал за происходящим. Он не принимал участия ни в допросе, ни во взвешивании сердца, а только освящал весь ритуал своим присутствием.
Египтянина торжественно проводили мимо великого бога, сидящего на престоле. Суд на этом заканчивался. Покойный отправлялся к месту своего вечного блаженства – в Поля Иару, «Поля Камыша». Сопровождал его туда бог-покровитель Шаи.
В Полях Камыша его ждала такая же жизнь, какую он вел на земле, только без земных тревог, горестей, нужды и забот. Семь Хатхор, Непри и другие боги обеспечивали умершего пищей, делали его загробные пашни плодородными, скот – тучным. Чтобы покойные могли наслаждаться отдыхом, чтоб не пришлось им своими руками обрабатывать поля и самим пасти скот, в гробницах, в специальных ящиках, оставляли деревянные или глиняные фигурки – ушебти.
Суд Осириса. Слева: Анубис привел покойного в Великий Чертог Двух Истин. В центре: Анубис взвешивает на Весах Истины сердце покойного: на правой чаше Весов – перо Маат, символическая «правда»: рядом с Весами – Аммат. Бог Тот записывает результат взвешивания и приговор. Наверху: умерший произносит оправдательную речь перед Великой Эннеадой, возглавляемой богом Ра. Справа: Гор привел умершего после вынесения оправдательного приговора к трону Осириса. У подножия трона в цветке лотоса – сыновья Гора: Имеет, Хапи, Дуамутеф и Кебехсенуф; наверху – крылатое Солнечное Око (символ охраны миропорядка) с пером Маат; позади трона – Исида и Нефтида
Слово «ушебти» означает «ответчик». Шестая глава «Книги Мертвых» рассказывает о том, как заставить ушебти трудиться. Когда в Полях Камыша боги позовут покойного на работу, человечек-ушебти должен вместо хозяина выйти вперед, откликнуться: «Я здесь!» – и беспрекословно исполнить работу, которую ему поручат.
Богатые жители Та-Кемет могли купить себе для вечной жизни сколько угодно ушебти. Те, кто был победней, покупали их 360, по одному на каждый день года. А бедняки покупали одного-двух человечков-ушебти, но вместе с ними брали в Загробный Мир свиток папируса – список, где перечислялись 360 помощников. Благодаря чудодейственным заклинаниям перечисленные в списке ушебти оживали и работали на хозяина так же усердно, как деревянные и глиняные фигурки.
ЛЕГЕНДЫ И СКАЗКИ
У одного фараона был взрослый сын. Звали его Сатни-Хемуа́с.
Этот Сатни-Хемуас слыл великим мудрецом. Он был самым лучшим лекарем в стране, самым искусным писцом и звездочетом, знал даже те заклинания, которые не были известны верховному жрецу Тота.
Молва о Сатни-Хемуасе облетела весь мир. Во всех городах, на всех языках люди повторяли его имя, передавали его из уст в уста, рассказывали о несравненном мудреце детям. Иноземные кудесники приезжали за советом к Сатни-Хемуасу.
Дом Сатни-Хемуаса стоял в живописном месте на взгорке. Это был высокий просторный дом с увитой плющом террасой, где можно было наслаждаться прохладой в знойные дни, встречать восход Ладьи Вечности поутру и любоваться закатами вечером.
Ни в чем не знал Сатни-Хемуас недостатка. Амбары его ломились, сокровищница была полна; его окружали верные слуги, готовые выполнить любое желание своего господина. У него была красавица жена по имени Мехитуа́сехет.
И только детей не было у Сатни-Хемуаса. Это очень печалило его и его жену.
Однажды Мехитуасехет пришла в храм великого Птаха и обратилась к богу с молитвой.
– О великий Птах! – взывала она, стоя на коленях и воздев руки. – Услышь мою мольбу. Подари мне сына или дочь!
Но каменная статуя безмолвствовала. Вновь и вновь Мехитуасехет оглашала святилище мольбой; много часов простояла она, коленопреклоненная, перед жертвенником. Наконец ее сморил сон. Женщина склонила голову на каменный постамент и задремала.
Но как только она погрузилась в забытье, раздался голос:
– Слушай меня внимательно, Мехитуасехет! Пробудись, встань и иди домой. Завтра утром в твоем доме вырастет стебель дыни. Свари из него питье и выпей.
Мехитуасехет проснулась. Поняв, что это был вещий сон, она возблагодарила Птаха и побежала домой.
На пороге ее встречал Сатни-Хемуас. Он уже давно дожидался ее, сгорая от нетерпения. Увидев бегущую Мехитуасехет, он закричал:
– Радуйся, жена! Мне приснился вещий сон! У нас родится сын! Боги повелели дать ему имя Са-Осирис и предсказали, что он совершит множество великих дел.
Мехитуасехет не стала говорить мужу про то, что ей возвестил голос в храме Птаха. Она прошла в дом. Всю ночь она от волнения не могла сомкнуть глаз и, едва забрезжил рассвет, побежала осматривать комнаты.
В самой маленькой комнате рос дынный стебелек.
Женщина все сделала так, как повелел Птах в вещем сне: сорвала стебелек, сварила зелье и выпила. Год спустя у нее родился сын. Мальчика назвали Са-Осирисом.
Маленький Са-Осирис рос так быстро, что не только лекари и знахари в недоумении разводили руками, но даже сам мудрый Сатни-Хемуас – и тот не переставал удивляться. Когда Са-Осирису исполнился год, все, кто видел его, говорили: «Ему два года», а когда он достиг двухлетнего возраста, всем уже казалось, что это пятилетний мальчуган. Сатни-Хемуас очень любил своего сына и каждый день подолгу играл с ним в саду.
Когда Са-Осирис подрос и окреп, его отдали в обучение в храмовую школу. Но прошло совсем немного времени, и знаний у него было уже гораздо больше, чем у всех его учителей. Еще через год мальчик состязался с лучшими чародеями страны. Сам фараон присутствовал на этом состязании! И умудренные старцы вынуждены были признать полное превосходство Са-Осириса.
Тогда Сатни-Хемуас, слывший величайшим из мудрецов, сам стал обучать Са-Осириса. Однако и он вскоре понял, что учить мальчика попросту нечему: он уже знает все.
Однажды Сатни-Хемуас и его сын Са-Осирис отдыхали на террасе дома. Солнце уже клонилось к западу. Был приятный, тихий вечер.
Вдруг воздух наполнился криками, горестными стенаниями и плачем. Сатни-Хемуас вгляделся вдаль.
Хоронили богатого горожанина. Погребальная ладья везла через Нил роскошный гроб, украшенный золотом. Подле гроба голосили плакальщицы. А вслед за ладьей плыло множество лодок: это друзья и родственники провожали богача в его вечное жилище.
– Посмотри теперь туда, отец, – тронул его за плечо Са-Осирис.
Сатни-Хемуас повернулся и посмотрел туда, куда указывал его сын.
Неподалеку от грузовой пристани в утлой тростниковой лодчонке везли на Запад бедняка. Тело его было завернуто в грубую циновку. И никто не пришел проводить умершего. Только лодочник устало греб веслом, да плачущая вдова сидела рядом.
– О Осирис! – воскликнул Сатни-Хемуас, отводя взгляд от этого тягостного зрелища. – Великий бог Дуата! Сделай так, чтоб мне воздали в твоем Царстве, как воздастся тому богачу, и да не постигнет меня участь бедняка!
– Нет, отец, – возразил Са-Осирис. – Ты получишь в Дуате то, что получит бедняк.
Приношения крестьянок для заупокойного культа знатного
Сатни-Хемуас опешил. Некоторое время он не мог вымолвить ни слова.
– Не ослышался ли я?! – воскликнул наконец он. – Неужели это слова сына, который любит своего отца?
– Именно так, – промолвил Са-Осирис. – Пойдем.
Он взял отца за руку и потянул за собой. Удивленный Сатни-Хемуас пошел следом за сыном.
Они переправились через Нил и очутились в городе мертвых, среди гробниц и заупокойных молелен. Са-Осирис приблизился к подножию скалы, остановился и прошептал заклинание.
В то же мгновение пустыню потряс страшный грохот. Земля разверзлась, и Сатни-Хемуас увидел огромную пещеру.
– Эта пещера ведет в Преисподнюю, – сказал Са-Осирис и снова потянул отца за руку.
Они вошли в огромный полутемный зал. Здесь, при желтоватом свете факелов, сгорбившись, сидели какие-то люди. Их было так много, что невозможно было сосчитать. Люди сучили веревки из волокна, их пальцы были содраны в кровь, но позади людей стояли ослы и пожирали эти веревки.
Как зачарованный смотрел на это Сатни-Хемуас, пока Са-Осирис опять не потянул его за собой.
– Пойдем дальше, отец, – сказал он шепотом.
Они подошли к двери, которая вела в следующий зал. Сатни-Хемуас толкнул ее плечом. Дверь стала медленно открываться, и вдруг подземелье огласил душераздирающий крик.
Сатни-Хемуас замер, озноб пробежал по его телу. В желтом свете горящих факелов он увидел, что на полу перед ним лежит человек. Нижний шип двери был воткнут в его глаз. Дверь медленно открывалась, и шип так же медленно, с хрустом поворачивался в его окровавленной глазнице.
Сатни-Хемуас содрогнулся и попятился. Весь бледный, он вошел в следующий зал.
У самых дверей стояло на коленях множество людей. Все с плачем молили о прощении. Вдали же, на почетных местах, сидели праведники.
Позади опять раздался истошный крик.
– Что это? – спросил Сатни-Хемуас. – От этого крика кровь стынет в жилах.
– Это еще один умерший открыл двери и вошел в Дуат, – ответил Са-Осирис. – Всякий раз, когда открывается дверь, шип поворачивается в глазу того человека… А сейчас мы войдем в Великий Чертог Двух Истин!
И они вошли в зал Загробного Суда.
Здесь посреди зала на троне царственно восседал сам владыка Преисподней. У трона стояли Тот, Маат и Хатхор. Они следили за тем, как Анубис на весах взвешивает сердца. А в темной пещере, в углу зала, хищно пылали два глаза. Это чудовище Аммат затаилась там в ожидании, готовая, как только бог мудрости огласит обвинительный приговор, броситься на жертву и растерзать ее.
И еще Сатни-Хемуас заметил подле трона Осириса какого-то человека, облаченного в одежды из тончайшего полотна. Запястья его рук украшали золотые браслеты с изображениями богов, а на груди блестел лазуритовый амулет в виде жука-скарабея.
– Отец мой Сатни, – тихо проговорил Са-Осирис. – Видишь ли ты благородного человека, который стоит на почетном месте около владыки умерших? Это и есть тот самый бедняк, которого хоронили безо всяких почестей и везли на Запад в убогой лодчонке, завернутого в грубую циновку. Это он! Его привезли на Суд, взвесили его сердце и нашли, что содеянное им добро перевешивает зло. Но в земной жизни на его долю выпало слишком мало радостей. Поэтому боги велели отдать этому бедняку погребальное убранство богача, которого хоронили с роскошью и почестями. Ты видишь, отец: бедняка поместили среди праведников. Но ты видел и богача, отец мой Сатни! Дверной шип торчит в его глазу. Вот почему я сказал тебе: «С тобой поступят так же, как с бедняком, и да минует тебя доля богача».
– Сын мой Са-Осирис! – воскликнул Сатни-Хемуас. – Немало чудес увидел я в Дуате! Но объясни мне: кто те люди, которые беспрерывно вьют веревки, и почему эти веревки пожирают ослы?
– Знай, – ответил Са-Осирис. – Люди, которые вьют веревки, – это подобие тех, над кем на земле тяготеет проклятие богов. Они трудятся день и ночь, дабы увеличить свое богатство, но золото утекает, как вода сквозь решето, и у них не хватает даже хлеба, чтобы наесться досыта. Когда они приходят в Дуат и выясняется, что их злодеяния многочисленнее добрых дел, боги обрекают их на то же самое, что с ними было на земле… Тем, кто на земле творил добро, здесь тоже воздается добром, а тем, кто совершал зло, воздается злом. Так было, так есть – и не изменится никогда.
С этими словами Са-Осирис взял отца за руку и вывел его из подземелья.
Это удивительное событие произошло в последний год жизни Са-Осириса. Мальчику тогда исполнилось двенадцать лет.
К отцу Сатни-Хемуаса, к великому фараону Та-Кемет, прибыл чернокожий гонец из Эфиопии.
Войдя в зал приемов, гонец поклонился всем присутствующим, поклонился фараону и протянул ему свиток папируса.
– Кто может прочесть этот папирус, не разворачивая его и не повредив печати? – спросил он и насмешливо всех оглядел. – Даю вам десять дней. Через десять дней я снова буду здесь. Если окажется, что в Та-Кемет нет столь искусного мудреца, которому это под силу, то пусть ваша страна будет посрамлена навеки и пусть признает она превосходство Эфиопии!
Сказав это, гонец опять поклонился, окинул еще раз насмешливым взглядом всех присутствующих и вышел.
Придворные мудрецы и кудесники стояли ни живы ни мертвы. Никто не решался поднять глаза, ни у кого не хватало духу заговорить первым.
Молчание нарушил сам фараон.
– Я жду вашего ответа, мудрецы, – проговорил он с тревогой в голосе. – Неужели же ни один из вас не в силах тягаться с презренной страной варваров?
Мудрецы угрюмо отмалчивались. Фараон посмотрел на сына. Но Сатни-Хемуасу тоже было нечего сказать.
– Сын мой Сатни! Что это? Или даже тебе не справиться с такой задачей? – воскликнул изумленный фараон.
– Да, владыка, да будешь ты жив, здоров и могуч, – признался Сатни-Хемуас. – Кто же может прочесть послание, не разворачивая папирус?.. Но эфиоп дал нам десять дней сроку. Я сделаю все, что в моих силах, чтоб не пришлось Та-Кемет признать превосходство Эфиопии.
Фараон нахмурился. Сатни-Хемуас отвесил низкий поклон и ушел домой.
…Близился вечер. Вот уже несколько часов Сатни-Хемуас сидел на террасе, в мрачной задумчивости уставившись в одну точку и ничего не замечая вокруг. Мехитуасехет не тревожила мужа, боясь нарушить течение его мыслей.
Но вот стали загораться звезды. Пора было идти спать, а Сатни-Хемуас все так же неподвижно сидел. Тогда Са-Осирис подошел к отцу и спросил:
– Отец мой Сатни, скажи, чем ты так угнетен? Может быть, я смогу тебе помочь.
– Оставь меня, сын, – хмуро ответил Сатни-Хемуас. – Ты еще слишком мал, и незачем тебе знать, какая у меня на сердце забота.
Но Са-Осирис не оставил отца в покое. Он надоедал ему вопросами до тех пор, пока Сатни-Хемуас, лишь бы только отделаться, не рассказал про эфиопского чародея.
– …И вот теперь я думаю, как прочесть этот папирус, – закончил Сатни-Хемуас свой рассказ, тяжело вздохнул и умолк.
Са-Осирис рассмеялся, беззаботно и звонко.
– И из-за такого пустяка ты печалишься? Встань, отец. Я прочту это эфиопское послание.
Сатни-Хемуас метнул в сына гневный взгляд. Но тот продолжал захлебываться смехом, и гнев Сатни-Хемуаса постепенно сменился удивлением. Немного подумав, он кликнул раба:
– Принеси мне из дома какой-нибудь папирус!
Когда раб вернулся и с поклоном подал свиток, Сатни-Хемуас сказал сыну:
– А ну-ка прочти, что здесь написано.
– Это «Книга Мертвых», – ответил Са-Осирис и, не развернув папируса, стал читать. Он читал до тех пор, покуда Сатни-Хемуас не прервал его, воскликнув:
– Достаточно! Сын мой! Завтра же мы идем к фараону, завтра же посрамим перед его величеством посланца варварской страны!
Наутро все придворные мудрецы во главе с Сатни-Хемуасом собрались в зале приемов. Фараон приказал послать за эфиопом.
Эфиоп немедленно явился на зов его величества. Под мышкой он нес свое таинственное послание. Не скрывая презрительной ухмылки, он оглядел всех и протянул Сатни-Хемуасу папирусный свиток.
Сатни-Хемуас тут же передал свиток сыну.
Глаза эфиопа расширились от изумления, когда он понял, что папирус будет читать двенадцатилетний мальчонка.
– Читай же! – приказал фараон.
И Са-Осирис стал читать то, что было написано в папирусе:
«Было это в давние-давние времена.
Однажды царь Эфиопии, отдыхая в тенистой беседке на берегу пруда, услыхал чьи-то голоса неподалеку. Какие-то люди тихо разговаривали в прибрежных кустах. Царь прислушался.
Поминальный храм фараона Хафра
– Если б меня не страшило возмездие, исходящее от великого Ра, – сказал первый голос, – я бы напустил на жителей Та-Кемет чары, и все египетские поля на три года стали бы неплодородными.
– Им не страшен неурожай, – возразил второй голос со знанием дела. – В их зернохранилищах достаточно запасов на случай голода… Нет! Чтоб унизить Та-Кемет и доказать его ничтожество перед Эфиопией, надо сделать из этой страны посмешище. Смех губительней всего на свете! Тот, с кем жестоко расправились, вызывает у людей сострадание и жалость. Но никогда не пожалеют того, кто смешон!.. Вот если б ты мог сделать так, чтоб их владыку, великого фараона, высекли плетьми на глазах у всего народа…
– Я могу это сделать, – заявил первый голос.
Дальше эфиопский царь слушать не стал и бегом бросился к кустарниковым зарослям, откуда доносились голоса.
– Который из вас сказал, что силой его колдовства владыку Та-Кемет высекут плетьми на глазах у рабов и черни? – нетерпеливо потребовал ответа царь, глядя то на одного, то на другого.
– Это я сказал, – помедлив, признался молодой эфиоп. – Меня зовут Гор. Я сын негритянки.
– Так соверши же свое волшебство, Гор, и я тебя щедро вознагражу!..»
Са-Осирис замолчал, поднял глаза и в упор посмотрел на эфиопа.
– Да покарает тебя великий Ра! – сказал он. – Это ли написано в твоем папирусе?
– Это, – настороженно подтвердил эфиоп. Он избегал взгляда мальчика. – Продолжай.
«…Гор – сын негритянки слепил из воска носилки и четырех носильщиков, – стал читать Са-Осирис дальше. – Затем Гор – сын негритянки произнес над восковыми фигурками заклинание, оживил их и приказал им:
– Отправляйтесь в Та-Кемет. Принесите сюда фараона, всыпьте ему здесь, при всем народе, пятьсот ударов гиппопотамовой плетью и отнесите его обратно. Все это вы должны сделать не больше чем за шесть часов.
И вот порождения эфиопского чародея ночью отправились в долину Нила. Они проникли в покои властителя, схватили его, связали, швырнули на носилки и помчались во весь дух в Эфиопию. Там они избили фараона розгами и гиппопотамовыми плетьми и той же ночью унесли обратно в Та-Кемет.
Наутро фараон призвал своих приближенных.
– Я велю казнить начальника стражи и всех, кто стоял в карауле! – кричал он в гневе. – Как могло случиться, что в спальню моего величества беспрепятственно проникли враги? Они унесли меня в Эфиопию и там избили розгами и плетьми. Клянусь могуществом Птаха, все было именно так, как я говорю!
Вельможи изумленно переглянулись: не помутился ли у фараона рассудок?
– О владыка! О наше солнце! – пролепетал один из них. – Не печалься. Великая Исида исцелит твой недуг. Прикажи послать за врачевателями.
– Вы думаете, я сошел с ума? Так поглядите же!
И фараон показал свою жестоко избитую спину. Вся она была в кровоподтеках и синяках.
Возглас изумления вырвался у вельмож.
Но тут к фараону приблизился придворный мудрец, чародей и хранитель папирусов Гор – сын Па-Неше.
– Владыка, да будешь ты жив, здоров и могуч! – сказал он. – Стражники неповинны. Это эфиопские чародейства. Но, клянусь богами, я проучу колдуна, злоумышляющего против твоего величества!..»
Са-Осирис снова прервал чтение.
– Верно ли я читаю то, что написано в папирусе, презренный эфиоп? Отвечай!
Эфиоп стоял сжавшись, склонив голову. Колени его дрожали.
– Каждое твое слово истинно, о мальчик, мудрый не по годам…
Са-Осирис стал читать дальше:
«…Гор – сын Па-Неше дал фараону перстень с амулетом. Ночью скороходы Гора – сына негритянки опять проникли во дворец, чтобы похитить фараона, унести в Эфиопию и отхлестать плетьми. Но они не смогли одолеть чудодейственной силы амулета и ушли восвояси.
Зато эфиопский царь в ту ночь был похищен! Гор – сын Па-Неше тоже слепил из воска четырех носильщиков и повелел им принести царя Эфиопии в Та-Кемет, всыпать ему при всем народе пятьсот ударов плетью и унести обратно.
Утром царь Эфиопии призвал к себе Гора – сына негритянки, показал свою жестоко избитую спину и напустился на чародея с криком:
– Посмотри, что сделали со мной в Та-Кемет! Видишь?! Клянусь: если ты не сумеешь впредь уберечь меня от их волшебства, я предам тебя лютой казни!
Гор – сын негритянки изготовил свои талисманы и отдал их царю. Но едва наступила ночь, восковые скороходы Гора – сына Па-Неше вновь пришли в Эфиопию, похитили царя и опять высекли его на глазах у толпы.
И на следующую ночь повторилось то же самое.
Эфиопский царь был в отчаянии.
– Горе тебе, злодей! – визжал он, потрясая кулаками. – Из-за тебя я претерпел от египтян столько унижений! Клянусь всемогущими богами, завтра на рассвете тебя бросят на съедение крокодилам! Стража, сюда!..
– Господин мой и повелитель! – в слезах пал на колени Гор – сын негритянки. – Если ты велишь меня казнить, кто другой спасет тебя от восковых скороходов? В Эфиопии, кроме меня, нет других мудрецов.
Дозволь мне отправиться в Та-Кемет. Я должен увидеть и убить этого чародея.
Царь подумал-подумал и бросил злобно:
– Хорошо, ступай. Даю тебе полмесяца сроку.
Гор – сын негритянки поклонился и пятясь вышел из покоев.
На закате дня он покинул столицу Эфиопии и направился в Та-Кемет. Путь ему предстоял далекий. Семь раз успела облететь небосвод Ладья Вечности, прежде чем он достиг фараонова дворца.
Стражники выставили копья ему навстречу. Но Гор – сын негритянки околдовал их и беспрепятственно прошел в покои владыки.
– Эй! Кто здесь осмелился чародействовать против моего царя?! – закричал он на весь дворец. – Выходи, ничтожный! Я бросаю тебе вызов: мы будем состязаться в искусстве колдовства.
На шум сбежались придворные. Потом пришел и сам фараон. Увидев эфиопского колдуна, все в страхе притихли.
– Где же ты? Или ты боишься? Отзовись! – кричал Гор – сын негритянки, не обращая внимания на вельмож из фараоновой свиты, столпившихся вокруг.
– Я здесь! – раздалось в ответ, и в зале невесть откуда возник Гор – сын Па-Неше.
– Значит, это ты чародействуешь против меня, ничтожный? – прохрипел, трясясь от злобы, Гор – сын негритянки. – Прокляни же тот час, когда ты появился на свет!
Он произнес магическое заклинание, и вдруг посреди зала взвился огненный вихрь. Мгновение спустя уже весь дворец был охвачен пламенем. Каменные колонны горели, точно сухая древесина.
Тогда Гор – сын Па-Неше сотворил свое заклинание. Едва он произнес его, с неба хлынул ливень и затушил огонь.
Эфиоп взмахнул рукой – и вся земля Та-Кемет погрузилась в темноту. Стало холодно, как в подземелье.
Крики ужаса огласили дворец. Но Гор – сын Па-Неше только усмехнулся. Он тронул рукой волшебный амулет – и на небе опять засияло солнце.
От злости эфиоп даже засопел. На лбу его вздулись жилы, похожие на узловатые веревки. Он что-то пробормотал – и внезапно вокруг фараона выросла каменная стена.
– Вот гробница для вашего повелителя! Он навеки замурован!
Гор – сын негритянки торжествующе оглядел собравшихся. Но не прошло и минуты, как сложенная из исполинских глыб стена растаяла словно туман.
И понял наконец эфиоп, что не под силу ему бороться с египетским чародеем. Дрожащим голосом произнес он заклятие, сделался невидимым и бросился из дворца вон.
Но Гор – сын Па-Неше успел схватить его за шею.
– Вот он, эфиопский колдун! Смотрите на него все!
И все вдруг увидели, что Гор – сын Па-Неше держит за шею жалкого общипанного гусенка.
– Не губи меня, могучий чародей, – взмолился гусенок. – Преврати меня снова в человека. Я больше не причиню вашей стране зла.
Гор – сын Па-Неше задумался. Все ждали.
– Ты даешь священную в этом клятву? – спросил после долгого раздумья Гор – сын Па-Неше.
– Да, да, господин! Именем Ра клянусь не возвращаться в Та-Кемет, пока не пройдет полторы тысячи лет».
– …На этом кончается рассказ, что записан в папирусе, – объявил Са-Осирис. – Верно ли я его прочел? Отвечай, презренный эфиоп!
Эфиоп не ответил. Он стоял, закрыв лицо руками и весь дрожа.
– О владыка, да живешь ты, да здравствуешь и да благоденствуешь! – воскликнул Са-Осирис. – Погляди на этого злодея! Клянусь богами, этот человек и есть тот самый Гор – сын негритянки, о котором говорится в папирусе. Он не раскаялся в своих злодеяниях и, когда прошло полторы тысячи лет, вернулся в нашу страну, чтобы чародействовать. Но клянусь, владыка, что и я не кто иной, как тот самый Гор – сын Па-Неше. Я узнал в Царстве мертвых, что наш враг, эфиопский колдун, собрался вновь напустить чары на Та-Кемет. А среди твоих подданных нет мудреца столь искусного, чтоб противоборствовать ему. Я умолил великого Осириса позволить мне вновь появиться на свет и не допустить посрамления Та-Кемет. И вот я воплотился в стебель дыни, из которого Мехитуасехет сварила напиток.
Тут Са-Осирис произнес заклинание. Рухнул эфиоп на пол, корчась в страшных судорогах, и затих. Вспыхнуло пламя и превратило мертвого эфиопа в горстку пепла.
От изумления все потеряли дар речи. Никто даже не успел сообразить, что произошло, как Са-Осирис стал таять в воздухе – и навсегда исчез.
Сатни-Хемуас закрыл руками лицо и разрыдался от горя.
Шли годы. У Сатни-Хемуаса подрастал уже второй сын – выдумщик и озорник по имени Уси-мен-Гор.
Но до конца своих дней не переставал Сатни-Хемуас приносить жертвы в честь Са-Осириса, величайшего писца и мудреца.
