Текст книги "Мифы и легенды народов мира. т.3. Древний Египет и Месопотамия"
Автор книги: Александр Немировский
Соавторы: Людмила Ильинская,Иван Рак
Жанр:
Мифы. Легенды. Эпос
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)
Сюжетной основой героического эпоса о Энмеркаре и его сыне Лугальбанде является соперничество и борьба между двумя городами-государствами – Уруком и лежащим за семью горами городом Араттой, который играет в шумерских мифах ту же роль, что в гомеровской «Илиаде» Троя. Возможно, Аратта была реальным городом где-то в горах Элама, богатых строительным материалом и металлами. Но эта реальность настолько мифологизирована, что возможность отождествления Аратты с каким-либо историческим центром сводится к нулю. Примерно такая же картина характерна для Трои, реального города, расположенного у входа в Геллеспонт, в месте, которое нельзя спутать с каким-либо другим, что не помешало греческим героям первоначально принять за Трою город, расположенный далеко от проливов, в Ликии.
Миф излагает один из эпизодов многолетнего соперничества Урука и Аратты – поход Энмеркара, в котором участвует сын этого урукского царя Лугальбанда. Попавший в безвыходное положение, он не только спасается, но и с помощью чудесной птицы Анзуд становится скороходом и оказывает неоценимую помощь войску, бросившему его на произвол судьбы.
Фантастические птицы присутствуют почти во всех мифологиях древности. Очень часто это не пернатые в чистом виде, а соединения птиц с существами иной породы – конем, львом, змеем, человеком (например, греческие сирены или гарпии). Местом гнездовья этих птиц в шумерском мифе мыслилось гигантское дерево – прообраз мира («мировое древо»). Шумерскому герою удалось не только найти такое дерево в глухих горах Хуррума, не только взобраться на него, но и накормить прожорливого птенца, оставленного птицей-матерью, и этим заслужить ее благоволение.
Обещание Анзуд богатства и власти, отклоненное Лугальбандой, характеризует шумерскую фантастическую птицу теми же чертами, что и греческих грифонов, стерегущих золото в стране сказочных обитателей Севера аримаспов. Власть Анзуд над судьбой – черта, роднящая ее с мифологическими представлениями других народов о вещих птицах – воронах, совах – и богинях мудрости с головами птиц. Одновременно Анзуд – покровительница царской власти и ее символ. Это явствует из рассказа о пророческом сне правителя Лагаша Гудеа, когда царю явился некий человек.
Велик он, как небо, как земля, велик.Корона бога на его голове,Орел Анзуд на его руке. Образ Анзуд был воспринят мифами Эблы, где она связана с почитавшимся в Эбле Рашапу, богом войны и подземного мира, постоянно встречающимся в списках архива Эблы. Изображение этой хищной птицы переходит от одного древневосточного народа к другому. Из Месопотамии и Сирии – к хеттам и персам и докатывается до двуглавого орла в гербе Византии, а затем и России.
В мифах об Энмеркаре и Лугальбанде нашли отражение общественные и политические отношения времени I раннединастического периода (первая половина III тыс. до н. э.) и более поздней эпохи формирования героического эпоса (XX–XVIII вв. до н. э.). Городами-государствами управляли правители-цари, но продолжал действовать общинный совет старейшин как пережиточный орган родоплеменного строя. Царь обладал правом принятия самостоятельных решений, контролировал должностных лиц, из которых формировался бюрократический аппарат, ведал внешнеполитическими сношениями, руководил народным ополчением.
[Закрыть]
(Миф шумеров)
Страшны горные хребты Хуррум даже для тех, кто родился в ущельях на берегах грозно ревущих потоков, кто провел годы в хижинах, лепящихся на краю бездны, подобно ласточкиным гнездам. Для того же, чья родина – город между двумя равнинными потоками Тигром и Евфратом, они страшнее и ужаснее в семижды семь раз, особенно если у него отнялись ноги и он не в состоянии сделать и шага.
Не иначе враждебные духи этих гор, защищающие Аратту, наслали на могучего Лугальбанду болезнь, будучи уверены, что это остановит поход отца его Энмеркара [193]193
Энмеркар– сын (или внук) Уту, правитель Урука, зафиксированный в шумерском «Царском списке» III тыс. до н. э. в качестве второго царя I династии Урука (см. примеч. 184).
[Закрыть] , сына светлого Уту, на непокорную Аратгу.
Но не ведали боги, с кем дело имеют. Поняв, что не может идти, Лугальбанда не стал задерживать войска. Призвав отца, он попросил разрешить ему остаться одному, уверяя, что догонит воинов еще до того, как они достигнут Аратты.
Перенесли друзья Лугальбанду в защищенное от ветра место, ложе из кожаных мехов устроили, положили рядом во множестве и сыров, и фиников, и смокв, и сладких хлебцев, и жир нежнейший ему оставили, и яйца, в масле запеченные, и вино, и пива сортов различных – и темное, и из эммера приготовленное, и сладкое, с сиропом из фиников смешанное. В изголовье положили железный топор его боевой, промаха не дающий, а железный кинжал, филигранью украшенный, привязали к бедру.
И приказал Энмеркар воинству путь продолжать.
Воины пошли, не оглядываясь на мрачное ущелье горное, где героя оставили. Лугальбанда смотрел им вслед, пока последний не скрылся за скалой. После этого юноша с невероятным усилием перевернулся на спину, чтобы встретиться взглядом с движущимся по небу верхним предком Уту.
– Должен же Уту увидеть меня, взятого в полон злыми богами этих гор?! – думал Лугальбанда. – Должен же он своими лучами-стрелами рассеять их невидимое воинство!
Но на спине Уту, кажется, не было глаз. Он продолжал свой путь в царство ночи, чтобы принести и Нижнему миру свет и тепло.
С трудом дотянувшись до оставленной ему пищи, Лугальбанда поел и забылся сном. В сновидении к нему явился Уту и объяснил, что он видел и слышал, но не мог отклониться от своего пути, а теперь пришел, чтобы принести исцеление.
И вернул внуку жизненную силу великий бог. Травы жизни, которым он вырасти повелел, Лугальбанда жует. Воды жизни, которым он с гор течь повелел, Лугальбанда, черпая, пьет. И вот он уже совершенно здоров.
Ассирийский царь Ассурнасирпал III и бог Ассур (каменный рельеф, хранится в Государственном Эрмитаже)
Возблагодарил благочестивый Лугальбанда Уту, вместе с ним других богов и почтил их обильным жертвенным пиром. Теперь он мог двинуться в путь. Но за три дня воинство должно было уйти далеко, и страх охватил Лутальбанду, что он не сможет догнать отца и выполнить данное ему обещание.
Внезапно послышался крик, и задрожала от этого крика земля, в страхе понеслись, ища спасения в горах, горные козлы и дикие быки. Подняв глаза, Лугальбанда увидел прямо над собою огромную львиноголовую птицу, затмевающую сияние Уту. Еще у себя в Уруке слышал Лугальбанда об этой птице и знал, что ее имя Анзуд. Рассказывали о ее необычайной дерзости. Анзуд осмелилась похитить знаки власти и таблицы наставлений у самого Энлиля, чтобы стать могущественнее всех богов. Когда Энлиль заснул, положив голову на таблицы, Анзуд ловко вытащила эти таблицы, вместе с ними скипетр Энлиля и улетела с ними в горы. Пробудившись, Энлиль обнаружил пропажу и сразу понял, кто похититель. Только сын Энлиля крылатый Нинурта мог справиться с Анзуд. По просьбе Энлиля Нинурта настиг птицу в горах и пустил в нее стрелу, не дающую промаха. Стрела настигла воровку, но, обладая таблицами наставлений, Анзуд отыскала место, где давались советы пораженным стрелою, и излечилась. Лишь с третьего раза Нинурта поймал Анзуд и отобрал у нее все, принадлежащее Энлилю.
Не замечая Лугальбанду, птица поднималась в небо, удаляясь от гигантского дерева, высившегося среди голых скал, подобно покрытому шерстью великану. Его могучая тень, словно покрывалом, окутывала далекие горы. И понял Лугальбанда, что в ветвях его гнездо Анзуд.
И, словно молния, осенила его мысль, что может помочь ему только Анзуд. И двинулся он к дереву, откуда вылетела птица, чтобы посмотреть, нет ли в гнезде птенца, забота о котором – путь к сердцу Анзуд.
По дороге к дереву Лугальбанде попалась можжевеловая роща. Зная, что можжевельник угоден богам, юноша сорвал несколько веток и сунул их себе в заплечный мешок.
Достигнув гигантского дерева, Лугальбанда остановился в нерешительности. Впервые в жизни юноша испытывал страх. Ведь ни один из смертных не бывал во владениях Анзуд, не видел ее гнезда, в котором она вскармливает божественного птенца. Кто знает, как отнесется Анзуд к непрошеному гостю?
По мере того как Лугальбанда поднимался вверх, цепляясь за ветви, писк детеныша Анзуд становился громче и громче. Лугальбанда достал из мешка несколько кусков жира и заглянул через край гнезда. Птенец, еще слепой, разевал клюв и пищал что было сил.
Обрадовавшись, что может оказать услугу, Лугальбанда начал кормить голодного птенца. Кусок за куском вкладывал он в его клюв овечий жир, вливал душистый мед и прочие яства. Насытив орленка, перед ним разложил Лугальбанда все, что осталось, а затем глаза ему сурьмою подкрасил [194]194
Красная краска сурьма считалась достоянием богов огня и дня. В этрусско-римской церемонии триумфа триумфатору, принимавшему облик бога дня Юпитера, окрашивали щеки сурьмой. Примечательно, что орел считался священной птицей Зевса-Юпитера.
[Закрыть] , голову ароматным можжевельником украсил и, сделав из веток венец Шугур [195]195
Шугур,согласно толкованию В. К. Афанасьевой, – ритуальный венок или повязка, делавшаяся не только из веток, но также из колосьев и драгоценного металла.
[Закрыть] , положил его на голову орленку.
В это время послышался шум крыльев, и Лугальбанда поспешил покинуть гнездо и спрятался в ветвях.
Приблизились к дереву могучие птицы, но писка птенца, которому несли двух огромных быков, не услышали. Стали звать его, но не отозвался он.
– Кто птенца нашего похитил?! – застонал орел-отец.
И пронзил небо крик матери-орлицы, в ужас повергнув в горах ануннаков. В страхе опустились в гнездо птицы, самого худшего ожидая. А оно – словно жилище богов, сияет, в нем сидит птенец, довольный и сытый.
И воскликнула радостно мать-орлица:
– Появись, кто б ты ни был, бог или смертный, чтобы мне наградить тебя достойно.
Лугальбанда вышел из своего укрытия и низко поклонился Анзуд.
Птица предложила юноше богатство.
– Не надо мне богатства, – отвечал Лугальбанда. – Много серебра в Аратте, и я его добуду мечом.
– Возьми тогда славу! – сказала птица
– Славу я сам добуду, – Лугальбанда ответил с поклоном.
И предложила Анзуд:
– От врагов тебя защищу я. Словно Нанна, твой лук засияет, заблестят твои стрелы лучами Уту. Словно змеи, на врага устремившись, поразят его грозные стрелы, в них вложу я свои заклинанья, что тебе подарю, если хочешь. И еще тебе сеть подарю я, что врагов на поле всех вместе накроет, словно Уту лучи и словно вихрь могучий.
– Благодарю тебя, Анзуд, – почтительно ответил Лугальбанда. – Но я великих твоих даров недостоин. А победу своим мечом я добуду.
И тогда спросила птица:
– Так открой же мне, Лугальбанда, свое желанье. Я любое желанье твое исполню.
И поклонившись, попросил Лугальбанда:
– Пусть не знают мои ноги утомления, пусть, как буря, по земле они несутся, чтобы я без труда добрался до места, где противник не ждет моего возвращенья. Вот заветное мое желанье. Если Уту будет угодно, и с победой вернусь я в свой город, то имя твое прославлю я по всему Шумеру, из лучших сортов деревьев твои закажу изваянья и в храмах великих богов их прикажу поставить.
– Будет так! – произнесла Анзуд благосклонно. – Станешь ты отныне скороходом, над Евфратом и над рвами, как вихрь, понесешься.
В поднебесье Анзуд несется. Бежит по земле Лугальбанда, не уступая в скорости птице. Анзуд с небес озирает землю, ищет взглядом войско Урука. Лугальбанда с земли озирает горы. И когда вдали показалось облако пыли, вздымаемой войском, ему крикнула с неба птица:
– Вот теперь ты и сам отыщешь дорогу, я ж к гнезду своему возвращаюсь. И запомни: тот дар, что тобою получен, открывать никому ты не должен – ни отцу, ни друзьям, ни братьям. Зло порою в сердцах человечьих рядом с добром гнездится.
Лугальбанда прощается с птицей и, догнав свое войско, переходит на шаг неспешный. Увидел Энмеркар сына, заключил его в объятья. При виде героя ликуют храбрецы Урука – окружили его, как птенца воробьиная дружная стая, обнимают его, целуют, питье и еду подносят, осыпают вопросами Лугальбанду, знать хотят, как ему удалось до них добраться, одолев неприступные горы и стремнины, где от берега берег не виден.
Не открыл своей тайны друзьям Лугальбанда, рассказал небылицы. Вдоволь наговорившись, все вместе идут к Аратте. Вот уже виден город враждебный, его могучие стены. Но едва приблизилось к городу воинство Энмеркара, как из-за стен послышались боевые кличи, посыпались дротики, словно ливень из тучи, полетели камни, как град тяжелый.
Священное дерево между двумя крылатыми божествами (рельеф из дворца Ассурнасирпала III)
День под стенами Аратты стоит войско. И другой, и третий. И вот уже истекает целый месяц, там и год оборот завершает.
Все летят и летят тяжелые камни из-за стен неприступных, все дороги к городу они закрыли. Рядом с ними черные деревья поднялись стеною, и приблизиться к городу войско не может. Страх охватил огромное войско, воинам в печень проник, забрался под кожу. И дрожит, и рыдает сын Уту.
Но затем, успокоившись, к войску взывает:
– Кто может богине Инанне мое отнести посланье, выйди из строя.
Замолкли воины, объятые страхом. Кто решится пройти через горы Хуррума? Кто предстать решится перед великой богиней?
Видит царь, что нет храбреца среди граждан Урука, и с тем же призывом обращается к наемникам храбрым. Но нет среди них того, кто б решился лагерь покинуть.
Энмеркар храбреца среди лазутчиков ищет и, не найдя, вновь наемников к подвигу призывает. Безуспешно. Вновь к лазутчикам слово держит. И опять призывы его безответны.
И тогда Лугальбанда вперед выходит и родителю молвит с поклоном:
– Отец мой! Я готов доставить твое посланье к Инанне и к утру возвратиться.
– Иди, мой сын, – Энмеркар отозвался. – Отправляйся и передай посланье великой богине, какую мы почитаем в Уруке. Напомни ей, что с тех пор, как она избрала меня среди многих, изменился Урук, возлюбленный ею. Был он болотом сплошным, из него лишь местами кочки сухие торчали, и среди зарослей было много тростинок засохших. Весь засохший тростник я вырвал, я отвел излишние воды, я воздвиг могучие стены, и они, словно петли для птиц, охватили окрестные степи. Почему же ко мне Инанна перестала быть благосклонной? Почему покинула город, светлый лик от нас отвратила?
Едва отошел от отца Лугальбанда, друзья его окружили, как над покойником, над ним запричитали:
– На что ты надеешься, взяв на себя порученье? Не жить тебе в жилищах нашего города, не бродить дорогами нашими, не вернуться назад тому, кто скитается в горах неприступных.
Отстранил Лугальбанда друзей решительно, в руки взял боевое оружие и словно в воздухе растворился – так стремительно в путь он пустился.
За полдня прошел он пять гор, а затем и еще одну, а потом и седьмую еще пересек, и к полудню перед Инанной предстал, и склонился перед богиней, у подножия трона ее распростерся почтительно.
Ласково взглянув на него, подняться ему повелела богиня и рассказать, по какому делу он прибыл.
Передал Лугальбанда слово в слово посланье отца и, в почтеньи склонившись, стал ждать ответа. И ответила внуку Уту великая богиня:
– Живут в сверкающих струях лазурных моих потоков различные рыбы [196]196
Рыба играла в мифах шумеров и аккадян, а затем вавилонян роль космического существа и воплощения бога вод. Вавилонский жрец Берос, пересказавший в III в. до н. э. на греческом языке мифы Месопотамии, сообщает о рыбе с человеческой головой по имени Оаннес. В имени рыбы звучит имя богини Инанны. Будто бы она, выплыв на сушу, сообщила людям все знания, обучила их письму, а затем возвратилась в родную стихию. Видимо, в мифе о Лугальбанде идет речь о той же божественной рыбе.
[Закрыть] . Одна среди них всех огромней. И правит она рыбьим народом, как боги народом двуногих. Резвится она в тростниках, хвостом своим плещет, блестя чешуею. На берегу на том же растут тамариски. Отыщи тамариск, отдельно стоящий, выдолби из него чан, потом из тростников сплети сеть и поймай ту исполинскую рыбу, мне принеси ее в жертву.
Тогда войско сдвинется с места, и Аратта падет под его напором, все богатства ее победитель получит.
Едва отзвучали слова Инанны, Лугальбанда скрылся из виду, спеша выполнить волю богини [197]197
Окончание мифа не сохранилось, но ясно, что Лугальбанда выполнил условия Инанны и добыл победу Уруку.
[Закрыть] .
Аккадский миф об одном из семи мудрецов и прародителей смертных Адапе дошел в нескольких редакциях. Одна из копий сохранилась в библиотеке ассирийского царя Ашшурбанипала (668–627 гг. до н. э.). Она использовалась при изучении языка в школе писцов. Текст имеет пропуски.
Занятие рыболовством считалось делом, особо угодным богам, поскольку в шумеро-аккадской мифологии первый человек – Оаннес мыслился в облике получеловека-полурыбы.
Цель мифа – объяснить, почему люди смертны. Виновником утраты человечеством бессмертия выставлен не Адапа, а его советчик Эа. Мифу об Адапе соответствует ветхозаветный миф о первом человеке Адаме, который вкусил от древа познания добра и зла.
[Закрыть]
(Миф аккадян)
В городе Эриду, да прославится его имя среди черноголовых, жил искусный руками и чистый духом сын Эа Адапа [199]199
Адапа– в мифах аккадян один из семи мудрецов, сын бога Эа, правитель города Эриду.
[Закрыть] , исполнявший жреческие обязанности в храме отца, передавшего ему свои знания.
Каждый день в любую погоду рыбу он ловить отправлялся. Были ею сыты служители храма Эа, кормились ею все жители города, мужи и жены, старики и дети.
В то утро море еле плескало волнами, и рыба клевала как никогда. Вытаскивая крупную рыбину, Адапа почтительно называл ее по имени и уговаривал смириться со своей судьбой и не бить хвостом.
Рельеф, изображающий рыбную ловлю, из дворца ассирийского царя Санхериба в Ниневии
– Прости меня, Сухур, что я оторвал тебя от сладкой донной травы, – обращался он к рыбине с длинными шевелящимися усами. – Тебе придется лечь рядом с толстогубым Гудом. Он уже почти затих. А тебя, Мур, бич рыбаков, я отпущу. Игла твоя наносит незаживающую рану.
К полудню дно лодки было покрыто живым серебром. Адапа начал сворачивать снасти. И вдруг откуда ни возьмись появился Южный ветер [200]200
Во многих мифологиях Древнего Востока четыре ветра связывались с четырьмя сторонами света и мыслились в облике крылатых существ. Южный ветер считался неблагоприятным, поскольку неблагоприятной считалась южная сторона – благие боги большинства народов находились на севере. На юге помещалось в некоторых мифологиях царство мертвых. Нападение Южного ветра на Адапу может пониматься как попытка унести его в царство мертвых.
[Закрыть] . Одним мощным дуновением он перевернул лодку со всей добычей.
Адапа был человеком тихим и незлобивым, но обидчикам спуску не давал. Недолго думая, он ухватился за крыло ветра. От тяжести его тела крыло обломилось и безжизненно повисло. Застонал Южный ветер, как раненная стрелою птица, и неуклюже полетел в свое обиталище на самом краю земли.
И стихло море. Тяжело дыша, Адапа поплыл к берегу. В тот день в Эриду никто не ел рыбы. И это сразу стало известно богу Эа.
– Что случилось? – спросил встревоженно бог, выходя навстречу Адапе. – Где твой улов, сын мой? Почему ты без лодки?
– Лодку потопил Южный ветер! Я за это сломал ему крыло! – ответил рыболов простодушно.
Эа схватился за голову:
– Что ты наделал! Не простит тебе этого Ану!
Как раз в это время Ану с высоты небесного трона озирал свои владения. Увидев, что море на огромном пространстве неподвижно, он позвал своего слугу и приказал:
– Спустись вниз и узнай, почему застыло море. Не занемог ли мой Южный ветер? Иль ему дуть надоело?
Прошло совсем немного времени, и Ану услышал голос верного слуги:
– О премудрый отец богов! Южный ветер в постели, лежит он и стонет. Ловец рыбы Адапа, сын Эа, обломал ему крыло.
Деталь рельефа из дворца ассирийского царя Санхериба в Ниневии
– Дерзкий смертный! – в ярости завопил Ану. – Пусть явится ко мне на суд.
Услышав это, Эа обратился к сыну:
– Иди, Адапа! Ану во гневе, я могу тебе помочь только советом: растрепи волосы и посыпь их пылью. Облачись в черные одежды. Может быть, явившись с повинной, смягчишь грозное сердце владыки богов. Когда будешь входить в небесные врата, будь повежливей с их стражами Таммузом и Гишзидой. Когда они тебя спросят, почему ты в траур оделся, скажи, что беда на земле – ушли в царство мертвых Таммуз с Гишзидой. Слуги они, но могут за тебя замолвить словечко. И помни: если тебе предложат угощенье – не ешь и не пей! Отвергай и другие дары, чтобы, пищи смерти вкусив, не погибнуть.
Поблагодарил Адапа божественного советчика и отправился в дальний путь. Стражи небесных ворот спросили его:
– Кто ты? Почему ты явился на небо в одеждах, приличествующих смерти и подземному миру?
– Мое имя Адапа. А в трауре я, потому что у нас на земле несчастье – исчезли два бога великих, Таммуз и Гишзида, – отвечал Адапа, как отец его научил, потупив глаза.
Переглянулись небесные стражи, и понял Адапа, что удалась его хитрость. Вперед побежали слуги, чтобы возвестить господину о приходе Адапы.
– У врат человек появился! – сказали боги Ану. – Его имя Адапа. Он – само благочестье.
– Пропустите его! – приказал Ану, смягчившись.
Так оказался Адапа перед небесным троном и рассказал владыке обо всем без утайки, как было.
– Выходит, что Южный ветер первым затеял ссору, – проговорил Ану, выслушав рассказ рыболова. – Это меняет дело. Что же ты стоишь? Ложись, поспи с дороги!
Вспомнил Адапа наставления Эа: «Сон подобен смерти», – и, поклонившись, ответил:
– Мне не до сна!
– Тогда садись.
– Мне ли сидеть в присутствии бога?
Адапа все больше и больше нравился владыке небес, и тот предложил ему еду и воду жизни.
И на этот раз отказался Адапа, опасаясь отравы.
Удивился Ану и спросил:
– Кто твой советчик?
– Меня наставлял отец мой Эа, – ответил Адапа.
– Не на благо пошла тебе его мудрость, – вымолвил Ану с презрением. – Был ты ловцом, им и останешься. Вечную жизнь на крючке удержать не сумел ты. Выпустил в море ее. Не обрел ты бессмертья себе и потомкам. Стражи! Верните на землю его.
В мифе об Этане контаминированы две темы: бездетный отец, молящий бога о мужском потомстве, и борьба орла со змеями. Обе эти темы достаточно широко распространены в мифах народов Древнего Востока. Мы встречаемся с ними в утаритской, хетто-хурритской, ветхозаветной и индийской мифологиях.
Мотив летящего человека присутствует в месопотамской глиптике III тыс. до н. э. Он же характерен для эгейского искусства II тыс. до н. э. и греческого мифа о Дедале и Икаре.
Аккадский миф дошел в нескольких редакциях разного времени, одна из них была обнаружена в руинах Суз.
Конец текста не сохранился ни в одной из версий. Он восстанавливается на основании сообщения о Балихе, сыне Этаны.
[Закрыть]
(Миф аккадян)
В прославленном городе Кише, что на Евфрате, правил справедливый и мудрый муж Этана [202]202
Согласно «Царскому списку» XXI в. до н. э., перечисляющему правителей, обладающих «царственностью», Этана – двенадцатый из царей Киша, правивших после потопа.
[Закрыть] , прозванный черноголовыми пастырем города. Имел он все, о чем только может пожелать смертный, кроме сыновей. И это не давало Этане покоя. Не раз ему являлся во сне светоч мира Шамаш, но, как только он пытался к нему обратиться с мольбою о сыне, тотчас просыпался.
Понял Этана, что мало одной молитвы, что надо принести великую жертву. И заколол он в честь светозарного бога шестьдесят откормленных белых быков. И возрадовалось сердце Шамаша. В ночь после жертвоприношения Шамаш явился Этане и открыл великую тайну:
– Далеко от пути моего на небе произрастает трава рождения, кто к ней прикоснется, тот не уйдет бездетным в мир без возврата.
– Но боги не дали мне крыльев, – сказал Этана. – Как мне подняться на небо, чтобы добыть траву рождения?
– Спустись в глубокое ущелье, – отвечал Шамаш. – Отыщи там орла-калеку. Он поможет тебе.
Проснувшись, Этана отправился в горы, где гнездятся могучие орлы, и отыскал там мрачное ущелье, куда едва достигал взгляд Шамаша. На самом дне ущелья по стонам нашел он орла, ощипанного, со сломанными крыльями и с вырванными когтями.
Образец вавилонского рельефа из глазированных изразцов (эпоха Набуходоносора)
– О несчастный! – воскликнул Этана. – Кто с тобою жестоко так обошелся?
– Я сам виновник своих несчастий! – ответил орел с тяжким вздохом. – Много лет занимал я гнездо на высоком дереве, в корнях которого обитала змея. Мы жили как добрые соседи, предупреждая друг друга об опасностях. Если мне удавалось догнать и убить онагра, часть добычи получала нижняя соседка. Так мы блюли клятву верности, произнесенную перед ликом Шамаша. Но однажды у змеи появились детеныши, и мое неразумное сердце замыслило злое. Дождавшись, когда змея отправится на добычу, я распростер крылья, чтобы слететь вниз. Один из моих орлят, умная пташка, догадавшись о моем намерении, пропищал:
– Остановись, отец! Все взору Шамаша открыто.
Но я не придал значения этим словам и, упав вниз,
растерзал и съел змеиных детенышей.
Вскоре приползла мать-змея и, увидев, что змеенышей нет, взмолилась справедливому Шамашу, чтобы он наказал убийцу беззащитных. И дал Шамаш совет змее – отыскать тушу буйвола и в нее проникнуть.
Вскоре почувствовал я милый мне запах гниющего мяса и обратился к детям своим:
– Давайте слетаем отведаем буйвола.
– Не надо, отец, – закричал мой орленок, умная пташка. – Может, в туше гниющей змея притаилась?
Не послушался я малютки, полетел, сел на тушу, клюнул, кругом огляделся, снова клюнул, а как очистил все мясо снаружи, в чрево забрался. Тут меня змея и схватила, обломала мне крылья, всего общипала, истерзала и бросила в яму, чтобы кончил я век свой жалкой, голодною смертью.
Сжалился над орлом Этана, напоил его свежей водой, перевязал ему раны, и быстро они затянулись. Орел взмыл в небо, пробуя крылья, и опустился рядом с Этаной. И тогда сказал Этана орлу:
– Крылья твои сильны. Отнеси меня на небо, к престолу великого Ану.
– Садись! – отозвался орел. – Поудобней устройся. Прижмись грудью к моей спине. Ухватись за крылья руками.
Едва успел Этана за орла схватиться, как тот взмыл в небо. Когда они высоко поднялись, орел к нему обратился с вопросом:
– Взгляни на землю, что ты там видишь?
Взглянул Этана вниз и ответил орлу:
– Вся земля стала похожа на холм, а море за нею не шире Евфрата.
Поднялись они еще выше, и земля показалась Этане рощицей малой. Орел поднимался все выше и выше, пока земля стала не шире арыка, который копает в Аккаде садовник.
– Вот теперь мы добрались до верхнего неба, где боги одни обитают, – сказал орел, и тотчас же Этана увидел небесные врата, а за ними дворец великого Ану.
Дворец Саргона в Хорсабаде (реконструкция)
Спустившись у самого трона, Этана обратился к создателю мира с такими словами:
– О великий владыка, ты дал мне все, о чем может мечтать смертный. Но нет у меня потомства. Умру я, и забудется мое имя, словно бы и не жил я на свете. Одна у меня к тебе просьба. Дай мне прикоснуться к траве рожденья.
– Прикоснись, Этана, – сказал Ану. – Ибо Шамаш хвалит твое благочестье.
Тут на глазах Этаны на голом месте выросла сочная трава, и он к ней прикоснулся. После этого он поблагодарил Ану, сел на орла и дал ему знак опуститься.
Уже на пороге дома услышал Этана детский плач и понял, что стал отцом. Взял он младенца на колени и назвал его Балихом.
Прожил Этана на земле шестьсот лет [203]203
Невероятно длительные сроки жизни шумерских царей ранних династий (как и библейских патриархов) связаны со сложившейся в шумеро-аккадском мире концепцией времени. Оно подразделялось в сознании древних обитателей Двуречья на мифическое, лежащее за пределами народной памяти, уходя в необозримую глубину от того момента, как «царственность снизошла с небес», историческое, начинающееся примерно с восьмой или девятой послепотопной династии, и периферийное, лежащее на краю общественной памяти, в промежутке между снизошедшей на землю царственностью и началом исторических династий. Именно это время наполнено чудесами и подвигами эпических героев, и поскольку оно смыкается с тем мифическим временем, в котором безраздельно действуют боги, чей день подобен людскому году, то и жизнь людей «периферийного» времени не вписывается в законы времени исторического.
[Закрыть] , а когда пришло время уходить к предкам, трон Киша занял его сын Балих. От него слава об Этане и его смелом полете обошла всех черноголовых.
