Текст книги "Золотая Орда. Между Ясой и Кораном. Начало конфликта"

Автор книги: Александр Юрченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)

В 1246 г. Даниил Галицкий должен был выбрать себе сюзерена: либо папу римского, либо монгольского хана. Князь вступил в переговоры с курией. Вот послание папы: «Светлейшему королю Руси епископ Иннокентий, раб рабов божьих. Поелику мы намерены удостоить тебя и королевство твое, как новую ниву [Господню], особой милости и благоволения, то охотно вняли твоим мольбам и благожелательно выслушали просьбы твои, уповая на милость Бога. Склоненные твоими мольбами, мы принимаем тебя и означенное королевство под покровительство святого Петра и наше, [что] и подтверждаем настоящим письмом. Да не будет никому из людей позволено нарушать эту страницу нашего покровительства или в безрассудной дерзости выступать против него. Если же кто-либо осмелится это сделать, то пусть он знает, что испытает на себе гнев всемогущего Бога и святых апостолов Петра и Павла. Дано в Лионе, в пятые ноны мая, третий год понтификата [3 мая 1246 г.]»[24]24
  Большакова С. А. Папские послания галицкому князю как исторический источник//Древнейшие государства на территории СССР. 1975. М., 1976. С. 126.


[Закрыть].

Потенциальный конфликт между папой и великим ханом, если бы конфликт обрел реальные черты, был бы связан с борьбой за мировое лидерство. На практике, папа римский стремился к тому же, к чему и великий хан – к неограниченной светской власти. Мир был многообразней, чем это представлялось из Лиона. Универсальный принцип Монгольской империи давал ответ и папе, и императору. Преимущество монгольской концепции власти заключалось в том, что она, имея ресурсы для самореализации, отводила папе римскому роль одного из духовных лидеров, наряду с патриархом несториан, халифом, духовными лидерами даосов и буддистов.

По мнению Роджера Бэкона, в мире существуют шесть основных религиозных учений, представленных главными родами человеческими. Это сарацины, татары, язычники, идолопоклонники (буддисты), иудеи и христиане. С позиции истинного вероучения, тартары, признавая единого Бога, стоят выше язычников и буддистов, но на ступень ниже иудеев. Призрачная классификация Бэкона бесконечно далека от реальности. Стоит ли говорить, что у буддистов нет богов, а духовный мир язычников не имеет точек соприкосновения с христианскими утопиями о язычниках. Согласно христианской концепции времени, в неопределенном будущем на смену шести учениям придет седьмое, а именно закон Антихриста, что будет означать конец земной истории. В эсхатологической перспективе Запад интересовал вопрос: является ли монгольское вторжение предвестником Судного дня? Ответ Роджера Бэкона на этот вопрос – отрицательный. Апокалиптическое видение событий мировой истории, характерное для Матвея Парижского и Винцента из Бове, не находит сочувствия у Роджера Бэкона. Обратимся к тексту.

Роджер Бэкон. Большое сочинение

Часть IV. Математика. Раздел IV. Королларий 1

Польза математики в исследовании Божественного

«Третья коренная значимость [математики для богословия] состоит в [необходимости точного знания] хронологии. Ибо события, о которых повествует Писание, происходят в различные дни, столетия и эпохи: от начала мира до [первого пришествия] Господа Христа, и все это устроено в определенном порядке ради Него, и не ожидается иного Законодателя, но Он один есть Спаситель мира через свой закон. А потому следует отвергнуть заблуждение иудеев, ожидающих Мессию, и заблуждение сарацинов, касающееся Магомета, который пришел после Христа, и заблуждение тех, которые примкнут к грядущему законодателю нечестия, о котором учит Абу Машар^{2} в книге «Конъюнкций» и которым в действительности будет Антихрист, а также всех сект язычников, идолопоклонников, тартар, еретиков и прочих неверных, рассеянных по всему миру в почти что неисчислимом количестве сект. [Все это] должно быть устранено с помощью точного установления времени [прихода] Спасителя, таким образом, чтобы [стало ясно], что ни до, ни после Него не следует ожидать никого иного, кто принес бы спасение роду человеческому. Но установить достоверную истину о временах не может никто, кроме астронома, и ни одна наука не занята установлением таких истин, кроме астрономии. Ибо все остальные нуждаются в ней в этом отношении, что очевидно. <…>

Часть VII. Моральная философия. Раздел I

<…> И поскольку знание об Антихристе относится к христианской вере, ибо она учит о грядущем Антихристе, который будет уничтожен Христом, поэтому вера в грядущего Антихриста связана с другими положениями [христианской] веры. В силу этого одно из начал этой [т. е. моральной] науки относится к приходу Антихриста – в подтверждение того, что относится к вере Христовой. Итак, Этик^{3}. говорит, что незадолго до времен Антихриста будет одно племя из рода Гога и Магога с севера, у врат Черноморских, злейшее из всех народов, которое вместе со своими злосчастными отпрысками [до того] запертыми за вратами Каспия, произведет грандиозное опустошение в мире, и встретит Антихриста, и назовет его богом богов.

И Абу Машар в книге «Конъюнкций» равным образом доказывает это, утверждая, что после [установления] закона Магомета придет князь с законом гнусным и магическим, который. на определенное время уничтожит все прочие законы. Но, как сказано ранее, он продержится недолго по причине грандиозности [своего] злодейства.

И, несомненно, это начало моральной науки должно быть тщательно рассмотрено. Ибо род тартар определенно пришел из тех мест, поскольку они обитали за теми вратами, между севером и востоком, запертые горами Кавказа и Каспия, и они ведут с собой народы, которые получили свое имя от этих гор, и дошли вплоть до границ Польши, Богемии и Венгрии, которые далеко на юге. Но верно также, как следует из посланий Иеронима и повествований историков, что из этих мест вышли и другие народы, и наводнили юг, вплоть до Святой земли, как ныне делают тартары. И племена готов и вандалов, которые после этого вторглись в южные земли, были также с севера.  А потому походы тартар не свидетельствуют в достаточной степени о наступлении времен Антихриста, но требуются и иные [знамения], как станет ясно из последующего^{4}. <…>

Часть VII. Моральная философия. Раздел IV. Глава I

Я сделал третью часть моральной философии столь объемной, чтобы показать красоту и полезность наук о нравственности, а также из-за того, что редко встречаются книги, из которых я извлек сии корни, цветы и плоды благонравия. Теперь же я хочу обратиться к четвертой части этой науки, которая хотя и не столь обильна и велика, как третья, но куда более удивительна и обладает большим достоинством не только сравнительно с той [третьей] частью, но и со всем прочим, ибо она убеждает в том, что надлежит верить истинному учению, которое должен принять род человеческий, любить его и удостоверять делами. И из всей философии нет ничего более необходимого человеку, более полезного и благородного. Ибо [положение, согласно которому] моральной философии подчинены прочие науки, истинно, прежде всего, благодаря этой части. Ибо вся мудрость направлена на постижение того, как спастись роду человеческому, а это спасение заключается в принятии того, что ведет человека к счастью будущей жизни, о которой Авиценна, как было сказано ранее, говорит, что ее глаз не видел и ухо не слышало. И поскольку эта четвертая часть стремится к постижению этого спасения и увлекает к нему людей, то все науки, искусства и занятия, да и все, что может быть рассмотрено человеком, обязано [служить] этой благороднейшей части гражданской философии; и в ней положен предел человеческому познанию. <…>

А теперь я укажу главные народности, у которых различаются [религиозные] учения, существующие ныне в мире. И это: сарацины, тартары, язычники, идолопоклонники, иудеи, христиане. И большего числа основных учений нет и быть не может – вплоть до появления учения Антихриста. А составные учения формируются различными сочетаниями [элементов] всех этих [учений], или пяти, или четырех, или трех, или двух.

Но помимо указанных имеется и еще одна цель, а именно счастье в иной жизни, которую различные [люди] ищут различными способами и к которой по-разному стремятся. Ибо одни рассматривают [это счастье] как удовольствие телесное, другие – как наслаждение духовное, а третьи – как то и другое. А есть еще учения, которые сочетают это счастье с иными целями – всеми или несколькими, и различным образом. Ибо хотя они стремятся к будущему счастью, многие, тем не менее, позволяют себе вожделение, другие стремятся к богатству, третьи желают почестей, четвертые – могущества и господства, пятые – славы. И я в первую очередь затрону первые три учения, чтобы было ясно, к чему они стремятся. А затем поведу речь о [необходимости] избрания учения верных, которое одно должно быть сообщено миру.

Некоторые же хотят обладать этими целями настоящей жизни, не считая, что они при этом отдаляются от будущего счастья, как бы они ни злоупотребляли временными благами и ни погружались в соблазны вожделения, как сарацины, которые, в соответствии со своим законом, имеют столько жен, сколько хотят.

А другие, горят желанием повелевать, как тартары, поскольку их правитель говорит, что должен быть один господин на земле, так же, как на небе есть только один Бог, и этим господином должен быть провозглашен он сам, как ясно из письма, которое он послал королю Франции господину Людовику^{5}, в котором он требует от последнего дани. Об этом говорится в книге брата Вильгельма «О нравах тартар»^{6}, которую он написал для вышеупомянутого короля Франции.

И это явствует также из их деяний: уже захватив восточные царства, они не помышляют ни о каких сладостях жизни, но ведут себя, с этой точки зрения, не по-человечески: употребляют в питье молоко кобылиц, нечистую пищу и нечистым образом, что вошло у них в обычай.

Это явствует из вышеназванной книги, а также из книги брата Иоанна «О жизни тартар»^{7}, а также из «Космографии» философа Этика.

И этот философ и те книги о нравах тартар описывают их как нечестивейший и зловреднейший род, что явствует из математической части, где повествуется о народах и местах этого мира.

Чистыми язычниками являются те, у кого, как у пруссов и сопредельных им народов, место закона занимает обычай. Они считают, что удовольствия от богатства и славы в этой жизни имеют значение для жизни будущей, веря, что каков был человек здесь, таков он будет и там, и тем, чем он обладал здесь, он будет обладать и в будущей жизни. Поэтому они [имеют обычай] публичного сожжения мертвых вместе с драгоценными камнями, золотом, серебром, помощниками, семьей, друзьями, всеми богатствами и благами, надеясь, что те будут наслаждаться всем этим после смерти^{8}.

Равным образом и идолопоклонники надеются достичь благ будущей жизни с помощью благ этого мира, но с одним исключением – их жрецы дают обет чистоты и воздерживаются от плотских наслаждений. Это, как было сказано выше в разделе, посвященном местам мира, известно на примере стран, расположенных на северо-востоке.

И все они ожидают в будущей жизни благ телесных, не помышляя о благах духовных. <…>

Иудеи же стремятся как к временным, так и к вечным благам, но по-разному, поскольку мудрецы, помышлявшие о духовном, исполняя закон, стремились не только к телесным, но и к духовным благам. Однако те, кто толкует закон буквально, ожидают в иной жизни только телесных благ. Опять же, они ищут временных благ не в соответствии с дозволенным и недозволенным, но сообразно с их законом, в согласии с Божественным авторитетом и правом. Ибо хотя они овладели имуществом и подчинили себе многие народы, тем не менее, они сделали это по справедливости. Ибо им по праву наследования должна была достаться Земля Обетованная, ибо они происходили из рода сынов Ноя, а сыны Хама захватили эти земли не по праву, поскольку изначально они не были даны им в удел. Ибо сынам Хама были даны Египет, Африка и Эфиопия, как явствует из Писания, [трудов] святых и исторических сочинений (и это уже было затронуто прежде).

Христиане же, в соответствии со своим законом сообразуя духовное с духовным (1 Кор., 2, 13), могут обладать временным, по причине человеческой немощи, ради того чтобы практиковать духовное в этой жизни, пока не придут к вечной жизни как духовно, так и телесно. Но в той жизни они будут жить без внешних вещей, которыми человек пользуется в этой, ибо животное тело станет духовным и будет прославлен весь человек, и он будет жить с Богом и ангелами.

Итак, таковы основные религиозные учения. Первое – учение язычников, менее всего знающих о Боге. Они не имеют священнослужителей, но кто угодно по своей собственной воле может измыслить себе бога и поклоняться ему и приносить жертвы так, как ему вздумается. Далее следуют идолопоклонники, у которых есть священнослужители и общие места для молитв; и, как у христиан, у них есть большие колокола, которыми они пользуются во время служб, а также определенные молитвы и жертвоприношения. И они полагают, что существует много богов, но никто из них не всемогущ. На третьей ступени находятся тартары, которые поклоняются и почитают единого всемогущего Бога. Но, тем не менее, они чтут огонь и домашний порог. Ведь они проносят и проводят через огонь вещи умерших, посланцев и другое, чтобы они очистились. Ибо их закон учит, что все очищается огнем. А тот, кто наступает на порог дома, осуждается на смерть. И в этих двух вещах, а также в некоторых других они являются весьма жестокими. На четвертой ступени находятся иудеи, которые должны, в соответствии со своим законом, больше знать о Боге и искренне ожидать Мессию, который есть Христос. И так поступали те, кто познал закон духовно, а именно святые патриархи и пророки. На пятой ступени находятся христиане, которые постигают иудейский закон духовно и добавляют к нему как завершение веру Христову. А затем придет закон Антихриста, который на время уничтожит прочие законы, разве что устоят избранные в вере христианской, пусть даже и с [большим] трудом по причине сильнейших гонений. Итак, сообразно этому делению имеется шесть законов и шесть – сообразно предшествующему: плотское наслаждение, богатство, почести, могущество, слава, счастье будущей жизни вкупе с презрением к временным благам» (Роджер Бэкон. Большое сочинение)[25]25
  Цит. по: Фоджер Бэкон. Избранное/Пер. с лат. М., 2005. С. 245, 367–369, 405–413.


[Закрыть].

Суждение Роджера Бэкона о «религиозном учении» и устремлениях монголов опирается, в первую очередь, на послание хана Менгу, которое Вильгельм де Рубрук привез своему королю. О содержании этого послания Роджер Бэкон узнал из уст самого брата Вильгельма. Напомню мысль Роджера Бэкона: «Quidam vero ardent libidine dominandi, ut Tartari secundum quod imperator eorum dicit unum dominum debere esse in terra sicut unus Deus in coelo, et ille dominus debet ipse esse et constitui, ut patet in epistola quam misit domino Ludovico regi Franciae, in qua petit ab eo tributum» – «А другие горят желанием повелевать, как тартары, поскольку их правитель говорит, что должен быть один господин на земле, так же, как на небе есть только один Бог, и этим господином должен быть провозглашен он сам, как ясно из письма, которое он послал королю Франции господину Людовику, в котором он требует от последнего дани».

В отчете Вильгельма де Рубрука имеется перевод первых строк этого письма на латынь: «Preceptum eterni Dei est. In celo non est nisi unus Deus eternus, super terram non sit nisi unus dominus Chingischan, filii Dei, Demugin Cingei, id est sonitus ferri». Ipsi vocant Chingis sonitum ferri, quia faber fuit; et in superbiam elati, dicunt eum modo filium Dei» – «Заповедь вечного Бога – на небе есть лишь Бог единый и вечный, на земле да не будет иного владыки, кроме Чингисхана, сына Бога, Демучин Чингая, что означает 'звон железа'». Они называют Чингиса "звоном железа", потому что он был кузнецом, и они, вознесясь в гордости, именуют его не иначе, как сыном Бога» (Itinerarium. XXXVI. 6).

Отметим первое расхождение: если в тексте письма единственным владыкой земли назван Чингис-хан и такова заповедь вечного Бога, то в пересказе Роджера Бэкона господином мира назван отправитель послания, т. е. сам хан Менгу, а повеление или санкция Бога даже не упоминается. В конструкции Роджера Бэкона повеление Бога, вручившего власть Чингис-хану, заменено желанием монголов повелевать. Небесный приказ переоформлен в тему человеческой гордыни. Известно, что послания и эдикты монгольских ханов начинались формулой: möngke tngruin küöündür – 'Силою вечного Неба'. Монгольская доктрина Небесного мандата оказалась настолько неприемлемой для монотеистического мышления, что была вытеснена за пределы обсуждения. Действительно, если признать санкцию Бога на создание мировой империи монголов, рухнет концепция римского престола, занятого наместником Спасителя на земле. С необходимостью встает вопрос о невозможности перевода смыслов монгольского концепта власти в рамках латинских средневековых представлений о богоизбранности правителя. Вся история взаимоотношений христианского Запада и мусульманского Востока с Монгольской империей – это история непонимания.

Послание хана Менгу в восприятии Жана де Жуанвиля, преданного спутника французского короля Людовика, окончательно утратило мотивировку, что отчасти объясняется тем обстоятельством, что Жан де Жуанвиль писал свою книгу воспоминаний спустя десятилетия, в 1309 г.

§ 490. Когда великий король татар принял послов и дары, он послал, обещав безопасность, за несколькими королями, которые еще не явились сдаться на его милость; и велел натянуть для них шатер и обратился к ним так: «Сеньоры, король Франции прибег к нашему милосердию и подчинился, и вот дань, которую он нам прислал; и ежели вы не сдадитесь на нашу милость, мы отправим его вас подчинить». И из них оказалось достаточно тех, кто из страха перед французским королем сдались на милость этого короля.

§ 491. С вернувшимися послами короля прибыли и их послы; и они привезли королю Франции послание от их великого короля, которое гласило следующее: «Мир – доброе дело; ибо на мирной земле и четвероногие мирно щиплют траву, и двуногие мирно обрабатывают землю, дающую все блага.

§ 492. И мы передаем тебе эти слова, дабы предуведомить: ты не обретешь мира, если не установишь его с нами. Ибо поднялись против нас пресвитер Иоанн, и тот король, и тот (он называл многих из них); и всех предали мы мечу. Посему велим тебе посылать нам каждый год столько золота и серебра, сколько потребно удержать нас в друзьях; а если ты не сделаешь этого, мы уничтожим тебя и твоих людей, как поступили с теми, кого называли выше». И знайте, что король сильно раскаялся, что отправил туда послов (Жан де Жуанвиль. § 490–492).

Имперский культ Тенгри (при участии несториан) был воспринят западными христианами как почитание единого Бога. Христианство так и не смогло выйти за границы собственных представлений. Сведения из отчетов дипломатических миссий францисканцев были поняты и усвоены лишь отчасти. Христианство вновь обнаружило – но уже за пределами своего опыта – границы воображаемого мира, география которого по-прежнему основывалась на Библии.

Обратную картину мы находим у персидского историка Джувайни. Он совершенно игнорирует то обстоятельство, что Чингис-хан почитал Вечное Небо. Культ Тенгри выглядит у Джувайни как следование древним монгольским обычаям. Скорее всего, культ Тенгри он обходит молчанием.

У Марко Поло, видимо, не было причин скрывать такие сведения: «Они говорят, что есть верховный небесный бог; ежедневно они возжигают ему курения и просят у него доброго разумения и здоровья»[26]26
  Книга Марко Поло/Пер. старофр. текста И. П. Минаева. М., 1956. С. 275; [Палладий]. Комментарий архимандрита Палладия Кафарова на путешествие Марко Поло по Северному Китаю//Известия Имп. Русского Географического общества. СПб., 1902. Т. 28. Вып. 1. С. 15–16.


[Закрыть]. Ему известно также, что монголы, оставшиеся на родовых территориях, придерживались древних языческих верований. Привыкший к утонченным и пышным церемониям при дворе великого хана в Ханбалыке, он считал их веру «дикой». «Держатся они татарского закона, а закон этот дикий; но соблюдают они его так же точно, как соблюдал Чингис-хан и другие истые татары; делают они своего бога из войлока и называют его Начигай; делают ему и жену, называют двух богов Начигаем и его женой; говорят, что они боги земные и охраняют их скот, хлеба и все их земное добро. Они им молятся; когда едят что-нибудь вкусное, так мажут своим богам рты. Живут они, как звери» (Марко Поло, с. 225).

Бенедикт Поляк понимал разницу между культом Тенгри и почитанием онгонов: «Тартары верят в единого Бога, создателя вещей, видимых и невидимых, и подателя благ, [отмеренных] на этот век, равно как и зла. Однако они не почитают Его должным образом, потому что имеют разных идолов. У них есть некие изображения человеческих фигур из войлока, которые они помещают по обеим сторонам от входа в юрту над выменем, сделанным ими из войлока подобным же образом, и утверждают, что они являются хранителями скота и приносят им в жертву молоко и мясо» (НТ, § 39).

Джувайни пишет о толерантности, диктуемой Ясой, и поразительным образом умалчивает о доктрине небесного избрания Чингисхана, которая признавала право на существование всех конфессий при условии признания с их стороны главенства монгольского хана: «В начальную пору его владычества, когда к нему присоединялись монгольские племена, он отменил дурные обычаи, которые соблюдались теми племенами и признавались ими, и установил обычаи, достойные похвалы, диктуемые благоразумием. Среди тех установлений есть многое, которые согласуется с шариатом. В указах, что рассылал он во все страны, призывая народы к повиновению, он никогда не прибегал к запугиванию и угрозам, что было обычаем царей-тиранов древности, которые угрожали своим недругам захватом их земель и мощью своего вооружения и припасов; монголы же, наоборот, в виде крайнего предупреждения писали так: "Если вы не смиритесь и не подчинитесь, что можем мы знать? То Древний Бог ведает". Если поразмыслить о значении этого, [видно], что это слова тех, что полагаются на Бога: "И сказал Господь Всевышний: А кто полагается на Аллаха, для того Он достаточен" (Коран, 65:3), – так что при необходимости всякий достигнет того, что он носит в своем сердце и о чем просит, и исполнит всякое свое желание. Поскольку Чингис-хан не был приверженцем никакой веры и не следовал никакому исповеданию, то он не проявлял нетерпимости и предпочтения одной религии другой и не превозносил одних над другими; наоборот, он почитал и чтил ученых и благочестивых людей всех религиозных толков, считая такое поведение залогом обретения Царства Божия. И так же, как он с почтением взирал на мусульман, так миловал и христиан и идолопоклонников. А дети и внуки его, по нескольку человек, выбрали себе веру по своей склонности: одни приняли ислам, другие христианство, некоторые избрали идолопоклонство, а еще некоторые остались верны древним обычаям дедов и отцов и ни на какую сторону не склонились, но таких было меньшинство. Но хоть и приняли они разную веру, но по большей части избегают фанатизма и не уклоняются от ясы Чингис-хана, что велит все толки считать равными и различий меж ними не делать» (Джувайни. I. 19).

Что означает утверждение Джувайни, что Чингис-хан не был приверженцем никакой веры и не следовал никакому исповеданию? Это означает, что Джувайни воспринимает Чингис-хана в религиозной системе координат, причем система эта – ислам. Быть верующим на практике означало признавать духовный авторитет халифа. Чингис-хан следовал другой религиозно-политической доктрине, но с точки зрения ислама этой доктрины просто не существует. Позиция Джувайни свидетельствует о серьезном конфликте, который не смел выплеснуться наружу. Мы не можем оценить всю глубину дискомфорта мусульманского жречества перед лицом новой реальности, когда верховный правитель с равным вниманием относился к разным культам, следуя воле Вечного Неба. Нет ничего смертоноснее для духовенства, чем отрицание его исключительности.

Для меня удивительно было обнаружить в новейших научных исследованиях, видимо, бессознательное присутствие жреческого взгляда на ситуацию. «Четыре первых великих хана Монгольской империи оставались язычниками», – утверждает известный специалист А. М. Хазанов[27]27
  Хазанов А. М. Мухаммед и Чингис-хан в сравнении: роль религиозного фактора в создании мировых империй//Монгольская империя и кочевой мир. Улан-Удэ, 2004. С. 390.


[Закрыть]. На самом деле первый из ханов был объявлен избранником Вечного Неба; это не то же самое, что язычник. Остальные были наследниками его харизмы. Язычники не устраивают религиозных диспутов между представителями мировых религий. Идея диспутов – это идея диалогов, во всем отличная от монорелигиозных практик. Как правило, христиане и мусульмане если и вступали в полемику друг с другом, то с целью демонстрации превосходства своих вероучений. Исключения, лишь подтверждают правило[28]28
  Ср.: Притула А. Д. Христианство и персидская книжность XIII–XIV вв. (Православный Палестинский сборник. Вып. 101). СПб., 2004.


[Закрыть]. В сочинении Раймонда Луллия (1235–1315) в форме теологического диспута между Христианином, Иудеем и Саррацином, нашлось равное место и для Тартарина[29]29
  Soler i Llopart А. El Liber Super Psalmum Quicumque de Ramon Llull i l'opcio pels Tärtars//Studia Lulliana olim Estudios Lulianos. Palma di Mallorca. XXXII, 1. 1992.


[Закрыть]. Однако это был воображаемый диспут. При дворе Менгу-хана религиозные диспуты были повседневной реальностью.

Перед нами другая культурная модель. Отрицание этого факта оборачивается приписыванием Чингизидам диковинной мотивации.

«Можно предположить, – пишет А. М. Хазанов, – что некоторые Чингизиды играли на религиозном соперничестве среди своих новых подданных и искусно демонстрировали свою религиозную беспристрастность, если считали это целесообразным. Сделать это было совсем нетрудно, потому что в эпоху монголов, как и во все другие времена, находилось немало людей, желавших быть обманутыми. Так, последователи разных мировых религий считали великого хана Мунке своим собратом»[30]30
  Хазанов А. M. Мухаммед и Чингис-хан в сравнении: роль религиозного фактора в создании мировых империй//Хазанов А. М. Кочевники и внешний мир. СПб., 2008. С. 438.


[Закрыть]. Допустим, желавших быть обманутыми было великое множество. Дело в другом, монголы предложили идеальную имперскую стратегему, когда отпала необходимость в религиозном лицемерии, поскольку государство не преследовало людей за убеждения. Чингизидам и их подданным не нужно было демонстрировать ни религиозное благочестие, ни беспристрастность.

Дипломаты францисканцы, соприкоснувшись с монгольской реальностью, не все свои наблюдения доверили отчетам. Например, Иоанн де Плано Карпини в частной беседе сообщил брату Салимбене, что для аудиенции с ханом был вынужден облачиться в пурпурную одежду (Салимбене де Адам, с. 225). Вильгельм де Рубрук затемняет суть дела, когда пишет, что Иоанн де Плано Карпини сменил свои одежды на монгольские, чтобы избежать пренебрежения со стороны двора, поскольку был послом Папы^{9}. Дело вовсе не в пренебрежении или презрении: облачение в дорогой халат было императивом монгольской политики. Халаты вручались всем лицам, имевшим властные полномочия; халат был статусной вещью, их шили специально для двора, ибо имперский ритуал предполагал внешне однообразие участников. Брату Вильгельму халат не полагался, поскольку францисканец был миссионером, а не послом. С точки зрения организаторов ритуала, облачение участников в праздничные одеяния символизировало их включенность в космос империи и определяло их место в иерархии власти. И одновременно призвано было продемонстрировать лояльность представителей еще не покоренных территорий новому владыке мира. Другими словами, послы папы (а в их лице и сам папа) мыслились подданными великого хана[31]31
  Ср. с текстом послания великого хана папе, оригинал которого был обнаружен в 1920 г. в архивах Ватикана, см.: Pelliot Р. La lettre du Grand Khan Güytik a Innocent IV//Revue de l'Orient Chretien. 3e serie 3. Vol. XXIII. Paris, 1922–1923. P. 3–30; анализ письма: de Rachewiltz I. Qan, Qa'an and the Seal of Giiyiig//Documenta Barbarorum. Festschrift für W. Heissig, hg. von K. Sagaster, M. Weiers. Wiesbaden, 1983. S. 272–281.


[Закрыть]. Ускользнуло ли это обстоятельство от внимания францисканцев?

И другая ситуация. Известно, что Роджер Бэкон встречался с Вильгельмом де Рубруком. Мне кажется, результат этой встречи отражен Роджером в панораме религиозных учений мира. Только брат Вильгельм мог поведать брату Роджеру о буддистах Центральной Азии и о своих тайных догадках относительно монгольской доктрины Вечного Неба. Перед нами поразительная попытка понять иной взгляд на мир. Другое дело, что монгольская доктрина не обещала покоренным народам ничего, кроме легитимации их подчинения[32]32
  Cp.: de Rachewiltz I. Some remarks on the ideological foundations of Chinggis Khan's empire//Papers on Far Eastern History 7. 1973. P. 21–36.


[Закрыть]. Это обстоятельство и понял Роджер Бэкон.

Энциклопедист Винцент де Бове не справился с аналогичной ситуацией. Вот его реакция на монгольские титульные формулы: Tante vero impietatis et arrogantie sunt ut dominum suum chaam filium Dei appellent et ipsum loco Dei super terram venerantes adorent dicentes factoque ostendentes illud in eis esse impletum: "celum celi Domino, terram autem dedit filiis hominum". Nam et ipse chaam se filium Dei appellat et in litteris suis sub hoc nomine mandat omnibus ejusque subditi videlicet – «Они до такой степени нечестивы и надменны, что хаама, своего государя, называют сыном Бога и почитают его как занимающего место Бога на земле, произнося и демонстрируя тем самым воплощение следующего: "Господь неба небесного дал земле сына человеческого". Так и сам хаам называет себя сыном Бога и в посланиях своих этим именем всеми повелевает» (Simon de Saint-Quentin. XXX. 74).

Фактически^ речь идет об искажении призыва, представленного, например, на пайцзах: «Указ пожалованного Небом императора Чингиса. Должен вести дела по усмотрению» (Мэн-да бэй-лу, с. 74). К адекватному пониманию этих формул Европа в лице своих ученых придет через 700 лет. У китайцев же не было проблем с пониманием. Для сравнения приведу наблюдения южносунского посла Пэн Да-я. Его миссия к монголам состоялась в 1233 г.: «В повседневных разговорах они непременно говорят: „Силой Вечного неба и покровительством счастья императора!“. Когда они хотят сделать [какое-либо] дело, то говорят: „Небо учит так!“. Когда же они уже сделали [какое-либо] дело, то говорят: „[Это] знает небо!“. [У них] не бывает ни одного дела, которое бы не приписывалось бы Небу. Так поступают все без исключения, начиная с татарского правителя и кончая его народом» (Хэй-да ши-люе, с. 143).

Роджер Бэкон не одинок в своем стремлении систематизировать мировое разнообразие религиозного опыта. Доминиканская миссия 1246 г., согласно донесению Симона де Сент-Квентина, отвергла официальную формулу культа Чингис-хана, устроив с монголами религиозный диспут о «сыне Бога». Доминиканцы готовы были пожертвовать своими жизнями, наотрез отказавшись преклонить колени перед нойоном Байджу как представителем «живого Бога». Требование монголов заключалось в следующем: «Если вы хотите лицезреть нашего господина и представить ему послание вашего господина, то нужно, чтобы вы ему поклонились как сыну Бога, царящему на земле, прежде перед ним трижды преклонив колено. Ибо приказал нам Хан – сын Бога, царящий на земле, – дабы мы сделали так, чтобы назначенные им правители, нойон Байот и Баты, были почитаемы всеми сюда прибывающими так же, как если бы то был он сам. Так мы и делали вплоть до сих пор и обещаем это всегда твердо соблюдать» (Simon de Saint-Quentin. XXXII. 42). Участник миссии брат Гвихард Кремонский ясно высказал мысль, что монгольский церемониальный жест – преклонение на оба колена – есть знак покорности и повиновения монгольскому правителю как божеству. На деле, каждый, кто приветствовал хана, преклонив колена, становился его подданным.