Текст книги "Потерянная Россия"
Автор книги: Александр Керенский
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 42 страниц)
Программа красных маршалов
В вышедшем на днях очередном номере «Современных записок» (№ 63) напечатаны еще несколько «Писем оттуда»; писем весьма культурного и зоркого наблюдателя новых настроений в России, и в особенности настроений молодежи.
Возражая на несколько ироническое, по – видимому, отношение к российской «эволюции» своего зарубежного собеседника, X. пишет оттуда, из России: «Мне приятна была твоя лукавая улыбка по поводу родины – сначала рождественская елка, потом вежливость, прославление многочадия, Пушкин – открытие следует за открытием, вызывая очередной восторг. До вас доходит только газетная трещотка, и вы, конечно, воспринимаете это анекдотично (совсем нет. – А. К.). Я же вижу совсем другое – как по чьему‑то изволению молодая человеческая поросль получает именно те питательные соки, те соли, которых ей недоставало и которые поэтому мгновенно всасываются. Будто присутствуешь в гигантской природной лаборатории, наводящей на размышление: есть ли тут сознательный, мудрый план или, что вернее, таинственное созвучие между потребностью и откликом на нее? Думаю, что в этом процессе обе стороны учатся, обе растут».
Наблюдение это чрезвычайно интересно. Во – первых, потому, что эти строки «оттуда» еще раз подтверждают нам, что «молодая человеческая поросль», новая Россия преодолела в своем организме ядовитые соки ленинизма и возвращается к живому источнику общечеловеческой и национальной культуры. Во – вторых, потому – и это сейчас для меня главное, – что в новых уступках власти настроениям страны культурный человек, безвыездно проживший все эти годы в России, подозревает иногда чье‑то сознательное «изволение», какой‑то «мудрый план».
И действительно, как бы низко ни расценивать способность кремлевских сидельцев к «эволюций», к умению их или к желанию идти навстречу народным настроениям и государственным интересам, нельзя все‑таки начисто отрицать всякую разумную планомерность и нынешней «реформаторской» деятельности «гениального отца народов» (кстати, нужно отметить, что после выступлений Сталина против вельможного чванства, зазнайства, «идиотской беспечности» казенная московская печать стала сдержаннее, менее раболепно восхвалять и воспевать его самого).
Всматриваясь внимательно во все действия Кремля за этот последний год, вдумываясь в неожиданно откровенные и страннопутаные речи Сталина и Молотова, обязательно приходишь к выводу, что, параллельно с процессами духовного оздоровления и национального возрождения в стране, в правительственных кругах происходит острая борьба наследников ленинской октябрьской антинациональной и антигосударственной традиции с какими‑то новыми, более связанными с психологией народа, и в особенности его «молодой поросли», настроениями и планами . Кстати, нужно отметить, что в последних номерах «Известий» около слова «всесоюзный» в скобках появляется пояснение – «национальный ».
Верно это или не верно, но народная молва в России и общественное мнение за границей такие новые в правящих кругах настроения связывают с Красной армией, с так называемой группой маршалов.
Трудно предположить, чтобы такая маршальская организованная группа, да еще во главе с Ворошиловым, могла существовать как сила явно оппозиционная генеральной линии Сталина. Но совершенно несомненно, что по самому положению армии в стране ее командный состав, видя разрушительные для обороноспособности государства последствия всей системы большевистской диктатуры, должен сочувствовать всякому «мудрому плану», который ставил бы себе целью укрепление обычной, нормальной государственности и правопорядка в СССР.
Восстановление в России элементарного правопорядка, писал я в последнем номере «Новой России», есть предварительное условие, без выполнения которого обороноспособность СССР не может быть обеспечена.
Почему не может быть обеспечена? На этот вопрос, можно сказать, исчерпывающий ответ дает доклад Молотова на мартовском пленуме ЦК ВКП, опубликованный, как и речь там же Сталина, в № 8 «Большевика» с чрезвычайным опозданием.
Доклад Молотова гораздо более, чем речь Сталина, наполнен фактами и откровенными выводами. Из этого доклада мы прежде всего узнаем, что кроме показательно – вредительского процесса Пятакова – Радека за эту зиму в России в непубличном порядке судились и осуждены за вредительство целый ряд крупнейших партийных и беспартийных руководителей тяжелой промышленности. И в результате – «мы еще не знаем всех актов, относящихся к диверсионной деятельности троцкистов и других агентов в тяжелой промышленности и других частях нашего аппарата».
«В других частях нашего аппарата»! Где это? Прежде всего – нефть и уголь.Молотов беспощадно критикует постановку угольной промышленности и развал Донецкого бассейна. Тут же он делает общий вывод: вся казенная статистика головокружительных промышленных достижений ничего не стоит. Оказывается, Кремль местные начальства постоянно и планомерно обманывали, давая в отчетах никогда не существовавшие цифровые итоги добычи. После этого последовал грозный указ из Кремля об устранении всех «неполадков» в угольной промышленности. Опять партийные и советские чиновники призываются пещись об интересах рабочих, поддерживать авторитет добросовестных беспартийных директоров и инженеров.
Но такие грозные указы уже и раньше бывали. И не раз мы уже читали, как после такой сталинской расчистки авгиевых конюшен партийной бюрократии промышленность начинала процветать, чтобы через некоторое время снова впасть в полное разложение.
В чем тут дело? Почему в одном толькоСССР целые промышленные отрасли оказываются в руках или наглых очковтирателей, или злостных вредителей? Почему только в СССР министры, при всей видимости своего могущества, проявляют крайнее бездействие масти и совершенно не знают, что делается у них в ведомстве под самым носом? «Для чего‑нибудь же сидят руководители в своих организациях? – с комическим отчаянием вопрошает Молотов. – Получают же они сигналы от своего аппарата, должны же они иногда почувствовать опасность со стороны врага, когда враг ведет подкопы?» Этот риторический вопрос Молотова подводит нас к ответу на вопрос: где женастоящий, коренной источник безобразного состояния российской промышленности и земледелия?
Ответ очень простой: хозяйство советское не может быть производительным, потому что никто в нем не заинтересовани никто за него не отвечает.Все «тянут волынку», стараясь только об одном – спихнуть на другого всю ответственность, дабы самому не попасть в список вредителей или саботажников. И чем больше свирепствует карательная машина, тем глубже разлагается весь хозяйственный аппарат.
Почему, спрашивает Молотов, наркомы и их заместители – даже такие «фигуры», как Каганович или вовремя умерший Орджоникидзе, – сами не занимаются «чисткой своего аппарата»? «Для чего же они там сидят?» Сидят, действительно, неизвестно для чего, ибо совершенно непонятно, почему за страшное расстройство транспорта не под судом Каганович и почему вместо Орджоникидзе расстреляли все‑таки более осведомленного техника Пятакова. Но почему они не занимаются «чисткой своего аппарата», т. е. вообще управлением своим ведомством и контролем над деятельностью своих подчиненных, об этом известно весьма хорошо всем в России вообще и Молотову в частности.
Бесхозяйственность и хаос в управлении являются результатом совершенной безответственностивсего административного аппарата, а эта безответственность, в свою очередь, есть непосредственное следствие полного произвола не подлежащих никакому контролю, никакому суду и никакой критике инстанций, которые фактически распоряжаются повсюду и безнаказанно вмешиваются во все области и хозяйственного, и государственного управления.
Сам Молотов это в своем докладе весьма явственно проговорил: наркомы и прочее начальство потому ничем не управляют и ни за что не отвечают, что они, с одной стороны, являются игрушками в руках ГПУ, а с другой – обязаны без возражений принимать под свое начало бюрократов, присылаемых партией.
Мы знаем, что именно «красные маршалы» первые не выдержали невыносимого и губительного вмешательства агентов Ягоды в самые деликатные области управления армией. И мы знаем также, что в минуты просветления сам Сталин старается беспартийных чиновников и техников поддержать своим «властным и сочувствующим» словом.
Однако само слово всевластного диктатора переменчиво. Сегодня Ягода герой – завтра он гангстер. Сегодня Пашуканис – лучший теоретик «пролетарского права», завтра он становится величайшим вредителем, развратителем пролетарского правосознания. Сегодня Авербах бесконтрольно командует русской литературой, завтра оказывается организатором шайки писателей – расхитителей народного достояния. Вчера – все на службу стахановцам, сегодня – стахановцы под контроль опытных инженеров – техников. Вчера – разнузданная демагогия самокритики, сегодня – новая судорога уважения к законным правам компетентного начальства.
А в результате, как напечатано в «Социалистическом земледелии» (12 апреля), так уже повелось с самого начала ленинско – сталинского царства, что «для многих жизнь потеряла ценность, и никто не чувствовал уверенности в завтрашнем дне. Чтобы подыскать аналогию из русской истории в смысле воздействия на психику; приходится вспомнить о пожаре Москвы в 1812 году, о чуме в Москве, о наводнении в Петербурге при Петре. Но ни одно из этих событий не охватывало столь широких масс населения, и все были кратковременны. А мало ли между нами таких, которые близки к сумасшествию ?». Конечно, за такие писания, в полной мере отвечающие действительности, автор оказался в местах весьма отдаленных, но пример странного «сумасшествия» приводит сам Молотов. Судился вчера еще влиятельнейший партиец, начальник Уралвагонстроя Марьясин за самое свирепое диверсионно – троцкистское вредительство. Конечно, во всем «признался» и сам на себя наговорил. Марьясин со товарищи был по всей строгости законов осужден, а на место, на Урал, поехала особая комиссия восстанавливать порядок. Приехала и …не установила ни одного факта вредительства на стройке.
Молотов недоумевает: выходит – иронизирует он, очевидно, подозревая уже в кознях и комиссию, – что Марьясин «вместе с другими вредителями» сами на себя наклеветали.
Нужно сказать Молотову: товарищ предсовнаркома, точно так же, как Марьясин, наклеветали на себя и все уже расстрелянные Пятаковы и Лившицы, ибо «вредительство» есть только псевдоним , под которым скрываются все органические неотъемлемые качества крепостного хозяйства в несвободной политической стране.
Родина, русская история, рождественские елки, куличи и пасхи, возврат к здоровой семье и многочадию, Пушкин, Ломоносов и Суворов, переименованная в «Ивана Сусанина» «Жизнь за царя» Глинки – все это превосходно, как превосходна на бумаге и новая «самая демократическая» конституция. Молодая российская человеческая поросль всасывает жадно все эти живые соки. Ну а дальше? Какая правовая обстановка создается в СССР уже не Для обывательского проживания, а государственного действования российской молодежи?
Предполагается ли по «мудрому плану», который иногда чувствуется в деятельности Кремля, дать и российской молодежи, и вообще всему российскому населению главную основу для кульн турного развития, хозяйственного роста и национального возрождения – твердую уверенность в завтрашнем дне?
Судя по выступлениям Сталина и Молотова, по руководящим статьям в «Известиях» и в «Правде», у ответственных диктаторщич ков, связанных всем своим прошлым с ленинской идеологией, нет еще сознания, что никакая самая совершенная или самая пролетарская демократия не возможна без закона для всех одинакового, без суда для всех равного и независимого, без общественного! мнения хотя бы и не по – английски свободного, но во всяком слу – чае имеющего право критики существующих в государстве общественных и правительственных порядков.
И если, действительно, в Кремле идет сейчас борьба между защитниками антинационального октября и поборниками восстановления государственно – национального бытия России, то в программ последних, в программу красных маршалов, должно войти прежде всего требование восстановления:
строгой закономерности в управлении,
равного для всех и независимого суда,
независимой, хотя бы и подцензурной, как до 1905 года, печати.
Путь к революции
Моя воображаемая «программа красных маршалов» одним покажется общим местом – ну, стоит ли повторять общие места, другие обвинят меня в «свертывании знамен», в отказе от вчерашнего дня и т. д.
Мне скажут: в России никто ни в какие права и законы, исходящие из Кремля, не поверит. Там ненависть слишком сильна для какого бы то ни было примирения или соглашения. Там народ ждет только «заворушки», т. е. взрыва, срыва, катастрофы, внешней или внутренней – все равно, лишь бы только сорвать с себя стальную плиту невыносимого террора и бесправия.
Меньше, чем кто‑либо в эмиграции, я сомневаюсь в наличии таких революционно – безнадежных настроений, и я также знаю, что каждый лишний день существования сталинской диктатуры приближает Россию, как пишет ниже М. В. Вишняк, к какой‑то новой неизбежной катастрофе.
Нужно ли поэтому желать скорейшей катастрофы, скорейшей революции? Нет, отвечает М. В. Вишняк, никоим образом. После опыта страшных лет России ни один человек, бывший в гуще революционной борьбы, не может, не в состоянии больше мечтать об этой, по слову Жореса, «варварской форме прогресса». Но если не желать революции, тогда нужно содействовать мирной эволюции существующего строя? Бессмысленное занятие, ибо «не по силам ни Ленину, ни Сталину стабилизировать государственную власть и нормализировать русскую жизнь». Революция «нежеланная, но неизбежная» – все‑таки будет.
Если все‑таки будет, тогда нужно ей содействовать, нужно создавать условия, при которых переворот произошел бы в самых благоприятных для страны условиях, нужно звать страну, молодежь, крестьянство, рабочих к организации, нужно вырабатывать соответствующие объединяющие страну лозунги? Опять нельзя, ибо, по Герцену, предпочитать эволюции революцию – «молодо и незрело»! А в России, тем более сейчас, все общественные силы так разбиты, общественное мнение так распылено, что ни на чем объединить страну для революционного действия невозможно.
Получается какой‑то для политика, для активного человека; безвыходный и невыносимый тупик. Вы видите всю опасность для страны новой катастрофы, вы знаете, что при сохранении существующих нынешних порядков она неизбежна, но делать ничего не имеете права. Содействовать революции преступно, помогать эволюции – бессмысленно и глупо, ибо безнадежно: власти все пути разума заказаны. Нужно сидеть у моря и ждать погоды. ;Но ведь такое неделание не всякому дано. Если представить себя живущим не в эмиграции, а в родной стране, то выбор обязатель – но придется сделать – выбор не между эволюцией и революциейа между деланием и неделанием, участием в политической борьбу и безучастным со стороны наблюдением.
А в жизни, участвуя в политической борьбе, никакого выбора между эволюцией и революцией делать не приходится. Ибо даж партии, особливо именующие себя «пореволюционными», вне революционной обстановки занимаются просто политической деятельностью, и революционный взрыв зависит не от воли, отдель! ных партий или партийных комитетов, а от общего сложения сил в стране и главным образом от деятельности правительства.
Возвращаясь памятью к 1905 года и останавливаясь на моей критике либеральных партий того времени, М. В. Вишняк полагает, что «новые документы о психологическом состоянии власти» того времени показали, что она не хотела и не могла пойти ни на какой компромисс и поэтому революция была совершенно неизт бежна. Но ведь в момент деятельности политических партий будущие «новые документы» еще никому не известны. Они впоследствии дают возможность глубже понять эпоху, но руководить политической тактикой и стратегией людей той эпохи они никак не могли. И совершенно неизвестно, как сложилась бы русская история, если бы, скажем, после манифеста 1905 года взаимоотношения между графом Витте и представителями либеральных партий сложились по – иному; если бы люди либеральной общественности не входили в кабинет Витте с готовым уже убеждением, что никакого соглашения с ним быть не может, что власть должна только как можно скорее уступить свое место новым общественным силам. Моя оценка 1905 года является не результатом «увлечения бесспорным талантом В. А. Маклакова [258]258
Маклаков Василий Алексеевич (1869–1957) – юрист, публицист, один из основателей партии кадетов. Депутат 2-й, 3-й и 4-й Государственных дум. В октябре 1917 г. был направлен послом во Францию (оставался им без аккредитации до 1924 г.). С 1924 г. председатель Русского эмигрантского комитета при Лиге Наций. С апреля 1927 г. руководил Центральным комитетом по устройству Дней русской культуры. В годы 2-й мировой войны один из инициаторов движения за признание эмиграцией СССР. 12 февраля 1945 г. возглавлял делегацию эмигрантов в посольство СССР, заявившую о поддержке борьбы с фашизмом и о желании многих изгнанников вернуться на родину. Автор мемуаров «Власть и общественность на закате российской империи» (Париж, 1936), «Из воспоминаний» (Нью-Йорк, 1954) и др.
[Закрыть]», книжку которого я разбирал в «Современных записках», а собственными наблюдениями и давнишними выводами.
Моя точка зрения такова. В своей политической работе человек не должен исходить из теоретических рассуждений о революциях и эволюциях. Он должен в каждую минуту своей работы стараться сделать то, что он считает нужным. И если он считает революцию «варварской формой прогресса», он должен в самых даже к тому неблагоприятных условиях стараться ее предотвратить.
Пусть благодаря упрямству власти революция все‑таки станет неизбежна. В жизни нашей мы очень многое, в конце концов, предотвратить не можем, но важно для нас, для нашего внутреннего сознания, для нашей ответственности перед будущими поколениями, сделали ли мы все от нас зависящее, дабы избежать катастрофы. О революции рассуждали не только Герцен и Жорес, о ней как‑то говорил и Бисмарк. Это был не публицист, а государственный человек. Он знал, что в конце концов за судьбы государства отвечает власть. И он указал путь, по которому приходит революция . Революции случаются и государства разрушаются не по воле революционеров, а потому, что традиционная государственная власть вовремя не делала нужных реформ, не делала народу самых неотложных и сравнительно ничтожных уступок.
Пусть при Сталине революция окажется столь же неизбежной, как и при Николае II. Пока она еще не случилась и тем более пока еще не опубликованы «новые документы», объясняющие, почему эта революция не могла не случиться, нужно делать все, чтобы ее предотвратить.
Как можно предотвратить революцию? Только своевременными уступками правительства. И если мы хотим, чтобы правительство уступало, мы не можем предлагать ему такие действия, которые станут для него самоубийством. Одно из двух: или неизбежная революция мне желанна – тогда я иду на нее. Или этой революции нужно попытаться избежать, тогда во имя высшего блага страны мы должны готовиться к уступкам, если хотим, чтобы нам уступали.
Мне скажут: все это пустая игра воображения – ни Николай II, ни Сталин ни к каким разумным уступкам не способны. Тем хуже для них. Конечно, политических чудес не бывает, автократ не может преодолеть своей природы и должен не склониться перед волей народа, а сломиться во время стихийного политического Урагана.
Но ведь кроме обреченной на гибель правительственной системы есть еще страна, есть народ, который в конце концов и будет платить за разбитые сталинские горшки.
И поэтому, как бы над моей неисправимой «маниловщиной» ни измывались, я буду стоять на своем: если хочешь избежать революции, делай все, чтобы облегчить власти возможность уступок.
Не уступит – ее воля.
Наша совесть будет спокойна.
Парвус – Ленин – Ганецкий
В прошлом номере «Новой России» я по поводу напечатанных в «Известиях» и «Правде» воспоминаний ленинских соратников о его приезде в пломбированном вагоне в Петербург 4 апреля 1917 года установил историю этого вагона и связь между Лениным и германским императорским правительством через посредство Парвуса и Ганецкого. Я привел там выписку из статьи Ленина в газете «Рабочий и солдат» от 26–27 июля 1917 года, где он, отказываясь от всякой связи с Ганецким, головой себя выдал.
Напомню здесь эту фразу Ленина. «Прокурор играет на том, что Парвус связан с Ганецким, а Ганецкий связан с Лениным. Но это прямо мошеннический прием, ибо все знают, что у Ганецкого были денежные дела с Парвусом, а у нас с Ганецким никаких».
Тут же я привел документальные данные из большевицких источников о неразрывной связи Ленина с Ганецким.
Временное правительство точно установило, что «денежные дела», всем известные, по словам Ленина, Ганецкого с Парвусом имели свое продолжение в Петербурге в Сибирском банке, где на имя родственницы Ганецкого, некоей Суменсон, а также небезызвестного Козловского хранились очень большие денежные суммы, которые через Ниа – банк [259]259
В опубликованных письмах известного коммуниста Жака Садуля к Альберу Тома (изд. в 1919 г.) имеется следующее: «Петербург, 3/16 декабря 1917 г. – Вчера в отдельном кабинете обедал с Коллонтай, Ашбергом и двумя шведскими коммунистическими лидерами». Ашберг как раз и был директором Ниа – банка. Садуль продолжает: «Наша осведомительная служба доносила о нем (Ашберге) как посреднике по передаче немецких денег в максималистскую (большевистскую. —А К.) кассу. Человек он малосимпатичный». Пикантность этих строк заключается в том, что как раз Алъбер Тома и привез нам еще в апреле 1917 г. очень серьезные сведения о постановке большевистско – немецких связей в Стокгольме. Немного раньше (12(25) ноября) тот же Садуль пишет: «Вчера днем я был у Гольденберга, меныневика – интернационалиста, Друга Горького и редактора “Новой жизни”. Он только что приехал из Стокгольма и передал мне очень интересные сведения о деятельности в скандинавских странах Ганецкого, Радека и… Парвуса », того самого, который, по словам Ленина, имел «всем известные» денежные дела с Ганецким, а Ганецкий « никаких » с ним, с Ильичом!
[Закрыть]в Стокгольме переправлялись из Берлина при посредстве все того же Ганецкого. Именно из‑за этих денежных дел Ленин с такой дерзостью отчаяния отрицал, скрываясь в Финляндии и обвиняемый в сношениях с неприятельскими агентами всякую связь с Ганецким. А между тем за последнее время перед арестом Суменсон сняла со своего текущего счета 750 000 рублей и в момент ареста у нее еще оставалось 180 000 рублей.
Ныне, через 20 лет, «величайшая в истории клевета» – слова Л. Троцкого – подтверждена самим Я. Ганецким 15 апреля 1937 года в «Вечерней Москве». Здесь, давно забыв, что Ленин отрекся от него публично летом 1917 года, Ганецкий с гордостью рассказывает, как вплоть до самого июльского восстания он, сидя в Стокгольме, нес службу связи Ленина с заграницей.
«Я пользовался самой настоящей дипломатической почтой, – рассказывает Ганецкий. – Старый царский посланник, желая доказать свою преданность революции, стал либеральничать и выражать свои симпатии эмигрантам… Я воспользовался этим и посылал через посольство запечатанные мною пакеты по адресу Совета рабочих депутатов. Я убеждал посла, что Совет рабочих и солдатских депутатов пользуется такой же властью, как и Временное правительство. Посол вынужден был согласиться. А я всякий раз телеграфировал в Питер, чтобы заблаговременно приходили в Министерство иностранных дел и проверяли сохранность моей печати».
Итак, сам Ганецкий признает, что был в постоянной связи с ленинским штабом в Петербурге. В это время нашим дипломатическим представителем в Стокгольме был недавно скончавшийся умнейший Гулькевич [260]260
Гулькевин Константин Николаевич (7—1935) – дипломат, посол России в Турции, Италии, Швеции. С 1917 г. в эмиграции. Эксперт по делам беженцев в Лиге Наций.
[Закрыть], который был весьма осведомлен в общем политическом положении. И он пересылал пакеты Ганецкого вовсе не потому, что «вынужден был согласиться» с доводами ленинско – парвусовского агента. А потому, что действовал согласно инструкциям из Петербурга. Уже за несколько месяцев до июльского восстания Временное правительство (о чем в другом месте я писал подробно) все точные данные о берлиностокгольмских связях Ленина имело. В Стокгольме, кроме наезжавшего туда Парвуса, Ганецкий виделся с немецким посланником Люциусом. Нужно сказать, что вся эта работа велась очень осторожно и только в конце июня сложилась обстановка, при которой в очень скором времени в наше распоряжение должны были попасть бесспорные документальные данные. Ганецкий в своих нынешних воспоминаниях забыл, по вполне понятным причинам, рассказать о том, как в это время он получил разрешение из Петербурга на въезд в Россию и как преждевременное разглашение во время петербургского восстания части обвинительного материала против Ленина, Зиновьева и компании остановило его поездку в Россию, где на финляндской границе ждали наши соответствующие чиновники для ареста и весьма неприятного обыска.
