Текст книги "Потерянная Россия"

Как‑то в газете «Воля России» [173]173
  «Воля России» (Прага; 12 сентября 1920 – май 1932) – первоначально газета, с 1922 г. «журнал политики и культуры», основанный эсерами В. М.Зензиновым, В. ИЛебедевым, О. С.Минором и Е. ЕЛазаревым (издатель). Издание финансировалось из средств, которые были выделены Керенскому чехословацким правительством Т. Масарика из русского золотого запаса, вывезенного чехословацким корпусом при эвакуации из России. В эсеровской эмиграции издание занимало левоцентристскую позицию, вело полемику и с «Днями» Керенского, и с «Современными записками».


[Закрыть], одним из редакторов которой я состоял, в «порядке дискуссии», т. е. для свободного обсуждения, появился ряд статей, сначала Моисеева – «Об экономической политике демократической России», а потом В. Чернова – «Проект экономической программы» с соответствующими объяснениями. Работы обоих авторов ставили перед читателем ряд самых сложных и спорных вопросов, связанных с разрешением основной для всего будущего России и труднейшей задачи – экономического возрождения страны после падения большевиков. По поводу этих очерков В. В. Руднев поместил в № 5 «Современных записок» особую статью [174]174
  Статья «Демократизация промышленности». Вадим Викторович Руднёв (1879–1940) – публицист, издатель, эсер. С 11 июля 1917 г. городской голова г. Москвы. В эмиграции с 1919 г. Соредактор газет «Родина» (1920), «Дни», «Свобода», журналов «Современные записки» и «Русские записки».


[Закрыть], где, подробно останавливаясь на доводах обоих названных авторов, изложил ряд своих суждений на ту же тему, суждений, не всегда совпадающих, а иногда и совсем расходящихся с мнениями как Моисеева, так и В. Чернова.

В ответ на эту статью в № 12–13 центрального органа партии социалистов – революционеров «Революционной России» появилась статья редактора этого журнала В. М. Чернова «Стихия революции и политические трезвенники». Возражая В. Рудневу, автор выходит далеко за пределы первоначального спора, переходя от экономики к политике и делая некоторые весьма интересные исторические замечания. Тройная, если можно так выразиться, официальность этой статьи – во – первых, помещенной в официальном органе партии, во – вторых, написанной его редактором и, в – третьих, написанной не только редактором, но лицом, в то же время состоящим одним из представителей ЦК партии социалистов – революционеров за границей, – придает ей особую значимость и значительность. Все суждения, исторические справки и политические выводы этой статьи должны быть, по – видимому, восприняты читателем не как весьма интересные, но частные суждения автора, а как официальные мнения целой партии. Так, по крайней мере, думает сам автор, который в заключение своей острой полемики с группой «Современных записок» прямо пишет следующее: «Мы – варвары друг для друга. Мы давно уже подозревали это. Группа “Современных записок, взяв на себя инициативу открытия полемического огня по нашим позициям, справедливость этих подозрений подтвердила. Напрасно только полагает т. Руднев, что разделяющая нас пропасть показывает лишь, “насколько широки расхождения отдельных эсэров внутри партии”. Он не замедлит убедиться, что партия наша гораздо менее пестра и винегретна и, при всех частных нюансах, гораздо более идейно сплочена и едина, чем ему кажется. У партии есть, у партии давно выработался единый общий язык, с которым он и его группа никак не могут освоиться. И то, что ему кажется общим правилом, “широким расхождением между отдельными эсерами”, – на деле является исключением, опасным по своей широте расхождением группы Авксентьева, Руднева и др. со всем основным ядром действующей в России партии социалистов – революционеров. К чему это расхождение приведет – покажет будущее». Я извиняюсь за слишком длинную выдержку, но в ней характерно и показательно каждое слово. Несомненно, по крайней мере, что для самого автора критика его «проекта», хотя бы и опубликованного для свободного обсуждения, является не чем иным, как опасным почином «принятия на себя инициативы открытия полемического огня по нашим позициям», т. е. по позициям всей партии социалистов – революционеров. Несомненно также, что свои «позиции» В. Чернов считает неприступными, а в критике своих мнений видит не расхождение двух формально равноценных суждений, а «опасное исключение», о всех не весьма приятных последствиях которого он довольно недвусмысленно намекает.

Так, благодаря неосторожности В. Руднева, осмелившегося критиковать, как обыкновенную статью, неприкосновенный «проект», вся «группа» его ближайших единомышленников, т. е. все члены редакции «Современных записок», попала в весьма щекотливое и даже опасное положение. Но в своей легкомысленной неосторожности Руднев повинен не один. Повинна в ней и редакция газеты «Воля России», которая, помещая «проект экономической программы», не предпослала ему редакционной оговорки – «критиковать воспрещается». Как бывший редактор «Воли России», я чувствую себя соучастником преступления В. Руднева, чувствую себя как бы невольным его подстрекателем и хочу поэтому солидаризироваться с ним в грядущей ответственности. Вот почему по поводу статьи «Революционной России» «Стихия революции и политические трезвенники» мне бы хотелось кое‑что сказать именно на страницах «Современных записок», хотя к редакционной группе «Современных записок» не принадлежу и до сих пор сотрудником этого журнала не числился.

Я бы мог, конечно, сделать попытку послать свои замечания по поводу статьи, меня интересующей, в тот самый орган, где она была напечатана, – в «Революционную Россию». Но, по правде сказать, журнал, где за ласковой игривостью полемики официального автора чувствуется карающая десница всемогущего начальства, меня не привлекает.

Будем лучше говорить не на «общем» с начальством языке, а на своем собственном, не задумываясь над последствиями такой дерзости. Пусть будут последствия! Ибо иначе мы оглянуться не успеем, как во всех еще свободных от большевистского воздействия уголках русской общественности воцарится самый отвратительный из всех когда‑либо существовавших и существующих видов террора – террора над свободной мыслью человеческой!

Возрожденный большевиками старый аракчеевский клич [175]175
  Алексей Андреевич Аракчеев (1769–1834) – государственный и военный деятель. Дружил с императором Александром и пользовался при нем неограниченной властью. С 1810 г. председатель Военного департамента Государственного совета и фактический руководитель государства


[Закрыть]власти – ограниченным разумом подданных мыслить воспрещается – стал и так уже все глубже проникать во всю толщу русской общественности, стал превращаться в «бытовое явление» нашего политического обихода… В условиях советского или эмигрант – ского быта, одинаково до крайности затрудняющих всякое общение, русские люди – одни лишенные непосредственных впечатлений родной страны, другие отрезанные от всего зарубежного мира, – русские люди, как будто боясь потонуть в хаосе со всех сторон настигающего их великого Неизвестного, с особой настойчивостью цепляются за все давно знакомое, обиходное в данном кругу, а чаще даже в данном кругу «своих людей». В этих болезненных условиях большевистский цензурный террор производит на общественную психику особенно разрушительное воздействие. В ответ на все жуткие в своей исступленной жестокости и бессмыслице меры современных Магницких [176]176
  Магницкий Михаил Леонтьевич (1778–1835) – соратник реформатора М. М.Сперанского (с ним был в ссылке), А. А.Аракчеева и обер-прокурора Синода А. Н.Голицына. В 1819–1826 гг. попечитель Казанского учебного округа.


[Закрыть]в распыленном, застращенном и физическим террором, и бесстыдной демагогией обществ, нарастает другое зло – боязнь новой мысли, нового слова. Как дореволюционное «сектантство» русской интеллигенции усиливалось и слабло вместе с ростом или падением строгостей старой царской цензуры, так ныне это сектантство готово превратиться в изуверное самоистребление по мере того, как цензура, при николаевском режиме лишь кастрировавшая мысль, превращается у большевиков в систематическое уничтожение всякой мысли.

Мыслить воспрещается в коммунистическом государстве! Право на свободное независимое слово объявляется «буржуазным предрассудком». А каждая мысль, высказанная не на жаргоне большевистской казенной прессы, сейчас же демагогически извращается и, снабженная всеми атрибутами «контрреволюционности», швыряется в массу для вящего торжества «коммунистической государственности» и для посрамления эсеровской, меньшевистской и прочей «белогвардейщины».

Вот эта‑то террористическая, сказал бы я, демагогия в особенности и настораживает невольных контрреволюционеров. Загнанные в подполье, лишенные прессы и свободного слова, бессильные бороться с большевистской демагогией тем же орудием, т. е. открытой пропагандой, они невольно ищут спасения в особой отточенности, в особой «стойкости и выдержанности» своих позиций. Количество большевистской лжи они хотят победить безукоризненностью своей правды, безукоризненной белизной своих одежд! Создается особая психология чрезмерной настороженности ко всякому высказыванию, ко всякому выявлению вовне своих настроений, ко всякому громко сказанному слову.

Как бы эта не вовремя и неловко высказанная мысль не сделалась орудием для новой травли, для нового науськивания темной массы на тех, кто во имя спасения этой же массы ведет неравную борьбу с захватчиками государственной власти. Так понемногу растет в антибольшевистской революционной среде взаимная отчужденность между вчера еще близкими, «своими». Так зарождается особая подозрительность, потом враждебность к инакомыслящим в своей же среде; к инакомыслящим, нарушающим своими «личными выступлениями» эту столь необходимую «выдержанность позиций». Бессильные против террористической демагогии ленинских литературных чрезвычаек, хранители стихии революции сами невольно начинают пугать, почти терроризировать, тех из своей среды, в ком они видят вольных или невольных, но опасных потрясателей партийных основ… И раздается, наконец, грозное предостережение – мы варвары друг для друга!

Варвары друг для друга! Это очень, очень серьезно, почти безнадежно. Тут уже не только отсутствие «общего языка». Друг друга могут не понимать, друг с другом могут не сговориться и люди одного культурного уровня, одной общественной среды. Они просто так разно смотрят на все вокруг происходящее, так различно все оценивают, так по – разному предвидят открывающиеся возможности, что уже больше не спорят, а расходятся по разным дорогам, «иным путем, но все к тому же стремясь». Ну а с «варварами» по разным дорогам безобидно не разойдешься! С ними обязательно повстречаешься на своих путях и перепутьях. Варвары несут с собой угрозу нашим культурным ценностям. Они стремятся разрушить наши храмы и вместо них воздвигнуть свои капища. Варваров не убеждают, с ними не спорят. Им грозят, пока еще не поздно; от них защищаются, если они успевают захватить нас врасплох; отбив нападение, победив, их гонят прочь… Да, варвары – друг для друга – это действительно больно и очень серьезно!

За какие же прегрешения группа «Современных записок» стала варварами для официального журнала той партии, к которой все же члены этой группы принадлежат? Неужели только за то, что один из них осмелился открыть «полемический огонь по нашим позициям», как бы ни были неприступны они сами, как бы ни были неприкосновенны стратеги, их обороняющие?!

Конечно, нет. «Полемический огонь» явился лишь последней каплей, переполнившей чашу терпения. Так и сказано: «Мы давно уже подозревали это» (т. е. что мы варвары). Полемическая инициатива группы лишь «справедливость этих подозрений подтвердила». Действительно, при внимательном чтении всей интересующей нас статьи не трудно не только убедиться в том, что «группа Руднева» давно уже была взята на подозрение, но и легко можно установить, что давность этих подозрений по нынешним временам весьма почтенная: в конце концов, она восходит к 1917 году.

Оказывается, это, еще тогда, в эпоху Февральской революции, 1 «группа лиц, от имени которых может говорить т. Руднев, не раз! занимала связанное с ответственностью положение на политической арене». Оказывается, что тогда уже эта группа проявила недопустимую медлительность («кунктаторство»), чрезмерную «политическую трезвенность, то бишь государственность». Оказывается, это они‑то «мудрые кунктаторы» – подтолкнули «вышедшую из; терпения стихию во все тяжкие Октябрьской революции».

Итак, на группу «Современных записок» возлагаются грехи всего народа, т. е. всех нас, кто действовал в дни Великой революции, кто связан с Февралем, от него не отрекается и за него несет всю меру исторической ответственности. К этим, с Февралем связанным, отношусь и я, может быть, даже в большей степени, чем некоторые из группы «Современных записок», и, во всяком случае, несу за события Февральской революции большую, чем они, ответственность. Я не хочу и не могу подражать большинству политических деятелей той незабываемой эпохи. Я не хочу и не могу оставаться в стороне, когда других призывают к ответу за то, в чем я с ними солидарен и чего, по моему мнению, было, к сожалению, проявлено слишком мало в 1917 году.

Да, я говорю об этой самой «то бишь государственности». Говорю о трагической борьбе этой революционной государственности с реакционной большевистской охлократией. Об этой борьбе, которая в 1917 году закончилась видимым торжеством красной реакции, но которая далеко еще не завершилась.

Не завершилась! А поэтому необходимо с крайней осторожностью судить о всех уже заключенных стадиях этой борьбы, ибо поспешно высказанные суждения о прошлом могут подтолкнуть на неправильный путь в настоящем, могут подсказать ошибочные планы на будущее. Во всяком случае в этом вопросе совершенно исключительной важности – о факторах и о лицах, содействовавших или препятствовавших краху Февральской революции, – в этом вопросе не может быть сейчас никакой догмы, никакой общеобязательной, хотя бы в пределах одной партии, точки зрения.

Может быть, лучше было бы во имя неотложных потребностей и задач сегодняшнего дня этого колючего вопроса вовсе не подымать! Но раз он уже поставлен и даже не столько поставлен, сколько уже предрешен и определенная точка зрения предложена к руководству в официальном органе партии, – то, каковы бы ни были последствия расхождения «с единым общим языком», молчать нельзя.

Нужно говорить «напрямик, без изгиба», как хочет того и сама «Революционная Россия» [177]177
  «Революционная Россия» (Ревель, Берлин, Прага; 1920–1931) – журнал, основанный В. М.Черновым. С августа 1921 г. центральный орган эсеров. С этого времени финансировался из средств, которые были выделены Керенскому чехословацким правительством.


[Закрыть]. Ибо только из открытого и честного столкновения независимых суждений родится та единственная правда, которая поможет нам всем выбраться из болотных топей безвременья на широкую столбовую дорогу новых дерзаний и нового творчества!

Итак, в чем, по мнению «Революционной России», смертный грех «группы лиц, от имени которой может говорить т. Руднев, не раз занимавший связанное с ответственностью на политической арене положение». Прежде всего – «в течение всего периода от марта до октября 1917 г. она выступала сторонницей коалиции “во что бы то ни стало”. Когда отпочкование от партии левых эсеров (какое мягкое выражение для тройных предателей – Родины, революции и партии!) временно нарушило партийное равновесие… эта группа – уже после корниловской авантюры и демократического совещания – заставила партию еще раз пойти на капитуляцию перед требованиями конституционных демократов и “принять” все те перетасовки во Временном правительстве и его программе»…

Тут все, поистине, творимая легенда! Во – первых, нужно устранить всякое недоразумение с «этой группой». Никакой такой группы, от имени которой, как целого, имел бы право говорить Руднев или какой‑либо другой член редакции «Современных записок» и которая непрерывно существовала бы от времен мартовской революции до нынешних дней, – такой группы в природе никогда не было. В нынешней, так называемой, на партийном условном языке, «правой» группе «Современных записок» сошлись и сидят рядом люди, не всегда так близко друг к другу сидевшие в 1917 году. Достаточно напомнить, что здесь рядом с М. В. Вишняком [178]178
  Вишняк Марк Вениаминович (1883–1975) – публицист, юрист, деятель партии эсеров. В эмиграции один из ведущих руководителей парижских журналов «Современные записки» и «Русские записки».


[Закрыть], постоянным сотрудником и одно время редактором «Дела народа», сидит А. И. Гуковский [179]179
  Гуковский Александр Исаевич (1865–1925) – юрист, публицист, эсер. Сотрудник журнала «Современные записки» в 1920–1925 гг. Покончил с собой.


[Закрыть], принадлежавший к редакционной группе «Воли народа», почти никогда и ни в чем не сходившейся с партийным центром. Остальные же члены редакции «Современных записок», хотя, правда, и принадлежали в общем и целом к одному и тому же уклону партийного центра, но все‑таки никогда не действовали в 1917 году как данная, доныне сохранившая свое индивидуальное существование группа. Можно было бы, пожалуй, назвать кое‑какие имена членов партии социалистов – революционеров, ныне сидящих в Бутырках и причисляемых, несомненно, к современному «основному ядру» партии, но которые в 1917 году, может быть, в большей степени, чем некоторые члены «группы т. Руднева», повинны в том, в чем обвиняется «эта группа».

Одним словом, чтобы найти ответчиков за «ошибки» 1917 года, ошибки если не всей партии, то, во всяком случае, законного ее большинства, и задним числом придать этому большинству 1917 года образ и подобие партийного «сплоченного ядра» образца 1921 года, центральному органу партии пришлось создать фикцию. Если же эту фикцию устранить, то окажется, как это и было на самом деле, что в 1917 году со времени вступления представителей Совета во Временное правительство (конец апреля) и до корниловского заговора совершенно законное и значительное большинство партии социалистов – революционеров одобряло участие своих членов в правительственной коалиции, и не потому, что «во что бы то ни стало» жаждало коалиции, а просто потому, что, совершенно правильно оценивая положение страны, не считало возможным возложить всю ответственность за управление государством и за ведение войны исключительно на одни лишь советские и социалистические элементы.