Текст книги "Графиня Салисбюри"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Новоприбывшие приняли участие в сражении, желая отомстить за испытанную ими неудачу и особенно мессир Иоанн Гейнау за смерть молодого рыцаря Германа, убитого в этой неудачной сшибке; почему он и присоединился к отряду сира Фокемона, сира Енгиена и мессира Готье-Мони, которые должны были осаждать город со стороны ворот Роберта, тогда как Гильом, его племянник, шел на штурм к воротам Сент-Кентена.

Граф Гейнау, молодой дворянин, желавший нетерпеливо доказать свою храбрость, одним из первых достиг заставы, и начал сражение; но им пришлось не так легко осаждать этот город, как Гайнекур, потому что он был хорошо укреплен и имел храбрый гарнизон, много огнестрельных орудий и других боевых снарядов. Так что, несмотря на чудеса их храбрости, мессир Иоанн Бомон и Готье-Мони были отражены и возвратились израненные и измученные без малейшего успеха.

В ту ночь дошли слухи до короля Англии, что противник его узнал о приближении его к Камбрею, прислал в Сент-Кентен своего военачальника Рауля, графа д’Е и де Гина, с многочисленным отрядом, для охраны города и его окрестностей; кроме этого еще владетели Куси и де Гам прибыли в свои земли, находившиеся на пути во Фракцию; а так как по всему пространству, находящемуся между Сент-Кентеном и Пероном, расположены были французские войска, то вероятно было, что король Франции Филипп Валуа не замедлил и сам встретиться со своим двоюродным братом.

В самом деле Филипп Валуа, узнав о прибытии герольда герцога Брабандского, приказал тотчас же допустить его до аудиенции в замке Компиен и в этот раз, так же как и прежде, пригласил присутствовать при ней своего престарелого и верного заложника Леона Кренгейма, который, надеясь на слово, данное его владетелем, спокойно сел подле короля; но при первых словах герольда, понимая возложенное на него поручение, встал со своего места и хотел удалиться. Тогда Филипп, не спуская глаз с посланного своего двоюродного брата, протянул руку, остановил рыцаря, который из уважения к нему, должен был выслушать до конца вызов, делаемый его владельцем королю Франции. Когда герольд окончил свою речь, Филипп Валуа, выслушав ее, обратился с улыбкой к рыцарю и сказал:

– Ну, мессир Кренгейм! Что вы на это скажете?

– Ваше величество, – отвечал старый воин, – я ручался моей жизнью за герцога Брабандского, и скажу только, что если он изменил своему слову, то я не изменю моему.

Пять дней спустя после этого, когда король Филипп собирался отправиться в Перон, ему доложили, что рыцарь Леон Кренгейм, отпущенный им обратно к своему владетелю, скончался в эту ночь.

Старый рыцарь не мог пережить стыда от неисполнения обещания; он уморил себя голодом.

Глава XII

Однако, так как осада Камбрея, несмотря на храбрость осаждавших, не имела никакого успеха, и по дошедшим слухам, Филипп Валуа, обнародовав манифест в Пероне, прибыл со всеми своими силами в Сент-Кентен, король Англии собрал совет из самых храбрых и опытных своих воинов, между которыми были Роберт д’Артуа, мессир Иоанн Бомон, епископ Линкольна, граф Салисбюри, маркиз Жюлие и Готье-Мони, для разрешения вопроса: продолжать ли осаду или идти навстречу противнику. Совещание было непродолжительно; все единогласно положили: что так как Камбрей был укреплен стенами, охраняем хорошо вооруженным многочисленным гарнизоном, поэтому покорение его сомнительно; следовательно, лучше идти и встретить неприятеля в открытом поле, нежели терять перед укрепленным городом бесполезно время, которого до наступления зимы оставалось немного; за этим последовало повеление всем войскам наступать. Палатки и шатры снялись, все встали под свое знамя и, разделясь на отряды, пошли на гору Сент-Мартен, к аббатству епархии Камбрея, находящегося на границе Пикардии. И тогда, как мессир Иоанн Бомон исполнил обет свой, справляя должность маршала армии, пока она находилась на землях Империи или Гейнау, король Англии сам принял начальство над нею, разделив на три части, и поручил по одной из них графу Нортамптону, Глочестеру и Суфольку, а остальную главную армию доверил графу Варвику, который, достигнув высоты горы Сент-Мартен, перешел Еско без всякого препятствия со стороны французов. Переправившись на противоположный берег этой реки, граф Гейнау приблизился к Эдуарду, сошел с лошади, преклонил колено и просил увольнения, по его обещанию, чтобы соединясь с королем Франции сдержать и ему верное свое слово, потому что желал служить так же дяде своему королю Франции в его королевстве, как служил зятю своему королю Англии на землях Империи. Эдуард, зная его обещание, не хотел препятствовать в его исполнении и подняв графа, сказал ему: «да благославит вас Бог»; потом, сняв перчатку, подал ему руку и Гильом Гейнау, поцеловав ее, сел на лошадь; поклонился в последний раз королю, и удалился от армии со всеми воинами и друзьями, за исключением одного только его дяди Иоанна Бомона, который как изгнанник Франции, за помощь, оказанную им Изабелле, не почел для себя предосудительным остаться между рыцарями Империи, хотя они и находились уже во Франции.

По удалении графа Гильома, вторично был собран совет для определения: идти далее во Францию или в ожидании приближения французской армии держаться ближе к Гейнау, откуда будут доставляться беспрепятственно оружие и съестные припасы. Мнение были различны; но герцог Брабандский был на стороне последнего, поэтому и все другие потом согласились с ним; вследствие чего армия была разделена на три отдельные корпуса; первый – под начальством маршалов, второй – под начальством самого короля, а третий – герцога Брабандского. После чего пошли дальше, сжигая и опустошая все встречаемое на пути, проходя не больше трех миль в день, чтобы удобнее истреблять города, деревни, дачи; и с ними вместе леса, виноградники и хлеба, словом сказать, не щадя ни произведений земли, ни даров неба; и переход армии можно было сравнить с потоком лавы, которая после себя оставляет опустошенным и неудобным все, что прежде было плодородно и населено.

По временам армия останавливалась, и, как огненный дракон, размахивая крыльями, отделяла отряды к Пикардии или Иль-де-Франсу, грабила и сжигала города, так что в самой середине государства отзывались вопли несчастных, и видно было зарево пожаров; подобная участь постигла Ориньи Сент-Бенуа и Гиз; наконец, король Эдуард узнал в Боери, аббатстве Сито, находящемся в Лаонской епархии, что король Филипп выступил из Сент-Кентена к нему навстречу со ста тысячами войска, желая показать неприятелю, что он никак не намерен укрываться от него. Эдуард возвратился назад, пробыл сутки в Ферварке, где получил это известие; другие – в Монтреле, а на третий день прибыл в Фламанжери, около которого, заметив удобное местоположение для расположения своей армии, состоящей из сорока пяти тысяч войска, остановился, решившись ожидать короля Филиппа, отвратив своим возвращением всякое подозрение во избежание встречи с войсками Франции.

Слух о выступлении войск короля Франции был справедлив, и точно армия его выступила из Сент-Кентена, и скоро достигла Биронфоса, где остановилась вследствие полученного повеления расположиться на квартирах; намерением Филиппа было ожидать тут короля Англии и всех его союзников, находившихся на расстоянии не более двух миль. Граф Гильом, узнав о расположении французских войск в Биронфосе, оставил Кесной, где до сих пор находился, соединился с французской армией и явился к дяде своему с пятьюстами копьеносцев. Несмотря на эту великолепную свиту, король Филипп принял очень холодно, потому что не мог забыть, что эти же самые воины осаждали и Камбрей. Но граф Гильом представил в свое оправдание ту зависимость, в которой он находился от императора, точно так же как и от короля Франции; почему совет и сам король, приняв в уважение справедливость его оправданий, назначил отряду его место в середине армии и в самом близком расстоянии от королевского шатра.

Эдуард скоро узнал о расположении своего противника, и о столь близком расстоянии, разделявшим обе армии, поэтому, собрав совет из владетелей Империи, своих маршалов, всех баронов и прелатов Англии, спросил их: имеют ли они намерение сражаться, и если так, то спросил ответа, как действовать в настоящих обстоятельствах? Владетели в молчании посмотрели друг на друга, потом предоставили говорить за себя герцогу Брабандскому, который, встав со своего места, сказал: что он считает долгом и обязанностью всех и каждого сражаться, несмотря на малочисленность войск, и что находит необходимым немедля послать герольда к королю Франции и требовать от него сражения с назначением дня, который он заблагорассудит избрать. Это предложение принято было со всеобщим одобрением, и герольду герцога Гельдра, знавшему французский язык, поручили от имени короля и всех владетелей вызвать на бой короля Франции, посему он сел на коня и сопутствуемый приличною свитою пустился в путь, и спустя два часа после своего отъезда, достиг передовой цели Филиппа Валуа – так близко находились одна от другой обе армии, и потребовал, чтобы его немедленно представили королю.

Король Франции принял его в полном собрании совета и с удовольствием выслушал его как человека умного, и исполнившего с твердостью и благоговением свое поручение; потом узнав, что противник остановился в ожидании появления войск и требовал генерального сражения, в полном составе обеих армий, на что Филипп Валуа, изъявив согласие, назначил пятницу, то есть на послезавтра, говоря, что этот день он считает приличным для сражения; потом, сняв с себя мантию из горностаева меха, с золотой цепью, которой она застегивалась, подарил ее герольду в знак своего благоговения, и того, что принесенная им весть была ему очень приятна. Герольд в тот же вечер возвратился к Эдуарду, объявил благосклонный прием, сделанный ему королем Франции, и день, назначенный им для сражения; о чем узнав владетели Империи провели большую часть ночи в осмотре оружия и других приготовлениях.

Назавтра, граф Гейнаузский поручил сиру Тюпиньи и сиру Фаньолю, пользовавшимся полным его доверием из-за их благоразумия и храбрости, осмотреть войска короля Англии. Вследствие чего они, сев на лучших коней своих, поехали опушкой леса, находящегося на всем протяжении линии, на которой расположена была английская армия, почему и могли удобно заметить все расположение. Только лошадь сира Фаньоля, дурно взнузданную, вдруг ударила древесная ветвь по спине, отчего она, закусив удила, понесла его из леса прямо к армии короля Эдуарда, и сбросила в середине ставок владетелей Империи. Пять или шесть немцев в ту же минуту окружили сира Фаньоля, объявив, что без выкупа он не получит свободы, но так как он не был взят в сражении, а случайно попал к ним в плен, то они его освободят, если он представит кого-либо из уважаемых людей на поруки. Сир Фаньоль потребовал тогда, чтобы его вели к мессиру Иоанну Бомону, который чрезвычайно удивился, выходя из церкви, по окончании обедни, встретив старого и доброго знакомого. Пленник рассказал ему, каким случаем он попал в руки немцев и на каком условии обещана ему свобода. Мессир Иоанн Бомон поручился за него в сумме, требуемой за его выкуп, оставив его у себя обедать, и во время десерта велел подвести лошадь, вручил ему его меч с одним условием только, чтобы он поклонился от него его племяннику графу Гильому. Сир Фаньоль, обещал исполнить его поручение, возвратился к своему начальнику, которому мог дать точные сведения об армии Эдуарда, потому что видел ее лучше, нежели как предполагал, отправляясь по этому поручению.

В этот вечер, в то время, как король Франции занимался в своей палатке делами, ввели к нему запыленного и утомленного путника, который с той минуты, как ступил на твердую землю, делал по двадцать миль в день на одной и той же лошади, и прямо явился к Филиппу; он прибыл с острова Сицилии и привез письмо от Роберта графа Прованского и короля Неаполитанского. Король, зная благоразумие двоюродного брата и познания его в астрологии, просил его совета при первом известии об этой войне, и желал знать, что ему ожидать от нее. Король Роберт, наблюдая течение звезд, знал, которые из них благоприятны и которые зловещи, по соединению некоторых из них мог предугадывать будущее, поэтому, получив известие о предполагаемой войне, начал делать свои вычисления, которые при многократном повторении показывали ему все одно и то же, что во всяком сражении, в котором Эдуард будет находиться, Филипп будет побежден и разбит с большим вредом для всего государства Франции; он писал королю: «Ни в каком случае не сражаться, хотя бы войска его были в несколько раз многочисленнее Эдуардовых, потому что последствия битвы начертаны рукою провидения в вечной книге судеб, которых никакая сила людей изменить не может». Филипп скрыл от всех полученные известия, опасаясь привести в робость всю армию, и несмотря на воспрещение короля Сицилии, своего двоюродного брата, решился: ежели король Эдуард вступит в сражение, то не отступать ни на шаг; потому что день боя был им самим назначен; но и не идти вперед, хотя бы по местоположению и освещению лучей солнечных и было это необходимо.

На другой день обе армии, готовясь к сражению, отслушали обедни; оба короля и множество знатных дворян исповедались и причастились, как люди, готовящиеся на смерть, чтобы быть готовыми предстать пред Всемогущим; потом пошли друг против друга по двум противоположным берегам большого вязкого болота, состоящего вместе из травы и воды, переход через которое был чрезвычайно труден и подвергался величайшей опасности того, кто бы первый осмелился пуститься через него; после часового похода обе армии были одна против другой, и каждый из королей подал знак к сражению.

Король Эдуард, которому благоприятствовало местоположение, разделил свою армию на три колонны, и, спешив всех, приказал лошадей и всю упряжь оставить в лесу, а из телег и фур сделать укрепление. Первая из восьми тысяч человек, двадцати двух знамен и шестидесяти штандартов (штандартом в тот век называлось знамя с длинным хвостом, которое имел право носить только дворянин, имеющий у себя 20 человек подчиненных ему оруженосцев) состояла вся из немцев, под начальством герцога Гельдрского, графа Жюлие, маркиза Брандебургского, мессира Иоанна Гейнаузского, маркграфа Миснийского, графа Монского, графа Сальмского, сира Фокемона и мессира Арнуля Блакенгейма.

Начальником второй был герцог Брабандский; в распоряжении его находились самые богатые и храбрые бароны его владений, так же как и Некоторые знатные дворяне Фландрии, присоединившиеся к его отряду; поэтому он и имел под своим начальством двадцать четыре знамени, восемьдесят штандартов и семь тысяч хорошо снаряженных и вооруженных храбрых и смелых воинов.

Третье отделение, самое сильное, состояло под начальством самого короля Англии, окруженного всеми знатными дворянами его королевства, в числе которых находились двоюродный его брат граф Генрих Дерби, сын мессира Генриха Ланкастера Кривошеи, епископ Линкольский, епископ Дургамский, граф Нортамптон, Глочестер, Суфольк и Ертфор; мессир Роберт д’Артуа, мессир Реноль Кобам, сир Перси, мессиры Людовик и Иоанн Бошан, мессир Гуг Гастинг, мессир Готье-Мони, и, наконец, граф Салисбюри, который спустя две недели после своего бракосочетания, расстался с молодой женою, развязав вследствие исполненного обета прежде завязанный невестою глаз, с новым рвением к службе присоединился к армии. Сверх этого моря из стали, – моря, в котором каждый боец составлял буйную волну, – моря, которое колеблясь все двигалось далее и далее над этими десятью тысячами копьеносцев и шестью тысячами стрелков, развевались двадцать четыре знамени и девяносто штандартов; кроме этих трех отделений, был еще четырехтысячный арьергард под начальством графа Варвика, графа Пемброка, сира Мильтона и других храбрых рыцарей, готовый подкрепить собою ту часть армии, которая начала бы ослабевать.

Что же касается короля Франции, то около него находилось такое множество воинов, дворян и рыцарей, что трудно было бы и описать их. И в то время, как войска его выстроились в боевой порядок, то у него было двести двадцать семь знамен, пятьсот шестьдесят штандартов, четыре короля, шесть герцогов, тридцать шесть графов, четыре тысячи рыцарей и больше шестидесяти тысяч воинов из жителей Франции, оружие которых было так блестяще, что солнечные лучи отражались на нем, как на зеркале; но все это рыцарство столь страшное и вместе с тем приятное для глаз, было различного мнения на счет событий, долженствовавших совершиться в этот день; одни говорили, что стыдно стоять на виду неприятеля, не вступая в бой, а другие утверждали, что безумно сражаться тогда, как король Франции в этом сражении может потерять все, и ничего не выиграть; потому что в случае поражения, неприятель проникнет вдруг в сердце королевства, а ежели победа и останется на его стороне, то псе же он не в состоянии будет завоевать Англию, как остров, так же как и владения Империи потому, что их будет твердо защищать Людовик V Баварский, верховный их властелин.

В продолжение этого времени король Англии на маленьком иноходце, в сопровождении мессира Роберта д’Артуа, мессира Реньоля Кобаля Кобама и мессира Готье-Мони, разъезжал впереди своих войск, побуждая рыцарей и их товарищей помогать ему исполнить обет и сохранить честь свою, показывая им всю выгоду избранного местоположения, по находившемуся за ними лесу, а впереди болоту, которое неприятель не мог иначе перейти, как подвергаясь большой опасности. Проехав по всем рядам и поговорив со всеми для того, чтобы возбудить или укротить их рвение, возвратясь к своему отряду, занял свое место и приказал объявить, чтобы никто не осмеливался бросаться вперед предводительских знамен.

По окончании с обеих сторон этих приготовлений, на которые употреблено было все утро, около полудня заяц, испуганный одним воином Английской армии, выбежал из леса и бросился в ряды французов, которые, желая застрелить его, пустились за ним в погоню. Англичане, заметив это, но не понимая причины, пришли в движение от этого шума, воображая, что неприятель на них нападает. Поэтому король, оставив маленького иноходца, сел на ратного коня, приготовясь отразить первое нападение. Со своей стороны знатные гасконцы и дворяне Лангедока, полагая, что на них нападают, надели шлемы и обнажили мечи, тогда как граф Гейнаузский вообразил, что уже сражение начинается, поспешил посвятить в рыцари многих дворян, которым он обещал эту честь; так что в одну минуту он их сделал четырнадцать, которые во всю жизнь свою потом назывались рыцарями Зайца.

После сего прошло еще довольно времени, и наконец солнце начало склоняться к западу, как вдруг посланный явился к Эдуарду, который принял от него письма и прочел их, не сходя с лошади; они были за подписью епископа Канторбери присланы из совета Англии и извещали его, что нормандцы и гейнаузцы высадились в Сутамптоне, грабили и жгли город, достигли до Дувра и Норвича, опустошая берега Англии, в числе сорока тысяч, охраняя так хорошо море, что прервали всякое сообщение с Фландрией; взяли два самые большие корабля, которые назывались Эдуард и Христоф; что сражение продолжалось целый день, тысяча человек англичан в нем погибла.

Известия эти были ужасны, однако в этих же письмах находились и другие еще опаснее первых. Эти были из Шотландии; пока Эдуард находился под Камбреем, Филипп Валуа, как сказано прежде, отправил послов к дворянам, бывшим на стороне юного короля Давида; они не привезли с собою подкрепления ни войском, ни оружием, но зато привезли значительную сумму денег, на которые можно было иметь и то и другое. Начальник посольства человек благоразумный и храбрый, пробрался невредимо через все посты англичан и достиг леса Иедар, где стояли как неприступная крепость граф Мюррай, мессир Симон Фразер, мессир Александр Рамзай и мессир Гильом Дуглас, племянник доброго лорда Джама, который, как мы уже сказали выше, умер в Испании в то время, как вез сердце своего короля на святую землю. Все эти знатные дворяне обрадовались, получив известия из Франции: король Филипп советовал им воспользоваться отсутствием Эдуарда и возмутить королевство Англию, давая им к тому все средства присланными с этим вместе сокровищами, которые они так скоро и искусно употребили в дело, что в непродолжительном времени имели и людей и лошадей; и тогда как они начальствовали уже над сильным и многочисленным отрядом, английские губернаторы считали их дикими зверями, укрывшимися в лесу Иедар, куда они спустились с гор, как стадо волков, и силою или хитростью взяли несколько крепостей; так что, в свою очередь, англичане в это время имели в своем владении только семь или восемь городов и крепостей, между которыми были Бервик, Стерлинг, Роксбург и Эдимбург. Шотландцы, ободренные своими успехами, оставив позади себя Бергик, перешли реку Тинь, и старинную римскую стену, достигли Дурома на самой почти границе Нортумберланда, то есть на расстоянии трехдневного перехода до королевства Англии, грабя и сжигая все на пути своем; потом удалились беспрепятственно обратно другой дорогой, потому что англичане не препятствовали их отступлению и даже не подозревали, что у молодого шотландского льва так скоро прорезались зубы и выросли когти.

Эдуард прочитал эти письма со спокойным видом и ни одна черта лица его не обнаружила душевной тревоги; приказал угостить и наградить посланного так, как будто он привез добрые вести. Потом окинул взором находившуюся пред ним армию, внутренне прося Всевышнего отвратить битву, которой он сам желал, и для которой зашел так далеко; потому что победителем или побежденным, завлеченный в центр государства, или по отступлении во владения Империи, – в любом случае он не мог скоро возвратиться в свое отечество, куда его призывали важные дела. По счастью, французская армия была все в одном положении, и как день начал уже склоняться к ночи, то казалось, что в этот день сражения не будет.

В самом деле, прошло еще два часа и ни один из противников не решился перейти болота; потом наступила ночь, и обе армии разошлись на прежние занимаемые ими накануне места. Король Эдуард, собрав совет, прочитал громко донесения, полученные им из Англии, и желал знать мнение английских баронов и владельцев Империи; все единогласно объявили, что присутствие его в Лондоне необходимо, что ему без отлагательства нужно отправиться непременно в Англию, посему, пользуясь темнотою ночи, он велел снять палатки, увязать снаряды, и, снявшись с места в ту же ночь, прибыл с герцогом Брабандским в Авень, находящийся в Гейнау: на утро, простившись с немецкими владетелями и брабандцами, оставшимися под ружьем для охранения своего отечества, он прибыл со своим двоюродным братом герцогом Иоанном в Брюссель.

На другой день, король Франции не знал, что произошло в продолжении ночи, пошел снова навстречу англичанам, приказав войскам своим занять ту же позицию, как и накануне; но, не встретив неприятеля на прежнем месте, полагал, что в лесу, простирающемся на противоположном берегу болота, сделаны были засады, почему и потребовал охотника, который, перебравшись через неприступное болото, устрашавшее накануне обе армии, осмотрел бы лес, казавшийся ему подозрительным по царствующей в нем тишине. Явился молодой рыцарь, готовый исполнить опасное поручение, это был мессир Есташ Рибомон, происходивший от древней дворянской фамилии, которому хотя и было только двадцать один год от роду, но уже в продолжение пяти лет он находился на военной службе; отпуская его на такую опасность, Филипп Валуа хотел в случае неудачи, чтобы молодой человек умер, по крайней мере, рыцарем, поэтому велел ему преклонить колено, сам вооружил и обнял его, так что, обрадованный этой честью и гордясь ею, мессир Есташ вскочил на лошадь, моля Бога встретить какого-нибудь неприятеля, чтобы оказаться достойным полученной от короля милости. Потом, пустившись по болоту, перебрался через него на виду всей армии, и, достигнув противоположного берега, взял копье наперевес и направился прямо к лесу, в котором исчез скоро из виду. Высмотрев его во всех направлениях, и найдя его совершенно пустым, подобно заколдованному лесу, в котором из одного дерева Танкред пролил кровь Клоринды, он, проехав его весь, не найдя ничего подозрительного, показался опять на возвышении горы, с которой видна была вся окрестность, и, достигнув ее вершины, не встретил никого; водрузил в землю копье в знак совершенного ею владения, положил подле него шлем, длинные перья которого развевались ветром, сошел с горы тихо с непокрытой головой, и явился пред королем, отдав ему отчет в исполнении поручения, убеждал следовать за ним со всей армией до того места, на котором накануне расположены были войска Эдуарда. Филипп Валуа немедленно приказал идти вперед, и мессир Есташ Рибомон, как путеводитель для показания пути, занял место впереди всей армии и переправил все войска через болото, из которого многие из рыцарей выбрались с большим трудом по причине тяжести коней и своего вооружения; это доказало королю Филиппу, что он был прав накануне не отважившись перед неприятельской армией перейти это опасное место, через которое в настоящую минуту он переправился, не подвергаясь никакой опасности. Мессир Есташ не обманулся: действительно никого не было во всей стране, поэтому он в сопровождении небольшого отряда, отправился на вершину горы, и взял обратно оставленный им шлем и воткнутое копье. Король Филипп остановился на том самом месте, где были расположены войска Эдуарда, и пробыл на нем целые два дня, в продолжении которых узнал от окрестных жителей, что король Англии удалился в Гейнау со всеми рыцарями и баронами Империи; ласково поблагодарив королей, герцогов, графов, баронов и рыцарей, собравшихся к нему на помощь, простился с ними, предоставляя всякому на волю, удалиться кому куда угодно; возвратился с Сент-Кентен, распустил по гарнизонам войска свои в Турнай, Лиль и Дуе; потом, увидев, что ему не оставалось ничего более делать на границах своего государства, возвратился в Париж.

Эдуард, достигнув Антверпена, сел на корабль и отправился через море, оставив в знак скорого возвращения, под охранением своего кума Иакова Дартевеля, королеву Филиппу в его город Ганде, поручив графам Суфольку и Салисбюри защищать Фландрию в случае, если бы король Филипп вздумал наказать ее за оказанные и за предполагаемые впоследствии ему услуги. Выйдя в открытое море и не встретив ни одного из нормандских и генуэзских пиратов, прибыл 21-го февраля 1340 года в Лондон, и в тот же день отправился в Вестминстер. Возвращение его обрадовало все королевство.