Текст книги "Шевалье д'Арманталь"
Автор книги: Александр Дюма-сын
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 29 страниц)
С Бюва было довольно и того, что он уже увидел: угрожающий жест первого министра дал ему понять, что произойдет, если он не побережется, и бедняга пустился наутек. Но как ни быстро удалялся Бюва, он все же успел услышать, как Дюбуа со страшными проклятиями приказывал лакею избить его до смерти палкой, если он еще раз явится в Пале-Руаяль.
Бюва понял, что здесь для него все кончено и что ему надо не только отказаться от надежды быть полезным д’Арманталю, но и примириться с тем, что не может быть и речи о выплате ему задолженности, которую он уже считал лежащей у себя в кармане. Эти грустные думы, вполне естественно, привели его к мысли о том, что он уже неделю не был в библиотеке, и так как он находился поблизости от нее, то и решил зайти в свою рабочую комнату, хотя бы для того, чтобы извиниться перед хранителем библиотеки, объяснив ему причину своего отсутствия. Но тут Бюва ожидал еще более страшный удар: открыв дверь комнаты, он увидел, что его кресло занято незнакомым человеком.
Так как в течение пятнадцати лет Бюва никогда не опаздывал ни на один час, заведующий решил, что он умер, и заменил его другим.
Бюва лишился места в библиотеке за то, что спас Францию.
Ему было не под силу выдержать столько ужасных испытаний, обрушившихся на него одно за другим. Он вернулся домой почти таким же больным, как Батильда.
IX
Бонифас
Между тем, как мы сказали, Дюбуа старался ускорить следствие по делу д’Арманталя в надежде, что показания шевалье дадут ему оружие против тех, кому он хотел нанести удар. Но д’Арманталь упорно отрицал какое бы то ни было соучастие других заговорщиков. В том, что касалось его самого, он признавал все, говоря, что покушение на регента было совершено им из личной мести, вызванной несправедливостью, жертвой которой он стал, лишившись полка. Что касается людей, которые его сопровождали и оказали ему помощь в этом предприятии, то он заявлял, что это были два жалких контрабандиста, не знавшие даже, кого они эскортируют. Все это было малоправдоподобно, однако в протоколы дознания нельзя было занести ничего, кроме ответов обвиняемого. Таким образом, к великому разочарованию Дюбуа, подлинные виновники ускользали от возмездия благодаря неизменному запирательству шевалье, который заявил, что видел всего лишь раз или два герцога и герцогиню дю Мен и что ни герцог, ни герцогиня никогда не возлагали на него никакой политической миссии.
Один за другим были арестованы и отправлены в Бастилию Лаваль, Помпадур и Валеф, но, так как они знали, что могут рассчитывать на шевалье, и так как заговорщики предусмотрели возможность ареста и заранее условились, что каждый из них должен говорить, все они прибегли к полному отрицанию своего участия в заговоре, признавая, что поддерживали отношения с герцогом и герцогиней дю Мен, но утверждая, что с их стороны эти отношения ограничивались почтительной дружбой. Что касается д’Арманталя, то они говорили, что знают его как благородного человека, который имел основания жаловаться на постигшую его большую несправедливость, и только. Одному за другим им устроили очные ставки с шевалье, но эти очные ставки лишь утвердили их в намерении придерживаться избранной системы защиты, показав каждому из них, что все его товарищи неукоснительно следуют той же системе.
Дюбуа был в бешенстве; у него было более чем достаточно улик по делу о Генеральных штатах, но это дело было загублено чрезвычайным заседанием парламента, который осудил письма Филиппа V и унизил принцев крови; все считали, что они и так уже достаточно наказаны, чтобы за тот же проступок карать их во второй раз. Дюбуа рассчитывал поэтому на показания д’Арманталя, чтобы возбудить против герцога и герцогини дю Мен новый процесс, более серьезный, чем первый, потому что на этот раз речь шла о прямом покушении, если не на жизнь, то, по крайней мере, на свободу регента. Однако упорство шевалье разбило эти надежды; гнев Дюбуа обратился поэтому против самого д’Арманталя. И, как мы сказали, он отдал приказ Леблану и д’Аржансону вести следствие самым энергичным образом, – приказ, который эти должностные лица исполняли со своей обычной пунктуальностью.
Тем временем болезнь Батильды прогрессировала, и бедная девушка была на волосок от смерти. Но наконец молодость и сила восторжествовали над недугом, и за нервным возбуждением и бредом последовал полный упадок сил. Казалось, жар поддерживал ее, и, по мере того как он спадал, жизнь от нее уходила. Однако каждый день приносил улучшение, правда слабое, но все же ощутимое для добрых людей, окружавших больную. Мало-помалу она стала узнавать окружающих, потом заговорила с ними. Но, ко всеобщему удивлению, она больше не произносила имени д’Арманталя. Впрочем, это было для всех большим облегчением, потому что они могли сообщить Батильде по поводу шевалье лишь весьма печальные известия и, понятно, предпочитали, чтобы она не касалась этой темы. Итак, все, начиная с врача, думали, что она совершенно забыла о случившемся, а если и помнила, то смешивала действительность со своими кошмарами.
Однако все, даже врач, заблуждались. Вот что произошло дальше.
Однажды утром, когда Батильда, казалось, заснула и ее ненадолго оставили одну, Бонифас приоткрыл дверь и заглянул в комнату, чтобы осведомиться о ее здоровье, как он это делал каждое утро, с тех пор как она заболела. Заслышав ворчание Мирзы, Батильда обернулась и, увидев Бонифаса, сразу подумала, что, быть может, узнает от него то, о чем она тщетно спрашивала других, и, унимая Мирзу, протянула к Бонифасу свою бледную, худую руку.
– Скажите мне прежде всего… – Батильда остановилась.
– Что?
– Вы не догадываетесь, Бонифас?
– О конечно! Я так и знал. Вы хотите знать, что сталось с господином Раулем. Не так ли?
– Да, да! – воскликнула Батильда. – Да, во имя неба, скажите, что с ним сталось?
– Бедняга! – прошептал Бонифас.
– Боже мой, он умер? – спросила Батильда, приподнимаясь на постели.
– Нет, к счастью, нет, но он в заточении.
– Где?
– В Бастилии.
– Я так и думала, – ответила Батильда, падая на подушки. – Боже мой, боже мой, в Бастилии!..
– Ну вот, теперь вы плачете. Мадемуазель Батильда, мадемуазель Батильда!..
– А я здесь, едва живая, прикованная к постели!
– О, не плачьте так, мадемуазель Батильда, пожалейте вашего бедного Бонифаса!
– Нет, нет, я возьму себя в руки, я буду крепиться. Видишь, Бонифас, я уже не плачу. Но ты понимаешь, – продолжала Батильда с возрастающим возбуждением, потому что у нее опять начался жар, – ты понимаешь, мой добрый друг, мне нужно знать все, что происходит, час за часом, чтобы в тот день, когда он умрет, могла умереть и я.
– Вы… умереть, мадемуазель Батильда?! Это невозможно, невозможно!
– Я ему это обещала, я поклялась ему в этом. Бонифас, ты будешь мне все сообщать, не правда ли?
– О боже мой, боже мой, как я несчастен, что обещал вам это!
– И потом, если понадобится… в страшную минуту… ты мне поможешь… ты меня отвезешь. Не правда ли, Бонифас? Я должна его увидеть… еще раз… хотя бы на эшафоте…
– Я сделаю всё, что вы захотите, всё, всё! – воскликнул Бонифас.
– Ты мне это обещаешь?
– Я клянусь вам в этом!
– Тише, сюда идут… Ни слова, это наша с тобой тайна.
– Да, да… наша тайна.
– Хорошо, поднимитесь, вытрите глаза, берите с меня пример, улыбайтесь.
И Батильда рассмеялась с лихорадочным возбуждением; на нее было страшно смотреть. К счастью, вошел Бюва. Бонифас воспользовался этим, чтобы уйти.
– Ну, как ты себя чувствуешь? – спросил добряк.
– Лучше, папочка… лучше, – сказала Батильда. – Я чувствую, что ко мне возвращаются силы и через несколько дней я смогу вставать. Но почему же, папочка, вы не идете на службу? (Бюва издал стон.) Хорошо, что вы не покидали меня, когда я была больна. Но теперь, когда мне лучше, вам надо опять ходить в библиотеку. Слышите, папочка?
– Да, мое дитя… – сказал Бюва, глотая слезы. – Да, я пойду туда.
– Ну вот, вы плачете. Вы же видите, что мне лучше. Неужели вы хотите меня огорчить?
– Я плачу, – сказал Бюва, вытирая глаза платком, – я плачу, но это от радости. Да, я пойду на службу, мое дитя, я пойду.
И Бюва, поцеловав Батильду, поднялся к себе, потому что не хотел сказать ей, что потерял место. И бедная девушка снова осталась одна.
Она с облегчением вздохнула; теперь она была спокойна. Бонифас в качестве клерка стряпчего, служившего в Шатле, узнавал из первых рук обо всем, что происходит, а Батильда была уверена, что он от нее ничего не утаит. В самом деле, назавтра она узнала, что Рауля допрашивали и что он принял всю вину на себя. На следующий день ей стало известно, что ему устроили очные ставки с Валефом, Лавалем и Помпадуром, но что это ни к чему не привело. Словом, верный своему обещанию, Бонифас ежедневно приносил ей последние известия. И каждый вечер Батильда, слушая его рассказ, каким бы тревожным он ни был, чувствовала прилив сил. Так прошло две недели. На пятнадцатый день Батильда начала вставать и ходить по комнате, к великой радости Бюва, Нанетты и всей семьи Дени.
Однажды Бонифас против обыкновения вернулся в три часа от мессира Жулю и вошел в комнату больной. Бедный малый был так бледен и расстроен, что Батильда поняла, что он принес какое-то ужасное известие, и, вскрикнув, встала во весь рост, не сводя с него глаз.
– Итак, все кончено? – сказала она.
– Увы! – ответил Бонифас. – И этот упрямец сам виноват. Ему предлагали помилование, вы понимаете, мадемуазель Батильда, ему предлагали помилование, если он все расскажет, а он не захотел.
– Значит, надежды больше нет, – вскричала Батильда, – он приговорен?
– Сегодня утром, мадемуазель Батильда, сегодня утром.
– К смерти?
Бонифас кивнул головой.
– И когда его казнят?
– Завтра, в восемь часов утра.
– Хорошо, – сказала Батильда.
– Но, быть может, еще есть надежда, – сказал Бонифас.
– Какая? – спросила Батильда.
– Если он решится выдать своих сообщников…
Девушка рассмеялась, но столь странным смехом, что Бонифаса пробрала дрожь.
– В конце концов, кто знает! – сказал Бонифас. – Я бы, например, на его месте так и сделал. Я бы сказал: это задумал не я, честное слово, не я, а такой-то, такой-то и такой-то.
– Бонифас, – сказала Батильда, – мне нужно выйти из дому.
– Вам, мадемуазель Батильда? – с испугом вскричал Бонифас. – Вам выйти? Да вы этим убьете себя.
– А я говорю вам, что мне нужно выйти.
– Но вы же не держитесь на ногах.
– Вы ошибаетесь, Бонифас, я окрепла. Смотрите!
И Батильда принялась ходить по комнате твердым и уверенным шагом.
– К тому же, – продолжала Батильда, – вы сходите для меня за наемной каретой.
– Но, мадемуазель Батильда…
– Бонифас, вы обещали повиноваться мне. До сих пор вы держали слово. Или вы устали от своей преданности?
– Я устал от преданности вам, мадемуазель Батильда?! Накажи меня господь бог, если есть хоть слово правды в том, что вы говорите. Вы просите меня найти вам карету, я найду вам хоть две.
– Идите, мой друг, – сказала девушка, – идите, мой брат!
– О, мадемуазель Батильда, этими словами вы можете заставить меня сделать все, что только захотите. Через пять минут карета будет здесь.
И Бонифас выбежал из комнаты.
На Батильде было широкое, развевающееся белое платье; она стянула его поясом, накинула на плечи мантилью и приготовилась выйти. Когда она направлялась к двери, вошла госпожа Дени.
– О бог мой! – вскричала добрая женщина. – Что вы собрались сделать, дорогое дитя?
– Сударыня, – сказала Батильда, – мне нужно выйти из дому.
– Выйти из дому? Да вы сошли с ума!
– Вы ошибаетесь, сударыня, я в полном рассудке, – сказала Батильда с улыбкой, – но, если вы станете меня удерживать, я, возможно, и вправду лишусь ума.
– Но куда же вы идете, дорогое дитя?
– Разве вы не знаете, сударыня, что он осужден?
– О боже мой, боже мой, кто вам это сказал? Я так просила всех скрывать от вас эту ужасную новость!
– Да, а завтра вы сказали бы мне, что он умер, не так ли? И я бы вам ответила: «Это вы его убили, потому что у меня, быть может, есть средство спасти его».
– У вас, мое дитя, у вас есть средство спасти его?
– Я сказала «быть может», сударыня. Дайте же мне испытать это средство – единственное, которое у меня остается.
– Ступайте, мое дитя, – сказала госпожа Дени, обезоруженная вдохновенным тоном Батильды. – Ступайте, и да ведет вас господь.
И госпожа Дени посторонилась, чтобы пропустить Батильду.
Батильда вышла, медленным, но твердым шагом спустилась по лестнице, перешла улицу, поднялась, не отдыхая, к себе на пятый этаж и открыла дверь своей комнаты, где она не была со дня катастрофы. На шум ее шагов из чулана вышла Нанетта. Увидав Батильду, она вскрикнула: ей показалось, что перед ней призрак ее молодой хозяйки.
– Что с тобой, милая Нанетта? – серьезным тоном спросила Батильда.
– Ох, боже мой, – вся дрожа, воскликнула бедная женщина, – это вправду вы, наша барышня, или только ваша тень?
– Это я, я, Нанетта, потрогай меня, а еще лучше поцелуй. Слава богу, я еще не умерла!
– А почему вы ушли из дома Дени? Вам сказали там что-нибудь обидное?
– Нет, милая Нанетта, нет, просто мне обязательно, непременно нужно кое-куда съездить.
– Да разве мы вам позволим выйти из дому в таком состоянии? Ни за что! Это значило бы вас убить. Господин Бюва, господин Бюва, вот наша барышня, она хочет выйти, скажите же ей, что это невозможно.
Батильда обернулась к Бюва с намерением употребить все свое влияние на него, если он попытается ее остановить, но по его потрясенному лицу сразу поняла, что он знает роковую новость. Со своей стороны Бюва при виде ее разразился слезами.
– Это я его убил, – вскричал Бюва, падая в кресло, – это я его убил!..
Батильда величаво подошла к нему и поцеловала его в лоб.
– Но что ты собираешься делать, мое дитя? – спросил Бюва.
– То, что велит мне долг, – ответила Батильда.
И она открыла ларчик, врезанный в молитвенную скамейку, взяла оттуда черный бумажник и вытащила из него письмо.
– О, ты права, ты права, мое дитя! – воскликнул Бюва. – Я забыл об этом письме.
– А я помнила о нем, – сказала Батильда, целуя письмо и пряча его на груди, – потому что это все, что мне оставила в наследство моя мать.
В эту минуту послышался шум кареты, остановившейся у дверей дома.
– Прощайте, папа, прощай, Нанетта! – сказала Батильда. – Молите бога, чтобы он ниспослал мне удачу!
И она удалилась с торжественной важностью, которая делала ее в глазах Бюва и Нанетты похожей на святую.
У дверей дома она нашла Бонифаса, который ждал ее с каретой.
– Не поехать ли мне с вами, мадемуазель Батильда? – спросил Бонифас.
– Нет, мой друг, – сказала Батильда, протягивая ему руку. – Сегодня не нужно. Быть может, завтра…
И она села в карету.
– Куда вас отвезти, красавица барышня? – спросил кучер.
– В Арсенал, – ответила Батильда.
X
Три визита
Приехав в Арсенал, Батильда спросила мадемуазель де Лонэ, которая по ее просьбе тотчас же ввела ее к госпоже дю Мен.
– A-а, это вы, мое дитя, – рассеянно сказала озабоченная герцогиня. – Я вижу, вы не забываете друзей, когда они попадают в беду. Это хорошо.
– Увы, сударыня, – произнесла Батильда, – я пришла к вашему королевскому высочеству, чтобы поговорить о том, кто еще несчастнее вас. Конечно, вы, ваше высочество, лишились некоторых ваших титулов и высоких званий, но на этом и остановится мщение, ибо никто не осмелится посягнуть на жизнь или хотя бы на свободу сына Людовика Четырнадцатого или внучки великого Конде.
– На жизнь нет, – ответила герцогиня дю Мен, – но что касается свободы, за это я не поручусь. Вы понимаете, три дня назад в Орлеане арестовали этого глупца аббата Бриго, переодетого странствующим торговцем, и, когда ему предъявили ложные показания, якобы исходящие от меня, он признался во всем и ужасно скомпрометировал нас, так что я не буду удивлена, если сегодня же ночью нас арестуют.
– Тот, ради кого я пришла молить вас о сострадании, сударыня, – сказала Батильда, – никого не выдал, а, напротив, приговорен к смерти за то, что хранил молчание.
– А, дорогое дитя, вы говорите о бедном д’Армантале! Да, я знаю, это честный дворянин! Вы, значит, с ним знакомы?
– Увы, – произнесла мадемуазель де Лонэ, – Батильда не только знакома с ним, она его любит!
– Бедное дитя! Боже мой, но что же делать? Вы же понимаете – я бессильна, я не имею никакого влияния. В моем положении попытаться хлопотать за д’Арманталя означало бы отнять у него последнюю надежду, если еще есть надежда.
– Я это понимаю, сударыня, – сказала Батильда, – поэтому я пришла просить ваше высочество только об одном: через кого-нибудь из ваших друзей, через кого-нибудь из знакомых, с помощью ваших старых связей помогите мне проникнуть к его высочеству господину регенту. Остальное я беру на себя.
– Но, дитя мое, знаете ли вы, о чем меня просите? – спросила герцогиня. – Знаете ли вы, что для регента не существует ничего святого?..
– Сударыня, – сказала Батильда с величайшим достоинством, – я знаю, что мой отец спас ему жизнь и погиб за него!
– А, это другое дело, – сказала герцогиня. – Подождите, я подумаю, что можно сделать… Да, верно… Де Лонэ, позови Малезье.
Мадемуазель де Лонэ повиновалась, и через минуту вошел верный сенешаль.
– Малезье, – позвала герцогиня дю Мен, – вы отвезете эту юную особу к герцогине Беррийской, которой и поручите ее от моего имени. Ей нужно видеть регента, и немедленно, понимаете? Дело идет о жизни человека, и заметьте, такого человека, как наш дорогой д’Арманталь, за спасение которого я сама много дала бы.
– Я готов, сударыня, – ответил Малезье.
– Вы видите, дитя мое, я делаю все, что в моих силах, – сказала герцогиня. – Если я могу быть вам полезна чем-нибудь еще, если, например, для того, чтобы подкупить тюремщика и подготовить побег, вам нужны деньги, то, хотя их у меня немного, я помогу вам: у меня есть еще бриллианты, и их нельзя употребить лучше, чем для спасения жизни столь храброго дворянина. Итак, не теряйте времени, обнимите меня и поезжайте к моей племяннице. Вы ведь знаете, она любимица своего отца.
– О сударыня, – воскликнула Батильда, – вы ангел! И, если я добьюсь успеха, я буду вам обязана больше, чем жизнью!
– Бедная крошка!.. – проговорила герцогиня, глядя вслед Батильде. Потом, когда та удалилась, герцогиня, которая действительно с минуты на минуту ждала ареста, сказала, обращаясь к своей наперснице: – Ну что ж, де Лонэ, примемся опять за наши чемоданы.
Тем временем Батильда в сопровождении Малезье снова села в свой экипаж и поехала в Люксембургский дворец, куда и прибыла через двадцать минут.
Благодаря покровительству Малезье ее беспрепятственно пропустили в апартаменты, провели в маленький будуар и попросили там подождать, пока сенешаль, которого проводили к ее королевскому высочеству, объяснит герцогине, о какой милости хотят ее просить.
Малезье выполнил свою миссию с тем рвением, которое он вкладывал во все, о чем его просила герцогиня дю Мен. Не прошло и десяти минут, как он вышел к Батильде вместе с герцогиней Беррийской.
Батильда подошла к герцогине Беррийской, с мольбой сложив руки. Она хотела упасть к ногам герцогини, но та удержала ее и, поцеловав в лоб, сказала:
– Бедное дитя, ах, зачем вы не пришли ко мне неделю назад!
– А почему мне лучше было прийти неделю назад, чем теперь? – с волнением спросила Батильда.
– Потому что неделю назад я никому не уступила бы удовольствия привести вас к моему отцу, тогда как сегодня это невозможно.
– Невозможно? О боже мой! Почему же? – воскликнула Батильда.
– Так вы, значит, не знаете, бедное дитя, что с позавчерашнего дня я впала в полную немилость. Увы, хоть я и принцесса, но, как и вы, женщина и, как и вы, имела несчастие полюбить. Но нам, принцессам королевской крови, наше сердце не принадлежит. Оно подобно тем драгоценным камням, которые являются собственностью короны, и распоряжаться им без соизволения короля или первого министра считается преступлением. Я отдала свое сердце, и тут мне не на что жаловаться, потому что меня простили, но я отдала свою руку, и меня покарали. Три дня назад мой любовник стал моим супругом, и, странная вещь, поступок, за который при других обстоятельствах меня похвалили бы, вменяют мне в вину. Даже мой отец поддался общему гневу, и вот уже три дня как мне запрещено показываться ему на глаза. Сегодня утром я поехала в Пале-Руаяль, но меня не допустили к отцу.
– Увы, – воскликнула Батильда, – как я несчастна! Вся моя надежда была на вас, сударыня, потому что я не знаю никого, кто мог бы ввести меня к его высочеству регенту, а завтра в восемь часов утра убьют того, кого я люблю. О боже мой, боже мой, я погибла, я обречена!..
– Боже мой, помогите же нам! – сказала герцогиня, обращаясь к мужу, который вошел в эту минуту. – Этой бедной девушке нужно видеть моего отца, и при том сейчас же, без промедления: от этого свидания зависит ее жизнь, больше того – жизнь человека, которого она любит! Как быть? Подумайте. Племянник де Лозена, по-моему, может найти выход из любого положения. Найдите же нам способ повидать регента, и, если это возможно, я буду любить вас еще больше!
– Я знаю такой способ, – с улыбкой ответил Риом.
– О сударь, – воскликнула Батильда, – скажите же его мне, и я вам буду навеки благодарна!
– Ну, говорите же! – проговорила герцогиня Беррийская почти с таким же волнением, как и Батильда.
– Но дело в том, что этот способ может в высшей степени скомпрометировать вашу сестру.
– Которую?
– Мадемуазель де Валуа.
– Аглаю? Каким образом?
– Разве вы не знаете, что есть на свете чародей, который имеет дар проникать к ней в любое время дня и ночи неизвестно как и каким путем?
– Ришелье? Верно! – воскликнула герцогиня Беррийская. – Ришелье может вывести нас из затруднения. Но…
– Но?.. Договаривайте, сударыня, умоляю вас! Быть может, он не захочет?
– Боюсь, что да, – ответила герцогиня.
– О, я буду так просить его, что он сжалится надо мной! – воскликнула Батильда. – К тому же вы ведь дадите мне записочку к нему, не правда ли? Ваше высочество сделает мне эту милость, а он не решится отказать в том, о чем его попросит ваше высочество.
– Мы сделаем лучше, – сказала герцогиня. – Госпожа де Муши – моя первая фрейлина, и мы попросим ее проводить вас к герцогу. Уверяют, что господин де Ришелье должен питать к ней признательность. Вы видите, мое дитя, что я не могла выбрать для вас лучшего ходатая.
– Благодарю вас, сударыня, – воскликнула Батильда, – благодарю вас! Вы правы, и еще не вся надежда потеряна. Так вы говорите, что у герцога Ришелье есть способ проникнуть в Пале-Руаяль?
– Нет, нет, поймите меня правильно: я этого не утверждаю, но так говорят.
– О боже мой, – сказала Батильда, – только бы мы застали его дома!
– Да, это была бы большая удача. Который час?.. Еще только восемь! Наверное, он обедает в городе и заедет домой переодеться. Я скажу госпоже де Муши, чтобы она его подождала вместе с вами… Не правда ли, милочка, – продолжала герцогиня, увидев вошедшую фрейлину и, как обычно, дружески обращаясь к ней, – ты дождешься герцога?
– Я сделаю все, что прикажет ваше высочество, – сказала госпожа де Муши.
– Ну, так я тебе приказываю, ты слышишь, приказываю добиться от герцога Ришелье, чтобы он проводил мадемуазель к регенту!.. Ступайте, мое дитя, ступайте. Если вы разминетесь с герцогом де Ришелье, то, наверное, не узнаете, где его найти, и напрасно будете ждать его возвращения.
– Пойдемте же скорее, сударыня, с позволения ее высочества! – сказала Батильда, увлекая за собой госпожу де Муши. – Потому что сейчас для меня каждая минута стоит года!
Спустя четверть часа Батильда и госпожа де Муши входили в особняк Ришелье. Против всякого ожидания, герцог был дома. Госпожа де Муши велела доложить о себе. Ее тотчас попросили пожаловать в кабинет, куда она вошла в сопровождении Батильды. Женщины застали господина де Ришелье и его секретаря Раффе за разборкой писем, многие из которых они сжигали, а некоторые откладывали в сторону.
– Боже мой, сударыня, – сказал герцог, увидев госпожу де Муши и направившись ей навстречу с улыбкой на устах, – какими судьбами? Чему я обязан счастьем видеть вас у себя в половине девятого вечера?
– Желанию заставить вас, герцог, сделать доброе дело.
– Ах, вот как? В таком случае торопитесь, сударыня.
– Уж не уезжаете ли вы сегодня вечером из Парижа?
– Нет, но завтра утром я отправляюсь в Бастилию.
– Что за шутки!
– Поверьте, сударыня, я никогда не шучу, если речь идет о том, чтобы переселиться из моего собственного особняка, где мне очень хорошо, в здание, принадлежащее королю, где мне очень плохо. Я знаком с этим зданием, вот уже третий раз я туда возвращаюсь.
– Но что же вас заставляет думать, что утром вы будете арестованы?
– Я предупрежден об этом.
– Верным человеком?
– Судите сами.
И герцог подал госпоже де Муши письмо, которое она и прочла:
– «Невинны ли вы или виновны, все равно вам нужно бежать, не теряя времени. Завтра вы будете арестованы. Регент только что сказал во всеуслышание, при мне, что герцог Ришелье наконец попался».
– Как вы полагаете, хорошо ли осведомлена особа, написавшая это письмо?
– Думаю, что да, потому что, кажется, узнаю этот почерк.
– Итак, вы видите, что я был прав, когда сказал, что нужно торопиться. Теперь, если то, о чем вы хотите меня просить, можно сделать в течение ночи, говорите, я к вашим услугам.
– Для этого достаточно и одного часа.
– Тогда говорите. Вы ведь знаете, сударыня, что вам я ни в чем не могу отказать.
– Хорошо, – сказала госпожа де Муши, – вот в двух словах, о чем идет речь. Вы собираетесь пойти поблагодарить сегодня вечером особу, которая вас предупредила?
– Быть может, – сказал со смехом Ришелье.
– Так вот нужно, чтобы вы представили ей мадемуазель.
– Мадемуазель? – с удивлением сказал герцог, повертываясь к Батильде, которая до этой минуты держалась позади, наполовину окутанная темнотой. – А кто эта мадемуазель?
– Это бедная девушка, любящая шевалье д’Арманталя, которого, как вы знаете, завтра должны казнить. Она хочет просить регента о его помиловании.
– Вы любите шевалье д’Арманталя, мадемуазель? – спросил герцог Ришелье, обращаясь к Батильде.
– О господин герцог!.. – краснея, пролепетала Батильда.
– Не скрывайте этого, мадемуазель. Шевалье д’Арманталь благородный молодой человек, и я сам отдал бы за его спасение десять лет жизни. Но полагаете ли вы по крайней мере, что у вас есть средство расположить регента в его пользу?
– Я так думаю, господин герцог.
– Ну что ж, будь по-вашему. Это принесет мне счастье.
– О господин герцог! – воскликнула Батильда.
– Я решительно начинаю верить, дорогой Ришелье, – сказала госпожа де Муши, – что, как говорят, вы заключили договор с дьяволом, чтобы проникать в замочные скважины, и, признаюсь, теперь я не так тревожусь о вас, зная, что вы отправляетесь в Бастилию.
– Во всяком случае, сударыня, – сказал герцог, – как вам известно, милосердие предписывает навещать узников.
– Молчите, герцог, не будьте нескромны, и мы посмотрим, что можно сделать для вас. А пока что вы обещаете мне, что мадемуазель увидит регента, не так ли?
– Это решено.
– В таком случае прощайте, герцог, и да будет для вас легким заточение в Бастилии.
– Вы говорите мне «прощайте»?
– До свиданья!
– В добрый час!
И герцог, поцеловав руку госпоже де Муши, проводил ее до двери. Потом, вернувшись к Батильде, он сказал:
– Мадемуазель, то, что я сделаю для вас, я не сделал бы ни для кого другого. Я открою вам тайну, которой никто не знает, – я доверю вам репутацию и честь принцессы крови. Но положение серьезное и заслуживает того, чтобы мы пожертвовали ради такого случая некоторыми приличиями. Поклянитесь же мне, что вы никогда не расскажете никому, кроме разве одного человека – потому что я знаю, есть лица, для которых у нас не существует тайн, – поклянитесь мне, что вы никому не расскажете о том, что увидите, и что никто не узнает, каким образом вы попали к регенту.
– Господин герцог, я клянусь вам в этом самым святым для меня – памятью моей матери!
– Этого достаточно, мадемуазель, – сказал герцог, дергая за шнурок звонка.
Вошел лакей.
– Лафос, – сказал герцог, – скажи, чтобы заложили гнедых в карету без герба.
– Господин герцог, – сказала Батильда, – если вы хотите сберечь время, то в нашем распоряжении наемная карета, которая ждет меня внизу.
– Ну что ж, тем лучше. Мадемуазель, я к вашим услугам.
– Поехать ли мне с господином герцогом? – спросил лакей.
– Нет, не стоит, останься с Раффе и помоги ему привести в порядок все эти бумаги. Среди них есть много таких, которым вовсе не следует попадаться на глаза Дюбуа.
И герцог, предложив руку Батильде, спустился с ней по лестнице, посадил ее в экипаж и, приказав кучеру остановиться на углу улицы Сент-Оноре и улицы Ришелье, сел рядом с ней с таким беспечным видом, словно не знал, что участь, от которой он хотел избавить шевалье, через две недели, быть может, будет ждать его самого.
