Текст книги "Шевалье д'Арманталь"
Автор книги: Александр Дюма-сын
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)
– А кто он, этот человек, болван?
– Служащий королевской библиотеки, который в свободное от работы время занимается перепиской.
– И что ему надо?
– Он говорит, что должен сделать чрезвычайно важное сообщение вашему преосвященству.
– Наверное, какой-нибудь бедняк, просящий о помощи?
– Нет, монсеньер, он говорит, что пришел по политическому делу.
– Касающемуся чего?
– Испании.
– Тогда пусть войдет. А ты, подружка, пройди-ка в соседнюю комнату.
– Это еще зачем?
– А вдруг этот переписчик и твой капитан друг с другом связаны.
– Это было бы забавно, – сказала Фийон.
– Ну, иди скорей.
И Фийон исчезла за дверью, на которую ей указал Дюбуа.
Минуту спустя лакей открыл дверь и доложил о господине Жане Бюва.
А теперь мы расскажем, как случилось, что наш скромный герой удостоился чести быть принятым монсеньором архиепископом Камбрейским.
X
Сообщник принца де Листнэ
Мы покинули Бюва в тот момент, когда он возвращался домой со свертком бумаг в руках, торопясь выполнить обещание, данное принцу де Листнэ. Это обещание он свято сдержал, и, несмотря на то что Бюва нелегко было переписывать с иностранного языка, на следующий день, в семь часов вечера, заказанная копия была им доставлена на улицу Бак, номер десять. Бюва тут же получил из рук высокого клиента новую работу, которую и выполнил с той же пунктуальностью. На этот раз принц де Листнэ, видимо проникшись доверием к человеку, который уже успел доказать свою аккуратность, взял со стола гораздо большую кипу бумаг, чем в первые два раза, и, чтобы не утруждать каждый день Бюва, да, должно быть, и самого себя, приказал ему принести все переписанные тексты сразу. Таким образом, их новая встреча откладывалась на три-четыре дня.
Бюва вернулся домой преисполненный гордости, так как был крайне польщен оказанным ему доверием. Батильду он застал такой веселой и счастливой, что поднялся в свою комнату в состоянии умиротворенности, близком к блаженству. Он тотчас же принялся за работу, и, разумеется, его настроение отразилось на ней благоприятно. Хотя Бюва, несмотря на промелькнувшую у него надежду, не понимал по-испански ни слова, он наловчился довольно бегло читать испанские тексты. Так как работа была чисто механическая, ему не нужно было следить за смыслом фразы, остававшимся от него скрытым, и он мог, переписывая длиннющий доклад, напевать свою любимую песенку. Поэтому он испытал чуть ли не разочарование, когда обнаружил, что за первым текстом лежит бумага, написанная по-французски. За последние пять дней Бюва привык к кастильскому языку, а,всякое нарушение своих привычек он воспринимал как осложнение. Но, поскольку Бюва был рабом долга, он не мог от него уклониться, и, несмотря на то что на этой бумаге не значился порядковый номер и, казалось, она попала в стопку случайно, он решил ее переписать, действуя согласно изречению: «Quod abundat, non viciat»[53]53
«Излишек не вредит» (лат.).
[Закрыть]. Итак, подточив перо ножичком и перейдя на скоропись, он начал переписывать следующие строки:
«Конфиденциально.
Его превосходительству монсеньору Альберони. Лично.
Нет дела более важного, чем завладеть пограничными постами близ Пиренеев и заручиться поддержкой дворян, проживающих в этих кантонах».
«В этих кантонах», – повторил про себя Бюва, уже написав эту фразу. Сняв волосок, прилипший к перу, он продолжал.
«Привлечь на свою сторону гарнизон в Байонне или же завладеть ею».
– Что это значит: «Привлечь на свою сторону гарнизон в Байонне»? Разве Байонна не французский город? Что-то ничего нельзя понять. – И он стал писать дальше.
«Маркиз де П.**– губернатор в Д.**Намерения этого дворянина известны. Когда он начнет действовать, ему придется утроить свои расходы, чтобы привлечь к себе остальное дворянство. Он должен щедрой рукой раздавать награды.
Так как Карантэн весьма важный в Нормандии укрепленный пункт, то с его губернатором следует вести себя, как с маркизом де П.**Офицеров привлечь на свою сторону любыми наградами.
Действовать таким же образом во всех провинциях».
– Батюшки! – воскликнул Бюва, перечитывая то, что написал. – Что все это значит? Мне кажется, было бы разумней прочитать всю эту бумагу до того, как писать дальше.
И он прочел:
– «На эти расходы уйдет не меньше трехсот тысяч ливров в первый месяц и затем по сто тысяч ливров ежемесячно, причем деньги эти должны выплачиваться регулярно».
– Выплачиваться регулярно, – пробормотал Бюва, прерывая свое чтение. – Совершенно очевидно, что эти выплаты будут производиться не Францией, поскольку финансы Франции в таком плачевном состоянии, что вот уже пять лет, как мне не могут выплатить по девятьсот ливров жалованья в год. Ничего не понимаю.
Бюва продолжал чтение:
– «Эти расходы, которые прекратятся после заключения мира, дадут возможность испанскому королю уверенно действовать во время войны. Испания будет лишь вспомогательной силой. Свою армию Филипп Пятый найдет во Франции».
– Скажите пожалуйста! – воскликнул Бюва. – А я даже не знал, что испанцы перешли границу.
«Свою армию Филипп Пятый найдет во Франции. Авангард из десяти тысяч испанцев, возглавляемых королем, окажется поэтому более чем достаточным. Но при этом необходимо привлечь на свою сторону не меньше половины войск герцога Орлеанского.
(Бюва вздрогнул.)
Это имеет решающее значение. А без денег осуществить подобный замысел невозможно. На каждый батальон или эскадрон потребуется сто тысяч ливров, а на двадцать батальонов – два миллиона. С такой суммой можно создать себе надежную армию и разрушить армию неприятеля.
Можно быть почти уверенным, что наиболее преданные приверженцы испанского короля не будут зачислены в армию, которая пойдет войной против Испании. Эти люди разъедутся по провинциям и развернут там полезную для нашего дела деятельность. Тем из них, у кого нет специальных полномочий, необходимо их срочно предоставить. Для этого его католическому величеству следует прислать в Париж чистые бланки приказов, которые смог бы заполнить испанский посол в Париже. Поскольку таких приказов будет множество, необходимо уполномочить посла подписывать их именем короля.
Желательно также, чтобы, ставя свою подпись под приказами, его католическое величество добавляло к своему титулу: «Сын Франции, племянник французского короля».
Кроме того, надлежит создать денежный фонд для оплаты боеспособной, обученной и дисциплинированной армии численностью в тридцать тысяч человек, которая будет ждать приказов его католического величества.
Этот денежный фонд должен прибыть во Францию в конце мая или начале июня, и он будет немедленно распределен в наиболее крупных городах провинции, таких, как Нант, Байонна и т. д.
Необходимо не допустить выезда из Испании французского посла: его пребывание в Испании послужит надежной гарантией безопасности для тех из наших сторонников во Франции, которые будут изобличены»…[54]54
Этот текст дословно списан с документа, хранящегося в архиве министерства иностранных дел. (Примеч. автора.)
[Закрыть]
– Клянусь деревянной саблей – это заговор! – воскликнул Бюва, протирая глаза. – Заговор, направленный против регента и безопасности королевства. Ох, ох, ох!..
Бюва погрузился в глубокую задумчивость.
И в самом деле, положение было критическим: Бюва замешан в заговоре! Бюва доверена государственная тайна! Бюва, быть может, держит в своих руках судьбы нации! Этого было более чем достаточно, чтобы повергнуть его в состояние полной растерянности.
Шли секунды, минуты, часы, а Бюва все так же неподвижно сидел в своем кресле, запрокинув голову и уставившись в потолок. Лишь время от времени из его груди вырывался шумный вздох, как бы выражая бесконечное удивление.
Часы пробили десять, затем одиннадцать, затем полночь. Бюва подумал, что утро вечера мудренее, и решил лечь спать. Само собой разумеется, что он оборвал переписку документа на том месте, где понял его предосудительный характер.
Однако заснуть Бюва не смог. Он ворочался с боку на бок; но едва лишь он закрывал глаза, как ему начинало чудиться, что на стене огненными буквами написан злосчастный план заговора. Раз или два, побежденный усталостью, он засыпал, но его тут же начинали мучить кошмары. В первый раз ему приснилось, что он арестован за участие в заговоре, во второй – что заговорщики закалывают его кинжалами. После первого сна Бюва проснулся в ознобе, после второго – обливаясь потом. Испытанные им при этом чувства были столь мучительны, что он зажег свечу и решил больше не пытаться заснуть.
Настало утро, но и свет не разогнал призраков ночи.
Бюва был слишком озабочен, чтобы спуститься к Батильде завтракать. К тому же он опасался, что девушка заметит его волнение и начнет расспрашивать, что с ним. А так как он ничего не умел от нее скрывать, ему пришлось бы ей во всем признаться, и Батильда тоже стала бы соучастницей заговора. Поэтому под предлогом срочной работы он велел принести себе кофе в комнату, сказав, что будет одновременно писать и завтракать.
Около десяти часов утра Бюва отправился в библиотеку. Если даже дома его мучили страхи, то легко понять, что на улице его охватил ужас. На каждом перекрестке, в глубине каждого тупичка, за каждым углом ему чудились тайные агенты, выжидающие лишь подходящего момента, чтобы схватить его. Наконец он добрался до библиотеки, поклонился чуть ли не до земли привратнику, стоявшему у входа, поспешно проскользнул в галерею правого крыла здания; поднялся по маленькой лестнице, ведущей в отдел рукописей, влетел в свою рабочую комнату и, совсем обессилев, упал в кожаное кресло. Не переведя дыхания он тут же запер в ящик своего стола весь сверток бумаг, полученных у принца де Листнэ, которые принес сюда из боязни, что в его отсутствие полиция придет к нему с обыском. Почувствовав себя в относительной безопасности, Бюва испустил глубокий вздох, по которому его коллеги поняли бы, что он во власти ужасной тревоги, не приди Бюва, как всегда, раньше всех.
Бюва твердо придерживался того принципа, что никакие личные дела, приятные или печальные, не могут позволить служащему уклоняться от выполнения своих обязанностей. Поэтому он тут же как ни в чем не бывало принялся за дело, хотя и находился в состоянии глубокого душевного потрясения.
Работа его заключалась, как обычно, в том, чтобы классифицировать книги и писать для них этикетки. Так как за несколько дней до этого в одном из залов библиотеки начался было пожар, на ковры свалили без разбору четыре тысячи томов, чтобы спасти их от огня. Теперь надо было их вновь установить на полки. Так как это была очень долгая, а главное, весьма скучная работа, то ее поручили Бюва, и он выполнял ее до этого дня с таким умом и, главное, усердием, что заслужил похвалу начальников и насмешки коллег. Ему оставалось расставить еще двести или триста томов, которые должны были занять место рядом со своими собратьями по языку, содержанию, морали или, вернее сказать, аморальности, так как один из двух загоревшихся залов был уставлен весьма нескромными книгами, которые то названиями, то рисунками уже не раз вынуждали краснеть до корней волос чересчур стыдливого писца.
Поставив на полки первые две книги, которые он уже занес в регистр и снабдил этикетками, он взял третью и продолжил свою работу.
«Биби, или Неизданные мемуары Спаньеля мадемуазель Шанмеле». Черт возьми, вот это, наверное, очень интересная книга! Мадемуазель Шанмеле – знаменитая актриса!.. «Париж, издатель Барбен, 1694…» Ах… «Заговор господина де Сен-Мара…» Черт возьми! Я слышал об этой истории. Это был блестящий придворный, находящийся в переписке с Испанией… Проклятая Испания, вечно ей надо вмешиваться в наши дела! Правда, на этот раз сказано, что Испания будет лишь вспомогательной силой, однако это не помешает ей брать наши города и подкупать наших солдат. Что-то это очень напоминает вражеские действия… «Заговор господина де Сен-Мара с приложением достоверного описания казни господина де Ту, осужденного за сокрытие преступления». «За сокрытие»!.. Ах, ах… Но это справедливо. Закон ясно говорит: тот, кто покрывает преступника, является сообщником. Таким образом, я, например, сообщник принца де Листнэ, и если его обезглавят, то и меня вместе с ним. Нет, точнее, меня повесят, поскольку я не дворянин… Повесят! Нет, это невозможно. Не могут же они применить ко мне эту крайнюю меру… К тому же я решился – я во всем признаюсь… Но если я признаюсь, я доносчик… Доносчик! Какая гадость! Но быть повешенным… Ох, ох!..»
– Да что с вами сегодня, папаша Бюва? – спросил писец, кончив, наконец, очинять свое перо. – Вы развязываете галстук? Уж не душит ли он вас случаем? Что ж, не стесняйтесь! Снимите теперь сюртук. Располагайтесь, как дома, папаша Бюва, как дома!..
– Простите, господа, – сказал Бюва. – Я это сделал машинально. Сам не заметил как… Я не хотел вас обидеть.
И Бюва, завязав галстук, поставил на полку «Заговор господина де Сен-Мара…» и протянул дрожащую руку за новой книгой: «Искусство безболезненного ощипывания курочек».
«Это, должно быть, поваренная книга. Если бы у меня было время заниматься хозяйством, я списал бы отсюда хорошие рецепты и принес бы их Нанетте, чтобы прибавить какое-нибудь новое блюдо к нашему воскресному меню, ибо сейчас, когда у нас появились деньги…
Да, появились, к несчастью, появились, но, боже, из какого источника! О, я ему верну его деньги и все его бумаги, все, до последней строчки! Да, я-то ему всё верну, но он-то мне не вернет того, что переписано моей рукой. У него уже больше сорока страниц, написанных моим почерком. А кардинал Ришелье вешал человека за пять строчек! Да они могут повесить меня по крайней мере сто раз! И у меня не будет никакой возможности отпереться, ибо этот почерк, этот великолепный почерк многие знают: это мой почерк… О негодяи! Они что, читать не умеют? Зачем им понадобилось переписывать все свои бумаги каллиграфическим почерком? Подумать только, когда кто-нибудь прочтет мои этикетки и спросит: «Кто классифицировал эти книги?» – ему ответят: «Представьте, этот негодяй Бюва, который потом оказался замешанным в заговоре принца де Листнэ». Да, ведь я же еще не дописал этикетку.
«Искусство безболезненного ощипывания курочек. Париж, 1709. Издатель Комон, улица Бак, 10». Да я же пишу адрес принца! Господи, голова идет кругом… Право, я схожу с ума! А что, если я пойду и заявлю обо всем, но откажусь при этом назвать имя того, кто дал мне эти бумаги? Да, но ведь они меня все равно заставят назвать это имя. Уж они-то сумеют из меня всё вытянуть. Что это, я же совсем не работаю! Ну-ка, друг Бюва, займись делом!.. «Заговор шевалье Луи де Рогана». О, что за дьявольщина! Почему мне все время попадаются заговоры? Что же затевал этот шевалье? А, вот оно что – он хотел поднять восстание в Нормандии. Припоминаю, припоминаю: это тот бедный малый, которого повесили в 1640 году, то есть за четыре года до моего рождения. Моя матушка видела, как его казнили. Бедняга! Мать мне частенько рассказывала об этой казни. О господи, если бы кто-нибудь сказал моей бедной матушке… Да, вместе с ним был повешен еще один человек… такой долговязый, весь в черном. Как же его звали?.. Какой я дурак, вот же книга… Ага… Его имя Ван ден Энден. Так, так. «Копия плана правления, найденная в бумагах шевалье де Рогана и переписанная рукой Ван ден Эндена». О господи! Это уж прямо ко мне относится. Повесили. Повесили за то, что он переписал план. О-ла-ла, у меня просто душа замирает.
«Протокол пыток Франсуа Афиниуса Ван ден Эйдена». Господи милосердный, а что, если когда-нибудь к книге, посвященной заговору принца де Листнэ, будет приложен документ: «Протокол пыток Жана Бюва». Уф! «Год 1674 и т. д. Мы, Клод Базен, шевалье де Безонс и Огюст-Робер де Помере, были доставлены в крепость Бастилию в сопровождении советника и секретаря короля Луи де Мезье и т. д. и т. д. Находясь в одной из башен названной выше крепости, мы вызвали Франсуа Афиниуса Ван ден Эндена, приговоренного к смертной казни и к допросу с пристрастием, и заявили обвиняемому, что, несмотря на данную им клятву говорить только правду, он показал не все, что знал о заговоре и намерениях мятежников шевалье де Рогана и Латреомона. Ван ден Энден нам ответил, что он сказал все, что знал, и поскольку он был не участником заговора, а всего лишь переписчиком некоторых документов, то ему нечего добавить к своим показаниям. Тогда мы надели ему на ноги колодки…»
– Сударь, вы такой образованный человек, – сказал Бюва, обращаясь к старшему писарю. – Нельзя ли вас попросить объяснить мне, что из себя представляют колодки для пыток?
– Дорогой Бюва, – ответил тот, явно польщенный полученным комплиментом, – я могу вам с полным знанием дела это рассказать, так как видел в прошлом году, как их надевали на Дюшофура.
– Сударь, мне было бы интересно узнать…
– Колодки, дорогой Бюва, – важным тоном продолжал господин Дюкудре, – это всего-навсего четыре доски, напоминающие бочарные.
– Отлично.
– Так вот, вашу (когда я говорю «вашу», вы сами понимаете, дорогой Бюва, я вовсе не имею в виду лично вас), вашу правую ногу зажимают между двумя досками; потом эти доски закрепляют веревкой. То же самое проделывают и с левой ногой. Затем обе ноги связывают вместе, и между средними досками колотушкой вбиваются клинья. Пять клиньев при обычном допросе, десять – при допросе с пристрастием.
– Но, – проговорил Бюва изменившимся голосом, – господин Дюкудре, ноги после этого, наверное, в ужасном состоянии?
– Они просто-напросто оказываются размозженными. Когда, например, вбивали шестой клин, кости Дюшофура раздробились, а при восьмом вместе с кровью потекла мозговая жидкость.
Бюва побледнел как смерть и присел на лесенку, так как боялся упасть.
– Что это с вами, Бюва? – воскликнул Дюкудре, увидев, что писец побледнел и зашатался. – Да ведь вам дурно!
– Ах, господин Дюкудре, – прошептал Бюва, роняя книгу, и поплелся к своему креслу, словно уже не мог держаться на размозженных ногах. – Ах, господин Дюкудре, я чувствую, что силы меня покидают.
– Вот что значит заниматься чтением вместо того чтобы работать, – сказал тот служащий, который так долго очинял перо. – Если бы вы прилежно вносили книги в регистр и наклеивали этикетки на корешки, ничего подобного не случилось бы. Но господин Бюва изволит читать! Господин Бюва желает пополнить свое образование!..
– Ну, папаша Бюва, вам теперь лучше? – спросил Дюкудре.
– Да, сударь, потому что я принял решение, бесповоротное решение. Было бы несправедливо, ей-богу, если бы мне пришлось отвечать за преступление, которого я не совершал. У меня есть обязательства перед обществом, перед моей воспитанницей, перед самим собой. Господин Дюкудре, если меня вызовет господин хранитель библиотеки, передайте ему, пожалуйста, что я ушел по неотложному делу.
И Бюва, вынув из своего ящика сверток бумаг, нахлобучил на голову шляпу, схватил трость и, даже не обернувшись, вышел из комнаты с величественным видом, который придавало ему отчаяние.
– Знаете, куда он идет? – спросил служащий, очинявший перо.
– Нет, – ответил Дюкудре.
– Пошел небось играть в шары на Елисейские Поля или в аллею Поршерон.
Но служащий ошибся – Бюва не отправился ни на Елисейские Поля, ни на Поршерон.
Он отправился к Дюбуа.
XI
Бертран и Ратон[55]55
Бертран и Ратон – персонажи известной басни Лафонтена «Обезьяна и кот». В то время как кот (Ратон) таскает каштаны из огня, обезьяна (Бертран) берет на себя лишь труд грызть их.
[Закрыть]
– Господин Жан Бюва! – доложил лакей.
Дюбуа вытянул свою змеиную головку и не без труда разглядел за широкой фигурой лакея, заполнявшего собой весь дверной проем, толстенького человечка с бледным лицом и дрожащими коленками, который покашливал, чтобы придать себе побольше уверенности. С первого взгляда Дюбуа понял, с кем имеет дело.
– Пусть войдет, – сказал Дюбуа.
Лакей отошел в сторону, и Жан Бюва показался на пороге.
– Входите же, входите, – сказал Дюбуа.
– Вы мне оказываете большую честь, сударь, – пробормотал Бюва, не двигаясь с места.
– Закройте дверь и оставьте нас, – сказал Дюбуа лакею.
Лакей повиновался. Дверь, неожиданно стукнув Бюва по спине, подтолкнула его вперед. С секунду он нетвердо держался на ногах, а потом опять застыл в полной неподвижности, не сводя с Дюбуа удивленных глаз.
И в самом деле, у Дюбуа был довольно странный вид. Верхнюю часть своего архиепископского облачения он успел уже снять, поэтому он был в рубашке, черных штанах и лиловых чулках. Это зрелище совершенно обескуражило Бюва, ибо он увидел, вопреки своим ожиданиям, не министра и не архиепископа, а какое-то странное существо, более похожее на орангутанга, чем на человека.
Дюбуа уселся в кресло, закинул ногу на ногу и обхватил колено руками.
– Ну, сударь, – сказал он, – вы желали со мной поговорить? Я к вашим услугам.
– Простите, сударь, – сказал Бюва, – я хотел видеть господина архиепископа Камбрейского.
– Это я и есть.
– Как, это вы, монсеньер! – воскликнул Бюва, схватившись обеими руками за шляпу и кланяясь до земли. – Соблаговолите простить меня, но я не узнал ваше преосвященство. Правда, я впервые удостоен чести вас видеть. Однако по вашему… хм… по вашему величественному виду… хм, хм!.. мне следовало бы догадаться…
– Как ваше имя? – спросил Дюбуа, прерывая лепет Бюва.
– Жан Бюва, ваш покорный слуга.
– Кто вы такой?
– Служащий королевской библиотеки.
– И вы пришли сообщить мне какие-то секретные сведения относительно Испании?
– Видите ли, в чем дело, монсеньер: поскольку служба не занимает всего моего времени, я могу по своему усмотрению располагать четырьмя часами утром и шестью – после обеда. А так как бог наградил меня очень красивым почерком, то я беру работу на дом.
– Понимаю, – сказал Дюбуа. – Вам дали для переписки подозрительные бумаги, и вот вы мне их принесли, не так ли?
– Да, они в этом свертке, монсеньер, в этом свертке, – сказал Бюва, протянув Дюбуа пакет.
Дюбуа одним прыжком оказался около Бюва, взял сверток, сел за письменный стол и, в одно мгновение разорвав бечевку и обертку, принялся разглядывать бумаги.
Первые строчки, которые он прочел, были написаны по-испански. Но так как Дюбуа дважды ездил с миссией в Испанию, он немного болтал на языке Кальдерона и Лопе де Вега и поэтому сразу же увидел, какую важность имели эти бумаги. И в самом деле, здесь были ни больше, ни меньше, как протест дворянства, список офицеров, готовых поступить на службу к испанскому королю, и манифест, сочиненный кардиналом де Полиньяком и маркизом де Помпадуром и призывающий все королевство к восстанию. Все эти документы были адресованы непосредственно Филиппу V, и к ним была приложена записка, написанная, как Дюбуа понял по почерку, рукой де Селламара, в которой королю сообщалось, что заговор близится к развязке, что де Селламар будет день за днем сообщать его величеству обо всех мало-мальски значительных событиях, могущих как-либо повлиять на ход подготовки восстания. И, в дополнение ко всему, здесь был пресловутый план заговора, с которым мы уже ознакомили читателей и который, по недосмотру оказавшись в числе бумаг, переведенных на испанский, вызвал такой страх у Бюва. Вместе с планом лежала его копия, написанная красивым почерком Бюва и прерванная на словах:
«Действовать таким образом во всех провинциях…»
Бюва с тревогой следил за выражением лица Дюбуа. Он увидел, как удивление сменилось радостью. Затем лицо архиепископа стало непроницаемым. Читая документы, Дюбуа беспрестанно менял позу, кусал губы, пощипывал себя за нос. Однако по этим признакам Бюва все же не мог понять, какое впечатление произвели на архиепископа доставленные им бумаги. Когда Дюбуа закончил чтение, его лицо осталось для Бюва таким же загадочным, как и испанские тексты, которые он переписывал.
Что же касается Дюбуа, то он прекрасно понимал исключительную важность тайны, ключ к которой ему дал этот писарь, и теперь думал лишь о том, как бы выудить из него побольше сведений. Вот что, собственно, скрывалось за этими беспрестанными изменениями позы, покусыванием губ и пощипыванием носа. Наконец Дюбуа, видимо, принял какое-то решение, ибо лицо его вдруг озарилось приветливой улыбкой, и, обернувшись к Бюва, все еще почтительно стоявшему в стороне, он сказал:
– Что же вы не присядете, дорогой господин Бюва?
– Благодарю вас, монсеньер, – весь дрожа, ответил Бюва, – я не устал.
– Простите, – возразил Дюбуа, – но я вижу, что у вас дрожат колени.
И в самом деле, с тех пор как Бюва прочитал протокол пыток Ван ден Эндена, его ноги не переставали дрожать той мелкой нервной дрожью, какой дрожат собаки, перенесшие чумку.
– Дело в том, монсеньер, – сказал Бюва, – что вот уже два часа, как я едва держусь на ногах. Сам не пойму, что со мной случилось.
– Так сядьте же поскорей и давайте поговорим, как добрые друзья.
Бюва посмотрел на Дюбуа с таким изумлением, что в другое время архиепископ, встретив подобный взгляд, не смог бы удержаться от смеха. Но тут Дюбуа сделал вид, что не замечает удивления своего собеседника, и, придвинув стоящий неподалеку стул, жестом повторил свое приглашение.
Отказаться было невозможно. Шатаясь, Бюва подошел к стулу и сел на самый краешек. Положив шляпу на пол, зажав трость между коленями и опершись руками на набалдашник, он застыл в ожидании. Очевидно, ему нелегко было все это проделать, так как лицо его из мертвенно бледного стало пунцовым.
– Итак, дорогой господин Бюва, вы занимаетесь перепиской?
– Да, монсеньер.
– И много вы зарабатываете?
– Очень мало, монсеньер, очень мало.
– Однако у вас замечательный почерк, господин Бюва.
– Но не все ценят подобно вам этот талант, ваше преосвященство.
– Да, это верно. Но ведь, кроме того, вы еще служите в королевской библиотеке?
– Имею эту честь.
– Ну, а ваша должность приносит вам хороший доход?
– Монсеньер, это совсем другое дело. Моя должность мне ничего не приносит, поскольку вот уже шесть лет, как кассир в конце каждого месяца говорит нам, что король слишком стеснен в средствах, чтобы нам платить.
– И тем не менее вы продолжаете служить его величеству?.. Весьма похвально, господин Бюва, весьма похвально!
Бюва встал, поклонился архиепископу и снова сел.
– И к тому же, – продолжал Дюбуа, – у вас, должно быть, есть семья, жена, дети?
– Нет, монсеньер, я холост.
– Но у вас есть хотя бы родственники?
– Только воспитанница, монсеньер, прелестная девушка, к тому же очень талантливая. Она поет, как мадемуазель Бюри, и рисует, как господин Грёз.
– Ах, господин Бюва, а как же зовут вашу воспитанницу?
– Батильда… Батильда дю Роше, монсеньер. Она дворянка, ее отец был адъютантом господина регента в те времена, когда господин регент был еще герцогом Шартрским. К несчастью, ее отец убит в битве при Альмансе.
– Я вижу, на вас лежит немалое бремя.
– Вы имеете в виду Батильду, монсеньер? О нет, Батильда не бремя; напротив, это бедное дитя приносит в дом больше денег, чем стоит ее содержание. Батильда – бремя! Подумать только! Во-первых, ежемесячно господин Папийон… вы знаете такого, монсеньер? Это торговец красками с улицы Клери… Так вот, господин Папийон выплачивает ей по восемьдесят ливров за два рисунка, которые она для него делает. Во-вторых…
– Я хочу лишь сказать, дорогой Бюва, что вы небогаты.
– О, в этом вы, конечно, правы, монсеньер, – я небогат. А мне бы очень хотелось быть богатым… ради Батильды. Если бы вы могли добиться от господина регента, чтобы из первых денег, которые попадут в государственную казну, мне бы выплатили все, что мне причитается за шесть лет работы в библиотеке, иди хотя бы часть этих денег…
– А какую сумму примерно составляет этот долг?
– Четыре тысячи семьсот ливров двенадцать су и восемь денье, монсеньер.
– Какой пустяк! – воскликнул Дюбуа.
– Как – пустяк? Разве это пустяк, монсеньер?
– Да, это не деньги.
– Нет, монсеньер, это деньги, и притом большие. И доказательством тому служит то обстоятельство, что король не в состоянии мне их выплатить.
– Да, но эта сумма не сделает вас богатым.
– Получив ее, я почувствовал бы себя свободней. Не стану скрывать от вас, монсеньер, что если из первых денег, которые поступят в королевскую казну…
– Дорогой Бюва, – сказал Дюбуа, – я могу предложить вам кое-что получше.
– Что ж, предложите, монсеньер.
– Ваше благополучие в ваших руках.
– Моя покойная матушка всегда мне это твердила, монсеньер.
– Это лишь доказывает, дорогой Бюва, что ваша матушка была весьма умной женщиной.
– Монсеньер, я весь к вашим услугам. Что мне надлежит делать?
– Господи, да сущую малость. Вы сейчас, не уходя из моего кабинета, перепишете все эти бумаги.
– Но, монсеньер…
– Это еще не все, дорогой господин Бюва. Затем вы отнесете тому человеку, который вам дал эту работу, и оригинал и копии, словно ничего не случилось. Вы возьмете у него новые документы для переписки и тотчас же принесете их мне, чтобы я мог с ними ознакомиться, а в остальном поступите с ними, как с прежними, и так будет продолжаться до тех пор, пока я вам не скажу, что больше не надо.
– Но, монсеньер, – сказал Бюва, – мне кажется, что, если я буду так действовать, я обману доверие принца.
– Ах, так вы имеете дело с принцем, дорогой господин Бюва? А как зовут этого принца?
– Но, монсеньер, мне кажется, что, назвав его имя, я тем самым его выдам.
– Ну, знаете!.. Так зачем же вы ко мне пришли?
– Я пришел, монсеньер, предупредить вас, что его высочеству господину регенту угрожает опасность. Вот и всё.
– Ах, вот как! – насмешливо проговорил Дюбуа. – И вы рассчитываете на этом остановиться?
– Да, монсеньер, мне бы этого хотелось.
– Увы, господин Бюва, это невозможно.
– Как «невозможно»?
– Совершенно невозможно, уверяю вас!
– Господин архиепископ, я честный человек!
– Господин Бюва, вы дурак!
– Тем не менее, монсеньер, мне бы хотелось молчать.
– Нет уж, дорогой мой, вам придется говорить.
– Если я буду говорить, то окажусь предателем по отношению к принцу.
– А если будете молчать, то окажетесь его сообщником.
– Сообщником, монсеньер? Но в каком же преступлении?
– Сообщником в государственной измене… О! Полиция уже давненько следит за вами.
– За мной, монсеньер?
– Да, за вами… Под тем предлогом, что вам не выплачивают вашего жалованья, вы позволяете себе вести крамольные разговоры, подрывающие авторитет государственной власти.
– О монсеньер! Неужели можно сказать…
– Под тем предлогом, что вам не платят жалованья, вы переписываете мятежные прокламации и занимаетесь этим вот уже четыре дня.
– Монсеньер, я обнаружил это лишь вчера. Ведь я не знаю испанского языка…
– Нет, сударь, вы знаете испанский.
– Клянусь вам, монсеньер…
– А я утверждаю, что вы знаете испанский! И доказать это можно тем, что в ваших копиях нет ни одной ошибки. Но это еще не всё.
– Как – не всё?
– Да, не всё. Разве этот документ написан по-испански, сударь? Взгляните…
«Завладеть пограничными постами близ Пиренеев и заручиться поддержкой дворян, проживающих в этих кантонах».
– Но, монсеньер, ведь именно этот документ и позволил мне обнаружить заговор.
