Текст книги "Кемаль Ататюрк"

Автор книги: Александр Жевахов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 29 страниц)

Переговоры о перемирии проходят на берегу Мраморного моря, в пригороде Муданьи: с одной стороны – Харингтон, Шарпи и Монтелли, с другой – Исмет. Командующий Западным фронтом был назначен главой турецкой делегации. Этой чести он был удостоен не потому, что имел опыт подобных переговоров с болгарами в 1913 году. Кемаль доверил ему эту миссию, так как был уверен, что Исмет будет точно следовать его указаниям и не проявит никакой неуместной инициативы.

Всем журналистам, поспешившим в Измир взять интервью у Кемаля, всем военным и дипломатам гази заявил: Восточная Фракия вплоть до реки Марица должна принадлежать Турции, а греки должны эвакуироваться оттуда в течение тридцати дней после заключения перемирия.

Переговоры превратились в дуэль между Харингтоном и Исметом: и тот и другой принадлежали к касте военных, тех, кто любит вести переговоры. «Вы хотите Стамбул, – заявил Харингтон, – но этим городом очень сложно управлять». Исмет улыбается в ответ: «Мы сможем справиться, ведь это наша страна».

Упрямый Харингтон не собирается уступать туркам. Исмет тогда получает приказ Кемаля прибегнуть к угрозе: турки готовы начать наступление. И Кемаль не блефует. Он только что подтвердил Национальному собранию, что страна хочет жить в мире, что настал час для развития и процветания родины. Но если нужно вступить в бой в последний раз, турки будут сражаться. 7 октября Монтелли и Шарпи соглашаются с требованиями турок. Тогда Харингтон покидает стол переговоров; вернувшись через два дня, он делает последнее предложение: союзники временно оккупируют Фракию, а турки покинут свои позиции на Дарданеллах и полуострове Измит. В результате на шестой день переговоры зашли в тупик. Возобновление враждебных отношений неминуемо: тогда как Дамат Ферит-паша и король Константин признали свое поражение, причем первый бежал в Ниццу, а второй отрекся от престола, Лондон дает несколько часов Харингтону, прежде чем открыть огонь по туркам.

Всё решается в Анкаре Кемалем, довольным, что отказался возглавить турецкую делегацию на переговорах, а, напротив, остался сдерживать волнения парламентариев, спешивших давать ему советы. Кемаль внимательно перечитал отчеты и телеграммы, присланные ему Исметом. В одной из телеграмм от Франклена-Буйона его внимание привлекла одна фраза: Франция поддержит требования турок на предстоящей мирной конференции.

10 октября он телеграфирует Исмету, требуя подписать договор о перемирии. Кемаль принял решение; он повторяет дословно то, что заявил в Национальном собрании на прошлой неделе: «Миссия нашей армии завершена. Теперь необходимо урегулировать проблемы дипломатическим путем». Возмущенные парламентарии вопят о том, что у них украли победу.

11 октября 1922 года в 6 часов утра перемирие было подписано в Муданье. Мудрос и Севр остались позади! Но окончательный мирный договор еще не подписан, и Стамбул остается оккупированным.

Через пять дней Кемаль прибывает в Бурсу. Город, избежавший разрушения войной, устроил ему восторженную встречу: население Бурсы воздавало должное генералу.

В зале «Востока», большого кинотеатра Бурсы, собрались семьсот сирот, прибывшие из Стамбула, их окружают взволнованные преподаватели и преподавательницы, все в черном. А на сцене – военные командиры: Февзи, Исмет, Кязым Карабекир, приехавший с другого конца Анатолии, все они в парадной форме. Только Мустафа Кемаль предпочитает охотничий костюм, в каком он был в Анкаре.

Кемаль застыл в торжественной позе перед огромным турецким флагом. Все участники взволнованны, женщины плачут. Наконец он обращается к присутствующим: «Мы выиграли великую битву, необычайно тяжелую и сложную. Тем не менее это еще ничего не значит, если вы не придете на помощь, чтобы выиграть сражение за образование». Кемаль поворачивается к мужчинам: «Если отныне женщины не станут принимать активного участия в жизни общества, если мы не изменим радикально наши обычаи, мы никогда не добьемся подлинного развития. Мы останемся навсегда позади, неспособные общаться на равных с цивилизацией Запада». Под бурные аплодисменты Кемаль продолжил: «Оставайтесь самими собой, но сумейте взять у Запада то, что необходимо для жизни цивилизованных людей. Пусть в вашу жизнь войдут наука и новые идеи; в противном случае Запад поглотит нас».

Вслед за Кемалем другие генералы, а за ними интеллектуалы из его окружения выступили с короткими речами, а затем происходит удивительная сцена. Сидящие на сцене и в зале смешались, Стамбул и Анатолия соединились, преподаватели, учащиеся, военные, рядовые и герои войны слились в шумную, беспорядочную толпу, и только ходжи, начав читать молитву, восстановили тишину. А за стенами кинотеатра дул резкий, горячий ветер. Вооруженная борьба завершилась; начинается другая война.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
НАСТАВНИК

Глава первая
ПАДЕНИЕ ОСМАНСКОЙ ДИНАСТИИ

28 октября 1922 года Фредерик Гадмер отплывает из Марселя в Стамбул. Его направляет в Турцию Альберт Кан [42]42
  Альберт Кан(1860–1940) – французский банкир и филантроп, известный своим проектом создания «Архивов планеты». С 1909 по 1930 год он собрал первую в мире коллекцию цветных фотографий (72 тысячи) и 170 тысяч метров кинопленки о 50 странах мира. Разорился во время экономического кризиса 1929–1930 годов. – Прим. пер.


[Закрыть]для пополнения своих знаменитых «Архивов планеты». В течение трех месяцев Гадмер снимал Стамбул, Фракию и Анатолию, затратив 2200 метров пленки.

За двадцать лет с начала XX века столица Турции сильно изменилась, причем некоторые даже критиковали происходящие перемены. Например, Луи Бертран жаловался, что после 1908 года «на Большом базаре в Константинополе шум сотен швейных машинок стал несносным». Камера Гадмера снимает один квартал за другим, демонстрируя современный город, европейский квартал Пера и главную улицу, неумелую копию Больших бульваров Парижа. Но это лишь небольшой островок в общем ансамбле, сохранившем национальные традиции. Женщины редко встречаются на улицах, а когда появляются, то их лица и фигуры скрыты чадрой. Горожане передвигаются в основном пешком или на двуколках, изредка можно увидеть трамвай. Камера Гадмера, запечатлев современный Стамбул, высветила тот урон, что был нанесен столице Первой мировой войной и войной за независимость. Главная улица Пера пуста, а активность порта Стамбула снизилась на две трети с 1914 года.

Еще более грустную картину Гадмер наблюдает в Анатолии, хотя и пытается найти наиболее живописные кадры, свидетельствующие о модернизации. Во всех городах, посещенных Гадмером, деревянные дома, грунтовые дороги и очень ограниченная экономическая активность: несколько мастерских, ремесленников, но в основном слоняющиеся без цели и работы мужчины. Анатолия в разрухе: Биленджик в руинах, Кюплю стёрт с лица земли, Афьон-Карахисар разорен, Маниса разрушена. Железная дорога между Стамбулом и Анкарой с трудом восстанавливается; многие вагоны и локомотивы, искореженные взрывами, лежат на земле. Кемаль, заснятый камерой на заседании кабинета министров, выдвигает гигантскую задачу: восстановить страну и построить современную Турцию.

В течение двух дней турецкая часть Стамбула готовится к празднику. Красные знамена со звездой и полумесяцем, плакаты, славящие национальную армию, патриотические выступления в прессе, всё готово для торжественной встречи представителя Анкары – Рефет-паши. На всем пути от дебаркадера на берегу Босфора до мечети султана Мехмета Завоевателя на противоположном конце города Рефета встречает восторженная толпа, воздавая ему должное как освободителю города, оккупированного в течение четырех лет. Рефет наслаждается этими моментами славы и огромной радости.

Ожидал ли он такой же теплой встречи от стамбульских властей? Представитель султана, великого визиря и министры – все прибыли с поздравлениями. Рефет отвечает им, тщательно подбирая слова. Он напоминает, что «спасение цитадели халифата было одной из наших важнейших задач», и просит передать свои глубокие религиозные чувства и почтение высшему духовенству халифата. Заметил ли кто-нибудь, что представитель Анкары ни словом не упомянул ни султана, ни султанат?

И всё же головы падут!

Рефет не тратит время даром и вскоре уточняет позицию Анкары. 22 октября, через три дня после прибытия в Стамбул, он выступает в университете и заявляет, что нация спасена не одним человеком, а идеей о национальном суверенитете. Султанат – это вся нация, добавляет он. Нам нужна не монархия, не республика, а правительство, отстаивающее национальный суверенитет, и халифат, освобожденный от властных полномочий.

Идея убрать султана, но сохранить халифат, не нова. В ходе войны за независимость дипломаты и спецслужбы неоднократно сообщали о будущей реализации этого проекта. Фрунзе, прибывший в Анатолию в начале 1922 года, отмечал: «Для турок султан не более важен, чем прошлогодний снег. Это касается не нынешнего султана Мехмета VI, а самой идеи султаната. За три года страна научилась жить без него и убедилась, что в его отсутствие мир не рухнул». Но в последние шесть месяцев слухи о близком конце правления султана разрастались. В конце сентября представитель Анкары в Стамбуле заявил французскому военному коменданту генералу Пелле о предстоящем смещении Вахидеддина и замене его правителем, избранным Национальным собранием. Через три недели спецслужбы информировали Пелле о том, что Кемаль советовался с рядом губернаторов о будущем способе управления страной и что губернатор Зонгулдака, например, предложил разделить султанат и халифат.

Почва была подготовлена. Не хватало одного: веского повода, чтобы претворить в жизнь этот амбициозный проект Кемаля, сделать этот шаг неизбежным. Кемаль знал, что такой случай представится; наиболее сложно набраться терпения и выждать.

И случай не заставил себя долго ждать. 25 октября Вахидеддин принимает французского военного коменданта и жалуется на недопустимые претензии «молодых людей из Анкары». Он изобличает явное «влияние большевиков» в выступлениях делегатов Национального собрания и критикует их концепцию национального суверенитета, что, по мнению султана, не соответствует ни социальному положению, ни традициям турецкого народа, ни религиозным законам. «Я не смирюсь с ролью римского папы… Халиф должен стоять на страже закона», – добавляет султан. Тридцать седьмой падишах утратил свою самоуверенность, его стройная фигура сгорбилась, а близорукие глаза моргали, когда он стал клянчить: «Турция для вас более важна, чем Сирия». Затем, намекая на приглашение Лондона, направленное Стамбулу и Анкаре, Вахидеддин стал просить о вмешательстве Пелле, чтобы только одна делегация, возглавляемая представителем дворца, представляла Турцию на мирной конференции. Возможно, дипломатическая осторожность Пелле вселила в султана надежду, и 29 октября великий визирь телеграфирует Мустафе Кемалю, предлагая отправить на мирную конференцию одну общую делегацию, состоящую из представителей Стамбула и Анкары.

В этот же вечер Кемаль приглашает в Чанкая Февзи и Фетхи. Во время продолжительного ужина они много говорят о мирной конференции, запланированной на 13 ноября в Лозанне. Внезапно гази произносит вещую фразу: «Час настал. Сначала мы разделим султанат и халифат, а затем упраздним султанат, доказав, что верховная власть нации принадлежит Великому национальному собранию». Обращаясь к Фетхи, он добавил: «Позаботься о том, чтобы Совет министров поддержал это единогласно». Сначала озадаченный, Фетхи быстро пришел в себя: «Завтра перед заседанием Совета министров поговорим с Рауфом, выскажем ему наши доводы. С ним обязательно надо обсудить это, ведь он – председатель Совета министров».

Рауф удивлен, его большие черные глаза утратили свой ироничный блеск: для него настали нелегкие времена. Он надеялся возглавить турецкую делегацию в Лозанне в сопровождении министра иностранных дел Юсуфа Кемаля. Но Кемаль решил отправить в Лозанну Исмет-пашу вопреки мнениям многих, в том числе и самого Рауфа. Бедный Рауф, ему следовало заподозрить, что старый друг, несмотря на обещания, не сдержит своего слова! Многие также считали, что Рауф не вполне поддерживал идею об упразднении султаната. Кемаль в своих «Воспоминаниях» отмечает, как во время одной из бесед Рауф якобы заявил о своей преданности «трону и халифату».

И всё же 30 октября Рауф поднимается на трибуну, чтобы осудить телеграмму великого визиря, и подписывает с Мустафой Кемалем, Фетхи, Али Фуадом, Аднаном, Кязымом Карабекиром и семьюдесятью пятью другими депутатами резолюцию, предлагающую упразднение неограниченной власти монарха, создание государства, управляемого Великим национальным собранием, и поддержку халифата. Около тридцати депутатов клеймят с трибуны самодержца и предателя родины – Вахидеддина. При голосовании резолюцию поддержали 132 депутата из 136. Кемаль поднимается на трибуну, но не торжествует по поводу результатов голосования. Дебаты возобновляются 1 ноября. Кемаль произносит в этот день одну из лучших своих речей. Он напоминает славные страницы турецкой истории, когда «Турция <…> отправляла послов в Китай и <…> принимала послов из Франции», когда было создано огромное государство в Центральной Азии, когда турки продвигались на запад, всё больше расширяя границы своих владений. Какое место занимает османский падишах в этой многовековой истории? Второстепенное. И Кемаль обращается к аудитории: «Кто согласился обречь на смерть Турцию, лишив независимости Турецкое государство и уничтожив честь и славу турецкого народа?» «Вахидеддин, Вахидеддин!» – отвечали ему слушатели. «Да, Вахидеддин, тот, кто, к несчастью, правитель, султан, падишах и халиф!» – «Да опечалится Аллах!» Заключение готово: с халифом без властных полномочий, избранным Национальным собранием, исламское турецкое государство будет счастливейшим на земле!

Резолюция, упраздняющая султанат, направляется в комиссию. В небольшом зале собрались члены трех комиссий, и дебаты продолжились. Оппозиция всё больше сомневается в истинных целях Кемаля. Религиозные представители опасаются нарушения шариата. Кемаль, сидя в углу, внимательно слушает. Он явно удивлен и обеспокоен: он предложил революцию, а ему отвечают академической дискуссией. Ученики не поняли проблемы, и профессор снова обращается к ним, пытаясь объяснить секреты суверенитета и власти: «Суверенитета добиваются силой, а власти – насилием <…> В настоящий момент нация взбунтовалась против узурпаторов <…> Это реальность. Это факт, который должен быть принят без каких-либо условий. И он будет неизбежно реализован. Если собравшиеся здесь, Национальное собрание и другие считают это естественным, очень хорошо. В противном случае реальность проявит себя каким бы то ни было образом, и в этом случае вполне вероятно, что некоторые головы могут пасть…» Кемаль сопровождает последнюю фразу красноречивым жестом правой рукой, который понятен каждому. Президент комиссии, ходжа, принес извинения за то, что они рассматривали этот вопрос несколько в ином свете.

Дело завершено, хотя и не без нажима. Некоторые депутаты предложили поименное голосование. «Бесполезно, я уверен, что Высокое национальное собрание единогласно примет принципы, направленные на сохранение независимости нации и страны навсегда». Кто-то из депутатов снова высказался за голосование. «Принято единогласно!» – повторил Кемаль, хотя один из депутатов все-таки осмелился высказаться против. 1 ноября 1922 года в 18 часов 30 минут султанат был упразднен.

Побег султана

Через два дня Кемаль принимает ближайших соратников в Чанкая. Час эйфории прошел, теперь они задумываются над тем, как отреагируют турки и иностранцы, особенно мусульмане, на происшедшее.

Исмет и Февзи считают, что реакции не будет. Пока не возникло никакого движения в поддержку монархии, но в Стамбуле Вахидеддин отказывается от отречения: он – султан-халиф и останется султаном-халифом. Его брат Абдул-Хамид пытался сопротивляться реформаторам, выступавшим за конституцию в 1876 году, и младотуркам в 1908–1909 годах, но у Абдул-Хамида была армия, а у Вахидеддина ее больше нет, тем не менее последний султан имел еще титул халифа.

В Чанкая Мустафа Кемаль обращается к Фетхи: «Из всех нас ты дольше других оставался в Стамбуле, что, по твоему мнению, произойдет?» Фетхи считает, что правительство великого визиря Тевфик-паши уйдет в отставку. Что на самом деле и произойдет 5 ноября. «Я думаю, – продолжал Фетхи, – что Вахидеддин покинет страну. Наиболее вероятно, что он найдет убежище в Англии. Англичане не могут пренебречь политическим весом халифата, учитывая многомиллионное мусульманское население их колоний, начиная с Индии. Война вызвала политические и социальные перемены, и британцы должны стараться устранять всё, что может морально и материально ранить мусульман». И Фетхи заключает, поддержанный Кязымом Карабекиром и Фуадом: «Предположим, что Вахидеддин сбежит к англичанам, и постараемся этим воспользоваться!»

Кемаль молчит. Если Фетхи прав, достаточно выждать или спровоцировать ошибочный шаг свергнутого султана; но если он проявит упрямство и не захочет расставаться с дворцом, Кемаль окажется в довольно щекотливой ситуации: придется судить «предателя» Вахидеддина, убеждать мусульманский мир, что они осуждают султана, а не халифа. Предстоят трудные и опасные дни.

Последующие события вселяют уверенность в Кемаля, если он вообще в этом нуждался. Не успел Тевфик-паша и возглавляемое им правительство уйти в отставку, как Рефет тут же заявляет, что население столицы теперь должно подчиняться Национальному собранию, и объявляет властям союзников, что министерства в Стамбуле превращаются в отделы, подчиняющиеся Анкаре. Продолжая в том же духе, он требует вывода войск союзников из зоны Стамбула и даже решает диктовать условия перемещения боевых кораблей. Какое безумие! «А как же перемирие в Муданье, не предусматривающее вывода войск союзников?» – спрашивают военные коменданты. «А Мудросское перемирие?» – добавляют они. Рефет, светский по своей природе и менее радикальный, чем требуют инструкции, на этот раз подчиняется победной логике националиста, растоптавшего режим, ставший синонимом упадка и предательства. Перед ним военные коменданты с их традиционным отношением к османам, они находятся здесь, чтобы защищать свои эгоистические интересы, свободное передвижение по проливам Босфор и Дарданеллы, чтобы обеспечить безопасность 350 тысяч христиан, находящихся в Стамбуле.

Один мир рухнул, другой утверждается, а Стамбул потрясает одно событие за другим. Манифестация националистов жестоко подавлена британской полицией, при этом один турок убит. На следующий день при выходе из здания, где заседали сторонники Вахидеддина, публицист Али Кемаль был похищен кемалистами и препровожден в Измит. Али Кемаль, решительный противник националистов, понимал, какой опасности он подвергает себя, но отказался покинуть страну; когда же он узнает, что его переправляют в Анкару по распоряжению Кемаля, он успокаивается. Его главной целью всегда было спасение родины, и разве можно упрекнуть его в том, что он предпочитал иные средства, чем националисты? Не собираются ли судить его за то, что он писал: «Что может быть общего между анатолийцем и Мустафой Кемалем, героем Мировой войны, привыкшим к роскоши и удовольствиям в посольствах и „Пера Паласе“ и не хранящим никаких других воспоминаний о Салониках, кроме как об удовольствиях и разврате?» Али Кемаль никогда не прибудет в Анкару; в Измите, выходя от Нуреддин-паши, он был растерзан толпой, среди которой были полицейские и военные в штатском.

А 9 ноября на вокзале Сиркеджи собралась впечатляющая толпа проводить в Лозанну турецкую делегацию, возглавляемую Исмет-пашой. В то же время собрались военные коменданты и генералы союзных войск, чтобы обсудить возможность объявления осадного положения. Несмотря на мнение Харингтона, что 24 тысячи солдат союзников не смогут противостоять 160 тысячам турок, английский военный комендант Румбольд сумел навязать решение об осадном положении и добиться одобрения Лондона и Парижа.

Ситуация оказалась критической, так как Стамбул, который оккупанты хотели объявить на осадном положении, покидает его исторический владыка – султан. 6 ноября французский военный комендант Пелле узнает, что его британский коллега Румбольд встречался с Вахидеддином по поводу его отъезда. Через неделю морской адъютант султана получает срочную депешу от Харингтона: немедленно приезжайте повидаться со мной, только тайно. «Ситуация в стране очень усложнилась, – говорит ему при встрече британский генерал. – Если падишах захочет уехать, мы можем переправить его на Мальту. Он сможет вернуться, когда ситуация изменится к лучшему». Адъютант спешит во дворец и просит аудиенции у султана, главный камергер Фахри проводит его к Вахидеддину. Экс-султан встречает его в домашнем халате, взгляд его усталый и растерянный. Он выслушал адъютанта и произнес только четыре слова: «Вы можете быть свободны».

Фахри спешит в свой кабинет и пишет рапорт Хусейну Рауфу, своему бывшему командиру, который устроил его во дворец старшим камергером султана. Он относит рапорт Рефету с просьбой переслать его в Анкару как можно скорее. Сделал ли это Рефет?

17 ноября Рефет отправляет в Анкару следующую телеграмму: «Этой ночью Вахидеддин <…> исчез из дворца. Я направил во дворец начальника полиции и командующего войсками Стамбула, чтобы уточнить ситуацию… Имею честь передать Вам также письмо и заявление генерала Харингтона».

«Мы официально заявляем, – пишет Харингтон, – что Его Императорское Величество по причине опасностей, угрожающих в настоящее время его жизни и свободе, попросил британской защиты как халиф всех мусульман; одновременно Его Императорское Величество решил покинуть Константинополь. Его желание исполнено этим утром…» За несколько часов до этого Харингтон прибыл, чтобы встретиться с султаном в одном из укромных уголков императорского сада. Вахидеддин, сопровождаемый сыном Эртогрулом, сел в машину, а его главный камергер, главный дирижер императорского оркестра, врач, главный парикмахер, дворецкий и слуга, ответственный за трубки и табак, втиснулись во вторую машину.

Под мелким дождем машины проследовали по улицам, тщательно охраняемым британскими солдатами, и прибыли на берег Босфора; пассажиры поднялись на катер, доставивший их на борт английского крейсера «Малайя». Там Вахидеддин был встречен командующим британским флотом на Средиземном море и поверенным в делах англичан в Стамбуле. Султан взял с собой Коран и три тысячи турецких фунтов. Бывший султан прибыл на Мальту, а затем принял приглашение Хусейна, короля Хиджаза, того, кто когда-то возглавил восстание арабов против турок! Уставший и постаревший Вахидеддин всё-таки нашел в себе силы, чтобы обратиться с посланием к мусульманскому миру. Жалкий текст обращения, полный вранья и лицемерия, – это вопль человека, неспособного понять и признать свои ошибки. До самой смерти в Сан-Ремо 15 марта 1926 года он, впрочем, будет продолжать называть себя халифом.

17 ноября 1922 года, на следующий день после побега султана, его двоюродный брат Абдул-Меджид, наследный принц, согласился с предложением, переданным ему Рефетом: стать халифом, избранным Национальным собранием. Новый халиф ограничился только одним требованием: он не будет судить Вахидеддина. В то же время он не стал оспаривать права Национального собрания избирать нового халифа для всего мусульманского сообщества, хотя некоторые депутаты выступили против этого. 20 ноября 1922 года Абдул-Меджид был провозглашен халифом мусульман и хранителем святых мест, интронизация проходила в соответствии с традиционной церемонией в присутствии делегации Национального собрания. Единственным отступлением по требованию кемалистов было то, что новый халиф был облачен во фрак (его турецкий вариант) вместо исторической мантии, унаследованной от султана Мехмета, покорителя Византии.

Фетхи не ошибся. Кемаль выиграл с поразительной легкостью. Без насилия, без жестокости, предоставив Рефету роль пикадора, – таков был метод Кемаля. Вахидеддин – не чета своему брату Абдул-Хамиду, да и ситуация в 1922 году резко отличалась от той, что была в 1908–1909 годах. Султан настолько быстро был лишен законной власти, что не мог, как Людовик XVI, призвать иностранные государства выступить против своей страны. Но на месте гази многие «цареубийцы» избрали бы прямое противостояние и вместо того, чтобы устранять Вахидеддина, назначая халифом Абдул-Меджида, сами поспешили бы занять трон. Успех гази был обеспечен. Впрочем, после побега Вахидеддина анатолийские крестьяне верили, что Мустафа Кемаль стал султаном.

Кемаль предоставляет другим материальную компенсацию и титулы; он предпочел позволить говорить о том, что отказался от титула султана, не уточняя, кто ему его предлагал, – и пошел дальше. Кемаль как-то признался Мужену, представителю посольства Франции в Анкаре, на следующий день после 1 ноября: «Примером служит Великая французская революция; правда, мы отстаем на полтора века». Но Кемаль не любит отставать. И каждый знает, что французская революция, упразднив королевскую власть, создала республику.