Текст книги "Кемаль Ататюрк"

Автор книги: Александр Жевахов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)

Если донесение от 15 апреля 1919 года подлинное [22]22
  Донесение от 15 апреля 1919 года найдено автором в посольстве Франции в Анкаре в архивах записок и справок французской разведки. Подписи под ним не было.


[Закрыть]– известно, что Кемаль поддерживал связь с «Караколом», вступающим в контакты с большевиками, – это значит, что французы не возражали против назначения генерала, считающегося одним из лидеров опасного движения. Существует другое свидетельство, также неопубликованное, позволяющее даже предполагать связи между Кемалем и французами. За десять дней до отъезда Кемаля Эмин-бей отпускает прислугу на один день: в его квартире должна произойти тайная встреча его старого друга Кемаля и французского офицера. Дверь им откроет Кораль, внучка Эмина, и спустя семьдесят лет она всё еще помнит, какое впечатление произвел на нее мужчина со светлыми волосами, в черной накидке – Кемаль: «Он не был высоким, но производил впечатление сильной личности». Вероятно, мы никогда не узнаем, кто был французский собеседник Кемаля.

Так же загадочно и поведение англичан: они тоже были, по всей вероятности, хорошо информированы. Их разведка даже поместила Кемаля в список неблагонадежных, за которыми следует установить слежку, и Амстронг, автор биографии паши, во многом сомнительной, работавший тогда в Стамбуле, написал, что англичане даже планировали депортировать Кемаля на Мальту. Тем не менее удивительно, что они никак не реагировали. Что это – чья-то ошибка, желание удалить его из Стамбула или недостаточное доверие политиков разведслужбам? Одним словом, военный комиссариат не воспрепятствовал его назначению в Самсун.

В своих мемуарах Эндрю Райан, помощник политического советника английского военного коменданта, находящийся на этом посту с 1899 года, признался: «Имя Мустафы Кемаля было мне неизвестно, когда дамат Ферит сообщил мне о проекте инспекции в Анатолии в апреле 1919 года». Британский дипломат добавил: «Инстинктивно я стал сомневаться в проекте, изложенном Феритом. Но он обнадежил меня, сообщив, что обедал с Мустафой Кемалем и получил все необходимые заверения в его лояльности, заверения офицера и джентльмена. Я думаю, что Ферит был совершенно искренен».

После обеда 14 мая Ферит внезапно спросил Кемаля в упор: «Например, что вы будете делать в регионе Самсуна?» «Для меня было очень сложно, – позже признался Кемаль, – ответить на этот вопрос». И беседа продолжалась.

Кемаль:«Я считаю, что серьезность ситуации (поведение греков в Самсуне) была несколько преувеличена в донесениях англичан. Но, как бы там ни было, можно выбрать оптимальные меры, только изучив ситуацию на месте. Вы можете оставаться спокойным».

Ферит:«Каковы территориальные границы вашей инспекции?»

Кемаль:«Я точно сам не знаю». И генерал положил руку на карту, прежде чем дать уклончивый ответ. Джевад-паша, начальник Генерального штаба, присоединившийся к собеседникам, поспешил на помощь Кемалю: «Регион не так важен. Генерал будет, естественно, командовать армией, находящейся там. Впрочем, что касается армии, то от нее мало что осталось…»

Согласно декрету о назначении в распоряжение Кемаля переходят два армейских корпуса: 3-й, состоящий из двух дивизий, и 9-й – из четырех дивизий под командованием Карабекира; под его ответственность подпадают гражданская и военная власти вилайетов Самсуна, Трабзона, Эрзурума, Сиваса и Вана; наконец, военные власти вилайетов Диярбакыра, Битлиса, Хлата, Анкары и Кастамону тоже оказываются в его подчинении. Кемаль становится главной властью на трети территории Анатолии.

Кемаль и Джеват вместе покидают великого визиря. Начальник Генерального штаба по пути спрашивает друга:

– Сделаешь ли ты что-нибудь, Кемаль?

– Да, мой генерал, я сделаю что-нибудь…

Сделать что-нибудь? Если верить Юнусу Нади, сидевшему в тюрьме в одной камере с Фетхи, Кемаль якобы был более конкретен и откровенен со старым другом: «Я отправляюсь в Анатолию, получив должность военного инспектора, наделенного широкими полномочиями. Я думаю, что нашел наиболее подходящий повод, чтобы поехать в Анатолию. Правительство и дворец совершенно пренебрегают мною, и англичане еще не проинформированы…» И Фетхи признается Нади: «Паша отправляется в Самсун; ему понадобится три дня на дорогу. Пройдут эти три дня, а остальное будет зависеть от воли Аллаха!» Во время другой откровенной беседы Фетхи уточнил, что значит «остальное»: «Он принял решение; он говорит, что не вернется сюда, пока не урегулирует проблемы, и он абсолютно уверен, что сможет их урегулировать. Он тщательно проанализировал все возможности и нашел пути решения всех проблем… Он уже решил, что откажется от всех своих званий и должностей, чтобы встать во главе национального революционного движения, которое он создаст… Он хочет подчинить своему влиянию государства Антанты, Блистательную Порту, дворец и Стамбул… Он будет использовать всё возможное, чтобы избежать расчленения страны».

Таким образом, в воспоминаниях Нади «что-нибудь» в разговоре Кемаля с Джеватом превращается в настоящий план. Мемуары Нади были опубликованы в 1955 году – не изменила ли ему память? Али Фетхи в своих «Мемуарах», опубликованных только в 1980 году, после его смерти, не говорит ни слова о каком-либо плане, разработанном Кемалем перед отъездом в Анатолию. Как вспоминает Фетхи, 14 мая Кемаль посетил его в тюрьме и заявил: «У меня будет возможность вступить в контакт с гражданскими властями и отдавать им распоряжения, какие считаю необходимыми… Не грусти! Мы не собираемся оставаться в подобной ситуации и бросать родину в таком положении. Много раз в своей истории наша нация с успехом преодолевала подобные кризисы». Это далеко от легенды, рассказанной Нади.

Перед отъездом из Стамбула Кемаль был принят султаном.

Четырнадцать лет спустя президент Турецкой Республики с карандашом в руке графически изобразит знаменательную встречу. Он начертил прямоугольник, изображающий салон, где проходила встреча, вверху нарисовал красный круг – это место, где сидел Вахидеддин; из окна султану открывался вид на гавань, где стоял флот союзников, угрожая его дворцу. Перед красным кругом Кемаль поставит красную точку, а рядом с ней напишет «moi»(«я» – фр.).

«Генерал, вы уже многое сделали для страны. Ваши подвиги включены в эту книгу. – Султан показал книгу истории страны, которую он только что завершил. – Забудьте об этом! То, что предстоит вам сделать теперь, намного важнее. Паша! Вы можете спасти страну…» Идея была ясна. Вахидеддин, подаривший Кемалю золотые часы со своей монограммой, отправлял в Анатолию генерала, способного укрепить имперскую власть, его власть. Кемаль ответил по-военному: «Я благодарен вам за вашу благосклонность и ваше доверие. Я заверяю вас, что успешно справлюсь с поручением».

Вахидеддин и Кемаль больше не увидятся никогда. Особые отношения двух мужчин, одинаково независимых по характеру. Можно ли вообразить Людовика XVI и Робеспьера или Николая II и Ленина, установивших доверительные отношения, какие были между Кемалем и Вахидеддином? Тем не менее в решающую минуту выбора дружба исчезнет и, по воле Кемаля, Вахидеддин станет последним османским султаном.

Сердце падишаха трепещет

15 мая 1919 года более двенадцати тысяч греческих солдат высаживаются в Измире. Союзники предполагали простую полицейскую операцию под контролем своего флота. Она стала на самом деле настоящим крестовым походом греческих войск, встреченных с ликованием греческим населением. В середине дня, когда греки проходили мимо турецких казарм, раздался выстрел. Сфорца и другие представители власти, неприязненно относящиеся к грекам, обвиняют в этом греческого провокатора, но турки приписывают его турецкому журналисту Хасану Ташину: «Турки не мертвы, они живы… и они не отдадут этот город грекам». Выстрел послужил сигналом к перестрелке, а затем и кровавой бойне. Триста убитых турок, по подсчетам одного из французских офицеров. Греческий огонь захлестнул Измир; выйдя за пределы Измира, греческие войска продолжали убийства, поджоги, грабежи и насилие.

В середине июля союзники, слишком поздно осознавшие свою ошибку, создали Международную комиссию по расследованию событий, связанных с оккупацией Измира и его окрестностей греками. Заключения комиссии, рассмотренные шесть месяцев спустя после этих событий, полностью осуждали и саму интервенцию, и поведение греческих войск. Премьер-министр Греции Венизелос оказался тогда наибольшим реалистом, заявив, что «хотя оккупация Смирны (Измира) не устанавливает, с юридической точки зрения, новое право в пользу Греции, в действительности создала новую ситуацию, которую нельзя игнорировать».

В Стамбуле, где еще находился Кемаль, сообщение об оккупации Измира греками вызвало сначала всеобщее уныние. Был объявлен национальный траур на восемь дней. На улицах женщины носили на платьях кусочек черной ткани со словами: «Измир – в нашем сердце». Многие торговцы закрыли свои лавки, а войска были переведены на казарменное положение. В знак протеста правительство подало в отставку. Вскоре начались волнения среди населения. Множатся митинги протеста; делегация студентов, принятая Дефрансом, заявила, что в стране начнется всеобщее восстание населения, которое предпочитает скорее умереть, чем «дать себя задушить, подобно овцам, маленькой нацией, чье отношение к нам давно известно». Все политические партии от консерваторов до социалистов протестуют против союзников. Наследный принц Абдул-Меджид сам пишет президенту Французской Республики, умоляя не трогать территориальную целостность страны.

В пятницу, 23 мая, массовый митинг протеста происходит на главной площади турецкой части Стамбула, окруженной мечетью султана Ахмета и Святой Софией, в нескольких сотнях метров от дворца Топкапы, Блистательной Порты и военного министерства, свидетелей былой мощи и процветания империи. Наряду с военным министром, мэром Стамбула и начальником полиции, 40 тысяч, по мнению союзников, 200 тысяч, по сведениям турок, собрались на митинг. Никаких происшествий, но атмосфера была крайне напряженной. «Нет убийцам мусульман», «Не принесем в жертву два миллиона турок двумстам тысячам христиан», «Мы требуем правосудия», «Турки свободны», – скандировала толпа. Один за другим на трибуну поднимались известные люди.

Гневно обличает оккупантов знаменитый поэт Мехмет Эмин, прославившийся стихотворением «Я – турок». Но наибольший успех снискала женщина, Халиде Эдип, тридцати пяти лет, журналистка, педагог, основатель первого женского клуба в Турецком центре, медсестра во время войны, друг Талаата и Джемаля. Ее мужество и искренность широко известны. Вся в черном, в черной вуали, Халиде Эдип бросает взволнованный призыв: «Мы не забудем наше достоинство, наши права и наши обычаи – наше самое ценное наследие в течение семи веков! Поклянемся на пороге этих минаретов, что оплакивают семь веков истории! Мы не предадим нашего знамени и чести наших предков!» Толпа потрясена, а ее ученицы, одетые по требованию профессора в традиционные одежды, казалось, все походили на Халиде Эдип. Одна из них вспоминала: «Ее выступление было потрясающим. А вокруг были одни минареты, и на каждом из них – черные полотнища, трепещущие на ветру. А голоса муэдзинов перекликались по всему Стамбулу».

Англичане быстро отреагировали на эту волну патриотизма. Пяти дней им оказалось достаточно, чтобы полностью изменить свое отношение и заявить, что они сторонники целостности Османской империи и поддерживают султана в Стамбуле. А оккупация Измира? Это решение было принято «под давлением Жоржа Клемансо». Никто не может их упрекнуть в официальном заявлении, поддерживающем расчленение империи, даже напротив, Ллойд Джордж заявил в январе 1918 года: «Мы не воюем с Турцией, чтобы отобрать у нее столицу или земли Малой Азии или Фракии, которые заселены этническими турками… Мы не выступаем против поддержки Турецкой империи в пределах средоточия турецкого этноса и его столицы Константинополя». Не теряя времени, пользуясь отсутствием какой-либо инициативы со стороны французов, представители Лондона разворачивают пропаганду. В столице и Фракии они создают Общество друзей Великобритании и добиваются того, что в него входят знатные персоны, среди которых Али Кемаль, новый министр внутренних дел, ярый антиюнионист. Благодаря их поддержке и собственной инициативе в столице создается 17 филиалов общества, а идея британского протектората, главная цель общества, прокладывает себе дорогу. Газета «Алемдар» печатает статью под заголовком «Мы хотим англичан», и в двадцать четыре часа под петицией, одобряющей британский протекторат, собрано сорок тысяч подписей.

Англичане могут гордиться своим маневром. Но, чтобы ничего не оставлять на волю случая, они принимают решение в одностороннем порядке, что привело к новому инциденту с французами: отправить на Мальту «самых активных лидеров „Единения и прогресса“». 28 мая шестьдесят семь самых видных руководителей юнионистов были отправлены в Мудрос и на Мальту; среди них оказались и Фетхи, и Гёкалп. Ссылка на Мальту взбудоражила общественное мнение. Более дальновидным оказался французский военный комендант Дефранс, написавший через неделю после высадки греков в Измире: «События в Смирне (Измире), высадка итальянцев (в ответ на греческую), сенсационные и противоречивые новости, публикуемые по поводу решений или намерений конференции, вызвали движение националистов, охватывающее всю страну».

Не заблуждался ли военный комендант, считая, что приглашения османской делегации на мирную конференцию будет достаточно, чтобы успокоить население? Колесо завертелось. Иллюзии, которые питали многие турки по поводу применения принципов Вильсона к их стране, улетучились после оккупации Измира. Жестокая интервенция греческих войск превратила Измир и Айдын в города-мученики. В Стамбуле и Анатолии эти города стали боготворить. Выпускали открытки, изображающие женщин и детей, бегущих из горящего Измира к анатолийскому крестьянину, гордо поставившему ногу на труп поверженного грека. Писатели и поэты не находили подходящих слов, чтобы как можно ярче описать несчастных жертв оккупированных городов.

 
Печальная новость, как известие о смерти,
Внезапно мы побледнели,
Я вижу слезы, дрожащие в глазах у всех,
Все в трауре по Измиру —
 

пишет один из поэтов, заканчивая восклицанием, полным любви:

 
Измир, прекрасный Измир, не покидай нас!
 

К несчастью для союзников и к счастью для турок, Кемаль покидает Стамбул на следующий день после высадки греков в Измире.

Глава восьмая
АНАТОЛИЯ

В своей знаменитой речи 1927 года, известной под названием «Нутук», Кемаль, вспоминая события с мая 1919 года до создания республики, так описал свое состояние во время отъезда из Стамбула: «Было важно, чтобы вся нация поднялась против тех, кто был готов угрожать независимости Турции. Бесспорно, нельзя было немедленно выступать с нашими требованиями в той обстановке. Напротив, было необходимо действовать поэтапно… С самого начала я предвидел окончательный результат. Но мы не должны были сразу раскрывать наши настроения и намерения. Если бы мы это сделали, нас сочли бы мечтателями…»

Самые преданные сторонники Кемаля находят в этих словах убедительное доказательство его поразительного предвидения, его способности предвосхищать события: он сразу всё понял, всё предвидел, всё рассчитал. Другие отмечают удачный подбор слов: каждое слово тщательно подобрано, каждая фраза составлена осторожно, чтобы создать должное впечатление – предвосхищение проекта и его детальную подготовку – без какого-либо риска обмана: «С самого начала я предвидел окончательный результат…» Но что тогда называл Кемаль окончательным результатом?

Высадка в Самсуне

В Стамбуле Кемаль тщательно готовился к своей миссии. С Джевадом, начальником Генерального штаба, он согласовывает особый телеграфный шифр, лично подбирает двадцать офицеров для своего штаба и, наконец, отмежевывается от полковника Исмета, который не скрывал своего неодобрительного отношения к перемирию и его последствиям. Исмет признается своему другу Карабекиру, что разуверился во всем и что лучше стать простым крестьянином. «У меня нет денег, чтобы купить землю, и я не отдам ни свое оружие, ни мой мундир», – отвечает ему Карабекир, которого только что назначили командующим 15-м армейским корпусом, одним из лучших в османской армии, поэтому у него не было никаких причин для отчаяния, какое испытывал Исмет. Кемаль пытается поднять дух Исмета и просит его оставаться в боевой готовности: «Ты мне поможешь, когда начнется настоящая работа». Последний визит Кемаль наносит полковнику Кара Васыфу, лидеру «Каракола», который станет представителем «анатолийцев» в Стамбуле.

Рауф, верный соратник Кемаля, провожает его на пристань. В полдень старый пароход «Бандырма» поднимает якорь и отправляется в Самсун. Как раз вовремя, так как британские власти «начинают задумываться над тем, почему генерал-инспектор 9-й армии в сопровождении своего штаба направляется в Сивас, хотя идея формирования 9-й армии была оставлена». Британский офицер, визирующий паспорта Кемаля и его спутников, удивлен, почему молодой генерал – ему всего около двадцати двух лет – требует у вышестоящего начальства «зеленый свет» и ему его дают!

На борту «Бандырмы» находились Кемаль, его штаб и полковник Рефет, назначенный командующим 3-м корпусом. Спутников ожидает различная судьба. Полковники Рефет и Ариф отделятся от Кемаля, Ариф будет повешен в 1926 году за участие в заговоре в Измире, майор Хюсрев останется с Кемалем и станет депутатом и послом; военный врач Рефик станет премьер-министром, когда президентом будет Исмет Инёню. Другие сделают успешную карьеру в армии.

Кемаль не увидит Стамбула в течение восьми лет – до 1927 года. Мог ли он предположить столь длительную разлуку со Стамбулом, плывя на «Бандырме» по Босфору к Черному морю? Как любой генерал, Кемаль испытывал беспокойство, предшествующее сражению. Но он покидал Стамбул счастливым и с легким сердцем. Счастливым, потому что должность инспектора 9-й армии предоставляла ему полномочия, какими он еще никогда не был наделен; по иронии истории, он обязан подобной ситуацией своим противникам – либералам, бросившим в тюрьму его лучших друзей. С легким сердцем, потому что удалялся от места, враждебного ему, где он был несчастным. Космополитизм Стамбула, особенно обострившийся во время оккупации, удручал Кемаля. Тяготившей его обстановке в Стамбуле паша предпочитал военный лагерь и действие.

Однако Кемалю не стоило сожалеть о своем пребывании в течение шести месяцев на берегах Босфора. Там он расстался с напрасными иллюзиями и повзрослел. Исчезновение Энвера не решило всех его проблем. Кемаль приобрел опыт политика и отказался от прежнего утверждения, что «политика разлагает армию». Он понял, что политики и военные должны действовать вместе и, более того, что честолюбивый османский офицер едва ли может отказаться от политики. Голосование за доверие Тевфик-паше, частые встречи с Али Фетхи, опыт издания «Минбер», встречи с Вахидеддином открыли Кемалю глаза на правила и тайны политической игры.

«Бандырма» прибыла в Самсун 19 мая после трехдневного плавания. Ситуация, как писал Кемаль военному министру, оказалась гораздо хуже той, какую он ожидал увидеть; недовольство среди населения всё возрастало. И Кемаль сразу же активно включился в работу, опираясь на полученный им мандат. Первыми спохватились англичане: уже 19 мая британский комендант написал османскому военному министру, требуя «объяснить, какими полномочиями наделены Кемаль и офицеры его штаба и что они собираются создать». Если бы генерал Милн мог предположить!

Вызывали ли беспокойство телеграммы, отправленные Кемалем Карабекиру или Фуату? Вполне логично, что инспектор 9-й армии вступает в контакт со своими подчиненными, а именно с командующим 15-м корпусом армии Карабекиром. 15-й корпус представлял собой серьезную силу: многие его офицеры не были демобилизованы, а те, что были, ухитрились остаться в строю. Им удалось также сохранить оружие и снаряжение.

21 мая Карабекир получает телеграмму, в которой Кемаль пишет: «Я очень огорчен и озабочен серьезным изменением общей ситуации, нам следует координировать наши действия». Через два дня Кемаль телеграфирует Фуату в 20-й корпус армии, в Анкару, представляющую западную точку анатолийского редута. Телеграммы! Весьма грозное и эффективное оружие, используемое Кемалем, так же как и железные дороги. В свое время султан Абдул-Хамид уже уделял особое внимание телеграфу как важнейшему средству контроля над территорией. Кемаль виртуозно возродил это наследие Абдул-Хамида. Телеграф и железные дороги, эти продукты индустриальной эпохи, занимали особое место: возможно, Кемаль не смог бы одержать победу в войне за независимость и создать современную Турцию, имея в распоряжении только телеграф и железные дороги, но и без них он не смог бы ни выиграть войну, ни создать новую Турцию.

Обстановка в Самсуне накалялась; британские войска, прибывшие сюда в марте, получили новое подкрепление. Угроза со стороны англичан и греков возрастала. Утром 25 мая Кемаль и его штаб покидают Самсун в стареньком «мерседес-бенце», делающем в час не более 15 километров. Они отправились в небольшое местечко Хавза.

Среди полей подсолнечника

Хавза, затерянная на плоскогорье среди полей подсолнечника, становится штаб-квартирой Кемаля на две недели. 20 мая он присутствует на религиозной службе в мечети города и с удовлетворением слышит заявление местного чиновника о том, что население готово участвовать в спасении Измира. К этому времени греки уже продвинулись на сто километров к северу от Измира. А анатолийцам, прежде чем думать о помощи братьям на западе, следовало бы позаботиться и о собственной безопасности; всё чаще говорят о предстоящей высадке британских войск на побережье Черного моря. Кемаль снова обменялся телеграммами с Карабекиром с целью организовать защиту от подобной атаки.

Британская угроза не помешала инспектору 9-й армии провести официальную встречу с английским капитаном Хёрстом. Мистер Хёрст лишь носил форму капитана: он был сотрудником британского консульства в Леванте, одним из многочисленных специалистов-востоковедов, используемых британской армией в силу их лингвистического образования и знания этого региона и населения. К тому же Хёрст состоял сотрудником службы контроля и разведки в регионе Самсуна,

Кемаль и Хёрст обсуждали общую ситуацию в регионе и проблемы безопасности. Кемаль любезно разъяснил Хёрсту, что останется на несколько дней в Хавзе, так как «воды из местного источника очень полезны» для его больных почек, а затем отправится в Амасью, Эрзурум и Трабзон. Но турок утаил от собеседника, что накануне он отправил телеграммы всем гражданским властям в регионе, запросив информацию о подготовке к организации национального сопротивления.

Несмотря на притворно мягкий тон беседы, Хёрст насторожился. Митрополит Самсуна и епископ Хавзы сообщали ему о подготовке сопротивления; в Мерсифоне, куда Хёрст направился из Хавзы, он нашел христиан в состоянии паники. Ситуация слишком серьезна, как заявили ему члены американской миссии, хотя они и считали, что население не станет поддерживать «военных, большинство которых были членами „Единения и прогресса“». Хёрст остается в Мерсифоне неделю, в течение которой ничего не произошло, но «огонь постепенно разгорался»: телеграф был перегружен сообщениями, отправляемыми и получаемыми Кемалем. Покинув Мерсифон, Хёрст со спутниками не раз видели валяющиеся вдоль дороги коробки от патронов, а 11 июля были атакованы лазами [23]23
  Лазы – грузины-мусульмане, проживающие на северо-востоке Анатолии.


[Закрыть]. Лазы всегда отличались агрессивностью, но Хёрст считал, что это Кемаль спровоцировал их нападение.

Отчет Хёрста прибыл в Стамбул 13 июня. Но еще с 8 июня Калторп предупреждал Лондон: «<…> Тревожные новости поступают из региона Самсуна; создается впечатление, что некоторые личности, настроенные враждебно, стремятся расшатать общественный порядок и спровоцировать беспорядки. Считается, что важную роль в этом движении играет Кемаль-паша». Не ожидая ответа из Лондона, Калторп и генерал Милн обращаются к Блистательной Порте (правительству), требуя возвращения паши. Военный министр, подчиняясь требованию англичан, просит Кемаля немедленно вернуться. Ответ Кемаля не заставил себя ждать: он тут же отправляет министру телеграмму, в которой сообщает, что «имеет честь объяснить министру невозможность своего возвращения из-за отсутствия угля и бензина…» и добавляет: «Я прошу указать мне мотив моего вызова в Стамбул». Таким образом, Кемаль не подчиняется вызову министра, но пытается сделать вид, что и не отказывается – он не может вернуться из-за отсутствия топлива. «Никогда не нужно раскрывать свое мнение…»

В середине июня 1919 года Кемаль, оставаясь в Хавзе, искусно манипулирует телеграммами. А в это время англичане оккупируют юго-восток Анатолии, угрожают побережью Черного моря и направляют двадцать тысяч солдат на Кавказ. Французы оккупируют Киликию, итальянцы – Анталью, греки – Западную Анатолию. Армяне и курды с нетерпением ждут решений мирной конференции в Париже.

В этой напряженной атмосфере один из самых молодых соратников Кемаля, капитан Хюсрев, пишет Карабекиру, выражая свое крайнее беспокойство: «Что нас ожидает?» Молодой офицер видит лишь одно решение: «Попытаться адаптировать принципы большевиков и установить с ними отношения при условии сохранения существующих законов и традиций турок».

Это очень обрадовало бы Москву. Ведь с момента высадки союзников в Крыму и их интервенции на Кавказ в конце 1918 года чтобы помочь Белому движению и преградить путь большевикам, выход России в Средиземное море снова находился под угрозой. Как писал военный корреспондент «Таймс», «проливы Босфор и Дарданеллы не только давали союзникам контроль над Черным морем и защиту дороги в Индию, но и предоставляли также наилучшее средство для влияния на политику России». Москва не бездействовала перед угрозой союзников. В Стамбуле большевики создают первую группу коммунистов осенью 1918 года, и члены таких организаций, как «Каракол» и «Мессаи», также не оставались равнодушными к идеям большевиков. Но настоящая контратака связана с Первым конгрессом Коминтерна в марте 1919 года, решившим организовать экспорт коммунизма во все страны; Восток, ближний и дальний, стал привилегированной мишенью новых руководителей России. «Восток – ахиллесова пята капитализма», – утверждал Субхи [24]24
  Мустафа Субхи(1883–1921) – лидер турецкой коммунистической партии, основавший ее в Баку в 1920 году. – Прим. пер.


[Закрыть].

Будущему главе коммунистической партии Турции было тогда 36 лет. Ничто не предвещало, что Субхи, сын губернатора, доктор права университета Стамбула, имеющий диплом Школы политических знаний Парижа, станет активным революционером. Сначала он вступает в османскую социалистическую партию; в 1914 году перебирается в Россию и через три года, став, по словам одного из советских авторов, «живым свидетелем октябрьских сражений», вступает в партию большевиков и становится ответственным за пропаганду в составе мусульманского бюро.

Но для большевиков пропаганды недостаточно: они нуждаются в партнерах и союзниках, таких как анатолийские националисты.

Карабекир, имевший опыт общения с большевиками на Кавказе и не забывший враждебные отношения между Турцией и северным соседом, не спешил с ответом юному другу Хюсреву [25]25
  Некоторые турецкие историки утверждают, что в Хавзе Кемаль встречался с делегацией большевиков, возглавляемой будущим маршалом Буденным. Они якобы обсуждали возможное сотрудничество между Анатолией и Россией. Никаких документов, подтверждающих эту встречу, не обнаружено. Единственный источник – запоздалое свидетельство одного из ответственных сотрудников турецких спецслужб.


[Закрыть].

Амасийский протокол

Когда Карабекир ответил, Кемаля и его соратников уже не было в Хавзе – они прибыли в Амасью. По прибытии Кемаль вышел на балкон мэрии и обратился к толпе с речью: «Жители Амасьи, султан и его правительство оказались в плену у союзников. Страна – на краю пропасти. Мы с вами должны найти решение, чтобы положить конец этому трагическому положению. Жители Амасьи, мы должны сбросить оковы, смыть позор, мы будем защищать нашу родину до последнего камня!»

Освободить султана и правительство, сражаться, защищая родину, – какой турок откажется от этого? И насколько символично бросить подобный призыв в Амасье! Амасья, главный город на пути из Самсуна в Сивас, – древняя резиденция первых османских султанов; ее шелковые прядильни были разрушены в результате одного из коммерческих договоров, навязанного европейцами османам в прошлом веке. Тем не менее город остается активным центром торговли, а ряд религиозных школ принес ему имя «Оксфорд Анатолии».

Через два дня после прибытия Кемаля, 19 июня, к нему присоединились Рауф и Фуад. Рауф покинул Стамбул незаметно – куда смотрели британские спецслужбы? Он направился в Западную Анатолию, где встречался с военными командирами и отрядами, сражающимися с греками, выяснял их возможности, снаряжение, их боевой дух. В свою очередь, Кемаль отправил телеграмму в Эдирне командующему 1-м корпусом армии полковнику Каферу Тайяру. На западных границах империи Тайяр обеспечивал поддержку армией Ассоциации защиты прав Фракии. Кемаль призвал его присоединиться к движению сопротивления анатолийцев.

Как и в Шишли, Кемаль, Рауф и Фуад принялись за работу. «Мы начали обсуждать проблемы страны», – телеграфировали они Карабекиру, который командовал наиболее закаленными в боях войсками, человеку осторожному, не верившему в бескорыстную помощь Москвы. Он посоветовал друзьям в Амасье более тщательно выяснить всё про большевизм. Кемаль не разделял опасений Карабекира: он ответил ему, что мусульмане России живут при режиме большевиков, и добавил, что следует вступить в переговоры как можно скорее, чтобы получить материальную помощь, при единственном условии: не разрешать Красной армии войти в Анатолию. Кемаль и Фуад очень долго спорили по поводу большевиков: можно ли с ними сотрудничать?

Этот вопрос был слишком революционным, чтобы затрагивать его в документе, разработанном тремя соратниками и известном как Амасийский протокол. Протокол содержал две фундаментальные идеи. Первая идея глобальная: нация хочет спасти свою независимость и сохранить целостность родины. А вторая идея, более радикальная: центральное правительство неспособно осуществить это национальное желание, поэтому необходимо создать в Анатолии национальное правительство, свободное от любого влияния и не зависимое от какого бы то ни было контроля. Для создания национального правительства триумвират предлагает созвать в Сивасе конгресс, объединяющий все движения национального сопротивления.

Кемаль, Рауф и Фуад вскоре почувствовали, что их идея «правительства в изгнании» порождает настороженность. 21 июня они привлекают к работе полковника Рефета, бывшего участника встреч в Шишли, командующего 3-м корпусом армии. Рефет в интервью газете «Акшам» в 1924 году описывает встречу трех единомышленников в Амасье как заговор, в котором преобладали персональные амбиции участников. Рефет с трудом воспринял идею «правительства в изгнании»: «Может ли быть сформировано правительство, если представится случай, на конгрессе (в Сивасе)?» Али Фуад ответил утвердительно: «Да, я считаю, что необходимо создать правительство, способное защитить свободу и независимость нации, и конгресс сможет это сделать после тщательного анализа и обсуждения всех деталей».