Текст книги "Кемаль Ататюрк"

Автор книги: Александр Жевахов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)

Не следует легкомысленно относиться к угрозам Энвера: в регионе Трабзона, в частности, его сторонники собрали более тысячи человек, готовых идти на Анкару. Но когда враг находится менее чем в ста километрах от Анкары, важно только одно: спасти родину. Кемаль предпринимает необходимые меры: «Я принимаю верховное командование по единодушному требованию уважаемых депутатов Великого национального собрания». 5 августа Национальное собрание принимает закон, назначающий Кемаля натри месяца Верховным главнокомандующим.

Решающее сражение

18 августа Верховный главнокомандующий прибывает в Генеральный штаб; на нем элегантный охотничий костюм, его любимый и очень практичный наряд с многочисленными карманами. Он испытывает азарт игрока: выждать, неожиданно удивить противника и ударить там, где тебя не ждут. Однажды в напряженный момент сражения он спросил одного из помощников: «Ты умеешь играть в покер?» И, не дожидаясь ответа, добавил: «Война – это как игра в покер. Тот, кто держит на руках самую сильную карту, не думает о том, что у его противника может быть четыре туза или „флеш-рояль“ (пять карт одной масти). Желая блефовать, он может удивиться, что другой игрок соглашается повысить ставку. Вот как я представляю сегодня состояние наших врагов».

Добрался он до Генерального штаба быстро: тот находился меньше чем в пятидесяти километрах от Анкары. Кемаль сел, чтобы облегчить боль, которую ему причинял бок, ушибленный на прошлой неделе во время падения с лошади. В течение всего сражения Кемаль будет оставаться неподвижным в старом кресле в вагоне, совершенно неспособный сесть на лошадь. Для его солдат это плохое предзнаменование. Но главнокомандующий утверждает: «Это знак Аллаха: как я сломал ребро, так и сопротивление врага будет сломлено». Но подобное предзнаменование не разделяет никто из окружения Кемаля. Склонившись над картой, где красные и голубые флажки отмечали позиции греческих и турецких войск, Исмет-паша, четыре члена Генерального штаба и другие командиры с трудом скрывали озабоченность. И только начальник Генерального штаба генерал Февзи, назначенный 5 августа 1921 года вместо Исмета, сохранял несокрушимый оптимизм. Кемаль доверял ему, как и Рефету, который отвечал за снабжение армии. Прежде чем Рефет был назначен главным интендантом, он занимал такое количество должностей, что можно было и забыть о том, что когда-то он был простым офицером. Благодаря Кемалю и принятым им десяти постановлениям о реквизиции армия была более или менее обеспечена всем необходимым. Эти десять распоряжений Рефет воплотил в жизнь словно десять заповедей, проявив талант, немного власти и в первую очередь пользуясь поддержкой населения. За несколько дней исчезли решетки на окнах и в садах: все они пошли на изготовление штыков.

23 августа сражение на Сакарье началось. Греки были уверены, что турки потеряли армию у Эскишехира. Их план был прост: переправиться через Сакарью, протекающую в глубоком ущелье, ударить по левому флангу турок и прорваться в образовавшуюся брешь к Анкаре. Под натиском греков левый фланг турецкой армии стал отступать, отойдя за неделю на десять километров. В лагере греческой армии больше не сомневались ни в чем, и военный министр Греции назначает английскому военному атташе встречу в Анкаре на 5 сентября.

Кемаль не покидает Генштаб. Когда Халиде Эдип спросила его, что делать, если турки будут вынуждены покинуть Анкару, генерал буквально выплюнул ответ: «Счастливого пути, господа, я похлопаю вас по спине, когда освобожу всю Анатолию». «День за днем, ночь за ночью Кемаль демонстрирует всё ту же улыбку, то же спокойствие и даже позволяет себе давать уроки стратегии интеллектуалам, прибывшим из Анкары, проявляя терпение преподавателя первого года обучения в военном училище», – напишет Якуб Кадри Караосманоглу. Кемаль выглядит совершенно спокойным и невозмутимым. Не раз проигрывая, он прекрасно осознает важность тех качеств, какими он теперь обладает. А интеллектуалы, окружающие его, Халиде Эдип, Якуб Кадри Караосманоглу и другие, находятся здесь, чтобы быть свидетелями его выдержки и поддержать его. Но многие думают, что Кемаль скрывает какой-то секрет, известный только Мехмету Арифу, полковнику, недавно введенному в военный совет Верховного главнокомандующего.

Окружение Кемаля не могло понять, зачем он приблизил к себе этого тщедушного полковника, которого отстранил от командования дивизией. Кемаль только улыбался в ответ.

Дружбе, связывающей его с Арифом, уже более двадцати лет. Никакой ординарец не смог бы быть настолько ему преданным, и Кемаль прощал ему некоторые странности, как, например, длинные кинжалы, которые он носил на поясе, или ручного медвежонка, всюду его сопровождавшего.

И тем не менее однажды всё изменилось: Кемаль раздражен, явно нервничает; никто уже не может сосчитать, сколько чашек кофе он выпил. Греки после трех дней ожесточенных боев захватили господствующую над местностью гору Чал-Даг. Кемаль не может скрыть своего отчаяния и даже не старается этого сделать. Стоит ли продолжать сопротивление или лучше отступить? Неожиданно ему сообщают, что звонит Февзи, находящийся на передовой; все офицеры, присутствующие в комнате, умолкли. В два часа утра Кемаль берет трубку: «Мустафа Кемаль слушает. Это вы, ваше превосходительство? Что? День улыбается нам? Правильно ли я вас понял? Что? Хаймана почти взята. Что? Греки истощены и собираются отступать?»

Февзи и его звонок изменили всё. На следующий день греки оставляют свои позиции. Фронт стабилизируется. Обе стороны отдали все силы этому сражению. У греков не осталось больше ни снарядов, ни сил, чтобы продолжать наступление, а у турок нет ни сил, ни снарядов, чтобы немедленно приступить к контратаке. Чтобы создать иллюзию продолжения наступления, греческая армия бомбардирует вокзал Анкары и бросает дивизию в атаку.

9 сентября Кемаль наконец перемещает Генштаб на запад к правому флангу турецкой армии. «Он счастлив, как ребенок», – вспоминала позже Халиде Эдип. На следующий день Кемаль переходит в наступление, бросая в бой свои любимые войска – кавалерию.

13 сентября греки отступили на запад от Сакарьи после двадцати двух дней и ночей изматывающих боев. Обе стороны потеряли 40 тысяч человек, что соответствовало пятой части общего числа участников этого кровопролитного противостояния.

Глава восьмая
ПОБЕДЫ ОХОТНИКА

Кемаль возвращается в Анкару, как и покинул ее, в костюме охотника. Зеленый костюм, белоснежная рубашка и тщательно повязанный галстук производят сильное впечатление на журналиста Якуба Кадри Караосманоглу. Его можно понять: какой еще турок-победитель позволил бы себе столь скромный наряд?

На следующий день Кемаль поднимается на трибуну Национального собрания со словами благодарности: Национальное собрание производит его в маршалы и присуждает ему почетное звание гази, какое давалось великим победителям и мусульманам, побеждавшим неверных.

Настал час его воинской славы. Многие офицеры получили повышение в звании и награды, а Мюфид Ферит произнесла торжественную речь в честь турецких солдат: «Турецкие солдаты, вы в очередной раз поднялись словно солнце на небе независимости. Еще раз вы принесли нашим опечаленным сердцам священную веру и наполнили светлой радостью наши глаза, полные слез… Весь мир был против вас. Но вы благодаря вашему мужеству, вашей мощи и уверенности в правоте своего дела оказались сильнее всего мира… Да здравствует турецкий солдат! Солдат-победитель, священный герой, да благословит тебя Аллах!»

А в ответ Исмет-паша отметил, что «это турецкие женщины выиграли битву на Сакарье, обеспечив армию провизией и обмундированием под огнем врага». Исмет прав: по инициативе Ассоциации турецких женщин в Стамбуле женщины Анатолии организовали доставку солдатам продовольствия и боеприпасов. Известны также военные подвиги некой Незахат, прозванной турецкой Жанной д'Арк, Махбуле и Рахмие, возглавивших партизанские отряды. Анатолийские женщины по праву фигурировали в числе славных победителей.

Солдаты, женщины, крестьяне, отдававшие свои продовольственные запасы и соль, свои телеги и скот, свою одежду и обувь, – все они победили на Сакарье. Взаимопомощь всегда была древней традицией турецкого народа. На берегах Сакарьи братская взаимопомощь была одним из важнейших факторов, обеспечивших победу.

У Кемаля всеобщий энтузиазм и взаимопомощь вызывали чувство глубокого удовлетворения. После этой победы он сможет усилить влияние на людей, их умонастроения и на события.

От Парижа до Москвы

Первым трофеем оказался французский дипломат. Через два дня после прибытия Кемаля в Анкару туда возвращается Франклен-Буйон. «Я не могу пока сказать, какую политику следует проводить по отношению к кемалистам для установления мира», – заявлял Аристид Бриан [38]38
  Аристид Бриан(1862–1932) – крупный французский политик и дипломат. Одиннадцать раз возглавлял правительство Третьей республики, занимал также пост министра иностранных дел. В 1926 году получил Нобелевскую премию мира. – Прим. пер.


[Закрыть]во время наиболее напряженных боев на Сакарье. Но после победы Мустафы Кемаля всё меняется. И тогда Франклен-Буйон возвращается, чтобы подписать соглашение с Анкарой: Франция отдает Киликию Турции.

Соглашение вызвало бурю всеобщего негодования, и слово «предательство» было на устах у всех. «Предательство!» – кричали французские правые, заклеймив этот «грубый и обидный выпад» против национальной славы. «Предательство!» – вторила им турецкая оппозиция, имея в виду, что Искендерун (Александретта) находится вне национальных границ. «Предательство!» – утверждали Лондон и Москва. Лорд Керзон, министр иностранных дел Англии, обсуждает «сепаратный мир», подписание которого «наносит урон авторитету Франции». Как бы он отреагировал, если бы ему показали секретную переписку между Франкилен-Буйоном и министром иностранных дел Анкары, где Парижу были обещаны экономические преимущества для французских предприятий?

А Сталин принял в Кремле Али Фуада, долго беседовал с ним и наконец спросил: «В конце концов, каков истинный смысл этого франко-турецкого соглашения, которое так обеспокоило всех нас?» – «Подлинное значение соглашения с Францией – это заинтересованность в том, чтобы разделить наших двух могущественных врагов…» – ответил посол Анкары.

Сталин только усмехнулся в ответ: не он ли объяснял Фуаду семью месяцами ранее, что цель коммерческого договора, подписанного Москвой и Лондоном, – расколоть капиталистический фронт между Францией, США и Великобританией? Фуад добавил: «Мы знаем, что французы продолжают враждебно относиться к вам, но, зная, что они не могут ничего предпринять против вас при нашем посредничестве, они не делают никаких предложений на эту тему».

Сталин и Фуад поняли друг друга. Затем они стали обсуждать другие вопросы, в том числе и вопрос об Энвер-паше и о помощи, которую Турция просит у Москвы. «Энвер-паша – наш друг, он пользуется уважением в мусульманском мире», – подтверждает Сталин. Когда Энвер покинет Батуми и направится в Бухару [39]39
  Бухарский эмират оказался под протекторатом России с 1873 года, но сумел сохранить «квазинезависимость». После революции Бухара стала главным центром мятежных басмачей, уверенных, что большевики хотят лишить их независимости и их традиций.


[Закрыть], правительство большевиков будет считать, что им удалось убить одним выстрелом двух зайцев: его удаление от Анатолии успокоит Кемаля, а его авторитет в мусульманском мире сможет убедить мятежников Бухары присоединиться к большевикам. Энвер, таким образом, станет второй жертвой победителя на Сакарье, но заставит большевиков дорого заплатить за то, что они предпочли Кемаля.

По мнению Энвера, Бухара и ее окрестности, Ташкент, Самарканд, Хива, вершины Памира, этот регион Центральной Азии – тюркская земля, часть легендарного Турана, дорогого сердцу Энвера. «Это не русская территория, а подлинно тюркская!» – взволнованно восклицает Энвер. На следующий день после прибытия в Бухару он с горсткой соратников отправляется в горы, якобы на охоту, и присоединяется к басмачам.

Но этой октябрьской ночью в Москве Сталин и Али Фуад не могли предвидеть такого финала; они обсуждали очень серьезные проблемы. Всякий раз, когда Али Фуад пытался добиться от Чичерина золота и оружия, в чем так нуждались турки, тот ссылался на бедность, впрочем реальную, своей страны. Настойчивый Али Фуад атаковал теперь Сталина по тому же вопросу. «Вы требуете слишком много денег, наше положение не позволяет нам полностью удовлетворить ваш запрос». Али Фуад настаивает, напоминает о соглашении с Москвой и о вступлении Анкары в борьбу против империалистов, Сталин говорит о своем искреннем желании помочь, но: «Как убедить некоторых моих товарищей?» А затем великий актер заявляет, что он позвонит военному министру, министрам экономики и иностранных дел.

Уже около трех часов утра; в течение долгих минут, что Сталин проводит у телефона, беспокойный взгляд Фуада вопрошающе следит за ним, слушающим собеседника на другом конце провода.

В итоге Фуад добивается того, что Сталин обещает удовлетворить его просьбу. Тем не менее доброжелательные отношения между Анкарой и Москвой, если они когда-либо и были, закончились. Большевики поняли, что должны бороться за то, чтобы избежать отклонения правительства кемалистов в сторону лагеря противника.

Кемаль в очередной раз извлек наибольшую выгоду из слабостей других. Великобритания изолирована, СССР вынужден оказать помощь, Энвер удален, Киликия вновь приобретена, три армейских корпуса переведены с Южного фронта на Западный. Определенно, Кемалю есть чем гордиться.

Слабовольный наследник

Третьей жертвой победителя при Сакарье был пятидесятичетырехлетний мужчина, приземистый, но производящий впечатление стройного, что было обусловлено его лицом: продолговатое, с приподнятыми бровями над зеленоватыми глазами, оно выражало властность, присущую обычно людям высокого роста.

Абдул-Меджид, сын султана Абдул-Азиза, кузена правящего султана, и наследник престола, имел хорошую репутацию. Любитель поэзии и музыки, франкофон, германофон, художник-любитель, лучшей картиной которого был автопортрет, принц был просвещенным человеком. «Можно было бы сказать, что это член Лондонского или Парижского клубов, а его костюм был заказан, несомненно, в Англии». Как Вахидеддин, как либералы, он осуждал юнионистов, считая Энвера «посредственным политиком, проявляющим дерзость бандита». Принц мужественно признавал: «Мы все поддерживали этих молодых людей (то есть юнионистов), которые казались нам искренними» и осмеливался говорить о слабости и ограниченности султана Решата, предшественника Вахидеддина. В отличие от Вахидеддина и либералов он открыто проявлял симпатии к движению националистов. С весны 1919 года он многократно критиковал слабость патриотизма Вахидеддина, пытался убедить султана взять на себя ответственность и отказаться рассматривать Кемаля как мятежника.

Отношения между Вахидеддином и Абдул-Меджидом накалились до предела. За наследником следили турецкая и английская полиции, а в конце лета 1920 года в крыле дворца Долмабахче, где он пребывал, и на его вилле на Босфоре без предупреждения был проведен обыск, чтобы унизить принца и его семью, находившихся в течение тридцати восьми дней в резиденции под наблюдением.

Что же произошло? Говорили, что Абдул-Меджид написал султану, требуя, чтобы тот отрекся от престола и «передал трон империи в более надежные руки в этот ответственный исторический момент». Известно, что принц тайно принимал подполковника, прибывшего из Анатолии с тремя письмами; одно из них было подписано Мустафой Кемалем.

Остается тайной, отвечал ли Кемаль Абдул-Меджиду или сам проявил инициативу и написал принцу. Что же он пишет наследнику? Известна только версия окружения Абдул-Меджида: «Приезжайте, приняты все меры для Вашего приезда в Анатолию. Достаточно, чтобы Вы приняли решение». Как расскажет позже его сын, Абдул-Меджид не скрывал своего удовлетворения, глаза его сверкали, особенно ему льстило, что приглашение пришло персонально от Кемаля. Тем не менее наследник просит время на размышление. Через два дня, согласно тому же источнику, грустный Абдул-Меджид отказывается уехать, чтобы «не ставить под угрозу положение султана и его семьи», но что означает тогда письмо, требующее у Вахидеддина отречения?

Можно добавить, что в феврале 1921 года французские спецслужбы «перехватили» послание, в котором Кемаль якобы предлагал Абдул-Меджиду султанат. Если верить военному коменданту Пелле, наследник якобы снова ответил отказом.

Тогда как наследник запутался в противоречиях и сомнениях, кандидатов на поездку в Анатолию в императорской семье хватало. Наиболее настойчивым был молодой человек, знакомый Кемалю: Омер Фарук, сын Абдул-Меджида, женившийся на Сабихе, дочери Вахидеддина, которую когда-то «сватали» Мустафе Кемалю.

Однажды ночью в конце апреля 1921 года принцесса Сабиха разбудила отца: «Он уехал!» И она протягивает адресованное ему письмо Фарука: «Мое положение принца османской крови заставляет меня считать своим долгом отправиться в Анатолию, чтобы служить как османский солдат». «Зачем он сделал это?!» – воскликнул тогда Вахидеддин. Переодевшись в торговца овцами, Фарук, который, казалось, был рожден в форме гусара, проникает на корабль и, спрятавшись в кладовой, избегает контроля полиции.

В Инеболу толпа встречает молодого человека с восторгом; многие думают, что путешественник – Абдул-Меджид или даже султан. Фарук, не имеющий никакой власти, но стройный, элегантный, с бархатным взглядом, был наделен обаянием, подобающим османскому принцу. Он всё еще оглушен путешествием, переживаниями, страхами и криками толпы, когда получает послание от Кемаля: «Ваш патриотический долг – вернуться в Стамбул».

Кемаль больше не нуждается в связях с императорской семьей; напротив, он относится к ней с недоверием. После победы при Сакарье он окончательно приостанавливает таинственную связь с наследником, длившуюся два года.

24 декабря 1921 года на закрытом заседании Национального собрания он знакомит депутатов с письмом принца Абдул-Меджида. «Товарищи, – начинает Кемаль, – принц Абдул-Меджид уже прислал несколько писем, адресованных лично мне; они полны двусмысленностей. Я ответил ему, что лично я ничего не значу, что он не добьется ничего, пытаясь установить отношения со мной, что он должен признать Национальное собрание, состоящее из представителей нашей нации, и устанавливать отношения именно с ним <…>. Сегодня пришло письмо, адресованное непосредственно председателю Великого национального собрания <…>. Да, вы не ослышались, Великого национального собрания!»

После дискуссии между сторонниками наследника и теми, кто упрекал его в том, что он до сих пор в Стамбуле, Кемаль снова взял слово: «Ваше Высокое собрание может воспользоваться этим письмом: необходимо, чтобы вся нация узнала, что это письмо адресовано Великому национальному собранию, являющемуся ее единственным представителем».

Абдул-Меджид теперь должен стать не более чем отражением законности Великого национального собрания. Этот символ еще может служить, Кемаль это знает и не колеблется использовать его, но в отличие от 1920 года, когда наследник султана не прибыл в Анатолию, теперь, даже напротив, пусть он остается в Стамбуле! Абдул-Меджид, не будучи выдающимся политиком, понял ли роль, отведенную ему Кемалем? В любом случае, Национальное собрание не отвечает на письмо наследника и не будет больше говорить о нем до конца 1922 года.

Строптивая дичь

В ходе обмена пленными в конце октября 1921 года англичанами был освобожден Хусейн Рауф вместе с сорока другими турками, находящимися в тюрьме на Мальте. 11 ноября он прибывает в Анкару после двухлетнего отсутствия. Рефет, Али Фетхи, освобожденный несколькими неделями ранее, Февзи, Аднан, Халиде Эдип и особенно Мустафа Кемаль радостно встречают своего друга и соратника. Как всё изменилось! Рауф буквально утонул в новостях, рассказываемых друзьями; он с трудом осмысливает то, что произошло за это время.

Тем не менее его сразу поразило глубокое противоречие между Кемалем и некоторыми депутатами. Находясь в тюрьме, Рауф не мог вообразить ярость оппозиции, их злобу. Когда его кандидатура на пост министра труда поучила 86 голосов против, Рауф был настолько шокирован, что потребовал повторного голосования.

А между тем оппозиция – это реальность. Она выбрала скромное название «Вторая группа», представляла менее трети депутатов Национального собрания и была достаточно неоднородна – в нее входили закоренелые консерваторы, сторонники Энвера и радикалы, но какой боевой настрой!

Опьяненная победой при Сакарье, «Вторая группа» не понимает, почему армия немедленно не переходит в наступление. «Оставьте военные дела тем, кто в этом разбирается», – ответил им Кемаль, добившийся обновления закона о предоставлении ему должности главнокомандующего. Хусейн Авни, адвокат, полный коварства, полковник Кара Васыф, один из немногочисленных военных во «Второй группе», преподаватель Зия Хюршит и другие оппозиционеры выступают, по словам Халиде Эдип, за «экстрадемократическую» политическую систему; они стремятся представить Кемаля как диктатора и при этом пытаются скрыть свои собственные амбиции.

Борьба в Национальном собрании обостряется. Отсутствие военных событий (никаких важных боев не произошло в течение шести месяцев с момента победы при Сакарье и до весны 1922 года), осознание, что политическая система никогда больше не будет такой, как прежде; авторитарное поведение Кемаля, сведение личных счетов политиками – всё это превратило Национальное собрание в арену ожесточенных сражений.

24 ноября оппозиция снова переходит в атаку; она предлагает проект закона об ответственности Совета министров. Согласно проекту Национальное собрание наделено только временной властью, переданной ей султаном; с точки зрения Кемаля – этот проект не что иное, как совершенно недопустимый пересмотр принятой конституции. Но Кемаль не спешит на трибуну и тщательно подготавливает ответ. В течение недели, несмотря на усталость, он проводит многочисленные совещания в своем кабинете в Национальном собрании и в зале заседаний Совета министров. Прежде чем вернуться в свою резиденцию в Чанкая, он заходит в свой кабинет на вокзале: темно-красное кресло, на стенах большой ковер и гравюра с изображением первого султана, стол красного дерева с его фотографией и портретом Зюбейде, а перед окном с тюлевыми занавесями – два бюста: Бонапарта и Мольтке [40]40
  Хельмут Карл Мольтке(1800–1891) – прусский фельдмаршал и военный стратег. – Прим. пер.


[Закрыть].

1 декабря наступление наконец началось; оно длится три часа и сметает всё на своем пути. Кемалистская волна уносит Авни и его приспешников, лихорадочно пытающихся сопротивляться. «Товарищи, правительство Национального собрания существует, оно законно. Это знает вся нация, а также весь мир!» «Товарищи» слушают, очарованные этим искусным оратором, наделенным богатым воображением, временами резким, провоцирующим: «Правительство Великого национального собрания, какое оно – демократическое или социалистическое? Нет, наше правительство ни демократическое, ни социалистическое. Оно не похоже ни на одно из правительств, описанных в книгах. Это правительство национального суверенитета, национальной воли! Если следовало бы дать определение нашему правительству на основе социологических и научных критериев, можно было бы сказать, что это правительство народа. <…> Панисламизм, вот о чем я думаю. Наш народ и правительство, его представляющее, мы хотим, чтобы все наши единоверцы на всей планете были счастливы <…>, но мы не практикуем пантуранизма».

Вот пример его провокационного заявления: «Я читал Жан Жака Руссо от начала и до конца. Пока я читал его, я верил тому, что читал. А затем я заметил, что автор основывался на двух принципах: страдание и безумие. Это меня озадачило, и я стал изучать его как личность. И тогда я понял, что он действительно безумен. Да, безумен!» А вот Кемаль скромен и даже лиричен: «Я был бы счастлив, если бы с помощью этого исследования мог открыть вам истину. Эта истина, какую знает народ, потому что он встал на путь, ведущий к сияющему солнцу. Нация придет к солнцу, и никакая сила не сможет помешать ей сделать это».

Стенографист Национального собрания отмечает, что последние слова оратора были встречены бурными и продолжительными аплодисментами. 1 декабря в Стамбуле на обложке журнала «Улыбающееся лицо» представлен рисунок, изображающий мужчину во весь рост, с саблей на поясе, окруженного шестью молодыми женщинами, одетыми по-европейски: «Мустафа Кемаль-паша, победоносный главнокомандующий, и его шесть возлюбленных». Греция – на коленях, закрыв лицо руками, Персия сосредоточенно глядит себе под ноги, Албания уцепилась за его пояс, Россия опирается на его правое плечо, Азербайджан опустил глаза под взглядом паши, и Афганистан у его левой руки. Какой прекрасный день!