Текст книги "Кемаль Ататюрк"

Автор книги: Александр Жевахов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 29 страниц)

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ОТЕЦ НАЦИИ

Глава первая
РЕВОЛЮЦИЯ ЗНАКОВ

10 апреля 1928 года Национальное собрание внесло поправки в конституцию; всё произошло настолько скрытно, что не привлекло внимания французских дипломатов. А между тем были приняты революционные решения: ислам перестал считаться государственной религией; в официальных присягах больше не упоминается Аллах; утвержден принцип свободы вероисповедания.

Точный расчет

Светский характер государства мог бы быть вписан в конституцию, принятую в апреле 1924 года, через несколько недель после упразднения халифата. Кемаль тогда не настоял на этом и никогда позже не объяснял, почему воздержался. Более того, гази никогда не объяснял, почему только в 1925 году инициировал отказ от фесок и обязал чиновников носить шляпы, а женщинам была предоставлена свобода в выборе одежды, хотя еще осенью 1922 года он объявил английской журналистке: «В следующем году женщина станет свободной. Женщина должна открыть свое лицо и чувствовать себя равной мужчине». В ответ на вопрос: «А что подумают мужчины?» – Кемаль заявил: «Не важно, какова будет их реакция, главное – это свобода. – И добавил: – Летом, когда станет жарко, мы сменим папахи на шляпы с полями, чтобы защититься от солнца. Настал час, чтобы нация сменила облик. Одежда должна быть комфортной».

Несмотря на молчание Кемаля, причины этих задержек легко объяснимы… гази разъяснил свою тактику в «Nutuk»: «Единственный практический метод, обеспечивающий успех, – это делать совершенно понятным каждый этап в подходящий момент». Кемаль обладал удивительной способностью оценить то, что Виктор Гюго называл «точным количеством будущего, какое можно включить в настоящее». Джеляль, который станет его последним премьер-министром, сравнивал Кемаля с ученым, тщательно подготавливающим свой эксперимент в лаборатории, осторожно регулируя огонь, чтобы замедлить или ускорить химический процесс по мере необходимости. Этот человек, если верить словам советского посла Аралова, знавший, что ему не суждено дожить до старости, сумел выиграть пари у времени.

В жесткой хронологии гази час секуляризации, светских реформ, настал весной 1928 года. Несмотря на некоторые приступы религиозной горячки, эволюция общественного сознания, похоже, свидетельствовала о правоте президента республики. Комиссия факультета теологии Стамбула представила ему доклад, рекомендующий превращение религии в «социальный инструмент», предназначенный для модернизации мусульманского народа. В докладе даже предлагалось разрешить носить обувь в мечети, хотя это предложение все же где-то затерялось, а Кемаль, после того как светские реформы были записаны в конституции, казалось, больше не интересовался религией. Для него это сражение завершилось; из 29 школ, функционировавших в 1924 году для подготовки имамов й проповедников, впрочем, 27 были уже закрыты.

Гази готовится к новой битве, последней. Лицо его покрыто легкими морщинами, но сохраняет все такое же твердое и решительное выражение. На подступах к пятидесятилетию Кемаль начинает культурную революцию.

Учитель

20 мая 1928 года Национальное собрание принимает решение о латинизации турецкого алфавита.

Через месяц состоялось первое заседание Комиссии по реформе турецкого языка. Вопрос о реформе языка был предметом обсуждения уже нескольких поколений. Османская элита говорила на тяжелом языке – смеси турецкого с элементами арабского и персидского языков и использовала арабский алфавит. Арабский алфавит был слишком сложным для большей части населения, и турецкий народ не использовал османский язык, ограничиваясь «скудным языком пастухов», как его называло правительство. Таким образом, реформа языка давно назрела и была обязательным этапом.

Необходимо «приблизить» наш язык к западноевропейскому, причем следует начать с армии и медицинских училищ, заявил Кемаль во время войны за независимость. Этот вопрос поднимался на конгрессе в Измире, но председательствующий Кязым Карабекир отклонил его, утверждая, что принятие латинского алфавита принесет Турции те же трудности, что и в Азербайджане, где впервые пытались ввести латинский алфавит в 1863 году. Кстати, именно Азербайджан поднял этот вопрос на тюркологическом конгрессе в Баку в марте 1926 года. К большому удовлетворению Москвы, латинский алфавит был одобрен большинством участников конгресса, за исключением делегатов Анкары: один из них, известный университетский профессор, был ярым противником этой реформы. Исмет тоже неодобрительно относился к реформе, но по другим причинам: он вспоминал о безуспешной попытке Энвера в 1914 году рационализировать арабский алфавит и боялся такого же провала. Через несколько недель Кемаль расспрашивал Фалиха Рыфкы о работе Комиссии по языку, в которой тот принимал участие:

– Какой срок, по вашему мнению, будет необходим для принятия нового написания?

– Одни говорят пятнадцать лет, другие – пять, а во время этого периода оба алфавита будут сосуществовать.

Мгновенно взгляд гази приобрел стальной блеск. Как, ждать пять, а возможно и пятнадцать лет, чтобы латинизировать алфавит? Потерять столько времени, тогда как принятие нового алфавита должно ознаменовать разрыв с османской эрой! Необходимо положить конец религиозному влиянию, дать возможность людям читать и писать, сблизить образ мышления турок с Европой – вот что поможет осуществить языковая реформа, а нам предлагают ждать столько лет! «Это нужно сделать за три месяца или не делать вообще!» – заключает Кемаль.

9 августа гази находился в саду Сарайбурну; парк раскинулся у подножия императорского дворца Топкапы, где у Золотого Рога воды Босфора встречаются с Мраморным морем. В парке начинает играть оркестр, несколько поодаль выступают египетские музыканты. Отдыхающие слушают музыку, мирно беседуют. Неожиданно гази приказывает: «Пусть прекратят эту музыку, и дайте мне тетрадь!»

Египетские музыканты немедленно замолкают. Кемаль пишет несколько фраз в тетради и протягивает ее Фалиху Рыфкы. Название «Текст Сарайбурну» написано латинским шрифтом. Кемаль просит кого-нибудь прочесть текст. Молодой человек подбегает, но тут же останавливается, увидев незнакомые знаки. «Наш юный друг удивлен, так как не знает настоящий турецкий алфавит. Я попрошу прочесть текст одного из своих друзей», – заявляет Кемаль и протягивает его Фалиху Рыфкы. Рыфкы зачитывает слова Кемаля о том, что турецкая письменность – это не арабская письменность и турецкая музыка – тоже не арабская, и заканчивает: «Если 80 процентов нации неграмотно, то это не наша ошибка, а тех, кто, не зная характера турок, загружал его голову многосложным грузом. Настало время исправить эти ошибки. И мы их исправим. Я призываю соотечественников активно участвовать в искоренении этих ошибок. В течение года, в крайнем случае двух, всё турецкое население должно выучить новый алфавит. Своей письменностью и образом мышления наш народ покажет, что занимает свое место в цивилизованном мире!»

Толпа аплодирует, в очередной раз пораженная сценой, разыгранной президентом республики. Гази, завершая свой триумф, поднимается со стаканом ракы в руке: «В прошлом лицемерные самозванцы имели привычку пить намного больше. Я – не самозванец, и я пью в честь моей нации». По примеру гази окружающие поднимают свои бокалы в вечернем Стамбуле.

Проходят две недели; Кемаль неожиданно прибывает в Текирдаг, расположенный на европейском берегу Мраморного моря, туда, где стояла 19-я дивизия, которой он командовал в начале битвы за Дарданеллы. Все чиновники приглашены на курсы нового алфавита, и губернатор должен написать слова «жандарм» и «абрикос», какой выбор! Самым способным оказался молодой служащий, доставивший большую радость гази: «Вы увидите, наш народ будет читать и писать гораздо раньше, чем мы думаем». Через полтора часа Кемаль покидает чиновников и смешивается с толпой на улице, где обнаруживает имама:

– Ходжа, знаете ли вы новый алфавит?

– Нет, мой паша, я пока еще не выучил его.

Тогда Кемаль протягивает имаму бумагу и просит написать молитву старым алфавитом. Имам старательно выполняет просьбу, а Кемаль переписывает молитву латинским шрифтом: «Постарайтесь быстро выучить новые буквы и призывайте всех это делать. В следующий раз вы должны будете это знать».

Вернувшись в Стамбул, Кемаль проводит многочисленные конференции в залах Долмабахче для депутатов, государственных служащих и университетских преподавателей. С присущей ему настойчивостью и резкостью гази предупреждает слушателей, что они должны активно и не жалея сил включиться в эту новую битву. Его призыв понят, и университет Стамбула, где было немало сторонников арабской письменности, немедленно организует коллоквиумы и курсы по изучению нового алфавита и даже устанавливает громкоговорители на площади университета и перед главными мечетями, чтобы упростить работу с учениками.

1 ноября, когда Национальное собрание проголосует за закон о новом алфавите, движение за освоение алфавита охватит всю страну. Верный себе, Кемаль вдохновляет других собственным примером, посещает побережье Черного моря и часть Центральной Анатолии. «Он сам выступает в роли учителя, – пишет французский посол Шамбрен, – обучая офицеров, чиновников, коммерсантов, школьников, людей, случайно выбранных из народа, покоренных как авторитетом его личности, так и волшебной привлекательностью открытия, которое должно искоренить невежество». Отмечая энтузиазм гази: «За три месяца наш народ научится читать и писать», французский этнолог Питтар, посетивший Анатолию, расскажете «потрясающей активности народа, полностью посвятившего себя осуществлению задачи, которую поставили перед ним как необходимую». Все депутаты были мобилизованы как один, так как Кемаль умело использовал как убеждение, так и открытую угрозу: «Все те, кто попытается встать на моем пути, будут безжалостно уничтожены. Мои соратники и я сам, мы пожертвуем нашими жизнями, если понадобится, чтобы добиться триумфа этой цели».

После того как закон был принят, мобилизация еще более усилилась. Гази стал символично «Первым профессором», в Анкаре открывается около 20 тысяч национальных школ для обучения населения новому алфавиту. За один год около 500 тысяч турок научатся писать и читать, а между 1928 и 1935 годами грамотность возрастет на 10 процентов [64]64
  Накануне смерти Кемаля Ататюрка число неграмотных снизится до 78 процентов.


[Закрыть]. Правительство решает наказывать всех начальников тюрем, если выходящий на свободу после полугода заключения не научился читать и писать.

Пресса, потерявшая треть своих читателей в момент реформы, предприятия, включая коммерсантов, отказываются от арабского алфавита. Революция знаков отделила Турцию от Османской империи. В результате преобразования турецкого алфавита, переложения турецкой фонетики на латинскую письменность новая Турция обретает алфавит простой, одновременно европейский и национальный. Есть ли еще в истории революционер, который, как Мустафа Кемаль, мог бы гордиться тем, что внедрил новый язык?

Глава вторая
УЧЕНИК ЧАРОДЕЯ

С 1927 года Кемаль начал регулярно бывать в Стамбуле: как только приближалось лето, он покидал Анкару и отправлялся на берега Босфора, в бывшую столицу. В 1930 году гази прибыл в Стамбул раньше обычного, чтобы встретиться с генералом Тypo, приехавшим через пятнадцать лет посетить места сражений за Дарданеллы: «Я потерял правую руку в боях у Галлиполи, сражаясь с турками, а теперь протягиваю вам руку дружбы, ту, которая уцелела». Кемаль снова приезжает в Стамбул 11 июня, а затем отбывает в Ялова, небольшой порт на анатолийском побережье Мраморного моря. Храм Аполлона, возведенный здесь двадцать пять веков назад, превратился в руины, но термальные источники, известные еще с античных времен, функционируют, и гази, у которого по-прежнему проблемы с почками, с большим удовольствием пользуется ими.

На отдыхе

Кемаль создает в своей беседке в Ялова библиотеку из восьмисот книг и посвящает свой отдых изучению турецкой расы. С какой целью? Не собирается ли он следовать примеру Энвера и проводить политику пантюркизма? Карга, изданная для молодежи, уточняет, что турок насчитывается до пятидесяти миллионов, если добавить к анатолийцам тех, кто проживает в СССР и на Балканах. А министр иностранных дел Турции хвастается тем, что «можно добраться от Анкары до Пекина, не прибегая ни к какому другому языку, кроме турецкого». Но, по мнению французского посла Шамбрена, Кемаль преследует другую цель: заставить турецкий народ поверить в себя. И он прав.

Гази не может смириться с характеристикой турок, которую показывает ему его приемная дочь Афет в школьных учебниках, по которым она обучалась в Швейцарии, но еще непригляднее эта характеристика в учебниках французского коллежа для избранных Нотр-Дам де Сион в Стамбуле: «народ второго сорта», «варвары», завоеватели, уничтожившие древнюю цивилизацию Малой Азии. Необходимо изменить мнение о турках, иностранцы должны уважать народ новой Турции, но как добиться этого? Продемонстрировать, что Турция достойна западной цивилизации. В то же время Кемаль убежден, что нация без корней лишена доверия. Турция должна обрести… свои корни.

Кемаль поглощает книгу за книгой, внимательно изучая их, делая пометки. Четыре тома «Общей истории гуннов, турок, монголов и западных татар до новой эры и по настоящее время», изданные в Париже в 1760 году, – автор восхваляет то, что сделали турки до Османской империи. «Введение в историю Азии – турки и монголы с момента возникновения до 1405 года» – французский автор объяснял в 1896 году, что турки передали китайскую культуру персам, а позже – в Европу. Или еще одна книга: «Турки древние и современные», изданная в 1870 году Мустафой Джелаледдином, поляком, обращенным в ислам, кто «показал», как гази конфиденциально сообщает Шамбрену, что кельты и лигуры – «братья, отделившиеся от турок». А когда летом 1928 года раскопки в Анатолии обнаружили следы цивилизации времен палеолита, он больше не сомневается в том, что предки турок появились в Анатолии на заре цивилизации, а греки прибыли туда на несколько веков позже. Кемаль создает специальную комиссию по истории турецкой нации.

Проблемы молодой республики

О чем беседовал гази со старым другом Али Фетхи, прибывшим в Стамбул отдохнуть от напряженной работы турецкого посла в Париже? Конечно, о языке и об истории. «Почему вы не затронули вопрос о создании новой политической партии?» – удивленно спросил один из друзей гази, Фуад, уверенный, что Кемаль собирается обсудить это с Фетхи. Но каждой проблеме свое время. Через несколько дней Кемаль просит Али Фетхи и губернатора Самсуна задержаться после обеда. «Выражает ли народ недовольство правительством?» – спрашивает он у губернатора, старого соратника по оружию. «Да, народ недоволен», – отвечает Кязым и приводит в качестве примера критику работы трибуналов. Затем Кемаль обращается к Фетхи: «Вы прибыли из-за рубежа. Что думают там о ситуации в нашей стране?» «Считают, что финансовая и экономическая ситуация очень плоха», – отвечает Фетхи и перечисляет недостатки, прекрасно известные Кемалю и Исмету: экономический кризис в 1927 году, резкое повышение налогов с целью финансирования развития промышленности и железных дорог, значительный рост импорта в сочетании с введением новых таможенных тарифов, падение курса турецкой лиры и, наконец, мировой кризис, захвативший и Турцию. Правительство Исмета вынуждено ввести контроль за обменом валюты. С целью проведения более независимой денежной и финансовой политики Исмет добивается создания Центрального банка Турции, положив, таким образом, конец семидесятилетнему периоду, в течение которого Османский банк совместно с французами и англичанами определял политику турецких финансов. Но было ли этого достаточно, чтобы уберечь Турцию от позора, если ей пришлось просить о пересмотре соглашения о выплате османского долга, заключенного Фетхи в 1928 году?

«В чем причина? – спрашивает гази. – Правительство делает всё, что должно, но этого явно недостаточно; что нужно делать, чтобы преодолеть низкую эффективность правительственной политики?» По мнению Фетхи, проблему должно решать Национальное собрание, но этот ответ не убеждает Кемаля. И через несколько минут гази заявляет: «Нужно создать оппозиционную партию, чтобы придать больше свободы дискуссиям в Национальном собрании».

Действительно, выборы 1927 года, прошедшие словно «праздник», удручающе повлияли на Национальное собрание. Темперамент и политические вкусы Исмета толкали его продвигаться вперед без остановок. Тем хуже для тех, кто объявляет об общем недовольстве в стране или критикует систему государственного управления Исмета, к тому же ситуация усугубляется разразившимся мировым экономическим кризисом. Уже в течение нескольких месяцев хорошо информированные круги повторяют, что Кемаль больше не верит в своего премьер-министра и хотел бы его заменить, но кем? В этот вечер, когда гази заговорил об оппозиционной партии, Фетхи, слишком хорошо знающий старого друга, понял, что возглавлять новую партию будет предложено ему. И эта перспектива его совсем не вдохновляла. Конечно, Фетхи более либерально настроен, в большей степени европеец, чем другие лидеры новой Турции, и он одобрял демократизацию политической жизни Турции, но какое будущее ожидало партию, созданную по желанию президента и, по всей вероятности, без согласования с Исметом? «Мы снова вернемся к этому разговору», – заключил гази.

На следующий день он действительно стал обсуждать это с Али Фетхи, с Исметом, с президентом Национального собрания Кязымом и своим доверенным Нури. Исмет повторил то, что говорил и раньше: он за партию оппозиции, но не сейчас. Али Фетхи снова просит время на размышление, но гази уже принял окончательное решение: «Я хотел бы создать свободную парламентскую республику, столь же далекую от большевизма, как и от фашизма». А через 20 часов он объявляет новость: «Фетхи-бей только что согласился взять на себя труд возглавить новую партию, что, я думаю, будет очень полезно для страны». Так родилась либеральная республиканская партия.

«Вы идеалист!»

«Направьте мне письмо, объявляющее о вашем проекте создать партию, – заявляет Кемаль Фетхи и уточняет: – Вы напишите на имя президента республики, президента республиканской народной партии». «Я сделаю это завтра», – ответил бывший посол Турции в Париже. За столом только и говорят, что о новой партии.

Али Фетхи, обращаясь к Исмету:

– Нужно, чтобы обе партии работали вместе.

– Естественно, будет именно так, – отвечает не Исмет, а гази и добавляет: – Я буду вам искренне помогать, для начала вам будут нужны деньги, скажите мне, сколько вам нужно!

– Я не могу вам назвать необходимую сумму, но лидеры Народной партии знают, какая сумма нужна!

– Я не помню нашего бюджета, – отвечает несколько уязвленный генеральный секретарь Народной парии.

Кемаль не скрывает своей радости, словно ребенок, осуществивший задуманное, и медленно объясняет: «Очень хорошо иметь две партии в Национальном собрании, что позволит обсуждать проблемы, критиковать недостатки и изыскивать новые возможности. Таким образом, мы сможем избежать выступлений против нашего режима». А через несколько минут добавляет: «Я дам вам сорок или пятьдесят наших друзей <…>. Сколько депутатских мест хотели бы вы на будущих выборах?» – «Нужно сто двадцать депутатов, примерно треть нынешнего состава, чтобы партия смогла работать серьезно и быть достойно представлена в Совете министров», – отвечает Фетхи. Исмет немедленно реагирует: «Не больше пятидесяти!» – но уступает до семидесяти после вмешательства гази.

Следующий шаг был сделан во время бала. Кемаль вместе с Фетхи и Исметом подходит к Ахмету Агаоглу. Пятидесятилетний Агаоглу, ярый националист, прибыл в Стамбул и присоединился к юнионистам в 1908 году. В течение двадцати лет этот интеллектуал держался обособленно, поражая своей уравновешенностью, добротой и утонченностью. Прибыв в Анкару в 1921 году, он стал ответственным за информацию и всегда был за «дискуссии».

– Представляю вам президента либеральной партии Фетхи-бея! Вы будете работать с ним, – сообщает Кемаль.

– Мой паша, не мог бы я выбрать между Исмет-пашой и Фетхи-беем?

– Не нужно колебаться, Вы будете с Фетхи-беем.

Тон гази не допускал возражений, Агаоглу хранил молчание. А Кемаль уже направился рекрутировать других членов новой партии, своего детища. «Обе партии будут как мои приемные сыновья, – объяснял он Фетхи и Исмету. – Я буду словно ваш отец и буду одинаково относиться к обеим партиям. Уверяю вас». И он дарит наиболее молодому «приемному сыну» два персональных подарка: Нури, кто станет генеральным секретарем либеральной республиканской партии, и еще более символичный дар – свою сестру Махбуле.

11 августа 1930 года Кемаль отвечает на письмо, направленное ему Фетхи, которое он, конечно, читал перед отправкой. «Потрясающе», комментирует он письмо Фетхи и его проект. «Я рассматриваю как принцип республиканского режима, что партия, созданная на его основе, свободно обсуждает национальные проблемы». И напомнив, что действующий президент Народной партии – Исмет, а не он, Кемаль заверяет Фетхи в своей беспристрастности «по отношению к партиям» и в том, «что новая партия не встретит никакого противодействия своей активности в пределах светской республики».

Несмотря на заверения Кемаля и телеграммы с поздравлениями, полученные в большом количестве, Фетхи и Ахмет Агаоглу, хорошо знающие друг друга со времен юнионистов, испытывают беспокойство. Что думают они о реакции Исмета и всех сил, поддерживающих его? К тому же некоторые заявления Кемаля не вселяют в них уверенность. Он объясняет им, что будет продолжать выбирать кандидатов Народной партии, заявляет, что «в Турции нет человека, более влиятельного, чем Исмет-паша, – он победил лорда Керзона, он осилит и вас!». Впрочем, Исмет, не теряя времени даром, готовится к сражению. На открытии железной дороги Анкара – Сивас он произносит важную речь, защищая политику правительства по строительству железных дорог и напоминая о том, какое внимание оно уделяет крестьянам. Еще в ноябре 1929 года Исмет отмечал, что за год правительство распределило крестьянам 11 тысяч гектаров земли. В то же время президент Кязым следит за работой Национального собрания, тогда как Шюкрю Кайя, незаменимый министр внутренних дел, мобилизует губернаторов и полицейских. Тем не менее Кайя – заклятый враг Исмета, он намерен отстаивать прогрессивные проекты партии. Разворачивается борьба, в первую очередь – идей: снизить налоги, замедлить темп широкомасштабного строительства, привлечь иностранные капиталы, уменьшить вмешательство государства в жизнь граждан и частных предприятий, расширить политические права женщин и подготовить референдум, увеличить сотрудничество с Лигой Наций. По многим вопросам, особенно экономическим, программа либеральной республиканской партии не особенно противоречит взглядам ряда членов Народной партии, так как группа «Бизнес Банка», возглавляемая Джелялем, поддерживает ряд предложений новой партии в отличие от Исмета и его соратников. Когда оппозиция выступает с критикой диктатуры Муссолини и диктатуры в СССР, когда она заявляет, что если бы правительство было под контролем в 1914 году, то Турция не ввязалась бы в мировую войну, Исмет отвечает: «Иностранные капиталы – это займы, угрожающие национальному суверенитету; только промышленное развитие, осуществляемое государством, способно эффективно защитить нас, а европейская демократия – всё еще слишком большая роскошь для нас». «Вы – идеалист, вы совершенно не знаете жизни, – бросает Исмет Ахмету Агаоглу, когда тот упрекает его в том, что он предоставил только десять минут в Национальном собрании для дискуссии по важному закону. – Люди хотят денег! А политики претворяют в жизнь свои прихоти. Этого вы так и не поняли».

Поражение

Фетхи, в свою очередь, не может понять, что происходит в Измире, куда он приезжает 5 сентября. Сорок тысяч энтузиастов на лодках устремляются к его кораблю; встречающие выкрикивают: «Да здравствует наш спаситель гази, да здравствует свобода!» Толпа встречающих на берегу терпеливо ожидает, когда Фетхи сойдет на берег, а его автомобиль с трудом прокладывает путь сквозь толпу, так как все стремятся поцеловать ему руку, дотронуться до его одежды. За порядком в городе следит полиция; напряжение нарастает, и возникают столкновения между сторонниками Фетхи и манифестантами, мобилизованными правительством и Народной партией. Докеры и рабочие объявляют забастовку, здание партийной газеты «Анатолия» окружено и атаковано. Полиция стреляет по демонстрантам, убит четырнадцатилетний подросток, его труп отец приносит Фетхи со словами: «Вот первая жертва. Мы готовы на другие. Спаси нас!»

Губернатор Измира, бывший адъютант гази, запрещает Фетхи выступить с речью. Тогда глава либеральной партии обращается за спасительной поддержкой: он телеграфирует Кемалю. В ответ гази приказывает Исмету, министру внутренних дел и губернатору принять необходимые меры, чтобы дать возможность Фетхи высказаться. Они подчиняются приказу; однако голос Фетхи слишком слаб, и Нури вынужден повторять его речь. Как напишет позже Ахмет Агаоглу, «выборная кампания превратилась в шекспировскую драму». Фетхи не в состоянии ничего контролировать. «Я вынужден был его остановить», – гневно заявил Исмет Кемалю, показывая ему фотографии демонстрантов с оружием в руках и разгромленной типографии «Анатолии». Кемаль успокаивает Исмета, но просит Юнуса Нади опубликовать в его газете «Республика» открытое письмо под заголовком «Как реагировать на происходящие события?». Ответ Кемаля предвещает конец либеральной партии: «Я – президент Народной партии, наследник Общества защиты прав Анатолии и Румелии. Я связан с ними историей, и ничто не может и не сможет порвать эту связь». 11 августа Исмет был действующим президентом Народной партии. 10 сентября Кемаль снова стал президентом партии. Он сделал свой выбор. Когда Фетхи и Нури потребовали объяснений, Кемаль ответил: «Народ потянулся к вам. А партия, поддерживающая государственную власть, нуждается в моей помощи…»

Муниципальные выборы, проходившие до 22 октября, моглй быть названы историческими: впервые с момента создания республики женщины принимали участие в голосовании, на четырнадцать лет раньше француженок. С требованием предоставить женщинам право голоса выступал Фетхи, но Исмет решил выбить у него почву из-под ног. Он запустил в ход все ресурсы правительственного аппарата, чтобы обеспечить преимущество правительственных кандидатов; избирательная кампания протекала в напряженной обстановке. Один из приближенных Кемаля публично обвинил Агаоглу в прорусских настроениях, а Фетхи – в боснийских. Сторонники правительства умело использовали ошибку, допущенную Фетхи, когда он согласился поддержать новую газету «Завтра», руководимую весьма сомнительной личностью, известной своими прокоммунистическими настроениями. В момент объявления официальных результатов кандидаты либеральной партии победили только в одном городе – Самсуне; через несколько недель Государственный совет признал успех либералов недействительным. Как Фетхи, так и дипломаты отмечали нарушения во время выборов: манипуляцию с урнами в Мерсине, избиение либеральных кандидатов и исключение их из списков в раде районов Стамбула, отсутствие бюллетеней либеральной партии в Зонгулдаке… 15 ноября 1930 года Али Фетхи выражает недоверие министру внутренних дел, обвинив его в фальсификации выборов. Дебаты продолжались около 15 часов в присутствии гази и дипломатического корпуса. Фетхи сражался мужественно, в одиночку, несмотря на то, что его постоянно прерывали, несмотря на постыдные выпады противников, как, например, бывшего председателя Трибунала независимости: «Кого предпочитаете вы? Того, кто подписал перемирие в Муданье (Исмета), или того, кто подписал Мудросское перемирие (Фетхи)?» Десять депутатов проголосовали за недоверие министру: только десять, хотя четырнадцать депутатов были членами либеральной партии. Как далеко это от пятидесяти, семидесяти или ста двадцати депутатов, принявших участие в дискуссии в Ялова. 17 ноября Фетхи направляет гази письмо, сообщающее о роспуске либеральной партии, которая «могла бы составить политическую оппозицию гази Мустафе Кемалю»: «Как основатель партии, я считаю невозможным поддерживать политическую организацию, находящуюся в подобной ситуации».

– Какая партия выиграла? – спросил гази у одного из своих доверенных лиц.

– Ну естественно, наша партия, мой паша!

– Нет, никакая партия не выиграла.

– Но почему мой паша?

– Это партия администрации выиграла, мой друг. Партия губернаторов, супрефектов, чиновников, полиции, жандармерии. Запомни это!

Защитники порядка, гаранты стабильности режима, те, кто был у власти и не хотел ее никому уступать, действительно выиграли. Они выиграли у разношерстной коалиции недовольных: бедных крестьян, страдающих от дополнительных налогов, коммерсантов, терпящих убытки из-за безработицы в портах, вызванной мировым экономическим кризисом, и новой торговой политики Исмета, и многих других недовольных действиями правительства. Они выиграли благодаря слабости окружения Фетхи и его собственным ошибкам. И наконец, выиграли даже у самого гази, так как либеральная партия была его детищем, он участвовал в подборе ее кадров и разработке ее программы.

Впервые с момента прибытия в Анатолию Кемаль ошибся и был вынужден отступить вопреки собственному желанию. Он считал, что его страна созрела для политической жизни по-европейски, и надеялся устранить Исмета. Премьер-министр сумел переиграть его; при поддержке Февзи, дорожащего своим постом начальника Генерального штаба, он сумел убедить гази в том, что «этот национальный блок», о котором думал президент республики после муниципальных выборов, был ошибкой. «Не следует жертвовать авторитетом государства во имя свободы». – Кемаль присвоил это утверждение министра внутренних дел. Республика едва достигла сознательного возраста, ее состояние всё еще оставалось шатким, и свобода может подождать еще несколько лет.

Но трещина, возникшая между ним и народом в результате относительного успеха либеральной партии, обеспокоила Кемаля. На муниципальных выборах либеральная партия получила примерно одинаковое количество голосов с Народной партией в Адане; 70 процентов голосов Народная партия получила в Трабзоне и треть голосов – в Стамбуле.