Текст книги "Кемаль Ататюрк"

Автор книги: Александр Жевахов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)

Глава вторая
ВРЕМЯ ДЕРЗКИХ ШАГОВ

В начале февраля 1920 года Кемаль обратился к войсковым командирам с посланием, в котором анализировал ситуацию, высказывая свое мнение и ожидая реакции соратников. Оценивая обстановку в Анкаре, он писал, что союзники «пытаются взять нас в окружение». Чтобы противостоять этому, «мы должны либо договориться с правительством Стамбула, либо вступить в контакт с большевиками с целью координации военных операций и получения новых ресурсов». Кемаль считал, что для того чтобы вырваться из изоляции, в которой он оказался, все средства хороши. В апреле он направляет Ленину в Москву «первое предложение Великого национального собрания Турции советскому правительству». Без обиняков Кемаль предлагает установление дипломатических отношений между Москвой и Анкарой и участие националистов в «общей борьбе против империализма», причем одним из первых объектов в этой борьбе будет «империалистическое правительство Армении»; взамен Кемаль просит помощи. Запросы турок конкретны: «аванс» в пять миллионов фунтов золотом, боеприпасы, оружие, медикаменты и продовольствие.

Маленький шедевр

Письмо от 26 апреля 1920 года – это прежде всего своеобразный вызов истории, тринадцати войнам турок с Россией и враждебному настрою их к русским, о чем свидетельствует поговорка в Анатолии: «Если вода может иногда остановиться, то Россия не остановится никогда».

Это письмо – маленький шедевр прагматизма и политического оппортунизма. Кемаль – не приверженец марксизма, хотя в его библиотеке чуть позже появится десяток книг, изданных турецкой коммунистической партией, в том числе две книги Ленина. Он не представлял, что такое «революционный характер коммунизма», но зато быстро усвоил, какую пользу можно извлечь из антиимпериалистических выступлений большевиков.

Кемаль, впрочем, не питал никаких иллюзий относительно природы сближения с Москвой: «Быть большевиком – это одно, а вступить в соглашение с большевистской Россией – совершенно другое». В этом смысле он нашел в Ленине очень понятливого партнера. Принимая в декабре 1921 года Аралова, только что назначенного послом в Анкару, Ленин говорил: «Конечно, Мустафа Кемаль-паша – не социалист, но, очевидно, хороший организатор, талантливый командующий, он возглавил буржуазную революцию. Кемаль – прогрессивный человек и умный глава государства. Он понял смысл нашей социалистической революции и ведет себя благосклонно по отношению к социалистической России… Нужно ему помочь, вернее, помочь турецкому народу».

Наконец, Кемаль не вдруг осознал, какие возможности открывает соглашение с Москвой. Еще в Амасье, девятью месяцами ранее, паша и его окружение обсуждали и пытались оценить преимущества и недостатки сближения с Россией. В сентябре 1919 года Кемаль и Карабекир отправили в Баку Халиль-пашу и доктора Фуада Сабита. Фуад Сабит, Халиль-паша и Баха Саит, один из лидеров «Каракола», создали в Баку турецкую коммунистическую ячейку, искренне желая продемонстрировать большевикам свои коммунистические настроения. Кемаль внимательно ознакомился с отчетом Халиль-паши и Фуада Сабита. Таким образом, письмо Ленину не было чистой импровизацией.

И тем не менее сближение с Москвой оставалось рискованным шагом, к которому турки не были готовы. Об этом свидетельствует реакция депутатов на призыв Москвы к «мусульманам России и Азии». Некоторые слова послания из Москвы, как, например, «вы, чьи мечети были разрушены» или полная цинизма фраза: «Договор союзников о расчленении Турции и создании Армении на территории Турции обречены на провал», вызвали аплодисменты. Но в основном депутаты были настроены скептически: «Мы не знаем, что такое большевизм… нам неизвестна сила большевиков; этот призыв Москвы – пропаганда». И снова Кемаль поднимается на трибуну, чтобы объяснить, чтобы вселить уверенность. Двойственность политики такова, что Кемаль как искусный дипломат смотрит не только в сторону Москвы. Во время переговоров с Москвой он также пытается сделать несколько дипломатических шагов в сторону Италии и Франции. В Анкару прибывает Фаго, друг Сфорцы, для обсуждения экономического соглашения. А де Кекс, генеральный секретарь французской комендатуры Бейрута, подписывает с Кемалем короткое перемирие на 20 дней для обмена военнопленными и эвакуации войск из отдельных районов Киликии.

Напрасный труд – депутаты не только не поздравляют Кемаля, а, напротив, выражают недовольство и требуют объяснений. Кемаль пытается успокоить депутатов, объясняя, что это – вынужденный шаг, что перемирие позволит реорганизовать войска, выходящие из-под контроля, а, кроме того, французское правительство признало нас законным партнером. «Французы серьезно хотят вступить в переговоры, это в их интересах (в Сирии), но это и в наших интересах».

«А что с большевиками? – спрашивает один из депутатов. – Для нас Восток – это точка опоры против политики Запада, стремящегося нас уничтожить. Но это сближение нас пугает. Кавказ враждебен нам – они признают Армению. Если на Кавказе вступят в соглашение с большевиками раньше нас, что будем делать мы? В интересах нашей страны и нашего народа как можно скорее заключить соглашение с большевиками. Пусть этим займется правительство…»

Но он не мог ничего сказать о соглашении с Москвой, на то была причина; два посланца Кемаля прибудут в столицу России только 1 июня, так как им пришлось добираться окольными путями, чтобы избежать столкновения с англичанами.

Армянская карта

Большевики ответили без промедления. В ответе Кемалю, полученном через два дня, сообщалось, что 3 июня Джемаль, один из бывшего триумвирата юнионистов, прибывает в Москву, «чтобы обсудить принципы альянса между большевистским правительством России и Турцией, получить помощь России и принять решение по вопросам создания значительных трудностей для Англии, подготавливая мятежи в Персии и Индии». Чичерин, министр иностранных дел России, написал ответ в тот же день, однако быстрота ответа еще не означает согласия.

Как сообщил спустя неделю Джемаль, Москва готова подписать договор о союзе после того, как «будет урегулирован армянский вопрос». «Дорогой мой, – заявлял Радек Джемалю, – если вы решите армянскую проблему, качество и важность нашей помощи вам увеличится в сто раз… Пожертвуйте небольшой территорией для Армении, – просил ответственный сотрудник Коминтерна, – это жертвоприношение на очень короткий срок».

Требуя от кемалистов «жертвоприношения на очень короткий срок» и сообщив армянам о своем желании «положить конец вековому антагонизму между армянами и их соседями мусульманами», Чичерин и Радек преследуют свои собственные интересы. Дело в том, что Москва отчаянно пыталась найти друзей: поляки приближались к Киеву, генерал Врангель перешел в наступление, молодая большевистская власть в Азербайджане очень неустойчива, а в Дагестане начались волнения. Настал час компромисса с буржуазными республиками Грузией и Арменией. Москва подписывает договор, признающий независимость и суверенитет Грузии, но отказывается от него в феврале 1921 года. Москва ведет себя удивительно благодушно по отношению к Армении. Красная армия не предпринимает никаких шагов, когда армяне не уходят из Карабаха и Зангезура, с территорий, которые большевистское правительство Азербайджана считает своими. Еще более поразительно, что Москва позволяет правительству Еревана подавить восстание, организованное армянскими большевиками.

В письме Чичерина турецкие националисты увидели только одно: в соответствии с «Манифестом мусульман России и Востока» любой народ имеет право на самоопределение. Чичерин поставил точки над «i»: «Если вы хотите сотрудничать с нами, если хотите получить нашу помощь – организуйте сначала референдумы в Курдистане, Лазистане, в Восточной Фракии и в Армении». Бедный Халил-паша, ожидающий поздравлений в связи с получением от русских двух миллионов фунтов золотом, 60 тысяч винтовок и 100 пушек, все забыли о его письме!

Карабекир был в ярости: «Тогда как Антанта нападает на нас с Запада, большевики провоцируют население Армении, Курдистана, Лазистана и, будто этого недостаточно, Восточной Фракии отделиться от нас, вероятно для того, чтобы захватить их… Как можно быстрее следует оккупировать область Александрополя (города на востоке от Карса и на северо-востоке от Еревана), а если возможно, всю Армению, чтобы наши представители в Москве были посланцами победоносной армии». К счастью для националистов, их предводителем был Кемаль, а не Карабекир.

После двухнедельных раздумий Кемаль соглашается с Москвой. Чичерин предложил свои услуги в качестве посредника между турками, армянами и персами. Кемаль принимает это предложение и отменяет приказ о мобилизации, который он издал, чтобы бросить войска против армян. Помощь Советов стоит того и оправдывает забвение «варварских актов армян», которые еще недавно Кемаль так горячо разоблачал перед Национальным собранием.

Глава третья
УЖАСНОЕ ЛЕТО

«В те дни, – вспоминает сын Салиха Бозока, – ситуация была настолько критической, что однажды утром, когда я собрался в школу, отец сказал мне: „Вероятно, было серьезной ошибкой заставить тебя приехать ко мне… Кто знает, возможно, ты больше не сможешь увидеть мать и братьев“».

Летом 1920 года атмосфера в Анкаре была удушающей.

Сложные сюжеты

Ужасное лето началось с мятежа в Йозгате, расположенном вдали от Стамбула, на востоке от Анкары. Иозгат находился во власти очень влиятельной семьи феодалов Чапаноглу, которая контролировала не только этот регион, но и значительную часть Анатолийского плоскогорья. Надменные Чапаноглу не желали признавать никаких авторитетов, кроме собственного. Они собрали своих сторонников, организовав скачки, и объявили о своем решении во время роскошного ужина при свете факелов.

Кемаль немедленно принимает ответные меры и посылает на их усмирение Этхема-черкеса со своим отрядом. Этхем только что успешно подавил мятежи в Адапазары, Болу, Дюзге, оказав серьезную помощь Али Фуаду, командующему Западным фронтом.

Прибытие Этхема в Анкару с отрядом из четырех тысяч человек не прошло незамеченным. Восторженная толпа на улицах приветствовала своего спасителя. Высокий, с военной выправкой, словно офицер Генштаба, кем он никогда не был, излучающий силу, Этхем проезжал, окруженный бравыми телохранителями – черкесами, гордящимися своей формой и оружием. Кемаль удостоил Этхема высшей чести, предоставив в его распоряжение свою машину, единственную в Анкаре.

Кемаль не питает иллюзий: Этхем – всего лишь «баловень судьбы». Но разве бывший унтер-офицер не мог мечтать о еще более важной роли? Разве не встречают его чуть ли не как мессию? И когда его принимает Кемаль, окруженный важными военачальниками, Этхем неможет удержаться от того, чтобы не порисоваться. Мятеж в Йозгате? «Я уверен, что подавлю мятеж за пять дней, возможно – десять». Кемаль хранит молчание; он внимательно слушает, а затем уточняет несколько важных деталей, касающихся организации Западного фронта.

Вот что беспокоит Кемаля: как использовать силы Этхема и его боевой дух, не давая ему политической роли, на которую он мог бы рассчитывать в силу своих военных успехов. А операция в Йозгате только усложнила проблему, так как Этхем времени зря не терял. Ему поручили усмирить Йозгат, и он сделал это с присущей ему энергией и жестокостью: в результате ожесточенной атаки занял город, повесил тех, кто попался ему под руку, и по привычке, сохранившейся со времен его службы в «Специальной организации», сжег несколько армянских домов. Кемаль мог «искренне» поздравить его: Этхем действовал быстрее урагана!

Когда черкес проезжал через Анкару после «освобождения» Йозгата, за ним следовал внушительный караван с награбленным добром и скотом, захваченным в качестве трофея. В то время как толпа устроила ему восторженную встречу, командование армии придерживалось иного мнения. Февзи и Исмет оценили поведение Этхема как недопустимый спектакль и постоянно напоминали, что Национальное собрание приняло закон, требующий подчинения всех добровольческих сил военному министерству.

А что думал об этом Кемаль? Он сам познал экзальтацию партизанской войны в Триполитании, когда создавал отряды местных жителей против итальянцев. Но Кемаль уже не тот молодой человек, предоставленный самому себе в африканской пустыне. Он давно покинул мир индивидуальной авантюры. Он твердо убежден: невозможно освободить родину и построить государство с помощью партизанских отрядов.

Однако в данный момент Кемаль был вынужден признать, что престиж Этхема в зените, а Анатолия, казалось, готова к многочисленным авантюрам, как, например, той, что была предложена «Зеленой армией».

Эти два слова – «Зеленая армия» – окутаны атмосферой таинственности, дикости, исключительности, характерной для России и Турции накануне революции. «Зеленая армия» возникла на юге России, она состояла из крестьян, отказавшихся вступить в ряды Белой армии и скрывавшихся в лесах (отсюда – «зеленая» армия); это название и было заимствовано Карабекиром.

Миф значительно превосходит реальность. Через несколько недель после оккупации Стамбула в ответ на запрос Кемаля о помощи Карабекир отправляет в Анкару из Эрзурума письмо: «Я предлагаю назвать это объединение „Зеленой армией“. Известно, что „Зеленая армия“ в России нанесла серьезные потери тылам Деникина. Кроме того, зеленый цвет производит на наших людей сильное впечатление. Слово „красный“ может вызвать отрицательную реакцию как внутри, так и за пределами страны. А зеленая армия! Что это? Никто не знает, но почитает этот цвет».

В своих воспоминаниях Кемаль дает несколько более четкое объяснение: «После открытия Великого национального собрания в Анкаре было создано общество, названное „Зеленой армией“. Я очень хорошо знал его основателей, близких мне людей, но эта организация превысила первоначальные полномочия проекта по созданию национальной силы и поставила затем более широкие цели». Какие? Неизвестно. По мнению Кемаля, это тайное общество опасно и должно быть распущено как можно скорее.

Читая программу «Зеленой армии», погружаешься в странную смесь большевизма и исламизма. «Зеленая армия – организация, созданная на благо людей… Она состоит из послушного большинства, работающего на доминирующее меньшинство…» В ее основе можно найти принципы мусульманского закона, которому уже «тринадцать веков», с его исповедями, постами и пожертвованиями. Эта программа привлекла известных интеллектуалов и видных политических деятелей: Хаккы Бекиша, министра финансов правительства Анкары, Юнуса Нади, Халиде Эдип. Позже Халиде Эдип объяснит успех «Зеленой армии», так описывая восточный идеал: «Аморфная коллекция симпатичных идей, порожденных неудовлетворенным желанием».

Эти интеллектуалы поняли, что Запад, который их восхищал и формировал, хочет гибели их страны. «Зеленая армия» показалась им наилучшим убежищем от их собственных противоречий.

Но убежище может превратиться в западню. Вскоре после Йозгата к Этхему обратился министр финансов, генеральный секретарь «Зеленой армии», предложив ему вступить в ассоциацию. В своих мемуарах Этхем выставляет себя в выгодном свете: «Я спросил его: „А Кемаль-паша в курсе?“ – „Естественно, – ответил он. – Как мог бы я заняться делом такой важности без его приказа?“»

Насколько дисциплинирован Этхем! И какое непостоянство Кемаля, который через несколько дней требует роспуска «Зеленой армии», но затем, после того как Бекиш смог переубедить его, оставляет ее. Определенно, дело темное…

Упреки в адрес армии

А между тем Кемаль делал все, что мог. Халиде Эдип вспоминает его «необычайную энергию». Его окружение страдало от невероятной активности Кемаля и непрерывной напряженной работы. Если верить свидетелям, Кемаль проявлял при любых обстоятельствах поразительное самообладание. Нервозность и сомнения юношеских лет забыты с момента «анатолийской авантюры». Спокойствие Кемаля отражалось на его окружении. «Вы живете как в монастыре», заявил обитателям сельскохозяйственной школы вновь прибывший Якуб Кадри. Тем не менее «монах» Кемаль не превратился ни в мистика, ни в аскета. Он оставался всё таким же, любил самые разные удовольствия, употреблял спиртное, но легко контролировал себя.

День за днем ситуация становилась всё более сложной. 22 июня греки переходят в наступление. Всё произошло за несколько дней. 12 июня Робек и Милн приглашают французских коллег на английский адмиральский крейсер. Их анализ ситуации прост: за три месяца националисты смогли собрать «сильную армию» во Фракии и на Черном море и «могут направить силы на Константинополь». А еще через неделю угрозы становятся всё более определенными. Французы отмечают в донесениях, что англичане серьезно озабочены и даже напуганы происходящим. Националисты были замечены в районе Дарданелл и особенно в районе Измита, менее чем в ста километрах от Стамбула. Три самолета националистов бомбят город, и войска Кемаля под командованием Али Фуада находятся в «300 метрах от заграждения из колючей проволоки вокруг правительственного лагеря». Хуже того, Шиле, в пятидесяти километрах от столицы, взят в окружение.

Робек и Милн считают, что следует что-то предпринимать. Французы более сдержанны. Вмешательство невозможно без политического решения, и Франше не упускает возможности поставить точки над «i»: виной всему операция 16 марта.

Спасителем, в который раз, оказался Венизелос. Премьер-министр Греции заявил, что его войска готовы действовать, и уточнил, что не потребует никакой компенсации. Наступление греков к тому же поможет решить и другую проблему. 22 июня оставалось всего три дня до окончания отсрочки, предоставленной союзниками Османской империи, чтобы принять проект мирного договора, который они передали Блистательной Порте.

Греки переходят в решительное наступление и через восемнадцать дней добиваются победы: греческие войска прошли четыреста километров вплоть до Эскишехира, что в двухстах километрах от Анкары. Итог наступления впечатляет: 4500 пленных, сотни пушек, а также репутация «дьявольских солдат».

Анкара в смятении. Депутаты в растерянности и, как обычно, решают обратиться к Кемалю: «Что скажет Мустафа Кемаль-паша?.. Что произойдет, если греки захватят Анкару?» На тайной встрече с депутатами Кемаль пытается их успокоить: «Почему не удалось противостоять греческому наступлению? Я объясню вам. Наши силы были малочисленны и слабы. До создания нашего правительства никто не мог устоять против греков. Кроме того, часть наших сил брошена на усмирение внутренних мятежей… Но мы не можем в настоящее время объявить мобилизацию. Наш народ устал от войн, длящихся годами… Нельзя превращать народ в армию. Необходимо убедить тех, у кого есть оружие, развернуть партизанскую войну. А чтобы не делить войска, отправленные на фронт, следует сформировать отряды от трех до пяти тысяч человек, чтобы подавлять внутренние мятежи». Между тем наблюдательный обозреватель отметил тремя неделями ранее: «Национальные силы претерпели с марта значительную реорганизацию; неорганизованные отряды и банды при поддержке малочисленных войск превратились в организованные мобильные отряды, снабженные оружием и боеприпасами».

Депутаты немного успокоились. Но паника началась снова, когда узнали о захвате Бурсы. Это было жестоким ударом по престижу Мустафы Кемаля. Официальная газета националистов «Национальная воля» заявляет патетически: «…Бурса – наша вторая Мекка… А теперь она в руках предателей, распятая, словно мессия, израненная и страдающая. Бурса не была достаточно укреплена, она не была вооружена».

Кемаль, который провел около двух недель на фронте, пытается успокоить одних и других. Но диалога не получается. Депутаты узнают, что Бурса была эвакуирована перед атакой греков. Охваченные страхом, они превращаются в стратегов. Они критикуют армию и командиров, предлагают судить командиров, сбежавших перед наступлением врага, организовать добровольные отряды из депутатов, а также отправлять на фронт больше офицеров. К тому же это недопустимо, что у каждого офицера – ординарец. Почему бы нам не учесть опыт большевиков?

Кемаль пытается защищаться шаг за шагом в узком кругу военных. Падение Бурсы? «Возможно, защита Бурсы была недостаточной. Но главное – защитить страну. В прошлом, если бы заранее отступили из Сирии, чтобы защитить Медину, возможно, спасли бы Медину. Вот почему важно делать всё возможное, чтобы спасти всю родину, не сосредоточивая внимания на отдельном участке». Создавать новые подразделения, состоящие только из офицеров? Это «не имеет никакого смысла и не существует ни в одной стране мира, возможно, за исключением большевиков. Обучение офицеров – длительный процесс, и было бы несправедливо позволить их уничтожать». Кемаль уступает только по вопросу об ординарцах: «Пусть офицеры платят своим ординарцам. Если же они не хотят доверять им свои семьи, пусть делают всё, чтобы отправить на фронт снаряжение для ординарцев».

Кемаль пытается успокоить взволнованных депутатов: «Это я приказал оставить Бурсу. С точки зрения военного, важно не цепляться за какое-то место, а добиться результата. Важнее всего не Бурса, а освобождение страны… Нельзя вести себя сентиментально». Кемаль не защищается, он атакует. В свою очередь, депутаты подвергаются критике. Меткое заключительное слово принадлежит Халиде Эдип, описывающей состояние отношений между пашой и парламентариями: «Как известно, Кемаль мог пользоваться Национальным собранием по своему усмотрению».

Севрский фарфор

10 августа в Севре, предместье Парижа, знаменитом своим фарфором, был подписан наконец мирный договор. В Стамбуле в 13 часов все замерло на пять минут – пять минут, заставившие забыть пять веков истории.

В 433 статьях международный мирный договор отдавал де-факто Измир и большую часть Фракии Греции, предусматривал создание под эгидой Лиги Наций независимого Курдистана, учреждал независимую Армению (американский сенат только что отказался от армянского мандата) и создавал зоны влияния для Франции на юго-востоке Анатолии и для Италии – на юго-западе.

Османская империя больше не существовала. На ее руинах победители выкроили «опереточную» империю между Стамбулом и Сивасом, Черным морем и Кайсери. Пятнадцать тысяч военных и жандармов, а также личная охрана султана должны были обеспечивать порядок на территории этого прямоугольника. Был продлен режим унизительных капитуляций, а иностранным экспертам было поручено контролировать османские финансы.

Султан, «самый великий правитель в мире», и его правительство признали этот смертный приговор: когда министры, сенаторы и генералы собрались у падишаха, всего один человек набрался мужества не проголосовать за проект столь унизительного мирного договора.

Стоит ли жалеть или презирать этих верных слуг императорской короны? Большинство из них не задавало себе вопросов, а некоторые даже смирились с этими потерями, как, например, министр юстиции, еще с начала наступления греков.

« Журналист. Наше правительство будет протестовать против наступления греков?

Министр.Наше правительство официально вынесло смертный приговор Мустафе Кемалю. Мы объявили его предателем родины и халифата… Почему мы должны протестовать против этого наступления, которое пришло нам на помощь?

Журналист.Встретит ли это наступление достойное сопротивление?

Министр.Нет, в армии Мустафы Кемаля отсутствуют должная дисциплина и организация, она состоит из рецидивистов и разбойников.

Журналист.Как долго продлится это наступление?

Министр.Я не солдат. Но я уверен, что греческая армия будет действовать быстро и решительно и через несколько недель окажется у стен Анкары».

А пресса Стамбула реагирует по-иному. В день подписания договора почти все газеты появились в черных рамках в знак траура, а «Алемдар» оплакивает «многовековую славу, историю, чистую как жемчужина, которая хранит жертвы бесчисленных поколений…».

Даже победители не особенно горды подписанным договором. В Риме Сфорца, став министром иностранных дел, предлагает Турции «дружеское сотрудничество, экономическое и моральное, предоставляя ей полный суверенитет».

Лондон и Париж знают, что понадобится не менее двадцати дивизий, чтобы соблюдать условия договора. Но они не хотят сражаться. Во Франции сенат отказывается отправлять колониальные войска в Малую Азию, чтобы не ставить под угрозу будущее африканских колоний. Если верить президенту Франции Пуанкаре, церемония подписания договора была похожа на похороны: «Договор был подписан в помещении фарфорового завода в Севре… сам по себе столь же хрупкий… Не стоит его трогать, противоречивые цели Греции и Италии едва ли не испортили всё в последний момент. Несколько раз церемонию его подписания были вынуждены откладывать. Наконец она состоялась в атмосфере усталости и отсутствия энтузиазма, что заставило некоторых внимательных наблюдателей говорить о меланхолии, словно она иллюстрировала значительную утрату влияния Франции на Востоке». Единственный человек, кто несколько наивно в удовлетворении потирал руки, – это премьер-министр Греции Венизелос, который с готовностью принял роль жандарма, доверенную ему Лондоном и Парижем.

Еще 18 июня 1920 года генерал Вильсон записал в своем дневнике: «Нам необходима помощь греков, но всё это закончится войной с Турцией и Россией и нашим вынужденным уходом из Константинополя».