Текст книги "Кемаль Ататюрк"

Автор книги: Александр Жевахов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)

Кемаль не сомневается в своем успехе, даже готов отвергнуть руку, протянутую юнионистами. Собравшиеся у Кавита, бывшего министра финансов, около двадцати уцелевших лидеров юнионистов пытаются найти пути воскрешения «Единения и прогресса» с Кемалем во главе. «Сегодня никто не имеет права говорить от имени „Единения и прогресса“», – комментирует гази. Единственная неудача может остановить победный марш Кемаля: провал второй конференции в Лозанне.

Мир

Турки хорошо подготовились ко второй конференции в Лозанне. Исмет, настроенный решительно и верящий в успех, решил даже взять с собой жену, а Кемаль поддержал его.

Другой жест, еще более выразительный, – это голосование по закону о проекте Честера, который был принят Национальным собранием. Следовало бы еще раньше упомянуть о проектах американского адмирала Честера. Прибыв в Стамбул в 1900 году, адмирал проявил нестандартное мышление, задумав проекты, воплощение которых тормозило только недоброжелательное отношение других инвесторов: мост через Босфор, железную дорогу через всю Анатолию, строительство морских портов, добычу железной руды… Несмотря на неудачи перед 1914 годом, Честер вернулся в 1922 году и предложил новые проекты правительству националистов. Произошло чудо – Анкара подписала предварительное соглашение, предусматривающее строительство трех портов и более четырех тысяч километров железных дорог, а также концессию на 99 лет, дающую право на использование шахт на 40 километров вдоль железных дорог и в районе портов. Так, за несколько недель до открытия конференции в Лозанне Анкара стремилась завоевать симпатии Соединенных Штатов Америки, желающих вновь поставить под сомнение успехи европейцев, что на языке дипломатов целомудренно называют политикой «открытой двери».

К несчастью для турок, лорд Керзон тоже придерживался политики «открытой двери». Из Лозанны Исмет направляет запрос в правительство, требуя пересмотреть проект Честера, который, если принять всё во внимание, может очень дорого обойтись национальной независимости. В Национальном собрании развернулись бурные дебаты, освещаемые прессой. «Вторая группа» выступала против, а Кемаль защищал проект. Кемаль обратился с призывом к «великой американской нации», чтобы «американцы с открытым сердцем относились к турецкому народу, борющемуся за свободу и независимость и стремящемуся встать на путь прогресса и справедливости, следуя вашему примеру». Он был уверен, что американская помощь причинит наименьший вред по сравнению с любой другой иностранной помощью. Великие державы знали, что им угрожает: утвердив проект Честера, Национальное собрание объявляет о пересмотре всех существующих концессий.

Вторая конференция в Лозанне протекала в доброжелательной атмосфере, чему способствовало и присутствие жены Исмета, и голосование по проекту Честера, и отсутствие лорда Керзона, и личные отношения Исмета с Венизелосом. Начавшись 23 апреля 1923 года, она завершилась через три месяца подписанием мирного договора.

«Мирный договор в Лозанне, – комментирует газета „Фигаро“, – знаменует важную дату в истории мира, так как впервые к Турции отнеслись как к западной державе». Независимость новой Турции признали Франция, Италия, Великобритания, Япония, Румыния и Югославия, а между тем Турции принадлежит в Европе территория всего в 24 тысячи квадратных километров при общей площади страны 767 тысяч квадратных километров, расположенной в основном в Азии. Исчезли территориальные претензии Севрского мирного договора: новая Турция совпадает в общих чертах с той, что определена Национальным пактом. Больше не встает вопрос о Курдистане, и армянская часть ограничивается пределами Советской Армянской Республики. Единственное огорчение для Турции – судьба Мосула: конференция в Лозанне не приняла по этому вопросу решения, Лондон и Анкара будут продолжать переговоры под эгидой Лиги Наций. Еще более впечатляет признание экономической и финансовой независимости Турции. Унизительные Капитуляции отменены, а все иностранные концессии, так же как и долг Османской империи, будут пересмотрены. Турция наконец добилась свободы в таможенной политике.

Побежденная в 1918 году, живой труп в 1920 году, Турция рассматривается как «западная держава» через три года. Какая резкая перемена! Наряду с Японией, победившей Россию в 1905 году, новая Турция оказывается в первых рядах Востока, решившего покончить с колониальной мощью Европы. Пока никто еще не говорит о деколонизации и не противопоставляет север югу, но тем не менее одно не вызывает сомнения: в Лозанне международные отношения определенно вступили в XX век. В апреле 1955 года на конференции в Бандунге, в Индонезии, представители тридцати африканских и азиатских стран, собравшиеся для подготовки деколонизации, вспомнят о Лозанне. Кстати, активное участие в работе этой конференции приняли Неру и Чжоу Эньлай.

Сто один орудийный залп в Анкаре, Стамбуле и во всех турецких городах салютовал договору в Лозанне. Сто один залп в честь Мустафы Кемаля, но также и Исмета. Исмет, военный, ставший дипломатом по гениальной прихоти гази, заслужил такой почет. Генеральный секретарь конференции в Лозанне Рене Массильи писал о нем: «Худощавый, начинающий седеть, он выглядел старше своего возраста лет на десять; тонкие черты лица, орлиный нос, глаза всегда настороже, скромный, но не застенчивый, всегда спокойный, очень вежливый, не реагирующий на громы и молнии величественного лорда Керзона, сохраняющий самообладание и снова повторяющий слово в слово бесстрастным голосом аргументы, которые западные делегаты считали уже отвергнутыми; при этом он был скорее скуп на слова, немного глуховат, что позволяло ему, в зависимости от обстоятельств, не всё услышать или заупрямиться дольше допустимого и вывести собеседников из себя, он изматывал противников, брал их „измором“. Руководствуясь точными инструкциями Мустафы Кемаля, он сумел, таким образом, при всех бесчисленных трудностях следовать точно по заданному пути».

Глава четвертая
ДЕСТРУКТИВНОЕ СОЗИДАНИЕ

Через три недели после подписания договора [46]46
  Исмет оставался в Лозанне для заключения нескольких соглашений. Мирный договор был подписан и с Вашингтоном 6 августа 1923 года, хотя юридически США и Турция не были в состоянии войны; этот договор будет ратифицирован только в 1934 году.


[Закрыть]Исмет возвращается из Лозанны. В толпе, торжественно встречающей Исмета, нет Рауфа. 4 августа председатель Совета министров подал в отставку. Как только стало известно о подписании договора, Рауф в сопровождении Али Фуада поспешил в резиденцию Кемаля в Чанкая.

– Я не смогу работать с Исмет-пашой.

– Мой милый Рауф, не знаю, что тебе сказать, – ответил ему гази, а затем добавил: – Ты прав, эта среда делает человека безнравственным.

– Мой паша, не беспокойся, найдется дюжина честных соратников, с кем ты сможешь управлять страной.

Тут вмешался Али Фуад:

– Кто же теперь будет твоими апостолами? – И, почувствовав недопонимание старого друга, добавил: – Кто станет апостолами, разделяющими с тобой твои усилия?

– У меня нет апостолов. Есть лица, готовые служить нации и стране. И эти «апостолы» должны доказать свою силу и возможности.

Новые апостолы

С апостолами или без, но Кемаль практически держит в руках Национальное собрание: выборы прошли с триумфальным успехом. Ни один из членов «Второй группы» не получил снова мандата, тогда как гази был избран дважды – в Измире и Анкаре. Он снова избран президентом Национального собрания единогласно, за исключением одного голоса – его собственного, который он отдал Исмету.

Апостол или нет, но Исмет, блестяще завершивший переговоры в Лозанне, стал одним из столпов кемалистской системы. Несмотря на недовольство примерно сорока депутатов, упрекающих его за неудачу с присоединением Мосула и Александретты, Исмет добивается прекрасных результатов голосования по ратификации договора. И всё же первым апостолом был не Исмет, а Али Фетхи, которого гази избрал на пост председателя кабинета министров. Друг детства, компаньон по «ссылке» в Софии, бывалый политик, молодая элегантная жена которого стала подругой Латифе, Фетхи – это тот, кому гази может доверять безоговорочно.

9 сентября Кемаль основал свой «храм» – Народную партию, главная задача которой «руководить обеспечением национального суверенитета с помощью народа и для народа». «„Священная ассоциация“, воплощение в нации революционного духа» – так определял Кемаль организацию, предназначенную для осуществления его революции. Члены Народной партии должны понять, что они не являются членами обычной партии. Чтобы помочь им в этом, президент Мустафа Кемаль выбирает генеральным секретарем партии Реджепа. Высокомерный, скупой на улыбки Реджеп похож на министра внутренних дел, о котором мечтает любой режим; впрочем, он и будет им несколько раз. Бывший лейтенант, хороший организатор умеет добиваться намеченной цели, преданный человек. Это именно те качества, которые необходимы Народной партии: Национальное собрание хотя и состоит из представителей одной партии, не всегда единодушно принимает решения.

И всё же первое важное голосование нового Национального собрания было единогласным. 13 октября 1923 года по предложению Исмета Анкара становится столицей новой Турции. Националисты предвидели это с 1921 года, французские дипломаты поняли, что это случится, в декабре 1922 года, а Кемаль заявил об этом журналистам в Измире в феврале 1923 года. Но падение Стамбула означало страшное поражение для его депутатов, Рауфа, Кязыма Карабекира, Рефета, для его прессы, для его деловых кругов и государственных чиновников. Все они так или иначе утратят свою власть. И не променяют в один прекрасный день столицу с четырнадцативековой историей на захолустный городок. Современный город, о каком мечтает гази, еще не существует. В городе нет ни одного отеля, всего два ресторана и фургон для товаров, куда поместили американского консула. В июле 1923 года Анкару посетил американский журналист и не обнаружил ничего, что могло бы понравиться чиновникам и дипломатам, привыкшим к шарму Босфора и Золотого Рога. Впрочем, европейские послы будут сопротивляться переезду в Анкару и останутся в Стамбуле до 1925 года. Но настоящие трудности для новых апостолов начнутся 25 октября.

Да здравствует республика!

«Мустафа Кемаль должен будет разрешить внутренний кризис установлением устойчивого народного режима» – таков анализ полковника Мужена от 24 сентября; Мужен был официальным представителем посольства Франции в Анкаре. Он не имел дипломатического опыта, но симпатизировал Кемалю; военный комендант Пелле называл его Мужен-паша. И в то же время его пессимистическое заключение удивляет: какой внутренний кризис? В стране воцарился мир, гази триумфально победил на выборах, где же кризис?

А между тем кризис повсюду. Прежде всего в экономике. В общественном порядке, нарушаемом то здесь, то там выступлениями групп с политическими претензиями. В армии, где были отправлены в отставку в связи с демобилизацией 1200 офицеров, среди которых оказался Нуреддин-паша, «освободитель» Измира. Нельзя безнаказанно выйти из состояния войны, продолжавшейся двенадцать лет, и распрощаться с политической и социальной системой, просуществовавшей пять веков.

Кризис усугубляется еще и тем, что страна оказалась между двумя мирами. Старый покинули, но где новый? Национальный суверенитет, Экономический пакт Измира, Народная партия – важные вехи. Но чего-то недостает: политического определения режима. Хотя Кемаль заявляет американскому журналисту, что «первый, наиболее важный проект новой Турции не политический, а экономический», но сам-то он знает, что основа его конструкции – политическая.

Кемаль страстно желал республики. Республиканский идеал был для него настоящим культом, как и для французских радикалов. Республика! Это слово заставляло взволнованно биться его сердце, и он даже пытался перевести его на турецкий язык. Республика навечно связана с французской революцией. «Следует выбрать для учреждения республики подходящий момент», – советовал ему Юнус Нади. «Именно сейчас подходящий момент», – отвечал ему Кемаль. Однако в этом не было никакой уверенности. Как писал в своих «Мемуарах» Исмет: «Многие товарищи считали, что провозглашать Республику еще не время». «Гиблая идея», – публично заявил Рефет, тогда как Рауф отстаивал идею конституционной монархии и заявлял, что режим должен быть свободно выбран самим народом, без давления сверху. Учитывая оппозицию и осложнения, порождаемые проектом, Кемаль не включил создание республики в «новые принципы» Народной партии. Ярые консерваторы, осторожные сторонники умеренной политики, личные противники Кемаля и депутаты, смешивающие личные интересы и жизненно важные вопросы, – все они значительно ослабляли позицию Кемаля.

24 октября Фетхи покидает пост министра внутренних дел, который он совмещал с должностью председателя Совета министров. На следующий день Али Фуад выходит в отставку, а Рауфа избирают первым вице-президентом Национального собрания, тогда как кандидат правительства на пост министра внутренних дел проигрывает представителю внутренней оппозиции в Народной партии. 27 октября правительство уходит в отставку с согласия гази. Затем разыгрывается потрясающая мизансцена, дирижируемая «сверху» и сыгранная «внизу». «Верх» – это резиденция Кемаля в Чанкая, окруженная виноградниками и садами, «низ» – это Национальное собрание в центре города.

После отставки правительства Народная партия пытается найти ему преемника, перебирают имена, составляют различные комбинации. Наконец, приходят с предложениями к Кемалю в Чанкая. Кемаль категорически отказывается заменить Исмета на посту министра иностранных дел, делегация уходит, озадаченная. Всё начинают снова. Тогда Кемаль переходит в атаку, пригласив нескольких друзей на обед в Чанкая. 28 октября Исмет, Али Фетхи, министр обороны Кязым, Рюшен и трое других близких ему депутатов обедают с гази. «Завтра мы провозгласим республику, – объявляет Кемаль, прежде чем распределить роли каждому. – Сами, ты потребуешь завтра заседания Народной партии и сделаешь так, чтобы партия попросила моего вмешательства с целью приостановить кризис. А ты, Исмет, останешься здесь, и мы подготовим вместе текст обращения Национальному собранию».

На следующий день всё происходит как задумано. Партия собирается, и начинаются обсуждения состава нового правительства, но в какой-то момент Кемалеттин Сами предлагает, чтобы «Мустафа Кемаль-паша присоединился к ним и высказал свою точку зрения». Предложение принято, отправлено в Чанкая, чтобы пригласить Кемаля, и гази обращается к депутатам: «Месье, предоставьте мне один час». За эти шестьдесят минут Кемаль встречается с несколькими депутатами и тщательно шлифует свой доклад. Через час депутаты возвращаются в зал, чтобы выслушать гази. «Дорогие друзья! Я думаю, что все прекрасно поняли причины, которые привели нас к этой деликатной ситуации, какую мы должны разрешить сегодня. Существующая система является причиной чертовской слабости. Да, каждый из нас должен участвовать в выборах правительства и министров всякий раз, когда наша конституция вынуждает нас формировать новое правительство <…>. Ваше высокое собрание поручило мне найти решение <…> я вам его предоставляю». И Кемаль дает секретарю прочесть свой проект конституции, начинающийся так: «Турецкое государство – это Республика…»

«Подвергнуть бомбардировке, затем стремительно напасть, внести замешательство и добиться успеха» – тактика Кемаля вступила в свою последнюю фазу. Исмет – автор исторической формулировки: «Мы родили ребенка. А теперь мы должны дать ему имя». Юнус Нади тоже вмешивается, чтобы поддержать гази: «Не будем торопиться». «Мы только согласились на решение по составу кабинета министров», – заявляют некоторые депутаты. В 18 часов началась работа Национального собрания; завязалась горячая дискуссия. В 20 часов 30 минут председатель заседания воскликнул: «Да здравствует республика!» Через 15 минут Мустафа Кемаль был избран президентом республики единогласно при 158 голосовавших. Его первые слова адресованы Исмету: «Мой паша, будь счастлив, какое доброе дело для нации!»

Первые волнения

Теперь нужно убедить всех в правильности этого шага. Например, Кязыма Карабекира: он был в Трабзоне, когда в честь провозглашения республики прогремел 101 орудийный залп. Карабекир с недовольством заявил своему окружению: «Мы не обсуждали подобной инициативы».

Это же надо было объяснить и анатолийцам. В регионе Вана, как рассказывал депутат от этой области, провозглашение республики вызвало смятение и страх. Что это такое – «республика», о которой никогда не говорили? Не собираются ли запретить религиозные обряды и свадебные контракты, не дадут ли право жандармам распоряжаться жизнью и смертью крестьян? Страх некоторых настолько велик, что они предпочитают бежать в Персию или Ирак. Правительство республики реагирует мгновенно и разъясняет принципы нового режима: республика – это не диктатура, она дает гораздо больше прав и власти народу и запрещает всякое беззаконие, она – не противник религии, одна из великих держав мира – Соединенные Штаты Америки – республика…

Регион Вана в Восточной Анатолии – один из наиболее отсталых в стране, поэтому смятение и страх населения не удивительны. С другой стороны, реакция Рауфа тоже предсказуема. В Стамбуле он дает интервью двум консервативным газетам «Ватан» и «Тефхиди Эфкяр» и выражает поддержку новому режиму: «Только такой режим сможет обеспечить процветание и независимость нашего народа». И всё же высказывания Рауфа «огорчили» Кемаля. Почему? Рауф, как бывший глава кабинета министров, позволил себе отметить, что процедура учреждения республики была слишком быстрой и директивной. Он осмелился сказать, что «даже самые выдающиеся люди не могут устоять перед соблазном – использовать свою силу и влияние», что, естественно, задело Кемаля. По инициативе Исмета, ставшего премьер-министром, Рауф был вызван ответить перед Народной партией, причем ему не дали возможности предварительно встретиться с Кемалем. 22 ноября в течение восьми часов он должен был объяснять свою «ошибку» и защищаться против тех, кто поставил во главе с Исметом вопрос о его пребывании в Народной партии. Рауф отклонял обвинения: «Мне ставят в упрек, что я создаю оппозицию в партии, но я этого не делаю. Вам решать, но моя совесть чиста…» Рауф был прощен.

Заседание 22 ноября было небесполезным. Для Рауфа это была своего рода репетиция: через год он покинет Народную партию и создаст оппозицию. Что же касается правительства, то оно через три недели после провозглашения республики продемонстрировало, что готово защищать это историческое событие от кого бы то ни было и любыми средствами. В своих «Мемуарах» Исмет рассказывает о том, что спросил у адмирала Бристоля, представителя Вашингтона в Стамбуле, через сколько лет США поверили в незыблемость их республики. «Да, это фундаментальный вопрос, – ответил адмирал, – через двадцать лет». – «Ну что же, нам тоже, вероятно, понадобится двадцать лет».

Лучший способ защиты – это нападение: в Анкаре в этом не сомневаются. В Стамбуле тоже. В начале ноября пресса бывшей столицы обращается к халифу с вопросом, не намерен ли он уйти в отставку. «Я не вижу никаких причин покинуть мой пост халифа», – отвечает Абдул-Меджид, поддерживаемый президентом коллегии адвокатов Стамбула, который уточнил, что «это было бы бедствием для мира». Борьба с халифом начинается. Анкара начинает с того, что сокращает на одну треть средства, выделяемые на содержание халифа и его окружения, а торжественная церемония выезда халифа по пятницам в мечеть превращается в скромную процессию.

Игры Измира

«А теперь вопрос о халифате» – таков заголовок статьи, появившейся 11 ноября в юнионистской газете «Танин» («Эхо»). И действительно, вопрос о судьбе халифата становится главным в борьбе двух миров, гази не включил его в «новые принципы» Народной партии, считая, что не стоит «преждевременно будоражить реакционеров и несведущих», но отмена халифата и религиозная реформа терзали его сознание. Новая Турция с ее восьмимиллионным населением не может себе позволить сохранять халифат, да, впрочем, она и не нуждается в нем [47]47
  Газета «Танин» в статье от 11 ноября придерживалась противоположного мнения: «Турция с ее 5–10-миллионным населением, отказавшись от халифата, утратит важную роль в мусульманском мире, а в глазах европейских политиков мы попадем в ранг небольшого третьестепенного государства».


[Закрыть]. «Мы – турки, только турки», к чему эта интернациональная ответственность? К чему сохранять духовное родство с панисламизмом, принесшим столько жертв и несчастий? И если бы еще исламская религия служила прогрессу и науке, но Кемаль, верный последователь французских республиканцев, выступивших за разделение церкви и государства, испытывал ненависть к ходжам и считал их бесполезными.

Битва за халифат шла не только в Стамбуле, но и в прессе. Сторонники халифата, стремясь обуздать Кемаля, совершили несколько ошибок. Первая – это статья президента адвокатской коллегии Стамбула. Еще более серьезную ошибку допустили газеты «Танин», «Тефхиди Эфкяр» и «Икдам», опубликовавшие 5 декабря 1923 года письмо, отправленное из Лондона Исмету двумя мусульманскими авторитетами. Ага-хан и эмир Али требовали у турецкого правительства, чтобы были восстановлены честь и власть халифата: мы всегда защищали турок, даже в самые трудные времена, и мы присудили Мустафе Кемалю титул «Меч Ислама»; взамен обеспечьте халифу «положение, внушающее доверие и уважение мусульманских наций и придающее, таким образом, Турецкому государству исключительную силу и достоинство».

Письмо из Лондона о защите халифата – какая удачная находка: наилучшее доказательство связей между английскими «врагами» и халифом! Предательство Вахидеддина еще не забыто. И Анкара немедленно реагирует на этот выпад. В Стамбуле создается Трибунал независимости, подвергаются аресту владельцы и главные редакторы этих трех газет, а заодно и президент коллегии адвокатов Стамбула. Правда, вскоре все, кроме президента коллегии адвокатов, отпущены. Конец первого сражения.

А Кемаль в Измире вместе с Латифе. Мало кому известно, что Кемаль пережил шесть трагических месяцев. Всё началось в Мюнхене, где в санатории проходила лечение от туберкулеза бывшая возлюбленная Кемаля, Фикрие. Случайно узнав о женитьбе бывшего любовника, Фикрие немедленно прибывает в Анкару. Встреча была мучительной. Фикрие, тяжело переживающая происшедшее, собирается уехать в Стамбул и перед отъездом вдруг решает в последний раз увидеться с Кемалем. Когда она прибыла в Чанкая, главный адъютант Кемаля заявил: «Это невозможно, необходимо заранее договориться о приеме». Вскоре после этого труп Фикрие был обнаружен в ее фаэтоне. Кемаль был настолько потрясен этой смертью, что однажды назвал жену Фикрие. Латифе решает призвать на помощь родителей. Тогда как Кемаль разыгрывает из себя гостеприимного хозяина, Латифе взрывается: «Я хочу развода… Ты не делишься со мной своими мыслями, ты ведешь себя по отношению ко мне как восточный мужчина, ты отгораживаешься от меня своей работой, я нахожусь в заточении, словно в гареме». А эти знаменитые ужины в мужской компании, то с друзьями детства, то с однокашниками по училищу, то с однополчанами и адъютантами, с которыми можно было расслабиться и отдохнуть. Пьяные и примитивные скоты, по мнению Латифе, Али-меч, Реджеп Зюхтю, Джевад Аббас и Салих позволяли гази выплеснуть избыток энергии и снять напряжение, они могли сказать все что думали, а взамен, Кемаль знал это, были бесконечно преданы ему.

После кризиса Кемаль на какое-то время почувствовал себя лучше. Но в середине ноября 1923 года ощутил острую боль в груди. Сердечный приступ и потеря сознания. Специалисты, прибывшие из Стамбула, поставили диагноз – нервные спазмы, обусловленные сильным переутомлением, и прописали строгий режим и никаких излишеств, только кофе. Жизнь Кемаля в Измире протекает, как спокойная река, в течение двух недель. За это время была предотвращена попытка нападения, а Исмет переслал ему письмо личного секретаря Абдул-Меджида. Халиф требовал большего внимания и дополнительных средств для функционирования халифата. И тогда разворачивается второе и последнее сражение с халифатом. Кемаль отвечает Исмету: «Халиф и весь мир должны осознать, что функционирование халифата лишено смысла как религиозного, так и политического». Затем он приглашает в Измир журналистов из Стамбула, в том числе и трио, которое ранее было арестовано его администрацией. Длительные дискуссии о взаимных обязательствах политиков и журналистов, всеобщее примирение, а затем информация: «Я собираюсь отменить халифат». Проходит десять дней; пресса молчит. 15 февраля в Измире начинаются военные учения. Тактические задачи этих маневров, в которых участвует вся элита турецкой армии, – отразить вражескую атаку в районе Искендеруна (Александретты) и обсудить последствия недавнего военного соглашения между Грецией и Италией. Кемаль ставит и третью, стратегическую; задачу: отмена халифата и деполитизация армии, обязав военную верхушку выбрать между их политической карьерой и военной, а также подчинение начальника Генерального штаба непосредственно президенту республики. Маневры длятся одну неделю; армия соглашается не чинить препятствий, и 27 февраля газета «Илери», близкая Кемалю, задает тон: нужно устранить все помехи, препятствующие действиям правительства; «религия – это дело совести каждого», «не должно быть никакого посредника между Богом и его слугами».

1 марта на открытии парламентской сессии Кемаль поднимается на трибуну и произносит речь: республика должна быть защищена от любых атак [48]48
  В Измире один журналист спросил Кемаля: «Что будем делать, если другое парламентское большинство примет решение о конституционной монархии?» Гази ответил: «Это возможно, но мы их прогоним огромной палкой».


[Закрыть], государство, и только оно одно должно заниматься народным образованием, политика и религия должны быть разделены в интересах даже ислама. Вскоре группы депутатов (по 50 человек в каждой) предлагают три проекта закона. Первым был отменен халифат и изгнаны члены правящей династии; вторым – унифицированы образовательная и юридическая системы; третьим – упразднены религиозные институты (духовные школы и религиозные суды) и… начальник Генерального штаба переведен в подчинение президента республики. Но битва еще не выиграна. Исмет отметил это в своих «Мемуарах»: «Насколько легкой была отмена султаната, настолько ожесточенное сопротивление встретило упразднение халифата». В течение пяти часов депутаты обсуждали достоинства светского государства.

Когда, в конце концов, все три проекта закона были приняты, Кемаль признался полковнику Мужену, представителю посольства Франции в Анкаре: отмена халифата и изгнание принцев были необходимы для того, чтобы республика жила и развивалась; народ, ошеломленный событиями четырех последних лет, не упорствовал и принял новый режим. Несмотря на свою уверенность, Кемаль счел необходимым предпринять некоторые элементарные меры предосторожности [49]49
  Согласно французской прессе турецкие газеты получили строгие указания не комментировать законы от 3 марта: нарушителям грозили смертным приговором. Французский консул в Адане сообщил, что 2 мая возникла драка в Силифке вследствие молитвы, произнесенной во имя халифа, и что один полицейский был убит толпой.


[Закрыть]. Абдулу– Меджиду, информированному об упразднении халифата, было предложено немедленно покинуть территорию Турции. Ранним утром 4 марта, после молитвы, Абдул-Меджид в сопровождении жены, сына и двух принцесс садится в старую машину Вахидеддина. Прежде чем шофер тронулся, последний халиф обратился к присутствующим помощникам: «Я заявляю, что никогда не сделал ничего плохого моей нации и никогда не сделаю. Напротив, я буду молить Аллаха о ее возрождении до самой моей смерти и после нее». По лицу Абдул-Меджида покатились слезы, когда он садился в машину. В сопровождении эскорта экс-халиф направился к вокзалу Чаталджа на окраине Стамбула, откуда поезд увез его в изгнание. Остальная часть его семьи получила отсрочку на десять дней для подготовки к отъезду. После июня 1924 года к ним присоединяется еще 150 «соратников», в основном функционеров, наказанных за проступки, совершенные во время войны за независимость.

Смерть Абдул-Меджида пройдет незамеченной: 23 августа 1944 года в Париже было слишком много других проблем.