Текст книги "Несостоявшийся император. Александр Михайлович"

Автор книги: Александр Широкорад

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 32 страниц)

Как и повелось много столетий назад в царственных дворах Европы, все родственники монарха могли избрать только одну карьеру – военную. Правда, иногда во Франции и других католических странах двоюродные братья короля делали и духовную карьеру. Но в России последнее было полностью исключено. Как писал Александр Михайлович: «Выбор моей карьеры был весьма ограничен: он лежал между кавалерией, которой командовал мой дядя, великий князь Николай Николаевич-старший, артиллерией, которая была в ведении моего отца, и военным флотом, во главе которого стоял мой дядя – великий князь Константин Николаевич.

– Для такого мальчика, как вы, – обыкновенно говорила улыбающаяся дама, – самое лучшее следовать по стопам вашего августейшего отца.

Что другое можно было ответить на подобные слова, если принять во внимание, что в это время двенадцать пар глаз моих наставников впивались в меня, стараясь внушить мне достойный ответ?

Крат Георгий как-то робко высказал желание сделаться художником-портретистом. Его слова были встречены зловещим молчанием всех присутствующих, и Георгий понял свою ошибку только тогда, когда камер-лакей, обносивший гостей десертом, прошёл с малиновым мороженым мимо его прибора.

Порядок распределения мест за столом исключал для нас, детей, всякую возможность посмеяться над теми или иными странностями гостей или же пошептаться между собой. Нам никогда не позволяли сидеть вместе, а размещали между взрослыми. Нам было объяснено, что мы должны себя вести в отношении наших соседей так, как бы вёл себя наш отец. Мы должны были улыбаться неудачным остротам наших гостей и проявлять особый интерес к политическим новостям.

Кроме того, мы должны были всегда помнить, что в один прекрасный день нас повезут в Россию, которая находится за хребтом Кавказских гор. Там, в гостях у нашего царственного дяди, говорили нам, мы с признательностью вспомним наших наставников, которым мы обязаны нашими хорошими манерами. Иначе наши кузены будут указывать на нас пальцами и называть “дикими кавказцами”.

Встав из-за стола, мы могли играть в кабинете отца в течение часа после завтрака и двадцати минут после обеда. Кабинетом была огромная комната, покрытая удивительными персидскими коврами и украшенная по стенам кавказскими саблями, пистолетами и ружьями. Окна кабинета выходили на Головинский проспект (главная улица Тифлиса), и из них можно было наблюдать интересные картины восточного быта. Мы не могли насмотреться на высоких, загорелых горцев в серых, коричневых или же красных черкесках, верхом на чистокровных скакунах, с рукой на рукояти серебряных или золотых кинжалов, покрытых драгоценными камнями. Привыкнув встречать у отца представителей различных кавказских народностей, мы без особого труда различали в толпе беспечных персов, одетых в пёстрые ткани и ярко выделявшихся на чёрном фоне одежд грузин и простой формы наших солдат. Армянские продавцы фруктов, сумрачные татары верхом на мулах, желтолицые бухарцы, кричавшие на своих тяжело нагруженных верблюдов, – вот главные персонажи этой вечно двигавшейся панорамы.

Громада Казбека, покрытого снегом и пронизывавшего своей вершиной голубое небо, царила над узкими красивыми улицами, которые вели к базарной площади и были всегда наполнены шумной толпой. Только мелодичное журчание быстрой Куры смягчало шумную гамму этого вечно кричащего города.

Красота окружающей природы обыкновенно накладывает отпечаток грусти на склад юного характера. Но мы все были беспечно счастливы в те короткие минуты, которые оставались в нашем распоряжении между строевыми занятиями и учебными классами.

Мы любили Кавказ и мечтали остаться навсегда в Тифлисе. Европейская Россия нас не интересовала. Наш узкий кавказский патриотизм заставлял нас смотреть с недоверием и даже с презрением на расшитых золотом посланцев С.-Петербурга. Российский монарх был бы неприятно поражён, если бы узнал, что ежедневно от часу до двух и от восьми до половины девятого вечера пятеро его племянников строили на далёком юге планы отделения Кавказа от России. К счастью для судеб империи, наши гувернёры не дремали, и в тот момент, когда мы принимались распределять между собой главные посты, неприятный голос напоминал нам, что нас ожидают в классной комнате неправильные французские глаголы.

Ровно в девять мы должны были идти в нашу спальню, надевать длинные белые ночные рубашки (пижамы тогда ещё не были известны в России), немедленно ложиться и засыпать. Но и в постелях мы оставались под строгим надзором. Не менее пяти раз за ночь дежурный наставник входил в нашу комнату и окидывал подозрительным взглядом кровати, в которых под одеялами лежали, свернувшись, пятеро мальчиков.

Около полуночи нас будило звяканье шпор, возвещавшее приход отца. На просьбы моей матери нас не будить отец отвечал, что будущие солдаты должны приучаться спать, несмотря ни на какой шум.

– Что они будут делать потом, – говорил он, – когда им придётся урывать несколько часов для отдыха под звуки канонады?»

Дочь Анастасия занимала особое место в семье наместника на Кавказе. И отец, и братья обожали высокую черноволосую красавицу. Александр Михайлович писал: «Когда мы говорили с нею, то воображали себя её верными рыцарями, готовыми исполнять все приказания нашей дамы сердца и повергнуть к её ногам всю любовь, накопившуюся в душе неделями и месяцами скучного учения. Мы страстно ревновали её друг к другу, и у нас заныло сердце, когда в Тифлис прибыл герцог Мекленбург-Шверинский, чтобы познакомится со своей будущей невестой. Наша инстинктивная неприязнь к нему и его лихой манере щёлкать каблуками достигла пределов настоящей ненависти, когда наш брат Николай открыл истинную цель его визита. Его появление грозило лишить нас существа, на которое мы изливали всю нашу душевную нежность».

В 1879 г. Анастасия вышла замуж за Фридриха-Франца герцога Мекленбург-Шверинского. Брак этот не был политическим, герцогство входило в состав Германской империи, просто ничего лучшего для Анастасии не нашли. В 1897 г. герцог умер, а его вдова, как говорили в Германии, «забросила чепец за мельницу». Анастасию Михайловну постоянно видели в самых дорогих казино и отелях. Ей неизменно сопутствовала компания молодых плейбоев. В конце концов Вильгельм II не выдержал и публично назвал герцогиню «нашей Мессалиной». Кайзер имел в виду жену римского императора Клавдия I, прославившуюся своим распутством и оргиями с мальчиками-подростками.

Любопытно, что младший брат мужа Анастасии Адольф Фридрих Мекленбург-Шверинский (1873-I 969) был назначен Вильгельмом II правителем Соединённого герцогства Балтийского, в которое вошли Эстляндия и Курляндия (современные Эстония и Латвия). Однако герцогство просуществовало всего лишь несколько месяцев 1918 года. Ноябрьская революция в Германии перечеркнула планы кайзера.

Летом братья Михайловичи покидали дворец наместника в Тифлисе и проводили каникулы, длившиеся около шести недель, в Боржоми или в Крыму в Ливадии во дворце их дяди, Александра И. Весной 1875 г. дети покинули Тифлис раньше обычного. Они доехали до Новороссийска, а оттуда пароходом добрались до Ялты. На пристани их встретил сам царь. Александр II впервые увидел своего тёзку и сказал:

– Я очень рад видеть самого дикого из моих кавказских племянников.

Затем дети и взрослые поехали в Ливадийский дворец. Замечу, что это был не нынешний дворец, в котором наши киношники любят показывать роман Александра II с Катенькой Долгоруковой. Именье Ливадия было куплено в 1860 г. Департаментом уделов у наследников графа Л.С. Потоцкого. Впервые царская семья отдыхала в Ливадии в 1861 г., а затем стала отдыхать каждое лето. В 1862-1863 гг. дом Потоцкого был перестроен архитектором И.А. Монигетти в Большой императорский дворец, а рядом был построен Малый дворец.

Александр Михайлович вспоминал: «Длинная лестница вела от дворца прямо к Чёрному морю. В день нашего приезда, прыгая по мраморным ступенькам, полный радостных впечатлений, я налетел на улыбавшегося мальчика моего возраста, который гулял с няней, державшей ребёнка на руках. Мы внимательно осмотрели друг друга. Мальчик протянул мне руку и сказал:

– Ты, должно быть, мой кузен Сандро? Я не видел тебя 15 прошлом году в Петербурге. Твои братья говорили мне, что у тебя скарлатина. Ты не знаешь меня? Я твой кузен Ники, а это моя маленькая сестра Ксения.

Его добрые глаза и милая манера обращения удивительно располагали к нему. Моё предубеждение в отношении всего, что было с севера, внезапно сменилось желанием подружиться именно с ним. По-видимому, я тоже понравился ему, потому что наша дружба, начавшись с этого момента, длилась сорок два года».

Глядя на очаровательную девочку, сидевшую на руках няни, Сандро не мог и представить себе, что через семнадцать лет Ксения станет его женой.

В 1877 г. началась Русско-турецкая война, и великий князь Михаил Николаевич был назначен главнокомандующим русской армией на Кавказе. Рассказ об этой войне выходит за рамки нашего повествования, и я ограничусь лишь цитированием воспоминаний, показывающих реакцию одиннадцатилетнего Сандро: «Мобилизованные солдаты, которые должны были перейти пешком горный хребет, отделявший Европейскую Россию от Южного Кавказа (в то время не было прямого железнодорожного сообщения между Тифлисом и Москвой), ежедневно получали пищу в большом парке нашего дворца, а в его нижнем этаже был открыт госпиталь.

Каждое утро мы сопровождали отца во время его обхода войск, с замиранием сердца слушая его простые, солдатские слова, обращённые к войскам, по вопросу о причинах войны и о необходимости быстрых действий.

Потом настал великий день и для меня, когда мой шефский 73-й Крымский пехотный полк проходил через Тифлис на фронт и должен был мне представиться на смотру.

В шесть часов утра я уже стоял перед зеркалом и с восторгом любовался своей блестящей формой, начищенными сапогами и внушительной саблей. Вокруг себя я чувствовал зависть и недоброжелательство братьев, завидовавших моему торжеству. Они проклинали свою судьбу за то, что движение их шефских полков задерживалось на севере. Они боялись, что каждая победа нашей армии на Балканах будет ставиться в заслугу “полка Сандро”.

   – Кажется, твои солдаты здорово устали! – сказал мой брат Михаил, глядя через окно на четыре тысячи людей, вытянувшихся фронтом пред дворцом вдоль всего Головинского проспекта.

Я не обратил внимания на его колкое замечание. Мне мои люди показались замечательными. Я решил, что следовало произнести перед своим полком речь, и старался вспомнить подходящие выражения, которые вычитал в истории Отечественной войны.

   – Мои дорогие герои!..

Нет, это звучит как перевод с французского.

   – Мои славные солдаты!

Или ещё лучше:

   – Мои славные братья!

   – В чём дело? – спросил отец, входя в комнату и заметив мои позы.

   – Он старается воодушевить свой полк, – ответил Михаил.

Нужна была сильная рука моего отца, чтобы остановить справедливое негодование шефа 73-го Крымского пехотного полка.

   – Не ссорьтесь, дети! Не дразните Сандро! Никто не ожидает от него речей.

Я был разочарован.

   – Но, папа, разве я не должен обратиться к солдатам с речью?

   – Пожелай им просто Божьей помощи. Теперь пойдём и помни, что, как бы ты ни был утомлён, ты должен выглядеть весёлым и довольным.

К полудню я понял предупреждение отца. Понадобилось четыре часа, чтобы осмотреть все шестнадцать рот полка, который весь состоял из бородатых великанов, забавлявшихся видом своего молодого, полного собственного достоинства шефа. Шестнадцать раз я повторил “Здорово, первая рота!”, “Здорово, вторая рота!” и т.д. и слышал в ответ оглушительный рёв из двухсот пятидесяти грудей, которые кричали: “Здравия желаем!”. Я с трудом поспевал за огромными шагами своего отца, который был на голову выше всех солдат, специально подобранных в шефский полк за свой высокий рост. Никогда в жизни я ещё не чувствовал себя таким утомлённым и счастливым.

   – Ты бы отдохнул, – предложила мне мать, когда мы вернулись во дворец.

Но разве я мог думать об отдыхе, когда четыре тысячи моих солдат шли походным порядком прямо на фронт?

Я тотчас же подошёл к рельефной карте Кавказа и начал внимательно изучать путь, по которому пойдёт 73-й Крымский пехотный полк.

   – Я никогда не слыхал, чтобы так звенели шпорами, – воскликнул брат Михаил и с презрением вышел из комнаты.

Хоть он и был на три года старше меня, я тем не менее перерос его в эту зиму на три дюйма, и это его очень беспокоило.

Неделю спустя отец уехал на фронт. Мы завидовали отцу и не разделяли горя плакавшей матери...

...Была установлена связь при помощи особых курьеров между дворцом наместника и ставкой командующего фронтом в Александрополе, что позволяло нам быть всегда в курсе всех военных новостей. Ежедневно, по прибытии сводки, мы бросались к карте, чтобы передвинуть разноцветные флажки, обозначавшие положение на фронте. Сводка не щадила красок, чтобы описать подвиги нашей армии и дать подробные цифры убитых и пленных турок. Турецкие потери звучали в наших ушах сладкой музыкой. Много лет спустя, командуя русским воздушным флотом во время мировой войны, я постиг не совсем обычный механизм издания официальных военных сводок и уже не мог вновь пережить энтузиазма одиннадцатилетнего мальчика, с блеском в глазах следившего за передвижениями русской армии в Турции, не думая о тех гекатомбах человеческих жизней, которые она оставляла на своём пути передвижения».

Боевые действия закончились в феврале 1878 г., а 1 июля был подписан Берлинский трактат. Осенью того же года семейство великого князя Михаила Николаевича в полном составе отправилось в Петербург на свадьбу Анастасии Михайловны с великим герцогом Фридрихом Мекленбург-Шверинским. Это было первое путешествие Сандро в европейскую часть России.

Он писал: «Не отрываясь от окна вагона, я следил за бесконечной панорамой русских полей, которые показались мне, воспитанному среди снеговых вершин и быстрых потоков Кавказа, однообразными и грустными. Мне не нравилась эта чуждая мне страна, и я не хотел признавать её своей родиной. Я видел покорные лица мужиков, бедные деревни, захолустные, провинциальные города, и спустя сутки после того, как наш поезд выехал из Владикавказа (до которого мы добирались в экипажах), меня стало неудержимо тянуть в Тифлис обратно. Отец заметил моё разочарование.

– Не суди обо всей России по её провинции, – заметил он, – вот скоро уж увидишь Москву с её 1600 церквей и Петербург с гранитными дворцами.

Я глубоко вздохнул. Мне пришлось уже столько слышать о храмах Кремля и о роскоши Императорского дворца, что я заранее был уверен, что они мне не понравятся.

Мы остановились в Москве, чтобы поклониться чудотворной иконе Иверской Божьей Матери и мощам святых Кремля, что являлось официальным долгом каждого члена императорской фамилии, проезжавшего через Москву».

«Потом мы поехали в Кремль, – пишет далее Александр Михайлович, – и поклонились мощам святых, почивавших в серебряных раках и окутанных в серебряные и золотые ткани. Пожилой монах в чёрной рясе водил нас от одной раки к другой, поднимая крышки и показывая место, куда надлежало прикладываться. Я меня разболелась голова. Ещё немного в этой душной атмосфере и я упал бы в обморок.

Я не хочу кощунствовать и ещё менее оскорблять чувства верующих православных. Я просто описываю этот эпизод, чтобы показать, какое ужасное впечатление оставил средневековый обряд в душе мальчика, искавшего в религии красоты и любви. Со дня моего первого посещения Первопрестольной и в течение последовавших сорока лет я по крайней мере несколько сот раз целовал в Кремле мощи святых. И каждый раз я не только не испытывал религиозного экстаза, но переживал глубочайшее нравственное страдание. Теперь, когда мне исполнилось шестьдесят пять лет, я глубоко убеждён, что нельзя почитать Бога так, как нам это завещали наши языческие предки».

Думаю, последняя цитата хорошо показывает отношение Александра Михайловича к православной церкви.

Конец 1878 г. – время начала первых революционных выступлений, и власти принимают чрезвычайные меры безопасности для охраны семейства Романовых.

«Линия Москва – Петербург, протяжением в 605 вёрст, была оцеплена войсками, – вспоминает наш герой. – В течение всего пути мы видели блеск штыков и солдатские шинели. Ночью тысячи костров освещали наш путь. Сперва мы думали, что это входило в церемониал встречи наместника Кавказского, но потом мы узнали, что государь император предполагал в ближайшем будущем посетить Москву, а потому правительством были приняты чрезвычайные меры по охране его поезда от покушений злоумышленников. Это несказанно огорчило нас. По-видимому, политическая обстановка принимала крайне напряжённый характер, если для поезда императора необходимо было охранять каждую пядь дороги между двумя станциями. Это было так непохоже на то время, когда Николай I путешествовал почти без охраны по самым глухим местам нашей необъятной империи. Отец наш был очень огорчён и не мог скрыть своего волнения.

Мы приехали в Петербург как раз в период туманов, которым позавидовал бы Лондон. Лампы и свечи горели по всему дворцу. В полдень становилось так темно, что я не мог разглядеть потолка в моей комнате.

– Ваша комната приятна тем, – объяснил нам наш воспитатель, – что, когда туман рассеется, вы увидите напротив через Неву Петропавловскую крепость, в которой погребены все русские государи.

Мне стало грустно. Мало того, что предстояло жить в этой столице туманов, так ещё в соседстве с мертвецами. Слёзы показались на моих глазах. Как я ненавидел Петербург в это утро. Даже и теперь, когда я тоскую по родине, то всегда стремлюсь увидеть вновь Кавказ и Крым, но совершенно искренно надеюсь никогда уже более не посетить прежнюю столицу моих предков».

К концу 1879 г. императорская фамилия насчитывала свыше дюжины молодых людей. У императора Александра II от императрицы Марии Александровны осталось пять сыновей: Александр (1845-1894), Владимир (1847-1909), Алексей (1850-1908), Сергей (1857-1905) и Павел (1860-1918). Старший сын Николай родился в 1843 г., умер в апреле 1865 г.

У следующего по старшинству брата царя Константина Николаевича было четыре сына: Николай (1850-1918), Константин (1858-1915), Дмитрий (1860-1919) и Вячеслав (1862-1879).

Великий князь Николай Николаевич-старший имел лишь двух сыновей – Николая (1856-1929), которого будут называть Николаем Николаевичем-младшим, и Петра (1864-1931).

А если к ним ещё добавить и пятерых братьев Михайловичей, то получится целых шестнадцать молодых амбициозных личностей. Отношения между ними Александр Михайлович показал достаточно объективно: «За исключением наследника и его трёх сыновей, наиболее близких к трону, остальные мужские представители императорской семьи стремились сделать карьеру в армии и на флоте и соперничали друг с другом. Отсюда существование в императорской семье нескольких партий и, несмотря на близкое родство, некоторая взаимная враждебность. Вначале мы, “кавказцы”, держались несколько особняком от “северян”: считалось, что мы пользовались особыми привилегиями у нашего дяди – царя. У нас пятерых были свои любимцы и враги. Мы все любили будущего императора Николая II и его брата Георгия и не доверяли Николаю Николаевичу. Вражда между моим старшим братом Николаем Михайловичем и будущим главнокомандующим русской армии Николаем Николаевичем – вражда, начавшаяся со дня их первой встречи ещё в детские годы, – внесла острую струю раздора в отношения молодых членов императорской семьи: им приходилось выбирать, кого они поддерживают и с кем дружат – с высоким Николашей или с начитанным Николаем Михайловичем.

Хотя я и был новичком в области придворных взаимоотношений, ещё задолго до нашей встречи, которая произошла в 1879 году, я начал относиться неприязненно к врагу моего старшего брата. Когда же я его увидел впервые на одном из воскресных семейных обедов в Зимнем дворце, то не нашёл причины изменить своё отношение к нему. Все мои родные без исключения сидели за большим столом, уставленным хрусталём и золотою посудой: император Александр II, мягкость доброй души которого отражалась в его больших, полных нежности глазах; наследник цесаревич – мрачный и властный, с крупным телом, которое делало его значительно старше своих тридцати четырёх лет; суровый, но изящный великий князь Владимир; великий князь Алексей – общепризнанный повеса императорской семьи и кумир красавиц Вашингтона, куда он имел обыкновение ездить постоянно; великий князь Сергей, сноб, который отталкивал всех скукой и презрением, написанным на его юном лице; великий князь Павел – самый красивый и самый демократичный из всех сыновей государя.

Четыре Константиновича группировались вокруг своего отца – великого князя Константина Николаевича, который из-за своих либеральных политических взглядов был очень непопулярен у старших членов семьи.

И, наконец, наш “враг” Николаша. Самый высокий мужчина в Зимнем дворце, и это действительно было так, ибо средний рост представителей царской династии был шесть футов с лишком. В нём же было без сапог шесть футов пять дюймов, так как даже мой отец выглядел значительно ниже его. В течение всего обеда Николаша сидел так прямо, словно каждую минуту ожидал исполнения национального гимна. Время от времени он бросал холодный взгляд в сторону “кавказцев” и потом быстро опускал глаза, так как мы все как один встречали его враждебными взглядами.

К концу этого обеда мои симпатии и антипатии установились: решил завязать дружбу с Ники и с его братом Георгием, с которым был уже знаком во время нашего пребывания в Крыму. Точно так же я был не прочь избрать товарищами моих игр великих князей Павла Александровича и Дмитрия Константиновича. Что же касается остальных великих князей, то я решил держаться от них подальше, насколько мне позволят этикет и вежливость. Глядя на гордые лица моих кузенов, я понял, что у меня есть выбор между популярностью в их среде и независимостью моей личности. И произошло так, что не только осенью 1879 года, но и в течение всей моей жизни в России я имел очень мало общего с членами императорской семьи, за исключением императора Николая II и его сестёр и моих братьев».