Текст книги "Несостоявшийся император. Александр Михайлович"

Автор книги: Александр Широкорад

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 32 страниц)

У апологетов Николая II стало далее традицией представлять Распутина как исцелителя царевича Алексея. Тот же Боханов пишет: «Распутин играл в жизни Александры Фёдоровны роль наставника-утешителя. А как иначе могла воспринимать любящая мать человека, спасавшего от гибели её любимого больше всего на свете сына? Наверное, редкая женщина не стала бы боготворить того, кто нёс такое счастье!»

Каким образом Распутину удавалось улучшать (вылечить гемофилию невозможно) состояние ребёнка, сейчас трудно сказать. Возможно, им были использованы какие-то народные средства, останавливающие кровотечения. Возможно, использовались наркотики, и, без сомнения, Распутин обладал сильным гипнотическим действием как на ребёнка, так и на окружавших его. Успокоится мальчик, успокаивалась мать, успокаивались доктора и обслуга царевича. В такой обстановке увеличивалась сопротивляемость организма ребёнка и наступало улучшение.

Как психотерапевт старец был нужен матери больше, чем ребёнку. Из дневника царя и мемуаров врачей, вызываемых к царице, явствует, что Александра Фёдоровна непрерывно болела. Она неделями могла лежать в постели. Прислуга или лично Николай II выкатывали её гулять в каталке, как парализованную.

Царицу неоднократно обследовали лучшие врачи России и Западной Европы, но никаких болезней не нашли, кроме психических. Врач Бехтерев отступился от лечения Алисы, полагая, что дурная наследственность в сочетании с мистическими психозами делает болезнь неизлечимой. Опытный невропатолог Г.И. Россолимо позлее писал: «Я нашёл императрицу в состоянии животного ужаса. Никогда до этого не видав меня, она вдруг кинулась целовать мне руки! Никого не узнавала, постоянно рыдая. Просила, чтобы я вернул ей сына... Чепуха какая-то! Ведь наследник находился в соседнем, игральном зале. Я потребовал удаления больной из привычной для неё обстановки. Настаивал на клиническом содержании. “Что это значит? – возмутился Николай. – Уж не хотите ли вы, чтобы я посадил её в бедлам?”».

Ограничивались ли отношения Александры Фёдоровны и Распутина беседами или зашли дальше? Доказательств тут нет, и историк здесь не вправе делать какие-либо предположения. Доподлинно известно, что Григорий целовал царицу, как объясняла позлее Вырубова следственной комиссии: «...у него был такой обычай... он всех тогда целовал три раза, христосовался». Стоит привести целиком письмо[73]73
  Письмо не имело даты. Можно предположить, что оно написано в 1908 или 1909 г.


[Закрыть] Александры к Распутину, подлинность которого признал сам царь, когда получил его от министра внутренних дел Макарова:

«Возлюбленный мой и незабвенный учитель, спаситель и наставник. Как томительно мне без тебя. Я только тогда душой покойна, отдыхаю, когда ты, учитель, сидишь около меня, а я целую твои руки и голову свою склоняю на твои блаженные плечи. О, как легко, легко мне тогда бывает. Тогда я желаю мне одного: заснуть, заснуть навеки на твоих плечах, в твоих объятиях. О, какое счастье, даже чувствовать одно твоё присутствие около меня. Где ты есть... Только ты, наставник мой возлюбленный, не говори Ане [Вырубовой] о моих страданиях без тебя. Аня добрая, она – хорошая, она меня любит, но ты не открывай ей моего горя. Скоро ли ты будешь опять около меня? Скорей приезжай. Я жду тебя и мучаюсь по тебе. Прошу твоего святого благословения и целую твои блаженные руки. Во веки любящая тебя М.».

Надо ли говорить, что в дворянской среде такое письмо было достаточным поводом для дуэли и развода, а простой русский мужик разобрался бы с благоверной и её адресатом с помощью топора.

14 июня 1915 г. Александра пишет Николаю в ставку: «Посылаю тебе его [Распутина] палку, которую он когда-то получил из Нового Афона, чтобы передать тебе. Он пользовался ею, а теперь посылает тебе в знак благословения. Если можешь, хоть иногда пользуйся ею. Мне приятно, что она будет стоять в твоём купе рядом с той палкой, которую в своё время трогал мсье Филипп».

А вот письмо от 3 декабря 1915 г.: «Не забудь, – сопровождает Александра Фёдоровна инструкцией посылаемый супругу гребешок, – причёсываться перед каждым трудным разговором и решением. Эта маленькая гребёнка принадлежит нашему Другу. Она придаст тебе силы».

Раз все вещи, которых касается старец, святы, то освящаются и губы дамы, с которой целуется Гришка. Освящаются и те части тела, по которым проводит он рукой. А отсюда вполне логично и естественно продолжение – поход в баню со старцем.

Большинство распутинок видело в этой эволюции (от освящённого куска сахара до бани) какое-то таинство, священнодействие, но никак не похоть и порок. Они искренне защищали старца.

Когда распутинок, включая царицу, прижимали к стенке неопровержимыми фактами, типа скандала в московском ресторане «Яр», где Распутин плясал без штанов и демонстрировал публике свои мужские достоинства, то наготове был стандартный ответ, что это лукавый соблазнял старца, как в былые времена соблазнял прочих святых. Таким образом, самые скандальные эпизоды Гришкиной жизни служили доказательством его святости.

Давно замечено, чем менее компетентен правитель, тем больше он противится вмешательству в личную жизнь, жалуется на стеснение его традициями, дворцовым этикетом и т. п. Тем не менее традиции и этикет складывались веками и в них со временем оставались только необходимые. Нравится нам или нет, но у правителя (особенно у неограниченного) физически не может быть личной жизни. Любовница должна дарить правителю утехи в постели, тренер по теннису или дзюдо – учить махать ракеткой или прыгать на матрасе, охранник – охранять и т.д. Когда же эти лица начинают вести с правителем приватные разговоры, не касающиеся секса, тенниса, дзюдо или охраны, то беседа превращается из личного дела в государственное.

«Ах, как это ужасно – не иметь личной жизни!» – воскликнет лежащий на диване обыватель. Но самое забавное, что великие люди не нуждались в ограничениях в личной жизни. И если в чём-то им можно посочувствовать, так в том, что сутки из 24 часов для них коротки, да и вся жизнь до обидного коротка.

Когда умер Сергей Павлович Королев, ТАСС впервые объявил народу, кто был главным конструктором наших космических ракет. Дотошные журналисты кинулись к соратникам Королева – кто были его друзья, какие у него были увлечения. Ответы поразили обывателя – у Королева не было друзей, у него не было увлечений, у него была одна Работа, и Королев об этом совсем не жалел.

Любители сенсаций среди журналистов и историков десятилетиями пытаются высосать из пальца историю личной жизни Наполеона, Сталина, Гитлера и Черчилля. Увы, по большому счёту у них не было личной жизни, у них было одно занятие, оно же и увлечение – управление государством. Плохо ли, хорошо ли управляли, это был другой вопрос.

Николай II, как уже говорилось, не имел способностей для управления страной, но делал всё возможное, чтобы скрыть это, и патологически боялся сильных министров типа Витте или Столыпина. По тем же причинам Николай категорически был против привлечения к управлению великих князей. По государственным вопросам Николай отказывался советоваться даже с собственной матерью, женщиной разумной, сдержанной и компетентной во многих вопросах управления.

Тайный (в полном смысле этого слова) советник, как воздух, был необходим Николаю. Советник, который не мог претендовать на верховную власть, не заслонять императора, как Столыпин, не смог бы и даже боялся бы официально появляться на людях. Тут Распутин пришёлся более чем кстати.

Сейчас можно только гадать, как воспринимал Николай вещания старца. Возможно, он представлял его как мудрого представителя русского народа. Ведь верили же революционеры и интеллигенты от князя Петра Кропоткина до графа Льва Толстого, что в русском мужике от природы заложен глубокий ум, здравый смысл, высокая нравственность и все добродетели скопом.

А может быть, Николай верил, что устами Распутина говорит Бог, подобно дамам, с благоговением набиравшимся святости от старца в бане.

В конечном итоге внешнюю и внутреннюю политику России стал определять треугольник: царица – Вырубова – Распутин. При слове «царица» у людей, малосведущих в истории, возникают ассоциации с Анной, Елизаветой и Екатериной II. На самом же деле в Своде основных государственных законов Российской империи говорится только об императоре. Права императрицы нигде не упоминаются, то есть по закону она не имеет никакой власти при живом супруге императоре. Лишь в случае, «когда наследство Престола, в порядке для его установленном, дойдёт до лица женского», то та же Верховная Самодержавная власть будет принадлежать Государыне Императрице. Начиная с Павла I и до Александра III закон не расходился с делом – ни одна из цариц не участвовала в государственных делах.

К сожалению, в современной литературе бытуют обывательские разговоры, мол, царь не мог не делиться с женой своими проблемами, а Александра была хорошей женой и старалась помочь мужу советами.

В годы Первой мировой войны во всех странах мира военачальник, осмелившийся обсуждать с женой планы боевых действий, подлежал военно-полевому суду по обвинению в разглашении военной тайны.

Но опять повторю, что Николай II считал себя не монархом, служащим государству, а хозяином большого поместья. Так почему же владельцу «скотского хутора» не посоветоваться с хозяйкой?

Надо ли говорить, что ни Распутин, ни Вырубова, ни Александра ничего не смыслили в военном деле, экономике и внешней политике. Никто из этой троицы не сел штудировать солидные тома по военной стратегии и тактике, статистические отчёты о состоянии экономики, не брал уроков у генералов и министров.

Тем не менее только за полтора года (1915-1916 гг.) Александра письменно передала Николаю 150 рекомендаций, предупреждений и прямых указаний Распутина. В 1920-х it. переписка царской семьи была опубликована и подлинность её не вызывает сомнений у историков.

Александра требует от Николая: «Слушайся нашего Друга, верь Ему...», «Бог недаром послал Его нам, только мы должны больше обращать внимание на Его слова, они не говорятся на ветер. Как важно для нас иметь не только Его молитвы, но и советы», «Думай больше о Григории, мой дорогой... Каждый раз, когда ты стоишь перед трудным решением, проси Его походатайствовать за тебя перед Богом, дабы Бог наставил тебя на путь истинный...», «Не слушайся других, слушайся только нашего Друга», «Григорий просил этого не делать – всё делается наперекор его желаниям, и моё сердце обливается кровью от страха и тревоги»... «Надо делать всегда то, что Он говорит, Его слово имеет глубокое значение»... «Нага друг за тебя, значит, всё будет хорошо»... «Я знаю, что будет фатальным для нас и для страны, если Его желания не будут исполняться»... «Кто не выказывает послушания божьему человеку, не может ни в чём преуспеть, и мысли его не могут быть правильными».

«Дорогой мой ангел, я очень хотела бы задать тебе много-много вопросов, касающихся твоих планов относительно Румынии. Всё это крайне интересует нашего Друга» (7 ноября 1915 г.).

«А теперь совершенно-конфиденциально... Если в этот момент, когда начнётся наше наступление, немцы через Румынию нанесут удар в наш тыл, какими силами тыл будет прикрываться? Будет ли послана гвардия к югу от группы Келлера и для защиты направления на Одессу?.. И если немцы пробьются через Румынию и обрушатся на наш левый фланг, какие будут силы, способные защитить нашу границу?.. А какие существуют у нас теперь на Кавказе планы после того, как взят Эрзерум?.. Извини меня, если надоедаю тебе, но такие вопросы как-то сами собой лезут в голову... Интересно было бы знать, годится ли противогазная маска Алека?» (4 февраля 1916 г.)

«Григорий кашляет и волнуется в связи с положением вокруг греческого вопроса... Очень встревожен и просит тебя (в связи с создавшимся положением) послать телеграмму сербскому королю; к существу же дела – прилагаю Его бумажку, по которой ты и составишь свою телеграмму: смысл её изложи своими словами» (6 ноября 1915 г.)

«А сейчас ОН считает, что было бы целесообразно не слишком настойчиво наступать на западном участке фронта... Можно вести наступление очертя голову и в два месяца закончить войну, но в таком случае будут принесены в жертву тысячи людей, если же проявить терпение, тоже дойдёшь до цели, не пролив при этом так много крови». (Лето 1916 г.)

Николай спешит докладывать царице и Другу:

«Теперь на фронте временное затишье, которое прекратится только числа 7-го; гвардия тоже должна принять участие, потому что пора прорвать неприятельскую линию и взять Ковель». (2 июля 1916 г.)

«Завтра начинается наше второе наступление вдоль всего Брусиловского фронта. Гвардия продвигается к Ковелю». (14 июля 1916 г.)

Думаю, примеров более чем достаточно. Теперь начнём с чисто формальной стороны. О чём думал царь, направляя жене сверхсекретную информацию? Ведь разведка немцев могла перехватить её. Да и зачем испытывать терпение собственных сановников и генералов? Ведь ни для кого не было секретом, что родной брат царицы Эрни, с которым до войны она постоянно находилась в переписке, в войну стал одним из руководителей германского генштаба.

А вообще, что понимает в «греческом вопросе», в устройстве противогаза системы Алека и т. и. вся честная компания в составе Саны, Анны и Григория? А вот германскую разведку безумно интересовало, может ли защитить противогаз Алека от фосгена или иприта, удобно ли его ношение, какое время может провести в нём солдат.

А что касается планов продвижения русских войск после взятия Эрзерума, то за них много тысяч долларов отвалила бы любая разведка мира. Причём англичане и французы заплатили бы гораздо больше, чем немцы или турки. Благо, тут была замешана не столько военная стратегия, сколько послевоенная политика. Одно дело, если Кавказская армия пойдёт в Месопотамию на соединение с англичанами, и совсем другое, если двинется к черноморским проливам.

Давайте теперь представим малограмотного мужика из далёкого сибирского села Покровское. Да на фига, простите за выражение, ему «планы относительно Румынии», как он мог составлять телеграмму сербскому королю? Он достиг положения у престола своими мистическими пророчествами, лечением наследника и царицы, возможно, своей мужской силой. Более высокого положения ему не достичь никакими советами по военному делу, внешней политике и экономике. Удачные или бездарные его советы в любом случае вызовут лишь озлобление генералов и сановников. Григорий Ефимович был достаточно умён, чтобы не понимать этого, и всё-таки полез с советами. Почему? Ведь пара безграмотных советов серьёзно подорвёт его влияние на царскую чету. Но, вопреки всему, Распутин лезет буквально во все дырки, и, вопреки здравому смыслу, даёт дельные советы. Сейчас промонархистские историки любят превозносить отдельные факты, когда царь не послушал Распутина. Но им хорошо ответила сама царица в 1916 г.: «Когда Он советует воздержаться от какого-либо действия и Его не слушаются, позднее всегда убеждаются, что Он был прав».

Как такое могло случиться? Или нужно признать, что Распутин был каким-то сверхъестественным существом, через которое царю передавалась информация от какого-либо божества, инопланетян, дьявола и прочая. При исключении этого варианта автоматически следует второй – у Гришки были опытные кукловоды.

Такой вывод ужасает апологетов Николая II, и они всячески втирают очки неподготовленному читателю. Вот тот же Боханов: «В последние годы монархии размышления и предположения о том, кто же действительно стоял “за этим Гришкой”, стали любимой шарадой в различных кругах общества. В наше время, когда очень многое уже прояснилось, молено со всей определённость заключить, что Распутина никто не направлял и никакой заговор за ним не стоял».

Вот так! И не больше, не меньше. Ночи без сна проводил Гришка в думах о «греческом вопросе»; на «Вилле-Роде» слушал цыганок, а в мозгу сверлило – как же действует противогаз Алека?

Распутин быстро менял покровителей. В 1907 г. он порвал с черносотенцами типа Вострогова, в 1909 г. – с великим князем Николаем Николаевичем и сёстрами-черногорками Милицей и Станой.

В 1914-1916 гг. наиболее близкими его «друзьями» становятся Арон Симанович и Манасевич-Мануйлов, а финансируют старца банкиры Гинсбург и Рубинштейн. Маловероятно, что эти лица были кукловоды Распутина (в русской прессе в 1915-1917 гг. кукловодов называли «тёмными силами»).

То, что «тёмные силы» существовали, сомнения нет. Это подтверждается и перепиской царицы с царём, и всей деятельность Распутина. Но, увы, проследить дальнейшие связи за Симановичем и Рубинштейном пока никому не удалось. И это неудивительно. О деятельности английской, германской, русской (советской) разведки в XX в. мы сейчас знаем не более 10% . А всё остальное скрыто в дебрях архивов. Но и из того, что уже опубликовано, мы видим, как успешно проникали разведчики в окружение министров, премьеров, королей и королев.

Глава 21
КАТАСТРОФА

Империя, управляемая Николаем, Александрой и распутинской кликой, не могла долго существовать. Странно лишь то, что она дожила до февраля 1917 г. Февральский переворот, или революция, пусть каждый называет как хочет, был неизбежен. Переворот закончился успехом и далее был проведён «малой кровью».

Хорошо известна английская пословица: «Поражение всегда сирота, зато у победы много отцов». Но тут, даже спустя почти 90 лет, победа оказалась без отцов, прочих родственников и даже повивальных бабок. Правда, при советской власти большевики пытались присвоить отцовство себе. Пролетариат... «выступал в качестве гегемона и главной движущей силы Февральской буржуазно-демократической революции. Он возглавил общенародное движение против войны и царизма, повёл за собой крестьянство, солдат и матросов... Вождём пролетариата была Российская социал-демократическая рабочая партия (большевиков) во главе с В.И. Лениным»[74]74
  Великая Октябрьская социалистическая революция. Энциклопедия / Под ред. Г.П. Голикова, М.И. Кузнецова. М.: Советская энциклопедия, 1977. С.631.


[Закрыть].

Короче, партия и Ленин возглавили, и баста. И кому какое дело, что все руководители партии, включая Ленина, Сталина, Зиновьева, Каменева и прочая, были в ссылке или эмиграции и о революции узнали из газет с многодневным опозданием.

Большевистские организации были крайне немногочисленные, но зато до предела насыщенные агентами охранки. До революции работали на охранку член ЦК и редактор «Правды» М.Е. Черномазов (жалованье 200 рублей в месяц), член ЦК и руководитель фракции большевиков в IV Государственной Думе Р.В. Малиновский (500 рублей). Члены районных комитетов и слушатели ленинской школы в Лонжюмо получали поменьше – 100, 75 и 50 рублей. В образовавшемся после Февральской революции Совете рабочих депутатов состояло более тридцати осведомителей охранки, причём один из них был председателем, три – его заместителями, два – редакторами «Известий Совета рабочих депутатов» и т.д.

И такой огромный полицейский аппарат вовремя не предупредил правительство о подготовке большевиками захвата власти?

Так что мы можем с полной ответственностью лишить «отцовства» большевиков, меньшевиков и эсеров.

Государственные перевороты можно разделить на три типа по конечному отношению их участников к содеянному. Первый тип – неудачный переворот. Например, те же декабристы оказались в Петропавловке, дружно покаялись и честно во всём признались. О таких переворотах писать легче всего – вся деятельность заговорщиков на ладони у историка.

Второй тип – полностью удачный переворот, после которого все участники и примазавшиеся хвалятся своими подвигами, безмерно преувеличивая их. Тут историку приходится отделять подлинные события от вымышленных, но делать это сравнительно просто.

Третий тип – удачный переворот, после которого по каким-то причинам все участники стыдятся его и открещиваются от участия в нём. В какой-то мере примером оного может служить смерть Павла I от апоплексического удара 11 марта 1801 г. Но и тут есть большие возможности для историка. Пусть все участники переворота официально молчали или открыто лгали, но в кругу близких знакомых они бахвалились содеянным и потихоньку составляли записки и мемуары для потомков.

Февральская революция в России представляет уникальный переворот в истории человечества.

К перевороту приложили руку все сильные мира сего. Николай остался в полном одиночестве, если не считать нескольких старцев сановников и небольшого числа служак – армейских и полицейских офицеров. Участники переворота преследовали различные, порой взаимоисключающие друг друга цели. Проиграли все участники переворота. Причём, проиграли, сказано слишком мягко. Значительная часть заговорщиков была убита большевиками, а остальные вынуждены были эмигрировать. Борцы с царизмом, оказавшиеся в нищете в Париже, с тоской вспоминали свои имения, обеды у «Дадона», где они произносили тосты за русскую конституцию, нелегальные сходки, где им бурно аплодировали студенты и курсистки, вспоминали родных и друзей, погибших в застенках ВЧК. В такой ситуации вряд ли тянуло похваляться участием в заговорах, в планировании цареубийства.

Кстати, это было опасно для здоровья и жизни. В Париже возник культ «мученика Николая», и озверелые белые офицеры, не имевшие возможности отомстить красным, были рады отыграться на беззащитных эмигрантах. Впоследствии ими был до смерти забит Родзянко. Во Франции белый офицер стрелял в Милюкова, но его закрыл своим телом кадет Набоков.

В итоге большинство заговорщиков погибло или умерло, не оставив после себя воспоминаний или документов. Написанные же в эмиграции мемуары имели цель не рассказать потомкам, как было, а самооправдаться: я не знал, не делал, а если и делал, то совсем мало, хотел как лучше, и прочая, и прочая.

Поэтому надо честно сказать читателю, что современным историкам, и мне в том числе, известна лишь внешняя сторона событий конца 1916 г. – начала 1917 г., но закулисный механизм происшедшего до сих пор остаётся загадкой. Не менее загадочно поведение в тот период и великого князя Александра Михайловича, и его окружения.

С начала войны главнокомандующим русской армии царь назначил великого князя Николая Николаевича младшего, который к августу 1914 г. командовал гвардией и одновременно Санкт-Петербургским военным округом. Ставка верховного командования первоначально располагалась в городе Барановичи. Великий князь был посредственным стратегом и администратором, но и он без помощи штабных офицеров понял, что вести войну, полагаясь на стремительно разваливающуюся систему управления империей, нельзя, и попытался решать наиболее важные вопросы самостоятельно.

На фронте не хватало 76-мм снарядов, а тыловые запасы их были столь велики, что их не смогли расстрелять ни в Гражданскую, ни в Финскую, ни в Великую Отечественную войну и достреливали на полигонах в 50-х гг. XX в. На фронт прибывали десятки тысяч босых новобранцев, зато полстраны щеголяло в новеньких сапогах военного образца. Таких примеров можно привести сотни.

Постепенно Ставка стала вторым после Петербурга полюсом власти, что вызвало недовольство царя и ярость Алисы. В Ставку попытался проникнуть Распутин. На его телеграмму Николай Николаевич ответил коротко и ясно: «Приезжай – повешу». Кстати, и царь побоялся везти с собой в Ставку Григория.

Замечу, что царь ни разу не показался на передовой, хотя периодически заглядывал в тыловые части. Одни раз он даже вёрст эдак на десять подъехал к линии фронта (то есть вне действия полевой и корпусной артиллерии немцев). За это подобострастные генералы наградили его Георгиевским крестом. Чтобы быть «ближе к народу», Николай II демонстративно ходил в простой гимнастёрке с одним «Георгием», то есть без многочисленных наград, положенных по происхождению.

Увы, народ не оценил «демократичность» царя. Когда в кинозалах демонстрировалась хроника, при появлении царя почти всегда из толпы летела реплика: «Царь наш с “Егорием”, а царица с Григорием».

Под нажимом царицы и Распутина Николай II 20 августа 1915 г. объявил, что принимает на себя командование армией. Обстоятельства этого рокового решения хорошо описаны французским послом Морисом Палеологом: «Когда сегодня утром я вошёл к Сазонову [министр иностранных дел], он немедленно объявил мне бесстрастным, официальным тоном:

   – Господин посол, я должен сообщить вам важное решение, только что принятое Его величеством государем императором, которое я прошу вас держать в тайне до нового извещения. Его величество решил освободить великого князя Николая Николаевича от обязанностей Верховного главнокомандующего, чтобы назначить его своим наместником на Кавказе, взамен графа Воронцова-Дашкова, которого расстроенное здоровье заставляет уйти. Его величество принимает на себя лично верховное командование армией.

Я спросил:

   – Вы объявляете мне не намерение только, но твёрдое решение?..

   – Да, это непоколебимое решение. Государь сообщил его вчера своим министрам, прибавив, что он не допустит никакого обсуждения.

   – Император будет действительно исполнять обязанности командующего армией?..

   – Да, в том смысле, что он отныне будет пребывать в Ставке Верховного главнокомандующего и что высшее руководство операциями будет исходить от него. Но что касается подробностей командования, то их он поручит новому начальнику штаба, которым будет генерал Алексеев. Кроме того, главная квартира будет переведена ближе к Петрограду; её поместят, вероятно, в Могилёве.

Несколько времени мы сидели молча, глядя друг на друга. Затем Сазонов говорит снова:

   – Теперь, когда я сказал вам в официальной форме всё, что следовало, я могу вам признаться, дорогой друг, что я в отчаянии от решения, принятого государем. Вы помните, что в начале войны он уже хотел стать во главе своей армии и что все его министры, и я первый, умолили его не делать этого. Наши тогдашние доводы имеют теперь ещё большую силу. По всем вероятиям, наши испытания ещё далеко не кончились. Нужны месяцы и месяцы, чтобы переформировать нашу армию, чтобы дать ей средства сражаться. Что произойдёт за это время? До каких пор принуждены мы будем отступать? Не страшно ли думать, что отныне государь будет лично ответственен за все несчастья, которые нам угрожают? А если неумелость кого-нибудь из наших генералов повлечёт за собою поражение – это будет поражение не только военное, но и вместе с тем поражение политическое и династическое.

   – Но, – сказал я, – по каким мотивам решился император на такую важную меру, даже не пожелав выслушать своих министров?

   – По нескольким мотивам. Во-первых, потому что великий князь Николай Николаевич не смог выполнить свою задачу. Он энергичен и пользуется доверием в войсках, но у него нет ни знаний, ни кругозора, необходимого для руководства операциями такого размаха. Как стратег, генерал Алексеев во много раз его превосходит. И я отлично понял бы, если бы генерал Алексеев был назначен Верховным главнокомандующим.

Я настаиваю:

   – Каковы же другие мотивы, заставившие государя самого принять командование?

Сазонов пристально смотрит на меня одно мгновение печальным и усталым взглядом. Потом он нерешительно отвечает:

   – Государь, несомненно, хотел показать, что для него настал час осуществить царственную прерогативу – предводительствовать армией. Никто отныне не сможет сомневаться в его воле – продолжать войну до последних жертв. Если у него были другие мотивы, я предпочитаю их не знать.

Я расстаюсь с ним на этих многозначительных словах»[75]75
  Палеолог М. Царская Россия накануне революции. М.: Новости, 1991. С.198-199.


[Закрыть].

Царь в юные годы командовал гвардейским батальоном, другого опыта руководства войсками за последние 20 лет он не имел. Надо ли говорить, что присутствие в Ставке царя и больного наследника лишь создавало нервозную обстановку. А тем временем Александра Фёдоровна постепенно приняла на себя функции самодержца. В нарушение всех законов империи к ней начали являться с докладами министры, Алиса отдавала приказы военным и гражданским властям и т.д.

Таким образом, решение царя не только не привело к централизации власти в одних руках, а наоборот, создалось два полюса власти – в Ставке в Могилёве и в Царском Селе.

В начале 1916 г. появился и третий слабый центр власти или, скорее, оппозиции. Речь идёт о Киеве, куда переехала младшая сестра царя Ольга и его мать императрица Мария Фёдоровна. Туда же перенёс штаб воздушного флота и великий князь Александр Михайлович.

Маленький штришок из личной жизни августейшей семьи хорошо показывает, как далеко зашёл кризис власти. Великая княгиня Ольга, не спросив царственного брата, в 1916 г. развелась с принцем Петром Ольденбургским и обвенчалась с ротмистром Куликовским, с которым находилась в связи уже несколько лет. Риторический вопрос, могло ли такое случиться в 1913 г.? На свадьбе Ольги в Киеве присутствовали Мария Фёдоровна и Александр Михайлович. Императору пришлось молча проглотить эту пилюлю.

В годы войны функции нашего героя были крайне неопределёнными. Формально он командовал всем воздушным флотом, но, как мы уже знаем, из его ведома была исключена эскадра воздушных кораблей. Кроме того, Александр Михайлович командовал авиацией Южного фронта. Авиацией Северного фронта командовал генерал Каульбарс, который чисто формально подчинялся Александру Михайловичу.

Пятидесятилетний плейбой всегда оставался верен себе и завёл в Киеве походную жену. Заметим, что Александр Михайлович в воспоминаниях никогда не приводит имён и фамилий своих зарубежных метресс, ну а с русскими – совсем другое дело: «Если бы не она [великая княгиня Ольга. – А. Ш.] и не молодая сестра милосердия по фамилии Васильева, я был бы самым одиноким человеком в мире в критические дни войны. Васильева сейчас замужем за господином Чириковым, они живут в Каннах. Я часто её навещаю, и мы вновь и вновь вспоминаем печальную и полную событий зиму 1916/1917 гг.»[76]76
  Великий князь Александр Михайлович. Воспоминания. С. 259.


[Закрыть].

Александр Михайлович писал: «Можно было с уверенностью сказать, что в нашем тылу произойдёт восстание именно в тот момент, когда армия будет готова нанести врагу решительный удар. Я испытывал страшное раздражение. Я горел желанием отправиться в Ставку и заставить Ники тем или иным способом встряхнуться. Если государь сам не мог восстановить порядка в тылу, он должен был поручить это какому-нибудь надёжному человеку с диктаторскими полномочиями. И я ездил в Ставку. Был там даже пять раз. И с каждым разом Ники казался мне всё более и более озабоченным и всё меньше и меньше слушал моих советов, да и вообще чьих бы то ни было.

Восторг по поводу успехов Брусилова мало-помалу потухал, а взамен на фронт приходили из столицы всё более неутешительные вести. Верховный Главнокомандующий пятнадцатимиллионной армией сидел бледный и молчаливый в своей Ставке, переведённой ранней осенью в Могилёв. Докладывая государю об успехах авиации, я замечал, что он только и думал о том, когда же я наконец окончу доклад и оставлю его в покое, наедине со своими думами. Когда я переменил тему разговора и затронул политическую жизнь в С.-Петербурге, в его глазах появились недоверие и холодность. За всю нашу сорокаоднолетнюю дружбу я ещё у него никогда не видел такого взгляда.