Текст книги "Несостоявшийся император. Александр Михайлович"

Автор книги: Александр Широкорад

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 32 страниц)

Осенью 1905 г. эсминцы стали на зимовку, а великий князь выехал с семьёй в Крым, в Ай-Тодор.

Сразу после прибытия великокняжеской четы в своё имение из Севастополя была прислана рота солдат для охраны Ай-Тодора. Крым был охвачен революционным брожением. Почта, телефон и телеграф бастовали. В своих мемуарах Александр Михайлович не зря подчёркивает этот факт: «Мы ходили с кислыми лицами, дети были подавлены. Телефонное сообщение с Севастополем было прервано забастовкой. То же самое происходило с почтой. Отрезанный от всего мира, я проводил вечера, сидя на скамейке около Ай-Тодорского маяка и мучительно ища выхода из создавшегося положения.

Чем больше я думал, тем более мне становилось ясным, что выбор лежал между удовлетворением всех требований революционеров или же объявлением им беспощадной войны. Первое решение привело бы Россию неизбежно к социалистической республике, так как не было ещё примеров в истории, чтобы революции останавливались на полдороге. Второе – возвратило бы престиж власти. Но во всяком случае положение прояснилось бы. Если Ники собирался сделаться полковником Романовым, то путь к этому был чрезвычайно прост. Но если он хотел выполнить присягу и остаться монархом, он не должен был отступать ни на шаг перед болтунами революции. Таким образом, было два исхода: или белый флаг капитуляции, или же победный взлёт императорского штандарта. Как самодержец всероссийский, Николай II не мог допустить никакой иной эмблемы на верхушке шпиля Царскосельского дворца.

Полторы тысячи миль отделяли Петербург от Ай-Тодора. Ещё большее расстояние отделяло моё мировоззрение от колеблющейся натуры императора Николая II. 17 октября 1905 года после бесконечного совещания, в котором приняли участие Витте, великий князь Николай Николаевич и министр двора Фредерикс, государь подписал Манифест, весь построенный на фразах, имевших двойной смысл. Николай II отказался удовлетворить силы революции – крестьян и рабочих, но перестал быть самодержцем, который поклялся в своё время в Успенском соборе свято соблюдать права и обычаи предков. Интеллигенция получила наконец долгожданный парламент, а русский царь стал пародией на английского короля – и это в стране, бывшей под татарским игом в год приятия Великой хартии вольностей. Сын императора Александра III соглашался разделить свою власть с бандой заговорщиков, политических убийц и тайных агентов департамента полиции.

Это был конец! Конец династии, конец империи! Прыжок через пропасть, сделанный тогда, освободил бы нас от агонии последующих двенадцати лет!

Как только телеграфное сообщение с Петербургом восстановилось, я немедленно телеграфировал Ники, прося об отставке от должности начальника Главного управления портов и торгового мореплавания. Я не хотел иметь ничего общего с правительством, идущим на трусливые компромиссы, и менее всего с группой бюрократов, во главе которой встал Витте, назначенный российским премьер-министром».

Увы, великий князь в очередной раз лукавит. Ну, не было телефонной связи с Севастополем? Так туда из Ай-Тодора два-три часа пути верхом или в коляске. Можно было самому съездить или казачка послать, и то и на ближайшем рынке все новости узнать. Всё дело в том, что в октябре-ноябре 1905 г. в Севастополе происходило восстание матросов, апофеозом которого стал расстрел 15 ноября береговой артиллерией и броненосцами восставшего крейсера «Очаков». А тут контр-адмирал, несколько лет прослуживший на Черноморском флоте, сидит в своём имении в 30 км от Севастополя и попивает с женой чай с малиновым вареньем. Нетитулованный адмирал за такое поведение гарантированно вылетел бы из флота, без права ношения мундира.

Что касается Главного управления портов и торгового мореплавания, то, как уже говорилось, оно было расформировано в два отдела – портов и мореплавания. Оба отдела вошли в состав министерства торговли и промышленности. Понятно, что там «свадебный генерал» был совсем не нужен.

Как видим, Александр Михайлович представляет себя крайним реакционером в 1905 г. Но тогда возникает резонный вопрос: а зачем уезжать из Петербурга в добровольную ссылку в Ай-Тодор? Попросту умный Сандро решил отсидеться где-нибудь на краю империи и посмотреть, что же будет. Правда, Крым осенью 1905 г. был не самым тихим уголком. Но, с другой стороны, где было лучше? Финляндия была готова восстать, во Владивостоке восстание, в Новороссийске провозглашена местная республика.

Весь же процитированный пассаж из мемуаров, это «ля-ля» для иностранной публики, мало знакомой с ситуацией в России. Сгоряча наш герой ляпнул про британскую Великую хартию вольностей, принятую в 1215 г., когда на Руси и в Европе о татарах никто слыхом не слыхивал. А где больше было демократии в тот год – на Руси или в Англии – можно и поспорить. В Новгороде, Пскове, Полоцке и даже в Киеве продолжало существовать народное вече, повсеместно было право отъезда бояр от князя, а крестьян от бояр и т.д. И все русские вольности были отняты не татарами, а двумя свирепыми Иванами и не менее свирепым Василием III. Позже за оное дело взялась «монголо-немецкая Гольштейн-Готторпская династия», как справедливо называл Романовых в 60-х гг. XIX в. князь Рюрикович, потомок смоленских князей Пётр Владимирович Долгоруков.

В начале зимы Александр Михайлович вместе с семьёй прибывают в Петербург. 30 января 1906 г. Александр Михайлович с женой посещают Александровский дворец и пьют чай с Николаем II. Сандро и Ксения поселяются в Гатчинском дворце. Оттуда езды всего пару часов до Царского Села, но Ники теперь не балует Сандро приглашениями. 22 февраля Сандро завтракал с императором, но больше его не приглашают в Царское Село до 27 апреля.

27 апреля 1906 г. Александр Михайлович принимает участие в грандиозном представлении – открытии 1-й Государственной Думы. В этот день рано утром Николай II вместе с женой, матерью, братом Михаилом, Александром Михайловичем и Ксенией сел на яхту «Петергоф» в Петергофе и отправился в Петербург. Яхта пришвартовалась к причалу Петропавловской крепости. Там около часа императорская чета молилась у могилы Александра III. Оттуда яхта перешла к Зимнему дворцу. Из царского дневника: «Завтракали в 11 1/2. В час и ³/₄ начался выход в Георгиевскую залу. После молебна я (сказал) прочёл приветственное слово. Госуд. Совет стоял справа, а Дума слева от престола. Вернулись тем же порядком в Малахитовую. В 3 часа сели на паровой катер и, перейдя на “Александрию”, пошли обратно. Приехали домой в 4 1/2. Занимался долго, но с облегчённым сердцем, после благополучного окончания бывшего торжества. Вечером покатались».

Как видим, Николай не был ни подавлен, ни особенно расстроен, хотя это расписывали его правые и левые биографы. Церемония происходила в том же зале, в котором одиннадцать лет тому назад Николай просил представителей земско-городского съезда забыть о «бессмысленных мечтаниях». Царь был в форме полковника Преображенского полка, обе царицы – в белых русских сарафанах и жемчужных кокошниках на головах, великие князья и сановники – в мундирах с лентами и орденами, дамы сияли созвездиями бриллиантов.

Разительным контрастом было одеяние депутатов Думы. Из 478 депутатов 1-й Думы кадетов было 176 человек, октябристов – 16, беспартийных – 105, крестьян-трудовиков – 97, социал-демократов (меньшевиков) – 18, а остальные принадлежали к беспартийным либералам и националистам (поляки, кавказцы и др.). Замечу, что Ленин настоял на бойкоте Думы большевиками, и их там не было.

В толпе депутатов фраки соседствовали с пиджаками, сюртуки – с простыми косоворотками, крестьянскими свитками, восточными халатами, малороссийскими жупанами и польскими кунтушами. Увидев всю эту компанию, министр двора Фредерикс достаточно громко сказал: «От таких всего можно ожидать».

Дворцовый комендант подумал об этом ещё раньше и разместил в соседней зале караул Преображенского полка, готовый в любой момент прийти на выручку царю.

Николай важно взошёл на трон. Фредерикс открыто подал ему шпаргалку, по которой царь прочитал речь, состоящую исключительно из общих фраз. Смысл её был один – будьте паиньками и занимайтесь мелочами, «памятуя, что для духовного величия и благоденствия Государства необходима не одна свобода, необходим порядок на основе нрава».

Во время церемонии вдовствующая императрица Мария Фёдоровна сохраняла очаровательную улыбку, одаривая ею всех депутатов. Зато лицо и шея Александры Фёдоровны покрылись яркими красными пятнами, а глаза её излучали гнев и ненависть.

Как позже писал Александр Михайлович: «Мы слушали стоя. Мои близкие сказали мне, что они заметили слёзы на глазах вдовствующей императрицы и великого князя Владимира. Я сам бы не удержался от слёз, если бы меня не охватило странное чувство при виде жгучей ненависти, которую молено было заметить на лицах некоторых наших парламентариев. Мне они показались очень подозрительными, и я внимательно следил, чтобы они не слитком близко подошли к Ники.

– Я надеюсь, что вы начнёте свою работу в дружном единении, вдохновлённые искренним желанием оправдать доверие монарха и нашей великой Родины. Да благословит вас Господь!

Таковы были заключительные слова речи государя. Он читал свою речь звонким, внятным голосом, сдерживая чувства и скрывая свою горечь.

Затем раздались крики “ура” – громкие там, где находились члены Государственного совета, слабые, где были члены Думы, – и похороны самодержавия были закончены. Мы переоделись и возвратились в Петергоф».

С конца мая Александр Михайлович вновь командует эскадрой миноносцев. Причём, большую часть времени он проводит на судне «Алмаз», прикомандированном к отряду. «Алмаз» – полукрейсер, полуяхта, предназначенная для прогулок «особ» по Тихому океану. Но поскольку японцы отменили подобные путешествия, «Алмаз» без дела болтался на Балтике.

Несмотря на открытие Думы, обстановка в стране в целом и особенно на Балтике накалялась. Вдоль самого берега у Петергофа, где в тот момент находился царь, были вырыты окопы, которые занял Преображенский полк. Другие части защищали Петергоф с суши. Недалеко от Петергофа на всякий случай дежурил германский миноносец без флага и с замазанным краской названием. И это были совсем не лишние предосторожности.

17 июля в море восстал крейсер «Память Азова», а 19-20 июля произошло восстание в Кронштадте.

Любопытно, что главные кронштадтские начальники загодя бежали в Петербург. Александр Михайлович последовал за ними. Эсминец доставил его в Петербург, а оттуда он уже на автомобиле (железная дорога бастовала) доехал до Гатчины, где его ждала жена. А вот как запомнил это наш герой: «Однажды пришло известие из Гатчины о том, что один из моих сыновей заболел скарлатиной и находится в тяжёлом состоянии. Я должен был немедленно выехать.

– Я вернусь при первой же возможности, – обещал я своему помощнику. – Вероятно, на следующей неделе.

Эта “следующая неделя” так никогда и не наступила. Через три дня я получил от моего денщика, остававшегося на “Алмазе”, записку, что экипаж крейсера готов восстать и только ждёт моего возвращения, чтобы взять меня заложником.

   – Я глубоко огорчён, Сандро, но в данном случае тебе не остаётся ничего другого, как подать в отставку, – решил Ники. – Правительство не может рисковать – выдать члена императорской фамилии в руки революционеров.

Я сидел за столом напротив него, опустив голову. У меня более не было сил спорить. Военные поражения, полная неудача всех моих усилий, реки крови и – в довершение всего – мои матросы, которые хотели захватить меня в качестве заложника. Заложник – такова была награда за те двадцать четыре года, которые я посвятил флоту. Я пожертвовал всем – моей молодостью, моим самолюбием, моей энергией – во славу нашего флота. Когда я разговаривал с матросами, я ни разу в жизни не возвышал голоса. Я радел о их пользе пред адмиралами, министрами, государем! Я дорожил популярностью среди флотских команд и гордился тем, что матросы на меня смотрели как на своего отца и друга. И вдруг – заложник!!!

Мне казалось, что я лишусь рассудка. Что мне оставалось делать? Но вдруг пришла мысль. Ведь под предлогом болезни сына я мог уехать за границу!

   – Ники, – начал я, стараясь говорить убедительно, – ты знаешь, что Ирина и Фёдор больны скарлатиной. Доктора находят, что перемена климата могла бы принести им большую пользу. Что мы скажешь, если я уеду месяца на два за границу?

   – Конечно, Сандро...

Мы обнялись. В этот день Ники был благороден. Он даже не подал вида об истинных причинах моего отъезда. Мне было стыдно пред самим собою, но я не мог ничем помочь. “Я должен бежать. Должен бежать”. Эти слова, как молоты, бились в моём мозгу и заставляли меня забывать об обязанностях пред престолом и Родиной. Но всё это потеряло для меня смысл. Я ненавидел такую Россию».

Александр Михайлович, как, впрочем, и любой мемуарист, достаточно тенденциозен, но не буду с ним полемизировать. Главное, что он с семьёй в сентябре 1906 г. оказался в милой сердцу Франции.

Глава 15
ПРИКЛЮЧЕНИЯ В БИАРРИЦЕ

В 1906 г. во Франции оказалось подавляющее большинство августейшего семейства Романовых. Среди них был и отец нашего героя, Михаил Николаевич, и братья Михаил, Николай и Сергей.

Александр с Ксенией и шестерыми детьми поселились в роскошной вилле «Эспуор» в городе Биарриц на самом берегу Бискайского залива, недалеко от Байонны. От виллы до испанской границы было всего 20 км. Вместе с великокняжеским семейством прибыли три няни, учительницы английского и французского, гувернантка, фрейлина великой княгини, адъютант, пять камеристок и четыре лакея. Ко времени приезда Сандро в Биарриц, там уже в «Отель де Палэ» жила великая княгиня Ольга, родная сестра Ксении.

Наш герой – великолепный рассказчик, и я вновь предоставлю ему слово: «В первое же утро после нашего приезда, изнывая от томительной сентябрьской жары, с лицами, распухшими от укусов москитов, мы устремляемся на плац и зарываемся в носок. Сердца наши поют. Мы сбежали из России, и я думаю, что мы никогда не вернёмся.

Напротив нашей виллы расположена площадка для гольфа. Я с увлечением начинаю учиться этой игре. Я никогда раньше в неё не играл, но теперь отдаюсь ей всей душой – ещё и потому, что ничто в ней и в её правилах не напоминает мне о России. Мы быстро входим в жизнь биаррицского общества. Мы встречаем много людей, устраиваем завтраки, обеды, играем в покер, бридж, ездим на пикники...

...Я покинул Россию без тени сожаления. Я так измучен событиями последних лет, я так глубоко чувствую, что Россия на краю гибели, и никто, и ничто не в силах изменить фатальный ход событий.

В Биаррице дышится легко. Если бы я мог, я остался бы здесь навсегда. Я отгоняю совестью эту соблазнительную мысль, я стараюсь заглушить её голосом души, чувством долга, во мне постоянно идёт напряжённая борьба: русский вопрос, Россия, мои житейские разочарования последних лет, моё бессилие помочь, спасти родину и кровная преданность ей восстают против человеческого, мелкого желания отдыха, покоя и счастливой жизни среди своей семьи...

...Сначала мы собирались прожить тут три месяца, но я уговорил Ксению остаться. Приближалось Рождество с новыми развлечениями. Ирина и Фёдор окончательно понравились. Детей приглашают на ёлки. Мы все, взрослые и дети, веселимся и наслаждаемся простотой, лёгкой жизнью, я отгоняю мысли о России, я живу, как живут сотни тысяч людей, всецело отдаваясь удовольствиям и развлечениям.

Это было наше самое весёлое Рождество за двенадцать лет. Никаких дворцовых приёмов, обменов визитами с людьми скучными и напыщенными, никаких ограничений. Обычный человеческий праздник, который мы проводим с детьми и друзьями.

Потом наступил охотничий сезон, пикники на природе и обеды в Биаррице в атмосфере интимной раскованности, лёгкой усталости и приятной возбуждённости. Наши друзья всегда вели подобный образ жизни, а для нас он был в диковинку. Каждое утро я спешил к окну, чтобы удостовериться, что мы ещё тут и отделены тысячами миль от царских дворцов, Государственного совета, министров и родственников...

...Я поймал себя на том, что с интересом смотрю на женщин. Это стало для меня открытием: все двенадцать лет супружеской жизни я видел только одно женское лицо – Ксении. Меня стали интересовать светские знакомства, казавшиеся ранее скучной обязанностью. Я увлекался застольными беседами более, чем допускал строгий этикет. Я провозглашал тосты и завязывал новые знакомства».

Будучи истинным джентльменом, Александр Михайлович никогда и нигде не раскрывал имена своих возлюбленных. Но одну из участниц его приключений легко вычислить – это великая княгиня Ольга, дочь Александра III. О ней Сандро лишь скороговоркой упоминает в «Воспоминаниях»: «Ольга, сестра Ксении, приехала в Биарриц раньше нас и живёт в “Отель де Палэ”». Чувствуется, что ему приятно вспоминать об Ольге, но дальше ничего говорить нельзя.

Вообще, жизнь второй дочери Александра III полна тайн, разгадать которые, видимо, так и не удастся. Как писал о ней шведский историк Стаффан Скотт: «...девочка росла совершенно сорвиголовой, похожей на мальчишку и того типа, который едва ли после отрочества превращается в прекрасную бабочку.

Наоборот, в юные годы Ольга была некрасива; на сохранившихся фотографиях она похожа на добрую, смирную и грустную лошадь. Рядом с ней на снимках её миловидная сестра Ксения своим видом будто говорит: “Это Ольга, мы сёстры и немного похожи, но я надеюсь, разница видна невооружённым глазом”».

Вступление Ольги в брак в 1901 г. было окутано тайной. Вдовствующая императрица и Николай II, с одной стороны, требовали от членов августейшей фамилии достойных по происхождению и состоянию супругов, а с другой – никого не принуждали к насильственному браку. Но вот девятнадцатилетнюю великую княжну Ольгу выдают против её воли за принца Петра Александровича Ольденбургского. Сей принц был потомком Георга-Людвига Ольденбургского, двоюродного дяди Петра III. Он поступил на службу к племяннику, и его дети и внуки жили в России. Они считались родственниками Романовых, но ничем особенным в истории не отличились.

Соответственно, династическим этот брак нельзя было считать даже при большом приближении. Пётр был старше Ольги на 14 лет. Принц был глуп, что ясно читается на его физиономии. К 38 годам при таком-то родстве он всего лишь командовал пехотным батальоном, зато прославился на весь Петербург в качестве игрока и кутилы. И, наконец, он... абсолютно не интересовался женщинами, предпочитая им мальчиков.

Почему же Ольгу выдали за принца? Не знаю, и никто не знает. Надо полагать, великая княжна натворила нечто такое, что её пришлось выдавать замуж! Правда, детей у неё от принца не было. Брачную ночь жених провёл за игорным столом с приятелями-офицерами. «За пятнадцать лет нашего брака принц Ольденбургский и я ни разу не состояли в супружеских отношениях!» – писала Ольга пятьдесят лет спустя.

Любопытно, что Ольга была второй великой княжной из семейства Романовых, наказанной принудительным замужеством за принцем Ольденбургским. В 1809 г. за принца Петра-Фридриха-Георга Ольденбургского выдали великую княжну Екатерину, дочь Павла I.

После Аустерлица, Фридланда и Тильзита положение Александра I стало довольно шатким, а рядом была умница и красавица сестра, которую уже почти открыто в высшем свете звали Екатериной III. Юная красавица пошла по стопам Жозефины Богарне и для начала положила в свою постель «первую шпагу страны» – князя Петра Багратиона. Генералы Бонапарт и Багратион были одинаково храбры на поле боя, но если первый прикидывался простаком в большой политике, то второй оказался попросту дураком. В результате Багратион был направлен на Дунай, причём, не командовать армией, а состоять там без должности, а Екатерину выдали замуж. Через некоторое время молодожёны были отправлены в ссылку в Тверь, где принц стал исполнять должность генерал-губернатора.

В отличие от своей троюродной прабабки Екатерины великая княгиня Ольга осталась жить в Петербурге. Она первой из великих княгинь начала в одиночестве выходить на прогулку. До неё великие княгини и княжны обязательно шли в сопровождении достойных кавалеров. Впрочем, одиночество было условным. Ольга прогуливалась со своими любимыми собаками – борзой и пуделем, чуть поодаль от неё шла придворная дама, а за придворной дамой следовал великокняжеский автомобиль с шофёром. Но всё же Ольга гуляла в одиночестве.

А в Биаррице великая княгиня «оторвалась». Надо ли говорить, что Сандро как раз нужна была такая компаньонка. Стала ли она любовницей нашего героя? Вполне возможно, при таком образе жизни обоих. Но серьёзного увлечения тут быть не могло, уж слитком много рядом было иных соблазнов. И уж этого никогда не скрывал Александр Михайлович: «Мне начала нравиться одна дама, которая часто бывала на нашей вилле. Она была очаровательно и неагрессивно умна, но без налёта внешнего блеска и коктейльного остроумия. Её испанские и итальянские предки наградили её солидной культурой и научили её, что утончённость – враг добросовестности. В странах английского языка я бы побаивался и избегал такого человека. В романских странах, однако, она была восхитительна.

Мы часто оставались вдвоём. Она никогда не говорила: “Я не хочу этого, я хочу того”. Она не строила из себя очаровательного котёнка; она понимала, что я только что избежал полного краха. Лучшего спутника я бы себе не нашёл. Если бы кто-нибудь спросил меня в первый месяц нашего с ней знакомства: “Ты её любишь?”, я бы ответил: “Конечно, нет”. Но она мне очень нравится. Я восхищаюсь ею, но любовью это не назовёшь. Любовь – это как удар молнии, и исчезает она так же внезапно. А нежность остаётся и, дай ей время, достигает лучших результатов”.

Сказать по правде, я мог бы сохранить полный контроль над собой, если бы захотел. Но предпочёл не захотеть. Возможно, мною двигало любопытство. Так или иначе, я стал нажимать не на тормоз, а на скорость. Я был готов изведать горечь на дне своего бокала.

Я сравнивал свои чувства к Ксении с тем, как я относился к этой новой женщине, и сравнение сбивало меня с толку. Я не мог понять, кто мне нужен больше. Одна олицетворяла всё лучшее в моём характере, другая давала возможность избавиться от прошлого напряжения и ужаса. Надо было выбирать. Но сама мысль о необходимости выбора была мне отвратительна. Я был отцом шестерых детей и ожидал в ближайшие недели рождение седьмого».

Весной 1907 г. в Биарриц приезжает «дядя Берти» – английский король Эдуард VII. Берти был женат на Александре Датской, дочери «общеевропейского тестя» короля Кристиана IX, которая приходилась родной сестрой вдовствующей императрице Марии Фёдоровне. Александр Михайлович на редкость тепло отозвался о своём дальнем родственнике: «Ксения была племянницей его жены, королевы Александры, и наши отношения всегда отличались большой теплотой даже тогда, когда Британия поддерживала Японию во время войны с Россией. Король Эдуард поселился в “Отель де Палэ”. Местное население относилось к нему с особою теплотою, сам он, приехав инкогнито, наслаждался свободной жизнью в Биаррице, быстро завоевав всеобщие симпатии.

Король – удивительный человек, с ярко выраженной личностью и большим обаянием. Мы часто встречались, и я ни секунды не скучал в его обществе. Чем бы мы ни занимались – играли в бридж, сидели за обеденным столом или практиковались в гольфе – всё выглядело иначе под влиянием его личности. Я в своей жизни знавал многих императоров, королей, президентов и премьер-министров, и он всех превосходил ясностью ума и достоинствами государственного деятеля. Ничего удивительного, что кайзер Вильгельм ненавидел его.

Простота его манер и мягкая доброта, с которой он общался с самым мелким гостиничным служащим, была совершенно естественной и ничуть не походила на выпученную фамильярность мультимиллионеров и политиков. Ему не было нужды говорить себе: “Дай-ка я скажу пару фраз младшему носильщику, чтобы он на всю жизнь запомнил мою милостивую благосклонность”. Он действительно симпатизировал этому парнишке, как он симпатизировал всем, кто собственным трудом зарабатывал себе на жизнь.

Я никогда не завидовал силе и мощи Британской империи, её богатству и месту под солнцем, но я всегда завидовал масштабу её правителей. Королева Виктория, король Эдуард VII, Георг V и нынешний принц Уэльский – в какой ещё стране могли родиться на протяжении четырёх поколений такие монархи?!»

Увы, мемуары нашего героя во многом являются лишь ширмой для прикрытия истинных событий. Шарм короля, его остроумие и игра в гольф были совсем не главными в его отношениях с русским великим князем. Начну с того, что Берти был такой же «плейбой», как и Сандро. Имея законную семью, он обзаводился и «параллельными» супругами. В 1877 г. он вступил почти в официальную связь с Лилли Лэнгтри, а через двадцать лет сменил её на Алису Кеннель, которая была на 27 лет моложе Берти. Обе красотки имели законных мужей, но одного интересовало лишь виски, а другого – деньги. Кроме того, у Берти были десятки мимолётных романов. Отметим, что пуританская страна вполне лояльно относилась к ловеласу, когда он был принцем Уэльским и когда стал королём. Кстати, в старой доброй Англии такое поведение монарха было нормой и ранее.

Но вот «нынешнему принцу Уэльскому», о котором с восхищением пишет Александр Михайлович, правящие круги не простили связи с «золушкой» Уоллис Уордфильд. В январе 1936 г. скончался от простуды Георг V, и на престол взошёл под именем Эдуарда VIII его сын принц Уэльский. Однако премьер-министр Болдуин, большинство парламентариев и пресса подняли невыносимый вой по поводу неприличного поведения короля и вынудили его в декабре 1936 г. отречься от престола.

Увы, связь с Уоллис, бывшей женой американского миллионера, была лишь поводом для устранения короля. Зато как понравилась красивая сказочка о несчастном короле тупому английскому обывателю! Но что кивать на Англию, и у нас сейчас такие сказочки, пересказанные по телевидению и в глянцевых журналах, вызывают не меньшее умиление. На самом же деле Эдуард VIII решил править страной, а не быть «боровом, поставленным на откорм». Но хуже всего то, что он решил вступить в союз с Германией, чего, естественно, британская буржуазия простить ему не могла. После отречения Эдуард получил титул герцога Виндзорского. До самой своей смерти в 1972 г. Эдуард жил с Уоллис под надзором британских спецслужб, а в годы войны фактически находился в заточении на Багамских островах. При этом герцог Виндзорский, которому не давали и шагу ступить без разрешения тюремщиков, числился... губернатором Багамских островов. Эдуард получил хороший урок британской морали и демократии.

Но вернёмся в 1907 г. в Биарриц, где Берти и Сандро просиживали часами за бургундским и бриджем. Но их отношения не ограничивались выпивкой, спортом и женщинами. Тут Александр Михайлович вновь лукавит в своих мемуарах. Начну с того, что обе титулованные особы были масонами высших градусов. Эдуард стал великим магистром английских масонов ещё в 1874 г., будучи принцем Уэльским. Правда, он сложил с себя полномочия в 1902 г. после вступления на престол.

Что же касается Александра Михайловича, то он стал масоном ещё в конце XIX в. вместе со всеми своими братьями. О русских масонах XIX-XX вв. написаны сотни книг, но достоверной информации, содержащейся в них, хватит лишь на тоненькую брошюрку. Эти ребята не оставляли после себя резолюций, протоколов съездов и конференций, списков членов президиумов, центральных комитетов, что было свойственно тогда социалистическим партиям. Всё делалось исключительно «под ковром», решения принимались устно. Любопытно, что никто из серьёзных историков не оспаривает принадлежность Александра Михайловича к масонам, но и ничего путного не может сказать о его деятельности на этом поприще.

Если верить справочнику А.И. Серкова «Русское масонство 1731-2000», Александр Михайлович в 1910 г. стал «достопочтимым мастером ложи Карма». Ложа функционировала в 1910-1919 гг. по шведскому (розенкрейцерскому) уставу рыцарей-филаретов.

Лучший знаток масонства начала XX в. Нина Берберова пишет: «...дела тайного общества розенкрейцеров, где главой был, как известно, вел. кн. Александр Михайлович»[45]45
  Берберова Н.Н. Люди и ложи. Русские масоны XX столетия. Харьков: Калейдоскоп; М.: Прогресс-Традиция, 1997. С. 238.


[Закрыть].

Хорошо сказано: «как известно». Видимо, она очень много знала о деятельности великого князя, но упоминает о нём вскользь. Но даже отдельные фразы весьма любопытны: «Близко к мартинистам стояли филареты. Их русская ложа к 1890 г. была основана в Париже (в доме № 70 по улице Эдгар Кино). Она вела своё происхождение от оккультного общества 18 века. Известно, что эта ложа имела дело, главным образом, с потусторонним миром. В 1898 г. она распространилась и на Швейцарию, и немного позже имела успех в России, где вел. кн. Александр Михайлович, брат Георгия и впоследствии автор воспоминаний, был заядлым спиритом. Ему было явление духа сирийского провидца Алкахеста, предсказавшего великому князю революцию и то, что он сядет на престол вместо Николая»[46]46
  Там же. С. 27.


[Закрыть].

Тут интересно не столько увлечение Сандро спиритизмом, столь характерное для высшего света Петербурга, сколько серьёзные размышления о короне уже в 1905-1907 гг.

В своих беседах два высокопоставленных масона не могли не коснуться направления внешней политики России после японской войны. Россия оказалась на перепутье – с кем идти дальше? С союзной Францией, которая предала её в ходе войны, или с Германией, которая активно помогала ей в борьбе с японцами?

Началась «дипломатия яхт». 10 июля 1905 г. в финских шхерах недалеко от порта Бьёрке встретились две яхты – «Полярная Звезда» и «Гогенцоллерн». Поздно вечером Николай II и Вильгельм II на борту «Гогенцоллерна» подписали секретный договор.

Эмигрантский историк Ольденберг в 1939 г. писал: «Бьёркский договор устанавливал взаимное обязательство для России и для Германии оказать друг другу поддержку в случае нападения на них в Европе. Особой статьёй указывалось, что Россия предпримет шаги для привлечения Франции к этому союзу. Договор должен был вступить в силу с момента ратификации мирного договора между Россией и Японией. Остриё договора было явно направлено против Англии...

Бьёркский договор, как союз материковых держав против Англии – вполне соответствовал тем воззрениям, которые Государь неоднократно высказывал, начиная с весны 1895 г. Но в данный момент он имел ещё одно, гораздо более непосредственное значение. Государь подготовлял возможность продолжения войны с Японией»[47]47
  Ольденберг С. Царствование Императора Николая II. Белград: Издание Общества распространения русской национальной и патриотической литературы, 1939. С. 291.


[Закрыть].