Текст книги "Загадочная душа и сумрачный гений (СИ)"

Автор книги: Александр Чернов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц)

   – Нет, конечно.

   – И это – правильный ответ, – улыбнулся одними губами Балк, при этом взгляд его оставался спокойным и холодным, – Но, до кучи, на десерт – третье тебе, Вадим. Если ты плохо понимаешь ситуацию, я тебе ее проясню. Ты – не в том положении, когда, ежели что, можно хлопнуть дверью и выйти с гордым видом. Опалы ни для тебя, ни для нас, не будет. Мы здесь – не герои-спасители отечества. Таковой здесь имеется в единственном числе. Звать его – Николай Александрович Романов.

   Если мы станем ему неудобными, будут четыре одиночки в Петропавловке, долгое и педантичное "потрошение", на завершающем этапе очень и очень болезненное. Которое, полюбас, закончится 9-ю граммами свинца. Либо уже для сумасшедших – тех, кто до конца не выдержал, и это их счастье. Либо для еще вменяемых. И им же хуже...

   – Это все, логично, конечно. Но, Василий Александрович, поверьте, я с ним общаюсь уже год. Николай не такой, как вы привыкли его воспринимать. Вернее... не совсем такой.

   – Вадим. Человек в разных обстоятельствах способен на различные поступки. Тем более, человек внушаемый и болезненно самолюбивый одновременно. И даже просто способный испугаться. За свою семью, например. Понимаешь о чем я? Уверен ты на 101%, что нет такой ситуации – оговора, провокации, доноса – при которой он не решит отделаться от нас, как от лишнего фактора риска?

   – На 101%?.. Нет. Не уверен...

   – Вот, о том и речь, мой дорогой. Так что: обиду проглотить. Принять предложенные Николаем правила игры и терпеть. Оставаться для него верным товарищем, лекарем сына, а теперь, как я понимаю, и жены, да и, вообще, незаменимым помощником. И при этом помнить, что тебя терпеть не может его дядюшка Алексей Александрович. Да вдобавок еще, бешено ревнует к Николаю Александр Михайлович. Его "милый Сандро".

   Про господина Витте я вообще молчу, сам понимаешь откуда ветер, если парни Азефа тебя грохнуть попытались. Но если ты вдруг не разобрался до конца в том, что у тебя под носом творится, знай: за Юличем стоят не только евреи-банкиры доморощенные, но и парижский Ротшильд. И не сам по себе Витте с ними закорешился, а благодаря своим покровителям из Священной дружины – обожателям французской кухни, красот Ниццы и франков в ассигнациях – генерал-адмиралу, полусумасшедшему Николаше и Великому князю Владимиру. По калибру ты себе врагов нашел, короче. Расклад понятен?

   – Понятен...

   – Информация про Александра Михайловича тебя не удивляет, как я погляжу?

   – Нет.

   – Откуда знаешь? – прищурился Василий.

   – Алексеев предупредил через Буша. А Вы откуда узнали?

   – Ну, дорогой, мы-то на флоте. Там такое не утаишь. Да и брата Николая в друзьях не мешает иметь. Мишкин сам в интриганстве не силен, но память у него фотографическая, в папашу. Я же пока кой-какие пазлы складывать не разучился. Согласен, Петрович?

   – Да уж. Приятного только в этом всем мало. Но, что выросло, то выросло. Ты же, Вадик, ему кучу бабосов с откатов за заказы на постройку кораблей-"добровольцев" порушил! Да еще и в поход с ГЭКом его Николай от сексуальной женушки, детушек и кормушки имени "Торгового мореплавства" сплавил. А лепших корешей – Безобразова с Абазой – аж в Иркутск упек. ВК АМ считает, что это все – с вашей с Дубасовым подачи.

   После того, как тебя несколько раз видели в обществе Гинце, некоторым горячим головам не нужно было много времени для того, чтобы решить, что ты, мелкий прыщ, пытаешься сесть на "интерес" от заказов германцам. Да еще и Ольга в доле, само собой.

   – Ясно. Только это все цветочки, мужики. На днях вскрылись факты его секретной переписки с Абазой. Дурново кое-что очень занятное там нашел, с аглицким душком.

   – Еще один подследственный из тени выполз? Не сиделось ему с Безобразовым у Байкала. А ты, Петрович, еще говорил, что у него высокое чувство самосохранения...

   – Василий, а чему удивляться-то? Сейчас "безобразовцы" постараются нашу победу "отжать" по-полной. Тем более, что "Семь пудов" снова при делах. И он свято, искренне уверен, что победы русского флота – его неоспоримая заслуга. Макарову и мне он точно кровушки попьет. Короче, жить становится интересней, жить становится веселей.

   – Типа того... Прав был товарищ Сталин. Почивать на лаврах нам точно не придется, хоть "крыши" у нас и не самые худые: у тебя Алексеев, у меня Мишкин, ну, а у Вадика – сам самодержец. Но. Если шибко захотят убить, – вальнут. Так что, господа-товарищи, мы теперь, как саперы перед минным полем. Значит, самое время нам "сверить часы" на ближайшее время. И первым для отчета слово получит наш главный царедворец.

   Да, Петрович, по ходу к тебе просьба: больше так генерал-адмирала не величай. "Семь пудов", "семь пудов"... Боже упаси, ляпнешь где-нить прилюдно. Да и негоже грешить против истины. Он за время своей крайней парижской "командировки", чисто на глаз, если по последней фотографии в "Ниве" судить, не меньше чем полпуда еще нажрал, и теперь, как пить дать, на достигнутом не успокоится: как же – "герой-победитель"! Не главный архитектор Цусимы, как в нашем мирке было...

   Кстати, по ходу своего спича, Вадим, постарайся максимально подробно доложить про последнюю "изюминку на торте": как и почему твоя благоверная умудрилась публично закатить скандал дяде Алеше из-за твоей скромной персоны. И еще – как нам понимать его отсутствие сегодня в свите? Мы-то, грешные, посчитали, что он опять в фавор к Николаю входит. Подробненько расскажи, ибо чуйка мне подсказывает, что сейчас эта склока для нас – самый скользкий оселочек и есть...

   Но для затравки изобрази нам в лицах, как и почему твой дорогой Ники слил инфу о нашем "пришествии" Императрице. И как эта помешанная на мистике неврастеничка такую новость вообще переварила? Хочу знать твое мнение и как свидетеля, и как медика. Откровенно говоря, хоть я и ждал от царя-батюшки чего-то подобного рано или поздно, но попозже – было бы лучше. С какой точки зрения на это дело не посмотреть.

   – Не вопрос, Василий. Будет вам в лицах. Тем более, что главной "изюминки" вы все равно пока не знаете, хотя про "дядю Влада" и Николашу – "бешеного кобеля" вы уже сами упомянули. А что смешного, Петрович? Так теперь Николая Николаевича горячие финские парни величают. Кстати, отдать ему должное надо. После убийства генерала Бобрикова, с чухонцами он разобрался решительно, и не церемонясь. С ходу ввел военное положение, и – понеслось по кочкам. Одних висельников под восемь десятков по приговорам полевых судов. Лепшая подруга финской аристократии Мария Федоровна до сих пор с ним почти не разговаривает. Однако генерал-губернаторство замирено, причем конкретно. Они там...

   – Стоп! И чего там такого главного мы не знаем? – прервал Василий вадиков экскурс в новейшую историю Финляндии. По тому, как он заметно напрягся, было понятно, что любые новые вводные относительно активности родни Императора воспринимаются им весьма серьезно. Тем более, если речь идет о фигурах такого калибра.

   – Если коротко. Сладкая парочка собралась произвести маленький, аккуратненький дворцовый переворотик. С участием гвардии, естественно. А перед этим разобрать меня на запчасти до самой говорящей головы. Дурново и Зубатов, не без помощи кой-каких ноу-хау от дяди Фрида, этот гнойник обнаружили. А Николай лично вскрыл и выдавил. Оба деятеля каялись, целовали туфлю и поклялись в вечной верности. Письменно...

   – Что?! Прелестно. Твою ж ма-а-ать... Почему не доложил?

   – Приказ, Василий Александрович. ОН приказал. Причем сказал, что, в принципе, не возражает, когда я докладываю Вам обо всех наших делах, но это – особый случай, дело семейное. И он ОЧЕНЬ ПРОСИТ меня на эту тему письменно не распространяться...

   – Та-ак... как чувствовал, что мы под колпаком. Порадовал. Хотя не удивляюсь, Дурново и Плеве – не дураки. И душка Ники, что, дядюшкам на самом деле поверил?

   – Вряд ли. Но, во-первых, он категорически не желает выносить сор из избы. А во-вторых, как я понимаю, он очень хочет познакомиться с тобой и обсудить все это тонкое дело. Владимира Александровича и его супругу Марию Павловну, а она-то как раз и есть "главное мутило" в этой семейке, он из Питера уже справадил. Тот долго выбирал – Варшавский или Киевский округ принять, но остановился на Варшаве.

   – А Николашу "чухонского", Или "черногорского"? Как его теперь правильно?

   – Николаша, Петрович, в отличие от Владимира Александровича, включил дурака. Приехал к Николаю со Станой, пали на колени. Икону с собой привез, на которой клялся, что ни сном, ни духом! Это при том, что подробные стенограммы его изречений Ники читал. Ну, и что ты думаешь?

   – Простил!?

   – Не забыл, конечно. И, что простил – это тоже вряд ли. Но, скажем так, – извинил. Во всяком случае, пока высылка в Тьмутаракань ни Николаше, ни его черногорской пассии не грозит. Думаю, из-за большой политики он его не унасекомил. Никола Негош лично к нам в гости собирается, а у него еще одна из дочек – итальянская королева.

   – Дела веселые в вашем гадючнике. Ладно, давай рассказывай про Императрицу...

  ***

   В тот памятный день произошли два события, вызвавшие нешуточный переполох в царском семействе. Все началось утром, когда во время умывания внезапно упала в обморок, до крови разбив при этом затылок об ручку шкафа, камер-фрейлина царицы княжна Софико Орбелиани, – Сонечка, как звали ее в окружении Государыни.

   Откровенно говоря, совсем уж неожиданным приключившееся несчастье назвать было нельзя, молодая женщина тяжко болела. По мнению врачей, в том числе и лейб-медика Гирша, – неизлечимо. Об этом при Дворе знали, и при переезде царской семьи в Александровский дворец Царского Села, даже предлагали царице оставить ее в Зимнем. Так, например, порекомендовала поступить обер-гофмейстерина Нарышкина, считавшая, что дочерям Императора не следует расти в присутствии умирающей.

   Однако, Александра была непреклонна, и для Сони была выделена "квартирка" из трех комнат на втором этаже свитской половины дворца. Царица ежедневно заходила к ней поболтать, обсудить последние новости, а иногда и приводила с собой старших дочерей. Конечно, понимание безнадежности состояния подруги, радостных минут в жизни супруги Николая не добавляло, тем более, что болезнь прогрессировала.

   Стало известно о ней примерно год назад, когда после падения с лошади, у девушки неожиданно обнаружилась опухоль позвоночника. Несколько дней она металась в жару, и в итоге всех консилиумов, врачебные светила пришли к выводу об обреченности пациентки. Увы, время лишь неумолимо подтверждало их правоту: состояние любимой фрейлины Государыни постепенно ухудшалось.

   В жизни много вопиющих несправедливостей. Но подумайте только: ей неполных двадцать восемь, веселушка, "живчик", мечущийся между седлом и теннисным кортом. Неотразимая на бальном паркете, восхитительно-чувственная за фортепьяно. Красавица, по которой воздыхает один из самых блестящих офицеров-кавалергардов лейб-гвардии – барон Густав Карлович Маннергейм. И вот... Такое горе. Беда. Что тут еще скажешь.

   Только ее подушка знает, сколько слез уже выплакано над письмами любимого из далекой Маньчжурии. И лишь самые близкие люди до конца осознают весь трагизм ее отчаянной радости и болезненного азарта в играх с дочерьми Александры и Николая в те, нечастые уже дни, когда болезнь ослабляет хватку, и Сонечка может сама доковылять на царскую половину. Ведь это очень страшно – знать свой приговор. В те времена рак и был им. Окончательным и неотвратимым. Даже сегодня, несмотря на все успехи медицины за прошедшее столетие, эта безжалостная сила мало кого выпускает из своих когтей.

   А пока, ей оставалось – только жить. Жить из последних сил, где-то там, в самой глубине истерзанной души, еще уповая на Бога, на чудо. Которого, с точки зрения врачей, просто не могло произойти. Увы, но и эти надежды таяли подобно воску догорающей свечки вместе с молитвами духовника царской семьи и самого Иоанна Кронштадского...

   Когда суета на свитской половине докатилась до покоев Императора, оказалось, что из медиков здесь и сейчас под рукой оказался только доктор с "Варяга". И пришлось Вадиму, прервав "дозволенные речи Шахерезады" и едва не грохнувшись на натертом паркете, нестись в правое крыло дворца. Там его ожидали взволнованная Императрица, лежащая в отключке с головой на кровавой подушке бедная девушка, Спиридович с "тревожным чемоданчиком" Гирша, камердинер, несколько человек свитских и прислуга. Последние, в качестве мешающей делу спорадическими охами-вздохами, массовки.

   Ситуация была понятна, рефлексы Банщикова – безошибочны. "Лед! Быстро!" – рявкнул Вадим, едва взглянув на состояние пациентки. Нашатырь, вата, бинт и все прочее врачебное хозяйство нашлись в пузатой сумочке лейб-медика. Лед притащили из продуктового погреба через пару минут. А еще через четверть часа все было уже позади. Кровь остановлена, два шва наложены, больная приведена в чувство и оказалась даже в силах слабо улыбнуться Императрице и пользовавшему ее молодому эскулапу, которого она иногда видела в обществе Государя, а пару раз даже у кроватки маленького Алексея.

   Поймав удивленный взгляд Вадима, упавший на инвалидное кресло в углу комнаты, Александра Федоровна, оставив с княжной свою новую фрейлину, юную баронессу Буксгевден, которую несколько месяцев назад взяли принимать у Сонечки дела, кивком головы пригласила Банщикова сопроводить ее. Когда дверь в коридор закрылась за ними, царица, порой бесконечно далекая и холодно-высокомерная, словно Снежная Королева, неожиданно крепко взяла Банщикова под локоть.

   – Спасибо, Михаил Лаврентьевич. Спасибо... Бедная девочка, – во вздохе и взгляде ее внезапно всколыхнулось столько боли и тоски, что Вадим даже опешил:

   – Но, Ваше Величество, нет нужды так волноваться. Все будет в порядке. Только ей нужно перевязки вовремя делать. А послезавтра снять швы.

   – Нет, Михаил Лаврентьевич. Никогда... В порядке – уже никогда...

   – Но почему?

   – Сонечка умрет. Ее умереть опухоль. Большая. Тут... – и Александра Федоровна, до сих пор не слишком хорошо говорившая по-русски, предпочла показать рукой, где именно больное место у несчастной девушки, – Врачи, все... и в Германия. И здесь. И милый Гирш... все говорят: пять лет. И конец. Но, наверное, меньше, чем пять лет... Боже, я ее так люблю. Такая хорошая! И так плохо. Так ПЛОХО...

   Казалось, что этот взгляд прожжет Вадима до каблуков.

   – Государыня, Вы позволите, если я посмотрю ее? – неожиданно для самого себя предложил Вадим.

   – Я спрошу. Если она не возразит. Конечно, посмотрите. Я прошу Господа о милости каждый день. Но... все говорят одно: пять лет. И Вы же – Вы военный доктор. Раны, кровь, скальпель. Это ваше дело. Но и Гирш, и Боткин сказали, что делать резекцию уже нет никакой возможности. Конечно, то, что Вы нашли такой удивительный способ помощи нашему Алешеньке – это уже чудо Господне. И я верю Вам, и во всем уповаю на Ваше искусство. Но здесь – другое. Ее уже поздно резать. Для нее это – сразу смерть.

   – И все-таки, я должен в этом убедиться...

   Вадика пригласили к княжне Орбелиани после полудня. Девушка хоть и смущалась, но стойко и безропотно позволила себя осмотреть. Увиденное удручало. Явная опухоль, здоровенная, уже захватившая два позвонка в нижнем отделе позвоночника, несомненно, прогрессирующая. Бедняжке было трудно лежать на спине, а без костылей она не могла даже выйти из комнаты.

   Но... Было что-то в облике врага такое, что заставило Банщикова-врача внутренне напрячься. Его чутье, шестое чувство, подсказывали: что-то тут не так. Пальцы не верили! Его пальцы прирожденного диагноста не соглашались поверить в то, что под ними – онкология. Почему? Если бы знать? Хотя... да! Температура! Эта дрянь явно теплее, чем тело вокруг. Тогда, что дальше? А дальше Вадик просто впал в ступор. Когда узнал, что все началось с жара. Что скачки небольшой температуры у нее иногда случаются, и что КРОВЬ НА ИССЛЕДОВАНИЕ у Сонечки никто не брал.

   Через час все было ясно. Хвала микроскопу и доктору Коху. Сомнений никаких – у девушки костный туберкулез. Очаговая форма. С одной стороны – если быстро получится завершить со стрептомицином – не только спасем, не только ходить и на лошади скакать будет, но и детей рожать. С другой стороны – скрытый бациллоноситель в царской семье! Час от часу! Только Гиршу пока не говорить, иначе удар хватит старика лейб-медика: тут чахотка – пока та же смерть, только еще и заразная. А он не досмотрел...

   Значит, остается одно – переговорив с Николаем, надо забирать бедняжку к нам в Институт. Палату соорудим, пока – на витамины. И как наши "плесеньщики" будут готовы к клиническим испытаниям, – начнем вытаскивать пассию Густава Карловича с того света. Так что, господин "может быть будущий фельдмаршал", любимую женщину я тебе спасу. Но вот в Карелии "Линию Маннергейма" фиг ты у нас построишь!

  ***

   Беды и проблемы обычно поодиночке не ходят. Вадик в очередной раз убедился в этом в тот же вечер. В который уже раз. Едва схлынуло напряжение по поводу состояния здоровья фрейлины Императрицы, и Банщиков отпросился подышать свежим воздухом вместе с Ольгой Александровной, как случилось второе ЧП. Но на этот раз совершенно иного масштаба...

   Сумерки уже вступили в свои права, когда к дворцу резво подкатил и остановился перед царским подъездом парноконный возок, из которого тотчас выскочили две дамы в шикарных собольих шубках. Не отвечая на приветствия слуг и дворцовых гренадер, они, суматошно поскальзываясь, взбежали вверх по лестнице, едва не столкнувшись в дверях.

   Со стороны это внезапное появление выглядело несколько гротескным, но смутное предчувствие неприятностей, не позволило Вадику улыбнуться. Не просто так "галки" прилетели. Ольга, досмотрев сценку на крыльце, с интересом протянула:

   – Уж и не ждали мы никого, на ночь глядя. А смотри-ка: Стана с Милицей приехали. И несутся как будто на пожар.

   – Угу. Слава Богу, сегодня хоть одни, без Николаши. Оба Николаевича еще вчера должны были выехать в Гельсингфорс с генерал-адмиралом и его моряками. Я, вообще-то думал, что эти дамы прокатятся с ними, зря что ли Государь им свой поезд выделил?

   – Как видишь, Вадюш, не поехали. И я не удивляюсь. Им нет никакого дела до всех этих фортификаций, батарей, доков и прочих мужских военных затей.

   – Да, вижу. Ясное дело, что столы крутить да спиритов заезжих приваживать – им интереснее. Чтоб потом Государыне да сестре твоей головы разным оккультным бредом морочить. Не иначе, какого-нибудь очередного медиума-целителя возле богадельни или юродивого пророка на паперти подцепили. Но, скорее всего, свежие салонные сплетни привезли от Мирской или Богданович. Малыша только опять зря потревожат...

   – Не будь злым букой. Они узнали про беду с бедняжкой Сонечкой, скорее всего.

   – Может и так. Только мне все равно не спокойно. Манифест завтра утром начнут печатать. Хоть Дурново с Зубатовым уверяют, что в столицах у них все под контролем, и кому не надо – те не узнают, но кошки скребут. Михень им обоим фору дать может.

   – Дорогой, не накручивай себя. И не поминай Марию Павловну всуе, пожалуйста. Хочешь и мне настроение испортить?

   Ники справадил из города всех самых голосистых, дядюшки никак не помешают. Бал у Алексея Александровича послезавтра вечером. Он и Николаевичи из Финляндии 2-го числа утром вернутся, раньше – вряд ли. Матушка с Ксенией у Сергея Александровича и Эллы в Москве, осматривают два своих новых госпиталя и приют. Сергей Михайлович в Перми с англичанами Захарова. А наш главный ловец бабочек, первый болтун и самый прожженный интриган Яхт-клуба уже месяц, как скачет с сачком по Мадагаскару.

   Сам Владимир Александрович с адъютантами два дня как в Киеве. А с тетушкой Михень, если что, брат и разговаривать не станет. Тем более на тему политики. Ее дело сейчас тюки да чемоданы паковать и надеяться, что муженек выберет Варшаву, а не Киев. Пусть теперь там воду мутит и сплетни свои распускает.

   Так что, как ты сам сказал вчера вечером, "все прихвачено"...

   – Так-то оно так, умница моя. Теоретически. Но все равно, давай-ка далеко в парк не пойдем. Мало ли что...

  ***

   Предчувствие не обмануло. Не прошло и четверти часа, как появление на крыльце местного заменителя мобильного телефона – фигуры скорохода с фонарем, убедило их, что нужно срочно возвращаться.

   Поднявшись по ступенькам, Банщиков и Ольга нос к носу столкнулись у дверей с возбужденными, раскрасневшимися черногорками. Увидев Великую княгиню, сестры после формального книксена на несколько секунд увлекли ее прочь от подъезда, что-то возбужденно тараторя. Но много времени торопившаяся к брату Ольга им не дала, быстро обняв обеих и дав этим понять, что разговор окончен. Лишь последняя звонкая реплика Станы долетела до уха Банщикова: "И представляешь! ОН нас прогнал! Выгнал!!!"

   – Что случилось, Оленька? – шепнул Вадим на ухо любимой.

   – Эти две мерзавки привезли Аликс "конституционный" Манифест. Кто же подослал их, идиоток!? Она прочла, рухнула в обморок. Тут же примчался Ники, и началось...

   – Бли-ин... Эпик фэйл. Не просчитали! Ладно, потом разберемся, откуда ноги растут, душа моя. А сейчас бежим к ним скорее. Чуяло мое сердце, что денек задается веселый.

   В Сиреневом будуаре Императрицы они застали немую сцену. У окна, повернувшись спиной к сидящей на диване супруге, стоял Николай, отрешенно глядя сквозь стекло на подкрашенные лучами угасающего заката облака, едва различимые на темном, сине-фиолетовом фоне неба. Последняя зимняя ночь вступала в свои права. Желтоватый свет электричества неровно подрагивал и придавал всей сцене налет какого-то вагнеровского драматизма, подчеркивая мертвенную бледность неподвижной, будто каменное изваяние, Александры. На ковре, позади Императора, белели мелкие, смятые клочки бумаги.

   "Похоже, что это Манифест наш и был", – промелькнуло в голове у Вадика.

   Первой тягостное молчание нарушила Александра Федоровна. Голос ее, тихий, чуть с хрипотцой, казалось, был лишен всяческих эмоций:

   – Михаил Лаврентьевич... Государь сейчас пояснил мне, что Ваша поразительная медицинская гениальность имеет за собою промысел Небесный. И что обстоятельства Вашего явления ко Двору поистине чудесны...

   Я не вправе хоть на секунду усомниться в правдивости слов Государя Николая Александровича, моего царственного супруга. Но, согласитесь, что следовало бы мне, как матери Наследника-Цесаревича, знать о причинах, побудивших Вас столь долго оставлять меня в неведении как о самих этих обстоятельствах, так и об известных Вам грядущих для нас и державы нашей ужасах. Желанием предупредить таковые, объясняется нынешнее отвращение Государя от почти трехвековой Российской самодержавности, осененной благодатью Божией.

   Прошу Вас объясниться. Только не надо спешить, пожалуйста. Я должна все понять совершенно точно. Если что-то не будет ясно, я буду Вас тотчас переспрашивать...

   Терять Вадику было нечего, ситуация определилась: Николай, не выдержав истерики Императрицы, не стал вилять, и откровенно рассказал ей все. Ясное дело, для Александры Федоровны, это оказалось шоком не меньшим, чем первоначальный эффект от прочтения привезенного черногорками Манифеста.

   Конечно, она знала, что ее Ники мог что-то сделать под чужим влиянием, мог даже насамодурить по мелочи. Однако, ни сам текст этого, явно тщательно продуманного и подготовленного в тайне от нее документа, ни краткое изложение супругом первопричин его появления, для простых объяснений места не оставляли.

   Но, удивительное дело! Со сверхъестественной природой талантов Банщикова, и очевидно стоящим за этим Божьим промыслом, она смирилась практически сразу. В понимании Императрицы сам факт рождения сына стал плодом ее многолетнего поиска помощи у высших сил. Так что истовую веру Александры в заступничество свыше, чудесное явление ко Двору избавителя ее малыша Алексея от страшных мук "королевской болезни" только укрепило.

   Кстати говоря, с черногорскими княжнами Александра Федоровна близко сошлась как раз на религиозно-мистической почве, ведь одна из них сама искала надежду на излечение падучей у любимого сына в ежедневном обращении, как к Богу, так и к разным прочим потусторонним силам.

   Однако то, что ее, царицу, целый ГОД держали обо всем этом в полном неведении, вызвало жгучую обиду у Государыни. Очень хотелось понять – почему Ники молчал? За что ей, преданной, любящей жене и самоотверженной матери его детей, выказано такое унизительное недоверие? Ведь даже сестра Николая, Ольга, как оказалось, была в курсе! Пожалуй, супружескую измену она восприняла бы менее болезненно...

   Секрет того, почему муж старался охранить ее от откровений Вадима о будущем, окончательно прояснился, когда несчастная женщина во всей полноте картины осознала, наконец, мрачную глубину той, кишевшей кровожадными монстрами пропасти, на краю которой балансировала глыба императорской России. Глыба, на самой вершине которой она дерзко отважилась свить свое уютное семейное гнездышко.

   Когда трехчасовой рассказ Банщикова перешел от предательства кузена Жоржи к описанию кровавой развязки в подвале Ипатьевского дома, Александра не выдержала. Сотрясаемая рыданиями, она безвольно ткнулась в плечо Николая, осторожно подсевшего к ней, дабы поддержать в последние, самые страшные минуты вадиковой исповеди о событиях, пока не свершившихся, но еще способных явиться, чтобы обрушить их мир.

   – Миша... Довольно... это уже выше всяких сил...– чуть слышно пролепетала она, отчаянно прижимаясь к мужу, – Ники! Прости меня... прости, Христа ради. Я не смела кричать и говорить тебе все те гадости. Ты же просто щадил меня, глупую. Но как!? Как ты мог носить все это в душе столько времени?.. Господи, как же я виновата...

   – Дорогая, верь мне: все будет хорошо. Все уже будет не так. Я знаю, в чем ошибался и кому напрасно доверял. Мы понимаем, в чем выход...

   Прошу тебя: поверь, счастье мое, когда я впервые осознал весь этот ужас, я сам не представлял, как этому противостоять, можно ли справиться с ним. И я просто не имел права взвалить на тебя это все. Тем более, что твоя главная забота была связана с нашим Алешенькой. Прости меня за это вынужденное молчание.

   – Я верю тебе. Я верю в тебя! И я верю, – Господь нас не покинет. Ты все сможешь! И я молю Господа, чтобы он укрепил твои душу, руку и сердце... Ты ведь не позволишь ИМ совершить этого с нами?

   – Сегодня я знаю, что нужно делать. И знаю на кого могу всецело положиться.

   – Ники... Я клянусь тебе, что всем своим существом без остатка принадлежу тебе и люблю тебя! Я люблю ТВОЮ страну! Она ныне и моя, всецело в моем сердце и в душе. И если кто-то в Англии и постарался использовать меня в своих целях против России, то с моей стороны это было лишь доверчивостью и непониманием, но никак не...

   – Дорогая, не волнуйся на этот счет. Твое сердце и помыслы – чисты. Они выше любых подозрений. Мне ли этого не знать...

   – Михаил Лаврентьевич, Вы и Ваши друзья, вы ведь не отступитесь? Не бросите нас всех перед этим... перед... – Александра просто не могла подобрать слов, чтобы хоть как-то назвать подлинный кошмар всего того, что обычно описывается коротким, пугающим русским словом "бунт", или вычурно-оптимистичным, европейским – "революция"...

   Потрясений от событий этого вечера хватило Императрице с избытком: она слегла в постель на три дня. По просьбе Николая, Банщиков и Ольга Александровна первые сутки недомогания Государыни провели подле нее неотлучно. И это было время трудных вопросов. И не простых ответов...

  ***

   Парадный фасад Алексеевского дворца, выходящий на набережную Мойки, сиял всеми окнами своих двух этажей, мансард и башенок. Их световые каскады гармонично дополнялись праздничной иллюминацией в парке, а на колоннах парадных ворот кованой ограды – предмета особой гордости архитектора Месмахера – по особому случаю зажгли цветные фонари, подобные ютовым огням парусных линкоров петровской эпохи.

   Причина светового шоу для светского Петербурга была вполне очевидна: владелец роскошного объекта столичной недвижимости генерал-адмирал Великий князь Алексей Александрович давал бал в честь победы русского флота в войне с Японией. ЕГО флота. От главноуправления которым он был отставлен в критический момент боевых действий на Дальнем Востоке. Отстранен почти на полгода! Несправедливо и беспричинно...

   В своей обиде он был не одинок. Безвинной жертвой несчастного мгновения не раз публично называла Алексея Александровича вдовствующая Императрица. Сочувствовали ему, в подавляющем большинстве, и приглашенные сегодня гости. За исключением, пожалуй, только самого творца сей вопиющей несправедливости – Императора Николая Александровича, Великой княгини Ольги Александровны, свежеиспеченного морского министра адмирала Дубасова с его карманной "морской фрондой", да нескольких персон из ближайшего окружения Николая, не пригласить которых сегодня для генерал-адмирала было бы просто моветоном. Тем паче, что и сам он страстно желал их непременного присутствия! Восстановление справедливости требует пусть не формально-явного, но зато публичного и понятного всем покаяния Дубасова и его лизоблюдов.

   "Если Федор хочет остаться в министерском кресле, а все его протеже – при погонах и должностях... на какое-то время, то за свои геройства по части "попинать раненого льва", мне эта компашка сторицей заплатит. Как и за травлю Авелана, Старка и бедняги Верховского. Будут каяться и сапоги целовать! А того щенка-лейтенанта, что орал в Мариинке с галерки "это не прима, а эскадра! На ней камней на два броненосца!" я уж непременно найду, как показательно отблагодарить. За каждую слезку моей маленькой шалуньи. Молокосос паршивый! – Алексей Александрович в сердцах сплюнул, – Распустили языки без меня флотские. Ну, погодите, выдам я вам, по первое число. И ренегатам Нилову с Кузьмичем напомню кое-что. Qui cesse d`Йtre ami ne l`a jamais ИtИ...

   И еще – молодой да ранний. Господин фаворит Банщиков. Этот фрукт должен раз и навсегда зарубить себе на носу, что здесь кабинетной системы как у немцев я не допущу никогда! Тем более с таким смазливым выскочкой-сопляком за конторкой. Отныне роль "военно-морского секретаря" при особе Императора – регистрация моих и министерских бумаг на Высочайшее имя. И мы еще посмотрим, как он будет с этим справляться.