Текст книги "Загадочная душа и сумрачный гений (СИ)"

Автор книги: Александр Чернов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц)

   – Да. Но это – просто нектар богов, мой дорогой. На ТАКОЕ – мое воздержание не распространяется, – рассмеялся Вильгельм, – Тем более, по такому поводу поднять бокал с чем-то другим – просто моветон. Задурить дядюшку с его лордствами! Но, пожалуй, на пару, у нас это должно получиться. Прозит!

   – Так, на чем я остановился? Ты строишь для немцев флот. Зачем – понятно. И знаешь, конечно, что Германию на этом пути ждет яростное сопротивление со стороны всего англосаксонского мира и их союзников. Не для того они физически и экономически захватывали две трети мира, последовательно поборов испанцев, голландцев и французов, чтобы с кем-то потом честно конкурировать. Или, Боже упаси, делиться.

   – Ждет? Ники, ты же сам знаешь, что они интригуют против меня как могут и везде, где могут! То, что ты сегодня мне рассказал, про затею мерзавца Фишера, грезящего новым Копенгагеном, вполне соответствует дядюшкиной подковерной возне.

   И, в конце концов! Зачем ты мне читаешь всю эту лекцию? Если я правильно понял, ты готов сейчас обсуждать то мое давнее предложение, сделанное еще твоему покойному царственному отцу. Если так, – то можешь не сомневаться, ни от одного своего слова сказанного тогда, я не отступлю и сегодня. Более того. Я сам хотел говорить с тобой именно об этом. А чему ты удивляешься? Разве война с японцами не говорит о том, что дядюшка от слов переходит к делу? Знал бы ты, как он уверял меня в Киле, что японцы САМИ начали драку с тобой, что его Кабинет и Форрин Офис всячески пытались удержать самураев от этого? Я не поверил ни единому его слову!

   – Примерно тоже было и в его письме, которое привез мне Липтон.

   – И только?

   – Нет, конечно, Вилли. Дядя Берти не был бы собой, если бы ограничился только одними извинениями...

   – И что он хотел? Если не секрет? – Вильгельм ощутимо внутренне напрягся.

   – Что еще? Он предлагает свое посредничество в скорейшем замирении с Микадо.

   – Да, помню, мне он тоже пару раз высказывал подобные мысли, когда мы гонялись в Кильской бухте на "Метеоре". И даже уговаривал на тебя в этом смысле повлиять...

   – Но это лишь кисловатая пена на добром пиве, мой дорогой. Сам же напиток более терпкий. Британия, его устами, предлагает России заключить формальное соглашение о разграничении наших сфер интересов в Азии. Аналогично, как они это сделали это с французами в Африке и Кохинхине. Отсюда можно сделать вывод, что англичане окончательно готовы порвать с традицией своей "блестящей изоляции", поскольку им одним справиться с тобой и твоей Германией не по силам.

   – Иными словами он хочет сколотить свой Тройственный союз?

   – В перспективе – очевидно. Причем мы с франками должны будем обложить тебя на суше, а его флот, в итоге, дожмет Германию морской блокадой.

   – И ты?

   – Я ответил, что если бы не договор Токио с Лондоном, японцы никогда не рискнули бы на подлость, которую учинили. Но раз уж дерзнули поднять оружие против России, то пока мы не видим смысла в переговорах о мире с ними. Мы еще только начинаем воевать.

   А по поводу предложения об альянсе на будущее, естественно, я ответил, что все это крайне интересно, заманчиво, и нужно поручить отработку деталей лучшим дипломатам. И, конечно, заключение его станет для нас первым приоритетом. Но только по окончании войны на востоке...

   Короче, дал ему понять, что теоретически мы весьма заинтересовались британским предложением. После чего стал готовиться к нашей сегодняшней встрече. А что я должен был ему ответить? Что, мол, нет? Что мы на это пойти не можем?

   – Хочешь выиграть время?

   – Естественно. Для нас с тобой.

   – Ты думаешь, что эти игры дядюшки могут привести нас к общеевропейской войне?

   – Я думаю, что мы обязаны к ней готовится. Поскольку кроме определенных кругов в Лондоне, того же самого жаждут и некоторые деятели в Нью-Йорке и Вашингтоне. Или ты думаешь, что только англичане считают Германию самым опасным конкурентом?

   На счет показного миролюбия янки после испанского эпизода не стоит обольщаться. Разве Рузвельт не стращал тебя на случай вступления Германии в дело против Японии на моей стороне? Рассчитывать на немецкую колонию там тебе тоже не стоит. Если дело дойдет до открытого столкновения, решать будут не они. И даже не твой друг Тео. Да, у этого субъекта бульдожья хватка и стальная мошонка. Но думать, что в Штатах главные решения принимает один человек, – опасное заблуждение. Главное тут то, что интересы американского капитала сегодня не находятся в предельно жестком конфликте с капиталом английским, в отличие от твоего. И на будущее только немцы могут быть им опасными конкурентами в случае всемирного торжества "открытых дверей".

   На Уолл-Стрит все это прекрасно понимают. А твои бизнесмены продолжают тем временем вкладываться в американскую экономику! Разве они не догадываются, что сами собственными руками пилят сук, на котором сидят? Вместе с тобой, кстати...

   И хотя ничего иного кроме мира нам, нашим, да и всем прочим народам, лично я не желал и не желаю, увы, – Si vis pacem, para bellum.

   Так что ты хотел мне показать? Пока мы оба еще все вполне понимаем...

   – Вот, Ники. Прочти это. Я хотел бы предложить тебе скрепить наши договоренности формальным документом, который можно положить в основу наших будущих планов.

   С этими словами Вильгельм извлек из кармана слегка помятый лист гербовой бумаги и протянул царю. Николай внимательно углубился в чтение. И хотя очередное потрясение было велико, на его лице не дрогнул ни один мускул. В конце концов, этого следовало ожидать. Перед ним лежал текст, общие идеи и отдельные тезисы которого ему изложил Банщиков, рассказывая о грустной истории Бьеркского договора. "Кузен не желает знать, что за союз с нами надо платить справедливую цену? Ну, так мы ее тебе озвучим..."

   – Вилли, я не могу подписать такое...

   – Но почему? Мы же вполне поняли друг друга. Или я ошибся?

   – Нет. Во мне ты не ошибся. Но в этом документе есть несколько моментов, которые принесут нам больше проблем, нежели пользы. И, кроме того, вот это ограничение срока его действия... Мне вообще не хочется обдумывать и тем более заключать краткосрочных договоров. Ты мне не доверяешь?

   – Что ты, Ники! При чем здесь...

   – При том, что тогда, друг мой, срок действия нашего формального договора нужно сделать как минимум в пять лет. А лучше – в семь или десять. Мы должны действовать в стабильных условиях. Кроме того, конвенция между нами должна учитывать и различные возмущающие обстоятельства. Например, недавно я получил вполне достоверную информацию о готовящемся на меня покушении. Кстати, гнезда эти, так называемые "социалисты-революционеры", свили в Лондоне и Париже.

   Кроме того, вот этот пункт... про ограничение зоны действия договора Европой. Вилли, если ты хочешь, чтобы я имел возможность поддержать тебя всеми силами там, где это действительно сразу ударит по Британии, то это Азия. Скажи, ты ведь сам дописал этот пункт? В черновике Бюлова его не было?

   – Но... откуда ты знаешь?!

   – Я просто подумал, что старина Бернгард, пекущийся об интересах Германии как наседка о своих яйцах, этого написать не мог.

   – То есть я о них не пекусь?.. Ну, дорогой кузен, должен признать, что ты сразил меня наповал. Похоже, что ты больше Германский Император, чем я!

   – Прекрати бравировать, Вилли. Это вопрос не шуточный. Я прекрасно понимаю, что ты хотел бы избежать или оттянуть то, что не доставляет тебе особого удовольствия. А именно – перспективу российского движения через разбитую моей армией Османскую империю к британским владениям на Ближнем Востоке.

   Но, во-первых, не обольщайся: мусульмане-сунниты арабского мира от нас не менее отличаются, чем все буддисты и синтоисты Дальнего Востока вместе взятые. И тебе вовсе не стоит их идеализировать. Тем более султана Гамида, хитрого лицемера и кровавого деспота, третирующего половину населения его империи. Года ведь не проходит, чтобы османы не устраивали резни греков, ассирийцев, армян, болгар или македонцев!

   Сняв для России вопрос проливов, остановив поползновения Вены к Мраморному морю и предоставив мне право решить судьбу Турции, ты приобретешь для Германии в союзе со мной ТРЕТЬ МИРА! И Париж. А он, как ты помнишь, стоит даже мессы.

   Черноморские проливы должны быть российскими, а славяне Балкан и армяне раз и навсегда вызволены из-под османского гнета. Со своей стороны я с радостью гарантирую вполне комфортное приложение в этом регионе для любых германских капиталов в общем, и для компании по прокладке Багдадской дороги, в частности.

   Полагаю, что эти инвестиции в итоге окажутся для немцев куда более выгодными, чем вкачивание денег в Северную Америку. Извини за откровенность, но такие вложения в экономику главного мирового конкурента своей собственной страны в погоне за сиюминутной прибылью, на мой сторонний взгляд, просто попахивают национальным предательством. Хотя, конечно, не все ведь твои банкиры – немцы...

   А во-вторых, когда мои армии разобьют турок и выйдут к Синаю, а потом возьмут Суэц, вышвырнув оттуда англичан, я гарантирую тебе половину акций Канала. Мы будем владеть им вместе, что исключит любые недоразумения между нашими Империями по этому поводу в будущем. И ты же останешься в большей выгоде, поскольку беспошлинно его будут проходить лишь русские и немецкие суда, а у тебя их банально больше.

   И согласись, разве память моего деда не требует возврата Мальты под российский скипетр? Кроме того, уж коль я "адмирал Тихого океана", как ты сам выразился в свое время, то разве Россия не должна иметь определенные виды на некоторые территории в этом самом океане и на морском пути к нему, хотя бы для устройства баз для бункеровки и обслуживания кораблей и судов? Мне совестно от того, что Баллину приходится решать мои проблемы. Или я не прав в чем-то? – Николай подмигнул слегка обалдевшему кузену, явно не ожидавшему нарваться ни на такую проницательность царя, ни на такой цинизм, – А сейчас ты мне скажешь по поводу твоего "в Европе", что это все мои необоснованные домыслы и страхи. И ты надеялся этим лишь исключить трения с самураями и янки.

   – Но, Ники, это действительно так! На Тихом океане бритты в одиночку не смогут...

   – Разве ты веришь, что в случае, если дело дойдет до большой войны, японцы и американцы поддержат нас или останутся нейтральными?

   – Вряд ли, конечно. С американцами я еще, все-таки, попробую поиграть, но вот япошки? Тут даже их союз с Лондоном – не главное. Они повязаны английскими и американскими кредитами почти насмерть. Как... – Вильгельм неожиданно осекся, поняв, что сболтнул лишнее. Коньяк начал действовать...

   – Как я французскими. Ты ведь это хотел сказать? – на губах Николая на мгновенье появилась кривая усмешка, а в глазах проскользнул огонек холодной, хищной ярости, – Ну уж, нет. Не на тех напали. Я уже понял, что это. И для чего. Эту удавку я сумею сбросить. С твоей помощью, надеюсь. И начал с ее радетеля – Сергея Юльевича.

   Помнишь, я упомянул о моем новом разведывательном органе и его успехах? Значит, тебе небезынтересно будет узнать, что он занимается не только добычей различных технических тайн в государствах, не желающих играть с нами по-честному. Не касаясь лишних подробностей, отмечу главное: галлов, о которых мы тут столько говорим и ломаем вокруг Парижа копья, самих используют в темную, чтобы стравить русский и немецкий народы, как используют и Вену. Дабы в итоге пожать огромные дивиденды от большой европейской войны. Но если ты считаешь главными организаторами всего этого нашего обожаемого дядюшку с его лондонскими и биарицкими собутыльниками, то ты ошибаешься. За кулисами и в суфлерской будке скрываются силы гораздо более жадные и беспринципные, для которых завтрашняя могучая Германия представляет собой главного противника и конкурента, а Россия рассматривается как вожделенный лакомый кусок.

   – Ты имеешь в виду Североамериканские Штаты? Америку и американцев?

   – Скорее, место, где эти силы обустроили себе логово. Собственно-то американцев давно споили, убили, а тех, кто имел несчастье выжить, загнали в резервации. Но менее всего мы вправе предъявить счет за козни против нас нынешнему населению САСШ. Это труженики, не желающие никаких заокеанских антраша. Да и немцев с русскими среди них не мало. В нашу же сторону смотрят хищные глазки совсем других субъектов. Это их руки водят перьями тотально скупленной прессы, создавая иллюзию "общественного мнения" в Штатах. И не только там. Вот им-то придется ответить за все персонально...

   – Ники, ты вознамерился бросить открытый вызов финансовой клике с Уолл-стрит?

   – Открытый? Да Боже упаси! Довольно одной наивной публичной попытки в Гааге. Я искренне мечтал решать мировые вопросы по-честному. Получилось то, что получилось. Грустный каламбур... Но та попытка меня некоторым образом извиняет. Спасибо желтым коротышкам за науку: объяснили, что с их заводилами-содержателями, что с Уолл-стрит, что из Сити, а это одна банда, нужно играть по другим правилам. И тебе, кстати, самое время присмотреться к тому, как янки начали влезать в крупные германские бизнесы...

   – Хм... Нет, я форменно, тебя не узнаю сегодня, мой дорогой. Но, откровенно говоря, это и к лучшему, пожалуй. Сейчас ты мне куда больше нравишься, чем в то время, когда я отговаривал тебя от той глупости с "Мирной конференцией".

   По поводу финансов и Америки... Считай, что ты меня убедил. Я наведу ревизию в этих делах сразу по возвращении в Потсдам. Тем более, что перед моими капиталами открывается новая российская перспектива, – Вильгельм многозначительно побарабанил пальцами по столу и приторно усмехнулся, – Заманчивая... Так что ты предлагаешь нам подписать в качестве базовых формальных договоренностей на будущее? Коли мой проект, на который я убил столько времени, ты вознамерился отправить в камин?

   – Да, извини, я отвлекся. По поводу бумажной стороны дела: я хочу предложить тебе заключить сразу два договора. Первый, формально секретный, но к редактированию и подписанию которого мы можем привлечь наших дипломатов. Он должен стать несколько измененным, с учетом твоего сегодняшнего предложения, Договором Перестраховки. Близким по духу и букве к тому, который заключали твой дед и Мой отец. Он никого в Европах не повергнет в шок и не заставит думать, что мы ревизуем наши отношения настолько, что это прямо начинает угрожать британским интересам.

   И второй договор. О нашем союзе против англосаксов. Договор фактически тайный. О нем будем знать только мы, и максимум один-два человека у нас. Те, кого мы сочтем возможным допустить до главной тайны наших Империй, но – и это мое непременное условие – барон Гольштейн в их число не войдет. Я подготовил проект этого документа. Вот, возьми. До завтра подумай, и если с чем не согласишься – поправим, или что-то добавим. А твой проект в камин не попадет. Я заберу его и утром покажу тебе вариант уже в виде черновика Договора Перестраховки. Договорились?

   – Хорошо. Но Ники, как будут вписываться в эту схему австрийцы и французы?

   – Мой дорогой, давай об этом тоже завтра? На свежую голову. Мое видение этой проблемы я также включу в проект общего договора. Кроме того, я покажу тебе карту, с моим предложением по разделению наших сфер влияния в мире после войны. Если ее нам все-таки навяжут. Как говорится, договариваться нужно еще на берегу, не возражаешь?

   – И много еще сюрпризов меня там ожидает, вроде Мальты, мой дорогой?

   – Не слишком. Разве что Вильфранш и Бизерта. Но не волнуйся, на Гибралтар я не претендую, – Николай расхохотался, наблюдая за вихрем противоречивых чувств, отразившемся на лице Вильгельма, – Ты чем-то не доволен, Вилли? В конце концов, у меня же до сих пор нет ни одной приличной резиденции в Средиземноморье! Сам-то ты прекрасно обосновался на Корфу, принимаешь гостей, в том числе и венценосных, в своем Ахиллеоне. Понаставил там кучу статуй греческих героев. Только вот русским морякам и Федору Федоровичу Ушакову, бравшим этот остров и его крепости с моря дабы изгнать оттуда французов, памятника до сих пор так и не воздвиг...

   А сейчас, пока не стемнело и ноги держат еще твердо, не пройтись ли нам с тобой по кораблю? И, кстати, не расстраивайся так сильно по поводу нового английского линкора. В конце концов, Фишер сам в одночасье обнуляет свой "двойной стандарт". Но на старте новой гонки – все равны, – в руке Николая звякнул колокольчик.

   – Сначала, мой дорогой, давай, как у вас говорят – на стремя. За твою победу!

   – За нашу, Вилли! За будущую НАШУ победу...

  Глава 2. Утро нового Мира.

03.03.1905

г.

, Владивосток.

   Над будущей столицей Тихоокеанского края, а именно так через пару десятков лет будет названа административно-территориальная единица Российской империи, куда кроме Дальнего Востока войдут еще и Маньчжурия с Кореей, вставало Солнце. Огромный золотой диск светила еще не полностью поднялся из-за вершин заснеженных сопок, но уже наполнил своим победным сиянием бархатную синеву бездонного мартовского неба и город, раскинувшийся под ним. Лишь в складках лощин, да меж сугробов у западных стен домов на сбегающих к заливу улицах, настороженно затаилась стылая предутренняя мгла.

   С ночи подморозило. С труб домов, мастерских, а также множества кораблей и судов, заполнивших Золотой Рог, к небесам тянулись струи белого, сизого и бурого дыма. В самом же заливе яблоку было негде упасть. Такого столпотворения на своем рейде здесь не видели никогда. Что и понятно: кроме шести черноморских броненосцев, нескольких заслуженных балтийских "пенсионеров", да отряда контр-адмирала Веницкого, ведущего во Владивосток из Вэй-Хайвея интернированные там после Шантунгской битвы корабли, тут собрался едва ли не весь остальной российский военный флот.

   Возвышаясь над темно-синей водой, покрытой белыми оспинами ледяного крошева, выстроившись в три линии, гордо стояли, приковывая к себе восторженные взгляды с берега, вернувшиеся с войны корабли-победители. Их выкрашенные в темно-серый боевой цвет борта кое-где пестрели пятнами свежей краски на местах временно заделанных деревом пробоин, у ватерлиний была видна ржавчина и темно-кровавые полосы там, где льдины содрали до сурика верхний слой краски, а на расчехленных хоботах некоторых орудий еще темнел пороховой нагар. Время наведения всеобщего марафета пока не пришло. Как и самим кораблям, так и их людям, нужен был отдых...

   Лениво покачивались на бочках и дополнительно заведенных якорях могучие эскадренные броненосцы с флагманскими "Потемкиным" и "Цесаревичем", которых по приказу Алексеева поставили прямо напротив Адмиральской пристани. За ними дымили четырехтрубные громады уже родных для всех владивостокцев "больших фрегатов". По поводу прибытия из Мукдена фельдмаршала Гриппенберга, "Громобоя" и "Россию" отвели от заводской стенки, где обоим до сих пор еще латали шантунгские раны, – командующий Маньчжурской армии вознамерился лично посетить самые героические корабли флота. Броненосные крейсеры стояли в компании с привлекавшими всеобщее любопытство трофеями – бывшими "чилийцами" "О'Хиггинсом" и "Эсмеральдой".

   Позади них, во второй линии, расположились изящные "летучие", – бронепалубники Грамматчикова во главе с "Варягом", "Аскольдом" и "Богатырем". Чуть дальше были видны "Память Азова" и "Светлана" под великокняжескими штандартами, а за ними – герои Осаки и Сасебо: ББОшки и "Егорьевские рысаки". В третьей, самой дальней линии, затмевая всех своими размерами, многопалубной стеной возвышались огромные корпуса крейсеров-лайнеров Гвардейского конвоя, а почти у самой набережной, перед всем этим великолепием парада больших кораблей, разобравшись по отделениям, теснились стоящие кормой к берегу многочисленные миноносцы и истребители.

   Лишь "Орел" и "Амур" встречали этот день "вне строя". Первый был введен в сухой док через сутки после возвращения флота, – от сотрясений при стрельбе под Урагой вновь открылась течь в носу от наскоро заделанной минной пробоины. Та же беда была и у минзага. Шторм или некачественный ремонт в Артуре повреждений от случайного камня привели к тому, что он "привез" во Владик 120 тонн воды в отсеках двойного дна. Узнав об этом, Руднев приказал немедленно приступить к починке "Амура" в плавучем доке...

   И не было сегодня во Владивостоке ни одного русского человека, чья душа не пела бы и не ликовала, чей взгляд не туманили бы слезы радости, при взгляде на свою бухту. Ибо там реально, зримо и осязаемо стояла та русская сила, та мощь, которая только что доказала всему миру, что свое гордое имя их город носит по праву.

   Третий флот мира, только что победоносно прошедший горнило суровой войны. Флот, чьи моряки испытали в ее сражениях и заслуженную радость побед, и горечь утрат боевых товарищей и друзей. Флот, вышедший победителем в величайшей морской баталии новейшей истории, с легкой руки германского кайзера неофициально именуемой "Тихоокеанским Трафальгаром", – в Шантунгской битве.

   Флот, сполна выполнивший свою военную и, главное, – политическую миссию: последним, яростным усилием по понуждению к миру неприятеля под Токио доказавший, что и в новейшей истории Россия вполне способна осуществлять "проекцию силы" там, тогда и так, как того требуют ее геополитические интересы.

   Флот, убедительно продемонстрировавший и друзьям, и недругам, что унизительный "крымский" синдром неполноценности преодолен Россией окончательно и бесповоротно.

   Станет ли он со временем вторым или даже первым в мировом табеле о рангах? Или удовольствуется более скромным местом? Наступят ли тот день и час, когда в некоторых европейских столицах задумаются над тем, что называть бульвары и площади именем Севастополя в честь победы над Россией полвека назад было... несколько опрометчиво?

   Теперь это во многом будет зависеть не только и не столько от геополитических раскладов или планов власть предержащих – вспомните извечное "зачем вообще России, сухопутной державе, океанский флот", – но и от тех, кто прошел эту войну на его мостиках, палубах, в башнях и казематах, в машинных отделениях и кочегарках.

  ***

   Двое суток после возвращения моряков с войны пролетели в полном сумасшествия и радости круговороте застолий, балов, приемов, молебнов, попоек, азартных и телесных утех. И, скорее всего, многие из возвратившихся от Токио офицеров по неистребимой русской традиции, не удержавшись, вошли бы в неуправляемое пике алкогольного, игорного или развратного угара, ибо, как известно, – слаб до этих дел русский человек, когда повод совершенно очевиден, а вожжи ослаблены, но...

   Как раз с ослаблением вожжей-то и было не очень: еще в день возвращения флота Алексеев на утро 3-го марта назначил общий сбор флотского и армейского офицерского состава свободного от вахт и караулов. А поскольку ни одно из зданий во Владике всех поименованных особ вместить не могло, место общего офицерского собрания было определено у арки напротив Адмиральской пристани, на том самом месте, где Руднев в свое время приветствовал экипаж "Корейца". Форма одежды – парадная. Неявка, невзирая на причины, – десять суток ареста...

   За три часа до полудня у высокого помоста, или вернее – трибуны, обитой тремя полосами ситца в цвет российского триколора и украшенной флотскими флагами – большим Андреевским посредине и двумя поменьше – великокняжеским и комфлота – по краям, толпилось уже за тысячу человек народа. Цвет офицерского корпуса флота и армии сдержанно гудел и перетаптывался на легком морозце в своих перетянутых ремнями черных и серых шинелях, в кавалерийских накидках и кавказских бурках на плечах, а также в папахах, фуражках и даже треуголках на головах.

   Сие общество, в большинстве своем страдающее жесточайшей болью в тех частях тел, на которые вышеозначенные фуражки, треуголки и папахи были надеты, блистало орденами, погонами, галунами, аксельбантами, темляками и всеми прочими атрибутами офицерской парадной красоты. Благоухая одеколоном, скрипя портупеями и сапогами, звякая шпорами и дыша перегаром, оно вполголоса обсуждало мировые и крепостные новости. А попутно сплетничало, травило байки и анекдоты, над чем-то посмеивалось или поругивалось, и при этом почти единодушно, со стенаниями, проклинало в голос судьбу-злодейку, да втихаря костерило бессердечное начальство. А попенять ему было за что.

   Во-первых, Руднев, вопреки затаенным желаниям многих своих подчиненных, фантастически быстро, оставив лишь небольшой временный гарнизон в Йокосуке, целью которого была охрана "Нахимова" во время его ремонта, организовал возвращение от Токио флота и гвардии. Кто-то хотел гульнуть там, кто-то надеялся на приезд друзей, родственников, любимых или просто знакомых дам полусвета из столицы, пока их герои пакуют японские сувениры, но... Облом-с вышел и с тем, и с этим. Вдобавок, ведомство князя Хилкова, по требованию все того же Руднева, наотрез отказывалось увеличить число курьерских пар до Владивостока со дня получения в Питере известия о перемирии.

   Во-вторых, драконовские порядки, по приказу Безобразова заведенные во Владике военной жандармерией по образу и подобию маньчжурских, совсем не способствовали гульбе и вседозволенности. Тяжкая и, конечно, несправедливая доля свежих постояльцев крепостной гауптвахты и была сейчас одной из главных тем офицерских толковищ "за жизнь". Тем более актуальных в свете уже известной всем суровости наместника. Все, кто туда влетел, сидели свое без исключений и поблажек.

   Однако, с появлением в поле зрения собравшихся этого самого начальства, и, конкретно, ехавших в первых каретах Алексеева, Макарова, Гриппенберга, Руднева, Щербачева, Безобразова, Сухомлинова и Великих князей Михаила Александровича и Александра Михайловича, разноголосое подспудное бурчание мгновенным шквалом переросло в стихийное, дружное "Ура!" и бурную овацию.

   Все понимали, что последняя точка в этой войне будет поставлена именно сейчас, и именно здесь. И вряд ли когда-нибудь еще им, победителям, суждено будет собраться вот так вот – всем вместе. Вместе празднуя и поминая тех, кто не дожил до этого радостного дня. Вместе верша историю.

  ***

   Справедливости ради, нужно отметить, что историю в этот мартовский день творили не только здесь. Вернее, не столько здесь. В типографиях мирно спящих в тысячах километрах отсюда Петербурга и Москвы, Киева и Нижнего Новгорода, Варшавы и Казани, десятков других губернских и уездных городов, уже сохли, ожидая утра и своих читателей, номера центральных и губернских газет. А в заголовках их передовиц 36-м кегелем было жирно набрано: "Высочайший Манифест".

   Но пока о предстоящем стране эпохальном событии, открывающем новую главу российской истории, здесь, во Владивостоке, знали только семь человек: Великий князь Михаил Александрович, которому накануне вечером была вручена личная секретная телеграмма Государя, шифровальщик штаба гвардейского корпуса, начальствующий над этим самым корпусом генерал Щербачев, оба "свеженьких" российских генерал-адмирала – наместник на Дальнем Востоке Алексеев и командующий Тихоокеанским флотом Макаров, а также адмирал Руднев и капитан гвардии Василий Балк. Последний – на правах друга Великого князя.

   Николай повелел брату лично провозгласить "непреклонную волю Императора" по введению в России основ парламентаризма и о грядущем даровании его подданным Конституции перед общим офицерским собранием. Дабы господа офицеры сразу уяснили себе положения Манифеста и могли скоординировать действия с целью недопущения каких-либо волнений на кораблях, в армейских частях и подразделениях. Ибо свобода слова, собраний и совести, отнюдь не есть вседозволенность и анархия. Но, к сожалению, обязательно найдутся и те, кто этой аксиомы не сможет или не захочет понять...

   Впечатление от такой новости у них было различным. Балк и Руднев по понятным причинам восприняли судьбоносное известие из Питера с одобрением и энтузиазмом. Тем более, что хотя массовое ликование и общественный подъем в стране отмечались всеми газетами, а здесь, во Владике, и вовсе были видны им невооруженным глазом, ни Василий, ни Петрович так до конца и не верили, что при сложившихся вследствие военной победы благоприятных обстоятельствах, удастся быстро пропереть Николая на созыв Думы. А вот, поди ж, ты! Царь сказал – царь сделал.

   В то же время впечатления от столь сногсшибательного известия у остальных пятерых были не столь однозначны. За исключением Михаила, пожалуй. Первая реакция Великого князя напоминала памятную Василию с детства сценку из мультика про Карлсона, когда Малыш задается вопросом: "А что про это скажет мама?" И, развивая свою мысль, приходит к следующему: "А что теперь скажет папа?.."

   Правда, вместо папы в данном случае был упомянут дядя Сергей, но... "поскольку, все это ерунда, дело-то житейское" и "кричать им сильно больше, чем после Земского съезда, смысла особого уже нет", младший брат царя, бывший Наследник Цесаревич и новоиспеченный полковник синих кирасир в целом тоже разделял оптимизм обоих гостей из будущего по поводу грядущего дарования Конституции и введения демократических институтов. Ибо, как верно подмечено: с кем поведешься, от того и наберешься. Закончив обсуждение текста манифеста и, как бы подытоживая их разговор, Мишкин предложил "слегка вспрыснуть" это дело, весело брякнув: "Ай да Вадик, ай да сукин сын!"

   Непосредственный начальник Михаила, генерал Щербачев, отнесся к неординарной новости на удивление по-философски. Очевидно, будучи служакой до мозга костей, он вообще не имел обыкновения обсуждать решения вышестоящего начальства. Лишь, немного подумав, сухо подметил пару-тройку связанных с нею моментов: "В гвардии, не здесь, конечно, а в Петербурге, вряд ли этому порадуется, полагаю... Но, поскольку никаких ответственных министерств не будет, то и проблем с деньгами на армейскую реформу, даст Бог, тоже не предвидится больших. На мой взгляд, гвардейским офицерам карьеру это политическое нововведение порушить не должно. Что ж, может, как раз и вовремя. Чтобы на будущее все глупости, вроде гапоновской, в зародыше пресечь".

   Макаров же, напротив, хоть и не возражал против принятого Императором решения принципиально, но явно опасался негативного влияния парламентских процедур, даже совещательных, как на общее финансирование флота, так и на ход дела с будущей кораблестроительной программой. Ее он продумывал во время лечения своих ран.