Текст книги "В канун грозных потрясений: Предпосылки первой Крестьянской войны в России"

Автор книги: Александр Зимин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

Составитель одного летописца объясняет бездеятельность царя вмешательством его лекаря – наушника Елисея Бомелия. Когда царь находился в Пскове, «и не велел ему против короля итти немчин доктор Елисей – норовил литовскому королю. И царь за то его казнил смертью». Елисей Бомелий – один из самых ненавидимых русскими современниками любимцев Грозного. Вестфальский немец, прибывший в Россию из Англии, стал придворным медиком Грозного и со временем приобрел влияние на царя. По словам Горсея, Бомелий «жил в большой милости у царя и в пышности. Искусный математик, он был порочным человеком, виновником многих несчастий. Большинство бояр было радо его падению». Псковский летописец называл его «лютым волхвом», Горсей – «лживым колдуном». Он, по словам Псковского летописца, «множества роду боярского взусти убити цареви, последи самого приведе наконец же бежати в Английскую землю и тамо женитися, а свои было бояре оставшие побити» [224]224
  Бычков А. Ф. Описание церковно-славянских и русских рукописных сборников имп. Публичной библиотеки, ч. I. СПб., 1882, с. 140; Севастьянова, с. 106; ПЛ, вып. 2, с. 262. Частично эти слухи подтверждает и Горсей (Севастьянова, с. 96, 100, 106). О Бомелии см.: Штаден Г. О Москве Ивана Грозного, с. 123–124; Послание Иоганна Таубе и Элерта Крузе. – РИЖ, 1922, т. 8, с. 54; Гомель И. Англичане в России в XVI и XVII столетиях. – Записки имп. Академии наук, т. VIII. СПб., 1865, Прил., с. 98–99; Скрынников. Россия, с. 18–19.


[Закрыть]. Бомелий был подвергнут мучительным пыткам, в результате которых и погиб.

Надежды на быстрое окончание Ливонской войны Грозный теперь возлагал исключительно на дипломатию. 28 сентября 1579 г. от имени бояр И. Ф. и В. И. Мстиславских и Н. Р. Юрьева решено было отправить грамоту виленскому воеводе Н. Радзивиллу с просьбой содействовать заключению мира между монархами. Почти одновременно (1 октября) Грозный в Пскове пишет раздраженное письмо Баторию. В нем он отвечает на «укоризны» короля и вспоминает измену Курбского. Стефан якобы «но Курбсково думе» хочет погубить царя. «Уповая на божью всещедрую милость», царь ожидает победы над всеми своими врагами. Впрочем, это послание вряд ли было отправлено. Ни в польских делах, ни в Литовской метрике его нет. Дошло оно всего в одном сборнике 20-30-х годов XVII в., правда имеющем официозное происхождение [225]225
  Гейденштейн, с. 99–100; Новодворский, с. 117–119; Уо Д. К. Неизвестный памятник древнерусской литературы. – АЕ за 1971 г. М., 1972, с. 357–361. См.: Зимин А. А. Первое послание Курбского Ивану Грозному (Текстологические проблемы). ТОДРЛ, т. XXXI. Л., 1976, с. 182; Лурье Я. С. Первое послание Ивана Грозного Курбскому (Вопросы истории текста). – Там же, с. 210 и др.


[Закрыть]. Взрыв гнева, очевидно, сменился у царя надеждой на мирное соглашение с королем, чему подобное послание могло бы только помешать.

Вскоре Иван IV покинул Псков и направился в Новгород [226]226
  6 ноября 1579 г. царь был в Хутынском монастыре (Щ, л. 577). 13 и 23 поября – в Новгороде (Хронологический перечень, ч. II, № 1069–1070; Лихачев. Поссевино, с. 146). В декабре 1579 г. царь посетил Иосифо-Волоколамский монастырь (ЛОИИ, ф. 284, кн. 3, л. 41 об.). 24 декабря он был в волоколамском селе Ангелове Московского у. (ЦГАДА, ф. 79, кн. 2, л. 215).


[Закрыть]. Здесь он 17 ноября принял и отпустил с грамотой к Баторию польского гонца Богдана Проселко. Грозный выражал в ней желание начать мирные переговоры с «великими послами» польского короля. Вернувшись 29 декабря в Москву, Иван IV отпустил и задержанного ранее гонца В. Лопатинского, чтобы снять и это препятствие для возобновления переговоров. В январе 1580 г. гонец в Польшу Е. И. Благово вез Баторию новые предложения о возобновлении переговоров с Россией. 12 марта был отправлен в Вену гонец Афанасий Резанов с поручением ценой согласия на антиосманский союз склонить императора к поддержке России и воздействию на Батория, чтобы тот умерил свой воинственный пыл и заключил мир с Иваном IV [227]227
  Литовская метрика, т. II, № 25, 26, 28, 29, 31, 32, 52–57; HRM, t. I, N CCI, р. 289; Бантыш. Обзор, ч. 3, с. 103–104; ПДС, т. I, стлб. 765 и сл.


[Закрыть].

Настойчиво стремясь к миру, Грозный считался и с возможностью продолжения военных действий. Необходимость изыскать для этой цели денежные средства и обеспечить служилых людей поместьями заставила его обратить внимание на монастырские земли. В начале 1580 г. созывается церковный собор, который принимает приговор о монастырских землях. Сохранились два его текста. Один датирован 15 января 1580 г., а другой – 15 января 1581 г. (последний включен в так называемые дополнительные статьи к Судебнику 1550 г., использованные при составлении Сводного Судебника начала XVII в.) [228]228
  СГГД, ч. I, № 200, с. 583; ПРИ, вып. IV, с. 526–529.


[Закрыть]. Разница между текстами невелика. Она сводится к тому, что в приговоре, датированном 1581 г., отсутствует конечная часть, посвященная вопросу о закладных землях, о безденежном (без компенсации) характере конфискации новоприобретенных земель и о «княженецких» (княжеских) вотчинах. В литературе существуют две точки зрения о взаимоотношении текстов приговоров 1580 и 1581 гг. Согласно одной из них, речь должна идти о двух различных уложениях, принятых в 1580 и 1581 гг. (С. Б. Веселовский, С. О. Шмидт, В. И. Корецкий); [229]229
  Веселовский С. В. Феодальное землевладение в Северо-Восточной Руси, т. I, с. 99–100; Шмидт, с. 183; Корецкий. Закрепощение, с. 93. Ранее эту точку зрения разделял и я (ПРП, вып. IV, с. 560).


[Закрыть]. согласно второй, текст 1581 г. представляет собой сокращенную выписку из приговора 1580 г. (А. И. Андреев, Б. Н. Флоря, Р. Г. Скрынников) [230]230
  Андреев А. И. Сводный Судебник. – Известия АН СССР, 1925, т. 19, сер. VI, № 12–15, с. 635, 636, 639; Флоря. Война, с. 185; Скрынников. Россия, с. 69–71.


[Закрыть]. Теперь мне эта точка зрения представляется более обоснованной.

В преамбуле приговора 1580 г. говорилось, что церковный собор, на котором присутствовали также царь «со всеми бояры», созывался в связи с чрезвычайными обстоятельствами, прежде всего из-за того, что крымцы, ногайцы, литовский король, немцы и шведы «хотят истребить православие». В то же время монастырские земли «многия же в запустение приидоша… ради пьянственнаго и непотребнаго слабаго жития» монахов. Из-за этого «воинственному чину… оскудения приходят велия». Поэтому, чтобы церкви были бы «без мятежа», а «воинский чин на брань… ополчатца крепцы», было решено следующее. Земли, приобретенные монастырями до 15 января 1580 г., остаются за ними и не подлежат выкупу. Но отныне запрещалось давать земли в монастыри «по душам» (на помин души), разрешались лишь денежные вклады. Монастыри не должны впредь ни покупать земель, ни держать их в закладе. Вопрос о владении монастырями землями княжат должен рассматриваться государем, причем купленные монастырями княжеские земли подлежали конфискации.

Приговор 1580 г. носил двойственный характер: санкционировал неприкосновенность монастырских земель, но запретил пополнение их фонда. Цели сознательно препятствовать «возрождению крупного привилегированного боярского землевладения» (как полагает Р. Г. Скрынников) приговор не ставил. Он озабочен был сохранением наличных богатств церкви и запрещал выкуп любых вотчин, а не только боярских (основная масса вкладов сделана была в монастыри мелкими и средними землевладельцами). По Р. Г. Скрынникову, приговор 1580 г. «лишь подтвердил и детализировал такие основные нормы царского уложения 1572 г., как запрещение духовенству приобретать новые земли и запрещение вотчичам выкупать ранее отданные в церкви земли». И с этим утверждением согласиться нельзя. Приговор 1572 г. запретил продавать и давать на помин души княжеские и боярские вотчины только в крупные монастыри, «где вотчины много», а не во все монастыри. Действенного значения приговор 1572 г. не имел. Иное дело приговор 1580 г., легший в основу практической деятельности правительства, связанной с монастырским землевладением. В перспективе приговор отвечал интересам дворянского землевладения и государевой казны [231]231
  ПРП, вып. IV, с. 531–532; Скрынников. Россия, с. 72, 71. Вряд ли прав Б. Н. Флоря, считающий, что дворянство не получило особых выгод по приговору 1580 г. (Флоря. Война, с. 187). Он не учитывает перспективу действия приговора 1580 г., сдержавшего рост монастырских вотчин, что отвечало интересам дворянства.


[Закрыть]. Но результаты осуществления на практике приговора 1580 г. должны были сказаться не скоро, а между тем война с Речью Посполитой была в самом разгаре.

Мирные акции Грозного Баторий расценил как явный признак слабости царя и решительно их отверг, начав подготовку к новой кампании [232]232
  Гонцы Л. Стремоухов и Е. Благово, вернувшиеся 3 февраля и 15 марта 1580 г., сообщили, что король не собирается направлять к царю какое-либо посольство. Посылка Г. А. Нащокина (23 апреля) и другие попытки наладить мирные отношения также не дали никаких результатов (Литовская метрика, т. II, № 31–39, с. 55–69; № 40–43; Гейденштейн, с. 102; Бантыш. Обзор, ч. 3, с. 104; HRM, t. I, N CCI, р. 289).


[Закрыть]. А тем временем в Речи Посполитой распространялись фантастические слухи. Так, оршанский староста Филон Кмита 4 января 1580 г. сообщал, что «даже сыновья (царя. – А. З.) с отцом в несогласии… сын же его Федор, за которым стоит немало московских дворян, не в силах переносить далее свирепства отцовской тирании и беспорядок во всех делах»; он, «говорят, решил явиться к Баторию, и его ожидают в Смоленске» [233]233
  Флоря. Война, с. 183. Несколько иной перевод у И. А. Сланевского: Федор «с отцом мало согласны… сын… к которому примыкают многие московские нобили, не может уже больше перенести лютости отцовской тирании» (Сланевский. Кмита, с. 156).


[Закрыть].

В том же духе писал папский нунций Андреа Калигари: 31 января 1580 г. – что Федор отдалился от отца, а 28 марта – что «царь находится в противоречии с сыновьями и всем народом» и именно поэтому «хочет мира». Эта картина больше соответствовала «желаемому» польскими дипломатами, чем реальности. Подобные слухи питались какими-то разговорами, от которых до действительного положения вещей было очень далеко. Подобный же характер носит и дневниковая запись Яна Зборовского от 21 августа 1580 г. Русские пленные якобы говорили, что царь, не доверяя своим людям, «приказал собраться владыкам, митрополитам со всей земли, просил у них прощения, признаваясь в грехах своих и смиряясь перед богом, в особенности за те убийства, которые чинил над ними, подданными своими, обещал теперь быть добрым… Бедняги москвичи с большим плачем все ему отпустили и присягали верными быть». Присягу, по Б. Н. Флоре, приносили, очевидно, «члены боярской думы и, возможно, представители каких-то других категорий находившихся в Москве служилых людей». Присягала якобы целые районы. Так, какой-то князь послан был в ливонские замки, «чтобы все московские люди перед ним присягали защищаться до смерти от короля» [234]234
  Шмурло Е. Ф. Памятники культурных и дипломатических сношений России с Италией, т. I, вып. 1. Л., 1925, № 135, 150, 268; Флоря. Война, с. 188.


[Закрыть]. Что скрывается реально за этими слухами, пока выяснить не удается, а умозрительные догадки вряд ли помогут делу.

М. Н. Тихомиров к 1580 г. относит созыв Земского собора, на котором обсуждались перспективы Ливонской войны. 8 января 1581 г. Филон Кмита писал Стефану Баторию, что схваченные у Холма дети боярские «дали показание, что великий князь в то время имел у себя сейм, желая знать волю всех людей, своих подданных, вести ли войну или заключить мир с вашим королевским величеством. Они показали, что вся земля просила великого князя, чтобы заключил мир, заявляя, что больше того с их сел не возьмешь, против сильного господаря трудно воевать, когда из-за опустошения их вотчин не имеешь, на чем и с чем. И говорят, что решили мириться с вашим королевским величеством, отдать все замки инфлянтские, чтобы только добиться перемирия. И не только с вашим королевским величеством, но и с другими, и с царем перекопским» [235]235
  Коялович, с. 182–183; Тихомиров. Государство, с. 60–61.


[Закрыть].

Экспедиция к Холму, когда в плен попали дети боярские, на которых ссылается Ф. Кмита, состоялась в декабре 1580 г. Поэтому, согласно Б. Н. Флоре, собор мог созываться около ноября – декабря 1580 г. Вопрос о переходе всей Ливонии к Баторию (о чем упоминает Кмита) встал только в августе, а переговоры возобновились и того позже (12 октября). Отзвук этого «собора» якобы звучал в инструкции 1582 г., данной послу Ф. А. Писемскому. В ней говорилось: «.. в которых людех и была шатость, и те люди, вины свои узнав, государю били челом и просили у государя милости, и государь им милость показал» [236]236
  Флоря. Война, с. 195; Путешествия русских послов XVI–XVII вв., с. 117, 393. По Б. Н. Флоре, даже введение заповедных лет было следствием выступления дворян на «соборе 1580 г.» (там же, с. 200–201). Колеблющуюся позицию в вопросе о соборе 1580 г. занял Н. И. Павленко. Он считает, что «не исключено», что сообщение Кмиты имеет в виду церковный собор, но, возможно, собирался и земский (Павленко, с. 100–101).


[Закрыть]. Я. С. Лурье справедливо считает, что в инструкции речь шла о церковном соборе 1580 г. Думается, то же самое можно сказать и о путаном известии Ф. Кмиты [237]237
  Разбор фактических ошибок Кмиты см.: Скрынников. Россия, с. 52–53.


[Закрыть].

Начиная кампанию 1580 г., Баторий 15 июня отправился из Вильны. Его армия насчитывала свыше 48 тыс. человек. На военном совете, созванном в начале июля, обсуждался план проведения операций. Рассматривались три варианта направления похода: на Псков, Смоленск и Великие Луки. Предпочтение было отдано третьему. Великие Луки представляли собой важнейший стратегический пункт, где обычно собирались русские войска, готовясь к военным действиям с Великим княжеством Литовским [238]238
  Kotarski Я. Wojsko polsko-litewskie podczas wojny Inflanskiej 1576–1582. Sprawy organisacyine, cz. 3. Studia i materialy do historíi wojskowosci, t. XVII, cz. II. Warszava, 1971, s. 110. По Новодворскому, под Луками у короля было не более 35 тыс. человек (Новодворский, с. 164). Ср.: Дневники второго похода Стефана Батория на Россию. – ЧОИДР, 1897, кн. 1, с. 1–68; Помяловский М. И. Диариуш (дневник) Я. Зборовского, каштеляна гнезненского, о походе Батория в 1580 г. – Труды псковского Археологического общества 1910–1911 гг., вып. 7. Псков, 1911, с. 3–32; Natanson-Leski J, Op. cit., s. 56–72; Гейденштейн, с. 106–107; Новодворский, с. 137–138; Скрынников. Россия, с. 50; Великие Луки. Исторические очерки. Л., 1976, с. 27–28.


[Закрыть]. Взятие этого города как бы вбивало клин между Ливонией и основными русскими землями. Поэтому захват Великих Лук был важной стратегической целью. Взятие же Смоленска и Пскова, как это и показали последующие события, вряд ли могло быть осуществлено, учитывая даже численность армии Батория.

Узнав о начале похода Батория и его прибытии в Витебск, Иван IV 27 июля 1580 г., «по литовским вестям», выставил полки на западных рубежах [239]239
  РК 1475–1598 гг., с. 305 306; Щ, л. 586 об., 600 об. 26 июля 1580 г. посланы были во Ржеву полки кн. С. Д. Пронского (РК 1559–1605 гг., с. 169–170). 2 мая 1580 г. в Соловецкий монастырь послана была грамота в связи с тем, что «литовский король со многими силами… на нашу землю идет ратью» (ААЭ, т. 1, № 306, с. 371).


[Закрыть]. Пытаясь всеми силами склонить Батория к миру, царь 9 июля отправил гонца Ф. Шишмарева с сообщением о скором выезде «великих послов». Король сообщил гонцу, что готов принять послов, но откладывать начало военных действий не будет. Видя нерешительность царя и его готовность идти на уступки, Баторий с августа формулирует основное требование, выполнение которого только и могло бы привести к началу мирных переговоров, – передача всей Ливонии королю. И снова царь просит Стефана задержать продвижение своей армии в глубь России [240]240
  Литовская метрика, т. II, № 43, 44, с. 72–75. См. также грамоты Ивана IV королю от 19 июля и 2 августа 1580 г. с просьбой приостановить наступление для переговоров, ответ Батория от 12 августа, грамоту Ивана IV от 12 августа и ответ Батория от 21 августа (там же, № 45–51, с. 75–85).


[Закрыть].

25 августа 1580 г. принимается решение послать к императору нового гонца (Истому Шевригина), который должен был повторить прежние предложения царя о союзе. Баторий представлялся Грозным в качестве ставленника султана, врага христианства. Царю рисовалась возможность привлечь к антибаториеву союзу и германских князей и даже римского папу [241]241
  ПДС, т. I, стлб. 785 и сл.; т. X, стлб. 1.


[Закрыть].

Пока Иван IV тешился иллюзиями, военные действия складывались для России неудачно. 6 августа 1580 г. после ожесточенной бомбардировки капитулировала крепость Велиж. 16 августа взята была крепость Усвят, а 26 августа войска Батория подошли к Великим Лукам. Сюда через день (28 августа) прибыло «великое посольство» Ивана IV – кн. И. И. Сицкий, думный дворянин Р. М. Пивов и дьяк Д. Петелин. Оно привезло мирные предложения Грозного с согласием на уступку Баторию Полоцка, Усвята, Озерища. Отказывался царь и от Курляндии (находившейся под польской эгидой), городов в Ливонии, на которые распространялась власть Магнуса. Но претензии Батория возрастали с каждым часом. Теперь он требовал передать ему Псков, Новгород, Смоленск, не говоря уж о Ливонии. Поэтому дальнейшие переговоры теряли всякий смысл.

Луки были взяты польскими войсками в ночь с 5 на 6 сентября. В городе устроена была резня, во время которой погибло до 7 тыс. человек, в том числе женщины и дети. Затем полякам удалось нанести поражение небольшому отряду русских войск под Торопцом и взять крепости Невель, Озерище и Заволочье. Попытка оршанского старосты Ф. Кмиты с небольшими силами в 9 тыс. человек совершить набег на Смоленск окончилась полным разгромом литовских войск. Неудачливый воевода «пришел в Оршу пеш на шестой день, а с ним четыре человека». Взято было 380 пленных и «наряд» (артиллерия) [242]242
  Новодворский, с. 156–158, 180, 197–198; Гейденштейн, с. 124–141; РК 1559–1605 гг., с. 183; Щ, л. 616 об.


[Закрыть].

27 января 1581 г. Иван IV из Александровской слободы посылает Баторию новые мирные предложения с согласием на дополнительную уступку нескольких городов в Ливонии (Кокенгаузена, Крейцбурга), а также Усвята и Озерища. Взамен царь требовал вернуть Великие Луки и Велиж. В случае успешного начала переговоров царь уполномочивал послов отказаться от нескольких ливонских замков [243]243
  Литовская метрика, т. II, № 57, с. 112–121; № 59, с. 121–122; Гейденштейн, с. 148–149; Новодворский, с. 199–200.


[Закрыть]. На это Баторий не пошел, но окончательный ответ послам отложил до решения сейма, стремясь затянуть переговоры до начала следующей кампании. Покинув театр военных действий, Стефан Баторий 3 ноября 1580 г. прибыл в Вильно [244]244
  Новодворский. Прил., № XX, с. 48.


[Закрыть].

Запоздалым отзвуком кампании было сожжение г. Холма в декабре 1580 г., взятие крепости Вороноч на Псковщине и сожжение Руссы (март 1581 г.) [245]245
  РК 1559–1605 гг., с. 177–178; Щ, л. 616 об.; Новодворский, с. 207–209. По разрядам, Холм был взят 10 февраля 1581 г.


[Закрыть].

Воспользовавшись тяжелым положением России, ведшей изнурительную войну с Баторием, шведский полководец Понтус Делагарди захватил центр русских владений в Карелии – г. Корелу (4 ноября), в результате чего из 4041 двора там осталось всего 440 [246]246
  Форстен. Балтийский вопрос, с. 597; Мюллер Р. Б. Очерки по истории Карелии XVI–XVII вв. Петрозаводск, 1947, с. 47.


[Закрыть].

Подготовку к походу на Россию Баторий начал на рубеже 1581 г. На заседаниях сейма, открывшегося в январе 1581 г., ему удалось добиться утверждения новых военных налогов. Безуспешно русский гонец Р. Климентьев вел предварительные переговоры, соглашаясь от имени царя на уступки еще нескольких городов в Ливонии (Режицы, Люцена и Мариенгаузена). 16 февраля он был отпущен с письмом Батория, в котором король отказывался от заключения мира с Иваном IV из-за того, что в Ливонии продолжали находиться царские войска. Очередное посольство Е. М. Пушкина и Ф. А. Писемского прибыло в Вильно 24 мая [247]247
  Литовская метрика, т. II, № 60–62, 66, 68; с. 124–130, 136–139, 140–157; Гейденштейн, с. 166–167; Коялович, с. 183, 250, 283–285; Новодворский, с. 206; Natanson-Leski J. Op. cit., s. 74–80; HRM, t. I, N CCV, р. 294.


[Закрыть]. Царь на этот раз готов был поступиться всей Ливонией, за исключением Нарвы и еще двух-трех крепостей, с тем чтобы избежать новой войны с Баторием. Он отдавал также Полоцк, Озерище и Усвят, выговаривая себе Великие Луки, Холм, Велиж и Заволочье. Но и на этот раз польский король остался непреклонным.

Наряду с переговорами Иван IV, как и Баторий, предпринял меры к поиску средств, необходимых для дальнейшего ведения войны, и провел мобилизацию людских резервов. Социально-экономические условия, в которых находилась Россия к началу 80-х годов XVI в., крайне затрудняли дальнейшее ведение Ливонской войны и настоятельно требовали скорейшего замирения. Страна переживала страшнейший хозяйственный кризис, достигший в начале 80-х годов (по В. И. Корецкому) своего апогея [248]248
  Корецкий. Закрепощение, с. 89.


[Закрыть].

Наиболее тяжелым было положение Новгородской земли, испытавшей опричный погром и тяготы войны со Швецией. Писцовые книги по Новгородской земле (к сожалению, таких материалов нет по другим районам Русского государства) позволяют отчетливо представить картину состояния экономики края в начале 80-х годов. К 1582/83 г. в Деревской пятине запустело 98 % обеж земли, а населения осталось всего 7,1 % от того, которое жило тут в конце XV в. В Шелонской пятине «в пусте» лежало 91,2 % всех дворов, в Вотской – 93, 9, в Тверской половине Бежецкой пятины – 84, в Обонежской пятине – около 50 %. В самом Новгороде к 1581/82 г. жило всего 20 % населения доопричного времени [249]249
  АИСЗР, т. II, с. 67, 69, 126, 171, 191, 247. По данным Н. Ф. Яницкого (которые приводит также Б. Д. Греков), Шелонская пятина запустела на 83,6 %, Бежецкая – на 79, Вотская – на 64,7, Деревская – на 54,7, Обонежская – на 26,3 % (Яницкий Н. Ф. Экономический кризис в Новгородской области XVI в. Киев, 1915, с. 52; Греков Б. Д., кн. 2, с. 243, 246).


[Закрыть]. Запустение вызывалось ростом государевых податей, опричными репрессиями, обрушившимися на Новгород с особой силой, войнами (особенно в пограничных районах), эпидемиями и голодом. В 70-е годы XVI в. подати возросли на 14 %, а цены на хлеб подскочили на 400 % от цен первой половины века. Подъем цен к 80-м годам был не только новгородским, но и общерусским явлением. В целом же в Новгородской земле осталось 20,9 % населения, жившего там в середине XVI в., половина которого находилась в далеком Заонежье [250]250
  АИСЗР, т. II, с. 23. 28, 293; Маньков, с. 34.


[Закрыть].

Сходной, очевидно, была картина и в центре России. Крестьяне и горожане бежали оттуда на север через «Камень» (Урал), на юг и в Поволжье. Центр экономической жизни страны перемещался на ее окраины. Выразительные данные о крестьянских побегах содержатся в писцовой книге дворцовых владений Симеона Бекбулатовича в Твери (май – октябрь 1580 г.). К 1580 г. эти владения запустели примерно на 70 % (на 272,5 выти в живущем тягле и на льготе приходилось 635 вытей, лежащих «в пусте»). При этом на 2217 человек, живших на дворцовых землях, приходилось 333 перехода (т. е. около 15 %), из них 188 вывозов, 118 побегов и уходов и 27 приходов. Подавляющее большинство побегов или уходов (151 случай) падает на 1579/80 г. [251]251
  ПКМГ, ч. I, отд. II, с. 291–403. О дате см.: Лаппо И. И. Тверской уезд в XVI в. – ЧОИДР, 1894, кн. 4, с. 14, 205, 47; Скрынников. Россия, с. 182. Нужно, конечно, делать скидку на память лиц, сообщавших сведения о беглецах.


[Закрыть]Уходы «без отказу и безпошлинно» были частым явлением. Вывозы (насильственные переселения) крестьян были в это время основной формой переходов крестьян.

Для продолжения войны нужны были деньги и люди. И тех и других катастрофически не хватало. Реальная сумма поборов в первой половине 80-х годов в связи с резким ростом цен снизилась. Приходилось прибегать к чрезвычайным поборам. Так, по словам посла в Англию в 1582 г. Ф. А. Писемского, «з своих государь наш со всяких торговых людей, и с тарханов, и з гостей, и з торговых людей, и со всей земли для войны деньги по розводу взяти велел». Взыскивались деньги и с иностранного купечества «для тое войны и для своего (государева. – А. З.) подъему». С английских купцов, в частности, за 1580/81 г. собрана была 1 тыс. руб., за 1581/82 г. – 500 руб [252]252
  Абрамович Г. В. Государственные повинности владельческих крестьян Северо-Западной Руси в XVI – первой четверти XVII в. – ИСССР, 1972, № 3, с. 75–81; Путешествия русских послов XVI–XVII вв., с. 114; ср. Толстой, с. 218.


[Закрыть]. Собирались деньги и с монастырей, обладавших податными привилегиями. В феврале 1582 г. Кирилло-Белозерский монастырь должен был заплатить «в государев подъем» 100 руб., а также дань (около 30 руб.) и «наместничью» дань (7 руб.) в счет 1581 г. Иосифо-Волоколамский монастырь платил в 1582 г. по 25 руб. с сохи. В ноябре 1581 г. он послал «по государеву ноказу платить в подмогу» 100 руб [253]253
  Никольский Н. К. Кирилло-Белозерский монастырь и его устройство до второй четверти XVII в. (1397–1625), т. I, вып. 2. СПб., 1910, Прил., с. CXVIII; Корецкий. Закрепощение, с. 94; Флоря. Война, с. 199; Тимофеев Н. Крестьянские выходы конца XVI в. – ИА, 1939, т. II, с. 67. По В. И. Корецкому, в 1580 г. правительство Ивана IV приняло решение «о введении чрезвычайного военного налога» (Корецкий. Закрепощение, с. 94).


[Закрыть]. Велики были поборы и с Двинской земли. По «разрубному списку» 7 февраля 1582 г., на Двине только дополнительно «доправить» должны были 2 тыс. руб. Всего в середине 70-х годов XVI в. с Двины поступало 4800 руб. в год. Осенью 1581 г. с Вычегодской земли должны были собрать «подъемных денег» 1800 руб. Крестьянские повинности с 50-х по начало 80-х годов XVI в. в Переславль-Залесском уезде выросли в три раза. Увеличился оброк и в нижегородских дворцовых селах [254]254
  Копанев А. И. Куростровские столбцы XVI в. – САС, вып. 1, с. 411; Корецкий. Закрепощение, с. 95, 34; Зимин А. А., Копанев А. И. Материалы по истории Вымской и Вычегодской земли конца XVI в. – GAC, вып. 1, с. 440; Корецкий В. И. Правая грамота от 30 ноября 1618 г. Троице-Сергиеву монастырю. – ЗОР, вып. 21. М., 1959, с. 210.


[Закрыть].

Но для того чтобы взыскивать все новые и новые суммы денег в обстановке растущего опустошения страны, необходимо было привести в известность наличный состав тяглого населения и предпринять меры, ставящие предел дальнейшему обезлюдению центра и северо-запада России. С 1581 г. правительство начало повсеместное описание земель, растянувшееся на 80-90-е годы. В тесной связи с организацией новой переписи находится вопрос о так называемых заповедных летах.

После архивных находок конца XIX – начала XX в. М. А. Дьяконов и Б. Д. Греков показали, что в 80-90-е годы XVI в. существовали так называемые заповедные лета, когда запрещался выход крестьян из-за своих господ. С. Б. Веселовский считал, что первоначально заповедные лета были введены лишь в отдельных районах и стали повсеместным явлением лишь позднее. Б. Д. Греков пришел к иному выводу: в 1580 г. был издан указ о заповедных летах, который стал действующим во всем государстве с 1581 г. Много интересных фактов о ходе закрепощения крестьян собрал в архивах В. И. Корецкий. Его точка зрения на этот процесс претерпела существенные изменения. Сначала он разделял тезис о том, что на первых порах заповедные лета носили локальный характер (были в Иосифо-Волоколамском монастыре и Деревской пятине). Позднее, обнаружив сведение Бельского летописца 30-х годов XVII в. о «заклятии» Ивана IV, он вернулся к представлениям Б. Д. Грекова о существовании особого указа Грозного о заповедных летах. Подвергая суждения своих предшественников критическому разбору, Р. Г. Скрынников пришел к выводу, что заповедные годы существовали только во второй половине 80-х годов и «нормы заповедных лет не стали формулой закона» [255]255
  Дьяконов М. А. Заповедные и выходные лета. Пг., 1915; Греков Б. Д., кн. 2, с. 256–310; Веселовский С. Б. Из истории закрепощения крестьян. – УЗ Ин-та истории РАНИИОН, 1928, кн. 5, с. 207; Корецкий В. И. Из истории закрепощения крестьян в России в конце XVI – начале XVII в. – ИСССР, 1957, № 1, с. 169; Корецкий. Закрепощение, с. 109. Критические замечания об отдельных представлениях В. И. Корецкого см.: Панеях В. М. Закрепощение крестьян в XVI в.; Новые материалы, концепции, перспективы изучения (по поводу книги В. И. Корецкого). – ИСССР, 1972, № 1, с. 157–165; Скрынников. Россия, с. 192.


[Закрыть].

Обратимся к источникам. Намек на общегосударственное уложение, запрещающее крестьянский выход, Б. Д. Греков видит в одном деле 1584 г. В нем рязанский помещик Т. Шяловский, обращаясь к царю, ссылается на то, что дьяк А. Шерефединов «крестьян насилством твоих государевых дворцовых сел и из-за детей боярских возить мимо отца твоего, а нашего государя, уложенья – в то село Шилово возить» [256]256
  Акты Юшкова, № 220, с. 206; Греков Б. Д., кн. 2, с. 304. Критические соображения В. И. Корецкого в адрес построения Б. Д. Грекова см.: Корецкий. Закрепощение, с. 101–103.


[Закрыть]. Это свидетельство может быть интерпретировано по-разному. Ссылка на «уложение» могла иметь в виду просто Судебник 1550 г. Шиловский к тому же мог жаловаться на вывоз крестьян не в срок (Юрьев день).

В преамбуле Уложения 1607 г., дошедшего в изложении В. Н. Татищева, говорится, что «при царе Иоанне Васильевиче… крестьяне выход имели вольный, а царь Федор Иоаннович… выход крестьяном заказал». Итак, из Уложения 1607 г. как будто следует, что при Иване Грозном крестьяне еще сохраняли право выхода. Между тем в обнаруженном В. И. Корецким Бельском летописце в записи под странным названием «О апришнине» говорится, что в 1601/2 г. царь Борис «нарушил заклятье» Ивана IV и «дал христианом волю, выход межу служилых людей» [257]257
  Татищев В. Н. История Российская, т. VII. Л., 1968, с. 373; Корецкий. Формирование, с. 71.


[Закрыть]. Получается – как будто в противоречии с преамбулой Уложения 1607 г., – что уже при Иване IV крестьянский выход был «заказан», т. е. запрещен. Действительно, запись Бельского летописца носит черты позднейшего происхождения. Но важно установить, какими источниками пользовался ее составитель и какие явления действительности трансформировались в его представлении, когда он писал о «заклятии» царя Ивана. Летописец мог обобщить известную ему практику существования заповедных лет и составления писцовых книг начала 80-х годов в мысль о том, что именно при Иване IV крестьяне потеряли право выхода. Во всяком случае запись трудно истолковать однозначно без проверки ее конкретным материалом.

Третий источник, относящийся к проблеме крестьянского выхода при Иване IV, – приговор об отмене тарханов 20 июня 1584 г. В нем записано, что «крестьяне, вышед из-за служилых людей, живут за тарханами во льготе». Этот приговор, а также Уложение 1607 г., по словам Р. Г. Скрынникова, «одинаково свидетельствуют… что в последние годы царствования Грозного крестьяне «выход имели вольный» и массами выходили на те земли, где им предоставлялась льгота» [258]258
  СГГД, ч. I, № 202, с. 594; Скрынников. Россия, с. 174. В противоречии с этим в другом месте (с. 171) Р. Г. Скрынников пишет, что приговор 1584 г. упоминает о выходе «в общих выражениях, поэтому сам по себе этот источник не может использоваться как доказательство соблюдения или несоблюдения правил Юрьева дня в тот период».


[Закрыть]. В самом деле, и преамбула Уложения 1607 г., и приговор 1584 г. как будто говорят о том, что общегосударственного распоряжения о запрете крестьянского выхода при Грозном не существовало. Но они отнюдь не противоречат тому, что в начале 80-х годов могли посылаться на места отдельные распоряжения, содержавшие «заповедь» (запрещение) крестьянского выхода. Словом, и эти источники могут быть истолкованы по-разному. Решающим аргументом должны быть делопроизводственные материалы, отражающие практику по вопросам крестьянства и землевладения в 80-е годы XVI в.

Первый комплекс таких документов относится к Деревской пятине Новгорода, а точнее, как подметил Р. Г. Скрынников, к ее Едровскому стану. В наиболее раннем из них (отдельной грамоте помещику Б. Сомову от 12 июля 1585 г.) упоминаются пустые дворы деревни «на Мотни», крестьяне которой «разошлись в заповидныя лита: в 90-м году, и в 91-м году, и в 92-м году, и в 93-м году». Во время двух обысков, касавшихся крестьян кн. Б. И. Кропоткина (30 марта и 16 апреля 1588 г.), обыскные люди заявили, что те крестьяне вышли «в заповедные годы», которыми называются 1583/84—1586/87 гг. («в 92-м году, да в 93-м году, да в 94-м году, да и в 95-м году»). Два обыска (11 и 13 апреля 1588 г.) связаны с беглыми крестьянами помещика И. Непейцына, который в своей жалобе писал, что Васька и Трешка Гавриловы «в заповеднии годи, 90-м году, збежали». В Деревской пятине писцовые книги составлялись Д. А. Замыцким в 1581/82 г., К. Карцевым в 1582/83 г. и снова Д. А. Замыцким в 1586/87 г. [259]259
  Самоквасов, т. II, с. 500, 451, 449–450; Корецкий. Закрепощение, с. 97, 304, 305, 311; Анпилогов, с. 415–416. Начаты ли книги Замыцкого осенью – зимой 1581 или весной 1582 г. (Скрынников. Россия, с. 175) – это сути дела не меняет.


[Закрыть]

Связь между введением заповедных лет и составлением писцовых книг напрашивается сама собой. Ведь для того чтобы привести в известность наличный состав налогоплательщиков (крестьянских дворов), необходимо было – хотя бы на время переписи – прекратить текучесть населения, т. е. крестьянские выходы. Р. Г. Скрынникову представляется существенным, что о заповедных летах нет упоминаний в деревских писцовых книгах. Это, по его мнению, означает, что в 1581/82 г. в Деревской пятине этих лет не было [260]260
  Скрынников. Россия, с. 178; ср.: Корецкий. Закрепощение, с. 124.


[Закрыть]. Но писцовые книги составлялись по определенному формуляру, выработанному многими предшествующими описаниями. Поэтому в них нововведение могло быть просто не внесено, тем более что по первоначальному замыслу оно носило временный характер, а книги рассчитаны были на длительное использование. Собственно говоря, ушли ли крестьяне в заповедные или в обычные годы, для составителей писцовых книг не представляло интереса. Их волновало прежде всего наличное население, «живущие» сохи. Сохи, лежавшие «в пусте», интересовали их только как земельный фонд, а не как населенные когда-то кем-то дворы. Заповедные лета не упоминались не только в писцовых книгах. Они не всегда отмечались и в делопроизводственных материалах даже при сыске беглых крестьян. Так, о них нет ни слова в деле по челобитью помещика Едровского стана Деревской пятины Д. И. Языкова, в котором упоминаются его крестьяне, бежавшие в 1587/88 г. Впрочем, неизвестно, был ли этот год заповедным [261]261
  Корецкий. Закрепощение, с. 321–336. Не упоминаются заповедные лета и в деле В. Г. Скобельцына, содержащем выписки из писцовых книг о крестьянах, бежавших в 1600/01 г. (Анпилогов, с. 421–425). Р. Г. Скрынников полагает, что крестьяне бежали в 1586–1587 гг., а «эти годы были в Едровском стане бесспорно заповедными» (Скрынников. Россия, с. 188). В данном случае Р. Г. Скрынников повторил ошибочную дату В. И. Корецкого (Корецкий. Закрепощение, с. 111), а в документе – 1587—88 г. (там же, с. 321, 323, 325, 326 и др.).


[Закрыть].

Появление формулы о заповедных летах связывают с существованием их уже во второй половине 80-х годов, и в частности с вопросником (наказом) дьяка С. Емельянова, в котором спрашивалось: «В прошлом 91-м году князь Михайло Кропоткин… крестьян насильством… в свое помистье… в заповидныи годы вывез ли?» По Р. Г. Скрынникову, «именно наказ дьяка Емельянова… был тем источником, из которого термин «заповедные годы» попал в едровские грамоты 1588—589 гг.» [262]262
  Самоквасов, т. II, с. 453; Скрынников. Россия, с. 187.


[Закрыть]. «Ретроспективная» теория происхождения упоминаний о заповедных летах начала 80-х годов XVI в. Р. Г. Скрынникова, от которой он иногда отказывается, [263]263
  Скрынников. Россия, с. 196. Противоречивость концепции Р. Г. Скрынникова подметил Б. Н. Флоря (Флоря. Война, с. 201).


[Закрыть]. представляется неубедительной. Точность сведений в дьяческом делопроизводстве, когда речь касалась владельческих прав, и в частности сыска беглых крестьян, не подлежит сомнению.

Итак, во всяком случае в Едровском стане Деревской пятины заповедными были 1581/82—1584/85 гг., как писали губные старосты в отдельной грамоте 12 июня 1585 г., еще до наказа С. Емельянова. Заповедными были и 1585/86—1586/87 гг. Источником сыска крестьян, вышедших в заповедные годы, были писцовые книги. Так, по обыску 1587/88 г. сыскивался крестьянин деревни Марьин Рядок Деревской пятины, записанный в книги 1582/83 г. [264]264
  Анпилогов, с. 416; Скрынников. Россия, с. 197. Считать этот случай «не вполне типичным», как это полагает Р. Г. Скрынников, оснований нет.


[Закрыть].

Обратившись к приходо-расходным книгам Иосифо-Волоколамского монастыря, Р. Г. Скрынников заметил, что подавляющая часть записей о крестьянских выходах относится к периоду до весны 1580 г. (включая 16 марта). Единственная более поздняя запись о выходе крестьян датируется 7 сентября 1581 г. (причем не в Юрьев день). Это, по его мнению, противоречит гипотезе Б. Д. Грекова об издании в 1580 г. указа о заповедных летах, который начал действовать с 1581 г. «Совершенно непонятно, – пишет Р. Г. Скрынников, – почему крестьянские переходы (по волоколамским материалам) прекратились за полтора года до издания соответствующего закона». Впрочем, сразу же уточним: Греков писал, что в этих книгах 1580 год был последним для крестьянских переходов, а первым заповедным стал 1581 год [265]265
  Тимофеев Н. Крестьянские выходы конца XVI в., с. 68–85; Скрынников. Россия, с. 180; Греков Б. Д., кн. 2, с. 297. Запись 7 сентября Б. Д. Греков считал относящейся к привозу денег, которые «остались от прошлого года» (там же, прим. 118).


[Закрыть]. Но главное – неоснователен подсчет срока прекращения записей о выходах в волоколамских книгах.

Дело в том, что расходная книга № 3 содержит записи с 7 апреля 1579 по март 1580 г., а следующая сохранившаяся книга № 4 охватывает записи с 1 мая 1581 г. Следовательно, просто нет книг, охватывающих период с апреля 1580 по апрель 1581 г., и рассуждать, что за этот период в них никаких записей о выходе крестьян не было, просто невозможно. Таким образом, книги Иосифо-Волоколамского монастыря не противоречат тому, что 1581/82 год в Волоколамском уезде был заповедным [266]266
  Маньков, с. 248. Р. Г. Скрынникову кажется важным то обстоятельство, что в волоколамских книгах не упоминается понятие «заповедные лета» (Скрынников. Россия, с. 179). Но говорить в книгах об этих «летах», думается, надобности не было: ведь записывались только сведения о приходе и расходе денег для финансовой отчетности.


[Закрыть]. Это, конечно, само по себе не означает, что заповедные лета введены были там по общегосударственному указу. Они могли быть следствием распоряжения, касающегося только этого уезда.

Волоколамские книги, по Р. Г. Скрынникову, свидетельствуют только о том, что «монастырь прекратил с весны 1580 г. все соответствовавшие нормам Судебника 1550 г. денежные операции по взысканию и ссуде пожилого в своих вотчинах» [267]267
  Скрынников. Россия, с. 181.


[Закрыть]. Конечно, по книгам можно определить (и то очень условно) примерное время, когда монастыри перестали давать деньги крестьянам для уплаты пожилого, и нельзя, строго говоря, установить причину этого факта. Но эти книги нельзя рассматривать изолированно от других материалов. Сопоставление их с документами Деревской пятины дает основание для более широких выводов. Во всяком случае они являются существенным аргументом в пользу предположения о том, что в 1581/82 г. в отдельных районах России был временно запрещен крестьянский выход. Подобные запрещения, судя по материалам Деревской пятины, были сроком в год, и для того, чтобы их продолжить, очевидно, требовался новый указ. Во всяком случае в Новгороде эта чрезвычайная мера была связана с началом поземельного описания (первые писцовые книги этого описания там датируются 1581/82 г.). Возможно, подобное же распоряжение посылалось и в западные районы страны, если принять догадку В. И. Корецкого о том, что составитель Бельской летописи (житель Белой) что-то знал о заповедных летах [268]268
  Корецкий. Закрепощение, с. 122, 304–319 (список писцовых книг 80-90-х годов); Корецкий В. И. Новое о крестьянском закрепощении и восстании Болотникова. – ВИ, 1971, № 5, с. 130–134.


[Закрыть].

Но в ряде районов закон о выходе в Юрьев день продолжал действовать. Так, очевидно, было на Двине, где в Судебник 1589 г. внесена была как действующая статья Судебника 1550 г. о крестьянском выходе. Так было, наверно, и на юге страны, куда устремился поток беженцев из центра. Введение режима заповедных лет и организация поземельной переписи были мероприятиями, осуществление которых затянулось на долгие годы [269]269
  Мысль о связи введения заповедных лет с организацией поземельной переписи впервые высказал Н. С. Чаев (Чаев, с. 157, 162). [261]


[Закрыть]. Они отвечали интересам как землевладельцев центральных и северо-западных районов страны, так и государевой казны. Непосредственное их влияние на ход событий 1581–1582 гг. (в частности, и на завершение Ливонской войны) сказывалось еще недостаточно.