Текст книги "В канун грозных потрясений: Предпосылки первой Крестьянской войны в России"

Автор книги: Александр Зимин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

А тем временем зима кончалась. Река Нарва должна была вскоре вскрыться, что затруднило бы осаду. Кормов и провианта не хватало. Осаждавшие несли тяжелые потери. Погибло до 5 тыс. человек, среди них воевода кн. И. Ю. Токмаков. Поэтому решено было принять шведские предложения. 25 февраля 1590 г. в Ивангороде состоялось подписание перемирия. Ям, Копорье и Ивангород были возвращены России. 1 марта царь направился в Новгород и к началу апреля был уже в Москве. В ходе кампании удалось вернуть русские земли на Балтийском побережье, захваченные шведами в период Ливонской войны. Но Нарва и Корела остались у шведов. В окружении Бориса поход изображался крупной победой русского оружия, а заключение мира – как результат миролюбия и милосердия царя, не желавшего «не токмо православной крови пролити, но и латынской» [541]541
  Белокуров, с. 66–68; РК 1475–1598 гг., с. 420–424; ПСРЛ, т. 14, с. 38–39; т. 34, с. 196; Тихомиров. Памятники, с. 230–231; Изборник, с. 187; ОАПП, ч. I, с. 297.


[Закрыть].

Победа русских войск над шведами подтолкнула и правящие круги Речи Посполитой к заключению нового перемирия с Россией. В апреле 1590 г. сейм принял решение об отправке посольства в Москву для переговоров о перемирии. В ноябре переговоры с прибывшим в столицу Ст. Радиминским вели С. В. Годунов, Б. Ю. Сабуров, А. Щелкалов и Е. Вылузгин. В январе 1591 г. заключено было перемирие с Великим княжеством Литовским (по образцу перемирия 1587 г.) на 12 лет. Впрочем, русский и литовский тексты докончания заметно отличались друг от друга. Так, в литовский вариант, оставшийся, очевидно, только проектом, включены были как литовские спорные волости Велижские, а также Нарва как польский город, с чем русское правительство не было согласно [542]542
  Щербатов, т. VI, ч. II, с. 227–237; Флоря. Отношения и балтийский вопрос, с. 38; Флоря Б. Н. О текстах русско-польского перемирия 1591 г. – Славяне и Россия. М., 1972, с. 71–81.


[Закрыть].

На переговорах в Москве с шахскими послами Бутак-беком и Анди-беком в конце 1589 – весной 1590 г. обе стороны выражали готовность исполнять взятые на себя обязательства. Особое внимание уделялось торговле между странами. Но в общем переговоры отличались сдержанностью ввиду изменившейся внешнеполитической обстановки. 21 марта 1590 г. шах Аббас I заключил мир с Османской империей на тяжелых для Ирана условиях и решил сосредоточить силы на борьбе с бухарским ханом Абдуллой II. Проблема военного союза с Россией, направленного против Турции, теряла свою привлекательность для шаха, а контакты с Москвой узбекского правителя казались ему подозрительными. 29 июня 1590 г. Бутак-бек и Анди-бек выехали из Москвы. России пришлось принимать срочные меры для укрепления позиций на Северном Кавказе. В конце 1589 г. в Кабарду был послан Г. Полтев с отрядом в 1200 стрельцов. Полтев «всее Кабардинскую землю под государеву руку привел». Около 1590 г. на Сунже строится новый городок. В 1590 г. в Астрахани умер Мурат-Гирей, что ослабило русское влияние [543]543
  Памятники дипломатических сношений Московской Руси с Персией, т. I, с. 124–183; Новосельцев, с. 454–455; Кушева. Народы Кавказа, с. 273, 275, 278, 288; Смирнов, с. 140; Бушев, с. 122–144; ПСРЛ, т. 14, с. 39–40; Виноградов В. Б., Магомадова Т. С. Где стояли Сунженские городки? – ВИ, 1972, № 7, с. 205–208; они же. Один из северокавказских союзников Руси. – ВИ, 1971, № 10, с. 215–219.


[Закрыть]. в этой отдаленной части страны.

Продолжалось интенсивное градостроительство в Поволжье. В 1589 г. для обороны волжского пути близ «переволоки» с Волги на Дон на острове против впадения Царицы в Волгу основана была крепость Царицын, в 1589/90 г. построены Саратов, Цивильск и Ядринск, а в Сибири – Лозьва [544]544
  Тихомиров. Памятники XVI в., с. 94; Гераклитов А. А. История Саратовского края в XVI–XVII вв., с. 142; АФЗХ, ч. III, № 64, с. 108–112; Димитриев. Города, с. 169–175; Тихомиров. Государство, с. 115; Миллер Г. Ф. История Сибири, т. I. М.; Л., 1937, Прил. № 27, с. 377–378; Бахрушин. Научные труды, т. III, ч. 1, с. 94. По В. И. Сергееву, Лозьва построена в 1589 г. (Сергеев В. И. Правительственная политика в Сибири накануне и в период основания городов. – Новое о прошлом нашей страны. М., 1967, с. 176).


[Закрыть].

В ноябре 1590 г. грузинские послы Сулейман и Хуршит привезли от кахетинского царя Александра II грамоту, содержавшую настоятельную просьбу о помощи. Откликаясь на нее, правительство Бориса в мае 1591 г. направляет в Кахетию посла В. Т. Плещеева, который вез грамоту с обещанием послать против шамхала 5 тыс. стрельцов и 10 тыс. «черкес». Весной против шамхала ходили в поход терские воеводы кн. Г. О. Засекин и кн. П. М. Шаховской [545]545
  Белокуров, с. 223–226, 252–259; Кушева. Народы Кавказа, с. 278. В. Т. Плещеев вернулся в декабре 1592 г.


[Закрыть]. И на этот раз русская поддержка Кабарде и Кахетии вызвала неудовольствие в Иране и Турции. Назревал конфликт с султаном и его ставленником в Крыму.

В апреле 1590 г. в Россию снова отправляется Горсей с грамотой королевы Елизаветы. Однако вскоре после прибытия в Москву он был выслан в Ярославль, а затем летом 1591 г. отправлен в Англию. В грамоте королеве говорилось, что если она действительно хочет сохранять дружественные отношения с Россией, то впредь ей не следует присылать в Москву таких плутов, как Горсей. Вернувшись на родину, он издал ряд сочинений. У Горсея интересные наблюдения о России тех лет, которые он там провел, перемежаются со всевозможными домыслами. Его «Путешествие» в Россию писалось долго. Начатое в 1589/90 г., оно в основных чертах было закончено в 1592/93 г., а получило окончательную редакцию к 20-м годам XVII в [546]546
  Толстой, № 71, с. 369–371 (1 апреля); № 74, с. 390–396 (июнь 1591 г.); Севастьянова, с. 72–73.


[Закрыть]. По мере укрепления позиций русского купечества своекорыстная деятельность английской Московской компании вызывала в России все большее противодействие и начинала клониться к упадку.

Спокойное течение дел нарушено было весной 1591 г. чрезвычайными событиями.

Смерть царевича Дмитрия и Борис Годунов

Духовная драма царя-убийцы Бориса Годунова, мастерски нарисованная Н. М. Карамзиным, вдохновила гения русской культуры А. С. Пушкина на создание величайшей национальной трагедии. Драгоценной жемчужиной мировой оперной классики стала опера М. П. Мусоргского «Борис Годунов», в основу либретто которой положена пушкинская трагедия. Каковы же реальные события, связанные со смертью царевича Дмитрия, и какое отношение к ним имел Годунов?

15 мая 1591 г. в удельном городе Угличе раздался гулкий звон набатного колокола: на княжеском дворе бился в предсмертных судорогах младший брат царя Федора восьмилетний сын Марии Нагой Дмитрий – фактический наследник русского престола. Стоустая молва сразу же посчитала, что царевич был злодейски убит, и назвала злоумышленников, которыми якобы были сын присланного из Москвы по служебным делам дьяка Михаила Битяговского, его племянник Никита Качалов и сын мамки царевича Осип Волохов. Все они вместе с самим дьяком и еще несколькими посадскими людьми и слугами были убиты разъяренной толпой. Вскоре началось следствие, которое проводили боярин В. И. Шуйский, окольничий А. П. Клешнин и дьяк Е. Вылузгин. В результате деятельности комиссии было составлено Следственное дело о событиях 15 мая, которое доложено было 2 июня царю Федору и Освященному собору. В нем утверждалось, что «небрежением» Нагих царевич в припадке падучей болезни закололся ножом, которым играл «в тычку» с ребятишками. По распоряжению правительства Нагих разослали по тюрьмам. Мария была насильственно пострижена в монастыре на Выксе. Сотни угличан – участников волнения были сосланы в Сибирь [547]547
  ПСРЛ, т. 14, с. 42; т. 34, с. 197.


[Закрыть].

Летом 1606 г. в обстановке начала Крестьянской войны, на знамени которой было написано имя царевича Дмитрия, чудом «спасшегося» от убийц, правительство царя Василия Шуйского канонизирует «невинно убиенного отрока», тем самым перечеркивая выводы Следственной комиссии 1591 г. С тех пор в публицистике, а позднее и в исторической литературе возникли и существуют две версии о смерти Дмитрия: о его убийстве и о «самозаклании» [548]548
  Историографию вопроса см.: Зимин А. А. Смерть царевича Димитрия и Борис Годунов. – ВИ, 1978, № 9, с. 92–94.


[Закрыть].

Что же говорят источники: Следственное дело, памятники публицистики, сказания иностранцев о России? Следственное дело, изданное в 1913 г. фототипически В. К. Клейном, состоит в настоящее время из 63 отдельных листков (склеек) разной величины. Когда-то они образовывали один свиток, но уже в XVIII в. он был разрезан на куски, которые переплели в папку, нарушив первоначальный порядок их размещения. В. К. Клейн проделал скрупулезную работу как по восстановлению первоначального порядка расположения листков, так и по выяснению палеографических особенностей текста и установил, что ряд документов в составе Следственного дела дошел до нас в подлиннике. Это: 1) челобитная вдовы Михаила Битяговского, поданная 21 мая 1591 г. членам комиссии (склейки LII–LIV [Здесь и далее нумерация склеек дается по В. К. Клейну]); [549]549
  ЦГАДА, ф. 148; Клейн. См. также: Князьков С. Е. Малоизвестные копии Угличского следственного дела. – АЕ за 1976 г. М., 1977, с. 201–203.


[Закрыть]. 2) челобитная Русина Ракова, поданная митрополиту крутицкому Геласию в Угличе (LVI–LVIII), куда он приехал 19 мая на погребение царевича, состоявшееся 22 мая; [550]550
  Повесть об убиении царевича Димитрия. – ЧОИДР, 1864, кн. IV, Смесь, с. 4. Горсей сообщал, что епископа Крутицкого, посланного в Углич на погребение царевича, сопровождали 500 стрельцов, а также многочисленная знать и дворяне (Севастьянова, с. 123).


[Закрыть]. 3) челобитная угличских рассыльщиков, поданная комиссии 20 мая (XLVII–XLVIII); 4) речи губного старосты И. Муранова, писанные дьячком В. Фатеевым (XXVII). Остальные материалы помещены в списках, сделанных восемью разными почерками. Если учитывать палеографические наблюдения В. К. Клейна, то получается, что весь текст Следственного дела (начиная со склейки LII) представляет собой позднейшее дополнение к основному тексту памятника. Если считать, что челобитная вдовы Битяговского могла быть приклеена к столпу в конце материалов розыска, то, значит, далее (со склейки LV) идут материалы, связанные со слушанием дела Освященным собором 2 июня 1591 г.

Итак, основная часть материалов Следственного дела дошла до нас в виде беловой копии. Это ставит перед исследователем трудный вопрос: ограничились ли составители беловой копии простой перепиской имевшихся в их распоряжении документов, или же они произвели из них некую выборку и, возможно, подвергли их редактированию? Имеется еще и та трудность, что текст Следственного дела сохранился не полностью: начала дела не было уже в 1626 г. [551]551
  ОАПП, ч. I, с. 259.


[Закрыть]. Если следовать реконструкции порядка размещения материала в Следственном деле, предпринятой В. К. Клейном, то оно начинается словами: «Михаилу Нагово разговаривати..», относящимися к тексту копии челобитной неизвестного лица. Клейн убедительно предположил, что речь должна идти об угличском городовом приказчике [552]552
  О городовых приказчиках см.: Носов Н. Е. Очерки по истории местного управления Русского государства первой половины XVI в. М.; Л., 1957, с. 15–197.


[Закрыть]Р. Ракове [553]553
  С. Б. Веселовский полагал, что это не Раков, а какой-то сборщик посошных людей (Веселовский С. Б. Труды по источниковедению и истории России периода феодализма. М., 1978, с. 169).


[Закрыть]. По его мнению, первую челобитную Раков подал комиссии Шуйского еще во время ее следования в Углич, т. е. она была как бы «инициативным документом» дела. Следствие началось, как он полагал, с вопроса: «Которым обычаем царевича Димитрия не стало?» Затем расспрашивались Михаил Нагой и очевидцы события [554]554
  Клейн, с. 110.


[Закрыть].

С первой частью построения В. К. Клейна можно согласиться. Русин Раков, бывший во время событий в Угличе послушным исполнителем воли Нагих, как только узнал о приближении комиссии Шуйского к Угличу, мог решить «выдать их с головой», чтобы тем самым спасти свою жизнь. Доподлинно известно, что по Переславской и Сулоцкой дорогам посадские люди выезжали за 5–6 км от Углича «по три дни» (с субботы – воскресенья и до вторника, когда приехала комиссия) «для приезжих людей с Москвы». Им велел «для вестей ездити» М. Нагой. После этих поездок они вместе с Раковым отвели лошадей на двор М. Битяговского (склейка XLIII).

Каков был «зачин» Следственного дела (если не считать таковым только челобитную Ракова), все же остается неясным. Находились ли в нем, как думал Клейн, извещение из Углича, которое привез гонец, сообщение об организации Следственной комиссии и т. д., сказать трудно. Нет никаких данных, позволяющих утверждать, что в дело были внесены сведения о встрече комиссии Шуйского с угличанами на Сулоцкой и Переславской дорогах и челобитные царицы Марии и Михаила Нагого [555]555
  Клейн, с. 66–68. Ср. Веселовский С. Б. Труды… с. 179.


[Закрыть]. Эти догадки Клейна не подкреплены текстом самого дела. Что входило в начальную часть памятника, с уверенностью сказать нельзя. Перейдем поэтому к анализу содержания Следственного дела. Чтобы разобраться в составе его материалов, напомним ход следствия.

После смерти царевича 15 мая весть об этом могла достичь столицы 16 мая. Оттуда сразу же был отправлен пристав Темир Засецкий, который приехал в Углич 18 мая, а вслед за ним 19 мая прибыла и комиссия Шуйского с митрополитом Геласием. Началось следствие. Оно закончилось к воскресенью 30 мая, когда комиссия выехала в Москву. 2 июня состоялся доклад Освященному собору. Возможно, накануне результаты следствия были сообщены Годунову. И. И. Полосин полагает, что комиссия работала в Угличе шесть – девять дней, за это время могла допросить не менее 300 человек и что в таком случае в деле, где помещено всего около 140 допросов, отсутствуют примерно 200 допросов. Мне эти выкладки кажутся субъективными. Будем придерживаться фактов. Именно они дают ту сумму показаний, которые и подлежат анализу.

И. И. Полосин считает, что комиссия Шуйского занималась расследованием трех дел: о смерти Дмитрия, об измене Нагих и о волнениях в Угличе. По его мнению, первое из них дошло «как законченное архивное дело, должно быть в составе личного государева архива»; его начало «было прямо опасно для Лжедмитрия и Нагих в 1605 г.» и, возможно, тогда же было уничтожено; дело об измене Нагих «изъяли из архива, надо думать, сами Нагие в 1605 г. и, должно быть, они же его и уничтожили»; дело о волнениях в Угличе тоже погибло или еще не найдено [556]556
  Полосин, с. 225–230.


[Закрыть].

Представляется, что майские события в Угличе рассматривались в ходе следствия в комплексе, и никаких самостоятельных дел о Нагих и о волнениях посадских людей вообще не существовало. По вопросу об обстоятельствах смерти Дмитрия комиссия Шуйского положила в основу следствия показания очевидцев: рассказ главной свидетельницы – мамки царевича Василисы Волоховой, а также краткие свидетельства кормилицы Орины Тучковой, постельницы Марии Колобовой и четырех ребятишек («жильцов»), которые якобы играли с Дмитрием в «тычку» в момент его гибели.

Волохова показала следующее (XIV): Дмитрий болел падучим недугом; [557]557
  Кормилица царевича и угличские рассылыцики называют болезнь «черным недугом» (XVIII, XLVII). Возможно, Дмитрий унаследовал ее от царя Ивана и его родичей Глинских. Так, был «болен черным недугом» кн. И. М. Глинский (Бычкова М. В, Родословие Глинских из Румянцевского собрания. – ЗОР, 1977, вып. 38, с. 123). Факт болезни Дмитрия подтвердил и А. А. Нагой: «В великое говенье у дочери… руки переел» (XVIII). Угличские рассылыцики говорили: «..презже тово, государь, на нем была ж та болезнь по месецем безпрестано» (XLVII).


[Закрыть]. припадки с ним случались и ранее; так, в «великий пост» (т. е. в начале апреля) он «объел» руки у дочери Андрея Нагого; снова он разболелся 12 мая; как только царевичу полегчало, его мать 15 мая после обедни разрешила ему погулять на заднем дворе дворца под присмотром свидетельницы, кормилицы и постельницы; [558]558
  Ключник Сытного дворца Г. Тулубеев назвал только мамку и кормилицу (XXXI).


[Закрыть]. там он играл с «жильцами» Петрушкой Колобовым (сыном постельницы), Баженком Тучковым (сыном кормилицы), Ивашкой Красенским и Гришей Козловским (XIII, XVI). Об игре мальчиков с царевичем Волохова не говорила, но это сведение есть в показаниях кормилицы, постельницы и самих «жильцов» (XVI, XVII) [559]559
  Подключники А. Ларионов и Я. Гнидин упоминают Петрушку Колобова как «жильца», сообщившего им о смерти Дмитрия (XXXIII).


[Закрыть]. Далее Василиса поведала, что «в болезни в чорной» царевич «покололся ножом [560]560
  Угличские рассыльщики (якобы со слов дворовых) говорили, что царевич покололся не ножом, а «сваей»: «..тою сваею, которою играл, покололся» (XLVII). «Свая» появилась, очевидно, под влиянием рассказа о других припадках царевича (он во время поста «поколол сваею и матерь свою» (XIV); ср. Полосин, с. 236). По В. Далю, «свайка» – толстый гвоздь или шип с большой головкой для игры в свайку (Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка, т. IV. СПб.; М., 1882, с. 146).


[Закрыть]. и царица Марья збежала на двор» и начала ее бить поленом по голове. Согласно показанию А. А. Нагого, царица прибежала, когда люди закричали во дворе (XVIII). Охваченная отчаянием, она стала «приговаривать, что будто се сын ее, Василисин, Осип с Михайловым сыном Битяговского да Микита Качалов царевича Дмитрея зарезали».

Раздался звон колокола, после чего на двор прибежали «многие люди посадцкие ти всякие люди», в их числе и Михаил Битяговский, затеявший спор с посадскими. Тогда царица и Михаил Нагой велели убить Битяговского, его сына Данилу, Никиту Качалова и Данилу Третьякова. Царица «говорила миру: то-де душегубцы царевичю». Осип Волохов в то время находился «у себе». Как только он услышал «шум… великой», сразу побежал к Михаилу Битяговскому. Здесь его посадские люди схватили и привели вместе с матерью и сестрами к царице. Мария Нагая и его назвала убийцей царевича. Осип был немедленно убит. Такова версия событий, изложенная в показаниях Волоховой. Она варьировалась в ходе следствия с небольшими дополнениями и изменениями.

Игравшие с царевичем ребятишки, расспрошенные комиссией, ограничились, судя по Следственному делу, кратким совместным ответом: «Играл-де царевич в тычку ножиком с ними на заднем дворе, и пришла на него болезнь, падучей недуг, и набросился на нож». Отвечая на вопрос: «Хто в те поры за царевичем были?» – они сообщили, что на дворе с царевичем были «только они, четыре человеки жилцов, да кормилица, да постелница» (XVI). Но если «жильцы» не упомянули о Василисе, то они могли «забыть» и о присутствии других лиц. И. И. Полосин обратил внимание на то, что показания ребятишек дошли до нас в пересказе. Например, Петрушка Колобов никак не мог сказать о своей матери такие слова: «.. за царевичем была… постельница… Самойлова жена Колобова Марья..»

Немногословны и показания кормилицы Орины и постельницы Марьи. Обе они сказали только, что у царевича был «нож в руках и он ножем покололся» (XVII), а кормилица добавила, что царевич скончался у нее на руках, и сокрушалась о том, что его «не уберегла». Позднее, после решения Освященного собора, кормилицу и ее мужа по неизвестной причине затребовали в Москву, причем велено было проследить, «чтоб з дороги не утекли и дурна над собою не ученили» (LXII). Согласно И. И. Полосину, «жильцы», постельница и кормилица засвидетельствовали, что на заднем дворе с царевичем никого, кроме них да Волоховой, не было. Это якобы подтвердил и С. Юдин [561]561
  Полосин, с. 230, 237.


[Закрыть]. Однако постельница и кормилица говорили, что царевич играл с «жильцы», и только. Как и «жильцы», о Волоховой они тоже не упоминали.

Если попытаться оценить доказательную силу свидетельств очевидцев о смерти Дмитрия, то можно прийти к выводу, что она мала. «Жильцы», кормилица и постельница ограничились односложными формальными ответами. Наиболее пространно говорила Василиса Волохова. Но ведь именно ее сына и убили как одного из предполагаемых убийц царевича. Если действительно произошло убийство, то Василиса отнюдь не была заинтересована в установлении истины. Да и всем остальным очевидцам, находившимся на заднем дворе, грозили бы тяжелейшие последствия, если бы было установлено, что убийство совершилось при них, а они ничего не сделали для его предотвращения. Матери двух «жильцов» (кормилица и постельница) должны были понимать, что за такую вину их детям грозит неминуемая смерть. Таким образом, показания очевидцев отнюдь не беспристрастны и не могут приниматься с полным доверием.

Городовой приказчик Раков добавил к сообщениям очевидцев несколько фактов о том, как развивались события после смерти царевича. Оказывается, после ссоры с посадскими людьми на дворе дьяк Михаил Битяговский с Никитой Качаловым побежали в Брусяную избу. Именно там их нашли посадские люди, выволокли наружу и убили. Данилу Битяговского и Данилу Третьякова обнаружили в Дьячей (Разрядной) избе, где по распоряжению Михаила Нагого их также убили. Убито было еще несколько человек (I) [562]562
  Г. Ф. Нагой, сообщая об убийствах в Брусяной и Дьячей избах, не говорил о причастности к этому Михаила Нагого (VIII–IX). А. А. Нагой говорил, что «не ведает, хто их велел побити, а побила их чернь, посадцкие люди» (XVIII).


[Закрыть].

Вечером во вторник 18 мая в Углич приехал пристав Темир Засецкий. Согласно показаниям Ракова, Григория Нагого и «человека» Михаила Нагого Бориски, Михаил Нагой велел Русину собрать ножи, обмазать их куриной кровью и положить на тела убитых людей, «что-де будто се те люди царевича Дмитрея зарезали» (III, IX–X). Михаил Нагой прямо говорил, что «царевича заре[зали] Осип Волохов, да Микита Качалов, да Данило Битяговской» (V). Правда, остается неясным, на каком основании он обвинял в убийстве названных лиц. А. А. Нагой сообщал об убийстве царевича в более неопределенной форме: «Сказывают, что его зарезали» (XVIII). И только Григорий Нагой заявил, что Дмитрий «набрушился сам ножем» (VIII), но никаких доказательств в подтверждение правдивости своих слов он не приводил. Михаил и Григорий Нагие говорили, что они прибежали на двор после звона колокола (IV, VIII). Г. Ф. Нагой рассказал о том, что они увидели, прибежав во двор: «.. лежит… царевич ещо жив был и при них преставился» (VIII). Вместе ли с ними прибежала царица или ранее, остается неясным.

Ничего не прибавляют для выяснения конкретных обстоятельств смерти Дмитрия свидетельства других лиц, которые при этом не присутствовали. В них содержится только стереотипная формула ответов на один по сути вопрос («Которым обычаем царевича Димитрия не стало?»): царевич, страдая падучим недугом, зарезался ножом, играя в тычку. И. И. Полосин объясняет трафаретность этих показаний не тенденциозностью комиссии, а стремлением подьячих экономить время при записи. Однако подобную «самостоятельность» творчества подьячих при составлении Следственного дела допустить невозможно, ибо не тот был случай: речь шла о судьбе правящей династии Рюриковичей.

Обратимся теперь к источникам информации, сообщенной комиссии Шуйского свидетелями, не являвшимися очевидцами событий. Никаких ссылок на источники сведений о смерти царевича нет ни в челобитной вдовы М. Битяговского (LII–LIV), ни в показаниях губного старосты Ивана Муранова (XXVII), сытника Кирилла Моховикова (XXIX), М. Григорьева, служившего у М. Битяговского конюшенным приказчиком (XLII), а также сенных сторожей (XXXVI), хлебников, которые «в те поры стряпали в хлебне» (XLI), и поваров, которые в «тот день стряпали в поварне» (XLV). В ряде случаев ссылки на источник информации очень неопределенны. Так, игумен Давыд «спросил дворовых людей» (XXIV); сын боярский царицын А. Козлов тоже «вспросил дворовых людей» (XXXIV); стряпчий Федор Васильев «слышел от людей» (XXXIX); «дворовые люди сказали» Т. Десятому и другим подьячим (XLIV); «слышали от дворовых людей» угличские рассылыцики (XLVII); конюхи Ф. Остафьев и Б. Ефремов «слышели от миру» (XXXVII). Сорок человек посошных людей, которые 15 мая находились за городом и сами видеть ничего, естественно, не могли, передавали то, что «сказали им многие люди» (XLIX). Ценность подобных свидетельств по интересующему нас вопросу приближается к нулю [563]563
  Полосин, с. 236.


[Закрыть].

Подключник Артем Ларионов «с товарищи» сказали, что во время событий они стояли «вверху за поставцем (шкафом. – А. З.), ажио деи бежит вверх жилец Петрушка Колобов», который и рассказал им о «самозаклании» царевича (XXXIII). Ключник Г. Тулубеев сослался на стряпчего С. Юдина и сытника К. Моховикова (XXXI). Сытники М. Меньшиков и Н. Бурков «с товарищи» ссылались на тех же Г. Тулубеева, С. Юдина и К. Моховикова (XXVIII). Но сам Моховиков не мог сказать, от кого ему стало известно о смерти царевича. Юдин же утверждал, что он «стоял у поставца, а то видел» (XXXI). По мнению Р. Г. Скрынникова, именно «показания Юдина начисто исключают версию об убийстве Дмитрия» [564]564
  Скрынников. Борис, с. 195.


[Закрыть]. Представляется, что в правдивости слов Юдина можно сомневаться. Ведь иное мнение основывается на двух недоказанных постулатах: во-первых, что Юдин действительно видел происходившее во дворе; во-вторых, что он говорил правду относительно случившегося.

По мнению И. И. Полосина, в Угличском деле сохранилось целых «шесть различных вариантов о причинах и условиях смерти царевича. Их наличие ликвидирует раз и навсегда все разговоры ученых о якобы произведенной по указанию Бориса Годунова подделке (подтасовке) материалов следствия». Однако вариант варианту рознь. Да и по существу-то нет в Следственном деле «шести вариантов» причин смерти Дмитрия. Полосин причисляет к ним «порчу» царевича, которую якобы Мария Нагая допускала «как основную причину его смерти». Это не соответствует действительности, ибо Нагая считала убийцами Данилу Битяговского, Никиту Качалова и Осипа Волохова. Согласно показаниям Волоховой, царица до событий приказала даже убить одну юродивую, «будтось та жонка царевича портила» (XV). Полосин считал вариантом и показание попа Богдана, что «царевича Дмитрия не стало». По-видимому, поп просто не знал (или не сообщил) ничего о причинах смерти царевича, поэтому считать его свидетельство особым вариантом нет оснований. Не являются таким вариантом и слова Г. Нагого, который, сообщая о том, что царевич зарезался, просто добавил: так «почали говорить». В конечном итоге фактически все показания сводятся к двум версиям: смерти царевича от несчастного случая или его убийству. А это лишает необходимой убедительности общий тезис И. И. Полосина о характере Следственного дела.

Поражает одна особенность Судного дела. Сразу после смерти Дмитрия распространилась весть о том, что он был убит. Эту версию передавали, в частности, Михаил и отчасти Андрей Нагие. О том же, как известно, говорила Мария Нагая. Но показаний лиц, отстаивавших и доказывавших эту версию, в Судном деле почти нет. Странно уже отсутствие показаний царицы Марии, хотя при расспросах кормилицы и постельницы она присутствовала. Согласно И. И. Полосину, подобный пробел «разъясняется очень просто: царицу Марию допрашивали в Москве – царь и бояре, патриарх и Освященный собор; Следственная комиссия боярина Шуйского не имела на то права» [565]565
  Полосин, с. 237.


[Закрыть]. Между тем о заседании 2 июня Освященного собора, который подводил итоги расследованию дела, нам известно из Следственного дела, но ни о каком допросе царицы там нет ни слова. Мало того, митрополит крутицкий Геласий на этом заседании говорил: «..которого дни ехати мне с Углеча к Москве» призвала меня царица Мария и просила «челобитье ее донести до государя… чтоб… Михаилу з братьею в их вине милость показал» (LV). Этого челобитья в Следственном деле нет, хотя челобитная Ракова, также доставленная в Москву Геласием, помещена.

Сторонники версии о «самозаклании» царевича стремятся опровергнуть уверенность Марии Нагой в убийстве ее сына ссылкой на то, что ей вообще верить нельзя. Ведь признала же она в 1605 г. в самозванце своего сына. Но они забывают, что и в 1591 г., и позднее она упорно стояла на том, что к царевичу были подосланы убийцы, и никогда не говорила о его «самозаклании». А вот глава Следственной комиссии кн. В. И. Шуйский после 1591 г. дважды менял свою точку зрения на события 15 мая: в 1605 г. он признал в самозванце чудом спасшегося царевича, а в 1606 г., напротив, санкционировал версию об убийстве Дмитрия Годуновым.

Помимо показаний царицы Марии в Следственном деле отсутствуют и свидетельства многих других лиц, которые могли бы прояснить события 15 мая и обосновать версию об убийстве Дмитрия. В тот день первым ударил в колокол сторож Спасского собора Максим Кузнецов (XIX). Именно он мог бы рассказать, что же он видел на заднем дворе до того, как туда прибежала Мария. Однако его показаний нет. В убийстве Битяговских и других «злодеев» принимали участие «починщики» – посадские люди Ляпун, Никитка Гунбин, Степанка Полуехтов, Иван Тимофеев и Тихон Быков (XXIX), а также сапожник Тит (L). К событиям имели касательство сторож Евдоким, посадские люди Василий Ильин, дегтярник Филя и др. (LVI–LVII). И. И. Полосин приводит список из 22 человек, которые, по его словам, «были допрошены», и допускает, что их показания могли попасть в «особое дело» о народном восстании [566]566
  Полосин, с. 239–240.


[Закрыть]. Но доказать, что всех этих лиц допрашивали и что существовало какое-то «особое дело» о волнениях в Угличе, Полосину не удалось. Добавим к числу осведомленных лиц посадских людей десятского Алексеевской слободы Субботку, холщевника Семейку, мыльника Ваську (XL). Во вторник 18 мая они отводили лошадей на разграбленный двор Михаила Битяговского и, наверное, могли бы сообщить новые детали если не о самой смерти Дмитрия, то о событиях, с ней связанных.

Версию о смерти царевича от несчастного случая не разделяли кроме Нагих еще несколько человек, хотя и весьма уклончиво. Духовник Григория Нагого поп церкви царя Константина Богдан обедал 15 мая у Михаила Битяговского в то время, когда к дьяку прибежали его люди и сказали, что царевича «не стало» (XXVI). Игумен Алексеевского монастыря Савватий уже более определенно сообщал то, что он от монастырских слуг узнал: «..царевич Дмитрей зарезан» (XXV). Архимандрит воскресенский Феодорит передавал, что монастырские слуги «от посадцких людей» узнали, «будто се царевича Дмитрея убили» (XXII). В обоих случаях свидетели добавляли по сути одно и то же: «..того не ведают, хто ево зарезал»; «..а тово не ведомо, хто ево убил». Обратим внимание на то, что эти трое – лица духовного звания. Возможно, именно поэтому комиссия Шуйского не решилась исключить их свидетельства из Следственного дела, как не могла она обойтись и без показаний Нагих. Впрочем, показания игумена Покровского монастыря Давыда как бы нейтрализовали свидетельства Савватия и Феодорита. Правда, Давыд находился тогда в обители, располагавшейся в двух верстах от города, и в пользу версии о «самозаклании» смог сослаться только на рассказ дворовых людей (XXIV).

Отметим еще одну особенность Следственного дела: в связи со смертью Дмитрия в нем нигде не упоминается имя Бориса Годунова, хотя среди сторонников версии об убийстве царевича могли быть и лица, которые прямо связывали трагические события в Угличе с царским шурином. Возможно, кн. В. И. Шуйский, не отличавшийся смелостью и принципиальностью, не решился упомянуть всесильного правителя даже в форме опровержения его причастности к убийству.

В целом круг лиц, привлеченных комиссией к дознанию (во всяком случае тех, чьи показания до нас дошли), несомненно, тенденциозен: это были преимущественно чины местной администрации, дворовые люди и военно-служилая челядь. В Следственном деле отсутствуют показания угличан-посадских, хотя за выступление против царской администрации они подверглись жестоким наказаниям. Согласно Авраамию Палицыну, казнено было 200 угличан. Многих горожан пытали и отправили в ссылку, и в первую очередь тех, кто был в той или иной мере причастен к убийству Битяговского и давал показания против Осипа Волохова и других «злодеев» (или невинно пострадавших, с точки зрения правительства). Автор «Сказания о самозванце» прямо пишет: «А которые было православные християне сташа за убиение царевича, и тех християн повеле Борис Годунов разослати в Сибирь и в Пермь Великую в заточение в пустые места». «И оттово же Углеч запустел», – добавляет «Новый летописец» [567]567
  Сказание Палицына, с. 102; РИБ, т. 13, стлб. 775, 717; ПСРЛ, т. 14, с. 42; т. 34, с. 196–197.


[Закрыть].

О предвзятости Следственного дела свидетельствует весь его ход. Так, после того как Раков подал свою челобитную комиссии, на допросе его спросили: «Для чево тебе велел ножи, и палицу, и сабли, и самопалы Михаиле Нагой класти на убитых людей?» (III). Но в сохранившейся части его челобитной, где речь как раз идет о событиях, последовавших за смертью Битяговских, нет ни слова ни о каких ножах и т. п. Значит, комиссия уже получила от кого-то информацию об участии в событиях Ракова (помимо его челобитной). О ножах и своем участии в их сборе Раков говорил лишь в ответе на поставленный вопрос и во второй челобитной, поданной митрополиту Геласию (LVI–LVIII). Вопрос о ножах, которые М. Нагой распорядился положить на трупы убитых, вовсе не был частным.

Все внимание комиссии направлено было не на выяснение обстоятельств смерти Дмитрия, а на доказательство того, что волнения в Угличе произошли в результате действий Нагих. Так, вслед за Русином Раковым сразу же был допрошен Михаил Нагой, а не очевидцы смерти царевича. Комиссию интересовали пять вопросов: 1) «которым об[ычае]м царевича Дмитрея не стало»; 2) «что его боле[з]нь была»; 3) «для он (М. Нагой. – А. З.) чево велел убити» М. Битяговского и др.; 4) «для он че[го] велел… збирати ножи… и класти на у[би]тых людей»; 5) зачем он приводил Ракова к целованию и против кого им было «стояти» (IV). Четыре последних вопроса носят явно тенденциозный характер: второй как бы подводит к версии о «самозаклании» царевича, а третий, четвертый и пятый заранее исходят из версии об участии Нагого в убийстве Битяговских и др. М. Нагой на первый вопрос ответил однозначно: царевич был зарезан; второй обошел молчанием, а участие в организации убийств решительно отрицал. Допрос М. Нагого велся только в связи с челобитной Ракова и общей направленностью работы комиссии. Ее целью было не столько выяснить истину, сколько дискредитировать показания этого важного свидетеля.

В Следственном деле можно обнаружить существенные противоречия. Так, Михаил и Григорий Нагие говорили, что прибежали во двор, услышав звон колокола у Спаса (IV, V, VIII). А Волохова упомянула, что колокол зазвонил после того, как Григорий Нагой появился во дворе (XIV). Комиссия спрашивала у попа Федота Огурца: «Хто ему велел звонити в колоколы?» (XVIII). Заметим, что до этого речи об Огурце не шло, и остается неясным, откуда комиссия прознала о нем. Огурец показал, что звонил сторож Максим Кузнецов, а тому велел звонить стряпчий Суббота Протопопов, которому в присутствии Григория Нагого приказала царица Мария (XIX–XX). Григорий, по его словам, «не слыхал», что Федоту приказал звонить Протопопов (XX). В. К. Клейн предположил, что могли звонить дважды: в первый раз – М. Кузнецов, во второй – Ф. Огурец. Но следствие даже не заинтересовалось Кузнецовым. Ему важно было установить связь Нагих с беспорядками и обвинить их в том, что они созвали народ, отдав распоряжение о набате.