Текст книги "В канун грозных потрясений: Предпосылки первой Крестьянской войны в России"

Автор книги: Александр Зимин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Третий довод В. И. Корецкого – известие о казни новгородского архиепископа Леонида в 1575 г. По его мнению, она «последовала 20 октября в связи с его приездом на Земский собор» [123]123
  Корецкий. Собор и возрождение, с. 36.


[Закрыть]. Вопрос об обстоятельствах и времени гибели Леонида остается не вполне ясным. По одной из новгородских летописей, Леонид прислан был в Новгород в 7079 (1571) г., после заточения Пимена, «и бысть на владычестве два года и приеха к Москве на собор и повелением благочестиваго царя… удавлен бысть кзенью у Пречистой на площади». Получается, что Леонид был казнен в 1573 г. Так и понял этот текст С. Б. Веселовский, который писал, что Леонид «пробыл в Новгороде два года, в 1573 г. приехал на собор и по приказу царя удавлен». При этом он погребен в Новоспасском монастыре в октябре 1575 г. Противоречие явное. Мало того, достоверно известно, что Леонид был жив еще в мае 1574 – августе 1575 г. [124]124
  НЛ, с. 345; Веселовский. Опричнина, с. 407; АИ, т. 1, № 190, с. 353; Греков В. Д. Описание актовых книг, хранящихся в архиве Археографической комиссии. – ЛЗАК, вьш. 28. Пг., 1916, с. 105.


[Закрыть]

В Кратком новгородском летописце говорится, что Леонид «был на владычестве четыре года без полутора месяца и взят бысть к Москве в государьской опале да тамо и преставился октября в 20 день». Итак, умер Леонид «в опале» 20 октября 1575 г. Что это была за «опала», разъясняется в псковской летописи. В ней под 7083 (1574/75) г. сообщается, что «опалися царь Иван Васильевичь на архиепископа новгородцкаго Леонида и, взя к Москве, и сан на нем оборвал, и, в медведно ошив, собаками затравил» [125]125
  НЛ, с. 148; ПЛ, вып. 2, с. 262.


[Закрыть]. Гибель Леонида находилась в несомненной связи с другими осенними казнями 1575 г. В частности, Протасий Юрьев был казнен 24 октября 1575 г., т. е. через четыре дня после гибели Леонида. Пискаревский летописец, связывая оба этих события, датирует их 1573 г.: «Того же году (7081 г. – А. З.).. повелеша казнити на площади у Пречистыя… Протасия Юрьева, владыку наугородцкого… и иных многих» [126]126
  ПСРЛ, т. 34, с. 192.


[Закрыть].

Есть третий источник, независимый от первых двух, по которому смерть Леонида как будто может быть отнесена к 1573 г. Это «История о великом князе Московском» князя Андрея Курбского. Сообщив о гибели Пимена, Курбский добавляет: «Потом поставлена другаго архиепископа в того место, мужа, яко слышахом, нарочита и кротка; но, аки по дву летех, и того повелел убити со двема она ты, сиречь игумены». Совпадение с сообщением первого из приведенных новгородских летописцев несомненно («по дву летех»). Правда, если быть придирчивым, то надо признать, что Курбский прямо о смерти Леонида не говорит, а сообщает лишь о том, что Грозный «повелел» его казнить. Р. Г. Скрынников считает сообщение новгородской летописи и Курбского недостоверным, ибо оно якобы основано на слухах. О дате Пискаревского летописца, совпадающей с датой Курбского и новгородской летописи, он в этой связи ничего не говорит. Но совпадение известий трех независимых друг от друга источников случайностью объяснить трудно. Р. Г. Скрынников ссылается на «Записки» Д. Горсея. Иван Грозный, по словам Горсея, «был сильно озабочен разбирательством измены Элизиуса Бомелиуса, епископа новгородского и некоторых других… Епископ признал все под пыткой». В конце концов епископ новгородский был приговорен к смерти за измену. Но казнь его не состоялась, а «все его многочисленное добро, лошади, деньги, сокровища были взяты в царскую казну. Его заключили пожизненно в тюрьму, он жил в темнице» [127]127
  РИБ, т. 31, стлб. 320: Скрынников. Россия, с. 15; Севастьянова, с. 105–106.


[Закрыть].

Как видим, никакого противоречия у Горсея с Курбским нет: автор «Записок», как и князь Андрей, говорит, что Иван Грозный только приговорил Леонида к смерти. Следовательно, к 1573 г. можно отнести только опалу Леонида, а не саму казнь, которая состоялась позднее, в октябре 1575 г. [128]128
  См.: Кобрин В. В. «История о великом князе Московском» Курбского в двух зарубежных изданиях, – ВИ, 1965, № 10, с. 176.


[Закрыть]Все это согласуется и с датой написания «Истории» Курбского – 1573 г. [129]129
  Зимин. Курбский, с. 306. Р. Г. Скрынников считает, что опала в 1573 г. не могла произойти, так как Леонид в августе 1575 г. управлял епархией (Скрынников. Россия, с. 15). Но Леонид после опалы 1573 г. мог на некоторое время снова получить свою епархию.


[Закрыть]Если наши наблюдения верны, то тогда и сообщение Новгородского летописца о «соборе» над Леонидом будет иметь в виду не земский, а церковный собор типа, скажем, собора, осудившего митрополита Филиппа или Сильвестра [130]130
  Н. И. Павленко считает возможным, что «собор занимался разбором дела новгородского архиепископа Леонида дважды – в 1573 и 1575 гг.» (Павленко, с. 99). По контексту у него речь идет о церковном соборе.


[Закрыть]. Возможно, именно на нем вторично (т. е. в 1575 г.) решалась судьба архиепископа Леонида.

Ссылаясь на Краткий новгородский летописец, Р. Г. Скрынников вообще сомневается, что Леонид был казнен [131]131
  Скрынников. Россия, с. 18.


[Закрыть]. Между тем совпадение новгородской и псковской летописей с Пискаревским летописцем делает вывод о трагической гибели Леонида трудно оспоримым фактом, а сближение дат смертей Леонида и Протасия Юрьева говорит за то, что казнь Леонида произошла в связи с волной репрессий, относящихся к концу 1575 г. Рассказ же Горсея имеет в виду события 1573, а не 1575 г.: в нем не говорится о связи дела Леонида с боярской изменой, а о казни кн. Б. Д. Тулупова – одного из главных лиц, пострадавших в 1575 г., – Горсей упоминает в другом месте своих «Записок». Сообщив о том, что архиепископ новгородский был присужден к вечному заключению, Горсей не упоминает о его смерти. Но вот у того же Горсея после сообщения о церковном соборе 1575 г. есть сведение о том, что епископы и аббаты «старались придумать вместе с опальными, как бы повернуть дело и начать мятеж». Царь объявил высших иерархов («всех возглавлявших обители») изменниками, а 20 главнейших из них просто преступниками, что было признано «всеми сословиями». В этой связи Горсей и рассказывает, как семь монахов были загрызены медведями [132]132
  Севастьянова, с. 103–104.


[Закрыть]. Не имел ли он в виду в данном случае трагическую гибель Леонида, которого, «в медведно ошив», затравили собаками?

В синодиках Ивана IV о казни Леонида не упоминается. Но там же нет ни слова и о митрополите Филиппе, которого задушил Малюта Скуратов. Окончательно вопрос решается находкой Московского летописца XVII в., в котором прямо говорится о казни Леонида в связи с его сопротивлением поставлению Симеона Бекбулатовича на великое княжение [133]133
  Скрынников. Россия, с. 18; ПСРЛ, т. 34, с. 226.


[Закрыть].

Четвертый довод В. И. Корецкого в пользу созыва Земского собора в 1575 г. – запись 30 декабря 1575 г. в расходной памяти волоколамского старца Гурия Ступишина, который «жил на Москве с ыгуменом в соборе». Слабость этого довода подметил Н. И. Павленко, писавший, что, «может быть, речь идет о содержании представительства монастырей в Москве». Но скорее всего речь шла о церковном соборе, занимавшемся делом Леонида [134]134
  Корецкий. Материалы, с. 303; Павленко, с. 99. [253]


[Закрыть].

Таковы основные доводы В. И. Корецкого в пользу гипотезы о созыве в 1575 г. Земского собора, связанном, по его мнению, с поставлением Симеона. Однако никаких надежных показаний источников, которые подтвердили бы эту гипотезу, нет.

Эпизод с «вокняжением» Симеона Бекбулатовича привлекал внимание многих исследователей. Для В. О. Ключевского это отчасти «политический маскарад» Ивана IV. С. Ф. Платонов, не умея объяснить смысл этой «игры или причуды» Грозного, разводил руками. С. М. Каштанов высказывал мысль о сходстве положения Симеона Бекбулатовича с положением других соправителей при великих князьях, в частности Ивана Ивановича Молодого при Иване III. В. И. Корецкий не видел сходства с этими случаями, так как при системе соправительства великие князья не садились на «удел». Корецкий искал образец опричной политики и «поставления» Симеона Бекбулатовича в литературном источнике – двух эпизодах «Жития Варлаама и Иоасафа» [135]135
  Ключевский В. О. Соч., т. 2. М., 1957, с. 178; Платонов. Очерки, с. 118–119; Каштанов. О политике, с. 460; Корецкий. Собор и возрождение, с. 38–39.


[Закрыть].

В этой обработке восточной легенды из жизни Будды говорится о том, как царевич Иоасаф по смерти отца объявляет царскому совету о желании покинуть престол и оставить своим преемником вельможу Варахию. Несмотря на протесты подданных, Иоасаф тайно покидает столицу, приводя задуманный план в исполнение. Но Иоасаф, тяготясь властью, вообще покидает престол, а Грозный сохранял за собой «удел». Случаев, когда правители оставляли престол, можно было бы найти в средневековье немало. Знала их и русская литература (например, «Житие Петра и Февронии» XVI в.). Вряд ли Грозный был настолько отвлеченным от реальной жизни человеком, чтобы черпать истоки своих политических преобразований в житийной литературе. Второй эпизод «Жития Варлаама и Иоасафа» говорит о разделении царства на две части: во главе одной из них поставлен был сын царя [136]136
  Житие Варлаама и Иоасафа. СПб., 1887, с. 473, 475, 480–481.


[Закрыть]. И здесь сходство с событиями 1575 г. кажущееся. Скорее можно было бы сопоставить этот эпизод с соправительством Василия Ивановича при Иване III, но и это не имело бы реальной исторической подосновы.

Есть в литературе точка зрения, что «своим острием политика «удела» была направлена не только и не столько против привилегий и землевладения церкви, сколько против уцелевших руководителей бывшей опричной думы и приказного аппарата» [137]137
  Скрынников. Россия, с. 38.


[Закрыть]. Попытаемся разобраться в сущности этой политики и причин ее введения. Современники терялись в догадках, размышляя о причинах поставления на великокняжеский престол Симеона Бекбулатовича. Один московский летописец писал, что Грозный, «мнети почал на сына своего царевича Ивана Ивановича о желании царства и восхоте поставити ему препону, нарек на великое княжение царя Семиона Бекбулатова». По Пискаревскому летописцу, «говорили нецыи, что для того сажал, что волхви ему сказали, что в том году будет пременение: московскому царю смерть. А иные глаголы были в людех, что искушал люди: что молва будет в людех про то». Иностранные современники объясняли эпизод с Симеоном по-разному. Англичанин Горсей склонен был считать его причиной финансовые соображения: царь решил сделать Симеона ответственным за уплату старых долгов и за выполнение различных обязательств. Опираясь на рассказ Горсея, Д. Флетчер писал, что Грозный уступил царство, «как бы намереваясь удалиться от всех общественных дел и вести покойную частную жизнь». Но к концу года он собрал все жалованные грамоты монастырям и уничтожил их [138]138
  ПСРЛ, т. 34, с. 192, 226; Севастьянова, с. 97; Флетчер, с. 50.


[Закрыть].

Таким образом, эпизод с Симеоном, по Флетчеру, был осуществлен для более удобного проведения секуляризации монастырских земель и отмены тарханов. Мнение Флетчера долгое время разделялось некоторыми исследователями. С. М. Соловьев, С. М. Середонин, Я. С. Лурье, Л. М. Сухотин и В. И. Корецкий считали события 1575–1576 гг. рецидивом опричнины. П. А. Садиков, а вслед за ним Г. В. Вернадский полагали, что Иван Грозный временно отказался от московского престола, чтобы обеспечить успех своей кандидатуры на польский [139]139
  Середонин, с. 71–81; Сухотин, вып. V–VI, с. 58–59; ПИГ, с. 481–484 (Я. С. Лурье); Садиков. Очерки, с. 43–44.


[Закрыть]. Сейм же избрал королем Стефана Батория, который 1 мая 1576 г. короновался польской короной. После этого-то и был сведен с престола Симеон Бекбулатович.

Из предложенных объяснений событий 1575–1576 гг. ни одно не выдерживает критики. Никакой секуляризационной политики в эти годы не проводилось. Кандидатура Грозного на польский престол выдвигалась и в 1572 г., но тогда он престола не покидал, да и в 1575–1576 гг. Иван Московский фактически сохранял в своих руках все управление Русским государством. В годы опричнины Иван IV никого не сажал на русский престол и острие своей политики направил против последнего удела (князя Владимира Андреевича), новгородского сепаратизма и обособления церкви. Теперь же Иван IV, наоборот, выделяет себе «удел», делая Старицу его столицей.

Лучше всего объяснил происшедшие события сам царь Иван Васильевич. Д. Принц с его слов сообщал, что Грозный передал власть Симеону «по причине подлости подданных» [140]140
  Принц, кн. 3, с. 29. Грозный якобы говорил, что за время правления узнал «величайшее вероломство и предательские намерения» своих подданных, которые будто бы уже не раз решались «согнать» его с царства и «положили передать» его владения «татарину» (с. 22).


[Закрыть]. Во время доверительного разговора с английским гонцом Сильвестром 29 ноября 1575 г. Иван IV обратил его внимание на опасность переворотов, которые подстерегают государей, прибавив: что «в настоящее время и оправдалось, ибо мы передали сан нашего правительства… в руки чужеродца… Поводом к тому были преступные и злокозненные поступки наших подданных, которые ропщут и противятся нам за требование верноподданнического повиновения и устрояют измену против особы нашей». Ведь еще летом 1574 г. Грозный сообщил Сильвестру, что хотел бы заключить с Елизаветой договор о предоставлении ему убежища в случае необходимости [141]141
  Толстой, с. 159, 181–182.


[Закрыть]. Итак, события 1575 г. Грозный объяснил поведением подданных, точнее, близкого окружения из состава бывших опричников.

Симеон Бекбулатович получил титул «великого князя всея Руси», а Иван Грозный чаще всего именовался «князем московским» [142]142
  ПИГ, с. 195; Акты Юшкова, № 205; ПСРЛ, т. 34, с. 192, 226.


[Закрыть]. Вместе с тем Грозный не отказывался и от царского титула. Важнейшие общегосударственные дела (в том числе сношения с иностранными державами) он сохранил за собой. В соответствии с этим территория России как бы делилась на три части: великое княжение (Симеона), царство (Ивана IV) и «удел» (его же). Так, Казань находилась в ведении Грозного как царя. К концу 1575 г. титул Ивана IV был «князь московский, и псковский, и ростовский». Распоряжался Грозный тогда и Двиной. В ноябре 1575 г. к своим владениям «Иванец Московский» применял термин «удел» («к собе в удел»). Наименование «удел» говорило о стремлении Грозного организовать управление по старым образцам («как преж сего велось у удельных князей»). Основная часть земель этого «удела» в опричнину не входила. В 1576 г. к «уделу» относились Старица, Псков, соседний с ним Порховский уезд, Дмитров, Ржева, Зубцов и Шелонская пятина. Западные и северо-западные земли взяты были царем в «удел» по военно-стратегическим соображениям (в связи с продолжавшейся Ливонской войной), Двина – по финансовым. В указной грамоте от 19 ноября 1575 г. сообщалось, что «весь Двинской уезд – станы и волости и всякие денежные свои доходы пометили есмя к себе в удел» [143]143
  См. грамоту Ивана IV от 1 декабря 1575 г. (АИ, т. 1, № 194) и его же указную грамоту на Двину от 19 ноября 1575 г. (Шмидт С. О. Неизвестные документы XVI в. – ИА, 1961, № 4, с. 155–156); ПИГ, с. 195. В конце 80-х годов около половины земель Ржевского уезда, находившихся у дворян, составляли бывшие дворцовые и черные земли, розданные им не ранее 1575 г. (Шватченко, с. 59).


[Закрыть].

Когда в «удел» перешла Старица, точно не известно. В ней Грозный находился, очевидно, в апреле 1575 г., как и 1-31 июля 1575 г. и 22 февраля 1576 г. В январе 1576 г. он побывал в Можайске; в сентябре 1575 г., феврале и начале июня 1576 г. – в Иосифо-Волоколамском монастыре; в сентябре же снова в районе Можайска (Братошине). Весьма возможно, что в состав «удела» вошла Вязьма. Во всяком случае там владели землями многие видные деятели «удельной поры» и дворцового ведомства [144]144
  ЛОИИ, собр. рукоп. кн., № 1028, л. 8об.-9, 20-29об., 44, 49-49об.; в Старице Грозный был 15 февраля 1575 г. (СПб. ДА, № АИ/48, л. 50об.-51. Сообщено С. М. Каштановым); ЦГАДА, ф. 79, кн. 10, л. 1, 107 об.; Бантыш. Обзор, ч. 1, с. 8; Акты Юшкова, № 205; АКА, № 251, 253, 260; РК 1559–1605 гг., с. 120; Мордовина, Станиславский. Состав двора, с. 155. Впрочем, в 1575/76 г. дворцовые крестьяне Рязанского у. судились Симеоном (ПРП РК, № 83, с. 116).


[Закрыть]. С. М. Каштанов полагает, что в марте 1576 г. намечался пересмотр состава территории великого княжества и «удела» [145]145
  Каштанов С. М. Очерки русской дипломатики. М., 1972, с. 452–454.


[Закрыть]. Вопрос этот нуждается еще в доисследовании.

Как и в годы опричнины, в период «удела» происходил «перебор людишек», но размеры его были менее значительными. 30 октября 1575 г. Грозный подал челобитную Симеону с просьбой, чтобы тот «милость показал, ослободил людишек перебрать, бояр и дворян, и детей боярских, и дворовых людишок». В какой мере эта просьба была удовлетворена, а «перебор» осуществлен, сказать трудно. Во всяком случае, по описи дел Посольского приказа 1626 г., в архиве хранился «список 79-го году опришнинской, которые всякие люди били челом государю царю и великому князю Ивану Васильевичю всеа Русии от великого князя Симеона в опришнину» [146]146
  ПИГ, с. 195; ОАПП, ч. I, с. 258.


[Закрыть]. Запись носит позднейшие черты (дата 7079 г. – ошибочна; вряд ли в документе упоминался термин «опришнинской», а Иван IV назывался царем и великим князем всея Руси). Но суть дела передана верно.

О характере «перебора» можно судить по описанию Порховского уезда Псковской земли, осуществленному зимой 1575/76 г. [147]147
  НПК, т. V. СПб., 1905, стлб. 655, 681.


[Закрыть]Из «удельных» земель князя Ивана Московского неугодные Грозному люди выводились в другие районы. Так, в Порхов переселены были дети боярские Обонежской пятины, а на их земли помещены дети боярские, выведенные из Ржевы и Зубцова. В ввозной грамоте Ивана Московского от 29 марта 1576 г., адресованной в Обонежскую пятину, упоминалось его распоряжение испоместить высланных из Зубцова и Ржевы детей боярских на землях, которые он взял «к себе в удил» [148]148
  Корецкий. Собор и возрождение, с. 43–44; Корецкий. Собор и поставление, с. 154–155.


[Закрыть]. Какие-то «переборы» происходили и в великом княжестве Симеона. Во всяком случае в его послушной грамоте от 9 февраля 1576 г. упоминался указ, которым «велено» детей боярских «спомещивать в одних городех, хто откуда служит» [149]149
  Полевой Н. Русская вивлиофика, т. I. М., 1833, с. 201–203.


[Закрыть].

Пометы на земском списке служилых людей 1577 г. типа: «высланы из Старицы», «из Пскова высланы», «высланы з Зубцова» – говорят о переселенцах из земель государева «удела» [150]150
  АМГ, т. I, с. 46–47; Скрынников. Россия, с. 68. На пометы обратил внимание А. Л. Станиславский.


[Закрыть]. Дворовые люди могли сохранять владения и в земских уездах. Так, Хлоповым и А. В. Шерефединову в 1577–1578 гг. принадлежали поместья в земском Коломенском уезде [151]151
  ПКМГ, ч. I, отд. I, с. 432–433, 437–439. Ср.: Мордовина, Станиславский. Состав двора, с. 156–157.


[Закрыть]. Поместья широко раздавались лицам из дворового окружения царя (Б. Бельскому, В. Зюзину и др.) в Шелонской пятине [152]152
  НПК, т. V, стлб. 582, 587, 657, 684, 686 и др.


[Закрыть]. Новые помещики получали щедрые льготы, что способствовало притоку крестьян на их земли. «Сильные люди» из Двора (как ранее из опричнины) не брезговали и вывозом крестьян от других помещиков. Их хищное хозяйничанье имело результатом дальнейшее разорение и запустение земель [153]153
  Корецкий. Закрепощение, с. 82–85.


[Закрыть].

Попытку реконструировать состав «удельного» Двора Ивана Московского на основе росписи государева полка, стоявшего «на берегу» в апреле 1576 г., предприняли С. П. Мордовина и А. Л. Станиславский [154]154
  Мордовина, Станиславский. Состав двора, с. 153–193; РК 1475–1598 гг., с. 263–264.


[Закрыть]. Они установили имена 108 лиц, принадлежавших к Двору, т. е., по их предположению, немногим более 20 % состава Двора.

В апреле 1576 г. дворовыми воеводами были бояре кн. Ф. М. Трубецкой и кн. И. П. Шуйский. В «удел» входили окольничий Ф. Ф. Нагой, дворяне Ближней думы М. А. Безнин, Б. Я. Бельский, А. Ф. Нагой, Д. И. Черемисинов, Б. В. Воейков, И. П. Татищев, В. Г. Зюзин. В дворовой свите были кн. В. И. Шуйский с братьями, а также Годуновы. Словом, «знакомые все лица». Бывшие опричные бояре кн. С. Д. и П. Д. Пронские, кн. В. А. Сицкий, а также кн. П. Т. Шейдяков оставались служить в земщине [155]155
  С. П. Мордовина и А. Л. Станиславский помещают среди окольничих М. Т. Петрова-Солового и С. В. Годунова, а также называют кравчим Б. Ф. Годунова (Мордовина, Станиславский. Состав двора, с. 157). Они, очевидно, входили в «удел», но свои чины получили: Борис – только осенью 1576 г., М. Т. Петров-Соловой и С. В. Годунов – в 1577 г. (РК 1475–1598 гг., с. 259). П. Д. Пронский последний раз упоминается в источниках в марте 1575 г., а В. А. Сицкий – в июле 1578 г. (РК 1475–1598 гг., с. 248, 286. 287; Акты Дьяконова, № 23, с. 21).


[Закрыть]. Но вообще-то вопрос о составе Двора Грозного сложен, ибо Иван IV сохранял за собой прерогативы главы государства в целом, и, возможно, ему подчинялась вся Дума, а также дворцовые учреждения.

Включение в состав «удельного» Двора, очевидно, сопровождалось принесением присяги и составлением крестоцеловальной записи на верность «князю московскому».

В Государственном архиве хранилась наказная память А. Ф. Нагому, когда он был послан из Александровской слободы в Москву с «проклятой целовальной записью», по которой он должен был привести к целованию князей Ф. М., Н. Р. и А. В. Трубецких, входивших в «удельный» Двор [156]156
  ОАПП, ч. I, с. 256.


[Закрыть].

В целом же «удельный» Двор Ивана Московского был худороднее земского [157]157
  Мордовина, Станиславский. Состав двора, с. 159.


[Закрыть]. Во время осенних казней 1575 г, в опалу на время попал дворецкий Н. Р. Юрьев. В 1576 г. он был заменен бывшим опричником кн. Ф. И. Хворостининым [158]158
  Ф. И. Хворостинин был дворецким восемь лет (Зимин. О составе, с. 199, 203); см. о нем: АГР, т. I, № 81. 82, с. 222 (октябрь – ноябрь 1576 г.); Архив ЛОИИ, акты до 1600 г. (1576/77 г.); АФЗХ, ч. II, № 369, с. 411 (июль 1579 г.); ПРИ РК, № 83, с. 116 (июль 1577 г.); РК 1475–1598 гг., с. 278, 292, 295; Садиков. Очерки, с. 82. В январе 1576 г. на приеме имперских послов Н. Р. Юрьев еще именуется «московским дворецким» (ПДС, т. I, стлб. 533–544).


[Закрыть]. Существовал ли особый дворовый («удельный») дворецкий после кн. Ю. И. Токмакова, [159]159
  Ю. И. Токмаков последний раз упомянут в разрядах в конце 1575 г. (РК 1475–1598 гг., с. 259). Вклад по нем сделан в мае 1576 г. (ЛОИИ, собр. рукоп. кн., № 1028, л. 47).


[Закрыть]. сказать трудно. Скорее всего нет. Зато дворовый разряд был. Им и дворовой Двинской четвертью ведал дьяк Андрей Шерефединов (декабрь 1574–1576 гг.). Тезис Р. Г. Скрынникова о том, что «подлинное… руководство осуществляли… в удельной думе думные дворяне», источники не подкрепляют [160]160
  Лихачев. Дьяки, с. 466–467; Мордовина, Станиславский. Состав двора, с. 189–190; Веселовский. Дьяки, с. 578; Скрынников. Россия, с. 29.


[Закрыть]. Под подозрением осенью 1575 г. оказался и кн. И. Ф. Мстиславский. Его сын Федор Иванович через некоторое время был лишен звания кравчего (осенью 1576 г. он еще носил этот чин), хотя вскоре стал боярином (с осени 1577 г.). На его место назначен был Борис Годунов [161]161
  Поскольку есть сведения, что Борис стал боярином осенью 1580 г., а кравчим был четыре года (Сахаров, с. 66; Зимин. О составе, с. 204), то он должен был стать кравчим в 1576 г., хотя впервые упомянут в этом чине лишь в декабре 1578 г. (Зимин. О составе, с. 200). О службах Ф. И. Мстиславского см.: РК 1475–1598 гг., с. 273–274, 278, 285 и сл. Ср. РК 1559–1605 гг., с. 137, 140, где он, видимо, ошибочно назван вместо своего отца – И. Ф. Мстиславского (Боярские списки, ч. 1, с. 85).


[Закрыть].

Шурин царевича Федора удостоился пока не боярского, а дворцового чина, но уже такого, который носили представители знатнейших фамилий. Медленно, но уверенно двигался вперед по «лестнице славы» молодой честолюбец. Первый шаг он сделал в конце 60-х годов, поступив в опричнину; второй – в начале 70-х, став зятем Малюты; третий – в 1575 г., выдав сестру за царевича Федора, и вот в 1576 г. взошел уже на четвертую ступеньку.

Земская дума пополнялась медленно. К сентябрю – октябрю 1576 г. окольничими стали Ф. В. Шереметев и В. Ф. Воронцов [162]162
  РК 1475–1598 гг., с. 273; РК 1559–1605 гг., с. 137 (Шереметев); Савва, с. 116; Боярские списки, ч. 1, с. 84.


[Закрыть].

Обеспечивался «удел» не только за счет земель, ему непосредственно подведомственных, но и путем поборов из казны Симеона. В мае 1576 г., отправляясь в поход «на берег» (в Калугу), Иван Московский написал «великому князю всея Руси» очередную челобитную. В ней говорилось, что князю Ивану предписана «твоя государева служба на берегу». В связи с его просьбой дать «на подъем» ему была пожалована огромная сумма денег (40 тыс. руб.) [163]163
  РК 1559–1605 гг., с. 121; ПСРЛ, т. 34, с. 226.


[Закрыть].

По словам Горсея, Грозный «заставил своих подданных обращаться со своими делами, прошениями и тяжбами к Симеону, под его именем выходили все указы, пожалования, заявления». Царь сам приходил «бить ему челом и приказывал митрополитам, знати и чиновникам делать то же, что и он, а всем послам обращаться к Симеону с теми же почестями». Это позволило царю «отвергнуть все долги, сделанные за его царствование, – патентные письма, пожалования городам, монастырям – все аннулировать». Симеону «собирались подати, налоги и другие доходы на содержание его двора, стражи и слуг, он был ответственен также за все долги и дела, касавшиеся казны». В описи дел Посольского приказа 1626 г. упоминается «столпик 7084-го году, а в нем наказы приказным людем по городом при великом князе Семионе Бекбулатовиче всеа Русии». Права Симеона были сильно ограничены. С. М. Каштанов показал, что он был лишен даже права выдачи жалованных грамот монастырям (несмотря на то что, по Горсею, получается вроде не так). В январе 1576 г. Грозный говорил английскому гонцу Сильвестру: «Мы не настолько отказались от царства, чтобы нам нельзя было, когда будет угодно, вновь принять сан». Ведь Симеон «еще не утвержден обрядом венчания и назначен не по народному избранию, а по нашему соизволению» [164]164
  Севастьянова, с. 97; ОАПП, ч. I, с. 258; Толстой, № 40, с. 188.


[Закрыть].

После того как сказаны были эти слова, прошло всего несколько месяцев, и Симеон в августе 1576 г. был сведен с великокняжеского престола, получив в удел Тверь и Торжок [165]165
  Дата ликвидации «великого княжения» Симеона не вполне ясна. Как великий князь всея Руси Симеон упоминается еще 27 июня 1576 г. (Самоквасов, т. II, с. 444), но уже 2 сентября в подведомственную ему ранее Обонежскую пятину грамоты посылал Иван IV (РИБ, т. 32. Пг., 1925, стлб. 539–540). Однако в грамоте Грозного в Обонежскую пятину от 30 марта 1577 г. упоминается, что туда 13 сентября 1576 г. писал еще Симеон (Корецкий. Собор и возрождение, с. 43). По В. И. Корецкому, до середины сентября 1576 г. Симеон продолжал находиться на «великом княжении». Но его объяснение факта посылки Грозным грамоты Вяжицкому монастырю 2 сентября (привезена в Новгород 10 октября 1576 г.) весьма неопределенно: речь якобы должна идти или об особенностях «политики Грозного по отношению к монастырям», или о подготовке к ликвидации «великого княжения» Симеона (Корецкий. Собор и возрождение, с. 43).


[Закрыть]. Государем «всея Руси» пробыл он всего около года [166]166
  В разрядах говорится, что на «великом княжении» Симеон «сидел год один» (Щ, л. 507 об.; ср. РК 1559–1605 гг., с. 142). По Пискаревскому летописцу, «жития его было 3 год и больши» (ПСРЛ, т. 34, с. 192). И только в начале XVII в. Маржерет ошибочно писал, что Симеон «правил целых два года» (Маржерет, с. 149).


[Закрыть]. При ликвидации «удела» Ивана Московского личный состав его вошел в государев Двор, который сохранял связи с землями, составлявшими материальную базу «удела».

Согласно Д. Горсею, деление страны на «великое княжество» Симеона и владения Грозного было уничтожено по просьбе «чинов» страны; «духовенство, знать и простое сословие (common) должны были теперь идти к Ивану Васильевичу с прошением смилостивиться и вновь принять венец и управление; он согласился на многочисленных условиях и с утверждением указом парламента (by act of parliament), с торжественным посвящением его на царство. Чтобы его умилостивить, все подданные любого положения изыскивали средства на дары и подношения ему, это принесло ему огромное богатство. Он был освобожден от всех старых долгов и всех прошлых обязательств». Мало того, «вновь составленные грамоты, судебные законы, пожалования монастырям, городам, отдельным лицам и купцам давали ему еще большие суммы и доходы». Этот рассказ в своей основе считается достоверным [167]167
  Севастьянова, с. 97; Скрынников. Россия, с. 36, 38.


[Закрыть]. Но никаких подтверждений ему в других источниках нет. Изучение тарханной политики в 1576–1577 гг., проведенное С. М. Каштановым, как будто свидетельствует о недостоверности сведений Горсея, во всяком случае в части о монастырских привилегиях. С. О. Шмидт полагал, ссылаясь на Горсея, что осенью 1576 г. имел место Земский собор (в связи с концом «маскарада»), но, на наш взгляд, прав Л. В. Черепнин, считавший его доводы шаткими [168]168
  Каштанов С. М. Очерки русской дипломатики, с. 150–217; Шмидт, с. 255; Черепнин, с. 118–119.


[Закрыть].

Эксперимент с Симеоном оказался кратковременным и нежизнеспособным. Борясь с опричным наследием, Грозный как бы провозглашал возврат к удельным порядкам, но использовал уже скомпрометировавшие себя опричные приемы властвования (выделение особой территории и «удельного» Двора, система устрашающих казней, «перебор людишек»). Слепая ненависть Грозного к опальным временщикам ничего не меняла в существе управления страной. Казня Б. Д. Тулупова и передав его вотчину Борису Годунову, Грозный не подозревал, что своими руками готовит нового фаворита. Путь к власти тернист и долог. В 1575–1576 гг. при дворе Грозного никто не занял место единственного фаворита, напоминавшее скорее плаху, чем призрак трона. Участь А. Адашева, Ф. Басманова, Б. Тулупова сдерживала честолюбивые страсти молодых искателей монарших милостей.

Но тем не менее постепенно росло влияние Б. Я. Бельского, А. Ф. Нагого, молодых Шуйских. Сплоченной когортой двигались Годуновы. Лидерами земщины оставались престарелые кн. И. Ф. Мстиславский и Н. Р. Юрьев. Между ними и предстояла борьба за власть у трона стареющего монарха. Но тогда никому и в голову не приходило, что пройдет менее десяти лет и власть в стране захватят Годуновы. Брак Федора и Ирины скорее говорил против подобной возможности. Ведь, казалось бы, царевичу уготована была скромная судьба – быть удельным князем при государе всея Руси, которым должен был сделаться его старший брат Иван. В таком случае Годуновы, как члены окружения Федора Ивановича, переходили на положение удельных бояр и исключались из игры в борьбу за власть в Москве. Поэтому возвышение Годуновых на первых порах не должно было вызывать тревогу у их соперников. На самом же деле вышло так, что 1575–1576 годы, когда Ирина Годунова стала женой будущего царя Федора, а Борис – кравчим, оказались трамплином, который привел шурина слабоумного царевича к трону.