Текст книги "В канун грозных потрясений: Предпосылки первой Крестьянской войны в России"

Автор книги: Александр Зимин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Разнородной коалиции земских княжат и бояр противостояли Годуновы, их родичи и доброхоты. Это бояре Д. И. и Б. Ф. Годуновы, окольничий С. В. Годунов и их родственник боярин Б. Ю. Сабуров. Поддерживал Годуновых опричный боярин кн. Ф. М. Трубецкой. Возможно, близкими к этой группе были окольничий кн. Дмитрий и дворецкий кн. Федор Хворостинины, служившие ранее в опричнине [398]398
  ПСРЛ, т. 34, с. 195. О Трубецких см.: Мордовина. Князья, с. 333–334; Кобрин, с. 80–81. Д. И. Хворостинин умер в Троице в 1590 г.


[Закрыть].

Не было единодушия и в административном аппарате государства. Влиятельнейшие дьяки Андрей и Василий Щелкаловы, а также казначей П. И. Головин [399]399
  Сведение Пискаревского летописца о том, что Щелкаловы поддерживали Годуновых (ПСРЛ, т. 34, с. 195), передает позднейшую расстановку сил. П. Варкоч сообщал в 1589 г., что Годунов «всей душой ненавидит» А. Щелкалова (Донесение, с. 104). В Мазуринском летописце как сторонники Шуйских названы вместо Головиных, Голицыны, в Пискаревском – и Головины, и Голицыны (ПСРЛ, т. 14, с. 36; т. 31, с. 143; т. 34, с. 195).


[Закрыть]. поддерживали земскую часть Думы, а дворцовый аппарат – Годуновых. Головины принадлежали к влиятельнейшей боярской фамилии, связанной родством с Юрьевыми и Мстиславскими (тетка Петра Ивановича была матерью жен И. Ф. Мстиславского и Н. Р. Юрьева). Сына Василия Петр Иванович женил на Юлиании Богдановне Сабуровой (дочери боярина). Через Репниных Головины находились в родстве и с Шуйскими. Казначеем П. И. Головин служил давно – с 1575 г. С 31 мая по 24 декабря 1584 г. в качестве казначея упоминается его двоюродный брат Владимир Васильевич [400]400
  К[азанский] П. Село Новоспасское, Деденево тож, и родословная Головиных, владельцев оного. М., 1847, с. 117, 121; ЦГАДА, ф. 89, кн. 2, л. 228 об., 230 об., 231, 250; ПСРЛ, т. 34, с. 229–230; ДАИ, т. I, с. 189–195; Савва, с. 278, 347–376. В. И. Шуйский первым браком был женат на Е. М. Репниной, а на дочерях Юрия и Ивана Дмитриевичей Грязных-Ховриных были женаты Н. Р. Юрьев и кн. В. И. Репнин (ВМОИДР, т. X. М., 1851, с. 89–90; Веселовский. Опричнина, с. 130).


[Закрыть].

Оружничий Б. Я. Бельский – любимец Грозного – вызывал раздражение у земской знати влиятельностью и приверженностью к опричным методам правления. Сохраняя особенную позицию, Бельский склонен был блокироваться с Годуновыми. Кравчий кн. Д. И. Шуйский, как и Борис Годунов, женат был на одной из дочерей Малюты Скуратова. Вряд ли его позиция отличалась какой-либо четкостью. Особое положение в Думе занимали Нагие, как родичи удельного князя Дмитрия. Старший в роду Федор Федорович с 1576 г. носил звание окольничего. Его брат Афанасий, один из виднейших деятелей последних лет правления Грозного, считался дворовым воеводой и дворянином Ближней думы.

Если попытаться оценить соотношение сил в Думе, то можно заметить, что земская ее часть пользовалась значительно большим влиянием и имела достаточно оснований, чтобы после смерти Ивана IV укрепить свои позиции: в нее входило семь бояр и один окольничий, тогда как дворовую часть составляли четверо бояр и два окольничих. Но реальное соотношение сил определяется не столько формальными данными, сколько активными действиями. А в этом земские бояре явно уступали дворовым. К тому же в момент смерти Грозного в Москве, очевидно, не было нескольких бояр, в их числе трех Шуйских (Иван Петрович находился во Пскове, В. Ф. Скопин – весной и летом 1584 г. на наместничестве в Новгороде, В. И. Шуйский с Б. Ю. Сабуровым, возможно, в Смоленске) [401]401
  ПСРЛ, т. 34, с. 232; Щ, л. 664–664 об.; ПЛ, вып. 2, с. 264; Сб. РИО, т. 129, с. 361, 363. Б. Ю. Сабуров в марте 1584 г. был в Остроге. По другим данным, в Смоленске был В. Ю. Голицын; он вместе с кн. Ф. М. Трубецким был отправлен туда в великий пост после смерти Ивана IV. 7 мая послан был «на берег» кн. Ф. М. Трубецкой (РК 1559–1605 гг., с. 209; ПСРЛ, т. 34, с. 232; Щ, л. 663, 606 об., 668 об.).


[Закрыть]. Так что реальное соотношение бояр в Москве было пять к трем. Если учесть преклонный возраст И. Ф. Мстиславского и энергию Бориса, то положение сторон было почти равное.

Столкновения среди бояр начались сразу же после смерти Ивана IV. Вероятно, речь шла в первую очередь о дележе чинов. По словам одного московского летописца, дьявол «нача возмущати боляр между себя враждовати, како бы друг друга поглотити, еже и бысть. Власть же и строение возложи на ся шурин». Согласно другому летописцу, «у бояр было меж собя смятенье великое». И в Пискаревском летописце «враг роду человеческому», т. е. все тот же дьявол, становится виновником боярских свар, «в боярех мятежа… и разделения». Конкретен рассказ об этом позднейшего «Нового летописца», основанный в данном случае, очевидно, на более ранних источниках: в ночь после смерти Ивана IV Борис «с своими советники возложи измену на Нагих и их поимаху и дата их за приставы»; та же участь постигла многих, «коих жаловал царь Иван»: их разослали по дальним городам и темницам, их дома были разорены, поместья и вотчины розданы [402]402
  ПСРЛ, т. 34, с. 232, 195; Тихомиров. Памятники, с. 228; ПСРЛ, т. 14, с. 35.


[Закрыть].

Рассказ, конечно, носит черты антигодуновской редакции и явной романовской «реабилитации» Нагих. Решение выслать Нагих из Москвы, вероятно, было принято всей Думой, опасавшейся их акций в пользу младшего брата Федора царевича Дмитрия. Но в основном он соответствует действительности. Сосланы были трое сыновей А. М. Нагого: Андрея, судя по позднейшим данным, отправили в Арск; Михаил, воеводствовавший в 1583/84 г. в Казани, в 1585/86 г. оказался в Кокшайске, а в 1586/87 – 1593/94 гг. – в Уфе; Афанасий – в Новосили (1584 г.). Их троюродный брат Иван Григорьевич в 1585/86 г. находился в Кузьмодемьянеком остроге, а с 1588/89 по 1593/94 г. – в новопостроенном городе на Лозьве. Старший дядя царицы Марии Семен Федорович Нагой с сыном Иваном в 1585/86—1589/90 гг. служили в Васильсурске, а другой дядя – Афанасий в 1591 г. был в Ярославле [403]403
  РК 1559–1605 гг., с. 341 (1591/92 г.); РК 1475–1598 гг., с. 349, 378, 390, 436, 486, 351, 355, 487; Севастьянова, с. 123. И. Г. Нагой из Лозьвы переведен был в Казань, где его постигла новая опала: он угодил в вологодскую тюрьму; прощен был в 1598 г. (Соловьев, кн. 4, с. 359). И. С. Нагой в 1601/02 г. служил в Алатех под Казанью (РК 1559–1605 гг., с. 341). «Сказание о Гришке Отрепьеве» сообщает, что Федор, Афанасий, Андрей и Семен Нагие разосланы были по темницам в Низовские города, где их «горкою смертию и голодною… умориша» (РИБ, т. 13, стлб. 715, 716). 10. Н. Мельников обратил внимание, что в 1583/84 г. А. Ф. Нагой сделал вклад 50 руб. в Новопечерский и Свенский монастыри (ГПБ, собр. П. Н. Тиханова, № 25, л. 14).


[Закрыть]. При царице Марии (вскоре сосланной в Углич) состояли отец Федор (умер около 1590 г.), дядя Андрей и братья Михаил и Григорий Федоровичи [404]404
  ПСРЛ, т. 14, с. 35; Мордовина, Станиславский. Состав двора, с. 180. Андрей, М. Ф. и Г. Ф. Нагие упомянуты в Угличском деле 1591 г. Позднее Михаил сослан был в Санчурск, где находился в 1601/02 г.


[Закрыть].

Борис не спешил с захватом власти, стремясь прежде всего укрепить позиции в Боярской думе и Дворце. Реальная власть в первые месяцы после смерти Грозного перешла к Н. Р. Юрьеву, а также кн. И. Ф. Мстиславскому и Андрею Щелкалову. Английский посол Д. Боус полагал, что именно они «по смерти царя захватили главное управление». 12 августа 1584 г. он писал: «.. когда я выехал из Москвы, Никита Романович и Андрей Щелкалов считали себя царями, и потому так и назывались многими даже умнейшими и главнейшими советниками. Сын же покойного царя Федор и те советники, которые были бы достойны господствовать и управлять, не имеют никакой власти, да и не смеют пытаться властвовать». Но царям – похитителям власти, надеялся Боус, Федор в конце концов прикажет отрубить головы [405]405
  ЧОИДР, 1884, кн. 4, с. 103; Толстой, № 52, с. 229.


[Закрыть]. В рассказе Боуса интересно упоминание о лицах, «достойных управлять». Речь идет скорее всего о близком к англичанам Борисе Годунове. Влияние его в правительственных сферах было тогда неустойчивым. Борису еще предстояло занять своими ставленниками ключевые позиции в государственном аппарате.

Обстановку, сложившуюся при дворе, рисует посол Речи Посполитой Л. Сапега в депеше от 10 июля 1584 г.: «Между вельможами раздоры и схватки беспрестанные; так и нынче, сказывали мне, чуть-чуть дело не дошло у них до кровопролития, а государь не таков, чтоб мог этому препятствовать». Характеристику новому царю дает Д. Флетчер, один из наиболее вдумчивых наблюдателей: Федор «росту малого, приземист и толстоват, телосложения слабого и склонен к водянке; нос у него ястребиный, поступь нетвердая от некоторой расслабленности в членах; он тяжел и недеятелен, но всегда улыбается, так что почти смеется… Он прост и слабоумен, но весьма любезен и хорош в обращении, тих, милостив, не имеет склонности к войне, мало способен к делам политическим и до крайности суеверен». По словам П. Петрея, Федор «от природы простоватый и тупоумный». Отец часто упрекал его за отсутствие «большой охоты заниматься государственными делами и приводить в лучший порядок управление», говоря, что он «больше похож на пономарского, чем на великокняжеского сына» [406]406
  HRM, t. II, № 3, р. 3; Соловьев, кн. 4, с. 204; Флетчер, с. 122; Середонин, с. 97–98; Петрей, с. 168. Отзывы о Федоре см.: Бестужев-Рюмин К. Н. Обзор событий от смерти царя Иоанна Васильевича до избрания на престол Михаила Федоровича Романова. – ЖМНП, 1887, № 7, прим. 1–4; Иловайский Д. История России, т. III. М., 1890, прим. № 57, с. 648.


[Закрыть].

Первые назначения в Думу отразили ситуацию при дворе и рост влияния Годунова. Царский шурин ко времени коронации Федора присвоил себе звание конюшего [407]407
  В черновике чина венчания Федора конюший упоминается («конюшего своего»), по после слов о нем оставлен пробел для имени конкретного лица (СГГД, ч. II, № 51, с. 73; ср.: ЦГАДА, ф. 135, отд. IV, рубр. I, № 5, л. 5-5об.; ср. списки там же, № 4, 6). Один московский летописец упоминает конюшего Бориса Годунова при описании коронации Федора (ПСРЛ, т. 34, с. 232). В разрядах с чином конюшего Борис упомянут в феврале 1585 г. (РК 1475–1598 гг., с. 359).


[Закрыть]. Грозный ликвидировал это звание в связи с делом конюшего И. П. Федорова (1568 г.). Конюший считался старшим в Думе и, по словам А. Поссевино, обладал правом ставить царя на престол. К маю 1584 г. боярами стали С. В. Годунов (из окольничих) и кн. Н. Р. Трубецкой, явно близкие к Борису. Летом 1584 г. называется боярином и дворецким Г. В. Годунов, а его предшественник кн. Ф. И. Хворостинин получает думный чин окольничего (упоминается с ним в октябре 1584 г.) [408]408
  Поссевино, с. 51; Зимин. Опричнина, с, 278–282; РК 1559–1605 гг., с. 202, 204; Шумаков. Обзор, вып. 4, № 480, с. 161; ПСРЛ, т. 34, с. 232; Зимин. О составе, с. 199, 203; РК 1475–1598 гг., с. 343, 517. Г. В. Годунов умер в декабре 1597 г.


[Закрыть]. К 1583/84 г. окольничим стал кн. П. С. Лобанов-Ростовский, близкий к Годунову. Укрепили позиции и Шуйские. К 20 мая 1584 г. боярином и главой Московской судной палаты был кн. В. И. Шуйский [409]409
  В 1583/84 г. П. С. Лобанов-Ростовский выступал послухом в данной Б. Ф. Годунова на село Неверова Старицкого у. (АФЗХ, ч. II, № 374, с. 418–419); Акты Юшкова, № 220, с. 216; РК 1559–1605 гг., с. 212.


[Закрыть]. Вероятно, именно тогда И. П. Шуйский получил в кормление Псков. В посольских делах говорилось, что Федор его «пожаловал великим жалованьем в кормленье Псковом, обема половинами и с пригороды, и с тамгой, и с кабаки, чего никоторому боярину не давывал государь». Здесь же упоминается и Каргополь как «государево жалованье» В. Ф. Скопина-Шуйского. Из окружения Н. Р. Юрьева боярский титул получил окольничий Ф. В. Шереметев (возможно, к весне 1584 г.). Число окольничих пополнилось кн. Д. П. Елецким (к апрелю 1584 г.) и И. И. Вислоуховым-Сабуровым (к маю 1584 г.) [410]410
  ЦГАДА, ф. 79, кн. 18, л. 123–123 об.; Карамзин, т. X, прим. № 148; Щ, л. 664; РК 1475–1598 гг., с. 346; Савва, с. 398; РК 1559–1605 гг., с. 204. Елецкий последний раз упоминается в разрядах в 1583/84 г., а Вислоухов-Сабуров – в 1589/90 г. (РК 1475–1598 гг., с. 346, 433).


[Закрыть]. Точное время присвоения думных званий определяется с трудом. Скорее всего все названные лица стали боярами и окольничими сразу же после смерти Ивана IV [411]411
  Ссылаясь на документ, обнаруженный А. Л. Станиславским (ЦГАДА, ф. 210 (Разрядного приказа), столбцы Московского стола, № 1144, л. 1), Р. Г. Скрынников считает, что во время поездки Федора в Троицу в 1585 г. Москвой управляла некая «семибоярщина» (Скрынников. Борьба, с. 51), развивая свою мысль о существовании этого института со времен Василия III. Но «семибоярщина» – «седьмочисленные бояре» – была известна в Москве только во времена «Смуты» после пленения В. И. Шуйского.


[Закрыть].

Как видим, Годунов постепенно захватывал в Думе важнейшие позиции. Это, надо думать, вызывало недовольство у бояр земской группы. Назревал взрыв страстей. Вскоре нашелся для него и повод: близкий к Годунову оружничий Богдан Бельский затеял местнический спор с казначеем П. И. Головиным [412]412
  Ю. Н. Мельников обратил внимание на сообщение Л. Сапеги о том, что 2(12) апреля 1584 г., перед началом его переговоров, «какой-то смутьян упрямился из-за места» (SRP, t. 8, s. 174).


[Закрыть]. «Похотел Богдан быти больши казначея Петра Головина» – это было уж чересчур: родовитость Головина и заурядное происхождение Богдана были всем известны. За Головина вступились земские бояре, за Богдана – Годуновы, Трубецкие и, как считает Пискаревский летописец, Щелкаловы. «И за то сталася прека межу ими, – резюмирует летописец. – И Богдана хотели убити до смерти дворяне, токо бы не утек к царе (так в источнике. – А. З.) назад» [413]413
  ПСРЛ, т. 34, с. 195.


[Закрыть].

В Москве начались волнения. Ход их не вполне ясен. События происходили в то время, когда «у государя с утра» был польский посол Л. Сапега. Царь Федор принимал Сапегу 2 апреля, а следующий раз – только 22 июня. На этом основании В. И. Корецкий убедительно датирует московские волнения 2 апреля 1584 г. Они приняли внушительные размеры. Д. Боус, отпущенный из Москвы 14 мая 1584 г., сообщал, что «за это время… происходило брожение среди 20 тыс. человек… дело было направлено против… Богдана Бельского… на него напали с таким остервенением, что он принужден был спасаться в царских палатах» [414]414
  Безднинский летописец, с. 195, 208 (дата «22 мая», имеющаяся в Безднинском летописце, ошибочна); ЦГАДА, ф. 79, кн. 15, л. 32об.-33об., 208 об.; ср. письмо Л. Сапеги от 16 (26) апреля 1584 г. (SRP, t. 8, s. 174–175); ЧОИДР, 1884, кн. 4, отд. III, с. 103; Сб. РИО, т. 38, с. 133–135.


[Закрыть].

Рассказ Л. Сапеги о событиях в Москве передал П. Одерборн, записки которого вошли в текст «Истории о великом княжестве Московском» П. Петрея. Бельский, по словам Петрея, якобы хотел устранить детей Ивана IV и сам стать великим князем. С этой целью он «привлек к себе многих приверженцев, набрал много народа и укрепился в Кремле, но это сильно раздосадовало князей страны и весь народ, которые очень были недовольны, что опять подвергнутся игу и службе ужасного тирана, от которого только что освободились». Поэтому все единодушно выбрали государем Федора Ивановича, «осадили Кремль, поставили перед ним несколько больших пушек и так сильно обстреливали его во многих местах, что в нем было много убитых; ратные люди Бельского в ужасе оставили крепость и покинули своего повелителя; оттого он и должен был заключить договор с неприятелем, сдать Кремль и против воли согласиться на все, что сделали в это время другие» [415]415
  Полосин, с. 213–214; Петрей, с. 167.


[Закрыть].

В рассказе Петрея (Одерборна) много неясностей. Некоторые из них позволяют устранить русские источники. Так, Пискаревский летописец сообщает: «Некой от молодых детей боярских учал скакати из Большего города да вопити в народе, что бояр Годуновы побивают. И народ всколебался весь без числа со всяким оружием. И Большого города ворота заперли. И народ и досталь всколебался и стали ворочати пушку большую, а з города стреляти по них. И бояре между собою помирилися в городе и выехали во Фроловские ворота, и народ престал от метежа». Последние этапы волнений рисуют Безднинский и «Новый» летописцы. Согласно первому, «по грехом чернь московская приступали к городу Большому, и ворота Фроловские выбивали и секли, и пушку болшую, которая стояла на Удобном месте, на город поворотили, и дети боярские многие на конех из луков на город стреляли. И в малые во Фроловские вородца выходили ко всей черни думной дворянин Михаиле Ондреевичь Безднин да диак Ондрей Щелкалов. И чернь уговорили и с мосту сослали» [416]416
  ПСРЛ, т. 34, с. 195; Безднинский летописец, с. 208.


[Закрыть].

Интересные подробности о московских волнениях 1584 г. приводит «Новый летописец», но его рассказ носит явные следы позднейшей обработки. Злокозненный дьявол вложил мысль «в человецы… будто Богдан Белской своими советники извел царя Ивана Василиевича, а ныне хочет бояр побити и хочет подыскати под царем Феодором Ивановичем царства Московскаго своему советнику, и возмути всю чернь и ратных московских людей». Замечание «о советнике» и «подыскании» для него престола имеет в виду Бориса Годунова, но оно – результат позднейшей интерпретации событий и недостоверно. Однако слухи о стремлении Бельского «извести» бояр действительно распространялись и были одним из поводов волнений. Чернь и ратные люди Москвы «приступиша х Кремлю, и присташа к черни рязанцы Ляпоновы и Кикины и иных городов дети боярские и оборотиша царь-пушку ко Фроловским воротом и хотеша выбити ворота вон». Эта часть рассказа соответствует другим сведениям русских источников. Неясно только происхождение упоминания о Ляпуновых и Кикиных. Затем царь послал к осаждающим кн. И. Ф. Мстиславского, Н. Р. Юрьева и Щелкаловых. Им велено было выяснить причины волнений. Их встретили криками: «Выдайте нам Богдана Белсково! Он хочет известь царской корень и боярские роды». Бояре сообщили об этом царю, который повелел сослать Бельского в Нижний. Узнав об этом «и видяще всех бояр, и разыдошася койждо восвояси». Борис в отместку за волнения повелел «поймать» Ляпуновых, Кикиных и «иных многих детей боярских и многих посадцких людей» и разослать по тюрьмам [417]417
  ПСРЛ, т. 14, с. 35–36.


[Закрыть].

Сходную картину волнений 1584 г. рисует И. Масса. «В Москве, – пишет он, – было сильное волнение черни. Вооружившись луками, копьями, дубинами и мечами, ринулся к Кремлю, ворота которого были заперты, поэтому они разгромили все лавки и арсенал, откуда взяли оружие и порох, намереваясь взломать ворота, и кричали: «Выдайте нам Никиту Романовича!».. народ был весьма расположен к нему… страшились, что его изведут во время междуцарствия, ибо по причине своей добродетели имел он, по мнению народа, много врагов при дворе; со стен Кремля кричали, чтобы они шли по домам… что скоро все придет в… порядок, что народу известно, кто должен царствовать, ибо [после царя] остались сыновья, и сверх того провозгласили Федора Иоанновича царем и великим князем на отцовском престоле, и что он женат и, следовательно, нечего опасаться; эти увещания, однако, не помогли, и чернь продолжала кричать… ругая вельмож изменниками и ворами. Вельможи, опасаясь, что чернь проломит ворота Кремля, велели стрельцам с двумя или тремя сотнями мушкетов стрелять по толпе, отчего народ тотчас побежал от ворот». Площадь опустела. Н. Р. Юрьев настоял, чтобы его с 20 слугами выпустили домой. Народ «кричал, бесновался и ликовал от великой радости, что видит его еще живым, и большими толпами проводил его до дому, где и охраняли его до самого венчания» царя, состоявшегося якобы 1 сентября (на самом деле 31 мая) [418]418
  Масса, с. 32–33. [270]


[Закрыть].

Все эти рассказы не проясняют, какую цель преследовал Б. Я. Бельский. Л. Сапега в письме от 16(26) апреля писал, что, пытаясь произвести переворот с помощью стрельцов, Бельский хотел воздействовать на царя Федора, «чтобы тот двор и опричнину соблюдал (clowal) так, как его отец», и якобы «хотел возвести на престол младшего царевича». Этим Сапега и объяснял то, что после восстания «все теперь присягают царю» [419]419
  SRP, t. 8, 174–175; Садиков П. А. Из истории опричнины XVI в. – ИА; 1940, т. III, с. 159–160 (перевод исправлен автором); Скрынников. Борьба, с. 49 (Р. Г. Скрынников говорит о письме Сапеги от 26 мая); Шереметев, с. 43.


[Закрыть]. Возможно, какие-то похожие планы у Бельского были.

Ход событий уточнил В. И. Корецкий: восставшие захватили сначала мост через ров у кремлевской стены, к ним через малые воротца выехали М. А. Безнин и А. Я. Щелкалов [420]420
  О том, что к восставшим выезжал А. Щелкалов, пишет и Л. Сапега (SRP, t. 8, s. 175).


[Закрыть]. и уговаривали «чернь» сойти с моста (этот этап восстания рисует Безднинский летописец). Позднее через Большие Фроловские ворота выехала делегация бояр и сообщила о высылке Бельского (об этом говорит «Новый летописец»). Болоньетти в депеше 16 мая 1584 г. со ссылкой на Л. Сапегу писал, что во время московских событий у Кремля погибло до 20 человек и до сотни было тяжело ранено. После подавления московских волнений А. Я. Измайлов 12 апреля посылается к Баторию с извещением о вступлении на престол Федора Ивановича [421]421
  Безднинский летописец, с. 195–196; ПСРЛ, т. 14, с. 35; HRM, t II, р. 1; ЦГАДА, ф. 79, кн. 15, л. 1; Карамзин, т. X, прим. 16. По Р. Г. Скрынникову, Бельский захватил Кремль, а земские бояре «попытались проникнуть» туда, в результате чего «у ворот произошла стычка» (Скрынников. Борьба, с. 49). Это не подтверждается источниками.


[Закрыть].

Московское восстание 1584 г. носило сложный характер. Основной его причиной было резкое усиление феодального гнета в опричные и послеопричные годы. Посадские люди не хотели возвращения к этим временам, надеясь, что «земское» правительство Федора предпримет меры для выхода страны из тяжелого экономического положения. Восстание отражало социальные противоречия в московском посаде и одновременно носило совершенно определенную политическую окраску. В ходе его сложился блок посадских элементов и дворянства, имевший целью не допустить воскрешения опричных порядков. Земская часть Думы использовала волнения для расправы с наиболее активным защитником опричных устоев Б. Я. Бельским. Борис Годунов первоначально поддерживал Бельского, но, смекнув, чем ему грозит ход дел, примкнул к боярскому большинству и выдал старого союзника. Возможно, именно Борису удалось добиться смягчения участи Бельского, сосланного на воеводство в Нижний. Со своей стороны и земская знать охотно пошла на компромисс с Годуновым, испугавшись размаха народного движения. Ценой, которую Борис заплатил за этот компромисс, была ликвидация остатков обособленного дворового управления как возможного трамплина к возрождению опричных порядков. Власть царя Федора упрочилась [422]422
  Б. Я. Вельский упомянут в разрядах в Нижнем Новгороде весной 1584 г. (Щ, л. 664; РК 1475–1598 гг., с. 349). См. грамоту, выданную Федором уже 9 апреля 1584 г. (ААЭ, т. 1, № 321).


[Закрыть].

Конец московских волнений не означал установления полного умиротворения. В Москве было неспокойно. Летом в Кремле, Китай-городе и Земляном городе распределили воевод «в объезде в головах для пожару и для всякова воровства». Надо было спешить с коронацией нового царя. Во избежание всяких эксцессов 24 мая 1584 г. из столицы в Углич (в удел) отправлен был малолетний царевич Дмитрий с матерью и ближайшими родичами [423]423
  Щ, л. 668об.-669; Забелин И. Е. Материалы для истории археологии и статистики города Москвы, ч. I. М., 1884, с. 1203; Яковлева О. А. К истории московских волнений 1584 г. – Записки Мордовского НИИ, т. 9. Саранск, 1947, с. 200.


[Закрыть].

Коронация Федора состоялась 31 мая 1584 г. «Новый летописец» изобразил ее как акт, происшедший по «молению» людей «изо всех городов Московского государства», просивших Федора, чтоб тот «венчался царским венцом». В рассказе чувствуется влияние событий периода «Смуты» и коронаций Бориса и Михаила, происходивших после избрания их Земским собором (мотивы «моления» и «городов Московского государства»). На радостях была объявлена амнистия [424]424
  СГГД, ч. II, № 51; Безднинский летописец, с. 208; ср. ПСРЛ, т. 14, с. 35; ЦГАДА, ф. 79, кн. 15, л. 101 об. Согласно чину венчания, коронация состоялась 30 июня 1584 г., по Одерборну – 28 июня (Полосин, с. 215), по Петрею – 31 июня (Петрей, с. 167), по московскому летописцу – на седьмой неделе пасхи (ПСРЛ, т. 34, с. 230). Подробно описал ее Горсей (Горсей, с. 109–115).


[Закрыть]. В литературе распространено мнение, что восшествие на престол Федора было по крайней мере санкционировано Земским собором. В. О. Ключевский, не отрицая возможности созыва собора в 1584 г., говорит об этом очень осторожно («если только это был собор»). Земский собор 1584 г. упоминали И. И. Смирнов, М. Н. Тихомиров, Л. В. Черепнин, Г. Б. Гальперин. Признавая факт созыва собора в 1584 г., Р. Г. Скрынников считает, что на нем ставился формально вопрос об избрании царем Федора. Н. И. Павленко полагает, что собор в этом году не созывался [425]425
  Ключевский В. О. Соч., т. 8. М., 1959, с. 52; Очерки истории СССР. Период феодализма. Конец XV – начало XVII в. М., 1955, с. 473 (И. И. Смирнов); Тихомиров. Государство, с. 62–64; Черепнин Л. В. Земские соборы и утверждение абсолютизма в России. – Абсолютизм в России (XVII–XVIII вв.). М., 1964, с. 125–132; Скрынников. Борьба, с. 50–51; Павленко, с. 101–104; Galperin G. В. Evolution of Zemstvo Councils in Russia (On Form and Methods, of Government in the Reign of Ivan IV). – XIII-e congrés International des Sciences historiques. Varsovie, 1975, p. 202–203.


[Закрыть].

Обратимся к свидетельству источников. Р. Г. Скрынников усматривает указание на созыв собора в 1584 г. в следующем тексте «Нового летописца»: «Приидоша к Москве изо всех городов Московского государства и молили со слезами царевича Федора Ивановича, чтобы не мешкал, сел на Московское государство и венчался царским венцом». В свою очередь Н. И. Павленко, сравнив этот рассказ с летописным же рассказом о коронации Бориса и созыве собора 1598 г., показал, что «Новый летописец» ни о каком соборе в 1584 г. не говорит [426]426
  ПСРЛ, т. 14, с. 35; Павленко, с. 101–104.


[Закрыть]. По псковской летописи (XVII в.), царь Федор «поставлен бысть… митрополитом Дионисием и всеми людьми Руския земля». Эту запись М. Н. Тихомиров истолковал как «недвусмысленное» свидетельство об избрании Федора царем на соборе. Я склонен считать ее отражением событий в представлениях позднего летописца, знавшего об избирательных соборах 1598 и 1613 гг. В одном московском летописце XVII в., где перечисляются присутствовавшие на венчании Федора «царьский синклит, бояре… дворяне и всякие чиновные люди», о соборе, как и в Пискаревском летописце, нет ни слова [427]427
  ПЛ, вып. 2, с. 263; ПСРЛ, т. 34, с. 230, 195.


[Закрыть].

При работе с летописными памятниками XVII в. нужно иметь в виду, что на их терминологию да и на общие представления о прошлом могли оказать влияние события времен «Смуты». В середине XVII в. Г. Котошихин писал, что «прежние цари после царя Ивана Васильевича обираны на царство и на них были иманы писма, что им быть не жестоким и непалчивым» [428]428
  Котошихин Г. О России в царствование Алексея Михайловича. СПб., 1906, с. 126.


[Закрыть]. Сведение очень темное.

Среди свидетельств иностранных очевидцев первостепенное значение имеет рассказ Д. Горсея «Торжественнейшая и великолепная коронация» (Федора), изданный весной 1589 г. Поскольку этот памятник является как бы отчетом о том, что видел Горсей, то он приобретает официозное значение. Горсей писал: «.. четвертого мая был собран парламент из митрополитов… высших духовных лиц и всего дворянского сословия без разбора, обсуждались многие предметы… Прежде всего определили срок и время празднования коронации нового царя». Употребление Горсеем термина «parliament» дает основание переводить его как «земский собор». Выражение «all the nobility whatsoever» А. А. Севастьянова переводит как «вся знать», подчеркивая невозможность расчленения ее на аристократию (боярство) и дворян [429]429
  Горсей, с. 110. См. также: Севастьянова А. А. «Записки о Московии» Джерома Горсея (К вопросу о принципах научного перевода терминов при издании источников). – АЕ за 1976 г. М., 1977, с. 71–78.


[Закрыть].

Но при всей кажущейся ясности рассказ Горсея может иметь несколько трактовок, в том числе и предложенную Н. И. Павленко. В 1584 г. в Москву прибыли члены Освященного собора, на заседании которого рассматривался вопрос о процедуре коронации Федора и ее сроках. Вот это-то совещание Горсей и мог принять за заседание «парламента»: на заседаниях церковных соборов часто присутствовали члены Боярской думы, дьяки и вообще знать (в частности, на церковном соборе 1584 г. об отмене тарханов). Сам же Горсей не был на соборе, о котором он пишет. Поэтому вполне возможно, что его рассуждения о «многих» вопросах, обсуждавшихся «собором», просто досужий домысел, основанный на толках при дворе. Словом, рассказ Горсея не может быть интерпретирован однозначно, тем более что ни Д. Боус, бывший в 1584 г. в Москве, ни Д. Флетчер, ни Л. Сапега ни слова о соборе не пишут. П. Петрей сообщает, что москвитяне «высшего и низшего звания, собравшись вместе, выбрали единодушно своим государем и великим князем Федора». Версия Петрея восходит к рассказу П. Одерборна, писавшего, что Федор был избран на царство по всеобщему согласию. 16(26) мая шведский военачальник П. Делагарди сообщал в Новгород: «..есмя вправду доведался, что… избрали в великие князи… князя Федора на степень отца его и коруновали» [430]430
  Толстой, № 52, с. 230; ЧОИДР, 1884, кн. 4, отд. IV, с. 103; Флетчер; Петрей, с. 167; Полосин, с. 214; Сб. РИО, т. 129, с. 361.


[Закрыть]. Возможно, это след восприятия событий сквозь призму польско-шведских представлений о переходе власти к новому монарху.

Итак, нет достаточно прочных оснований для гипотезы о созыве в 1584 г. Земского собора. 31 мая 1584 г., через неделю после высылки в Углич Дмитрия, Федор был коронован [431]431
  Позднейшие источники датируют коронацию Федора Вознесеньем (28 мая). См.: ПСРЛ, т. 14, с. 35. В «Повести, како отомсти» (с. 241) и восходящих к ней указывается дата 1 мая. В позднейшей Латухинской книге обе даты слиты в одну – Вознесенье, 1 мая. В одной из разрядных книг говорится, что царь Федор «сел на Московском государстве» 7 мая (Щ; л. 666 об.).


[Закрыть]. Первая жалованная грамота, выданная царем Федором (Троице-Сергиеву монастырю), датируется 3 мая, но массовое подтверждение старых грамот, как установил Ю. Н. Мельников, началось только 31 мая. Впрочем, 1 мая от имени царя Федора и Боярской думы принято было решение об отпуске посла Д. Боуса [432]432
  СГКЭ, т. I, № 220; ср. грамоту 21 мая (ААЭ, т. 1, № 322); на это обратил внимание автора Ю. Н. Мельников; Сб. РИО, т. 38, с. 133.


[Закрыть].

Расправа с Нагими и Бельским, торжественная коронация Федора не сняли противоречий в Думе. Борьба только начиналась. 10 июля 1584 г. Л. Сапега сообщал в Польшу со слов И. Эйлофа (в августе высланного из России в Ливонию): между четырьмя боярами, назначенными правителями, несогласия. Первый по значению И. Мстиславский очень расположен к польскому королю; если из противной партии умрет Никита Романович (который по причине тяжелой болезни не может долго жить), то король будет иметь много приверженцев среди бояр. От себя Сапега добавил: «Вот и сегодня слышал я, что между ними возникли большие споры, которые едва не вылились во взаимное убийство и пролитие крови». В мае 1585 г. в Польшу дошло известие от толмача Посольского приказа Я. Заборовского о том, что польского короля поддерживают Шуйские. Н. Варкоч в 1589 г. передавал, что после смерти Ивана IV Борис «заключил тайный союз со своими родственниками и друзьями. А душеприказчики (Грозного. – А. З.), как во всяком случае утверждает Борис, стремились соединить Москву с Польским королевством, что подтверждается многими убедительными доказательствами» [433]433
  HRM, t. II, № VIII, р. 7; Соловьев, кн. 4, с. 204; SRP, t. 18, s. 424; Донесение, с. 109. В письме от 25 августа 1595 г. Жолкевский писал Сигизмунду III, что Баторий «привлекал к себе Москву с помощью Ивана Петровича Шуйского» (цит. по: Безднинский летописец, с. 198). [271]


[Закрыть]. Эти слухи иногда принимаются на веру.

По мнению Р. Г. Скрынникова, русской знати импонировал политический порядок Речи Посполитой, где власть короля была ограничена, и она не прочь была завести подобный порядок в России, предусматривая в случае смерти бездетного Федора возможность перехода трона к Баторию. Он считает, что среди московских бояр было две группировки: одна (пропольская) во главе с И. Ф. Мстиславским, другая во главе с Н. Р. Юрьевым – и пишет: «Столкновение между двумя опекунами, претендовавшими на руководство, привело к отставке Мстиславского. Дело, начатое Н. Р. Юрьевым, завершил Б. Ф. Годунов» [434]434
  Skrynnikov A. Op. cit., S. 23; Скрынников. Борьба, с. 54.


[Закрыть]. Это чисто логическое построение. Никакого «противостояния» Мстиславского Юрьеву не было. В мае 1585 г. толмач Я. Заборовский сообщал своему старому другу капитану Белявскому, что, по полученным им сведениям, царь Федор тяжело заболел и в случае его смерти якобы один из братьев Рудольфа II женится на Ирине Годуновой и станет московским царем [435]435
  SRP, t. 18, s. 421–423; Zrédla do dziejöw polskich, t. I. Wilno, 1843, s. 62–63.


[Закрыть]. Исследователь связывает этот слух с хитроумным планом Годунова любой ценой удержать власть в государстве и склонен доверять сообщению Петрея о том, что Мстиславский хотел женить Федора на своей дочери [436]436
  Петрей, с. 169.


[Закрыть].

Рассматривать сведения, поступавшие за рубеж от перебежчиков, пленных, агентов и даже дипломатов, нужно с большой осмотрительностью. Как правило, информаторы были отнюдь не вхожими в придворные круги людьми, не отличались ни осведомленностью, ни стремлением к объективности. Подчас дипломаты и администраторы порубежных городов вовсе не разбирались в происходивших на Руси событиях и превратно интерпретировали сведения, получаемые от своих агентов. Очень часто желаемое ими (и их правительствами) они принимали за действительное. Кривотолки в польских политических кругах о различных планах тех или иных боярских группировок в Москве возникали, как правило, в результате всевозможных досужих домыслов и сплетен, а не являлись достоверным отражением реальных ситуаций. В интересующем нас случае вряд ли имеются реальные основания говорить о «пропольских» симпатиях кн. И. Ф. Мстиславского или кн. И. П. Шуйского. Речь шла скорее о стремлении правительства царя Федора к миру с Речью Посполитой, которое неверно понималось в польских дипломатических кругах. Одним из первых жестов нового правительства был отпуск 900 пленных литовцев без всякого выкупа. Инициатива, очевидно, исходила от Годунова, который перед отъездом пленников щедро наградил их сукнами и деньгами. Отпуск произвел в Речи Посполитой благоприятное впечатление [437]437
  Соловьев, кн. 4, с. 208.


[Закрыть].

После подавления московских волнений враждующие стороны в Думе продолжали накапливать силы. Влияние Н. Р. Юрьева сказалось на пополнении ее состава. К февралю 1585 г. боярами стали принадлежавшие к романовскому кругу кн. Ф. Д. Шестунов и кн. И. В. Сицкий. Число окольничих пополнилось кн. Б. П. Засекиным [438]438
  Б. П. Засекин последний раз упоминается в разрядах летом 1588 г. (РК 1559–1605 гг., с. 236), в Государевом разряде – в декабре 1586 г. (РК 1475–1598 гг., с. 360, 379).


[Закрыть]. К марту 1585 г. как окольничий упоминается и И. М. Бутурлин. Усилились и Шуйские: к апрелю 1585 г. боярином стал Андрей Иванович Шуйский [439]439
  РК 1559–1605 гг., с. 207, 210.


[Закрыть].

Медленно, но уверенно росло влияние и Годуновых. К февралю 1585 г. боярином стал И. В. Годунов; к ноябрю 1584 г. – кн. Д. И. Хворостинин (из окольничих); к февралю 1585 г. – кн. Т. Р. Трубецкой, отправленный в Новгород в связи с предполагавшимся походом против шведов. В ноябре 1585 г. боярами были кн. Ф. М. Троекуров (из окольничих) и свояк Бориса Годунова кн. И. М. Глинский. Борис был его душеприказчиком в 1586 г., т. е. задолго до смерти Ивана Михайловича. Глинский появился на горизонте в качестве рынды в весеннем походе Ивана IV в Новгород 1572 г. и благодаря браку с дочерью Малюты быстро пошел «вверх». В марте 1573 г. он вместе с В. И. Умным получает высший дворовый оклад (600 руб.) [440]440
  РК 1475–1598 гг., с. 360, 364–365, 486, 243; РК 1559–1605 гг., с. 217; Щ, л. 672об.– 673; ср. л. 676 об. (декабрь); Лихачев Н. П. Сборник актов, собранных в архивах и библиотеках, вып. 1. СПб., 1895, № XIX, с. 63–67; Альшиц, с. 20. Ф. М. Троекуров последний раз упоминается в разрядах в 1593/94 г. О И. М. Глинском см.: Мордовина. Князья, с. 330–331.


[Закрыть]. Правда, были обстоятельства, мешавшие его продвижению. Иван Михайлович болел семейной болезнью Глинских – «черным недугом» [441]441
  Бычкова М. Е. Родословие Глинских из Румянцевского собрания. – ЗОР, вып. 38. М., 1977, с. 123.


[Закрыть]. Да и современники считали, что он «очень прост и почти полоумный». Вместе с тем Д. Флетчер писал о И. М. Глинском, Ф. И. Мстиславском, Черкасском и Трубецком, что они «не отличаются никакими особыми качествами и только Глинский (как говорят) обладает лучшими дарованиями» [442]442
  Флетчер, с. 34, 65. В другом месте он пишет о Ф. И. Мстиславском, В. Ф. Скопине и И. М. Глинском, что они «более знатны родом, нежели замечательны по уму» (с. 42).


[Закрыть]. Его дочь была «сговорена» за кн. Ф. И. Мстиславского, но брак не состоялся, очевидно, в связи с враждой Годуновых с Мстиславскими.

За 1584–1585 гг. Дума выросла вдвое: список думных чинов пополнился 13 боярами и 5 окольничими. При этом 8 бояр и 1 окольничий принадлежали к годуновской группировке, что резко изменило в ее пользу соотношение сил в Думе. Положение Земской группы боярства осложнялось тяжелой болезнью ее лидера – Н. Р. Юрьева (очевидно, с ним случился инсульт). Вернувшийся в Москву летом 1586 г. Горсей позднее рассказывал: «Никита Романович, солидный и храбрый князь, почитаемый и любимый всеми, был околдован, внезапно лишился речи и рассудка, хотя и жил еще некоторое время». В августовском списке думных чинов 1585 г. помечено, что Никита Юрьевич «болен». 24 августа 1585 г. папский легат в Польше Болоньетти писал в Рим: «Никита Романович не может долго жить по причине тяжелой болезни» [443]443
  Севастьянова, с. 120; Боярские списки, ч. 1, с. 270; HRM, t. 1, № VIII, р. 7


[Закрыть].

Болезнью Н. Р. Юрьева воспользовался Борис Годунов, чтобы нанести удар по земской части Думы. Он не упустил случая взять реванш за поражение в деле П. И. Головина, которое вместе с Бельским потерпел год назад. Согласно приговору, Петра Головина должны были «за государеву краденую казну Казенного двора казнити смертью» [444]444
  ОАПП, ч. I, с. 259; Флетчер, с. 32–33.


[Закрыть]. По Пискаревскому летописцу (под 1585/86 г.), Петра Головина привели на площадь, приготовили к битью кнутом, «да пощадил царь Федор Иванович. И сослали его в Орзамас, и тамо скончался нужно». Горсей видит причины опалы в том, что «главный казначей старого царя Петр Головин, человек высокого происхождения и большой храбрости, стал дерзок и неуважителен к Борису Федоровичу» [445]445
  ПСРЛ, т. 34, с. 195; Севастьянова, с. 118–119.


[Закрыть]. П. И. Головина опала постигла в декабре 1584 г. Его кузен казначей В. В. Головин упоминается в источниках до 24 декабря 1584 г. Брат Петра Михаил бежал в Литву из своей медынской вотчины. В феврале 1585 г. русские послы говорили Баторию, что Михаил «обокрал с братом своим государеву казну» [446]446
  ДАИ, т. I, с. 189–195; ЦГАДА, ф. 89, кн. 2, л. 250; ф. 79, кн. 15, л. 631; ПСРЛ, т. 14, с. 36; Поссевино, с. 49. Летом 1584 г. М. И. Головин находился на гдовском наместничестве (Сб. РИО, т. 129, с. 361, 367) и бежал в Литву, как установил Ю. Н. Мельников, около 28 декабря (ЦГАДА, ф. 79, кн. 15, л. 535; Monumenta Poloniae vaticana, t. 7. Cracoviae, 1914, р. 3; t. 2, р. 597). По мнению Р. Г. Скрынникова, правители, столкнувшись с быстрым истощением казны, «попытались возложить ответственность на главу Казенного приказа» (Скрынников. Борьба, с. 62). Это лишь догадка исследователя. Речь шла о борьбе за власть между различными придворными группами, а не об истощении казны. Насколько Головины стали «бесконтрольно хозяйничать в Казенном приказе», просто неизвестно.


[Закрыть].

Теперь наступила очередь престарелого кн. И. Ф. Мстиславского. Позднейший «Новый летописец» под 1584/85 г. записал, что бояре «розделяхуся надвое»: с одной стороны – Борис Годунов с родичами («к нему же присташа и иные бояре, и дьяки, и думные и служивые многие люди»), с другой – кн. И. Ф. Мстиславский, «а с ним» Шуйские, Воротынские, Головины, Колычевы, «иные служивые люди и чернь московская». Борис же их «осилеваша», князя Ивана Мстиславского «пойма и сосла в Кирилов монастырь, там же и постригоша его». Воротынские, Головины «и иные многие» также были сосланы или заключены в темницу [447]447
  ПСРЛ, т. 14, с. 36. Отношения И. Ф. Мстиславского с Шуйскими, как показал Ю. Н. Мельников, были натянутыми. В 1579 г. И. Ф. Мстиславский местничал с кн. В. Ф. Скопиным-Шуйским (ГБЛ, ф. 79, собр. А. В. Горского, кн. 16, л. 59 об.), около 1589 г. кн. Ф. И. Мстиславский – с кн. В. И. Шуйским (Лихачев. Библиотека, Прил., с. 58). Одновременно Шуйские местничали со сторонниками Годунова – князьями Т. Р. и Ф. М. Трубецкими и И. М. Глинским.


[Закрыть]. Согласно позднейшей Латухинской Степенной книге, ранее И. Ф. Мстиславский и Борис «велию любовь между себе имеша и о делех государских зело радеша и назва князь Иван Бориса сыном, а Борис его назва отцем себе». Позволительно сомневаться, чтобы такая идиллическая картина когда-либо имела место. 25 июля 1585 г. И. Ф. Мстиславский приехал в Соловецкий монастырь «помолитися», затем отправился в Кирилло-Белозерский, где и принял в августе постриг. Его сын, очевидно, не пострадал, хотя позднее (в 1589 г.) ходили слухи, что ему было «не дозволено вступать в брак для пресечения их рода». Человек он был недалекий, а потому опасности для Годунова не представлял [448]448
  Васенко, с. 66; ЦГАДА, ф. 1201 (Соловецкого монастыря), оп. 1, д. 3, л. 8 об. О заточении И. Ф. Мстиславского и его сына см.: Флетчер, с. 33, 42, 44, 65. 21 февраля 1586 г. предписывалось говорить польскому послу, что И. Ф. Мстиславский «поехал молитца по монастырем» (ЦГАДА, ф. 79, кн. 16, л. 6 об.).


[Закрыть]. Дети казненного М. И. Воротынского Иван и Дмитрий в Думе не состояли и в 1585/86—1586/87 гг. находились на воеводстве в далеком Нижнем Новгороде, по соседству с которым располагались их вотчины [449]449
  ГПБ, F. IV, № 345, л. 67–68; РК 1475–1598 гг., с. 378, 391; Скрынников. Борьба, с. 54. О ссылке Воротынских см.: Масса, с. 44. Ср. Мордовина. Князья, с. 328–329.


[Закрыть]. Фактически это означало опалу.