Текст книги "Неутомимые следопыты"

Автор книги: Александр Соколовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Все подножие памятника было засыпано полевыми цветами. На груди летчика алел и трепетал от ветра шелковый пионерский галстук.

– Кому это памятник? – спросил я.

– Летчик разбился во время войны, – отозвался Афанасий Гаврилович.

Галстук горел на груди бессмертного летчика живым алым огоньком И мальчуган все смотрел вдаль задумчиво и немного сурово. Автобус натруженно ревел, взбираясь в гору. Шоссе полукругом огибало памятник. Он медленно поворачивался по кругу. И мне вдруг почудилось, будто летчик шевельнул каменной рукой, а мальчик чуть наклонил голову, словно прислушиваясь к его словам…

Автобус наконец преодолел подъем. Памятник скрылся за поворотом. Домики теперь были совсем близко. Потом колеса машины запрыгали по булыжной мостовой. Мы въехали в город.

По обеим сторонам узкой улочки теснились каменные и деревянные домики в один-два этажа. Возле тротуаров бродили куры и утки. Крыши домов были утыканы телевизионными антеннами. Автобус фыркнул, как лошадь, и остановился.

– С приездом! – весело воскликнул Афанасий Гаврилович.

Мы вылезли из автобуса. Афанасий Гаврилович стал с нами прощаться:

– Ну, молодые люди, милости прошу ко мне в гости. На чаек. С клубничным вареньем. Счастливо вам отдохнуть. Счастливо и вам, Дарья Григорьевна.

– До свидания, – почему-то не особенно приветливо ответила тетя Даша.

Дом, где отныне предстояло нам жить, прятался в зарослях отцветшей сирени. Он был одноэтажный, с небольшой надстройкой вроде чердака. Мы вошли в узкую калитку.

– Входите, входите, – приговаривала тетя Даша, поднимаясь на крыльцо. – Ваша комнатка уже ждет вас не дождется.

В домике было чисто и уютно. Жаль только, что не видно было телевизора.

Через большую комнату, которая называлась залой, тетя Даша провела нас в другую, маленькую, с двумя кроватями, стоящими друг против друга, несколькими стульями, столиком и шкафчиком.

Тетя Даша сразу же повела нас умываться. И когда спустя полчаса умытые, причесанные, в чистых рубашках, будто с картинки, мы вышли в залу, там все было уже приготовлено к завтраку. Увидев румяные пирожки, вазочки с различного сорта вареньем, я сразу же ощутил зверский голод. И тут вошла тетя Даша, торжественно неся огромную сковороду с яичницей.

Мы еще не кончили есть, как за дверью, что вела на крыльцо, раздались шаркающие старческие шаги, какое-то постукивание, и в залу вошел невысокий седенький старичок с толстой палкой в руке. На нем был серый парусиновый костюм, а на голове соломенная шляпа. Я тотчас же угадал, что это и есть жилец из Минска, который снимал у тети Даши верхний этаж.

– Добрый день, – сказал старичок приятным негромким голосом и поглядел на нас зоркими глазками из-под лохматых седых бровей. – Надеюсь, все обошлось благополучно?

– Все хорошо, Иван Кузьмич. Доехали, как видите…

Иван Кузьмич оперся о свою палку, зажал бородку в кулаке и принялся изучать то меня, то Женьку.

– Позвольте, позвольте… – приговаривал он. – Сейчас я угадаю… – И вдруг резко выбросил вперед руку, указав на меня: – Этот? Это и есть ваш племянник.

Тетя Даша рассмеялась:

– Нет, Иван Кузьмич, мимо. Не этот круглолицый и голубоглазый, а как раз вон тот – худощавый и с карими глазами.

Старичок поднял руки, словно сдавался.

– Ну, извините, не угадал.

– Садитесь-ка, Иван Кузьмич, лучше с нами чай пить, – пригласила тетя Даша.

Со старичком она разговаривала непринужденно и добродушно.

После завтрака мы принялись разбирать наш чемодан. Женька сидел на корточках, вынимая из него белье, а я носил его к шкафу и раскладывал по полкам…

– Женька, – сказал я, – что-то твоя тетка вроде Афанасия Гавриловича недолюбливает.

– Я и сам заметил.

– А с чего бы это, как ты думаешь?

– Кто ж его знает. Одному человеку, бывает, кто-то нравится, другому нет… На-ка, положи в шкафчик рубашки.

  Дом за высоким забором  

Дарья Григорьевна жила одиноко. Ее муж погиб совсем молодым где-то под Варшавой. Тогда еще, узнав о своем несчастье, тетя Даша тяжело заболела. Не ведаю, какая у нее была болезнь, но стала она получать пенсию по инвалидности.

Детей у тети Даши не было. Потому-то она и любила чужих. О нас с Женькой она заботилась просто как о родных сыновьях.

Иван Кузьмич с нами был тоже приветлив. Но мы видели его редко. Он целыми днями просиживал у себя наверху, куда мы с Женькой не поднимались. Но мы с самого утра убегали из дома на лоно природы и возвращались только к обеду, а потом снова мчались в перелесок, на холмы, к речке…

Женька на другой же день после нашего приезда записался в городскую библиотеку и взял там толстый том Брема в синем переплете – том второй, «Членистоногие». В книге оказалось множество картинок – бабочки, жуки, мухи, пауки, пчелы… Разглядывая их, я сразу же наткнулся на изображение страшного громадного мохнатого паука. Паук терзал птичку. Клюв у птички был раскрыт. Внизу под картинкой я прочел подпись: «Паук-птицеед». Потом что-то не по-русски и еще: «наст. вел.». Это означало – настоящая величина.

Паучище был величиною с мою ладонь. Я сказал Женьке, что, если он поймает такого паука, тот его самого слопает. Мой товарищ засмеялся и объяснил, что такие пауки водятся только в тропиках, в Южной Америке, на Больших Зондских островах да на Новой Гвинее.

– Давай, Женька, – предложил я, – мы будем так: ты станешь ловить бабочек, а я накалывать на булавки и делать подписи.

В магазине Женька купил желтый марлевый сачок на длинной палке и целыми днями гонялся с ним за бабочками. Первые два или три дня я очень терпеливо накалывал их на булавки и делал под ними подписи. Я решил, что если уж быть настоящим классификатором, то следует записывать не только русское, но и латинское название каждого насекомого. В книге Брема такие подписи попадались под всеми иллюстрациями. Вскоре я так навострился, что даже стал запоминать эти названия.

Однако на третий день у меня в глазах зарябило от латыни. Я решил брать с собою не громадный томище Брема, а «Записки о Шерлоке Холмсе». Эту книгу я отыскал на этажерке у тети Даши. Я начал читать ее и с первой страницы не мог оторваться. И пока Женька носился, размахивая сачком с такой яростью, словно вздумал разогнать всех бабочек в округе, я устраивался где-нибудь под тенью какого-либо дерева и раскрывал «Шерлока Холмса».

Так все и шло своим чередом. С утра мы завтракали и убегали за город. Перед обедом купались в речке. После обеда снова мчались на холмы. Пробовали мы и удить. Но только, видно, рыбы в этой речке не было вовсе. А к тем лесным озерам, про которые говорил Афанасий Гаврилович, пока идти не решались. Да и некогда было: Женька очень уж увлекался членистоногими. Его заветной мечтою было поймать « acherortia atropos ». А если не по-научному, то бабочку-бражника «мертвая голова». Я видел ее на картинке. Это была очень большая бабочка. На ее спинке белело пятнышко, напоминающее человеческий череп.

Однажды на улице мы совершенно неожиданно встретили Афанасия Гавриловича.

– А, соседи! – обрадованно воскликнул он, завидев нас. – Нехорошо, нехорошо! Их в гости приглашают, а они и носа не кажут.

– Неудобно было, Афанасий Гаврилович, – пробормотал Женька. – Мы думали – помешаем…

– Неудобно, братец, штаны через голову надевать, – произнес наш веселый попутчик. – Если звал, значит, надо зайти. Давайте-ка не откладывая прямо сегодня.

Он простился, взяв с нас твердое слово, что сегодня же, часов в шесть, мы к нему придем.

Ровно в шесть мы отправились к Афанасию Гавриловичу.

Дом, где он жил, был окружен высоким забором. Едва мы постучали, за калиткой раздался злобный хриплый лай. Судя по гавканью, собака за оградой была ничуть не меньше баскервильской.

Калитку отворил сам Афанасий Гаврилович.

– A-а! Входите, входите. Да не опасайтесь – она на цепи. Цыц, Пальма!

Огромная овчарка лаяла и гремела цепью все время, пока мы шли по усыпанной песком дорожке к дому с террасой в глубине густого сада.

– Сюда, сюда, – показывал нам дорогу Афанасий Гаврилович, пропуская нас перед собою на крыльцо.

Когда из сеней мы вошли в просторную комнату, мимо нас прошмыгнула к двери какая-то старуха.

– Гостей встречай, Марья Филипповна! – крикнул ей хозяин.

Старуха обернулась и от двери оглядела нас крохотными бесцветными и очень злобными глазками. Ничего не ответив, она скрылась за дверью.

– Родственница моя дальняя, – объяснил Афанасий Гаврилович. – Глуховата… и вообще не того немного… – Он постучал пальцем себе по лбу. – Вы тут посидите, – заторопился он вдруг куда-то, – а я сейчас… мигом…

Мы остались одни посреди комнаты, не зная, что нам предпринять. Пока мы озирались по сторонам, вернулся Афанасий Гаврилович. Он нес большое блюдо, наполненное клубникой. Ах, что это были за ягоды! Одна к одной… Таких огромных ягод я прежде никогда не видывал. Следом за хозяином дома вползла старуха. Она несла две миски, они были полны вишней и черной смородиной.

– Вот и угощение, – бодрым голосом произнес Афанасий Гаврилович. – Да что же вы стоите! Присаживайтесь вот сюда, к столу. Сейчас чайку попьем. Как у нас по-русски водится – сперва угощенье, а после разговоры.

Пока он говорил, ловко расставляя на столе посуду, появились перед нами ваза с конфетами, с печеньем, пряники, хлеб, масло…

Старуха куда-то исчезла и больше не появлялась. Это меня успокаивало. А потом я и вовсе о ней забыл. Уж очень интересно было с Афанасием Гавриловичем.

– Ну а как моя карточка? – спросил он. – Ты меня в поезде снимал. Где она?

– Не проявил еще, – смутился я. – Бачка нет. И увеличителя. Но я проявлю. Обязательно.

– Афанасий Гаврилович, – осмелившись, попросил вдруг Женька, – расскажите, как вы партизаном были.

– Да что же тут рассказывать! Ну воевал, бил фашистов. Признаться, я уж про это столько рассказывал, что самому надоело. Лет пять или шесть отбоя не было: то в школу зовут, то в клуб на молодежный вечер… В конце концов отказываться стал. – Он вдруг задумался, насупив брови. – Да-а, вот если бы живы были мои боевые товарищи, они бы поведали обо всем… Герои, орлы… Все погибли в октябре сорок первого года. В Волчьем логе. Есть такой овраг у нас в лесу… Двадцать два человека. Смельчаки, один к одному… Двадцать третьего, Федорчука, в разведке кокнули. Ну а я двадцать четвертый… И еще был один… Он вот не знаю, жив или нет… Пашка Вересов…

Это имя Афанасий Гаврилович как-то выдохнул с ненавистью.

– Судя по всему, выдал он отряд фашистам. У него одного карта была. На ней тайные тропки в болотах были обозначены. Не иначе он ту карту гитлеровцам передал. – Голос его зазвучал зло и резко. – Командиром мы его выбрали. Доверяли ему. А он… Эх!.. Знать бы раньше!.. Своими бы руками задушил гада!..

Афанасий Гаврилович несколько раз сжал и снова разжал свои сильные пальцы.

– А вы? – хрипло спросил Женька.

– А я, как видишь, живой, – невесело усмехнулся хозяин. – Мы с Миколой Федорчуком той ночью в разведке были, здесь, в городе. У комендатуры на патруль напоролись. Миколу сразу, в упор, наповал. А мне уйти удалось. Я к лесу подался. А как к Волчьему логу стал подходить, слышу – стреляют. Загнали каратели моих боевых товарищей в овраг и там – из автоматов… Всех… Геройскую смерть они приняли…

Он опустил голову и с минуту сидел так молча. Мы тоже не произносили ни звука, не смея нарушить тишину.

– Не приметили меня фашисты, – снова заговорил Афанасий Гаврилович. – Смерть и на этот раз мимо меня проскользнула. Десять дней пробирался я к своим, на Псковщину, в большой отряд Степана Кожуха. Рассказал там, как товарищи мои погибли. Имя предателя тоже открыл. С ними, с кожуховцами, стал немца бить. Да ранен был в бою. Переправили меня в тыл, в госпиталь. Так и застрял в тылу. Инвалидность мне дали. Сколько ни просился, не пустили на фронт. Ну, после войны снова в свой родной Зареченск возвратился…

– А предатель? – не выдержал я. – Куда он девался?

– Кто ж его знает… Удрал, должно быть, с гитлеровцами. – Афанасий Гаврилович вдруг стукнул кулаком, как выстрелил из винтовки, по столу. – Да что же это мы в такой хороший день о страшном заговорили! – Он встряхнул головой, будто отгоняя невеселые думы. – Давай-ка лучше, Женя, о твоей тетушке, о Дарье Григорьевне поговорим. Признаюсь, изо всех здешних жителей ее больше других уважаю…

Когда мы собрались уходить, Афанасий Гаврилович умело свернул из старых газет два кулька и до краев насыпал в них спелой, сочной клубники.

– А это Дарье Григорьевне. От меня. В подарок.

Я невольно вспомнил, с каким безразличием смотрела тетя Даша на этого человека в день нашего приезда…

Афанасий Гаврилович пошел проводить нас до калитки и велел непременно заходить.

Женька хмуро молчал, шагая по тротуару. Я тоже молчал, раздумывая над тем, что мне довелось услышать. Да может ли это быть, чтобы командир – и вдруг предал свой отряд врагу? Я ломал себе над этим голову всю дорогу.

– Батюшки! – всплеснула руками тетя Даша, увидав нас с громадными кульками в руках. – Откуда вы? С базара, что ли?

– В гостях были, – объяснил Женька. – У Афанасия Гавриловича. Это он вам в подарок прислал.

Женька высыпал из кулька клубнику прямо на стол.

– Во сколько! – с гордостью произнес я.

Но тетя Даша почему-то была не рада этому подарку.

– Ишь расщедрился. Вон блюдо в буфете, возьмите…

И она вышла из комнаты, не взяв ни одной ягоды.

  Новые знакомые  

К клубнике, которую мы принесли, тетя Даша так и не притронулась. Мы с Женькой съели ягоды сами. Нас интересовало одно – что стало с предателем, Павлом Вересовым? Я поделился своими беспокойными мыслями с Женькой: могло ли так быть, чтобы командир – и вдруг предал своих?

– Настоящий командир, Серега, не мог, – подумав, ответил Женька.

– Ну а как же тогда… – начал было я, но мой товарищ перебил меня:

– А если этот командир был фашистами подослан?

– Как фашистами?

– А так. Гитлеровцы, они, Серега, хитрые были. Подослали шпиона: «Иди, завоюй доверие. А потом ты всех партизан на наши пулеметы заведешь…»

Я слушал, разинув рот. Да, тут было над чем поразмыслить. Мы пробовали расспросить о партизанах тетю Дашу. Но что она могла рассказать? Ведь во время войны ее в Зареченске не было. Правда, вернувшись из эвакуации, она кое-что слышала о каком-то отряде, который погиб в Волчьем логе.

– Что же вы у самого-то героя обо всем получше не узнали? – спросила она, и мне почудилось, будто бы «герой» прозвучало насмешливо. – Раз уж пришли, то надо бы расспросить подробней. Он тут одно время всюду кричал: я, мол, партизан, кровь проливал… В грудь себя кулаком бил. И участок ему нужен, и дом хороший… за боевые его заслуги…

Тетя Даша порывисто встала из-за стола, смахнула тряпкой крошки с клеенки и ушла на кухню.

– Интересно было бы пойти туда, в Волчий лог, – мечтательно вздохнул Женька.

Когда тетя Даша вернулась в комнату, он будто бы ненароком спросил:

– Тетя Даша, далеко этот Волчий лог?

– В лесу, километров пять-шесть…

– А самим найти можно?

– Заблудитесь еще. Да вы бы у ребят спросили. Они часто в лес ходят – за грибами, за ягодами… Или к озерам еще – рыбу ловить.

Зареченских ребят мы видели на речке еще в первый день, когда пришли купаться. Они плескались, орали и хохотали на песчаной косе. С десяток, а то и больше мальчишек и девчонок. Стоя за кустами на откосе, мы долго тогда смотрели на них. Из всех только один мальчишка не принимал участия в общем веселье. Он сидел поодаль с удочкой в руке, свесив с обрывистого берега босые ноги. Рядом стояло небольшое ведерко.

– Женька, – сказал тогда я. – Смотри-ка, рыбак! Значит, рыба в речке есть.

В это время ребята нас заметили и стали о чем-то шептаться.

– Пойдем к ним? – спросил Женька.

– Не надо, – отсоветовал я. – У них своя компания…

Как ни странно, но Женька со мной согласился. Мы двинулись по берегу вправо, туда, где белела маленькая песчаная отмель. И пока мы шли, ребята молча провожали нас взглядом.

Так с того дня и повелось. Ребята купались на косе, а мы на песчаной отмели. Однако, услышав совет тети Даши, Женька объявил:

– Надо завтра же подойти к тем ребятам.

Утром после завтрака мы пошли на речку. Песчаная коса была пустынна. Не было на своем обычном месте и рыболова.

– Давай пока искупаемся, – предложил Женька и первый быстро начал раздеваться.

Купаться у косы оказалось куда приятнее, чем на отмели. Тут уже у самого берега было глубоко. А в нашем месте речку можно было запросто перейти вброд. Я оттолкнулся ногами от берега и поплыл. Женька за мной. Мы были почти у противоположных кустов, как вдруг я услышал ребячьи голоса.

Их было четверо: трое мальчишек и девчонка. Среди них я узнал и рыболова с удочкой и ведерком. Мне не очень-то хотелось плыть к ним. А Женька уже пустился к берегу быстрыми саженками. Пришлось и мне плыть за ним.

Внезапно я увидел, как высокий мальчишка нагнулся и поднял с песка Женькину коробку. Там были две бабочки, которых мой товарищ поймал по дороге на речку.

– Эй, эй! Не трогай! – заорал Женька.

Он выскочил на берег и побежал к ребятам, которые стояли и выжидающе смотрели на него. Коробку долговязый мальчишка все еще держал в руке.

– Возьми, – сказал он Женьке и протянул ему коробку. – Я только посмотреть хотел…

Женька осторожно приоткрыл коробочку. В щель мгновенно просунулись усики бабочек. Вытащив бабочку, Женька объяснил:

– Это семела.

– Сатирус семеле, – подсказал я с важностью латинское название. – Тип членистоногих, подтип трахейнодышащих, класс насекомых, второй подкласс – крылатые насекомые, отряд чешуекрылых…

Все это я выпалил единым духом, искоса поглядывая на девчонку. Ребята вытаращили глаза.

– Ну-у? – с уважением протянул долговязый.

Я воодушевился и как только Женька вытащил крапивницу тотчас же оттараторил:

– Крапивница. По-научному ванесса уртикае…

– Ой! – тоненько вскрикнула девочка. – Уртикае!.. А у нас на огороде много таких летает.

– Мы вас видели, – сказал высокий мальчик. – Вы с нами купаться почему-то не захотели.

– Просто незачем было вам мешать, – поспешно отозвался я.

Высокого мальчугана звали Митей. Голубоглазого крепыша Федей, девочку Настей, а толстого рыболова Тарасом.

– Мы знаем, – произнес с лукавой улыбкой Федя, – вы у Дарьи Григорьевны живете.

– Это тетка моя, – объяснил Женя. – Мамина родная сестра.

– А к-колдун кто? – с любопытством спросил Федя. Он слегка заикался.

– Какой колдун?

– Старик.

– Иван Кузьмич? – догадался я. – Жилец просто. У тети Даши комнату снимает. А почему колдун?

– Бабка моя так говорит, – таинственно сообщил Федя. – Ходит везде со своей палкой. Говорят, какой-то клад ищет…

– Клад?

– Ага… В лесу, говорят, где-то старинный клад з-запрятан. Разбойники схоронили. То ли у Большого дуба, то ли в Волчьем логе…

– Где отряд погиб? – вырвалось у меня.

Митя кивнул и тут же удивленно спросил:

– А вы откуда знаете про отряд?

– Нам Афанасий Гаврилович рассказывал. Мы с ним вместе в поезде ехали, – сказал Женька, а я добавил:

– Мы у него в гостях были.

– Мой дедушка тоже про отряд знает, – произнес Митя. – Он раненого партизана прятал. Неделю за ним ухаживал. Немцы так его и не нашли.

– А вы в лес ходите? – полюбопытствовал Женька.

– Ходим.

– Нас можете до Волчьего лога довести?

– Можем, конечно, – сказал Митя. – А вам для чего туда?

– Посмотреть. Мы никогда не видели, где война была.

– Это подготовиться надо, – подумав, произнес Митя. – Хлеба взять, картошки, спичек… Да и идти туда лучше на рассвете – путь-то ведь неблизкий.

– Надо еще лукошки взять, – вставила Настя. – Там грибов много.

– А в озерах караси… – поддакнул Тарас.

– Ну, тогда давайте завтра, – предложил Женька. – Зайдете за нами?

– Зайдем.

Сзади послышался скрип песка под чьими-то шагами и осторожное покашливание. Я обернулся. Мимо нас медленно шел, опираясь на палку, Иван Кузьмич. Мы все разом умолкли. А он прошел, взглянув на нас острыми, зоркими глазками из-под насупленных седых бровей. В его сгорбленной фигуре, в морщинистом лице с узенькой белой бородкой мне и правда вдруг почудилось что-то колдовское.

  Волчий лог  

Когда я проснулся на другой день, было уже светло и в окно заглядывало солнце. Женька открыл глаза одновременно со мной, точно мы сговорились. И в это же время из сада, из пышных зарослей сирени, послышался осторожный свист. Я зашлепал босыми пятками по дощатому полу и увидел Федю. Он делал мне знаки.

– Иди сюда! – крикнул я Феде.

– Вы готовы? – послышалось в ответ.

– Через пять минут будем готовы, – отозвался я.

– Пять минут – это с-совсем мало, – сказал Федя. – Ладно. Вам на все сборы д-дается д-двадцать минут.

Двадцать минут! Как это немного. Особенно если торопишься. А нам надо было еще позавтракать. Хорошо, что тетя Даша поднимается чуть свет, а то бы мы непременно опоздали. Не успели мы еще напиться чаю, как под нашими окнами снова раздался свист. Мы опрометью выскочили из дома, сказав тете Даше, чтобы она не волновалась и что мы уходим с ребятами в Волчий лог.

Кроме уже знакомых нам Мити, Феди, Тараса и Насти с нами шел и новый товарищ – Митин одноклассник Игорь, очень серьезный мальчик, молчаливый и в очках. Рядом с Федей он выглядел ну просто как глухонемой.

– Это наш Александр Попов, – произнес с улыбкой Митя, знакомя нас.

– Ну уж… Попов… Ты, Митя, скажешь тоже.

Федя болтал без умолку. Пока мы шли до леса, он, кажется, не мог помолчать и минуты.

А лес вырастал все ближе. Сначала он был тоненькой синей полоской вдали, но, постепенно приближаясь, становился все зеленей и выше. Тропинка, петляющая по холмам, вдруг выпрямилась, точно стрела, вонзившаяся в лесную чащу.

На опушке мы сделали привал и, хотя никому не хотелось есть, полакомились холодной вареной картошкой. Мы запивали ее ледяной водой из ключа, который бил неподалеку из-под камня.

Настя вдруг куда-то исчезла, даже не присев с нами. И не успели мы наесться и напиться, как из-за кустов раздался ее звонкий голосок:

– Первый! Ура!.. Вот какой!..

Она выбежала на полянку, и мы увидели в руках у нее огромный гриб с красной, почти малиновой шляпкой.

Мы разбрелись по опушке в поисках грибов. Внезапно перед моими глазами мелькнула бурая шляпка. С пронзительном криком я кинулся в гущу кустов можжевельника и, забыв про нож, что лежал у меня в корзине, вырвал с корнем из мха толстопузый белый гриб.

– Белый! Белый! – кричал я во все горло.

Ко мне сбежались ребята. С гордостью показывал я всем свою чудесную добычу.

Настя молча взяла у меня гриб и надломила шляпку. В белой мякоти извивались крошечные червячки с черными головками.

– Вот так гриб! – засмеялась Настя. – Выброси его, а то он остальные в корзине испортит.

Настя была права. Мой чудесный гриб был битком набит червяками.

Надо было идти дальше. Митя предупредил, чтобы мы далеко от него не уходили и почаще аукались, а то можно заблудиться. Он зашагал впереди, показывая дорогу. За ним гуськом двинулись ребята. У меня вдруг испортилось настроение. Вероятно, из-за того противного гриба.

А лес становился все гуще, все мрачней и темней. Реже попадались веселые солнечные полянки, блестевшие в лесной чаще, словно зеленые озерки. Тропинку едва можно было различить в высокой траве – наверно, по ней уже давно никто не ходил.

Я оглянулся. Тихий туман плыл среди кустов и мрачных древесных стволов. И тут я вспомнил, что в кармане у меня лежит компас. Вчера вечером, когда мы с Женькой собирались в дорогу, я на всякий случай сунул его в карман. А вдруг собьемся с пути. Тропинка уже совсем не видна в высоченной, по пояс, траве. И Митя все чаще останавливается и озирается по сторонам, вероятно, отыскивая какие-то приметы. Что, если мы заблудимся? Вот будет неприятно… Представляю, как завизжит Настя, – все они, девчонки, трусихи. А я тогда скажу: «Не горюйте и не огорчайтесь, я вас выведу на верную дорогу».

Потихоньку вытащив из кармана компас, я засек направление, по которому нас вел Митя. Определять направление по азимутам я умел очень хорошо. Синий кончик стрелки замер на букве «С». Митя впереди шел прямо на юго-восток. Азимут – 104. Я запомнил эту цифру и спрятал компас в карман, решив при каждом повороте засекать направление.

Митя шел, изредка останавливаясь и оглядываясь. Я легко замечал приметы, на которые он ориентировался: вот трухлявый пень, сухая береза, обомшелый камень, огромный, как гора, муравейник, расщепленное сверху дерево – должно быть, в него попала молния…

На краю узенького овражка Митя остановился.

– Сейчас к Большому дубу выйдем. А оттуда до Волчьего лога рукой подать.

Тарас сказал, что надо бы немного отдохнуть. Однако Митя, взглянув на солнце, пробивавшееся сквозь ветки обступивших нас деревьев и могучие лапы елок, ответил, что привал устроим возле Большого дуба.

– А где партизаны скрывались? – спросил Женька.

– Дальше, за Волчьим логом. – Митя махнул рукой в ту сторону, где редел мелкий осинник. – Я там дороги не знаю.

– А откуда же у партизан карта была? – снова спросил Женька.

– Дедушка говорил – к ним в отряд девчушка одна пробралась, – отозвался Митя. – Лесникова дочка. Клава Муравьева. Ее отца за связь с партизанами немцы казнили. Хату сожгли. А дочка к партизанам ушла. Она все тропки в болотах знала, отряд туда отвела и карту составила. Если бы не она, партизанам никогда от фашистов не уйти. – Он помолчал и добавил тихо: – Гитлеровцы ее потом поймали и повесили в городе, на площади… Всех жителей согнали на казнь…

– Зачем же она в город пошла? – спросил я. – В разведку?

Но этого Митя не знал.

Я не стал больше засекать азимуты. Это было ни к чему. Никуда не сворачивая, мы шли за нашим проводником все прямо и прямо, изредка выходя на гребень овражка, и внезапно вышли на просторную полянку, окруженную густым можжевельником.

Посреди поляны высился огромный древний дуб. Нижние ветви его простирались над землей, словно зеленый полог. Дуб этот был выше всех деревьев. Казалось, будто поляна только оттого и пуста, что ни одна елочка, ни одна березка или осинка не решаются приблизиться к этому сумрачному лесному великану.

– Ну вот, – с облегчением произнес Митя, снимая с плеч небольшой мешок, где у него были припасы. – Здесь можно и отдохнуть… Будем костер разводить?

Все радостно закричали. И вскоре веселое озорное пламя заплясало на сваленном горкой сушняке.

Митя, с тревогой посмотрев на небо, сказал, что нужно торопиться. По небу мчались угрюмые лохматые облака. Они пытались заволочь солнце. Поднялся ветер, и могучий дуб грозно зашумел, закачал ветвями, то ли сердясь, то ли закутываясь, как в шубу, в свою густую листву.

Митя затоптал костер и надел свой заметно похудевший мешок. Он был опустошен возле костра, потому что в его золе мы пекли картошку.

– Пошли.

Мы двинулись дальше. Пришлось кружить среди кустов и деревьев, кое-где идти низко нагнувшись, а иной раз перебираться через поваленные гнилые стволы. Внезапно деревья расступились. Мы вышли на гребень глубокого оврага. Внизу, зажатая с двух сторон оползающими кручами, лежала узкая лощина. Тесной стеной стояли над обрывом косматые сумрачные ели. Их мохнатые лапы опускались до самой земли. Облака, закрывавшие солнце, превратились в угрюмые черные тучи, и, наверно, из-за этого лощина показалась мне бесконечно мрачной.

– Вот Волчий лог, – негромко произнес Митя.

Я вздрогнул. Так вот куда загнали фашистские каратели горсточку партизан. Вот где приняли герои последний бой… Холодок пробежал у меня по спине, словно промчался по кустам над оврагом холодный ветер – предвестник близкой грозы.

Лощина была открыта со всех сторон. Наверно, гитлеровцы засели наверху, на склоне в чаще… Затаились, изготовились. А потом… Потом хлестнули автоматные очереди по стволам деревьев, по веткам… Защелкали пули… Там, внизу, в лощине, метались люди… Им некуда было укрыться. У них оставалось два выхода – сдаться врагу или принять неравный жестокий бой… И они выбрали. Они приняли бой и погибли…

Молча стояли мы на гребне оврага и смотрели вниз. Неподвижно замерли высокие ели, как часовые в защитных шинелях и островерхих шлемах, скорбно опустив свои ветки, словно траурные знамена. Было тихо кругом. Даже птицы не пели, то ли чувствуя приближение грозы, то ли не смея нарушить печальную тишину этого страшного места.

По листве, по веткам внезапно словно хлестнуло пулеметной очередью. Простучало и стихло. Это из края огромной тучи, стремительно несшейся над лесом, пролились первые крупные капли приближающегося ливня.

  Тайна Ивана Кузьмича  

Мы с Женькой не знали, что делает у себя наверху странный жилец, Иван Кузьмич, чем он там занимается. До поры до времени это нас не очень-то интересовало. Женька ловил своих бабочек, я классифицировал их и почитывал «Шерлока Холмса».

Начавшийся еще в лесу дождь перепутал все наши планы. Правда, гроза, настигшая нас, прошла быстро. Но, проснувшись на следующее утро, я не увидел в проеме окна привычного солнца. По стеклам стекали унылые серые струйки. Дождь барабанил по крыше.

Из-за дождя мы были вынуждены сиднем сидеть дома. Непромокаемых плащей у нас не было, а без них какое же гулянье?

– Ничего, Серега, – неунывающим голосом произнес Женька. – Надо же нашей коллекцией как следует заняться. Посмотрим, что мы за это время наловили.

После завтрака мы уселись за стол в зале и взялись за дело. Но ясно, что долго сидеть за столом мы не могли. Как-то незаметно для себя принимались прыгать, визжать и поднимали суматошную возню. И всегда, едва мы останавливались, чтобы перевести дух, становилось слышно, как наверху раздраженно расхаживает по своей каморке Иван Кузьмич.

Тетя Даша осуждающе качала головой. Мы конфузились и снова усаживались за стол, уныло поглядывая на окна, за которыми, не переставая, моросил дождь. Но проходило некоторое время, и мы опять затевали потасовку с хохотом, визгом и громкими криками. И опять наверху раздавались торопливые шаги, словно жилец там бегал по комнате из угла в угол.

Тогда тетя Даша придумала. Увидав, что мы от безделья начинаем ерзать на стульях, она давала нам какое-нибудь задание – нащепать лучины для таганка, начистить картошки к обеду или вымыть посуду, оставшуюся от завтрака.

А вот для Ивана Кузьмича дождь был не помеха. Как обычно, в двенадцать часов, он спустился вниз со своей палкой, в прорезиненном плаще с большим капюшоном.

– Неужто гулять? В такую-то непогоду? – в испуге спросила тетя Даша.

– Обязательно, – ответил старик, покосившись сначала на нас с Женькой, а потом на окна, за которыми моросил дождь. – Самая приятная погода. Нет ныли. Для легких очень полезно.

Когда он ушел, тетя Даша сказала:

– Ну-ка, племянники, возьмите ведро воды и ступайте наверх, полейте цветы на окнах. Только ничего на столе у Ивана Кузьмича не трогайте.