Текст книги "От заката до рассвета (СИ)"

Автор книги: Александр Артемов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

Глава 10

Красотка угрожающе заржала, взмахнула гривой и чуть было не вырвала повод из вспотевших рук мальчика.

– Добрые кони! – покачал головой статный чернобровый казак, козырявший парой расписных сабель.

– И откель у такого мелкого босяка такие добрые кони?.. – ухмыльнулись в рыжие усы, с интересом поглядывая на Игриша. Мужиков было уже не сосчитать. Вся ватага ожидающе уставилась на Игриша, а тот не знал, что ответить. Сердце его металось в груди раненой птицей, перед глазами снова всплыла роковая история в лагере Крустника…

Ох, и будьте вы прокляты со своими лошадьми! – закусил губу он, наспех сочиняя историю поправдоподобней. В голове его мельтешили разные мысли, одна глупее другой, мешая раскрыть рот и…

Сказать правду?..

– Это мои кобылы!

Красотка фыркнула, то ли подтверждая его слова, то ли насмехаясь. Мужички переглянулись, покивали чубами, пожевали усы, сбили шапки на лбы да дружно разразились хохотом.

– Ишь какой смешной! – затряс песочными усами пузатый казак с пугающе огромной пищалью на плече. – А позволь узнать, зачем такому мальчонке не одна, а целых две кобылы?! Да еще и такие, какие и самому пану воеводе придутся впору – факт! Уж не украл ли ты их?

– Нет, – выпалил Игриш, силясь удержать Красотку, которая все больше распалялась и рассерженно переступала копытами, стоило только казакам развеселиться. – Это кобыла моего друга.

– И где же твой друг? – не отставал толстяк, упирая свою пищаль прикладом в землю и положив на нее здоровые локти, каждый размером с талию Игриша.

– Он… он отошел… – буркнул Игриш и тут же покраснел до ушей.

– По нужде, я надеюсь?

Снова казаки похватались за животы и чуть не попадали со смеху в речку. Один лишь предводитель ватаги, тот самый усач-атаман, первым вышедший из леса, оставался почти невозмутим – губы его смеялись вместе со всеми, но этот острый, ястребиный взгляд ни на мгновение не сходил с физиономии Игриша. Он стоял, прямее палки, и все поглаживал свои холеные усищи, которые едва не доставали до ключиц. Облачен он был, как и его товарищи, в поношенный синий зипун, поверх которого была накинута кольчуга с короткими рукавами. В ухе этого казака сверкала золотая серьга.

– Ишь какой панский инструмент приторочен к седлу этой вороной кобылки! – указал казак с всклокоченной поседевшей бороденкой на шестопер Каурая, который покоился на боку у Красотки. – Да таким чертом не грех этого мальца в землю с одного удара вогнать. Что же, и это тоже твой шестопер?

– Мой…

– Иль твого друга?

– Моего друга!

– Так твой или друга твого? Али вы оба за один шестопер держитесь?

Игриш скрипнул зубами, когда казаки снова начали хохотать, все больше волнуя Красотку.

– Какой интересный у тебя друг. Как звать ево?

– Каурай, – сквозь зубы выговорил Игриш.

– Ка…гурай? – переспросил престарелый казак из-за спин своих товарищей, сосредоточенно сведя редкие брови и почесав затылок. – За какие же нынче подвиги такие клички дают?

– А мне почем знать?.. Имя как имя, – отвел глаза Игриш, но тут же натолкнулся на взгляд предводителя, не менее неприятный.

– А ну, Горюн, признавайся, – с легкой улыбкой повернулся мужичок с всклокоченной бородой к одному из своих товарищей. – Не точно ли такая же пегая кобылка третьего дня паслась за твоим плетнем?

– Точно такая же, пан Рогожа, – мотнул рыжим чубом здоровенный детина и вышел вперед. Он уже довольно давно приглядывался к кобыле, недобро сжимая кулаки и хмурясь, когда остальные помирали со смеху.

– Ишь, как совпало, – развел руками бородатый, которого назвали Рогожей.

– Моя это кобыла, по глазам вижу! С жеребенка ее ростил!

– Вон оно как! – притворно ахнули и оскалились с боков.

С каждой фразой Игриша бросало то в жар, то в холод. Он уже готов был даром отдать им эту злосчастную кобылу, взгромоздиться на Красотку и дать стрекача. Пусть сварливая лошадь кусает его, когда ей вздумается… Но отчего-то он упрямо продолжал сжимать поводья, краснеть и отбрехиваться.

А казаки все не унимались:

– Ага! Ну, малец. Горюн гутарит, что твоя кобыла есть его кобыла, которую увели у него из-под носу лихие люди. Не встречал ли ты часом лихих людей на дороге?

– Нет, – мрачно буркнул Игриш.

– Раз не встречал, так может ты и сам из лихого люда?

– Из баюновой банды он, как пить дать! – крикнули из-за спин.

– Вы-то сами чего, не разбойнички? – глянул на них исподлобья мальчик.

– Э, нет, брат, не обижай, – покачал головой бородатый мужичок, что звался Рогожей. – Мы честной народ, трудом своим живем. По дорогам с чужими лошадьми не ползаем! Вот скажи, дорогой, прав ли Горюн, когда гутарил, что признал в твоей лошаденке свою кобылку? Иль брешит?

– Ага… Еще бы.

– Слыхал, Горюн? Брехун, гутарит, ты. Неправду гутаришь.

– Брешу, значит! – взревел здоровяк Горюн и под общий хохот выхватил поводья у Игриша. – Ну, погоди у меня, негодник! Поплескаешься ты у меня в речке Смородинке!

– Ты чего делаешь, эй?! – воскликнул мальчик, повисая у него на руке, толстой как бревно, но двое казачков тут же напрыгнули на него с обеих сторон, схватили за шиворот и оттащили, одарив крепким подзатыльником:

– Не балуй!

Вдруг Красотка с ржанием взвилась на дыбы и едва не прибила Горюна копытами. Подлетевшие было казаки вцепились ей в сбрую и попытались удержать, но та, ударив одного из них лбом, цапнула зубами другого за плечо и бросилась в сторону. Парочка казаков с жалобным всхлипом полетели-таки под копыта, и только случай уберег их чубатые головы. Игриш сам с трудом увернулся и едва не слетел с моста в воду. Свистнула нагайка, намереваясь огреть кобылу по морде, но Красотка быстро развернулась на месте, раскидывая казаков в разные стороны, кинулась на передние ноги, от души лягнула воздух, снова по случаю никого не убив, и, яростно раздувая ноздри, бросилась в открывшуюся позади себя брешь.

Мост, не выдержав отчаянного столпотворения, крякнул и принялся разваливаться, а бедные казаки с криками и проклятиями посыпались в воду как яблоки.

Игриша удалось остаться целым и не угодить под мост только каким-то чудом – мальчик вовремя обнял столбик, и по счастью именно он и устоял. Больше всех не повезло тем, кто оказался близко к пегой кобылке – она с испуганным ржанием завалилась на бок и со страшным всплеском рухнула прямо в речку, увлекая за собой и громилу Горюна, который так и держался за ее уздечку, и еще парочку казачков помельче.

Виновница бардака к тому моменту была уже на берегу и со всех ног неслась к лесу, оглашая окрестности недовольным визгом. Ей вторила отборная мужицкая брань, которой бурлила доныне спокойная речка Смородинка.

– Экая недотрога! – цыкнул зубом усач-атаман, провожая кобылку взглядом. – Не лошадь – зверь!

Они с Игришем и были теми единственными, кому удалось удержаться на том, что осталось от моста. Другие казаки, коим не повезло оказаться на пути Красотки, активно гребли к берегу и насквозь мокрые плелись по камышам, ругались и выжимали оскорбленные усы. Горюну с его невезучей лошаденкой пришлось тяжелее остальных – но и он таки вытащил ее на берег, целую и невредимую, пусть и дрожащую от страха.

– Эх, ма… Теперь весь порох что твой табак, пан Рогожа! Что ж ты не сказал, что твоя кобыла с норовом?! – крикнул Игришу пузатый казак, выливая воду из пищали. – Так же и убить недолго – факт!

Игриш не нашелся с ответом, как раздался новый крик:

– Эй, глядите-ка! Этот черт возвращается!

Головы с обоих берегов разом повернулись к опушке, где пропала разозленная кобыла. Но увидели они не только вороную, гордо вышагивающую по тропе, фыркая на каждый вздох опозоренных казаков.

– Что тут? – поморщился Каурай, едва удерживая поводья своенравной лошади. Рядом с ним понуро брел какой-то чумазый темненький мальчишка, таща за собой волокуши с какой-то рогатой хреновиной.

– Ты что ли Каурай? – поинтересовался усач-атаман, переводя взгляд то на одноглазого, то на его несчастного спутника, на котором лица не было. Он бросил волокуши, и попытался улизнуть, но одноглазый ловко поймал его за шкирку.

– Вижу, мы уже знакомы, – кивнул он, с интересом поглядывая на казаков, только что искупавшихся в речушке. – Это ваш озорник?

– Айй, – зарыдал чертенок, силясь вырваться из хватки одноглазого. – Дяденька, пустите! Я больше не буууду убегать!

Но одноглазый был неумолим и только встряхнул мальчишку, словно мешок:

– Ваш, спрашиваю?

– Да это же наш Бесенок! – крикнул Рогожа, выглядывая из камышей. – В сам деле нашенский! Горюнов пострел!

Казаки, оправившись от трагического падения, стягивались к опушке, где застыл Каурай. Игриш смекнул, что сидение на мосту более не сулит ему ничего доброго, и стрелой юркнул к одноглазому. Однако пара казаков, которые столпились на берегу, заступили ему дорогу.

– Куды?! – гаркнул один из них, порываясь схватить мальчишку за рукав, но Игриш оказался ловчее. Пара удачных прыжков, и он бы уже со всех ног мчался под защиту к своему спутнику, однако нечто цепкое кречетом вцепилось ему в локоть.

– Постой, малец, – дернул его к себе усач-атаман. – Не торопись, мы еще погутарим трошки!

Игриш сжал зубы и попытался освободиться, но хватка у усатого главаря была просто железная. Другая рука казака лежала на рукояти длинной сабли, за спиной и с боков собирались казаки – всего три десятка человек, мокрые, усталые и злые. С противоположного берега подтягивались конные, доставая луки, арбалеты и пищали, чтобы если что подмогнуть товарищам залпом-другим, ибо выглядел одноглазый по-настоящему грозно, пусть и был в явном меньшинстве.

– Ну, раз вашенский, то и забирайте его ко всем чертям, – проговорил Каурай и толкнул чертенка казакам. – А моего пострела давайте сюда!

Однако чертенок не пробежал и пары шагов, как хлопнулся оземь – охнул, поднялся на колени да так и остался сидеть, затравленно озираясь то на компанию казаков, то на своего пленителя.

– Не можно, мил человек, не можно! – покачал головой усач-атаман. – Сначала расскажешь, откуда у вас наша лошадь!

– На дороге встретили. Забирайте обоих. Мне чужого не надо.

– Не верю я, что лошадь можно просто так на дороге… встретить! Уж не брешишь ли ты, мил человек?

– Зачем мне врать? У меня и своя кобыла есть, и получше вашей.

Красотка махнула гривой и фыркнула, подтверждая слова хозяина.

– Да уж. Коняга хоть куда. С характером! – хохотнул толстый казак, и его товарищи недружно рассмеялись, памятуя какую взбучку им устроила эта «коняга».

– Бесенок? – из толпы вышел Рогожа и подошел к чертенку, который все еще сидел посреди дороги. – Ты чего это так далеко от хутора забыл? А если тебя тут баюновы разбойнички сцапают?!

– Я… это… – только и смог проговорить чумазый мальчишка, сглотнул и затих.

– Убечь хотел, паршивец, – покачал головой усач-атаман. – Вот погоди, как я тебя отделаю! Мало нам бед да несчастий?! Это ты лошадь украл?

Мальчишка только надул желваки и промычал что-то нечленораздельное.

– А? Не слышу! Горюн, тащи его, дурак, твой это ученик, так его и растак! – крикнул усач-атаман, выглядывая Горюна за спинами казаков.

– А чего я-то? – промычал тот. – Привязанный он что ли?

Мокрая глыба Горюн вышел из толпы и, понурив голову, зашагал к Бесенку. Но не успел он приблизиться, как мальчишка пружиной взвился на ноги и бросился обратно – в лапы к прежнему одноглазому мучителю, но снова хлопнулся в пыль и растянулся у его сапог. Горюн поглядел на обоих грустным, тяжелым взглядом, сплюнул и махнул лапищей:

– Мне таких подмастерьев и даром не нать… В мешке его место.

– Не надо в мешок! – отчаянно закричал мальчишка, ползая в пыли. – Не хочу!

– Замолкни, щенок, мало видать тебя пороли! – ощерился усач-атаман и ткнул пальцем в Каурая. – Ты!

– Я.

– Ежели ты Каурай, то я зовусь Кречет, – представился он. – Не знаю уж, с какими ты сюда помыслами пожаловал, мил человек, но у нас тут баловать не можно. Мы и так хапнули лиха с горкой. Посему пришлым угождать да пестовать их не намерены. Откуда и зачем?

– Я опричник, а тот мальчишка – мой спутник, Игриш. Рассчитывали на приют. За деньги.

– Опричник что тот же разбойник, эвон какая рожа расписная! – махнул на него нагайкой бородатый Рогожа. – Небось заодно с душегубцем Баюном они. Только расспросить дай, где их атаман прячется… Потом уже в мешок и в омут, и вся недолга!

– Плохая идея, – покачал головой Каурай, распустил ремень, пересекающий нагрудник, и схватился за рукоять меча. – Или, может быть, ты сам хочешь сунуть меня в мешок?

– А ну, хлопцы, окружайте его, паскудника! Я из-за его дьявола насилу из воды выбрался, пропади он пропадом!

Хоть Рогожа и не на шутку раззадорился, однако хлопцы замялись и не спешили грудью бросаться на меч одноглазого. В отличие от них, облаченных в зипуны и кольчуги, Каурай был закован в настоящие доспехи с клепаными наплечниками, наручами и парой поножей. Игриш не сомневался, что случись им схватиться, то казаки таки одолеют одноглазого, но половина точно поляжет, сраженная его длинным клинком. А это, как выражался Кречет, не можно.

– Остынь, дядька, не нагоняй лиху, – выступил вперед молодой черноволосый казак, блестя крупными зубами из-под поникших усов. Из шапки он все выжимал воду и не спешил нахлобучивать на всклокоченную голову с длинными кудрями до плеч. – Глядь, на поясе у него и впрямь черепушка болтается. Всамделишный опричник он!

Казаки пригляделись к Каураю – и в самом деле, под плащом у него покоился собачий череп. Следом их взгляды перетекли ему за спину, и все принялись заинтересовано разглядывать жуткую рогатую голову какого-то гигантского лося, которого они только что притащили из лесу.

– Отведем его к пану воеводе, – пожал плечами юный Ранко, – он и решит, куда его – на постой или на плаху!

Все одобрительно забубнили – эта идея понравилась казакам куда больше, чем риск скрещивать оружие с хозяином столь злющей кобылы.

– На плаху это без меня, – покачал головой Каурай. – Думалось, что местные куда более гостеприимны и хватаются за ножи только после третьей чарки.

– Не те уж времена, – сплюнул усач-атаман, назвавшийся Кречетом. – Как заполыхало у соседей, уж не продохнуть от татей всех мастей: разбойников, убийц, дезертиров и… конокрадов!

На последнем слове он особенно сильно сжал пальцы вокруг руки Игриша, что тот вскрикнул.

– Мы не крали твою лошадь, пан Кречет, не нагоняй напраслину, – нахмурился Каурай. – И мальчишку мы вашего не трогали. Почти.

– Может быть, – кивнул Кречет. – Но отпустить вас по добру, по здорову это тоже не можно. Пес знает – может, вы и вправду лазутчики Баюна? Сделаем так, как предложил Ранко: отведем к пану воеводе. А он решит, что с вами делать. Давай сюда меч!

– Меч? – вскинул брови Каурай. – Ты верно шутишь, пан Кречет?

– Нисколечко, мил человек! Вооруженного я до пана воеводы не поведу. Так что придется тебе ненадолго расстаться со своим оружьем. Извиняй, но таков порядок!

– Попробуй забери, пан Кречет.

Он снял ножны со спины и положил ладони на гарду меча, размерами превышающего рост доброй половины из казаков. – Но не думай, что я отдам его так запросто.

Кречет однако не сделал и шага, чтобы попытаться отобрать клинок, да и свою саблю не торопился выхватывать – все стоял нахмурив лоб и поглаживая свои длинные усы.

– Ну что же вы стоите, трусы? – не выдержал Рогожа, осматривая притихшие ряды казаков. – Он всего один! Чего уже в штаны навалили?!

– Нечестно это как-то, пан Рогожа… – забубнили и зачесали головы казаки. – Всем на одного набрасываться – нет в этом чести! А можа и вправду, невиновный он.

– А когда такие, как он, тати Баюнские, хаты грабили да жинок ваших насильничали, была в этом честь?

– Ну… – пробежал вздох по рядам казаков. Сердце Игриша тоже сделало кувырок и затихло при этих словах.

– Или вы забыли, зачем мы здесь?! – не унимался Рогожа, то бледнея, то краснея от злости. – Забыли, негодные, как бедную дочурку Щуба прошлой седьмицею на дороге нашли – всю побитую без единого живого места?! А вы еще за честность с этим баюновым отродьем гутарить вздумали, тьфу на вас!

– Не горячись, кум, – проговорил Кречет. – Я тут смертоубийством заниматься не намерен, пока сношения этого человека с Баюном не доказаны! А доказывать это прямо на дороге – Спасителя гневить.

– …кто такой этот Баюн? – подал голос Игриш, с опаской поглядывая на Кречета.

– Разбойник, коих земля едва носит, – буркнул казак в усы. – А ты помалкивай! Наболтался уж.

Игриш прикусил язык. Кречет вновь обратился к Каураю:

– Сдавай оружие, мил человек. Не гневись, но таков порядок! Вы оба, значится, подозреваемые и под следствием. Ранко, чего стоишь? Помоги ему сдать меч и вона остальные побрякушки! А то он, глядишь, запутается в своих железках.

Черноволосый казак сделал шаг вперед и с каким-то извиняющимся выражением на алых устах подошел к одноглазому, но тот не подал и тени сомнения в том, что добровольно не собирается разоружаться. Только крепче сжал рукоять и упер окованный железом конец ножен прямо в могучую грудь молодого богатыря Ранко.

– Не спеши, паренек…

Ранко не дал ему договорить – рука его быстрее молнии метнулась к сабле и широким движением обнажила сталь. Остро отточенное лезвие столкнулось с ножнами и отбило тяжелый меч в сторону. Ошеломленный Каурай попятился, сплюнул и решительно перехватил рукоять двумя руками.

Когда оба воина принялись кружить и обмениваться звонкими ударами, ватага Кречета разразилась криками и одобрительным свистом при виде негаданно вспыхнувшей сечи.

– Ранко! – махнул рукой Кречет и досадливо сплюнул, глядя на то, как парень яростно размахивает саблей. – Ранко, ты чего ополоумел?!

Тот не подал виду, что услышал товарищеский окрик, и раз за разом коршуном бросался в атаку, но снова и снова наталкивался на крепкие ножны. Меч Каурай держал на манер шеста, вращал и то и дело пользовал, то ли как топор, то ли как крюк, охотясь за ногами молодого казака. Даже и не думал вынимать клинок или хвататься за штыки.

Сталь разила сталь. Ранко крутился волчком, блистая свистящим металлом, отскакивал и пытался пробить защиту одноглазого, однако каждый его выпад приходился либо на меч, либо сталкивался с неприступной броней.

– Чего же вы стоите?.. – крикнул было Рогожа, задорно раскручивая нагайку, но его одернул Кречет, схватив за отворот зипуна:

– Молчи, дурная твоя голова! Еще нам с опричниками не хватало враждовать!

Ранко занес саблю, и снова одноглазый принял удар на эфес, отбил клинок и дотянулся-таки до его голени. Парень взвыл, но не бросил попыток добраться до незащищенного горла противника. Улыбочка давно слетела с его губ, на смену ей пришла злость, явился азарт. Казак развернулся и уже готовился броситься в новую атаку, но его остановил сильный тычок в грудь – Каурай ударил его тупой оконечностью ножен. Ошарашенный Ранко хлопнулся на задницу, хватаясь за ушибленную грудь, но вскочить уже не успел.

Встретила его дружеская нагайка, обрушившаяся на его плечи как гром с ясного неба:

– А ну я тебя, петушка, погоняю! – кричал Кречет, замахиваясь во второй раз и сшибая шапку с головы молодого казачка. – А ну я тебя, змееныша, научу!

– Ну, дядька! – застонал Ранко, силясь одновременно защититься саблей от свистящей нагайки и поднять шапку. – Ну, дядька!

– А ну! Только вздумай руку на дядьку поднять, негодник!

Казаки, напрочь забыв про Игриша, обступали Кречета с Ранко, весело посвистывая и размахивая руками, силясь уберечь парня от дядькиного гнева.

Игриш напуганным голубем со всех ног мчался к Красотке, которая ему сейчас казалась спасительницей от всех бед на земле.

– Брось саблю, я сказал! – не успокаивался Кречет, пусть с Ранко сошел весь боевой задор. – Не хватало мне еще одного убитого ни за что, ни про что!

Когда сабля таки оказалась в ножнах, он дал парню подзатыльник и повернулся к одноглазому:

– И ты бросай, ну!

Каурай спешно отошел к Красотке, нагло ухмыляясь прямо в глаза осрамленному парубку. Меч он молча сунул к переметным сумкам. Игриш держался за подпругу и пытался залезть в седло – ему не терпелось умчаться отсюда хоть на край света.

Однако казаки не собирались отпускать их так просто.

– Не хочешь миром отдавать свою железяку, так Сенсшес с тобой, – сплюнул Кречет и погрозил пальцем. – Но к пану воеводе ты с нами пойдешь!

– Веди, – кивнул Каурай и схватил поводья Красотки. – Гриш, помоги привязать нашего рогатого друга.

– Но…

– Никаких «но». Твоя постель ждать не будет.

Глава 11

– Ты не серчай, мил человек, – пожимал плечами изрядно подпивший пан Кречет, подливая Каураю еще пива. – Ранко он парубок взбалмошный, когда накатит. Но верный, что твоя кляча. Верно, Ранко?

– Верно, дядька, – крякнул чернокудрый Ранко, настраивая лютню, с которой почти не расставался. – Ты извиняй, конешно, что я на тебя с саблей…

– Ни слова больше! – хлопнул по столу Кречет. – А теперь почеломкайтесь, хлопцы!

Ранко охотно встал с лавки и перегнулся через стол к одноглазому, намереваясь заключить его в братские объятия, а то и зацеловать до смерти.

– А вот это явно лишнее, – помахал тот пальцем у него перед носом и пригубил кружку. – Без обид.

Ранко снова икнул, виновато развел руками и рухнул обратно к своей порции пива, одним махом опорожнил кружку и вновь вернулся к лютне, со струн которой начинала понемногу литься музыка.

Вечер в придорожном трактире, который упорно именовался казачками шинкой, был в самом разгаре. В клубах табачного дыму, обливаясь запахами лука и передержанной картошки, вослед плещущейся горилки и громовому смеху перетирались слухи, текли россказни да звучали байки со всех просторов Вольного Пограничья, коими были столь богаты эти обширные земли. За время минувшее с того мига, когда нога Игриша пересекла порог заведения, он успел вдоволь наслушаться всего самого разного, о чем болтали неуемные языки.

Больше звучало разговоров чисто прикладного свойства. О том, почем нонче фунт табака, мера льна и сукна, бочонок сельди и меда, а также во сколько раз взлетела стоимость соли и перцу и почему пан воевода Серго, дай Спаситель ему долгих лет жизни, в этом точно не виноват. Интересовались, во сколько раз обвешивает честной народ проклятые торгаши, прибывшие из Альтара, Флатрии и далекого Абальтэ, и почему связываться с обнаглевшими таборщиками, которым тут точно медом намазано, только Спасителя гневить. Охочие до приключений интересовались, где в последний раз видели неуловимого зверя по кличке Кудлатый Уй, и почему для того, чтобы наконец изловить его, нужно дождаться Третьего конца Света. Под хвостом у этого существа раскачивались здоровенные серебристые яички, и тому, кто эти яички заполучит, всегда будет сопутствовать удача (правда откуда взять удачу изловить чудесное существо, казаки не ведали). Стоило только щелкнуть яичками друг о друга, как разверзнется земля, дым повалит горой, и пред хозяином серебристых яичек предстанут трое карликов, готовые исполнять любые желания, что не придут ему в голову. Казаки были свято уверены, что сие не брехня, а самая святая правда, нужно только ухватить Кудлатого Уя за хвост, и яички сами упадут в руку счастливцу.

Еще поговаривали, что к югу снова видели троицу прекрасных ведьм, глядеть на которых если и дозволяется Священным Писанием, то лишь через левую подмышку, и что одна из них, якобы сговорившись с самим чертом, третьего дня похитила с неба месяц. Темень упала такая, что несчастный пан Чубец вместо своей хаты сослепу завернул на порог к панне Перепелихе, провел с ней целую ночь и ушел в весьма благостном расположении духа. А была та панна самая что ни на есть всамделишная Духобаба, но об этом предпочитали много не болтать.

Прошлым вечером снова слышался таинственный колокольный бой, временами раздающийся со стороны старой заброшенной церквы, по слухам, заложенной и немедленно проклятой самим святым Енеем. Церкву ту оставили еще до закладки воеводиного острога, но пойти туда совсем невозможно, ибо путь к ней давно зарос бурьяном и мор-травой, и никто не найдет впредь туда дороги. Разве что непутевый панич Щербак как-то с пьяных глаз заплутал в Рыжем лесу, посреди которого и стоит та церква. К полуночи он таки добрел до ее сгнивших стен, да и бежать бы ему со всех ног, но ударил, видать, зеленый змий ему в темечко, он и сунул нос в раскрытое оконце. Сеншес ведает, что он там увидал, но вернулся панич как лунь седой и окромя слова “селедка!”, которое он не уставал повторять в ответ на любой вопрос, ничего от него более и не слыхивали.

Ну и конечно обсуждали негаданно вспыхнувшую войну Фебора с Пхеи, наперебой поносили проклятого Крустника, ждали новых налетов баюнских молодчиков и примкнувших к ним колядников, а то и кочевых полчищ из шатранских степей, а также поминали еще великое множество всякого вздора, который Игриш решил пропустить мимо ушей.

Голову фавна, с которой заявился Каурай, не стали долго разглядывать, с места пустившись в горячий спор, кому она таки могла принадлежать. Сошлись на том, что ее мог оставить после себя Лесовик, прежде чем пойти искать себе пару, как это обычно делают иные парубки, которым нет никакого дела до отцова мнения, а дай только поноситься за юбками. Или же се есть тот самый неуловимый Кудлатый Уй, однако эту версию сразу же отбросили за неимением доказательств о приближении Третьего конца Света. Кто-то робко признал в рогатой башке бычка, с которым пан Зволыга в прошлом годе собирался победить в ярмарочном соревновании, да так замечтался о новой пищали, которую давали за самого красивого бычка, что заявился на ярмарку в гордом одиночестве, сжимая в руках перекушенную веревку. Бычка же и след простыл, и никак не мог припомнить пан, где же он видел его в последний раз. Увы, Зволыга свою животину в голове не признал, а только бранился, что точно бы победил, если бы Сеншес не отвел от него удачу вместе с бычком. Про происхождении головы почему-то позабыли спросить самого Каурая, но тот и не настаивал. Голову засолили, сунули в бочку да и закатили в погреб подальше от любопытных глаз и длинных языков.

Пока казаки чесали языками, меж столами проворно скакали разносчицы – и с все новыми кувшинами, наполненными все той же горилкой. Тьма за стенами шинки окончательно прибрала к рукам хмурый день, и потные лбы трактирных завсегдатаев сверкали в лучах шкворчащих лучин и раскуриваемых люлек. Дружная братия Кречета, рассевшаяся по лавкам вдоль длинных столов, громко приветствовала всякого, кто пересекал порог заведения под лай злющего пса, который неусыпно нес дозор при входе, и нынче шинка буквально трещала от наплыва народу. Каждый новоприбывший, кто считал выше своего достоинства склонить голову перед образами и Неопалимым Ликом в святом углу шинки, не мог зайти в помещение, не хлопнувшись темечком о низко положенную притолоку, изрядно потемневшую от многолетней копоти. Если же вошедший кланялся святому лику не особо усердно, а, наоборот, думал зайти в шинку с гордо поднятой головой, то притолока и вовсе подскакивала на его башке и всем своим полупудовым весом обрушивалась на его грешный чуб. Соревнование с притолокой было одним из главных зрелищ, коих потчевала шинкарка казачков, и каждый раз когда Волчара – так окрестили хозяйкиного пса – в очередной раз заливался лаем, делали ставки, упадет ли притолока или в помещение зайдет истинный божий человек. Ведь только самые опытные завсегдатаи заведения ведали, что посещая хозяйкину вотчину, сгибать горб нужно почти до самой земли и только так возможно обрести спасение. Поговаривали также, что сию притолоку на косяк положил сам Сеншес, но Игриш этому не поверил. Уж больно тяжела была притолока для Сухорукого.

– Глядь, – плюхнулся на лавку толстяк по имени Повлюк. Он только закончил сушить и смазывать свою драгоценную бомбарду и, наконец, присоединился к товарищам. – Твой хлопчик поди уснул в миске со щами? Эй, попей, малек, горилки, взбодрись чутка!

Игриш развалился на столе, и, пока окружающие топили в горилке свои невзгоды, самозабвенно хлебал щи, едва не уткнув лицо в миску, и не обращал внимания ни на что вокруг. Казачки Кречета изрядно налакались и безуспешно пытались напоить еще и своих конвоируемых, но все без толку – одноглазый признавал только пиво и отмахивался от любых попыток всучить ему горилку. Игришу же пить вовсе запретил. Мальчик особо и не расстроился, что с ним обращаются как с ребенком, – голова и без алкоголя была словно залита свинцом и все сильнее клонилась к столешнице.

– И где же ты такую… чудную клячу достал? – допытывалось у Каурая заинтересованное и достойное лицо, пока он поглаживал прыгнувшего к нему на колено серенького котенка. – Не иначе, как сам Сеншес такую тварь сотворил. Мне бы такая кобыла не помешала – от жинки отбрехиваться, когда ее черти взнуздают…

– Она сама меня нашла. Не хочу обижать, паны, но о деньгах даже не заговаривайте…

– Даю трех пегих жеребят! – сунули ему три оттопыренных пальца. Каурай лишь покачал головой и отхлебнул еще пива.

– Эх! – хлопнули ладонями по коленям. – А ведь чудная кобыла! Вот где такую кобылу достают?

– Такая чудная кобыла тебя самого взнуздает, ты и оглянуться не успеешь! – крикнули со стороны, и весь стол загоготал и задребезжал посудой. – Нам ли не знать?!

– Да, паны, холодновата в речке Смородинке нынче водица – факт!

Все дружно согласились и залили в себя еще порцию горилки. Ранко наконец закончил ковыряться с лютней, уселся, поджав ноги, прямо на столешнице и под общее одобрение ударил по струнам. Под закопченный потолок вознеслась незамысловатая, но задорная мелодия.

– Так что это, говоришь, был за черт с рогами? – поинтересовался Кречет у одноглазого.

– Если скажу, вы, пожалуй, и не поверите, панове.

– Отчего же? Мало ли нечисти ползает по лесам, чтобы полакомиться человечьим мясом? Так кто же?

– Фавн, который спал где-то в чаще. Но какая-то нелегкая заставила его вылезти из берлоги.

– Шутить изволишь, пан Каурай? – прыснул Ранко. – Фавн?! Как в сказках?

– И кошка размером с трех лошадей, – ухмыльнулся одноглазый и отпил еще немного пива. Вполне недурного, но явно разбавленного. – Ваш Бесенок был на волосок от гибели, но чудо-юдо я отогнал.

– И где же она сейчас, кошка эта? – нахмурился Кречет.

– Сбежала, стоило ей только сунуть под нос немного пороху. Но туша этого козла до сих пор лежит в чаще. Можешь отрядить пару хлопцев, чтобы они спустили с него шкуру – зря что ли добру пропадать? А мне и того, что я прихватил с лихвой хватит. Есть тут кто на хуторах, кого могут заинтересовать рога и копыта фавна?

– Заинтересовать могут, – кивнул Кречет. – Кому не захочется у себя в хате такую жуть повесить? Правда сумневаюсь я, что кто предложит тебе за него больше, чем мешок картошки. Разве что, можешь спросить воеводу, когда прогуляешься с нами до острога.