Текст книги "От заката до рассвета (СИ)"

Автор книги: Александр Артемов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

С широченной улыбкой он ткнул пальцем куда-то в сторону, где ухо встретило лошадиное ржание, разозленные восклицания и ругань. Каурай проследил за его пальцем, выругался и, забыв про все на свете, он поспешил меж шатров к деревянному забору, где вздувались вспотевшие рубахи злющих мужиков и чернела конская шкура.

Очень знакомая шкура.

Глава 21

Несчастную Красотку скрутили сетью арканов и пытались удержать на месте силами аж четверых здоровых мужиков, но та отчаянно сопротивлялась и норовила затоптать каждого, кто посмел подойти к ней слишком близко. Еще трое держались поодаль, качали головами и давали советы, но все без толку. К тому моменту, как к ограждению подошли Ранко с Каураем, один из таборщиков катался по земле с пробитой головой, из которой во все стороны брызгала кровь. Спасать бедолагу из-под копыт к нему бросились сразу двое его товарищей, перебирая всех чертей с матерями, святых и смелых заступников.

– Адская тварина, – донеслось до уха одноглазого восклицание людей, которые и не думали пересекать ограждение. – Такую поди удержи, не то что оседлать и заставить слушаться! Эх, и зря Гарон с ней возится. Такую только на колбасу!

Красотка снова угрожающе заржала, раздувая ноздри, дернула головой, и тут на глаза ей попался Каурай.

– Эй! – крикнул он. – Это моя лошадь!

Сразу с десяток голов повернулось в его сторону, когда при виде хозяина кобыла радостно заржала и взвилась на дыбы. Отвлекшиеся мужички с испуганным воем полетели в разные стороны, и лишь чудом им удалось избежать побоев.

Когда одноглазый перемахивал через изгородь, на земле барахталось уже трое неудачливых коневодов. Они намертво вцепились в веревки и из последних сил пытались сдержать бурный нрав Красотки. Необузданная кобыла снова скакнула на месте, вырвала веревки из вспотевших рук, и с единственным упорным таборщиком, который тащился за ней по земле, ругаясь на чем свет стоит, подскочила к одноглазому.

– Здравствуй, дорогуша… – прошептал одноглазый, поглаживая ее по шее. – Навоевалась?

Красотка только обиженно всхрапнула ему в лицо влажным дыханием и ткнулась в лицо – вот, не видишь что ли?..

Униженные таборщики медленно поднимались с земли, отряхивали штаны и озадаченно поглядывали на враз присмиревшую кобылу, с которой они мучились, наверное, с самого утра.

– Эй! – крикнул таборщик, который хватался за веревку до последнего. Плотный загорелый черноусый мужчина с поседевшими волосами и косящим глазом. Широкая черная рубаха вся пропотела и липла к его телу. – Ты кто такой? Отойди от моей лошади, чужак!

– Твоей лошади, говоришь? – одноглазый даже не поглядел в его сторону. – Я и гляжу, как ты умело управляешься со «своей лошадью». Еще чуть-чуть и «твоя лошадь» раскроила бы тебе черепушку. Как вот этому.

Он указал на мужичка, который все лежал на траве, охал, вращал глазами, пытаясь прийти в себя и остановить кровь. Его уже уводили подальше от взбесившейся лошади.

– Какое твое дело до того, как я управляюсь с моей лошадью? – не унимался пленитель Красотки. – Ты кто вообще? Кто пустил незнакомца за цепь?!

На крики начали стягиваться остальные мужчины и женщины табора, настороженно поглядывая на Ранко с Каураем.

– Я повторяю, чужак, отойди от моей кобылы! Мне ее честно лес подарил!

– Кто? – хмыкнул Каурай и хотел уже посмеяться над ним, но в разговор влез Ранко:

– Лес, – снисходительно улыбнулся молодой казак. – Нашел он ее в лесу. А значит, ему ее лес подарил. Таков их закон, одноглазый. Кто нашел – берет себе.

– Да-да, точно! – кивнул ему косоглазый таборщик. – Правильно говоришь, Ранко. Это ты привел в табор этого одноглазого невежду?

– Ничего себе подарок, – удивился одноглазый. – И давно в лесу лошади как яблоки собирать можно? Не думал ли ты, добрый человек, что эта лошадь может кому-то принадлежать?

– Ты не знаешь наших законов, чужак! – поднял палец таборщик и снисходительно покачал головой. – Если ты потерял свою кобылу – что ж, значит это твоя вина, и лошади с тобой было худо. И она пришла ко мне – значит, лес одарил меня. Не глупи, отойди от моей лошади.

– Увы, – развел руками Ранко. – Это их древний закон – нашел-потерял.

– Ранко, на чьей ты стороне?!

– На стороне здравого смысла, – хохотнул таборщик. – Ранко хороший парень – знает чужие обычаи и не выпендривается, как некоторые. Так что отойди от кобылы и не мешай. Я найду способ научить эту дурочку послушанию!

Но одноглазый не сделал и шага в сторону:

– Хм… Хочешь попробовать помешать мне уйти отсюда со своей собственностью, так?

– Что? Ты грабишь меня? Средь бела дня? – выпучил глаза таборщик и обвел окружающих пораженными до глубины души косыми очами. – Он хочет ограбить меня посреди табора, а, люди?! Меня, Гарона! В моем родном таборе!

– Может быть, мы сможем как-то договориться? – примирительно поднял ладони Ранко. – Мой друг очень привязан к этой лошади, и он вполне мог что-нибудь дать тебе в обмен на доброту. Подари ему лошадь, а он подарит что-нибудь тебе. Это будет честно и благородно.

– Ха! И что может такой оборванец как он предложить мне взамен такой замечательной лошади, а? – вскинул подбородок таборщик, назвавшийся Гароном.

Красотка только фыркнула в его сторону.

– У нас есть другая лошадь, – предложил ему Ранко. – Пойдем, дорогой Гарон, и мы покажем тебе ее.

– Что? У вас есть лошадь, способная поспорить в стати с этой вороной кобылой?

Ранко терпеливо указал ему на лошадей, на которых они с Каураем заехали в табор.

– Вон эти что ли? – хохотнул таборщик Гарон. – Эдакой конягой только землю пахать и выйдет. Обмануть меня хочешь, Ранко?

– Может быть, сгодится пара монет в придачу? – растянулся молодой в приглашающей улыбке. – Сколько ты хочешь, чтобы покрыть твои неудобства?

– Не продается! – отмахнулся Гарон, как будто рассекая его предложение надвое. – Да и нет у этого горбуна таких денег, чтобы заплатить за такую хорошую скакунью. Ты только погляди на него? Ежели он продаст все вплоть до своих сапог, то сможет заплатить разве что за ее копыта и хвост!

Толпа разразилась радостным хохотом. Смеялся и Гарон, довольный удачной шуткой, – сощурившись, похрюкивая и схватившись обеими руками за живот. Не смеялись только Каурай с Ранко, которым было явно не до смеха.

– Дорогой мой, юный Ранко, не неси чепухи, – поморщился одноглазый, когда они закончили веселиться. – Я не собираюсь платить ему ни гроша за то, что он где-то заарканил Красотку, а теперь торгуется за нее как последний плут. Пусть забирает ту кобылу, на которой я приехал, и катится к Сеншесу.

– Это кто это плут? Я? – покраснел от злости Гарон. – Да как ты смеешь оскорблять меня посреди табора, грязная, вшивая скотина!

– Поосторожней, пан, – свернул глазом Каурай. – Как бы тебе самому не поплатиться за резкие слова.

– Ранко, ты чего замолк?! – сверкнули из толпы белыми, довольными зубами. Люду страшно нравилось сие представление, и таборщики даже посвистывали в ответ на каждую реплику.

– Айда, ребят, наломаем ка им обоим бока! – крикнул кто-то из таборщиков, но его предложение никто не принял.

– Да он еще и сам пытается увести у меня мою лошадь! – распалялся Гарон, поглаживая бороду. – И называет меня плутом!

– А что если, – предложил Ранко. – Он отдаст тебе что-нибудь из других вещей, которые он оставил при входе?

– А что он мог оставить? – хмыкнул Гарон. – Свои грязные портки, чтобы не смущать честной народ?

– Я думаю, ты сможешь выбрать там что-нибудь, что удовлетворит твой аппетит. Найдешь какую-нибудь саблю и продаешь ее куда дороже Красотки, с которой все равно вам не сладить. Я видел, как эта милая лошаденка свалила пятнадцать человек прямо в реку и как ни в чем не бывало сбежала под руку к этому самому человеку, к которому ты так непочтителен. Он единственный ее хозяин, а ты всего лишь впустую тратишь время. И деньги.

– Нет такой лошади, которая бы ослушалась Гарона! – сжал таборщик кулачищи. – Нету на целом свете!

– Кажется, одна есть… – мрачно проговорил Каурай, заглядывая ему прямо в глаза. – И тебе лучше оставить этот бесполезный спор. Эта кобыла, если раззадорится, легко может откусить тебе голову. И вопрос денег сразу отпадет.

– А она уже пооткусывала! – заметили в толпе. – Уже троих покусала, один до сих пор оправиться не может. Смотри, Гарон, как бы тебе не прогадать. Бери деньги, пока предлагают!

В ответ на эти слова местные одобрительно загомонили. Но жадный пан Гарон был не лыком шит:

– А ну молчи, кто ты там есть? Любитель чужаков и всякого рванья, которое приходит в табор грабить честного человека! Не хватало нам кречетовых людишек, которые горазды пощипать нашего брата, так я еще должен стелиться перед этим… этим… Одноглазым прощалыгой с большой дороги!

– Так, что за шум? – раздался властный голос в толпе. – Разойдись! Разойдись, кому велено?!

Люди начали расступаться перед высоким, престарелым мужчиной с окладистой седой бородой и крючковатым, орлиным носом. Простой и практичной одеждой он мало отличался от окружающих, но держался куда выше прочих.

– Что тут? Чего не поделили? – спросил он тихим, спокойным голосом, при звуках которого голоса сразу затихли. Он обвел собравшихся людей цепким взглядом, и тут же заметил Каурая. – Ты кто, дорогой?

– Это мошенник, ворюга, пройдоха! – бранился Гарон. – Не знает наших законов, а потому хотел украсть мою лошадь средь бела дня. Говори, кто подослал тебя сюда, одноглазый мешочник!

– Тихо, Гарон! – осек его старик и повернулся к Каураю. – Ну а ты чего скажешь? Для начала назовись. Не припомню такого как ты ни в пределах цепи, ни за нею.

– Можешь называть меня Каурай, – слегка поклонился одноглазый.

– Здесь не кланяются, дорогой, – покачал головой старик. – Да, Гарон правильно сказал – ты не знаешь наших законов. Зовут меня Вармей, и я барон этого гуляй-города. Зачем ты здесь?

– Я искал свою лошадь, – хлопнул одноглазый по шее Красотки. – И нашел. А этот человек утверждает, что это его лошадь только потому, что он нашел ее в лесу. Якобы нашел.

– Что?! – заорал Гарон, однако сразу же замолк и сплюнул себе под ноги.

– Молчи, Гарон, ты уже достаточно сказал! – проговорил барон и снова обратился к Каураю. – Если он действительно привел эту лошадь из леса, где честно отыскал ее, бесхозную, в зарослях, то тебе не в чем обвинять этого человека. Он чист перед общиной.

– Но…

– Никаких «но», – твердо сказал старик. – У тебя есть доказательства, что эту лошадь он увел у тебя преступным способом?

– Нет. Однако это не дает ему права владеть ею.

– По нашим законам – вполне, – развел руками Вармей. – И тебе, дорогой, следовало бы понимать, куда ты приходишь со своими обвинениями, прежде чем заявлять права на нее. Особенно внутри цепи, где люди живут не так, как за ее пределами. Мы чтим права и обязанности жителей общины.

– И я их чту, – забывшись, поклонился Каурай, и старик недовольно скривился, но смолчал. – Но я владею этой кобылой не один год и не собираюсь уступать ее незнамо кому из-за случайности.

– Она сбежала от тебя. Ты плохо с ней обращался?

– Нет. На придорожный трактир, где мне пришлось заночевать, напали колядники и подожгли конюшню. Лошади насилу выбрались из огня и разбежались по округе. Вот так моя Красотка заплутала в лесу, где ее и нашел добрый Гарон.

– Это правда, дорогой Ранко? – повернулся Верней к молодому казаку. – Так было?

– Да, – кивнул Ранко без тени улыбки на загорелом лице. – Мы с самого утра ищем пропавших лошадей. Вот и решили проверить, не занесло ли какую случайно в ваш табор. А тут…

– Гарон, ты же сам день напролет воюешь с этой кобылой?! – крикнула из толпы какая-то женщина. – У моего мужа все лицо опухло из-за этой взбалмошной дуры!

– Ага, как же Гарон, подарили ее тебе, как же! Глядь, у нее весь бок опаленный! Видно, правду глаголет одноглазый!

– Не упирайся, дружище! В самом деле хозяин он этой стервы!

– Тихо! – прикрикнул на них барон и все разом затихли. – Если лошадь сбежала не из-за скотского к ней отношения, а со страху за свою жизнь, в чем не виноват хозяин, тогда дело оборачивается другим концом.

– Что?.. – вспыхнул Гарон. – Как ты говоришь, Вармей? Другим концом?

– Я не оспариваю твое право, Гарон, получать подарки, – обратился к нему барон. – Но, пойми, что и у этого человек есть своя правда. Ранко, ты же понимаешь, что ежели ты сегодня соврал, то обратной дороги в наш гуляй-город у тебя не будет? Ты будешь изгнан с позором, а, возможно, даже поплатишься жизнью?

– Да, – кивнул молодой казак, не опуская глаз. – Понимаю.

– Хорошо, дорогой, – важно развел плечи барон. – Тогда поступим так. Ты, Каурай, можешь оставить лошадь себе.

– Что, как же?.. – полезли у Гарона глаза на лоб от злости.

– Подожди, – вкрадчиво проговорил Вармей. – Лошадь остается у Каурая, а ты, Гарон, заберешь себе лошадь, на которой он сюда приехал. В знак уважения со стороны Каурая. Согласен?

– Вполне, – кивнул тот, стараясь, чтобы это не выглядело как поклон.

– Видели мы ту лошадь, – хмыкнул Гарон. – По сравнению с энтой, кляча клячей! Несерьезно.

– …и какую-нибудь вещичку, которую он оставил при входе, – вновь предложил Ранко. – Так будет справедливо. Есть у моего спутника одна красивая сабля. Бери, выручишь за нее половину лошади, и как бы не по более!

– Что ты говоришь? – на этот раз запротестовал Каурай. – Так-то ты запросто так распоряжаешься чужими вещами?

– У тебя есть идея получше?

– Ага, – кивнул одноглазый. – Мы сейчас меняемся лошадьми и разъезжаемся в разные стороны. Так будет куда справедливей, чем грабить меня под предлогом некоего местного «закона». Да и поберег бы ты свое здоровье, пан Гарон! Если попробуешь снова накинуть на Красотку аркан, она тебя точно не пожалеет.

Кобыла снова фыркнула и угрожающе вздула ноздри, подтверждая слова хозяина. К его удивлению, таборщики тоже поддержали такой выход.

– Ну, Вармей… – скрипнул зубами Гарон. – Сеншес! Пусть будет по-вашему. Но тогда я зайду в палатку и возьму себе что-нибудь за свою обиду, так уж и быть! Хорошая сабля, да?

– Не согласен, – нахмурился Каурай. – Моих вещей твоя рука не коснется.

– Боишься, что этот плут позарится на твой Куроук? – шепнул ему Ранко с хитрой ухмылкой. – Так вызови его на дуэль…

– Тебе бы все шутки шутить…

– Туточки два исхода, ненаглядный мой одноглазый, – сжал его плечо Ранко. – Мы на их территории и должны подчиняться их законам – так что дай этому плуту то, что он хочет. Чего тебе эта сабля? В остроге кузнец быстренько сварганит тебе новую, недорого возьмет. Или тебе любо и дальше ругаться с этими милыми людьми? С голыми руками, ты с ними точно не сладишь, брат.

Каурай в ответ едва не зарычал. Но парень был прав, как ни крути.

А Гарон, состроив трагическую мину, уже шагал в сторону шатра с их оружием. Пройдя мимо, таборщик едва не задел одноглазого плечом, но Каурай лишь проводил спину наглеца презрительным взглядом.

– Мудрое решение, – кивнул Вармей и захлопал в ладоши. – А вы чего столпились? Расходитесь, родные, нечего тут глазеть.

Местные неохотно начали разбредаться, пожалев видно, что дело разрешилось миром, и им не удалось поглядеть, как Гарон будет начищать морду одноглазому чужаку. Или одноглазый чужак начистил бы морду Гарону – тут уж как карта ляжет.

Каурай повел спасенную и страшно счастливую Красотку к коновязи, чтобы перебросить седло ей на спину, а Ранко с Вармеем ждали Гарона у шатра и о чем-то еле слышно беседовали.

Когда одноглазый закончил с лошадьми, Гарона все не было.

– А он не спешит, – прошипел он, собираясь уже выкуривать этого разборчивого пройдоху. Ну тут полог палатки взлетел вверх и показалась побледневшая физиономия Гарона, сжимающего в пальцах трофейную саблю одноглазого.

– Ты где это взял?! – вне себя от ярости крикнул Гарон Каураю в лицо, потрясая саблей перед потрясенной троицей. – Где, спрашиваю?!

– Гарон, спокойнее… – примирительно поднял ладони Вармей, когда тот чуть ли не бросался с кулаками на одноглазого. – Что стряслось?

– Нет, пусть он ответит! – не унимался Гарон. – Где ты взял эту саблю?! Это не твоя сабля!

– Начинается… – закатил глаз Каурай и махнул рукой. – Ранко, мы уходим.

– Это сабля моего брата! – вцепился Гарон как коршун ему в плечо, но Каурай вырвал руку. – Откуда у тебя сабля моего брата?!

– В бою взял, – бросил на прощание одноглазый и хотел уже скрыться в палатке, но тут ему на плечо упала рука Вармея.

– Постой, – нахмурился старик, извлекая из ножен кинжал. Каурай выругался.

Гарон держал обнаженную саблю на ладонях и едва не шипел от ненависти:

– Ты. Убил. Моего брата?!

И вновь, привлеченные новым взрывом возмущенных криков, со всех концов табора собиралась толпа гомонящих ротозеев. Показались даже люди с копьями.

– Да повесить его, и весь разговор! – летели предложения со всех сторон. – Пусть чужак болтается на суку.

– Верно!

– Гарон утверждает, что эта сабля когда-то принадлежала его брату и обвиняет тебя в убийстве, – говорил Вармей, уперев кинжал в бок одноглазого. – Это очень серьезное обвинение. Что ты скажешь на это?

– Пусть лучше следит за своим братом, – сверкнул зубами одноглазый. – И пореже таскается за чужими лошадьми.

Дорогу ему заступила пара воинов с копьями, острия которых они направили ему в живот. Со спины заходило еще трое, отрезая путь к отступлению. Каурай мрачно сплюнул. Холера.

– Тебе, дорогой, придется задержаться у нас… на какое-то время, – проговорил Вармей и скрылся за спинами жителей, опасливо поглядывающих на чужака в кругу копий.

К Ранко на всякий случай тоже подкрадывалась парочка таборщиков с обнаженными саблями.

– К вечеру мы к шинке точно не поспеем, – горько хохотнул он в ответ на мрачный взгляд своего попутчика. – Зато удастся отведать печеных ежей.

Глава 22

Единственное, что табунщики не стали отбирать – это повязка. Обезоруженного и полураздетого Каурая сначала хотели бросить в яму, но потом решили привязать к колесу телеги и, чтобы одноглазый не скучал, посадить рядом злющего пса на привязи, который взрывался жутким лаем, стоило только пленнику пошевелиться.

По табору шагали прохладные сумерки, и костры дымили посередине бурлящего табора, но их жар едва доходил до того места, где ворочался одноглазый, силясь хоть ненамного расслабить тугие веревки. Положение выходило глупее некуда – теперь он мог позавидовать даже Красотке, которую с неимоверным трудом, и не без помощи Ранко, табунщики все же умудрились затащить в стойло. Платой за эту победу стали увечья еще троих: одному табунщику зубастая кобыла ухитрилась откусить палец, второй поплатился сломанной челюстью, а третьему копытом разбили коленную чашечку.

После захода солнца запах съестного стал совсем невыносим, но единственное, что Каурай мог себе позволить это глотать слюни и ругаться себе под нос. Рассевшиеся вокруг костров табунщики словно нарочно гремели тарелками, дребезжали бубнами и играли на лютнях. Громче всех раздавалась мелодия из рук Ранко – молодой казак мастерски перебирал струны и на все лады распевал древние баллады, пленив уже с десяток женских сердец.

Вокруг Каурая собиралась совсем другая компания. Поначалу ему пришлось отвечать на вопросы Вармея, потом отбиваться от друзей, жены и безутешной матери погибшего. Старуха несколько раз порывалась выцарапать Каураю глаз, но крепкие руки Вармея каждый раз удерживали ее. Остальные тоже были не прочь ткнуть в него чем-нибудь поострее, но они не спешили и ждали решения барона. Гарон же прямо обещал повесить убийцу несмотря ни на что, а если тому удастся как-нибудь спастись, найти одноглазого «хоть на краю света».

Когда взрослые разошлись обдумывать его судьбу, оставив вместо себя ту злющую псину, их место заняла стайка малолетних шалопаев – тех самых, которые сторонились одноглазого на пути в табор. Однако стоило пришельцу из грозного конного воителя превратиться в побитого голодранца со связанными руками, их осторожность как ветром сдуло.

Пока светило солнце, мальчишек гоняли люди Вармея, но стоило только теням затопить шатры и телеги, кострам разгореться ярче, а ежам захрустеть на вертелах, одноглазого оставили наедине – с мрачными мыслями, щелкающими слюнявыми клыками и с летящими в него огрызками. В ответ Каураю оставалось только отбрехиваться на все их попытки сделать ему побольнее. Любимым их развлечением было запулить тяжелой картофелиной ему прямо в глаз. После пары метких попаданий, на лбу у него краснела громадная кровоточащая ссадина, а повязка сбилась набекрень. Один из сорванцов попытался даже залезть на телегу, чтобы пустить ему на макушку струю, но не успел тот спустить портки, как его вовремя спугнули взрослые. Собака тоже не давала одноглазому роздыху – если не лаяла, то пыталась подобраться поближе и укусить за пятку, и лишь привязь не давала ей распускать клыки. Все бы хорошо, но Каураю постоянно приходилось сидеть, поджав ноги, иначе он рисковал остаться без пальцев. Долго сидеть так не получалось – ноги очень быстро затекали и приходилось менять позу. Пес только этого и ждал, чтобы попробовать их на вкус.

Ночь давно вошла в свои права, стерла последние отблески солнца и погнала по койкам безжалостных мальчишек. Затихли бубны с лютнями, догорали костры, оставляя за собой черные столбы, коптящие небо. Люди понемногу расходились, забирая за собой в постели и запах съестного, и звонкие голоса с песнями. На улице таборщики оставили только холод, жужжание мошкары и мерзкий звук, с которым пес глодал кость. Каурай тоже с удовольствием погрыз бы что-нибудь, но ему досталось только смотреть на то, как ужинает его мохнатый недруг.

Тут краем глаза он заметил какую-то настороженную тень, которая медленно и аккуратно кралась к нему вдоль линии телег, слегка пригнувшись. Одноглазый притворился спящим, чуть приоткрыв веко «ночного» глаза, и тут же распознал в ночном посетителе юного Драко. Каурай не помнил мальчишку среди своих мучителей, и тот зачем-то решил наведаться к нему отдельно от остальных. В руках он нес тарелку с чем-то съестным. Интересно.

Почувствовав неладное, собака подскочила на месте, но при виде Драко села обратно и продолжила обрабатывать сладкую косточку. Парень явно не рассчитывал, что его заметят так скоро, сделал еще пару нетвердых шагов и застыл в тени, привалившись к стене фургона. Время текло, а парень все стоял, затаившись.

– Долго собрался любоваться? – разбил тишину одноглазый.

Мальчишка ойкнул и едва не упустил тарелку при виде того, как правый глаз Каурая мигнул во мраке.

– Глазастый ты, – отозвался Драко, отлипнув от фургона и делая осторожный шаг. – Откуда у тебя этот глаз? Я тоже хочу такой.

– За такой глаз тебе придется провести жизнь в изнанке, – проговорил Каурай, – без света, без запаха и без надежды когда-нибудь выбраться. Не думаю, что ты решишься на такое из-за какого-то глаза. Хотя этот глаз видел то, что вам, таборщикам, и не снилось. Атакующие флотилии, пылающие под Оком Уробороса; сияние Черной призмы, разрезающее мрак у врат Пандемониума. И все эти мгновения…

– …намотает на колесо вместе с твоими кишками, – хихикнул вредный мальчишка.

– Это будет завтра. Зачем ты пришел сегодня? Твои дружки уже поди видят десятый сон.

– Спросить хотел, зачем ты убил моего отца? – без обиняков выдал Драко.

– Не убивал я твоего отца…

– Убивал. У тебя нашли саблю, которая перешла ему по наследству. Все в таборе знают эту саблю. Он ни за что не отдал бы ее никому на свете.

– Эту саблю я вытащил из отсеченной кисти. И только лишь. Но я думаю, мои оправдания ты знаешь.

– Да, и они ничуть меня не трогают. Как и всех в таборе. Кто по-твоему отрезал отцу кисть, не ты ли сам?

– Возможно, твой отец порезался, когда брился…

– Заткнись, мразь, – прошипел Драко и протянул ему тарелку. – Жрать поди хочешь?

Каурай осторожно наклонился к тарелке и разглядел там что-то похожее на жареное мясо. Пахло оно тоже как мясо – этот факт подтвердила и псина, которая тут же оживилась и завозилась под ногами мальчика, выпрашивая кусочек.

Драко поднес тарелку ему под нос, чтобы тот убедился – да, это точно был зажаренный еж, обильно натертый чесноком. Знаменитое кушанье, о котором постоянно твердил юный Ранко, легок на помине. Слюна тут же выступила у одноглазого во рту – видят все святые и смелые, он не ел ничего со вчерашнего вечера…

Но стоило ему вскользь подумать о том, чтобы сомкнуть на нем зубы, как тарелка медленно отдалилась, одарив его ноздри легким запахом еле теплой снеди. Драко медленно опустил тарелку на землю и стал наблюдать, как псина тут же набросилась на ежа и принялась уплетать его за обе щеки.

– Приятного тебе аппетита, Жук, – похлопал парень собаку по спине, опустившись на корточки. – Надеюсь, ты хорошо поужинал, а?

Каурай только посмеялся такой нелепой попытке его разозлить. Он все равно и в жизни бы не притронулся к кушанью из рук смертельно обиженного на него мальчишки. Кто знает, что он мог туда подсыпать…

– Иди лучше в постель, твоя мать наверняка ищет тебя…

– Моя мать сейчас воет от горя, ей не до чего нет дела, – зашипел юноша, исподлобья сверкнув взбешенными глазами. – И виновен в этом ты!

– В том, что твой отец подался в разбойники, виновен я? И в том, что он со своими дружками решил перерезать спавших казаков в шинке, тоже виноват я? Или…

– Заткнись! – выплюнул Драко и достал бритву из голенища. – Если ты не заткнешься, я вырежу этот твой сверкающий, рыбий глазище! Будет и у меня такой глаз…

– Кишка тонка, малец! – ощерился Каурай. Собака, заметив его оскал, медленно вытащила морду из тарелки и зарычала.

– Твою клятую лошаденку мы тоже знатно помучаем. Дядька сказал, что такая норовистая скотина нам в хозяйстве не нужна, и уж если он не сможет сломать ее, то изрядная выйдет из нее колбаска! Но тебе попробовать ее уже не удастся, так как уже завтра тебя привяжут к двум березкам и отпустят полетать. Или… – он облизал губы, – может, и не стоит ждать так долго? Ну-ка, Жук…

С этими словами он схватил рычащую собаку за ошейник и подцепил ее привязь лезвием бритвы. Псина плотоядно заурчала, напрочь забыв о недоеденном кушанье. Перед ней сидела жрачка покрупней…

– Драко… – раздался голос у парня из-за спины, и тот подпрыгнул на месте.

Рядом с опешившим Драко возвышалась широкоплечая фигура Ранко. Молодой казак слегка улыбнулся ему, но его глаза смотрели строго. Собака глянула на нового посетителя, разочарованно гавкнула и вернулась к своему позднему перекусу.

– Пойдем уже, пора спать, – мягко проговорил казак и попытался увести Драко, но тот отбросил его руку со словами:

– Да пошел ты! Ты тоже не лучше этого! – воскликнул он и бросился бежать, на ходу вытирая слезы.

Ранко проводил его взглядом и вздохнул:

– А ведь его невозможно осуждать… Отцов не выбирают. Теперь мальчишка не успокоится, пока не увидит твою смерть.

– Не все отцы заслуживают отмщения, – сказал Каурай, с горечью наблюдая, как собака дожирает его ужин. – Уж точно не тот, который решился прийти с бандой подонков под окна к спящим людям.

– А слез? Слез они тоже не заслуживают?

– У меня не было отца, и я бы не стал плакать о нем, – пожал плечами одноглазый. – Но и жалеть мальчонку я не собираюсь. Если бы не налет, мы бы вообще здесь не оказались. Ни ты, ни я.

– Резонно, – присел на корточки Ранко. – Но разве способен здравый рассудок сопротивляться чувствам, особенно когда вот он, – он ткнул пальцем Каураю в грудь, – человек, убивший твоего отца. Сидит здесь, как на ладони. Разве смог бы ты удержаться от такой возможности отомстить? Не возникло ли у тебя мысли, что это шанс? Даже если потом ты страшно за это заплатишь? Стал бы ты придумывать оправдания, почему твой отец, возможно, заслуживал смерти, а убийца и вовсе – совершил «добрый» поступок?

– К чему ты клонишь? – подозрительно глянул на него одноглазый.

– К тому, что он не один, кто так думает.

– Хмм, и что они решили?

– Половина убеждена, что ты заслуживаешь виселицы. А другая половина считает, что тебя нужно потравить собаками – это интересней.

– И что нет никого, кто заступился бы за убийцу разбойника?

– Речь идет не просто о каком-то разбойнике, а о члене общины. А судить и карать члена общины может только сама община. Это…

– …их закон, я понял! – сплюнул одноглазый себе между ног. – Но просто так смириться со здешними понятиями о добре и зле я не собираюсь. Есть хоть кто-нибудь, у кого еще не пропала слепая вера в «закон»?

– Хм, – почесал подбородок Ранко. – На самом деле, лишь Вармей старается отрешиться от чувств. Но не думай, что он на твоей стороне и пытается не выгородить тебя – ты ему никто. Он хочет отыскать истину.

– Как похвально.

– А истина такова, что Ролло – так звали человека, убитого тобою прошлой ночью – получил по заслугам. Он был бедовый человек и часто знался с лихими людьми. В общине у него были хорошие отношения разве что с сыном, да с братом Гароном, и то конфликтов была масса. И вот его дорожка пришла к известному концу… На этой почве стоит Вармей, но родственникам и друзьям Ролло наплевать на его грехи. Они хотят твоей крови.

– И что у Вармея нет влияния на них?

– Есть, но они будут слушать, только если речь идет о члене общины. Ты же пришлый, чужой человек, и ты для них ничем не лучше этой собаки. Нет, вернее, эта собака тоже член общины, так что…

– Проказа!

– Вот именно. Но даже если случится чудо, и Вармею как-то удастся переубедить их и отпустить тебя – в чем я крайне сомневаюсь! – далеко ты вряд ли уйдешь. Близкие Ролло поклялись кровью, что долго на этом свете ты не задержишься. Это право кровной мести. Это тоже их закон.

– Что ж не они первые, не они последние, – хмыкнул Каурай. – Короче, завтра меня ждет виселица, а Красотку нож мясника.

– Похоже на то… Но не факт, что тебе достанется именно виселица. Они вполне могут, как и сказывал Драко, разорвать тебя березами. Или же всем табором просто переехать тебя на телегах. Они уже проделывали нечто подобное, когда один пройдоха попытался украсть у них лошадь. Но то была лошадь…

– Забери тебя ветрянка…

– Хех, они горазды на всякие штуки. Это только казаки Кречета, ежели что – сразу вешают без лишних церемоний. А эти изрядные фантазеры… Житуха у них нелегкая. Когда всю жизнь с места на место – как колесо, не заметишь, как озвереешь. По себе знаю.

– Слушай, а ты чего до сих пор тут делаешь? Ты чего тоже член общины?

– Нет, но я у них на хорошем счету, – неловко улыбнулся Ранко и почесал псину за ухом. Та довольно раскрыла свою зубастую пасть и облизнула казаку пальцы. – Как я говорил, когда-то я помог им, а они умеют хорошо помнить добро. Как и зло.

– И как я понимаю, ты пришел не за тем, что развязать меня и помочь мне сбежать?

– Не так быстро, – нахмурился Ранко и оглянулся проверить, не подслушивает ли их кто, но вокруг не было ни души. – У нас с тобой есть общее дельце, помнишь?