Текст книги "От заката до рассвета (СИ)"

Автор книги: Александр Артемов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

Глава 30

В перепелихиной хате было не продохнуть от люлек, вспотевших чубов, раскрасневшихся девок и сшибающего с ног духа горилки. Комната была освещена парой лучин, которые давали достаточно света, чтобы видеть почти каждого из компании.

– Ага! Вот и наш дорогой Повлюк пожаловал! – блеснули улыбки, когда толстяк перешагнул порог. Однако при виде его горбатого друга их радушие немного поубавилось, и они, кто с интересом, а кто с опаской, принялись рассматривать Каурая с головы до пят.

– Присаживайся, дорогой, и пусть друг его не стесняется, – пригласили их к столу. – Налейте-ка ими обоим пива!

– Благодарствую, – принял Каурай пенную кружку у девушки в цветастой шали, которая стрельнула в него пугливыми глазками и мигом растворилась среди клубов дыма, которыми была залита крохотная хатенка.

По углам комнаты подвывал ветрище, словно его спустили с поводка, стены ветхой постройки скрипели под ударами ненастья, но вечеру это никак не мешало. Каурай с вещами занесло за стол в углу, подальше от трескучих лучин и лишних глаз – в компанию Зяблика с Молчуном, Повлюка, Воробья, Абая и еще парочки парубков. Поздоровавшись со всеми, одноглазый пригубил свою кружку.

Недурно – оценил он пивоваренные дарования Перепелихи, слизал пену с губ.

– Нэ могу найти, – хлопал себя по карманам Абай. – Хот вша ешь менэ, нэ могу!

Перед ним веером разлеглась целая колода разноцветных карт рубашками вниз – на Каурая уставились лукавые глаза Ведьмы с ослом на поводу, бессердечного Монаха с удавкой, безголового Джокера с собственной башкой под мышкой и еще кучи разных персонажей, от которых мороз гулял по коже.

– Может под стол закатилась? – предположил Зяблик.

– Нэт, – покачал головой степняк. – Карта просто так нэ пропадает. Как говэривала моя матушка: худоэ время – худыэ карманы. А без этой карты игра нэ игра.

– Да пес с ними, с картами. Может, в кости схлестнуться? – предложил Повлюк, роясь в собственных карманах. – Пан Каурай, как насчет партейки в кости?

По столу покатились две засаленные костяшки и хлопнулись о полупустую чарку.

– Азартным игроком меня не назовешь, – почесал подбородок одноглазый, наблюдая как кости путешествуют по столу туда-сюда. – Да и богатым тоже. Пока на службу к воеводе не наймусь, скучно вам со мной играть, панове.

– Так можно сыграть в долг, – предложил Повлюк. – Думаешь, мы тут все мошну с собой носим? Как отблагодарит тебя воевода за службу, так и уважишь.

– Эх ты, хитрый Повлюк! – хохотнул Абай. – Сам уж который мэсяц мнэ долг дэржишь. Поди отыгратся захотэл?

– А провались ты пропадом, Абай со своими деньгами, – махнул на него рукой Повлюк. – Верну я тебе долг, верну! Тока срок дай, как воевода с жалованием держать перестанет – все выплачу!

– Да нэ тороплю я тэбя! – всплеснул руками Абай. – Сам в долгах как в шэлках хожу!

– Нет, благодарю, паны, – отмахнулся Каурай. – Я и не планировал задерживаться здесь надолго. А долги копить – только вшей кормить.

– Ну, раз так, мы для интересу, – поджал пухлые губы Повлюк, умоляюще глядя на одноглазого. – А должок я тебе прощу. Так уж и быть.

– Какой же тут интерес? – сделал кислую мину Воробей. – Просто так на воздух играть, за дите что ли нас держишь?

– Ишь казаком стал, поглядите на него! – хлопнул по столу ладонью Повлюк. – Щас еще дядьке твоему прознать, где ты вечера проводишь! Мигом уши рогаликом скрутит! Факт!

– А чего это ему? – позеленел Воробей. – Что я мальчик?..

– Мальчик, – хмыкнул Повлюк и провел ему по губам пальцами. – Усы еще не отросли! А саблю носишь!

– Ну ты! – вспылил Воробей, вскакивая на ноги. – Ты руки свои при себе держи, толстяк!

– А то что? – подпер кулаком мясистый подбородок Повлюк. – Дядьке жаловаться пойдешь?

Воробей не нашелся с ответом – разочарованно сплюнул себе под ноги и был таков. Компания засвистела ему вслед, упрашивая вернуться, но Воробей быстро скрылся за порогом. Скрипнули ворота.

– А и пес с ним, – откинулся к стене Повлюк, перекладывая кости из ладони в ладонь. – Ну что, паны, раз тут тока казаки остались, сыграем в кости? Все правила знают?

– Угу, – покачали чубами Зяблик с Абаем. Одноглазый пропал в кружке с пивом, но и он утвердительно качнул головой. А Сеншес с ними. Чем еще занять себя этим скучным вечером?

Когда все повернулись к Молчуну, он только неопределенно пожал плечами.

– Слухай сюда, дружище, – пододвинулся к нему Повлюк. – Правила игры в кости простые как козье вымя. Два кубика – на каждой стороне по числу. Ты считать, я думаю, разумеешь как? Вот. Кидаешь и смотришь, сколько выпадет.

С этими словами он бросил кости. После недолгого путешествия по столешнице они шлепнулись одна о другую и выпали цифрами 6 и 3.

– Девять! – поднял палец Повлюк. – Это хорошее число. Но лучше, если бы выпало 7 или 11, так бы ты победил без всяких яких. А вот если б тебе не свезло, и Сеншес подсунул бы тебе 2, 3 или 12, то пиши пропало – мигом вся ставка ушла бы твоему сопернику. Понял?

Молчун сосредоточенно поглядел на кости, лежащие прямо у него перед носом. Поджал губы и осторожно кивнул.

– Хорошо! – удовлетворенно качнул усами Повлюк. – Но раз тебе выпало 9, то и это неплохо. Теперь тебе нужно выкинуть еще раз такое же число. Кидай сколько хошь: либо выпадет снова 9, и ты заберешь барыш, либо 7, и тогда, увы, ты проиграл. Любое другое число не засчитывается. Понял?

Молчун вздохнул и почесал себя за ухом. Смотрел он почему-то на Каурая, который споро расправлялся со своей кружкой и не лез в педагогические дела.

– Как-то ты шибко мудрено объясняешь, Повлюк, – почесал затылок Зяблик. – Дядька Чарбын так и эдак пояснит, ударит один раз кулаком по столу – и сразу понятно.

– Ну, что тут непонятного! – отчаянно дернул Молчуна за плечо Повлюк. – Сначала кидаешь кубики. Выпало 7 или 11 – ты победил. 2, 3, 12 – проиграл, уступай ход сопернику. Другое число – кидаешь еще раз. Выпадет тоже самое число – ура! Выбросил семерку, так полезай под стол и кукарекай. Ну?!

– Ну? – насел на него Зяблик, нетерпеливо оттопырив губу. Оба они смотрели на Молчуна с такой надеждой во взгляде, словно он готовился родить божественное откровение. Или рассказать, где можно изловить коварного и неуловимого Кудлатого Уя.

Но Молчун не спешил, думал. Не стерпев, Абай начал в голос ржать.

– У… – наконец выдал Молчун, сверкнув глазами.

– Слава Спасителю! – выдохнул Зяблик. – Кидай уж.

– Да погоди ты! Ща мы поглядим как ему понятно, – пробурчал Повлюк и сунул Молчуну кости. – Кидай, шоб тебя!

Изнывая от жара ответственности, Молчун бросил кости дрогнувший рукой и тут же упустил их под стол. Разразившиеся гром с молнией едва не повалили Молчуна наземь, а казаки бросились искать выпавшие кости, но под столом их отчего-то не оказалось. Тогда грязно ругающийся и поносящий неловкого Молчуна Повлюк полез под лавки, но и там отчего-то кости не попались его цепкому взгляду. Поволандавшись так впустую, шуруя руками по полам и углам хаты, он отыскал только пару заноз и надкусанный вареник. Пока они ползали под столами, Каурай огляделся и заметил еще одни знакомые глаза, которые глядели на него из-под непослушной пепельной челки и, похоже, довольно давно. Мило улыбающаяся Малунья прижималась к плечу незнакомого парубка, поигрывая завязками его рубахи, но зрачки ее видели одного Каурая. Он тоже скосил на нее глаз, и спокойно потягивал пиво, мысленно пообещав побольней выдрать врунью, как только представиться такая возможность.

Не солоно хлебавши Повлюк, Абай с Зябликом вернулись на свои места. Молчун не двигался с места, стараясь не глядеть на разочарованных товарищей. Взглядами они давно располосовали его от плеча до пупа. Требовалась лишь искра, чтобы вся буря эмоций превратила Молчуна в дымящийся огарок. Но они смолчали – запалили люльки и пропали в плотном дыму. Вечер был безнадежно испорчен.

Допивая пиво, одноглазый откинулся на стул и прислушался к голосам остальной компании. Далась им эта игра.

– Слыхали вчера ночью, как колокол надрывался? – раздался осторожный вопрос, когда голоса стали на порядок ниже.

– А кто ж его не слыхивал, – хмыкнули в хмельные усы. – Валашье до основания дребезжало, когда долбить начали. У нас все кошки под лавки юркнули. Хоть окна все закрывай, задыхайся или уши паклей затыкай!

– Давненько так громко не били… Вернее никогда. У меня изба ходуном ходила, я уж было подумала, что она в тартарары провалится. Хуже было в ту ночь, когда отец Кондрат не стерпел и решил сам с бесовским колоколом в усердии попрактиковаться да и начал среди ночи в ответ ему на местной звоннице в набат бить. Помните, все тогда на улицы высыпали и едва не померли со страху?

– Попа тогда с колокольни насильно сняли, чтобы не пугал людей почем зря.

– Колокол-то до сих пор бьет и с каждым днем все сильней. Интересно, к чему бы это?

– Сеншес в старые колокола бьет, всех ведьм к себе на пир зовет… Церквушку давно прокляли после того, как в ней попик от тоски повешался, вот и беснуются в ней черти да ведьмаки по ночам. А мы слушай их, пока не умаются и по норам не расползутся. Мне мамка рассказывала – давненько приключилось…

– Какой там! Отец Кондрат гутарит, что безобразники какие-то балуются, чтобы волновать народ. Или те же хлопчики Баюна поселились недалеко от церквушки, да и знай себе веселятся назло воеводе, зная его несчастье.

– Вот это похоже на правду. А то все на нечистого кивают!

– А чего ж сам Кондрат туда ходить опасается? Взял бы с собой с десяток молодцов с Кречетом в главе, да и очистили бы церквушку от всякой погани разбойничьей, если нету там никаких сеншесовых сил?! Видать есть, раз у самого Кондрата коленки трясутся даже вспоминать про ту церкву, которую он сам и освящал, как поговаривают! Видать и вправду проклята она, и колокол черти дергают.

– Хоть ты плюнь, а отец мой поминает, как колокол оттуда снимали и подводами увозили. В Волах он сейчас – там на колокольне раскачивается. А в старой церкви уже годков-то двадцать никакого колокола нету.

– Ага, что же ты думаешь, разбойнички с собой новый колокол притарабанили, да еще и такого размеру, который по всей округе слышно? Брехота! Верь больше.

– Все вы ерунду мелете, дурачье, – внезапно вздохнула Малунья, мягко отстранила свою милого друга и со скучающим видом выпорхнула в сени, громко хлопнув дверью.

Компания не обратила на ее выходку ни малейшего внимания, всецело занятая горячим спором:

– А я вообще слыхал, его на пушки расплавили, еще когда с Альбией война была…

– Или сам он рухнул, да и лежит там у алтаря…

Одноглазый проводил “приятельницу” взглядом, устало вздохнул и отставил недопитую кружку. Протолкнуться сквозь тесно сидящую компанию, не передавив им ноги, было непросто, но вскоре он выбрался в сени, а оттуда и во двор.

Раскаленный добела месяц плыл по неоглядному небу, округлившимися боками раздвигая звезды. Было холодно и зябко; одноглазый выдохнул облачко пара и огляделся – Малуньи как след простыл, только две качающиеся березы попались его взгляду. Он зашел за угол и тут увидел невысокую фигурку, кутующуюся в плащик. Ага.

– Ты чего тут делаешь? – подошел Каурай к ведьмочке.

– Не видишь? – подняла она недовольные глаза. – Стою.

– Это-то я вижу. А как же наш уговор?

– Ты что считаешь, что я должна вытащить твоего Гриша из рукава? Как отыщу, так отыщу.

– Не очень-то ты стараешься…

– Я, между прочим, вчера все кусты облазила, под каждый камешек заглянула, всех знакомых порасспрашивала! – вздернула носик-кнопку ведьмочка. – Нет нигде твоих оболтусов. Как в воду канули!

– Будешь мне это рассказывать, когда все ноги стопчешь, а ты тут на гулянке с каким-то хером обжимаешься…

– А ты чего тут делаешь, позволь узнать? Горилки что ли пришел попить, да с девочкой какой помиловаться поди?

– Я так-то свою часть договора соблюдаю, – скрипнул зубом Каурай. – Мы в Валашье, как ты изволишь видеть. А завтра к воеводе. Вот что ты тут забыла – вопрос.

– У меня тут дело…

– Оно и видно.

– Эй! Я тоже завтра не семечки щелкать собираюсь. Знаю я еще одно место, куда пока соваться я побаивалась…

– Вот и займись этим, – махнул на нее рукой одноглазый и потопал прочь, коря себя за глупость. Не стоило полагаться на эту полоумную ведьмочку. Правильно говорила Хель, что от ее бедовой головушки больше проблем, чем пользы.

– Эй, ты! – кликнула его ведьмочка. – Нечего на меня рукой махать, слышишь?! Я попрощаться сюда пришла!

– С кем?

– С Боженой, с кем же еще, дурень! – прошипела она. – Поди только по бабам ходить и можешь, а я только что из терема Шкуродера! Слышал небось как она кричит?!

Выпалив это, она булькнула на последнем слове. Глаза ее полезли на лоб и она закрыла ладонью дрогнувший рот.

– Ты чего? – остановился Каурай, когда увидел как крохотное лицо ведьмочки буквально поплыло. Вот проказа, не хватало еще и слез тут…

– Ничего, – простонала она дрожащим голосом, закрываясь рукавом.

– Эй… – решил вернуться одноглазый, чувствуя себя до крайности паршиво. Ну, вот довел эту дуреху до слез. – Прекращай.

– Я и не начинала! – поджала ведьмочка губы и через силу поглядела на него исподлобья, блеснув глазами полными горьких слез. – Ничего ты не знаешь про нас, одноглазый! И про Божену ты тоже ничего не знаешь. Она, между прочим, сама этого хотела! И вот…

– Этого? – поднял бровь Каурай. – Чего этого?

– Я выполню свою часть уговора, понял! – проигнорировала Малунья его вопрос и бросилась бежать в темноту.

Одноглазый остался на месте, ругаясь себе под нос и поминая всех известных ему дочерей и жен Сеншеса – от Чумы до Проказы.

– Не сомневаюсь, – сплюнул он, когда силуэт ведьмочки растворился во мгле. Повернулся и зашагал обратно под крышу.

Пересуды про загадочную церковь все не умолкали. Каурай с трудом протиснулся между спорящих к своему месту и обнаружил, что его кружку уже осушили до дна. Прекрасно.

– Сами вы давно в церкву ту не заглядывали? – журчал звонкий девичий голосок. – Собрались бы, смельчаки, да и поглядели, кто это там ночью в колокола бьет. Говорят, росписи там страшнющие, но красивые, глаз не отвесть. Какого-то художника еще в стародавние времена из-за границы выписывали, а он так расстарался, что аж попа едва удар не хватил, когда вошел он и углядел, что за страсть тот на стенах его церквушки намалевал по заграничной моде. Но стирать было поздно да и жалко. Художника того – в мешок да в прорубь, а церковь закрыли от греха. Вот там до сих пор неприкаянный дух художника по залам и носится, в колокол бьет и воет со злобы, что с ним так несправедливо злые люди поступили.

– Хотела бы я пойти и поглядеть на эти иконы… – мечтательно протянула другая деваха, но глянула на святой угол с изображением Спасителя с Пламенной дланью и пугливо осенила себя знаменем.

– Так и пойдем! Ну, кто готов сегодня?

В ответ ей раздалось недовольное бурчание, но охочих до похода в проклятую церковь не нашлось.

– Ну что? Эх вы, козакы!

– Ты бы, Груша, меньше языком болтала! Охота нам по старым церквам расхаживать. Чего мы паломники какие чтоле? А вдруг там и вправду разбойники окопались? Или еще кто похуже…

– Ну, вот и срубите голову Баюну. На радость воеводе, отомстите за бедняжку Божену.

– Потише, Грушенька, ротик свой раскрывай, а то и моргнуть не успеешь, как в Смородинку отправишься, к Рябчику нашему пустомеле. Разбойничками пусть Кречетовы хлопчики занимаются – их это ремесло. А ежели это и впрямь нечистая сила, то это для попов да опричников самая работа. А нам и так покойно, благодарствую! Может, мне и нравится, как колокол играет, можа оно и так засыпать удобней… Ой…

– Чего это ты ойкаешь? Струхнул поди?

– Иди ты, куда подальше со своими вопросами. Не слышите что ли?

– Да чего?

– Звук какой-то… Как будто кто-то… хрюкает.

Все молодые с этих слов покатились с хохоту.

– Ахаха, вот она казачья удаль! – запела все та же Грушенька. – Боишься, что сам воевода под окном сидит, наши речи про себя слушает?

– Нет, боюсь, как бы чье-нибудь ушко мимо не проплывало, а потом чей-нибудь ротик твои словечки в панское ушко их не повторил. За тебя радею, родненькая Грушенька, за твое счастье с молодым мужем, а не с русалками в речке Смородинке.

И в подтверждении его слов откуда-то снова донесся приглушенный хрюк. На этот раз его уловили практически все и затихли.

– Глупости какие! – зашептала Груша в напряженной тиши. – И кому нужны наши разговоры?!

– А вот выйди под окошко и погляди, нет ли там ушек да язычков чужих.

Хрюк повторился. Все собравшиеся задрожали, переглянулись, а потом уставились на побледневшую Грушу.

– Нету там ничего…

– Сходи-сходи!

– Ах, так?! И схожу, – зажглась пухлая ладная Грушенька и, расталкивая прыснувших девок, бросилась к окну искать там источник таинственных звуков. Не успела она освободить щеколду, как порыв ветра выбил громыхнувшее окно. Разом налетевшая стихия бросилась под рубахи и платки, защекотав каждого холодными коготками, задула все три огонька, которые скупенько освещали вытянувшиеся лица. Изба потухла и окунулась во тьму, мигом распугав и улыбки, и поднявшиеся было смешки.

– Ну, ты и дура, Грушенька, мое тебе слово! Я ж пошутил, а ты…

– А я-то чего?! Ты меня заставил идти смотреть! – запричитала Груша, изо всех сил силясь закрыть упирающееся окно, но ветер рвал ставни и отталкивал девушку. – Помоги, чего встал?!

Ей бросились помогать, и уже двое налегли на окно, но тут нечто здоровое и черное полезло на них с улицы, громко хрюкнув в их вытянувшиеся физиономии. Оба с криком отпрянули, закрываясь руками, и попадали на пол, а из окна в комнату уже лезла громадная свиная харя. Миг, пару десятка сердец пропустили один удар, а волосатый хряк потянул скользким пятачком, открыл зубастую пасть и чудовищно завизжал. Истошный крик ужаса следом поднялся такой, что едва не сорвал крышу и не раскатал хату по бревнышку. Казаки с казачками, распихивая друг дружку, полетели вон из избы – кто бросился в двери, гуляя по головам, а кто сломя голову полез в окна, лишь бы подальше от монстра, который пытался дотянуться до них зубами и пятачком. Очень скоро крики затихли на улице, а чудище вовсю хрюкало, давилось смехом и радостно подпрыгивало на подоконнике. Нож и пара вилок, торчащих из пятачка, ничуть не мешали ему получать удовольствие от своей проделки, но вскоре рыло устало веселиться и без сил упало на пол, оставив вместо себя, мокрого от слез и красного как свекла пана Повлюка.

– Ты… видел это? – задыхался он, сам не свой от счастья. – Как они улепетывали?..

– Ага, – отозвался Каурай и швырнул пустую кружку тому прямо в лоб. Та отскочила, словно снаряд от крепких крепостных стен.

– Эй! – схватился толстяк за голову. – Так же убить недолго?! Факт!

– Радуйся, что в этот раз мне под руку не попалось что поострее.

– Ишь какой ты! – потер ушибленное место Повлюк. – А я между прочим выполняю приказ пана головы! Чтобы нам с тобой быстрее соснуть пойти. Ой… Помоги мне выбраться отсюда! Кажется, я застрял…

– Сам выберешься как-нибудь, – поднялся Каурай и наступил на хрустнувшую тарелку. Комната представляла собой пугающее зрелище: столы перевернуты, лавки тоже, посуда была расколошмачена и разбросана по углам. Видно не было ни зги, ветер по-хозяйски прогуливался от печи до сеней и обратно. Повлюк все пыхтел и стонал в окне, и Каурай сжалился над непутевым казаком.

Он выбрался во двор и тут же нашел здоровенную задницу Повлюка, которая двумя яркими полукружиями торчала из окна, дрыгала ногами и пыталась выбраться, но узкое оконце никак не давало продвинуться ни взад, ни вперед. Каурай сплюнул, повыше поднял сапог и от души пнул своего несносного знакомца прямо промеж ягодиц. Повлюк вскрикнул и повалился на пол, загремев всеми своими костьми и недобитой посудой заодно.

– А полегше нельзя? – заворчал он, когда одноглазый хлопнул дверью. Посуда отчаянно хрустела под его сердито гремящими сапогами.

– В следующий раз помогу выбраться с обратной стороны.

– Нет уж!

– Вот и не ной, а лучше помоги мне убрать весь этот бардак, который оставили твои дружки!

– А, – махнул рукой Повлюк. – Тетка Перепелиха вернется и все здесь выметет. Ей не впервой.

– Вижу «ответственного» квартиранта, – хмыкнул одноглазый, переворачивая стол. На полу он заметил пару потерянных повлюковых костяшек, которыми так и не смогли поиграться казаки. Пытаясь их поднять, он неловко пнул кости носком сапога, и они покатились к стене. Когда кубики остановились, на него смотрели “глаза змеи”. Одноглазый хмыкнул и снова пнул их сапогом. Через пару ударов сердца две черные точки вновь уперлись в потолок.

“Вот жирный негодяй”, – ухмыльнулся Каурай, сдул с костяшек пыль и сунул в карман. Чем черт не шутит.

– Пустое! – все балаболил Повлюк. – Она иной раз не меньший переполох устраивает, когда чертей всю ночь катает.

Каурай решил, что ослышался, и нахмурил брови. На его озадаченный взгляд Повлюк только хохотнул и, охая, поднялся с пола.

– Кого катает?!

– Чертей! – повторил он и помог поднять еще пару лавок и стульев. – Забираются они к ней на спину, и скочут с Перепелихой по комнате до рассвета. И не уймешь ее, бедную. Ох, и плачет она потом наутро – вся спина и колени в синяках. Факт!

– Интересно…

– Тетка Перепелиха известная затейница! Гутарят, бывшая колдунья, которую почему-то невзлюбили демоны и теперь измываются над ней, почти каждую ночь. Но она крепкая – терпит. Да ты не боись! Главное комнату перед этим запереть, а то и на тебя вскочит, не оторвешь потом.

– Кто, черти?..

– Не, – махнул он рукой. – Тетка!

– Еб… твою…

– Вот то-то и оно! – подмигнул ему толстяк. – Так что давай побыстрей заканчивать и на боковую, пока она от подруги не вернулась. Браниться начнет, а то и кочергой огреет – подумает сослепу, что черти снова набедокурили.

– Подруга тоже из бывших?

– А ты думал! Все бабы на хуторе, хоть и немного, но ведьмы. Факт!