Текст книги "От заката до рассвета (СИ)"

Автор книги: Александр Артемов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

Глава 19

Лошадёв, как выражался пан Кречет, носилось по округе достаточно, чтобы никто не усомнился, что их отправили слоняться по лесам почем зря. С десяток сбились в табун и мирно себе щипали траву, дожидаясь прежних хозяев. Иные стягивались к ручьям, решив промочить горло, а то и сами возвращались на пепелище, когда переполох немного улягся. Для тех лошаденок, кто упирался, у казаков был припасен аркан. Ранко оказался лихим ловцом и с одного-двух бросков набрасывал петлю на шею особо ретивым скакуньям. Они с другим парубком – Абаем, коротконогим степняком, который правил лошадью без рук – носились по округе и хватали одну лошадь за другой. В конце-концов, у них вышло что-то вроде соревнования.

Пан Рогожа только знай себе посвистывал да удовлетворенно попыхивал люлькой, радуясь, как ловко молодые казаки орудуют арканом, и что самому Рогоже не нужно ничего делать.

Оставалась одна беда – день уже перевалил за середину, а ни в одной кобыле они так и не признали Красотку, не говоря уже о Грише. И это не могло не беспокоить одноглазого. Лошаденка, которая досталась ему, была никудышная, и Каураю пришлось отправиться налегке: арбалет, штыки, доспехи и прочее барахло, пришлось оставить казакам Кречета. Одноглазый забрал с собой только трофейную саблю да Куроук.

– Быть может пацан уже вернулся? – предположил Ранко, передав заарканенную лошадь пану Воробью, который увозил партию пойманных скакунов обратно к шинке.

– Тогда мы бы об этом уже узнали, – вздохнул Каурай, поглядывая по сторонам. Учитывая, что Воробей с Повлюком сделали к этому времени с десяток ходок туда и обратно, а новостей все не было, следовало признать очевидное – с мальчишкой что-то случилось.

– Глядь, Повлюк возвращается! – воскликнул Ранко, когда из-за деревьев показалась верховая фигура пузатого казака.

– Ну, что говорит Кречет? – спросил Рогожа. – Сходится число лошадей?

– Куда там, – покачал головой Повлюк, сдерживая разгорячившегося коня. – Он, мол, пятка еще не хватает.

– Так пусть посчитает пойманных лошадей колядников в учет пропавшим! – покачал головой Рогожа с его недогадливости. Но Повлюк только махнул на это:

– Ну и я ему о том же.

– А он?

– А он – не можно, гутарит.

– Тьфу!

– Лошади-то казенные! – развел руками Повлюк. – Да и дюже дохлые у колядников лошаденки, пан Рогожа. А конюший нам головы поснимает, ежели мы вместе животины, которую он как облупленную до хвоста знает, приведем ему сие недоразумение – факт!

– Добро! Будем искать дальше, чаго сделаш, – вздохнул Рогожа и обвел задумчивым взглядом пустующие просторы. С каждой ходкой округа все больше скудела на лошадей, и нынче они уже не представляли в какую степь им направлять копыта.

– А можа, пан Рогожа? – почесал затылок Повлюк, – разобьемся на группы да порыскаем в порожних сторонах? Ты, Абай да Ранко скачите в одну сторону, а мы с паном Каураем дождемся Воробья и повскачим в другую. Неча нам тут куковать. У нас сроку до вечера!

– Заметано, дорогой мой Повлюк! – обрадовался Ранко и расплылся в белозубой улыбке. Парню жуть как осточертело общество постоянно ворчащего пана Рогожи, и он давно искал повода как-нибудь от него отделаться. – Токмо, дядька, дозволь мне с паном Каураем по округе порыскать. А то у Повлюка лошадь на последнем издыхании уж. Не угонится за мной поди. Загнал он ее.

Это было правдой – взмыленная разбойничья коняга под задом тяжеленного Повлюка, который ни на миг не расставался со своей бомбардой, еле переставляла копыта и еще одной погони за неугомонным Ранко едва ли выдержала бы. Каураю досталась кобыла куда свежее – сам словил ее в лесу и выковыривал из седла останки разбойника, которого ранее рассек мечом. Седло до сих пор липло к заднице, залитое кровью и еще чем-то зловонным.

– Но-но, малец, – погрозил ему пальцем Рогожа. – Ты не думай, шо я тебя на гулянку какую отправляю! Шоб оба к вечеру к шинке вернулись! Как штык!

– Да далася вам эта шинка, шо вы там на углях сидеть вздумали? – прыснул Ранко. – Хватайте лошадей с барахлом и езжайте до пану воеводы, а-то вас там бабка Малашка живьем в мялке скрутит. Мы с паном одноглазым догоним.

– Ты чего решил поперек Кречетова слова пойти?! – заводился Рогожа.

– С каких пор ты, дядька, так до мнения Кречета так охоч стал?

– С тех пор как его пан воевода в головы назначил, – замахнулся на него Рогожа нагайкой. – А не много ли в тебе гонору, малец? Розог захотел?!

– Розог нам не можно, пан, еще лошадёв искать до самого вечёру. А с розгами в седле не усидишь. Прощавай, пан Повлюк! Прощавай, пан Рогожа! Догоняй, одноглазый!

– Ух, дьявол! – сплюнул старый казак вслед умчавшемуся Ранко.

Каурай кивнул Рогоже с Повлюком и пришпорил свою лошадь, скорей устремляясь за Ранко, пока тот не пропал из виду. Ему и самому становилось невмоготу таскаться за медлительным Рогожей, а им вдвоем с Ранко будет куда проще отыскать Красотку с Гришем. Если оба еще живы, конечно.

Впрочем, обрадовался он рано, ведь за Ранко, который наконец вырвался из силков дядькиного надзора, угнаться мог лишь сам черт. Молодой казак знай себе подгонял коня нагайкой, привстав на стременах, и Каураю пришлось изрядно помучить свою хилую лошаденку, чтобы не оторваться от него.

Отъехав от казаков достаточно далеко, парень натянул поводья, и его коняга пошла легкой рысью.

– Ну, пан одноглазый, – хитро глянул на него Ранко из-под густых черных бровей, когда Каурай таки поравнялся с ним. – Нелегко было за мною угнаться?

– Куда спешить? Мы еще вволю покатаемся, не загонял бы ты коня раньше времени, – заметил ему Каурай, пуская лошадь бежать рядом с ним. – А то век за моей Красоткой не угонишься.

– Да сбегла твоя панская кобыла, зуб даю, сбегла, – рассмеялся Ранко. – Сел на нее твой дружок и поминай как звали. Или поди сам ее у кого-нибудь увел? Признавайся, не выдам.

– Красотка моя до последнего волоска на холке, – покачал головой Каурай. – Не случалось и дня, когда она подводила меня. Характер у нее скверный, этого не отрицаю, но когда дело серьезней некуда – нету вернее друга. Не могла она сбежать. Бродит где-то. Если ее саму кто-нибудь не увел, но тогда он с нею намается…

– Дружок твой? Как его там… Груш?

– Гриш, – хохотнул одноглазый. – Он тоже не сбежит. Он мне слово дал.

– Слово? – хмыкнул Ранко. – Эх, пан одноглазый, ежели бы слово для людей хоть чего-то да стоило, жизнь пахла бы цветами, а не этим, что у лошадёв из зада порой вываливается. Чего хошь бери, ежели он не убег!

– Увы, трусоват он, чтобы решиться сбежать в никуда, да и зачем ему? Он сирота, дома его лишили, сестру убили, друзей убили – некуда ему бежать. Разве что к самому Баюну?

– О, нет, – ухмыльнулся Ранко. – Этот его разве что наложницей своей сделает, и то скажет – дюже тощая девка. В разбойнички народ лихой и отчаянный подается. От поборов в основном, войны и всяких разных притеснений. Вот как война Крустника началась, поплыли в леса дезертиры, хотя там и без них швали всякой по горло, которым на жопу свою приключений нема, вот они себе места на белом свете найти не могут, мыкаются. Твоего мальчишку там печальная судьбинушка ожидает. Хотя, слыхал я, они вроде с Бесенком ночку провели. Может он его и подговорил…

– Бесенок уже никого не подговорит.

– Что же убили его разбойники?..

– Нет, не разбойники, – покачал головой Каурай. – А тот кошак, про которого я вам в шинке рассказывал.

– Врешь?!

– Я видел, как он вынес мальчика в зубах из огня. А следом проглотил, облизался и был таков. Не успел я ничего сделать. Зараза…

– Эх, – покачал головой молодой казак. – Бедняга Бесенок… Ну, ничего, – прыснул следом он. – Оклемается!

– Ничего?..

– Покатается в желудке у того кошака и вернется! Бесенку в не меньших переделках случалось бывать по своей неотесанности. Всего я не знаю, но слышал предостаточно.

– К чему ты клонишь?

– А вот к чему! Раз ты гутаришь, мол, проглотил его живьем тот котище, то и волноваться нечего. Кошки они жертв сразу не глотают. Сначала порвут на мелкие клочки – зубками-зубками их! А потом уже да. А этот, как ты говоришь, вынес из огня? Ха! Не родился еще тот кошак, который по доброй воле в огонь бросится! А этот рисковый. Видно, охраняет нашего Бесенка, бес. Ох, и впору ему прозванье его.

– Хмм… – задумался одноглазый. – А ведь, как бы дико это не выглядело, юный Ранко. Но ты прав. И вправду. Кошаки мышей не глотают.

– То-то и оно, пан. Но тут вопрос – и чего Бесенок той твари так полюбился?

– Это мне хотелось у вас узнать. Вы пацаненка знаете как облупленного.

– Бесенка хорошо знает только сам Бесенок, – ухмыльнулся Ранко. – Да еще и панни Перепелиха, у которой он смладства в нахлебниках жил. Но выкинула она его, как нашкодившего котенка, когда шалопай подрастать стал, да лишком баловать. Его Горюну в подмастерья и отдали, но с ним он тоже как кошка с собакой – пытался кузнец его уму разуму учить, но все без толку. Бесенок в кузнице, похоже, бывал реже, чем свежий воздух. Вот засранец теперь и Сеншесу дорожку перешел.

– У вас видимо-невидимо этих тварей, судя по разговорам. С чего так?

– Факт! как любит говаривать дорогой мой Повлюк. А с чего – пес его разберет. У нас постоянно какая-то чертовщина меж хуторами ползает. То призраки по полям расхаживают, то коты с теленка размером на метлах с ведьмами обнимаются, то кабаньи головы в дома к людям лезут. Вот сидишь ты вечерком, и тут стук в дверь. Открываешь, а снаружи вроде и никого. И тут эта тварь тебя как с ног собьет и давай кусать, пока до слез не доведет. И повезет, если ее хозяин неподалеку окажется, а то и до смерти загрызть может. Рассказывают, мол, к Повлюку нашему однажды такая злобная харя наведалась, но не смогла ему ничего сделать – он парень здоровый и мяса у него на ногах порядочно припасено. Зубы она об его икры пообломала, а он, гляди, не стушевался – взял да и сам ее грызть бросился. Видать, страшно толстяк голодный был! У него за печкой до сих пор трофей валяется. Сам показывал. Засолил.

– Чудеса…

– А то! Иногда и огненные колеса можно на дороге встретить. Но тогда быть беде. Говорят, что тех, кто у нечистого заступничества просит, рано или поздно, сама нечистая сила и сгубит. Я так рассуждаю: ежели одни чудища за бесенка горой, а другие всячески пытаются Бесенка сожрать, значит по уши влез наш пострел в какие-то темные дела. С Бесенка станется, он был парнем тронутым, помимо всего прочего, а то что он колдовать выдумал с горюшки – ничего удивительного. В ведьмаки, гутарят, всегда уходят самые убогие и зачуханные.

– Не от хорошей жизни, это ты прав, – кивнул Каурай. – Потому и растет их число, как на дрожжах… Но все же, есть идеи, куда еще могла податься Красотка?

– Окромя лугов да речушек? Знамо куда – жеребца себе искать! Чтоб отодрал он ее маленько, пока мы тут с тобой кумекаем, в какую сторонку нам податься. Это она у тебя почему вечно сердитая такая? А потому, пан одноглазый, почему и любая кобыла – отодрать ее надо, чтоб слюни из глаз полезли, тогда она глядишь и подобреет. Вот ты свою подругу постоянно на привязи держишь, воли ей не даешь. А то драли бы ее по одному жеребцу каждый божий день, она, глядишь, и не убегла бы. А так – гляди, ищи ветра в поле, а кобылу на х…ю! Это первое дело для любой холеной кобылы – жеребца себе найти, помяни мое слово, одноглазый.

– А ты, я гляжу, специалист?

– Кто? Спей…

– Знаток в общем?

– А кто их, проклятых не знает! – сгоряча ударил Ранко плеткой себе по сапогу. – Шоб их удержать, крепкая рука нужна, чтобы осаживала, когда суть бабья верх возьмет. Да подарочки еще, удовольствия всякие, чтоб опять же одного тебя она любила. А какое тут может быть удовольствие, раз ты ее постоянно по собственным нуждам таскаешь. Эх, брат!

– Я что-то потерял мысль. Мы про кого, про лошадей или про женщин?

– Про лошадей. А ты думал?

Каурай откинулся в седле и от души рассмеялся словам свирепого молодого казака, который важно тараторил, рассевшись в седле, и знай подстегивал свою лошаденку на каждое острое словцо.

– Так мы ее до старости искать будем, милый Ранко, – вытер слезы одноглазый. – А так, глядишь, и махнем рукой и поедем искать себе новых лошадей.

– А эти чем тебя не устраивают? Я-то свою кобылку тоже потерял, вот и не знаю даже, в пожаре та погибла или сбежала куда, иль может ее увели у меня, пока мы там в дыму ползали, усы кусая да локти. Я еще пытался свою в конюшне отыскать – побродил, побродил да бросил. Они там все в одну кучу слиплись – потоптанные да обугленные, не узнать. Может и твоя там полегла?

– Нет, видел я ее, когда лошади из конюшни выбегали, но в суматохе поймать не смог. Здесь она где-то бегает, стерва. И Гриш…

– Не найти нам, ни кобылы твоей, ни пацаненка твоего, – вздохнул Ранко. – Хотя постой… Знаю я одно местечко, где верно можно отыскать твою лошадь да и мальчонку заодно! Или, по крайней мере, точно удостовериться, что их там точно нету.

– Что за местечко? Выкладывай.

– Всему свое время, – загадочно скосил глаза молодой казак. – Сначала мы с тобой, одноглазый, уладим одно дельце.

– Дельце? Я заинтригован, Ранко. Какие у нас меж тобою могут быть дела?

– А так… Не догадываешься?

– Нет, ни одной догадки.

– Что ж, тогда не отставай!

И с этими словами Ранко хлестнул лошадь нагайкой и отправил в галоп. Каурай выругался, но тоже подстегнул свою кобылу. И чего вдруг взбрело в голову этому неугомонному юноше?

Они проехали по дороге еще немного, пока Ранко не повернул коня в густой лес и не утонул в нем с головой. Каурай юркнул следом, страстно возжелав схватить спутника за шкирку и вправить тому мозги. Молодой казак словно с цепи сорвался.

Но не успел он додумать эту мысль, как услыхал шум воды, и перед ним открылась укромная полянка, окруженная со всех сторон густой растительностью. Ранко стоял на своих двоих и привязывал лошадь к дереву.

С подозрением оглядываясь по сторонам, Каурай натянул поводья:

– Что ты задумал?

– Ничего особенного, – пожал плечами Ранко, хитро сощурив на него правый глаз. – Просто искал хорошее местечко, где нам никто не помешает. Это подойдет. Эх, сколько я сюда девок переводил…

– Сомневаюсь, что я тебе понравлюсь… – покачал головой одноглазый.

– Ничего мы найдем, чем заняться. Спешивайся, пан Каурай! Лошадь тебе не нужна.

Каурай поднял бровь и тут же понимающе ухмыльнулся. Ранко заулыбался ему в ответ, радуясь, что тот все понял без слов. Да, у них было одно дельце.

Одноглазый привязал лошадь рядом со скакуном Ранко, спустил ножны и прислонил Куроук к дереву.

– Э, нет, пан одноглазый! – возразил Ранко, когда Каурай обнажил саблю. – Ты эту игрушку оставь. Вон тот монстр тогда был в твоей руке. Обнажи его, мил будь, и потанцуем.

– Шансы должны быть равны, юный Ранко, – покачал головой Каурай и показательно рассек взвизгнувший воздух клинком. – Сабля против сабли.

– Что думаешь, я не сдюжу против эдакой оглобли? – обиделся молодой казак. – Я тебе не фехтовальщик какой-нибудь, который только шпагой махать и научен. Я казак, одноглазый, а казаку по службе своей положено и против сабли, и против копья, и вот этой чуды-юды драться.

– Это Куроук, – кивнул Каурай в сторону своего огромного меча. – И он нас не уравняет.

– Ха, так ты своей оглобле и имя дал, не постеснялся? – ухмыльнулся Ранко. – Ну, а моя сабелька из простых, безымянная, но будь уверен – орудую я ей не хуже.

– Нет, ты не понял, – покачал головой одноглазый. – Ты же хочешь честного поединка? Хочешь проверить, кто из нас наиболее искусен? Вот. Значит, будем сражаться на саблях. Обнажать Куроук, чтобы просто надрать тебе задницу, это как говорит твой дядька Кречет, – не можно. Нелегкое это дело, опасное орудовать им. Да и не требует он ни доли фехтовального умения.

– А что же требуется, чтобы владеть им?

– Воля. И чистый разум.

– Загадочные слова говоришь, одноглазый.

– Вот и не напрягай голову, и не мели языком, а лучше поскорей обнажай саблю. Я уже устал ждать.

Ранко с удовольствием выхватил клинок и взмахнул им перед собой. Воздух задрожал от напряжения, когда оба воителя застыли, подняв сабли – один против другого.

– Спасибо, что не предложил нам драться на палках, – проговорил Ранко, облизнув губы.

– Нет, такого счастья я тебе не доставлю, паршивец, – ухмыльнулся Каурай и замахнулся саблей.

Ранко этого и ждал – с радостным свистом его сталь столкнулась со сталью одноглазого, заливисто прозвенев на весь лес. Ранко сразу перехватил инициативу и пошел рубить наотмашь, одаривая противника хлесткими ударами сверху и снизу, колол и охотился на рукой одноглазого, а когда сабля неизбежно натыкалась на вражеский клинок и встречала ответную бурю, сжимал зубы, уходил в глухую оборону. Сабли звенели и выли, рассекая прохладный воздух, сталкивались, высекая искры, и вращались, как крылья мельницы, каждый шаг подстерегая противников. Каурай поначалу не стремился наступать, а лишь пробовал молодого казака на зуб, позволяя ему порезвиться и показать на что способна его необузданная лихость. С недосыпу его пошатывало, так что скакать аки молодой козел у него не выходило, и он просто отбивал каждую попытку пробить его оборону, а следом колол и рубил в ответ, желая заставить норовистого козленка немного попотеть.

Но скоро пришлось вспотеть и самому Каураю.

Когда Ранко осознал, что сломать врага с наскока не выйдет, он принялся кружить вокруг одноглазого и делать обманные выпады, рычать и всячески стараться вынудить его ошибиться, чтобы закончить бой одним ударом. Дрался всерьез, сабля в его руке не обещала никаких компромиссов. Противники все упорнее теснили друг друга. Вскоре Каураю пришлось медленно отходить, шаг за шагом, парируя и отводя от себя клинок молодого казака. Сзади свою пасть раскрыл крутой обрыв, оканчивающийся небольшим бережком, где кипела водица небольшой речки. Ранко сверкнул на нее глазами и завертелся волчком, вкладывая в каждый выпад всю свою резвость и упорство. Однако на стороне Каурая был опыт. Нарочно открывшись, он поймал саблю Ранко эфесом, резко повернул рукоять, извернулся и резким ударом ноги отправил молодого казачка катиться с обрыва.

Ранко с удивленным воем слетел прямо к берегу, и только случай и подвернувшиеся под руку кусты спасли его от падения в студеную водичку. Не успел он понять, куда делся противник, а Каурай уже съезжал по уклону, сверкая заточенным лезвием, и их клинки вновь разбили тишину окрестных лесов. Ранко перекатился за спину и, не выпуская сабли из рук, выбросил острие вперед. Клинки вновь со звоном сошлись, сверкнули парой полумесяцев и ударились друг о друга вновь.

Ранко, видать, сильно расшибся, пока считал косточки на ухабистом склоне, и едва держался на ногах, постоянно припадая на колено. Он больше не рвался в бой, а только пятился и старался держаться подальше от крутого берега. Чем и воспользовался одноглазый. Напирая на ослабевшего казака, он норовил ткнуть ему в плечо и закончить уже этот глупый спекта…

И тут прямо в висок Каураю полетел топор.

Глава 20

Одноглазый вовремя пригнулся, и лезвие топора пролетело мимо, обдав его колючим ветерком.

С тупым стуком оно глубоко вошло в ствол березы. Следом воздух располосовало грохочущим росчерком плети. Затихшая сабля полетела на землю, а обжигающий кнут обматывался вокруг предплечья Каурая.

– Ранко! – сверкнул оскаленными зубами неизвестный, наматывая кнут себе на предплечье, и готовясь пырнуть одноглазого ножом. – Ранко, я держу его. Бей!

Каурай не стал ждать, когда его бросятся разделывать как привязанного барана – дернул кнут и сам кинулся на противника, готовясь встретить ледяную сталь грудью. Скатываясь по уклону, тот сделал отчаянный выпад, но острие нашло лишь воздух, не причинив одноглазому никакого вреда.

Нападающий выругался и попытался оттолкнуть врага, но его уже ждал кулак одноглазого. Пара ударов по морде, и неизвестный с задушенным криком покатился по траве, сверкая белками напуганных глаз. Не успел он сплюнуть кровью и нащупать потерянный кинжал, как сапог Каурая впечатлялся ему подбородок. Рухнул он как подкошенный, запоздало закрываясь руками при виде того, как громадная черная тень с его кинжалом в руках накрывает его с головой.

– Стой, одноглазый!

За спиной Каурая шуршала трава, мышцы рефлекторно рванули корпус вбок и приказывали бить врага не глядя, но разум остановил вскинутую было руку, охладил бурлящую кровь.

К нему опрометью бежал Ранко с пустыми руками – его сабля рукоятью вверх торчала из земли.

– Стой же! – схватил тот одноглазого за плечо. – Не надо!

– Почему? – спросил он и посмотрел на неизвестного, пластом лежащего на траве и дрожащего в попытке закрываться руками. Сквозь пальцы проглядывалось смуглое молодое лицо с прилипшими ко лбу кудрявыми, смоляно-черными волосами. Юнец лет пятнадцати со свистом дышал и дергался в ответ на каждое движение одноглазого, словно тот мог стереть его в порошок лишь щелчком пальцев.

Впрочем, это было не далеко от истины.

– Это друг! – все дергал Каурая за плечо Ранко, бледный как полотно.

Пару мгновений оба глядели друг на друга, пытаясь привести мысли в порядок.

– Драко, ну ты и балда! – выплюнул Ранко в лицо побитому смугляшу.

– Что?.. – подал голос тот не в силах перевести дыхание. – Вы это чего?.. Я-то думал…

– Ну и чего ты думал?! Что меня тут убивают?

– Ага… – сглотнул тот комок в горле и забегал глазами от одного лица к другому, которые еще недавно пытались проткнуть друг друга заостренным железом. – Помочь хотел.

– Ну, дурак! – сплюнул Ранко и схватил его за шкирку. – Поднимайся уже, спаситель!

– Еду я по дороге, – бормотал он. – Вижу – ты, Ранко, несешься сломя голову, как будто за тобой Сеншес гонится, и тут же этот… – пугливо глянул парень на одноглазого, – за тобой и в лес! Ну, я следом. И слышу – железо звенит, и вы друг с дружкой…

– Ты, Драко, как в следующий раз меня спасать бросишься, спроси для начала, а оно мне надо? – прыснул злым смехом молодой казак. – А то, развлекаюсь я, а с перерезанной глоткой свалишься ты!

– Прости… – промычал смугляш, опуская всклокоченную голову.

Каурай зловеще ухмыльнулся, со всей силы вогнал кинжал в древесный ствол и пошагал искать свою выпавшую саблю. Ладонь после столкновения с бичом горела огнем и требовала перевязки. Хорош смугляш, вот тебе и помахали сабельками.

– Куда?! – бросился к нему Ранко, но одноглазый только отмахнулся от него.

– На сегодня мы закончили.

– Нет! – замотал головой молодой казак и снова поднял свою саблю: – До первой крови!

– Мы закончили, – поднял Каурай окровавленную руку. – Настроение ни к черту. Да и дел много.

– Тьфу ты! – в бессилии полоснул Ранко воздух саблей и яростно бросил ее в ножны. – Драко, чтоб тебе провалиться на этом месте, защитник хренов! Такую славную рубку обломал!

– Да я ж говорю, ехал я мимо и гляжу…

– Слышали уж, не глухие! Ну, так езжай себе дальше. Куда ехал-то?

– Тебя искал.

– Зачем?

– Ну… – замялся Драко, бегая глазами. – Тебя ищет Малунья.

– Зачем?!

– Пусть сама скажет.

В это время Каурай взобрался по склону и двинулся отвязывать лошадь. Под перепалку двух разгоряченных знакомцев он взгромоздился в седло, и, пока оба юнца продолжали собачиться, перемотал пораненную руку тряпкой, выжидая, когда Ранко уже сунет ногу в стремя и вернется к насущным делам. Но, похоже, ждал он зря.

– Где она?

– У нас. Где же еще. В таборе. Сегодня утром объявилась – словно с неба упала. Взволнованная очень. Говорит, ты, Драко, скачи да Ранко мне сыщи. А без Ранко чтоб не возвращался. Вот я и поскакал.

– Ага, прискакал, на мою голову!

– Слушай, да чего ты все ругаешься?! – разозлился смугляш. – Как будто я тебя от какого-то важного дела оторвал! Подумать можно, что ты тут с девкой милуешься! Что это за хмырь вообще? Новенький в банду Кречета что ли?

– Щас как оттаскаю за уши! – с этими словами Ранко схватил Драко за ухо и дернул два раза. Тот беспомощно вскрикнул и вцепился казаку в руку:

– Пусти! Больно же!

– Ранко! – крикнул Каурай на двух балбесов с вершины обрыва. – Пусти его уже. Нам еще лошадей искать.

– Та неча их искать! – хохотнул Ранко и обхватил парня локтем за шею. – Драко нам их быстренько отыщет! Всех до единой, и Красотку твою тоже. Правда, Ранко?

– А?.. – отозвался смугляш, щупая покрасневшее ухо, и даже не думая вырываться из захвата. – Каких лошадей?

– Ой, не притворяйся! Знаем же, чем вы, коробейнички, промышляете. Мы как раз с моим одноглазым другом собирались ехать в вашу сторонку. Так шо быстро влезай в седло! Не будем заставлять барона Вармея ждать.

* * *

Из-за плотной стены деревьев раздавался грохот копыт, ржание лошадей, звучали голоса и музыка – табор встречал гостей еще издалека, и первым, что они почуяли, только углядев очертания бродячего города торговцев, фокусников, музыкантов, коневодов и воришек, был запах мяса. Каурай даже пришпорил лошадь, когда его ноздрей коснулся вожделенный запах съестного. С прошлого вечера в его желудке не побывало ни крохи.

– Урчит, а, одноглазый? – хохотнул Ранко. – Ну, ничего. Сейчас, не успеешь слезть с лошади, как тебя сразу возьмут в оборот и накормят от пуза. Ты любишь запеченных ежей?

– Не особо.

– Эт зря! Хорошего ежа главное в углях не передержать. Это вообще особое искусство – правильно испечь ежа, чтобы потом иголки на зубах не попадались, а так очень вкусно. Только не говори, что тебе раньше никогда не приходилось пересекаться с этим славным народцем?

– Разве что на ярмарках. Да в порубе.

Уже на подъезде к широкой веренице разукрашенных телег и фургонов, скрепленных друг с дружкой толстыми цепями, их встретила группа мальчишек. Они закружили вокруг лошадей десятком наглых воробьишек, выпрашивая у пришельцев пару медяков и чего повкуснее. Самые храбрые просили дать подержать саблю. Ранко со смехом сунул одному из чумазых попрошаек надкусанное яблоко.

– Ранко, научи нас бросать ножи! – не отставали мальчишки, дергая казака за носок сапога и повисая на седле, чем очень досаждали лошади. – Ранко, научи!

– Боюсь, мне ваши мамки за такое по шее надают, – смеялся Ранко, бесцеремонно отпихивая мальчишек сапогом, что их только раззадоривало – они порывались ухватить его за ногу и повиснуть еще и на ней, из-за чего казак чуть не свалился на землю. Драко же оставил их и поспешил на территорию табора, и его кудрявая шевелюра растворилась в массе цветастых полотен.

Каурая детишки лишь щекотали своими любопытными глазками, но пока боялись подходить слишком близко, не говоря уже о том, чтобы трогать Куроук, к которому их глаза тянулись словно намагниченные. Однако с каждым пройденным шагом их боязливость все скорее улетучивалась, и они подбирались к его «игрушкам» все ближе. Одноглазый от греха прикрыл клинок плащом, чтобы лишний раз не искушать смелость малышни.

Ранко, видя его осторожность, только потешался:

– Глаз да глаз с ними! Гляди, как бы твой Куроук не уперли, пострелята. Им поди палка подлинней нужна – яблоки сшибать!

За круг телег они проехали без приключений, ощущая на себе подозрительные взгляды вооруженных людей с луками и копьями. Особенно пристально темные глаза вглядывались в одноглазого, который слишком уж сильно выделялся на фоне ярких шатров и босоногих детишек.

Оказавшись за «стенами» города в окружении шатров и дымных костров, Ранко с коня попал прямо на руки к местной детворе, которая принялась тащить его в разные стороны и едва не порвала ему шаровары.

– Потом! Потом, говорю, неугомонные! – то ли смеялся, то ли сердился Ранко, отпихивая их и подводя лошадь к коновязи. Тут же рядом оказался чернобородый мужчина и радушно поздоровался с казаком. Следом он принял у Ранко саблю, и они оба скрылись в шатре. Наружу казак вылез уже гол как сокол – пустые руки да широкая ухмылка.

Следом мужчина подошел к Каураю и требовательно кивнул на его железо.

– Не боись, – приглашающе поднял молодой казак полу шатра, видя, что его спутник не спешит расставаться с оружием. – У своих не утянут.

– А ты здесь свой, как я погляжу?

– Помог им как-то, – кивнул молодой казак. – А они привыкли платить за добро добром. Так что можешь смело разоружаться. Они, конечно, подворовывают иногда, – прибавил он ему на ухо, – но больше у тех, кто им не нравится.

– Я бы предпочел не разбрасываться вещами.

Услышав эти его слова, чернобородый мужчина лишь отрицательно покачал головой.

– Увы, мой одноглазый друг, – вздохнул Ранко. – Это их закон – никакого оружия в кругу телег. Здесь святая земля, куда пускают только родственников или друзей, с которыми они хотят либо торговать, либо вести беседы.

– А что нельзя вести беседы, держа оружие при себе?

– Нет, а то они обидятся.

Мужчина закрыл глаза и кивнул, подтверждая слова Ранко. Каурай с сомнением поглядел на непроглядную темноту шатра, тяжело вздохнул, подхватил поклажу и сунулся внутрь, приподнимая повязку с «ночного» глаза. Его встретила гора мешков и ящиков, сваленных, как бог на душу положит. Тут же на столе примостилась и сабля Ранко, пара ножей, аркан, кривой лук и колчан со стрелами. Рядом было небольшое пространство, куда одноглазый уложил свою трофейную саблю. Но вот с Куроуком возникли сложности – двуручник едва не упирался в распорки, и его пришлось сунуть в самый дальний угол. Их с Ранко вещички Каурай прикрыл плащом от лишних глаз и выбрался на воздух.

Снаружи его ждал Ранко, о чем-то оживленно беседующий с детишками.

– Ага, вот и ты! – подмигнул он одноглазому, который после темноты шатра щурился от яркого солнца. – Ничего не забыл?

– Нет, – показал пустые руки Каурай. – Это что настолько важно?

– Ага, – кивнул молодой казак. – Здесь… немного не так, как вне цепи. Ни тебе оружия, ни народов, ни сословий, ни распрей. Здесь все равны.

– Так уж и все, – хмыкнул одноглазый. – А как же упомянутый тобой барон?

– Ну, должен же кто-то управлять эдакой оравой, – пожал плечами Ранко и взлохматил шевелюру одному из мальчишек. – К тому же они сами выбирают себе главаря, а не просто сажают на трон молодого высокородного пропойцу, когда помрет старый. Это древний обычай, который идет, говорят, еще со времен Эпохи цветов. Дикий народ, однако!

– Интересно, – Каурай огляделся по сторонам – от обилия цветастых шатров, бус и пышных юбок уже начинало рябить в глазах, а от навязчивых запахов пряностей и пыльных ковров хотелось чихать. – Откуда же тебе известно про Эпоху Цветов?

– Говорю же – древний обычай.

– Нет, я не про это. Эпоха Цветов не то название, которое известно каждому встречному-поперечному рубаке. Удивляешь, Ранко. Интересуешься историей?

– Да нет, – смутился молодой казак. – Просто люблю поболтать на разные темы.

– История? Религия? Военное дело?

– Не без этого… Гляди!