Текст книги "Ху Из Мы (СИ)"

Автор книги: Александр Скляр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Особой радости от сложившегося сценария лицо Потрошенко не выражало. Улучшение качества работы желудка визуально не определялось. Резкие запахи отсутствовали...

– ...Чей остров по праву наследования, Миклухо? За кем закрепится?

– Много событий пройдёт. Много воды и людей утечет... – неопределённость слов Могелата слилась с его монолитным выражением лица.

– А нам что делать? Ругаться, плеваться, драться?..

– Отдавать... Давать, как можно больше, и обходится достатком. Тогда и самим вполне достанется, и счастье обретёте. Особенно избавляться от того, что тебе не принадлежит. Отдай и пользуйся спокойно без ограничений.

– Это вы мне? – уточнил покорно господин Пукин.

– Всем без исключения!..

– Разумный, дьявол, – тошно с ним разговаривать.

В этот момент воздух заструился и из него вылепился Янкович.

– Опа на! Знакомые все лица. Только вас тут не хватало, Виктор, – запричитал Потрошенко.

– Ты чего бегал кругами, как заяц, прежде, чем сбежать? – спросил Пукин, наморщив лоб.

– Вы ж сказали, я и побежал.

– Надо же было какую-то логику соблюсти: здравый смысл включить, организовать правдоподобие своим поступкам.

– Так вы сказали, я подумал – всё ляпнулось, финита ля комедия, вы без меня лад дадите делу, и помчался, как велели.

– Ты думал, что кто-то за тебя всё сделает, мы ли, другие, так? – господин Пукин ещё больше наморщил лоб.

– Вот так предьява. Я свою часть дела выполнил: сказали – я и побежал. А дальше ваши люди обязаны были разрулить ситуацию согласно плану – не я ж его разрабатывал, подробностей не знаю, не при делах...

– И слава богу, что не вы... – сорвалось с языка у господина Пукина, – последствия были бы ужасны.

– Нет, я не могу такое слушать и позволить в своём присутствии подобные речи произносить. Вдруг, как-то просочится информация к нашим "ненашим", через вирус или ещё как, и с меня спросят. Чем тогда крыть, и как доказать, что я не в доле, если повсюду моя часть учитывается?

– Алексеич, прекращай. Здесь все свои, не мути воду, какой вирус... Я вообще, кремень, хоть и... – успел сказать Янкович и растворился в пространстве – вернулся в своё сознание к месту нахождения.

«Фух! – выдохнул Петр, и покосил глазом в пугающую бесконечность. – Может ещё пронесёт как-то?..»

В ушах образовалась звенящая тишина. Зачесался нос, но не было возможности устранить беспокойство: руки болтались плетьми и не поддавались управлению.

– Пронесет, конечно, – после недолгой паузы отозвался господин Пукин. – Чего не пронести... Ведь это не ваш выбор – вас выбрали наши спецслужбы по совокупности критериев и обеспечили сопровождение. Так что, вся вина на них, а вы здесь абсолютно ни при чём. Если пожелаете, я могу публично это подтвердить. Нам подошёл человек, то есть – вы, по физиологическим и прочим характеристикам. Кто виноват? – Природа. Вот пусть и отдувается за это.

– Чу-чу-чу, на вас, Владимир. Об этом думать нельзя, а не то, что подтверждать.

Потрошенко часто заморгал глазами и пушистые ресницы зашуршали веером, и с обидой в голосе сказал:

– Так-то оно так, хоть и без свидетелей, всё одно гадко... Мы своих добровольцев записали в бюджетники: работой обеспечили, деньги платим, а им всё чего-то не хватает. Выбрал себе работу – будь любезен выполняй качественно и не скули. Да кровь, да грязь, да смерть и раны – но это же твоя работа, твой добровольный выбор, вот и несите ответственность за своё предпочтение, а заодно, за всю страну. Я же – несу! Не понимаю... Воюющие в окопах люди – у них своя выгода; работа подвернулась, они ухватились – за это материльную компенсацию получают. Ну, и патриотизм, конечно, возможно... Народ же тут ни при чём, почти... зачем его колотить.

– Вот-вот. В этом вопросе я с вами совершенно согласен. Мы тоже со своими "кандидатами" желающими повоевать пошли подобным образом: каждый должен отвечать за свой выбор. Вы выбираете, мы оплачиваем, – какие претензии после?.. Удалось проскочить – бери деньги и радуйся; не удалось – скули в уздечку за свой выбор.

Рука Потрошенко, после единодушных слов, сама потянулась к пожатию, для скрепления взаимопонимания в сложном вопросе скрытого предательства.

Господин Пукин было потянулся, да видно, передумал – щелкнул ладонью по протянутой руке, на том и порешилось.

– Так никто ж не видит, – возмутился Петр.

– Ну, так и не надо...

Могелат то являлся, то исчезал, а вместе с ним пространство искривлялось и коверкалось, и колыхалось, словно фантастическая плазма: во что хочешь превратиться может.

– Я на вас кляузу перехватил, – теперь мне благодарность должна выйти, – усатый явился, как блин на масленицу, лоснясь от ожидаемых преференций. Густая полоска жирных черных волос на верхней губе прельщала качеством растительности.

– У вас усы накладные или естественные и растут? – спросил Потрошенко, не осознавая, зачем был задан вопрос, и нужен ли ответ на него, потому как интерес смотрелся сродни отношения коровы к её рогам.

– Ах, простите. Я, кажется, опростоволосился – ошибся адресом по инерции жизни.

– Вы кто такой?

– Пал Палыч, секретарь его велич... пардон, начальника департамента социальной политики.

– На кого кляуза-то? – поинтересовался господин Пукин. – Я подобные вещи очень ценю и уважаю – приделываю к ним ноги, глаза, уши, и выпускаю погулять при удобном случае. Давай сюда свою кляузу, сами разберёмся.

– Да кляуза так себе, серенькая, не вашего ранга. Вам, пожалуй, и пачкаться не стоит, – пошёл на попятную Пал Палыч.

– Давай сюда, я сказал, – жёстко произнёс господин Пукин, – сам разберусь, без сопливых, серенькая она или красненькая.

Но в тот же момент секретарь со своей кляузой растворился в воздухе, так и не ознакомив с содержанием высоких государственных лиц. Но она им не сильно и нужна была – тут же забыли и про кляузу, и про Пал Палыча. А ведь откройся смысл записки, и кое у кого жизнь могла пойти совсем в ином направлении.

Быстроглазая проворная девочка, пробегая мимо, остановилась, и уставилась, не стесняясь на невысокого господина, чьи портреты мелькали по всей стране.

– Дядя Вова! Вы мою пилотку со звёздочкой не видели? Потерялась... Я тоже хочу немножко повоевать, – боевая девчушка стрельнула глазками. С кармана её шортиков свисала резинка от рогатки. Во рту чавкала жевательная резинка. – Я на велосипеде люблю кататься, – сообщила девочка о своих предпочтениях.

– Молодец, – похвалил её господин Пукин. – Подрастёшь, я тебя в мотоклуб определю к "Ночным волкам". Будешь выть турбинами моторов...

* * *

Начальник службы по связям с общественностью Семен Степанович Шалый пожинал приятные плоды своей разросшейся деятельности. Распространённый на всю страну конкурс на лучшее предложение-проект по улучшению работы городской инфраструктуры принёс невероятный успех организаторам – несчетные мешки с корреспонденцией, которые любимый племянник Виталик не успевал отвозить в пункт приёма макулатуры. Такая возросшая деятельность таила в себе определённые риски. С одной стороны, радость от получаемой прибыли нейтрализовала страх и угрозу обвинения в жульничестве. А с другой, – о каком жульничестве может идти речь, если люди добровольно, по велению разума, сердца и каких-то неведомых сил – пишут и пишут, присылают и присылают свои конвертики с предложениями. Некоторые из них в отделах читают, обдумывают и бракуют. Кто виноват в этом? Понятное дело – конкурсанты-отправители.

Если с умом подойти к этому вопросу, то по-хорошему, с почты надо комиссионное вознаграждение требовать за организацию немыслимого письмо оборота. Виталик так и сказал, развалившись в кресле, Семену Степановичу, мол, дорогой дядя, надо бы с государственной почтой договор заключить на прогонку писем с оплатой получателю комиссионных за такой ворох корреспонденции в одни ворота.

Дядя морщился, но ничего не говорил, надеясь, что к следующей встрече дитятя поумнеет самопроизвольно. Чудеса же в жизни случаются, почему бы и тут не произойти?

– У тебя в руках такой причудливый инструмент, как голова, а ты не знаешь, что делать. Долби гранит... – Семен Степанович, склонившись к бумагам, помахал рукой, намекая, что занят и, желательно, очистить кабинет. Дорогой же племянник не торопился уходить, и озадачил дядю своей печалью, что не справляется с таким оборотом бумаги. И, конечно же, у него имелось два великолепных плана, как упростить работу при сохранении доходов. Первый был гениальный по своей простоте: не изменяя реквизитов получателя, указать адрес пункта приема макулатуры, там открыть своё отделение, и тогда мероприятие завертится образцово самостоятельно и чудесно.

– Да, действительно, гениально придумано, – съязвил дядя. – Надо только рот держать открытым, а туда будет течь денежный поток. Браво! Превосходно! А если конкурсант отправитель захочет узнать судьбу своего детища и приедет согласно адресу? Тебе известно, какие скареды эти изобретатели? Ведь они считают своё детище лучшим в мире, а тут ты на пути со своим подлым подвохом. Да они тебя в клочья порвут и сдадут их в макулатуру.

Выслушав дядину версию, племянник поутих и уже не так бойко предложил подыскать себе помощника, чтобы дело веселей спорилось и, чтоб он не бегал в запарке мокрым, грозя простудиться и заболеть.

Несговорчивый дядя и этот план забраковал, сославшись на то, что в такое дело посторонних втягивать опасно – лишний свидетель ни к чему.

Виталик загрустил, и собрался было покинуть дядину обитель, но задержался из-за медлительности.

В кабинет грубо постучали и следом вошли. За спиной у Александры Калины выпрыгивала из одежд секретарша, стараясь донести до сведения начальника, что на посетительницу нет никакой управы, прёт, словно танк на ополченца, разве что воздействовать каким-либо тяжёлым предметом. И предупредила, что электрошокер её не берёт: то ли прибор неисправен, то ли гражданка из полена сделана.

Гражданка, сделанная из полена, захлопнула дверь за собой, чуть было, не оттяпав нос секретарши. Но всё обошлось – та вовремя отскочила в свой удел.

Рукава рубашки Саши Калины были закатаны по локоть, чтоб не мешать движению рук. И невольно в этих руках представился немецкий автомат шмайссер времен второй мировой, к выражению лица... Она решительным шагом направилась к столу руководителя, и тут заметила Виталика.

– Ага, – сказала Саша Калина, – это тот, который водил меня за нос.

Она мигом подскочила к своему обидчику, и ловким движением руки ухватила молодого человека за нос. Семен Степанович мог только засвидетельствовать, что захват был надёжный, и вырваться не представлялось никакой возможности. С одной стороны он сочувствовал Виталику, а с другой подумал: пусть жизнь его немножко потаскает во благо будущих дел. Александра так и сделала, как подумалось дяде. Она обвела племянника вокруг стола и выпроводила в двери. Её нога самопроизвольно пожелала боднуть Виталика под зад, подведя победный итог, но тот оказался шустрее, и как только неприятельская рука отпустила нос – исчез в проеме, как и не было. Саша Калина плюнула в сердцах, что не успела поддеть пленника, и попала в официальный портрет, висевший над столом секретаря.

– Точное поражение, а главное, по заслугам, – прокомментировала она результат своего попадания. Глаз изображенного на портрете первого лица заслезился от потёкшего плевка.

Секретарша на всякий случай притаилась под столом, держа в руке бесполезный электрошокер.

– Ну?! Каков результат внедрения моего проекта в народ? – спросила Александра у начальника службы по связям с населением, когда они остались вдвоём в кабинете. – С моим проектом туалета открытого типа все специалисты ознакомились?

Семен Степанович благоразумно промолчал. Ему всё ещё мерещился шмайссер в руках решительной посетительницы.

Саша Калина же молчать не собиралась – не для того пожаловала.

– У меня есть последователи идеи. Десятки приверженцев. Их лозунг к проекту: "Что естественно, то не безобразно". Вот так-то, господа чиновники. Я сама осваиваю удобства собственного проекта: захотелось нужду справить – сажусь и справляю, всем ветрам назло.

И только вы ни тпру, ни ну.

– О, Александра! Смените гнев на милость. Ваш проект, безусловно, интересен и в дальнейшей перспективе, несомненно, будет воплощен в бетон. Но ныне победил проект другого участника, вашего коллеги, можно сказать, и мы его реализуем. Поймите, специалисты так решили, ни я. И против не попрёшь – у них сила умственного сцепления в руках.

– Скажите, у кого сейчас находится проект моего коллеги-соперника? Пойду его обгажу. Я докажу любому, что важнее моего проекта ничего в жизни нет и быть не может. Естественная надобность возникает и существует помимо воли человека и требует соответствующих условий непредсказуемо, в первую очередь, и каждый божий день. Ответьте мне – проект коллеги, который вы запустили – в нём у человека есть ежедневная потребность?

– Как сказать. Покупать ежедневно производимый товар смысла нет, а вот использовать – как без него, – Семен Степанович усиленно тёр лоб. Нужна была срочно плодотворная идея, чтобы отшить посетительницу. Варианты: иду на совещание, придите завтра, нет времени на разговоры, торопит неотложная работа – не устраивали, в том числе, и своей обыденностью.

– Но ваш товар ни пить, ни есть не просит, а значит, и естественная надобность ему ни по чём. С организмом человека этот номер не пройдёт. Что кричит ваш брат чиновник по всякому поводу: самое главное – это человек, а не товар, заметьте. Так чей проект важнее и критически необходим людям? Вот то-то же! Говорите по-доброму, у кого находится проект моего конкурента – иначе, задушу... – и это очень походило на правду.

* * *

Лучи солнца, заходившие с утра в кабинет Кирилла Мефодьевича Ракушкина, меркли от взгляда начальника департамента. Накануне, Пал Палыч, секретарь руководителя, выложил на стол кляузу, которую удалось перехватить у секретаря министра пользуясь доверительным знакомством. Секретарь министра требовал взамен комиссионных денег и у него были большие шансы их получить. Только не называйте, ради бога, это коррупцией. Если кому-то не повезло, и он не может лёгким движением руки или одним коротким звонком заработать кучу денег, то кто вам виноват, что не имеете такой возможности. Так и говорите – я не везучий. Это вам и жена подтвердит. А то привыкли чуть что кричать – коррупция-коррупция. Ну, коррупция, ну и что? Завидно? Вот и моей жене тоже...

Кирилл Мефодьевич вновь и вновь перечитывал донос и багровел от подлости описываемой правды. Да, перечислял департамент деньги на фирмы, которые должны были оказывать помощь неимущим, больным и возрастным категориям населения. Они и перечисляли им деньги, обеспечивали продуктами, лекарствами, медицинским оборудованием, но тратили на это в пять раз меньше, а по возможности, и вообще, не тратили, а он то, начальник департамента, под чью подпись перечислялись эти деньги, при чём здесь? Накося выкуси, поди докажи. А всё равно осадок нехороший и внимание привлекает преступной правдоподобностью. Но что поражало, написавший кляузу подлец, расписал проценты прибыли участников, как вроде б то сидел с ними за одним столом. Вот скотина! Откуда только и прознал. А действительно, откуда узнал? Своим-то, какой смысл сук рубить, на котором расселся? Вот загадка, так загадка. Это тебе не жизнь на Марсе вычислять. Какая разница, есть там жизнь или нет. Кому какая прибыль? А тут, извините, за живое поддевает. Или же покупали товары по завышенным ценам, а после брали мзду – так все нормальные люди поступают. Вот, что зависть делает с людьми.

Так думал Кирилл Мефодьевич, вновь и вновь перечитывая текст кляузы. Он это делал с единственной целью – убедиться, нет ли ещё чего такого, что может всплыть и между строк читается, но пока скрыто от посторонних глаз. Стекающий пот резал глаза, злость колотила сердце.

Но самое нелепое и наглое – донос был подписан именем конкретного человека, что выглядело крайне неразумно, – Канарейкой Зиновием Вульфовичем. "Толи полный дурак, толи бесстрашный борец с ветряными мельницами", – подумал начальник департамента, и больше склонился к первому мнению, хотя и второе смотрелось убедительно. Он тут же послал найти все данные по засветившейся персоне, и особое внимание уделить наличию компромата.

Спустя недолго, Пал Палыч лично доставил документ. Текст занял пол печатной страницы и горделиво отмечал, что обозреваемая личность проработала в департаменте четверть века и не имеет никаких отличительных качеств, характеристик, свойств, кроме, как участия в разработке номенклатурных документов и рабочих проектов. В работе был грамотен, аккуратен, добросовестен.

Кирилл Мефодьевич призадумался, прочитав досье, и сурово приказал:

– А ну-ка, тащите ко мне эту канарейку!

Канарейка был притащен и поставлен в углу кабинета, чтобы бежать было некуда, а от возможного падения страховали стены. Рядом располагался огромный аквариум, в котором рыбы жадно глотали кислород, пузырившийся и подаваемый специальным механизмом. Зиновий Вульфович смотрел на рыб, на начальника департамента, с которым ему доводилось встречаться за четверть века, исключительно на расстоянии, и очень завидовал креслу, на котором разместился Кирилл Мефодьевич.

– Твоё произведение, красавчик? – показал отпечатанный на странице текст из-за своего стола начальник департамента.

Зиновий Вульфович всмотрелся в представленный документ и лихо, по-военному, ответил:

– Не могу знать! Текст не виден.

– Видеть тут нечего, нет необходимости, – злобно прорычал начальник департамента, – вспоминай, что писал в доносе... Не помнишь? Забыл! Ступай сюда, вместе будем читать твоё сочинение, – рычал тигром Кирилл Мефодьевич.

– Не могу, – ответил жалобно обвиняемый, – ноги дрожат и не повинуются от волнения.

– Волноваться надо было тогда, когда писал донос, а теперь уж поздно – живым я тебя не выпущу...

– За что? – пролепетал Зиновий Вульфович и рухнул на колени.

– За всё! – ответил в слог ему Кирилл Мефодьевич, и повелел, – ползи сюда, сволочь.

И "сволочь", набравшись храбрости, поползла. У стола "ей" было представлено письмо для ознакомления и освежения памяти.

– Ой, – сказал Канарейка. – Фамилия моя указана, а подпись не соответствует... Хоть и на "К" начинается, но у меня завитушки другие, господин Ракушкин.

– Ты меня ещё товарищем назови. Гражданин я тебе – понял?

– Не я, не я... гражданин, товарищ, господин Ракушкин, Кирилл Мефодьевич. Подпись поддельная – сравните, проверьте, эксгумируйте...

– Эксгумировать рано, – задумчиво произнёс Кирилл Мефодьевич, – ты-то ещё живой...

– А ну-ка, распишись здесь, – начальник департамента подсунул листок и ручку.

Зиновий Вульфович подполз, не вставая с колен, ближе к столу и поспешно расписался. И тут же выдернул листок из-под протянутой руки Кирилла Мефодьечича.

– Я ещё пару раз распишусь для верности. У меня от волнения вот тут завалилась буква, а здесь пропустилась. Я исправлю, а первую подпись аннулируйте, как глупую фатальность.

Ракушкин долго и внимательно сличал подписи, хмыкал, матерился, пускал пузыри. Ведущий инженер Канарейка в это время отказался дышать и только глазами следил за лицом недосягаемого начальника.

– Ладно, – сказал Кирилл Мефодьевич, скрежеща зубами, – до вечера посидишь в кладовке, где хранятся болоны с очищенной питьевой водой, а там посмотрим... – и вызвал по телефону секретаря. – Проводи инженера в кладовку, да запри хорошенько до вечера, а после зайдешь ко мне, – распорядился начальник.

Выполнив указания, Пал Палыч зашёл к шефу, и тут же побледнел заботами руководителя:

– Не он это, – ответственно заявил Кирилл Мефодьевич, – слаб очень, не по его нутру такая писанина. А это значит, что у нас завелась крыса, и мы должны всем миром изловить её, иначе в работе смысл теряется. А что твои усы? Не стриги их больше – пусть отрастают, я лично их сбрею, если не отыщешь предателя в две недели? Задача ясна? Шагом марш!

* * *

С утра на площади имени Четвёртой революции царил скрытый ажиотаж. У каждого фонаря стоял персонаж в солнцезащитных очках с развёрнутой газетой или книгой в руке. В подворотнях покашливали «старички» с приклеенными усами и бородами. По площади взад-вперед беспрестанно ходили слепые, постукивая перед собой длинными тонкими палками, в дымчатых очках Люцерна с защитой глаз сверху и с боков от нежелательного проникновения чего бы то ни было. На крышах близлежащих домов копошились снайперы охраны.

Со сцены, установленной на площади, должен был выступить президент. Государственные флаги вяло болтали своими полотнищами. Солнце, как назло скрылось, обнажив противоестественное количество людей в темных очках, курсирующих по площади и прилегающих улицах. Стал накрапывать предательский дождь, разогнав обычных граждан и демаскируя сотрудников президентской охраны. Они переминались с ноги на ногу, на которые были одеты черные туфли одинакового покроя, и как мог бы догадаться смышленый гражданин, выданные с одного склада. Внутри туфель на подошве, прикрытый ногой обладателя, красовался инвентарный номер.

Спустя три часа площадь огородили сеточным забором с пропускными пунктами оборудованными металлоискателями. Камеры наблюдения зыркали своим глазом во всех мыслимых и немыслимых направлениях, фиксируя все казусы площадной и по за площадной жизни.

Ещё через два часа огороженную забором территорию забили массой граждан с флажками, транспарантами, знамёнами и надувными шариками. Все ждали появления президента. Особенно это касалось слепых, занявших заранее оговоренные места в толпе, снайперов охраны на крышах зданий, и всех тех, на ком были черные туфли одинаковой модели, выданные с ведомственного склада. Знамена, флажки, транспаранты буянили море ожидающего народа.

Помощник президента преподнёс папку с заготовленной речью. Потрошенко брезгливо раскрыл её и быстро пробежал глазами речь.

– Всё то же, ничего нового, – с укором произнёс он. Хоть бы вставили, что-нибудь завлекательное от себя. Жалко что ли пообещать что-нибудь такое-этакое, чтоб народ взбодрился, поверил, повелся, хотя бы не надолго. Никакой фантазии, впору новых помощников набирать. Я, конечно же, от себя чего-нибудь накручу, но всё это уже было, старо, кисло... Ну, выйду с представительской папкой, помашу рукой, оскалю зубы в радостной улыбке... Послушайте, а может с ребенком за руку выйти на сцену, а дальше импровизировать по обстоятельствам? Всё же не ваша тоскливая речь... Дайте ребёнка, ищите дитё, живо мне! – президент распалился, почувствовав движение застоявшейся мысли.

Свита ринулась выполнять заказ. И покатилась волна: "Слушаюсь! Приказ понял, выполняю! Есть, достать ребёнка приличной внешности, желательно, с умными глазами! Разрешите выполнять поставленную задачу!"

В самые короткие сроки ребёнок был найден, схвачен, приведён. Им оказалась бойкая девочка, сама договорившаяся с мамой, о том, что она окажет услугу дядям и выступит со сцены. А за это добрые дяди дадут ей игрушку и конфеты. Все стороны остались довольны соглашением. Мама не возражала.

Президент явился народу, широко улыбаясь, приветствуя правой рукой собравшуюся публику, левая же была отдана девочке, которая радостно хихикала и махала свободной рукой в такт раскачивающимся флагам. Выход состоялся на отлично.

Помощник вынес папку содержащую текст президентской речи и установил её на пюпитр.

Президент довольно улыбался, флажки, транспаранты и знамёна били поклоны; народ шумел, приветствуя главу державы, девочка искренне улыбалась и махала публике рукой.

Глава державы откашлялся в микрофон и тем сбил неистовство толпы. Умолкли сразу, дело шло к обеду.

Президент Потрошенко глянул в текст выступления и лицо его на секунду омрачилось. "Опять эту восторженную чушь придется докладывать. Даже мне надоела", – подумал он и, лучезарно улыбнувшись, перешёл к делу.

Помня хорошо заготовленную речь по предыдущим выступлениям в провинции, он решил изменить последовательность и начал с завораживающих обещаний. Не прошло и пяти минут по раздаче президентских обещаний, как заскучавшая девочка неожиданно спросила:

– Дядя Петя, когда вы уйдёте с должности? – вопрос девочки мгновенно поразил собравшихся граждан на площади. Снайперы на крышах припали к оптическим прицелам, затаив дыхание, согласно инструкции.

В обрушившейся на площадь тишине было слышно, как молодой парень с флагом сказал своей соседке: "Мы здесь торчим и время идёт бесплодно, а могли бы с толком у тебя дома время провести, пока родители на работе".

Затаившаяся площадь молча согласилась и с девочкой, и с молодым человеком.

– Я не могу уйти, – это уже президент отвечал на вопрос девочки, – страна рухнет, идёт война... проблемы, словно грибы после дождя наружу рвутся...

– Если война будет продолжаться вечно, то и вы будете править вечно? Да, дядя Петя? – не отставала девочка со своими вопросами, и добавила, – остаётся надеяться, что вечность долго не протянется.

– Не должна война вечно продолжаться. Рано или поздно всё заканчивается, – недовольно произнёс президент и отпустил руку девочки.

– Если война закончится – вы с поста уйдете?

– Какая же ты настырная, – начал нервничать президент. – Этот вопрос не я решаю – народ.

– Народ хочет, чтобы вы ушли сейчас...

– От кого ты наслушалась подобных глупостей? Знал бы, не взял тебя с собой.

– От папы... Вы хотите сказать, что заинтересованы в том, чтобы война продолжалась вечно? Тогда вы тоже будете вечным президентом?

– Но ты же сама заключила, что вечность долго не протянется, – попробовал пошутить президент, но всё же негатив от услышанного давил пуще. – Папа, значит. Я так и думал... У тебя очень нехороший папа.

– Неправда! – решительно заступился ребёнок за отца. – Мой папа лучший в мире. Он меня на катере катал, когда были на море, и вообще, я его сильно-пресильно люблю. Он и вас обещал посадить на корабль и отправить в океан. Вас и ещё каких-то дядь, я не помню каких... Он добрый.

– Отключите микрофон, – шёпотом произнёс президент, но его услышали все: и люди на площади, и многочисленное президентское сопровождение, и тайные агенты в толпе, и снайперы на крышах домов.

Микрофон тут же был отключён и подошедшему помощнику президент, не боясь быть услышанным, с улыбкой на лице проскрежетал:

– Кто подсунул этого ребёнка? Выяснить! Здесь явные происки недоброжелателей. Девочку убрать, микрофон включить.

Когда на сцене был наведён порядок, президент зачитал лежащий на пюпитре текст речи без остановки, с разудалой улыбкой на лице и решительно жестикулируя по ходу чтения. Закончив доклад, он добавил от себя несколько радужных фраз, обличающих врагов нации и превозносящих уверенность в силе, мудрости и непобедимости народа.

"Ура!" – закричала запись в динамике, и заиграл гимн страны, подстраиваясь под строгое лицо президента. Толпа зашевелила губами, мысленно повторяя слова песни.

* * *

Только Любомир Вата возрадовался выдавшейся свободной минуте на работе, и с вожделением поддел пальцем ушко чашки с кофе, как дверь кабинета решительно отворилась и в проеме возникла женщина-амазонка. Так показалось Любомиру не потому, что она пришла с реки Амазонки, а за её самодостаточную решительность и готовность сражаться с мужчинами. Последнее отразилось, играя молниями, в глазах посетительницы.

Заведующий сектором инновационных технологий, не зная ещё вопроса грозной визитёрши, оценил причину своего внутреннего беспокойства и поставил чашку с горячим кофе в ящик стола, аккуратно задвинув его от греха подальше. Такое действие навеяла ему быстротечная мысль. И не зря...

– Где?! – спросила гостья, облокотившись руками о стол заведующего сектором, и удавом глядя в глаза.

– Где угодно, – автоматически ответил Вата, и опять подумал о вовремя убранной со стола чашке с горячим кофе.

– Что "где угодно"?..

– А что "где"?

– А вот что, – ответила женщина и, схватив заведующего сектором за галстук, подтащила к себе.

Шея Любомира вместе с головой невольно подались вперёд и приблизились к лицу амазонки на опасное расстояние.

– Александра Калина, – представилась дама. – Помните?

– Нет, – честно признался Любомир Вата.

– Как не помните?! – возмутилась женщина, и щека её нервно подёрнулась. – Что скажете об общественном туалете открытого типа? Только не говорите, что ничего не знаете, мне про вас доложили...

"Это не к добру, – подумал заведующий сектором, – надо аккуратней подбирать выражения". А вслух сказал:

– Да, знаю. Наши общественные туалеты нуждаются в постоянном улучшении обслуживания потребностей посетителей. Начальник службы лично распорядился украсить общественные туалеты ветками калины для эстетического соответствия... Задание, пока, не выполнено, но в самое ближайшее время распоряжение неминуемо будет исполнено, можете не сомневаться.

– Ах ты, скотина безрогая! – затянула петлю галстука на шее заведующего сектором амазонка. – Это я – Калина. Мой проект общественного туалета открытого типа должен был быть вами рассмотрен и направлен на реализацию. Где он?

Любомир Вата вспомнил проект, оценил ситуацию и замотал положительно головой, затянутой петлёй галстука.

Видя понимание со стороны соперника, Александра ослабила петлю, с готовностью затянуть её вновь в случае непослушания, и с агрессией в голосе, спросила: "Ну?"

Мысли заведующего сектором забегали в поисках выхода. В это время раздался телефонный звонок. Любомир поднял трубку и прислонил к уху.

– Жена! – сказал он шепотом, прикрывая рукой трубку.

– Никаких жён! – констатировала резолюцию Саша Калина и, выхватив телефон из рук хозяина, нажала клавишу отключения.

– Фух! – сказал Любомир вслух, а мысли, тем временем, понеслись дальше в поисках выхода.

"Амазонка... женщина с берегов Амазонки. Есть идея..." Идея явилась, словно дар божий.

– Наш сотрудник, Сидоров... уехал в командировку в Боливию на два месяца... нет, на три. Он взял ваш проект показать иностранным коллегам. Так что, возможно, дело получит и международное признание.

Александра выпустила галстук заведующего сектором из руки, и заметно повеселела. Любомир Вата вздохнул полной грудью, захватив недостающий воздух, и тоже повеселел.

– Хорошо, – согласилась Саша Калина, я приду через три месяца. Но смотрите, у меня...

– Лучше через пять, – подправил время встречи господин Вата, и пояснил: – Человек вернётся, отгуляет отпуск, разберётся, что к чему. Так что, лучше через пять, чтоб не ждать...

– Ладно, – согласилась амазонка, и добавила, показав кулак, – горя хлебнёте, если что не по-моему выйдет.

Она так же решительно вышла, как и вошла.