Текст книги "Ху Из Мы (СИ)"

Автор книги: Александр Скляр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Подружки-подушки были на подъём также легки, как и доброжелательны во всех остальных отношениях. Четвёрка собралась в квартире у Татьяны, и на предложение Егора поиграть в бутылочку, поступило предложение Марика сперва опорожнить эту бутылочку. Поскольку возражений не последовало, с содержимым бутылки разделались быстро, чтобы скорее перейти к поцелуям и к тому, что в придачу полагается. Пустую бутылку крутили волчком на столе и, когда вращение прекращалось, пара, на которую указывали горлышко и дно бутылки, целовалась озорно и любвеобильно.

Чета, оставшаяся за бортом судьбы начертанной бутылкой, покорно дожидались своей очереди. Очередь шла быстро.

Тем не менее, Егор предложил включить в игру ещё одну бутылку и тем ускорить и разнообразить процесс. Вторую бутылку тоже сперва пришлось опорожнить. На столе весело крутились вентилятором обе бутылки, воспаляя душевные страсти. У стола за ними наблюдали восемь лукавых глаз. Иногда бутылки останавливались несообразно задуманной инициативе, и горлышками указывали на одного человека, а днищами на двух. Приходилось, троим участникам разбираться с поцелуями, а обделённому игроку оставалось созерцать картину и рассыпать комментарии. Уже без бутылок пары переместились на широкий матрац, занимающий чуть ли не полкомнаты, и продолжили беситься там. Буйство развлечений сменилось уютной тишиной ласк, и любовь расправила свои бутоны. Время перестало спешить и приостановилось послушать... Раздалось не свойственное обстановке всхлипывание. Все посмотрели в ту сторону, откуда они исходили. Издавал печальные звуки Зефир, уткнувшись лицом в подушку. "Бабушку вспомнил. Она была такая же молодая, юная и нарядная, как..." – он не договорил, и снова всхлипнул.

– Вот, во что водка человеческую память преобразовала, – жалостно сказала Татьяна.

– Угу... – согласилась Эльвира.

Марик направился к столу посмотреть: не осталось ли чего недопитого в рюмках. Он перелил жалкие остатки в одну рюмку, лихо вскинул голову, вливая в себя живительные капли, и выдал:

– Всякая бабушка, когда-то была девушкой. Но не всякая девушка доживёт до возраста и статуса бабушки. Получается, что лучше быть бабушкой? Недоразумение выходит...

Все примолкли, размышляя над сказанным, а Зефир изумился:

– Во даёт! А выпил-то всего несколько капель... не считая предыдущего.

* * *

Солнцу приказали и оно взошло. Сегодня грянул день рождения президента. Год исполнялся не юбилейный, но торжество проходило, как всегда, с размахом. В программе новостей озвучивали только хорошие события. Плохие – были отложены на другие дни. Кривая линия на графике преступности опустилась вниз и не замечала полицейских. Полицейские в упор не видели преступников. День криминального равноденствия наступил. Птицы щебетали аллилуйю. Фанфары победно трубили.

По центру вестибюля президентского дворца был установлен огромный торт диаметром метров десять и в полтора высотой. Над тортом парила священная хоругвь с ликом президента страны Потрошенко. Его изображение строгим взглядом осматривало подносящих дары. Очередь тянулась на улицу.

Чинность и благоговение витало вокруг. Помощник президента принимал подарки из рук дарителя. Президентский фотограф запечатлевал момент передачи дара, сам подарок в развернутом виде и персону подносителя. Помощник передавал дар работникам в одеждах цветов национального флага и резиновых сапогах, обтянутых бахилами из прозрачной материи. Работники отрезали лопатами кусок торта и на подносе подавали его дарителю, а на высвободившееся место складывали подарки. Разумно придуманные подставки позволяли складировать дары на стремящиеся вверх полки. Помощник высокопарно благодарил дарителя от имени президента и возлагал правую руку на сердце в знак того, что он не врёт.

– Почему мы стоим в очереди? – обеспокоилась Клавдия Семеновна возникшим неудобством. – Разве нам нельзя без неё обойтись? – она нетерпеливо дёргала мужа за рукав пиджака.

Кирилл Мефодьевич строго посмотрел на супругу, но ничего не сказал, опасаясь женской непредсказуемой реакции.

– Посмотри, повара, в каких чудесных сапогах работают. И бахилы у них интересные, – что значит, у президента в услужении быть.

Начальник департамента молчал с серьезным видом, надувая щёки с усердием старослужащего вояки.

– Это не работники кухни, – сказала неожиданно женщина с воротником пелериной стоящая рядом, видно, супруга чиновника, ковырявшегося пальцем в носу. – Повара все ныне заняты, да и жаловались, что у них отсутствуют инструменты для разделки торта такого размера. Вот и пришлось привлечь работников коммунального хозяйства с инвентарём и в сапогах для удобства, – объяснила осведомлённая женщина.

Клавдия Семеновна замерла, не зная, как реагировать на услышанное разъяснение.

– Я торт есть не буду, – озвучила она свою позицию, поразмыслив.

– Напрасно вы брезгуете, уверена, здесь всё стерильно. Да и президент может обидеться, если кино в записи про нас смотреть будет, – выразила своё мнение разговорчивая женщина.

– Ну, если так...

После того, как Кирилл Мефодьевич отделался от своего подарка, и полученный в отместку кусок торта был съеден, он направился к выходу, чувствуя себя неловко, и даже гадко.

– А ну-ка, постой-ка, дружочек, – обратилась взволнованная жена. – Ты куда это собрался? А в зал для приёмов, по лестнице на второй этаж?

Багровая краска опалила лицо начальника департамента. Он задышал, как мопс из преисподней, желая заглотить дерзкого героя.

– Ну же?!

– В этот раз нам не успели вручить пропуск. Фельдъегерь что-то напутал, а после разбираться было уже некогда. В следующем году возместим... – ловко сочинил Кирилл Мефодьевич отговорку.

В зал для приёмов, непосредственно к президенту, пропускали только избранных по пропускам. Там была своя музыка...

– Что?! – интонация, с которой было произнесено это местоимение привлекла взгляды продолжавших стоять в очереди на поздравление и получением торта.

– Стоять на месте, и ждать!.. – такой приказ мог нагнать страху на кого угодно, даже на самого Кирилла Мефодьевича. Он замер в ожидании, ругаясь страшными словами про себя, чувствуя свою бесполезность.

Клавдия Семеновна отошла в сторонку, достала из сумочки телефон и аккуратно набрала номер. Сладкий мёд потёк из её уст, когда на другом конце подняли трубку. Мёд тёк по руке, капал на пол, искрился янтарными брызгами в сиянии ярких огней...

– Ступай за мной, растяпа! – прошипела Клавдия Семеновна мужу, и отважно направилась к лестнице, ведущей на второй этаж. Кирилл Мефодьевич семенил следом. У лестницы пришлось остановиться и обождать. Два президентских цербера проверяли наличие пригласительных билетов у желающих подняться наверх. Дорого приодетый господин с важностью чиновника высокого ранга, отстранил руку цербера, протянутую за пригласительным билетом, одарив взамен словесным представлением: «Я – Файфкупер», – и тут же попытался взойти на лестницу. В тот же миг, он был схвачен, скручен и выдворен восвояси неизвестно откуда возникшими чудо молодцами.

"Передайте президенту, что я Файнкупер..." – задержалось ненадолго в воздухе и растаяло, словно сон. Было это или померещилось? Уже через минуту никто толком ничего сказать не мог.

"Передадим..."

Спустившийся галантный молодой человек, бросив беглый взгляд, спросил, обращаясь к Клавдии Семеновне: «Вы, госпожа Ракушкина с супругом?» И после получения утвердительного кивка, небрежно произнёс: «Пропустите», – предназначенное охране.

Церберы расступились, и Клавдия Семеновна вспорхнула на ступеньки, как бабочка, не смотря на возраст и вес. Кирилл Мефодьевич прошёл следом, волнуясь, как школьник, вызванный к директору, затаив недовольство женой, вершившей дела впереди паровоза... Особенно его возмутила фраза: "...госпожа Ракушкина с супругом".

Возвращаясь поздней ночью, после шумного бала, и не стесняясь присутствия шофера в машине, Клавдия Семеновна, примирительно положив руку мужу на колено, поделилась впечатлениями:

– И всё же живой тигр альбинос – милашка, мне понравился больше всего прочего. Что артисты, певцы, юмористы – отсмеялся и забылось. А тигр живой – сама красавица природа... Купишь мне такого же? Ты же всё можешь...

– Коньячок был не дурен. И мировая оперная певица... как её? Казалось бы, вся толпа ни ля, ни си в нотах не разберёт, а вот запела, аж дух перехватило от высоты тона, – ответил сам себе супруг.

– А эти выдры со своими мужьями, – так возле президента и вились, так и липли. Хоть на четвереньках подползти, а дайте...

– Кухня, конечно, мда... Это же сколько самолетов надо задействовать, чтобы со всего мира продукты свезти?.. А сколько недоеденного осталось... И главное – весь вечер и полночи ел и пил, а сейчас бы ещё чего-нибудь навернул.

– А как тебе Сударушкина с таким декольте, да при такой-то груди? Умора...

– Хоть мы и топтали галёрку, а всё равно со многими полезными людьми удалось словом обмолвиться, даже умные встречались... Так что время даром не прошло, ещё, глядишь, и отдача будет. Хлама, правда, тоже предостаточно вращалось, но как знать, как знать, – пути чиновничьи затейливы и неисповедимы.

– Министр обороны в парадном мундире, конечно, мужчина, хоть куда... Сам Зевс, пожалуй, позавидовал бы амуниции. С таким мужем и война не страшна. Уж очень воинственен взглядом: как глянет, аж в груди дрожь пробирает. Интересно, ихняя супруга тоже дрожит, когда он на неё смотрит?

– Большую часть блюд не знаю, как и назвать, – вот повара наворотили. Ел бы и ел, а как заказ повторить – слов не знаю. На пальцах пытался объяснять – не понимают, паразиты. А коньяк бесчисленных годов сбережения? Ноги сами понесли стрекоча выписывать... Откуда у президента столько миловидных дам в свите? Куда ни глянь всюду приветливое согласие на лицах. Вот только препятствие имелось... жена тоже была когда-то молода – воспоминания не позволяли воспользоваться. Да и колено ненаглядной моей кокетки всё время в бедро вонзалось. С чего бы это?

– Я тебе позже покажу, с чего... начинается родина.

Впереди показался богатый особняк за высоким забором. Приехали. Шофер подкатил привычно к крыльцу. Кирилл Мефодьевич постарался помочь жене выбраться из машины, хотя сам стоял на ногах неуверенно.

– У нас хоть не президентские хоромы, но на второй этаж лифт ходит, – похвастался хозяин в пику главе державы.

– У него тоже ходит, – возразила жена, – только не каждому туда вход возможен. – Для остальных же – лестница. С умыслом. Пока подымишься, тебя сфотографируют, выяснят кто-такой, и если неугоден лицом – вниз скатят, – изложила своё видение постановки дела Клавдия Семеновна.

– Какой-там, – возразил Кирилл Мефодьевич, – неугодный близко к территории дворца не подойдёт, а не то, что к лестнице.

– Наши умельцы через водосточную трубу просочатся, – не желала сдаваться супруга.

– Да, что ты говоришь? – настороженно проговорил муж. – Надо бы в наших домашних трубах сетчатые фильтры поставить, чтоб не случилось худо, если у президента такое происходит...

* * *

Заседание Совета Национальной Безопасности происходило, как обычно, ближе к полуночи. Службы, обеспечивающие секретность и меры по защите информации, объясняли это тем, что к этому времени люди, представляющие потенциальную угрозу сохранению тайны: журналисты, общественники и иностранные агенты, хотя бы частично, плюнут на секреты заседания и пойдут спать вместе со своим шпионским оборудованием. А возможно, закатятся теплой компанией в злачные места, и про все секреты дознаются из завтрашних газет или ночной пьяной болтовни.

Председатель Совета, господин Турчик, как обычно, начал заседание с угрюмым видом на бульдожьем лице. Этот имидж, в конце концов, за многие годы пребывания в политике, принес свой плод, и обладатель стал тем, кем стал. Своим служебным положением он был обязан, в том числе, и фразе классика: "Доходяги живут дольше всех", которую взял на вооружение и повторял мысленно в самые сложные моменты бытия, но никогда бы не признался, что это наставление являлось его путеводной звездой в жизни.

Первым вопросом в повестке дня стоял вопрос войны. О положении дел на фронте выступил министр обороны. Он сообщил высокому собранию, что наши войска громят врага и он бежит. Кто-то из членов совета в полголоса предположил, что в этом случае, и наши войска должны бежать следом... Но тут министр обороны возразил и уточнил: враг бежит, а наши войска стоят на месте, чтобы не злить врага – такова наша тактика по изматыванию сил противника.

– Хитро... – сказала председатель Национального банка, чтобы обратить на себя внимание.

– А как мы узнаем, что враг уже измотан? – задал разумный, на его взгляд, вопрос генеральный прокурор.

– Это случится тогда, когда враг не сможет от утомления держать оружие в руках, и бросит его, как балласт. Наши войска пойдут следом за неприятелем, но не смогут его догнать... Тут и войне конец.

Присутствующие посмотрели на министра обороны, как на сказочника, у которого всё возможно, и мысленно восторгались заумной простотой сказанного.

Забыв о регламенте, члены Совета обсудили друг с другом интересующие их личные вопросы и после того, как гам стих, согласно повестке заседания, слово было предоставлено главе администрации президента.

Глава откашлялся, глотнул воды из стакана, вытер пот со лба платком, привычным жестом провёл пальцами по голове, пытаясь разместить жалкие остатки волос в некоем излюбленном положении, и обратился к председателю Национального банка, госпоже Гонте, с традиционным вопросом о выделении денег для стимулирования экономики.

Госпожа Гонта привычно зевнула от опостылевшего вопроса, и со скучающим видом сообщила то, о чём было сказано-пересказано десятки раз: что деньги можно либо напечатать, либо одолжить. Печатать опасно, так как это вызовет новую волну инфляции, а одолжить не у кого – за неимением желающих давать взаймы. Разговоры на эту тему так часто повторялись, что госпожа председатель Национального банка даже поленилась лишний раз обозвать не желавших позычать деньги кредиторов обидным словом.

Видя тупиковое положение дел, представитель президента предложил, стесняясь своей рекомендации: "А что, если попробовать самим заработать?"

Прозвучавший вопрос заставил всех членов Совета встрепенуться и умолкнуть, отстранив личные дела в сторону. Госпожа Гонта же, словно опытный регулировщик, перенаправила пакостный вопрос премьер-министру.

Премьер хмыкнул в ответ, и напомнил членам Совета, что экономика страны находится на самоокупаемости, узаконенной самим же Советом: что произвели, то и съели.

– Почему же растут долги? – не унимался настырный представитель президента.

– Больше едим, чем производим, – был краткий, но ёмкий ответ премьера.

– Значит, надо либо меньше есть, либо больше производить, – выдал глубинную разработку ума глава администрации президента.

– Уже...

– Что уже?

– Идём по пути, чтобы меньше есть.

– А если пойти по пути, чтобы больше производить? – назойливо наседал представитель президента.

– Это сложнее и требует много денег, времени и сил. По поводу денег – обратитесь к госпоже Гонте, председателю Национального банка.

– Слышали, слышали... – замахал руками глава администрации. – По кругу водите?.. М-да, это искусство нам знакомо.

– По предлагаемому вами пути мы пойдем во вторую очередь... – спровоцировал гонку недоразумений премьер.

– Когда, когда?..

– Как только сложатся некоторые обстоятельства: финансы сопоставятся с экономикой, звезды на небе займут благоприятствующее положение, настроение чиновников и членов их семей будет способствовать... – премьер-министр ещё долго бы перечислял стечение благоприятных факторов, которым желательно было бы случиться, но...

Председатель Совета Национальной Безопасности, господин Турчик, встал, одёрнул пиджак, насупился пуще прежнего и обратился к уважаемому заседанию. Он строго заявил, что нечего топтаться на месте, а пора итог подводить. Он напомнил: дела в государстве составлены таким образом, что поменяй что-либо в одном месте – рухнет во всех остальных. "Имеем, – что имеем" – неслось, как клич из уст докладчика. Система устройства страны сплетена из абсурдных звеньев; убери любое такое звено и вся цепочка рухнет, обратившись в черепки – а этот апокалипсис допустить никак нельзя. Господин Турчик перекрестился: не приведи господи, отдать управление экономикой, финансами, политикой иным людям, не ведающим нашей тактики и стратегии – примут нас за профанов, мудозвонов, а то и ещё хуже. А дальше может быть и жёстче... и неведомо, как туго. Единый шанс на спасение – не пускать в управление чужаков, стоять насмерть и гнать инородцев всеми методами и способами, этих патриотов, волонтёров, общественников, молодых, да настырных с амбициями всех оттенков.

– Видите ли, подавай им гражданское общество. А смолы горячей не желаете, да прямо в пасть, дорогие граждане?! – вскрикнул отчаянно председатель, и закончил свое выступление, приставив сжатый кулак к плечу, возгласом: – No pasaran!

Присутствующие вскочили со своих мест в едином порыве и желании, чтобы чужаки не прошли, и их сжатые кулачки неубедительно подрагивали в единой страсти. Ну, а в головах упрямо вертелся истинный довод: навечно во власти не задержишься, тем более при таких достижениях, – значит, главное – вовремя соскочить с брыкливого коня и смыться. И члены Совета ещё громче закричали про "no pasaran".

* * *

"Где это я?" – Кирилл Мефодьевич обнаружил себя в неизвестном месте, и в испуге стал звать жену. Но жена Клава не отзывалась, что ещё больше настораживало и пугало. В голову лезли чудовищно гадкие мысли: "Неужели, на дне рождения у президента с кем-то условилась?.. Чушь! Годы не те... Так почему её нет там, где я? И не отзывается на зов. Наглость! Силу почуяла, выю гнёт?.. Пора к порядку призвать".

Кирилл Мефодьевич шёл по странному коридору, не уясняя ни места нахождения, ни цели своего движения. Пару раз возле него пробегали какие-то дети. Одного он задел ладонью по затылку в воспитательных целях. На его грозное требование остановиться и ответить на вопрос, дети не реагировали, лишь смеялись. "О, бестолочь растёт, не то, что мы были", – всё, что пришло на ум.

"Почему были? – пришёл вопрос непонятно откуда. – Были, есть и будете вечно".

"Во, дела, – забеспокоился Кирилл Мефодьевич, – пора со спиртными напитками завязывать. Как бы чего не началось, первые признаки, похоже, начали появляться".

Впереди маячило какое-то помещение, и Ракушкин зашёл в него хозяйским шагом по привычке, с повелительным требованием подчинения и почтения. За стойкой стоял бородач похожий на цыгана, а перед ним тасовалась, вроде как, очередь из трёх человек.

– За чем очередь, граждане? – зычно произнёс Ракушкин. – Ну-ка дайте, я пристроюсь первым, а вдруг и мне такое надо.

Кирилл Мефодьевич выпятил свой живот и пошёл им на приступ.

– Вас, кажется, отягощает личное пузо. Выпустить накопления не пробовали? Любезный, видишь, все стоят и ждут, как люди, один ты...

– Я не любезный, а начальник департамента. И на "ты" к себе обращаться не позволю, всякой бестии. Свистну полицейского, он вмиг тебе руку сломает!

– Это ты у себя дома начальник департамента, а здесь тот, кто на самом деле – жирная свинья.

Ракушкин от таких слов сначала покраснел, как помидор, потом побелел, как редька, из которой мама в детстве салат делала, и стал скрипеть зубами, словно затупившаяся ручная пила – звук издаёт, а полезного движения нет.

Невысокого роста щупленький и слегка плешивый гражданин, с очень знакомым лицом, сказал:

– У меня появилось желание на вас бросок отработать. Не смотрите, что я мал ростом – через бедро брошу – в глазах звёздный свет появится и выключатель рядом...

– Ты этот выключатель каждый день видеть будешь, вот только дай до полицейского дозвониться, – пообещал Кирилл Мефодьевич непредусмотрительно.

– Хамите?

– Констатирую факт и предостерегаю – оскорбления не спущу. Не того я полёта птица, чтобы с земли крошки клевать.

Невысокий гражданин обхватил рукой там, где должна была находиться талия Ракушкина, и так-таки произвёл бросок. Грузный Кирилл Мефодьевич не успел ни моргнуть, ни пукнуть, как оказался на полу; ойкнул непроизвольно, и непонятно ему было, почему земля так больно бьётся, и как посмела. Ему захотелось плакать, но он сдержался из последних сил, помня о своём сане. Лишь заскулил, как собачонка.

Бородач не обращал внимания на происходящее никаким образом, вроде перед ним не человек упал, а яблоко с дерева свалилось.

– Где я? – единственно, что отважился проговорить начальник департамента.

– В мире, в котором все равны, только некоторые не хотят себе в этом признаться, – ответил высокий гражданин с кудрявым локоном на лбу.

– Такого не было в истории.

– А здесь и истории нет, – как завсегдатай этих мест, Марк Арнольдович решил разъяснить новичку происходящее. – Тут всё вершится тысячелетиями по одному закону, и этот закон никому не известен.

– Помогите мне выбраться отсюда, озолочу, – запричитал Ракушкин истерически, услышав странные речи, недоступные пониманию.

– Выбраться просто, но опять же, не по-своему желанию. А вот попасть в этот мир, куда сложнее, так что расслабьтесь и получайте удовольствие, пока вам дана возможность. Господин Пукин может подтвердить истину сказанного; и ему не чета, какой-то там, начальник департамента. Ведь он вас не ради злобы бросил на пол, а чтоб размять мышцы, и заодно помочь быстрее разобраться с обстановкой – для вашей же пользы скорейшего прозрения. А мог и болевой приём применить следом – завыли бы волком в бесконечность. Будь возможна такая встреча в том мире, куда вы так стремитесь вернуться – не сносить головы, уважаемый, уж поверьте. Так что, пользуйтесь случаем, довольствуйтесь происходящим, и мотайте на ус пользу от нежданных встреч.

– Вы хотите сказать, что валяться тут на полу, как побитая собака, лучше, чем быть начальником департамента там, где жена и привычная служба? – жалостным голосом спросил пострадавший.

– Наскучившая жена и опостылевшая работа... это вы имели в виду, упоминая супругу и дела? Я сам привязан к жене и со службы меня могут вынести только в немощном состоянии, но... Сравнения, которые вы пытаетесь использовать для мира, в котором сейчас находитесь, совершенно неуместны, как если мотоцикл сравнивать с восходом солнца.

Кирилл Мефодьевич стал приподыматься, борясь, с быстро пришедшим по вкусу лежачим положением. Вот его мягкое место заняло верхнюю точку по отношению к телу. Следом, с привычным кряхтением, позвоночный столб стал распрямляться, как у доисторического человека пожелавшего использовать для передвижения всё же две конечности вместо четырёх. И вот он, человеческий облик, готов был восстановиться в полном достоинства виде, как что-то хрустнуло, будто, в правой части мозга, и Ракушкин опять оказался в лежачем положении, но уже в кровати рядом со своей женой.

Кирилл Мефодьевич осмотрелся вокруг и задумался. "Спишь?" – спросил он у жены, видя, что супруга спит. Жена ответила посапыванием с лёгким присвистом.

"Спишь, я спрашиваю?" – более настойчиво осведомился супруг. Клавдия Семеновна ответила и себе, вроде, как огрызаясь, все раздирающими звуками, подобным тем, что производит кавалькада всадников.

"Лучше бы и не спрашивал", – сказал себе Кирилл Мефодьевич.

– Что? – спросила внезапно жена, открыв глаза. – Что ты сказал?

– Сказал, что на улице хорошая погода, – с сарказмом выдавил муж. – Меня хотели в плен взять пришельцы – звал, звал тебя, да где там, – всё же отпустили, испугавшись возмездия, но трахнули сильно, ради знакомства.

– Трухнул сильно? – переспросила Клавдия Семеновна, не расслышав слова мужа.

– Да нет, не успел я испугаться, всё так быстро складывалось. Не из пугливого десятка твой сокол... – храбро заявил Кирилл Мефодьевич.

Клавдия Семеновна вновь издала звуки сопутствующие сну и, говорящие о том, что её сознание покинуло мир волнений и тревог, а заодно и достопочтимого супруга.

– Клава, Клава!

Супруга на зов мужа лишь перевернулась на другой бок и издала горлом такое клокотание, сродни вулканическому, могущего отпугнуть не только коварного хищника, но и древнегреческого героя...

– Что за люди, эти женщины? Мужа грозятся похитить инопланетяне в любой момент, а ей хоть бы что – спит без задних ног. Или она своим страшным храпом хочет их напугать? Наивная. У них ресурс в голове совсем иной, – возмущался вслух Кирилл Мефодьевич. – Оставила меня один на один с монстрами... А ещё женой зовётся.

* * *

– Так что же нам делать, господа-товарищи, если мы не можем прийти к общему решению даже в вопросе постройки туалета открытого типа по проекту Саши Калины. Непривычно, да. Инновация с подвохом, но впервые в мире – зато! Хотя нечто подобное давным-давно существует на свете и используется доселе в Средней Азии и многих других регионах мира. И здесь всё ещё проще: достаточно уединенного места, кувшина с водой и чистой руки. Чем не туалет открытого типа с огромной пропускной способностью и минимизированными капитальными вложениями, стремящимися к нулю. А мы здесь копья ломаем. Нас, можно сказать, обошли и обогнали, – выразительно заявил Семен Степанович Шалый, первое, что пришло на ум, на совещании в службе инновационных технологий, по результатам конкурса проводимого среди горожан.

– Смело, нагло, но зачем?.. – возвысил голос Кость-Бондаренко, начальник службы инновационных технологий, не желая коллегу сразу бить под дых. – У нас есть более первостепенные задачи: городская канализация изношена "до не могу". Не приведи господи, обвалится где, или забьётся – каюк городу. Подземные трубы водоснабжения в том же печальном состоянии. А состояние мостового хозяйства? А вы про туалет с калиной...

Похлопав руками по бедрам для острастки, почувствовав прилив умственных сил, поднялся Любомир Вата и, подглядывая одним глазом в папку с бумагами, предостерёг участников заседания подходить близко к канализационному вопросу. "Там только пальцем тронь – не разгребёшь после никакими силами. Денег же для решения проблемы надо столько, что впору метро построить", – разъяснил он реальное положение вещей. Такое же положение докладчик определил и с водоснабжением города и мостовым хозяйством. И выход виделся один: дышать реже, а молиться чаще, и лучшее решение – затаиться и ждать, что из всего этого получится. А вдруг пронесёт? Хотите работать вдесятеро за те же деньги – прикоснитесь руками к коммунальному хозяйству и начнётся... Убереги нас господи от подобных действий, сохрани и защити.

Окончив свою речь, Любомир Вата махнул рукой: то ли пот со лба смахнул, то ли слезу с глаза утёр.

После такой полезной информации, присутствующие боялись пошевелиться, чтоб не привлечь к себе внимание. И в тоже время, сделали робкую попытку следовать рекомендациям господина Ваты – дышать реже, во имя сохранения инфраструктуры города.

Кость-Бондаренко тоже молчал, но дышал тяжело, словно разогретый бык перед тореадором.

– Так, что же, черт побери, получается: к чему ни коснись, всё рухнуть может?

– Может, – храбро ответил ему коллега из службы по связям с общественностью, – и рухнет, – у меня проверенные данные из производственного отдела.

– Так, что же делать?

– Пердеть и бегать, – как любила говорить моя бабушка в подобных случаях. Но больше Семен Степанович про бабушку рассказывать ничего не стал, а изложил концепцию ещё нового дела, могущую принести городу мировую славу. Речь пошла о пресловутом обувном цехе, предложенном обувщиком-конкурсантом, да ещё и экспериментатором с нетрадиционным подходом. Пара обуви должна была состоять из двух разных фасонов, то есть, на каждой ноге повинна была красоваться своя модель. И как вариант, планировалось производить пары обуви одного фасона, но разного цвета – каждая единица имела бы свой цвет, отличный от "собрата".

Наступило долгое тягостное молчание. Особого желания говорить на ветхие темы коммунального хозяйства города ни у кого не оказалось. Проект туалет открытого типа отпугивал вызывающей необычностью и возможными негативными последствиями. Создание экспериментального обувного цеха имело спорные перспективы, и пугало вероятностью пустить деньги на ветер. Выпуск упомянутой модели обуви заключал серьёзное преимущество: при выходе из строя одной туфли, она заменялась произвольно на любую другую, согласно специфике модели, что делало проект экономически заманчивым для потребителя. Таким образом, можно было приобретать по необходимости не пару обуви, а по одной туфле. Но риски неопределённости, как всегда пугали.

Кость-Бондаренко на правах председателя заседания, встал, пошамкал нечто невнятное, и уже чётко изложил свое видение дальнейших действий. Он рассказал коллегам о том, что есть непревзойдённый жизненный опыт выхода из подобных положений, если ресурсы не позволяют сотворить всё по уму и создать маленький шедевр, то упростив задачу, всегда можно попытаться из говна слепить пряник.

– Что ж получается, из того, что требует первостепенной реконструкции, ни к чему прикасаться нельзя, так как старое не желает уступать место новому, и грозит техногенной катастрофой, чуть притронься... да ещё и без финансовых резервов.

– Нельзя! – дружно выдохнула аудитория.

– Потому, будем лепить пряник... пардон, решать проблемы по мере их поступления. И остаётся нам что?.. Либо туалет строить открытого типа, либо обувной цех с выпуском обуви странного фасона – глядишь, войдёт в моду. Ведь наша безумная идея сродни сумасшествию моды. Или я не прав? А слава – это надолго. И деньги... если начнут поступать, то после не будешь знать, куда их девать. Того гляди и на ремонт городских коммуникаций хватит и жилищно-коммунальное хозяйство запитается...

– А как же быть с туалетом?

– Ах, оставьте его в покое! Пока, во всяком случае. Пусть каждый ходит по-старому или, как ему хочется; а вот ветки калины в общественных туалетах, вполне бы повысили эстетичность процесса – против этого возражений нет.

Кость-Бондаренко хлопнул закрытой папкой об стол, грюкнул отодвигаемым креслом, что подсказало присутствующим об окончании заседания. Все устремились к выходу с воодушевлением и готовностью взяться за ненужную работу, потому как к важным делам страшно было подходить – начальство предупредило, а ему видней. Искать приключений на свою голову желающих не было, а вот поставить свечку святому Николаю Чудотворцу, чтобы не в их каденцию всё рухнуло – это неотложное мероприятие, – а вдруг спасёт небесный хранитель, чудеса-то случаются в жизни, хоть и редко.