Текст книги "Слепящая тьма [СИ]"

Автор книги: Александр Афанасьев (Маркьянов)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Карачи, район Гулбай
09 июня 2008 года

Ушли мы чудом. Хотя большая часть чудес и творится руками человека, но все равно можно сказать что – чудом. Да и вляпался я во все это дерьмо тоже – чудом.

Судя по тому, как быстро Айша сориентировалась, она явно принадлежала к одной из ячеек местного сопротивления. Сопротивления, кстати, в Пакистане хватало, самых разных сортов. Были боевые организации белуждей, боровшихся за создание независимого Белуджистана и за воссоединение со своими братьями, живущими по ту сторону ирано-пакистанской границы. Был Талибан, который боролся не столько с пакистанскими властями, сколько с американцами. Но и пакистанским властям доставалось при попытках хоть как-то ограничить талибский беспредел в стране. Ни к одной мечети, например и близко подойти было нельзя из-за угрозы массовых беспорядков – а в мечетях вербовали шахидов, укрывали разыскиваемых, раздавали оружие и взрывчатку, призывали к всемирному джихаду. Были и боевые организации афганских беженцев, к одной из которых, видимо и принадлежала Айша. Афганцы начали появляться в стране еще с семьдесят девятого года, когда в соседнем Афганистане к власти пришли коммунисты. Когда же в Афганистане началась война – поток беженцев через границу стал почти неконтролируемым. Цифры называют самые разные, но по оценкам международных экспертов в Пакистан бежало от миллиона до двух с половиной миллионов афганцев. Пакистанцам они были совсем не нужны, что происходит в стране, которую заполонили беженцы-мусульмане, все прекрасно знали по примеру Ливана. Но принять беженцев пришлось, под давлением США и международного сообщества. В восьмидесятых годах в Пакистан потоком шли деньги за беженцев, большая часть которых прикарманивалась пакистанскими властями и командирами моджахедов, а самое главное – потоком шло оружие. В любой восточной стране власть держится на штыках – и диктатор Пакистана Мухаммед Зия Уль-Хак с удовольствием полностью перевооружил свою армию за счет американских налогоплательщиков.

Но сами по себе беженцы были никому не нужны. Они были нужны Саудовской Аравии, как питательная среда для распространения ваххабизма. Они нужны были Пакистану, как основание для поступления в страну оружия и международной помощи. Они нужны были и США как пушечное мясо для войны против советской армии в Афганистане. Но самое главное – всем нужны были их страдания, а не нормальная жизнь – в этом случае афганцы попали в ту же ловушку, что и палестинцы. Они нужны были именно как страдающий, изгнанный со своей земли народ. Никто даже пальцем не пошевелил для того, что бы хоть как-то устроить жизнь афганцев – почти все поступающие в их адрес деньги расходились по карманам и швейцарским счетам…

После ухода СССР из Афганистана они и вовсе перестали быть кому-то нужны, более того – они стали помехой. Пакистанского или какого-либо иного гражданства им не предоставили. Нормальных условий жизни им никто и не собирался создавать, ни тогда, ни тем более сейчас. После ухода советских войск из Афганистана многие моджахеды вернулись в Пакистан. Кто-то ушел в криминал – пакистанские суды получили указание применять смертную казнь к афганцам максимально широко. Многие ушли во всемирный джихад – моджахеды всплывали как основная ударная сила исламских террористов и в Сомали и в Алжире и во многих других местах. Кто-то вернулся в разгромленный, разграбленный Афганистан, многие там занялись наркоторговлей. А кто-то продолжал жить в своих хибарах, зарабатывая деньги, чем придется – уже третий десяток лет…

Из района мы выехали на бурубухайке – так назывались местные транспортные средства, на которых перевозилась основная часть грузов и на которых держалась вся местная торговля. Водители вступали в кланы, их было около сорока, и каждый клан оформлял машины по-своему. До индийских машин, больше похожих на передвижные храмы, им было далеко – но все равно на фоне безликих американских траков, все украшения которых часто ограничивались множеством лампочек, эти машины смотрелись необычно и шикарно.

Как оказалось, мы сумели таки вырваться из зоны оцепления – но все равно Мехмет вывез нас в кузове, закрыв грязной дерюгой и навалив сверху каких-то коробок. Куда он нас вез – я не знал, но судя по всему на одну из явочных квартир в самом городе. В Карачи до сих пор продолжалась поисковая операция, над городом кружили вертолеты пакистанской армии…

Явка оказалась обычным доходным домом, в таком жили мелкие торговцы, приезжавшие в Карачи за товарами. От порта он был далеко, поэтому и цены здесь были относительно умеренные. Рядом были склады для товара с эстакадой для загрузки грузовиков.

Айша исчезла только к вечеру, объяснив что несколько дней мне надо будет побыть здесь, пока не спадет накал поисковой операции. Здесь для меня будет – самое безопасное место. О чем-то поговорив с владельцем – по виду тоже афганцем, она отвела меня в потайную комнату, вход в которую был только на товарном складе. Поразмыслив, я решил остаться…

Не то, чтобы я не мог уйти из города – нас учили проходить фильтрацию в куда более тяжелых условиях, на территории Советского союза, действовать против КГБ. А это куда более серьезный противник, чем местная ИСИ. Но имеющиеся на руках карты нужно разыгрывать до конца – произошедшая ситуация, которую не сможет подстроить ни одна разведка мира, нужно было использовать на сто процентов.

Комната моя, если и отличалась от тюремной камеры – то ненамного. Небольшая – четыре на четыре, с тусклым плафоном вместо освещения, без окон. Замаскированная в стене дверь, на всякий случай замаскированная еще и тюками с товаром. Из мебели – только деревянный стул и лежак, с мохнатой шкурой какого-то животного вместо покрывала. И накрытое крышкой ведро…

Кормили примитивно, но хорошо, относились ко мне, как мне показалось, с уважением и опаской – но без враждебности. Полицейские здесь популярностью не пользовались, власть ненавидела народ и народ отвечал ей тем же. Посредниками между властью и народом выступали полицейские и армия, а средством диалога были автоматы и пулеметы…

Тот, кого я ждал – первое звено в длинной цепочке террористической сети, пришел ко мне уже на следующий день, примерно в обед. Поставил на пол пластиковый бутыль с водой, девятнадцатилитровый, какими снабжают международную коалицию в Афганистане, поставил рядом на пол большое, накрытое крышкой блюдо с моим обедом. Сел на стул – по-американски, задом наперед, с любопытством уставился на меня. Посредник был худ, невысок, молод…

– Меня зовут Мехмет. А тебя?

– Гордон…

– Гордон… Ты американец?

– Да…

Мехмет замолчал, глядя мне в глаза не отрываясь. Видимо, пытался просчитать дальнейший разговор. Интересно, а он что думал, что я буду отказываться от того, что я – американец?

– Кто ты?

– Я моряк. Всего лишь моряк, с сухогруза «Катания». Ошвартовались сегодня утром в вашем порту.

– Моряк… Айша говорит, что ты совсем не моряк. Она говорит, что ты убил полицейских.

– Они убили моего друга. Он тоже был моряком, мы ходили[43]43
  Моряки избегают слова «плавали», по их мнению, плавает только г…о, а по морю – ходят.


[Закрыть] на одном и том же корабле. Он ничего плохого не сделал – а они взяли и убили его. Что мне было делать?

Посредник говорил на хорошем английском, меня вообще удивляло – похоже, в Карачи английский знала большая часть населения. За что они нас ненавидят? Чего им не хватает?

– Ты убил нескольких полицейских… Гордон. Они и вправду были плохими людьми, они убивали беззащитных людей. У меня были друзья, которые погибли от рук этих полицейских. Но там было несколько полицейских, у них в руках были автоматы, а у тебя в руках не было ничего. Мои друзья погибали с оружием в руках, а у тебя были голые руки. И, тем не менее, полицейские мертвы, а ты жив. Кто научил тебя убивать, Гордон?

– Флот. Я служил во флоте… – немного приоткрылся я.

– Да? И ты воевал?

– Нет. Но эти полицейские вели себя глупо, американские полицейские не допустили бы таких ошибок, какие допустили они.

Мехмет снова задумался…

– И что ты собираешься делать дальше?

– Сваливать из страны. Если позволите – пересижу здесь пару дней, пока идут поиски, а когда успокоится – рвану. В порт я проберусь, судно через три дня отходит…

– А капитан? Ты думаешь, ему неизвестно, что произошло.

– Я американец и он – американец. А они – палестинцы… А для чего ты спрашиваешь?

– Да так… Ты знаешь, кого ты убил?

– Откуда? Я первый раз их увидел в коридоре…

– Там был такой – в форме, с усиками и в очках?

– Был… Это он Джулиано убил, сука… Его я первого застрелил…

– Это капитан Доштагери, по прозвищу «Мясник», да проклянет Аллах его и весь род его, да падет на них кара Аллаха по делам их! Он был заместителем начальника местного отдела полиции по борьбе с терроризмом. Он убивал, пытал, от его рук погибло много людей. А ты казнил его, за что вся умма[44]44
  Мусульманская община.


[Закрыть] благодарна тебе…

– И что?

– А вот что… Я тебе предлагаю совершить небольшую поездку. Мой учитель, да продлит Аллах дни его, желает видеть и говорить с человеком, что избавил Карачи от проклятого палача Доштагери, продавшегося неверным и обагрившего руки кровью многих правоверных. Это большая честь, не отказывайся…

– И где он хочет с мной встретиться?

– Это тебе знать не нужно. Учитель пребывает в сокрытии и редко с кем-то встречается. На моей памяти еще не было, чтобы он пожелал встретиться с кяфиром…

– Мне это знать нужно. Если это за городом – то как мы выедем из него и как вернемся обратно?

– Об этом не беспокойся. Мы неоднократно вывозили этим путем братьев. И полицейские ничего не смогли сделать. Вечером поедем…

Пакистан, дорога на Хайдарабад
09 июня 2008 года, вечер…

В кузове мертвенно-желтым светом мигнула лампочка. Один раз – плановая остановка на полицейском блокпосту. Если бы мигнула два раза – это означало бы тревогу…

Мехмет приложил палец к губам, требуя тишины. Глаза его блестели каким-то нездоровым, горячечным блеском, он замер, направив автомат – один из тех, что я захватил у полицейских – на борт кузова, отделявший нас от полицейских…

Система действительно была отработана, чувствовалось, что ею пользуются уже не первый год. Вечером к складу подъехала бубубахайка, в ее кузове был тайник. Дело в том, что на эти машины товары грузили не только в кузов – громадные тюки с барахлом навьючивали поверх кузова так, что высота груженой машины составляла пять – шесть метров и вообще было непонятно, как эта машина ездит. В этом случае, было очень сложно определить истинную высоту кузова машины, для этого нужно было разгружать ее всю. Вот некие народные умельцы и присобачили к крыше небольшой тайник, в котором можно было разместить взрывчатку, несколько ящиков с автоматами или пару человек… Для того, чтобы обнаружить тайник, нужно было разгрузить всю машину и снять навьюченные на крыше тюки. Таким образом, можно было проехать весь Пакистан, Индию, Афганистан – и никто ничего бы не заподозрил…

Черт, а ведь долго стоим…

Лампочка снова мигнула, на сей раз два раза, едва слышный, донесся отчаянный крик…

– Нет!

Остановить Мехмета я не успел, слишком мало было места – он поднял автомат и полоснул длинной очередью по борту, раскрывая нашу лежку. В тесноте тайника удушливо запахло пороховыми газами…

– Черт, ты что творишь? Ты охренел…

На Мехмета было страшно смотреть – сверкающие в темноте отсека глаза, оскал зубов. Он и рычал и шипел, словно дикий зверь, попавший в ловушку…

– Собаки… предали… дети шайтана…

– Какого хрена?!!!

– Все, кяфир… сдали нас… теперь конец…

Внезапно я понял, что по нам не стреляют – хотя должны были бы. Это ведь очень просто – окружили машину и открыли огонь по кузову. Даже сделать ничего не сможем…

Металлический голос резанул по нервам…

– Что они говорят?

– Говорят, чтобы сдавались – иначе будут стрелять…

– Не стреляй. Крикни что сдаемся. Когда вылезем – наблюдай за мной и когда я начну – делай ноги…

Свобода для маневра – все, что мне сейчас было нужно. Это сейчас мы – словно крысы в мышеловке. Стоит только вылезти на свободу – и не остановит даже пулемет…

– Ты все-таки воевал… – немного успокоившись, пробормотал Мехмет.

– Тебе то какая сейчас разница…

Машину разгружать не стали – стали ломом проламывать борт. Сразу напротив нашего убежища, они знали, что искать и где. Значит – и в самом деле кто-то предал. Но с этим надо разбираться потом, сейчас главное – выжить…

– Отвлеки на себя внимание! Как мы вылезем – досчитай до двадцати и сделай что-нибудь. Крикни что-нибудь. Понял?

– Понял…

Стальной клюв лома проламывал одну доску за другой, слепящий свет окутывал грузовик – значит, на него направили прожектор. Это тоже ошибка – у тех, кто целится сейчас в грузовик, глаза привыкли к яркому свету – и стоит только выйти из света – стрелять они не смогут, их глазам придется адаптироваться к тьме.

Снаружи что-то крикнули….

– Что?

– Говорят, чтобы выбросили оружие…

– У тебя есть что-нибудь тяжелое?

– Что?

– Не знаю. Типа камня…

Мехмет немного подумал…

– Ничего вроде нет. Разве только… вот это пойдет?

В руках у Мехмета был небольшой складной нож…

– Давай…

Взвесил в руке – вес маловат, но пойдет. Спрятал за ремешок часов…

– Теперь выбрасывай автомат. Только сильно не бросай…

Мехмет сделал так, как я сказал…

– Теперь говорят, чтобы выходили, становились лицом к машине с поднятыми руками…

– Давай. Ты первый, я второй. Как я начну – уходи от света и беги в темноту, понял? Пошел!

Мехмету было проще – он проскользнул в проделанное ломом отверстие, словно уж в нору. Мне же пришлось выломать еще одну доску, чтобы пролезть…

– Руки за голову! Лицом к машине! Ноги расставить! – команды теперь отдавались через мегафон, на прекрасном, без малейшего акцента английском. Если вместе с пакистанцами советники из ЦРУ или ФБР – то это сильно усложняет дело. От них можно ждать подлянки, это тебе не туповатые пакистанцы. Да и если просочилась информация о моей биографии – они могут знать и мой реальный уровень подготовки.

Закрываю глаза – в отличие от пакистанцев я не должен себя ослепить прожектором и должен быть готов действовать в темноте. Медленно поворачиваюсь лицом к грузовику, намертво запомнив примерное расположение прожектора. Интересно, хватит ли сил, там стекло должно быть толстое…

Отсчет!

Воздух густеет, шорох шагов пакистанцев по асфальту напоминает грохот водопада. Несмотря на то, что я стою к ним спиной, мне их прекрасно видно, я вижу, где находится каждый из них и что делает. Самое главное – чтобы они подошли ближе – тогда пулеметчик и остальные не смогут стрелять – побояться зацепить своих. Один из полицейских подходит вплотную, в одной руке у него наручники, в другой автомат – а с одной руки из автомата стрелять нельзя! Дуло автомата упирается мне в спину. Еще один страхует, он – самый опасный…

Прорыв!

Рывок вправо и назад – на такой скорости, что это едва улавливается человеческим глазом. Полицейский, держащий автомат одной рукой, упертым мне в спину – вторая рука у него занята наручниками – не успевает среагировать, ствол автомата проваливается влево, и я зажимаю его локтем – теперь этот автомат мне не опасен…

Теперь резкий разворот – в этом случае, если прижать ствол автомата локтем к своему телу автомат не только становился не опасен – при резком повороте он буквально вырывается из рук того, кто тебя обыскивает. И даже если его палец нажмет на спуск – пуля все равно пролетит мимо тебя. Этот же на спуск не нажал – автомат оказывается у меня, а я уже стою лицом к нему, к прожектору и с автоматом – правда его еще надо перехватить…

Удар коленом в пах – чтобы вывести обыскиваемого из строя – он начинает оседать и я падаю вместе с ним на землю. Автомат падает рядом со мной – из того положения, в котором он у меня был, его не перехватишь. Те, кто нас страховали, начинают стрелять – но я уже падаю на землю и град пуль накрывает всех стоящих у машины – обоих полицейских, Мехмета – всех кроме меня. Черт с ними – Мехмет мне не брат и не родственник, он связник террористов, а насчет полицейских и вовсе переживать не стоит. Сейчас эти полицейские – особенно тот кто меня обыскивал – живой щит для пуль, направленных в меня…

Автомат падает на землю – и я его перехватываю обеими руками. Патрон в патроннике, предохранитель снят – кто же пойдет задерживать особо опасного террориста, не подготовив оружие к бою…

Не видели вы, джентльмены – что такое особо опасный террорист. Даже в страшном сне не представляете…

На то, чтобы перехватить автомат и прицелиться, у меня уходит секунда, шальная пуля обжигает руку – но я не обращаю на это никакого внимания. Выстрел – и с хлопком гаснет прожектор, освещающий место действие. И на нас наваливается тьма – слепящая тьма…

Рывком перекатываюсь под машиной на другую сторону – времени нет! Я выиграл для себя секунд тридцать – в глазах полицейских сейчас сплошные искры, они привыкли к свету, они ничего не видят и палят наугад, по своим же. А я должен скрыться – пока их глаза не адаптировались к темноте…

Ливень трассирующих пуль лупит по машине подобно граду, но меня он не достает – я лежу под машиной, и надо мной – тонн пятнадцать всякого барахла, которое сейчас работает пулеуловителем. Про дисциплину огня нет и речи – длинные, заполошные очереди "по машине", а не по цели. Зацепить меня может сейчас лишь рикошет – случайный. Патроны в магазинах у всех заканчиваются почти одновременно…

Когда стихает заполошная стрельба, я выкатываюсь из-под машины. Это им ничего не видно, их глаза сжег прожектор – мои же адаптировались к тьме во время поездки в тайнике. Горе стрелки, лихорадочно меняющие магазины и даже не подумавшие укрыться при перезарядке, видны мне превосходно…

Еще четыре прицельных выстрела, один за другим – не убить, а хотя бы просто вывести из строя. Один за другим полицейские падают на асфальт.

Не выпуская из рук автомата, бросаюсь вперед и вдруг – какая-то клейкая, отвратительно пахнущая масса едва не сбивает меня с ног. Падаю на землю, стараюсь освободиться – но эта гадость липнет еще сильнее. Откуда здесь это – это ведь новейшая, только проходящая испытания в американской армии, система для задержания – стреляет клейкой массой, которая мгновенно застывает на подозреваемом и сковывает его действия. Неужели американцы? Слышу топот ног, приближающихся ко мне, стараюсь поднять автомат, чтобы подороже продать свою жизнь – но клей становится все тверже и тверже с каждой секундой, не давая двигаться. Сильный удар по голове дарит спасительное беспамятство…

Пакистан, Кветта
Управление полиции
11 июня 2008 года

Человек в запачканном, плохо сшитом и дешевом костюме, поднялся на второй этаж здания полицейского управления провинции Белуджистан, махнул рукой с зажатым в ней удостоверением перед звероподобными, вооруженными автоматами полицейскими, охранявшими второй этаж здания, где находились кабинеты всего полицейского руководства провинции. Полицейские, придав себе максимально подобострастный вид, расступились перед ним – ибо знали, кто он такой и кого представляет. Пакистанская военная разведка ИСИ почти все время существования независимого государства Пакистан[45]45
  А время это ведет отсчет с 1947 года.


[Закрыть] была тем кнутом, при помощи которого правители держали в страхе и покорности пакистанский народ – а пряников никогда не было. Не счесть людей, что бесследно исчезли в ее застенках без следа. Подполковнику Шахри нравилось видеть страх на лицах людей, мимо которых он проходил – это заставляло его верить в то, что он делает дело, нужное стране и народу.

Но сейчас он шел на встречу с шейхом. Помимо своего начальника, бригадного генерала Хосейни, у него был еще один начальник. Причем, если бригадному генералу Хосейни подполковник Шахри нередко врал – то обмануть шейха даже в мелочи ему и в голову не приходило. Ведь Аллах, всеведущ и всезнающ, и за ложь обязательно последует мучительное наказание…

Ошибаются те, кто видят корни современного исламского терроризма в Египте, в организации «Братья-мусульмане». Или в Афганистане, в движении моджахедов. Они намного глубже, эти корни сокрыты в древних веках…

Ислам не монолитен, как многие считают. Ислам с самого своего зарождения подвергался гонениям. Сначала мусульмане воевали с крестоносцами, затем и власти изначально мусульманских государств, постепенно заменяли риторику воинствующего ислама, на риторику воинствующего национализма. Примером того служит Османская империя, создававшаяся под зеленым знаменем пророка, но впоследствии ставшая не исламским, а турецким национальным государством, государством тюркского народа. Да, в этом государстве были и мечети и верующие – но в связке «государство-церковь» главенствовало все-таки государство…

Причиной этого было то, что религия ислам вообще не признает государство как таковое. В исламе единственной легитимной формой общественного образования является «умма» – община верующих. Ислам и его ревностные последователи инстинктивно борются с любым государством, каким бы оно не было. Турецкие султаны это знали и ограничивали власть муфтиев – тайно и крайне жестоко. Знали это и другие правители…

Поэтому, с самого начала в исламском обществе возникали тайные структуры, братства чьей задачей, помимо прочего являлись защита правоверных и тайная борьба с существующими властями. Эти братства называли тарикатами…

Ошибочно считать эти братства ваххабитскими организациями. Ваххабизм, или салафизм – по возрасту это ребенок, родившийся в конце девятнадцатого – начале двадцатого века. Он был рожден для того, чтобы дать религию классу арабских капиталистов, легализовать накопление денег, создать свого рода "религию арабских США" – в этом ваххабизм очень схож с протестантизмом. Сейчас проходит его молодость – и как всякий подросток он нетерпелив, неразумен и бесхитростен. В то же время, суфийские братства (тарикаты) ведут отсчет своей деятельности с одиннадцатого – двенадцатого века. На поле тайной войны салафистов они переигрывают вчистую – более того кадиристы активно внедряют свою агентуру к салафистам для тайного контроля над международным террористическим движением….

Шейх Хасан Салакзай являлся суфией, духовным лидером одного из вирдов[46]46
  Ветвей.


[Закрыть] кадирийского тариката. Этот титул и свое влияние он унаследовал от отца. И теперь он делал все для своих братьев и для торжества ислама по все миру.

Нет, люди Хасана Салакзая не подрывались на автобусных остановках, не направляли захваченные самолеты на небоскребы. Внешне, они были умеренными, благочестивыми мусульманами, проповедующими "джихад слова" вместо террора. Но истинная, страшная и кровавая их суть скрывалась внутри.

Люди Хасана Салакзая, и таких же, как он суфиев, шли работать в полицию, в любые властные структуры, поступали на службу в армию. Они работали, продвигались по службе, помогали добиться успеха и братьям своим. Они пронизывали государственный аппарат сверху донизу, постепенно подменяя собой власть. В Афганистане, например, пока салафисты воевали с международным контингентом в горах, кадирийцы поступали на государственную или военную службу. Они же контролировали наркоторговлю – этот орден предпочитал уничтожать кяфиров именно таким образом. Но цель у кадирийцев была одна – ВСЕМИРНЫЙ ХАЛИФАТ. Мечеть парижской богоматери с отрубленными рядом с ней головами последних французов, что не пожелали принять ислам – вот что было их истинной целью. Весь мир должен был жить по законам ислама – или умереть. И каждый день продвигал их к этой цели все ближе и ближе…

В своем тарикате Хасан Салакзай отвечал еще и за связь с лидерами салафистов – с Осамой Бен Ладеном, с одноглазым муллой Омаром и многими другими. Именно он давал им убежище – потому что знал их с давних времен, еще со времен своего ранения. Он знал их – а они знали его, и даже в полицию работать он поступил по предложению Аймана аль-Завахири. Салафисты скрывались здесь, в Пакистане, где у кадирийцев была плотная агентурная сеть, где во многих местах и староста и начальник местного полицейского участка и все иные представители властей являлись братьями. Вот только находящиеся в сокрытии салафисты не до конца понимали, что уже стали заложниками кадирийцев…

Подполковник Шахри вошел в приемную, где прохлаждались еще двое полицейских с автоматами. Но он не стал показывать им свое служебное удостоверение, он поприветствовал их тайным жестом, доказывающим его принадлежность к братству. И они ответили ему…

– Да пребудет с вами благословение Аллаха, шейх… – максимально подобострастным тоном произнес Шахри, присаживаясь на стул перед своим шейхом – да будут годы ваши наполнены благими делами во имя Аллаха и торжества истинной веры…

– И тебя да благословит Аллах, Шахри… – ответил Салакзай – равно как и всю семью твою и земной путь твой. Аллах да не оставит тебя в делах твоих, и в мыслях твоих. Как поживает твоя семья?

– Слава Аллаху, все здоровы…

В ответ Шахри про семью спрашивать не стал, он знал, что у шейха семьи нет и никогда не было…

– Ты узнал что-нибудь про того неверного, Шахри?

– Да, шейх, я узнал… Это было сложно сделать, но я узнал – по отпечаткам пальцев. Информация о нем есть в единой базе данных, в которой нас подключили американцы – хотя большая ее часть засекречена…

– Итак?

– Его имя не Гордон и он не моряк. Вернее, он военный моряк, из американских специальных сил. Его настоящее имя Майкл Томас Рамайн и он проходил службу в отряде особого назначения…

Салакзай поставил чашку с кофе на стол. Кое-что стало понятным – например как он расправился с полицейскими – но все же не сходилось. Если он американский спецназовец – то почему данные о нем находятся в базе данных на террористов? Если его к ним подослали – то почему информацию о нем не убрали из базы данных, ведь американцы прекрасно знали про то, что ИСИ имеет к ней доступ, а в ИСИ полно людей Талибана. Не сходилось…

– Он предатель, эмир…

– Пока что он не наш – и его нельзя считать предателем…

– Я не об этом. Он предал американцев!

– Американцев?!

– Да, эмир, американцев! На него объявлен чрезвычайный розыск, подняты на ноги все секретные службы кяфиров. Во все американские резидентуры пришли файлы на него с приказом "Захватить или уничтожить любой ценой"…

– И что же он такого сделал?

– Никакой информации нет. Я не осмелился задавать вопросы американскому резиденту, это сразу вызвало бы подозрения. Но просто так чрезвычайный розыск не объявляют…

– Интересно, что же он все-таки сделал такого…

– Есть еще одно эмир. Розыск объявлен и на его отца…

– Основание?

– Тоже не сообщают.

Эмир задумался – все казалось непонятным, от этой истории веяло холодком опасности. Кяфир был у него в руках, сидел в специальной тюрьме, откуда мало кто выходил. Дурак ликвидировал бы кяфира и забыл про него – простое до тупости решение. Но шейх дураком не был – в искусстве комбинационной, многоступенчатой игры, с ним могли сравниться немногие. Даже пешка при удачном раскладе может вдруг стать ферзем…

– Может, мне все-таки попытаться задать несколько вопросов резиденту? – осторожно спросил Шахри.

– Нет! – мгновенно отреагировал шейх – даже не думай об этом! И вообще – забудь про этого американца! Раз и навсегда!

Шейх Салакзай не случайно запретил подполковнику Шахри каким-либо образом пытаться узнать что-то еще о неверном из источников ИСИ и баз данных, предоставленных ЦРУ. Он справедливо полагал, что все запросы пакистанцев, на получение информации в международной базе данных на членов террористических групп, регистрируются и тщательно анализируются. Если запрос обычной биографической справки ничего не значил – такие запросы поступали десятками и сотнями в день – то попытка узнать дополнительную информацию, безусловно, вызвала бы лишние вопросы. Шейх, несмотря на отсутствие специального образования, прекрасно разбирался в таких вот тонкостях прохождения информации. Какой смысл отправлять запросы в базу данных, если можно запросить информацию другим, не оставляющим следов способом?

Майкл Рамайн не зря опасался утечки информации и не зря поставил обязательным условием, что всей информацией о сути его игры должен будет владеть только один человек – контр-адмирал Ричард Рейли из разведки военно-морского флота. Не делалось никаких записей, чтобы редкостью для до предела забюрократизированных разведывательных агентств США. За такое вот ведение дел можно было получить пинком под зад и в двадцать четыре часа оказаться за воротами родного ведомства – но контр-адмирал Рейли был призван из действующего резерва и «выкинштейна» не опасался.

Этим же вечером, шейх Салакзай встретился еще с одним человеком. Он знал его давно – еще с тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года. Официально шейх находился на связи у другого куратора – но тому он просто сливал малозначимую информацию. С этим же человеком он встречался регулярно, свыше десяти лет. Вдвоем они представляли собой своего рода канал связи между администрациями США и исламским подпольем. И за то время, пока они встречались, оба они существенно "продвинулись по службе".

Нельзя сказать, что этот человек завербовал шейха – но и нельзя сказать, что шейх завербовал этого человека. Их, скорее можно было назвать старыми друзьями – хотя при этих встречах каждый преследовал исключительно деловые интересы. И каждый жестко отстаивал интересы стороны, которую представлял.

Сегодняшняя встреча прошла как обычно. Почти. Стороны договорились о дальнейших действиях. Кого следует сдать американской разведке, посадить в Гуантанамо, кто какие показания должен дать. Кого наоборот, следует не трогать, закрыть на это глаза. Кто из сотрудников американских разведслужб копает слишком глубоко и его надо ликвидировать. Какие цены на нефть должны установиться в ближайшее время. И много, много других важные деталей без чего тесный союз Белого дома и исламского экстремизма не мог существовать.

Мало кто понимал, что происходит на самом деле. Американские спецслужбы, совсем захиревшие в девяностые, сейчас разрослись до устрашающих размеров, на них буквально пролился золотой дождь. Людей набирали уже тысячами, не успевали утверждать новые штатные расписания. На всемирную борьбу с терроризмом уходили миллиарды.

И избиратель, глядя в телеэкран, с чувством глубокого удовлетворения видел, что его денежки тратятся не напрасно. Задержали террориста, который хотел взорвать самолет взрывчаткой, спрятанной в ботинке. Еще нескольких в Британии – работая врачами, они не придумали ничего лучшего, как таранить машиной ограду аэропорта…

И никто не задумался, никто не задал вопроса – а почему те же врачи, работающие в больницах, просто не заразили донорскую кровь СПИДом? Ведь так они могли угробить многие тысячи до того, как их бы разоблачили. А почему террористы не реализовали свой первоначальный план атак 9/11 – не направили самолеты на атомные энергоблоки? Но стадо, сидевшее перед телевизорами давно разучилось задавать вопросы. Никто и помыслить не мог о таких вот встречах на пыльных проселочных дорогах близ столицы провинции Белуджистан.