Текст книги "Зеленые созвездия (СИ)"

Автор книги: Алекс Белов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

– Это замечательная идея, мам! – восклицает Володька. – А Никитос мне пока покажет свою комнату.

– Да-да! – соглашается моя мама. – Никита, ну-ка проведи Володе экскурсию.

И я провожу. Показываю комнату, хотя у Володьки был в его обители лишь раз, и то, когда тётя Света вносила его в комнату после неудачного путешествия по уровням. Моя комната Володьке почти неинтересна. На компьютер он даже и не смотрит, хотя тот является главной атрибутикой моей берлоги. А вот лестница на крышу привлекает его внимание. И вот мы уже чешем подошвы босых ног о черепицу, двигаясь к Каштану.

Как тебе живётся тут, брат? – спрашивает Володька, задрав голову, посматривая на крону Дерева.

В общем и целом не жалуюсь, – приветливо отвечает Каштан.

Никитка тут тебя не обижает? – Володька косится на меня, и я просто покатываюсь со смеху. Смеётся и Каштан.

Никита и мухи не обидит. Он хороший ученик, – говорит с любовью Каштан.

Мы ещё болтаем с Каштаном о пустяках. Кажется, здесь Володьке нравится больше, чем в моей комнате. А потом мама зовёт нас за стол.

* * *

– Наш Никита устраивает причуды, поэтому не ест некоторые блюда, – улыбается мама, накладывая себе пюре и цепляя куриное крылышко. Стол уже заставлен посудой настолько, что она вот-вот упадёт. Рядом с курицей Эйфелевой башней возвышается бутылка красного вина. Я не знаю, можно ли вино зелёным детям, но предполагаю, что нет. Очень даже нет, потому что его запах вызывает во мне тошноту не хуже чем готовящийся шашлык.

Бабушка с дедушкой остаются в кухне, в гостиной только мы четверо. А жаль. Дедушка бы пришёлся к нашей трапезе как нельзя кстати. Он бы служил связующим звеном между мамой и семьёй Морковкиных.

Передо мной стакан с апельсиновым соком и салат из помидоров и огурцов. Сок желтеет и у Володьки. Взрослые налили по бокалу вина. Мама продолжает верещать о том, что я не ем мясо и накладывает пюре Володьке. Братишка тревожно снуёт взглядом от тарелки ко мне. Он хочет отказаться, но не знает как.

Лишь тётя Света проявляет интерес к действиям мамы и слушает с любопытством, позволяя подкладывать сыну запрещённую еду. Впрочем, может, урожай картофеля, из которого сделано пюре, снят вовремя, и можно было бы поесть, но я не стал бы рисковать. Боль меня вряд ли пронзит, как в случае с кроликом, но лёгкое недомогание на весь день обеспечено.

Потом и тарелка тёти Светы наполняется картошкой, и дело доходит до курицы. Мама цепляет ножку и поворачивается к Володьке.

– Вова, ножку будешь?

Видимо, братишка впервые в такой нестандартной ситуации. Он бледнеет, бегает глазами от ножки к моей маме, открывает рот, и оттуда вырывается лишь лёгкое кряхтение.

– Давайте мне, – внезапно вставляет тётя Света. – Я люблю окорочка.

Моя мама тут же отвлекается от Володьки. В конце концов, последний сообщает, что сам возьмёт себе нужный кусок.

И вот мы вчетвером сидим за столом. Я напротив Володьки, наши мамы напротив друг друга. Моя уже приступила к пюре.

– Как давно вы живёте в наших краях? – спрашивает мама.

– Не так уж, – отвечает тётя Света. – Переехали недавно из шумного города. Муж у меня торгует недвижимостью, часто в командировках. Вот как и сейчас.

Я клюю помидоры, а Володька лишь пьёт сок и постоянно косится на курицу. Мне становится его жалко.

– А мой муж умер, – вздыхает мама.

В гостиную входит дедушка, поглядывает на застолье и начинает копаться в ящике инструментов.

– А чего это мы не все собрались, – улыбается тётя Света. – Анатолий, присоединяйтесь, а то как-то без вас пусто.

– Я попозже подойду, – без улыбки отвечает дед и продолжает копаться в ящике.

Я ловлю взгляд мамы. Та смотрит то на меня, то на Володьку.

– У вас что, амулеты одинаковые, не пойму? – хмурится она, отпивая вина.

Мой она видит потому, что я всегда ношу рубашку нараспашку, а Володька надел сегодня майку с огромным вырезом, почти до солнечного сплетения.

– Погодите. Никита. У тебя же такой был, как у Вовы. А у тебя сейчас другой совсем.

– Мы с ним обменялись, – говорю я.

– Эх, где наше детство, – смеётся мама и смотрит на тётю Свету. – Зачем же вы обменялись? Это знак вечной дружбы?

Глаза мамы блестят. Она ничего не знает о вечной дружбе. Но тут говорит тётя Света:

– Никита отдал Вове свой амулет потому, что это его знак. А Володя подарил Никите знак его стихии.

Теперь и дедушка подходит к нам, сжимая в руках гаечный ключ. Он внимательно смотрит на мою грудь, и мне страшно. Страшнее даже при кораблекрушении не было.

Хотя вру. Было.

– И что же этот знак означает? – улыбается мама, разглядывая мой амулет.

– Водную стихию, – отвечает тётя Света. – Вообще-то я сегодня пришла, чтобы с вами серьёзно поговорить, – вздыхает она.

– Да? О чём? – теперь моя мама смотрит на тётю Свету.

– А вы заметили, что Вова тоже не ест сейчас мясо?

Мама косится на Володьку и в её глазах внезапно появляется понимание…

…и тревога.

* * *

– И что это значит? – говорит она уже серьёзным тоном.

– То, что мой сын и ваш сын – зелёные дети. Всего лишь, – отвечает тётя Света, пожимая плечами.

Мама долго хмурится, глядя на неё.

Дедушка застыл с гаечным ключом у изголовья стола.

Все растеряны, кроме тёти Светы.

– Это что… вы в секте какой-то? – В голосе мамы появляются враждебные нотки. Всё пропало. Пора переходить к доказательствам.

– Нет, давайте я всё расскажу. Коротко в двух предложениях, чтобы как бы… описать ситуацию. – Тётя Света деловито сцепляет руки и откидывается на спинку кресла. – Зелёные дети – это обычные дети, только наделённые некоторыми способностями. Они могут говорить с природой. Ваш сын – и мой тоже – слышат, например, как разговаривают деревья. Никита был рождён зелёным ребёнком, но не у всех этот дар проявляется сразу. У Никиты он открылся из-за стресса во время кораблекрушения.

– То есть, вы прочли в новостях о нашем несчастье и решили на этом сыграть? – удивлённо вскидывает брови мама.

– Никита, – говорит тётя Света. – Настал твой выход. Объясни всё маме.

– Да, объясни мне. – Мама смотрит на меня колючим взглядом. – Как тебе удалось связаться с семейкой сектантов?

– Я… – мысли теряются, в висках стучит. Хочется вскочить и убежать в комнату, но я сжимаю кулаки и сижу. – Плыл на Круге в Море и услышал его голос.

– Голос Круга?

– Голос Моря, – недовольно уточняю я. Знаю же, что мама прекрасно всё поняла, просто притворяется. – Сначала оно не хотело меня спасать, а потом спасло, потому что поняло, что я – зелёный ребёнок. Когда акулы не стали меня есть.

– Ого, – наигранно удивляется мама. – А вы из этого целый триллер, оказывается, придумали.

– Никита не ест мясо потому, что он не может есть продукты, которые достаются людям с болью Природы, – говорит тётя Света. – Он и некоторую растительную пищу не может есть. И чай пить. Впрочем, думаю, вы уже поняли, что Никита ест в последние дни.

– Конечно, поняла, – кивает мама, но в голосе только раздражение. – Теперь я должна на вас дом переписать?

– У меня свой есть, – улыбается тётя Света. Кажется, она единственный в этом паноптикуме может сохранять здравый смысл и не терять основную нить.

– Мама! – Я стараюсь помочь тёте Свете и перетянуть одеяло на себя. – Папа умер потому, что у него сгнили кости!

– Кто тебе это рассказал? – Теперь даже я для неё враг, читаю это в её глазах.

– Каштан, – отвечаю я. – Дерево за домом!

– Или бабушка! – недоверчиво мотает головой мама.

– Ладно, подождите, – тётя Света поднимает руки, останавливая дискуссию. – Мы думали о такой реакции. И поэтому приготовили для вас доказательство.

– Я не хочу доказательств, – тихо говорит мама. – Я хочу, чтобы вы убрались из моего дома. И чтобы ваш мальчик больше и близко не подходил к Никите.

– Постойте, дайте нам всего одну попытку, – просит тётя Света. – Это отнимет пару минут вашего времени.

– Вон, – злобно шипит моя мама и при этом улыбается, чувствуя себя королевой.

– Оля! – голос дедушки, про которого все забыли, звучит резко. – Дай людям шанс!

– Папа? – мама больше удивлена, чем раздражена. – И ты туда же. Разве ты не видишь, что они пришли в наш дом только для того, чтобы…

– Что я действительно вижу! – перебивает маму дед. – Так это то, что после кораблекрушения я из больницы забрал совсем другого внука! Никита изменился. И я достаточно прожил на этом свете, чтобы констатировать, что с твоим сыном не всё в порядке. Он не болеет, нет. Он просто стал другим. Даже характер поменялся. Я старше тебя. Это мой дом. И я хочу, чтобы эти люди рассказали, почему в последние дни мой внук не похож сам на себя. А если они шарлатаны, так поверь, я сам же своими руками вышвырну их на крыльцо.

Несколько секунд на лице мамы борются все противоречивые чувства планеты. Наконец, она сдаётся.

– Дом-то твой, – кивает она. – А сын – мой. У вас пять минут, чтобы заставить меня поверить в сказку. Я слушаю. – И она смотрит на тётю Свету испепеляющим взглядом.

– Это не я буду доказывать, – добродушно улыбается та. – А ваш сын.

Четыре пары глаз уставились на меня, и мне становится плохо. Никогда ещё я не чувствовал, будто вселенная сконцентрировалась только на мне и вращается вокруг моей персоны. Уж лучше дрейфовать три дня по волнам Чёрного моря на Круге.

– Нам надо выйти во двор, – выдавливаю я.

* * *

Мама тихо шепчется с дедом на крыльце, иногда повышая голос. Вид у неё такой, будто её предал весь мир. Лицо тёти Светы излучает ванильную отрешённость, словно она в полудрёме. Её фигура стоит на дорожке, а глаза изучают нас с Володькой. Я на газоне, весь мир смотрит на меня. На моём лице, наверное, такая кислая мина, будто это я убил отца, потопил яхту и развязал Вторую Мировую.

Чувствую на плечах мягкие руки Володьки.

– Посмотри на меня, – тихо просит его голос. – Посмотри на меня.

Нехотя отрываю взгляд от взъерошенной мамы и смотрю в глаза Володьки: чистые, изумрудные, как вся Природа. Он стоит так близко, что я вижу каждую его веснушку и слышу запах пота. Братишка. Я немного успокаиваюсь.

– Всё как договаривались, – говорит он очень серьёзно, и меж бровей ещё глубже прорисовывается морщинка. У Володьки два состояния души: когда он восторжен, и даже веснушки его сияют, и когда он чем-то озабочен, и тогда появляется эта морщинка. – Просто несильно делаешь шажок назад, – говорит Володька. – Прямо в полсилы. Даже в четверть. Вообще не напрягайся.

Моё сердце вот-вот выскочит из груди, и я начинаю лепетать:

– А если я её испугаю? Если она начнёт вызывать полицию? Она даже может начать с вами драться…

– Так! – тихо прикрикивает Володька. – Немедленно возьми себя в руки, сын самурая!

Я не выдерживаю и улыбаюсь. Братишка улыбается в ответ. Морщинка меж бровей исчезает.

Володька отходит к маме, и тётя Света обвивает его руками. Я смотрю на дедушку, на свою маму, и снова мрачнею. Деваться некуда, иначе этот кошмар никогда не кончится. Я ложусь на траву и смотрю в небо. Утреннее солнце слепит меня.

Удачи, – желает мне Каштан.

До встречи, браток, – отвечаю я.

Сосредоточиться сложно, даже с закрытыми глазами я чувствую враждебный взгляд мамы. Моё эфирное тело начинает трепетать и последнее, что я слышу, голос тёти Светы:

– Смотрите скорее, он для вас это делает.

Я делаю лёгкий шажок назад, и человеческий гомон прерывается.

Открываю глаза.

Тишина. Всё так же светит солнце. Вокруг меня трава, Каштан, домик дедушки. Всё то же самое, только ни мамы, ни дедушки, ни Володьки, ни тёти Светы. Люди исчезли, а ещё исчез и ветер. Поначалу я не замечаю особой разницы с моим миром, но потом поднимаю взгляд и ахаю. Неба нет. То есть, есть, но ночное. Вижу звёзды, солнце светит прямо на черноте полотна.

Столь сказочная картина будто гипнотизирует меня, но я велю себе оторвать взгляд. Смотрю на Каштан.

А вот и я, – говорю ему.

И я здесь, – отвечает он.

Улыбаюсь. Растения никуда не исчезли: шепчет трава, деревья размышляют над сущностью вселенной. Спохватываюсь. Володька велел не задерживаться надолго. Хватаюсь за амулет, и в ухо врезаются крики мамы:

– Что вы сделали с моим сыном???

Она нападает на тётю Свету. Дедушка растерянно пялится на женщин. В окне прорисовывается удивлённое лицо бабушки. Только Володька смотрит на меня. Наши взгляды пересекаются, и братишка кричит:

– Вон он! Вон он!

Суматоха перед домом замирает, все смотрят на меня, а потом мама бросается ко мне и обнимает.

– Где же ты был? Где ты был, Никитушка? Я думала, я тебя потеряла!

– Я в любой момент могу оттуда вернуться, – отвечаю, стоя прямо как дундук.

– Боже мой, что же это такое? – мама плачет.

– Я был на другом уровне Природы, – отвечаю я. – Это всё равно что в другой мир уйти. Но я вернулся. Я всегда буду возвращаться, обещаю.

– Больше так не делай, – просит мама.

– Ты видела, как я исчез??? – спрашиваю.

Мама отстраняет меня и смотрит в глаза. Её взгляд такой… потерянный. Её мир уже не станет прежним.

– Оля. Вам стоит понять, что ваш сын – не обычный ребёнок. Он зелёный ребёнок Природы. Он избранный.

Тётя Света подбирает самые лучшие слова. Таких даже я бы не придумал. Мама растерянно смотрит на Морковкиных, потом на не менее растерянного дедушку, потом на меня.

– Никита, это правда? – спрашивает она меня на последнем дыхании. Она хочет услышать эту самую правду из моих уст. Уст родного сына.

– Да, – выдавливаю из себя я. – Поэтому меня не съел медведь, когда мне было шесть. Поэтому меня не съели акулы. И поэтому меня спасло Море. Я говорил с ним, как говорю сейчас с тобой.

Мама чуть покачивается и смотрит куда-то в степь. Я думаю, что сейчас она упадёт в обморок, но она смело оборачивается к тёте Свете и говорит:

– Я хочу некоторое время побыть одна. Я должна подумать. Вы можете отправляться домой.

С этими словами мама уходит к себе в комнату.

Глава седьмая Песнь

Мама зашла ко мне в комнату вечером. Я сижу за компьютером и играю в стрелялку, но сюжет игры не лезет в голову, уши прислушиваются к шорохам в маминой комнате. Я даже звук из-за этого отключил. Несколько часов назад к маме вошёл дедушка, и они до сих пор о чём-то шептались, но потом щёлкнул замок, тяжёлые шаги деда заскрипели по лестнице. Я уж думаю, что всё плохо, но вот мама нарисовалась на пороге.

Я озабоченно оглядываюсь, и мама дарит мне кроткую улыбку. На душе становится легко, но я не знаю, что сказать. Первой говорит мама:

– И чем тут занимается мой супергерой?

Она видит на экране монстра и пушку, но ей нужно с чего-то начать.

– Играю, – отвечаю я.

– Думаю, нам надо всё обсудить, – говорит мама, нехотя входя в комнату. – Кто-то должен поставить мои мозги на место, и этим кто-то должен быть родной сын, а не чужие люди из соседнего дома.

– Ну… хорошо, – соглашаюсь, хотя и боюсь вопросов мамы. – Пойдём тогда на крышу! – Мне кажется, что в присутствии Каштана я буду говорить смело. Если что, он мне всё подскажет.

– Если тебе будет там удобнее, то пойдём, – соглашается мама.

Мы взбираемся на всё ту же бордовую крышу по всё той же хлипкой лестнице. Наши подошвы царапает озорная черепица. Она уже давно не бордовая. Выгорела на солнце и теперь больше серая.

В сумерках я вижу спину мамы. Смотрит она на Каштан.

– Когда я была маленькой, – говорит мама. – Это дерево едва доставало крыши. А сейчас оно в два раза выше дома.

– Он растёт, – улыбаюсь я и подхожу к маме. Мы смотрим на веерообразные листья Каштана, который услышал, что говорят о нём и будто раскрылся весь, гордо демонстрируя своё величие. Плоды ещё прячутся в колючих оболочках, скоро им придёт время вылупляться. – Он растёт вместе со мной, – добавляю я.

– Он и вместе со мной рос, – говорит мама, садясь на крышу. – А дедушка до сих пор желает его спилить.

– Я не позволю, – отвечаю, и сажусь рядом с мамой. – Он мой друг.

– И мой тоже, – улыбается мама. – В детстве я с ним разговаривала.

– Ох и выслушал же он от тебя глупостей, – улыбаюсь я в ответ.

Мама тихо смеётся, обнимает меня и щёлкает по носу. Я устраиваюсь в её объятиях поудобнее и ощущаю стальную защиту, как всегда бывало, если мама рядом.

– Никита, я хочу узнать, каково это? – серьёзно спрашивает она.

Я некоторое время думаю.

– Ну… необычно, – отвечаю. – Ощущаю себя супергероем. Ты знаешь, что я водный знак?

– Только то, что тётя Света сказала. А это что-то значит?

– О! Ещё как значит, – говорю. – Я могу дышать под водой, как рыба, понимаешь. Я думаю, что обязательно займусь этим. В воде я непобедим!

– Это не опасно? – хмурится мама, и я понимаю, что весь наш разговор будет как экзамен на уровень моей опасности, поэтому зарекаюсь не рассказывать маме о повышенной смертности среди зелёных детей.

– Ну неужели ты думаешь, что я не выберусь на поверхность в ванной, если начну задыхаться? – усмехнулся я.

Мама улыбается в ответ, но в глазах тревога.

– Когда это началось?

– Наверное, я всегда был таким, – отвечаю. – Но в море всё открылось.

– Я и имею в виду, как это произошло там? В море.

Я хмурюсь, снова вспоминая события прошлого месяца, кажущиеся сном.

– На третий день я слишком обгорел, – говорю я. – Сильно хотел есть и пить. Я помню, что без воды человек может прожить только три дня. Я подумал, что в тот день уже умру и начал разговаривать со всем подряд. Я попрощался с Кругом, – подумав, смущённо добавляю. – Даже с кепкой. А на прощание сказал Морю, что оно плохое, что оно своего добилось. И тогда услышал его голос.

– Они говорят прямо вслух? – спрашивает мама.

– Не-а, – мотаю головой. – Их голос звучит как будто внутри.

– Ты уверен, что не придумываешь их мысли? – спрашивает мама.

– Не-а, – снова отвечаю. – Голос – это не единственное, что я слышу. Они, понимаешь, кажутся будто живыми. Я будто вижу их душу. Я не знаю, как объяснить. Даже вот у Каштана. Его крона кажется мне как будто живой. Каждый листочек ярче другого. И будто дышат. Вот.

Мама вздыхает.

– Я думала, что живые только трава и деревья.

– Нет-нет, – качаю головой я. – Всё живое. И знаешь как интересно. Можно поговорить только с Деревом, а можно с целым Лесом. Можно говорить как-то с совокупностью предметов. Можно говорить с Рекой, с Морем, даже с Ветром.

– От этого, должно быть, разрывается голова.

– В том-то и дело, что нет. Они все молчат, пока не обратишься. А к некоторым обратишься и всё равно не услышишь.

– Почему это?

– Они, наверное, слишком огромные, чтобы ты их услышал. Надо много тренироваться. Я, например, не могу услышать Лес. С водой, думаю, мне было бы проще. А вообще, можно поговорить даже со всей Природой на планете, но я не знаю, какой силищей нужно обладать для этого.

Мама вздыхает.

– Я так боюсь за тебя, сынок. – И обнимает меня крепче. – Вдруг на тебя обрушатся какие-то неприятности.

– Думаю, всё наоборот, – вру я. – Я же защищён. Ничто, созданное Природой, не сможет меня обидеть. Я могу хоть в клетку со львом зайти, он меня не съест. Меня даже комары не кусают. Природа меня всячески оберегает.

Кажется, маме становится легче.

– А куда ты сегодня исчезал?

– Я могу перемещаться на другой уровень Природы, – отвечаю я. – Потому что Природа строилась постепенно.

И вкратце я рассказываю ей о пяти уровнях Природы, но умалчиваю о своих приключениях на первом уровне. Когда я заканчиваю, мама молчит. Кажется, её мозг кипит от такой информации. Наконец, она заводит глаза и произносит:

– Мой сын – супергерой. Я думала, если ты бы был таким, гордился бы как самый занудный отличник. Натворил бы глупостей, бросился бы в авантюры. Но ты так изменился. Дедушка правильно сказал, что после кораблекрушения ты стал другим.

Я вздыхаю.

– Ты прямо сейчас можешь поговорить с Каштаном? – вдруг спрашивает мама.

– Конечно, – киваю я, вскидываю руку и машу. – Каштанчик, привет!

Привет, – отзывается Дерево.

– Что он говорит? – улыбается мама.

– Здоровается.

– Спроси, он меня помнит?

Конечно, помню, – тут же отвечает Каштан. – Она пыталась на меня забраться ещё девочкой. У неё были веснушки и распущенные рыжие волосы. А когда ей исполнилось двенадцать, она начала пользоваться всякими запахами, которые имитировали природу, но всё равно в основе пахли мёртвым спиртом.

– Он помнит тебя, – улыбаюсь я. – Говорит, что ты была рыженькой, а в двенадцать начала пользоваться дезодорантами.

Мама смеётся и удивлённо приподнимает брови.

– Даже это знает!

Первый такой вонючий дезодорант имитировал запах дыни. Его подарил ей на восьмое марта в шестом классе мальчик по имени Лёша.

– Тебе Лёша подарил дыневый дезодорант, – говорю я. – В шестом классе. Тогда ты первый раз побрызгалась.

Теперь изумление захватывает маму с головой, но она всё ещё пытается смеяться.

– Теперь я всему поверю, – произносит она. – Я уже не помню, когда перестала бегать к Каштану.

В шестнадцать, когда переехала в город, – отвечает Дерево, и я тут же перевожу его слова.

– Точно, – мечтательно прищуривается мама. – Мне было шестнадцать, когда я выросла и меня стали интересовать мальчики больше всяких Каштанов.

– Фууууу, – морщусь я и сам смеюсь.

– Погоди, и твоё время придёт. – Мама ерошит мне волосы. – Потом Каштан долго ждал тебя, и ему не с кем было поговорить.

Я помню её и взрослой, – говорит Каштан. – Её волосы пахли жасмином. Она заплетала их в шишку на затылке. Мне она не нравилась. Распущенные волосы ей шли гораздо больше. И она с ума сходила от кукурузных палочек. До самого твоего рождения, потом испугалась за фигуру и перестала есть сладкое совсем. По вечерам она читала детективы, когда твой папа смотрел футбол. Но отдавала предпочтение не новым веяньям современной литературы, а классике. Артур Конан Дойль, Агата Кристи, Жорж Сименон, По. Её любимой книгой был роман Десять Негритят. Ещё твоя мама всегда забывала выключать свет в ванной, и отцу приходилось делать это после того, как она засыпала. Он выключал телевизор, выключал ночник и только тогда замечал прямоугольник света в ванной. А когда ты рождался, они, узнав на УЗИ, что будет мальчик, долго выбирали имя. Она предлагала Саша, а папа хотел назвать тебя Колей. Но потом твоя беременная мама застряла в лифте с отцом. А с ними оказался ещё десятилетний мальчик по имени Никита. Твоя мама стала паниковать, у неё начались ложные схватки. Отец впал в панику. Звал лифтёра. А тот мальчик сидел рядом с ней, держал за руку и рассказывал, что у них родится здоровый мальчик. Рассказывал, каким ты будешь героем. Мама позже сказала, что взрослые дурачки впали в панику, а этот малыш сохранял спокойствие и помог ей как никто другой. Поэтому тебя назвали Никитой, в честь того мальчишки. А ещё я знаю, что мама не зря купила тебе салатовую кепку. В тот день, в лифте у того мальчика была точно такая же. И ещё, он был зелёным. Обычный десятилетний ребёнок вряд ли смог бы так себя повести.

– Эээээ… – я просто шизею, ибо почти все факты, кроме детективов, мне неизвестны. Я по памяти передаю всё, что сказал Каштан, и вижу, что с каждым фактом, мир мамы рушится и рушится.

Когда я останавливаюсь, она молчит и растрёпанным взглядом смотрит на Каштан. А потом вдруг плачет и крепко обнимает меня.

– Я люблю тебя, Никита, – шепчет она.

* * *

Я сижу в пенной ванне, напротив плавает любимая резиновая уточка. Мне так хорошо, как никогда в жизни не было. Мои родители всё знают. Они меня любят. Я обладаю сверхспособностями. Как же прекрасно жить.

И надо совершенствоваться.

Я пробую погрузиться в воду с головой. Заложенные уши напомнили те недавние минуты, когда рука судорожно сжимала чёрный Круг, который теперь дрейфует в районе Констанцы. И я унимаю лёгкую панику, зародившуюся внутри груди.

Пытаюсь открыть глаза, но мне становится столь неуютно, что я вырываюсь на поверхность и судорожно хватаю воздух. Потом ныряю вновь. Теперь стараюсь провести под водой больше времени, ожидая, как откроются невидимые жабры, которые начнут засасывать воздух из воды, но…

Не выдерживаю и минуты. Выныриваю.

Ничего не получается. Но что же я. Не всё сразу. Со временем откроются способности до конца, думаю. Поэтому я покидаю ванну и отправляюсь спать.

* * *

В воскресенье, перед лекцией мамы, Морковкины договорились провести с нами время, своеобразный выезд на пикник на склоне. Мама вернула прежнее дружелюбие, и теперь хотела обсудить с тётей Светой перспективу будущего их детей. Я предполагал, что трещать они будут без умолку, а я проведу время с Володькой.

К выходным наша жизнь вошла в прежнее русло. Дедушка – единственный член семьи, которого откровение моей сущности не выбило из колеи. Наверное, он был уже слишком старым для удивлений. Зато бабушка смотрела на меня как на диковину, но ни о чём не говорила.

В субботу я звонил Володьке и умолял, чтобы он поговорил со своей матерью о завтрашнем пикнике. Я боялся, что тётя Света скажет о великой смертности среди зелёных детей. Хотя бы обмолвится словечком. Этого достаточно, чтобы отпугнуть маму, которую я убедил в своей безопасности.

Внезапно я сам начал задумываться над этим вопросом. Если Природа всячески нас защищает, не даёт в обиду, то почему мы умираем? И что грозит мне? Подобные мысли пробуждали страх. Я боялся, что даже во сне меня не оставят в покое.

Но как ни странно, во снах я часто видел девочку, что находится где-то там на первом уровне, прямо у меня во дворе. Меня тянуло к ней всей сущностью. Во сне я видел каждый изгиб её лица, ровный нос, ровные губы, как будто она была моей сестрой. Я просыпался со странным волнением в груди. Как тоска или грусть, но добрые. Пару раз порывался снова уйти на первый уровень и посмотреть на неё. Но вовремя себя останавливал.

Утром в воскресенье мама собирает в пакет картошку, яйца для себя и овощи и сок для меня. Мы идём на место встречи пешком. Идём долго, почти час. На велике-то я преодолеваю это расстояние за десять минут.

Тётя Света и Володька уже там. Мы оставляем взрослых расстилать полянку, а сами бежим в гущу деревьев. Моя мама просит нас быть осторожнее, она ещё не привыкла к металлической защите, которую выстроила вокруг нас Природа.

– Ну и как тебе четвёртый уровень? – спрашивает Володька, когда мы бежим, перепрыгивая коряги и ухабы.

– Спокойный, – отвечаю. – Там очень красиво. Звёзды светят прямо днём, во время солнца.

Володька останавливается и ошарашено глядит на меня.

– Звёзды? – насмешливо спрашивает он. – Дурила, ты опять слишком сильно шагнул. На третьем уровне нет воздуха, поэтому видны звёзды, а на четвёртом – есть. Там только люди отсутствуют.

Я хмурюсь.

– Ничего себе. Но если там воздуха нет, как же я дышал? – спрашиваю.

– На втором и первом тоже нет, – усмехается Володька. – Но ты же существовал на первом целых десять минут.

Я вспоминаю тьму, неясные чёрные глыбы.

– Там вообще всё было как-то… относительно, – подбираю я нужное слово. – Я вроде дышал и не дышал. У меня тело было как огромное пятно.

– Вот-вот, – кивает Володька. – Твоё тело просто подстраивается под каждый уровень. Недаром же ты зелёный ребёнок. Слушай. А пошли на четвёртый уровень. – Его глаза сверкают.

Я тут же соглашаюсь. Мы ложимся в траву на опушке. Сегодня жарко, он только в шортах, его амулет поблескивает на груди в лучах солнца.

– Дай мне руку, – просит Володька. – А то опять сейчас шагнёшь за горизонты.

Я хихикаю и хватаюсь за ладонь братишки. Кожа у него влажная и рука холодная. Мы сосредотачиваемся и по команде уходим неглубоко в землю. Мне кажется, что ничего не меняется, но Володька садится и улыбается.

– Вот мы и здесь. На четвёртом уровне.

Я удивлённо озираюсь. Ну вообще ничего не изменилось, хотя нет. Птицы петь перестали. Насекомые исчезли. А потом я замечаю изменения в Володьке, и от восхищения дух захватывает. Каждая его веснушка светится, амулет на груди переливается зелёным, а мой источает голубоватое сияние. Я вижу Володьку в шортах, и в то же время их нет, и он передо мной потешный голенький. Но я могу копнуть дальше и увидеть, как кровь течёт по его артериям, как бьётся сердце.

Володька видит меня таким же и в нём вспыхивает энергия. Он несётся сквозь деревья, сквозь камни. Я лечу за ним. Вот и река.

– Купаться! – кричит он и ныряет в прохладные воды. За ним ныряю и я. Прямо в одежде, потому что на этом уровне она не намокнет, и мы вернёмся в сухих тряпках. Она даже не отягощает меня, когда я плаваю под водой. И мне кажется, что здесь я могу дышать при погружении. Уж не проявились ли мои суперспособности? Нет, Володька тоже дышит как рыба.

Кстати, о рыбах. Я встречаю их, когда изучаю подводный мир. Готов биться об заклад на нашем пятом уровне таких нет. Живут они себе здесь в своём мире, и их никто не ловит, и не знают о существовании человека.

Наплескавшись вволю, мы выбираемся на камни, ложимся на животы, подставляя лучам солнца мокрые спины.

– Здесь можно находиться очень долго, – говорит Володька. – А уж ты-то, со своей силой, думаю, вообще можешь здесь жить.

Братишка признаёт, что мои способности в разы превосходят его, но при этом не источает чёрной зависти, как бывает с ребятами в школе. Если ты делаешь что-то лучше других, то тебя любят, пока ты даёшь списывать. Стоит тебе замкнуться, и станешь врагом номер один, которому завидует каждый одноклассник.

Мне так хорошо на душе, что я в сердцах начинаю что-то напевать под нос. Володька молчит, слушает меня и смотрит на водную гладь. Когда я останавливаюсь, он говорит:

– У тебя такой здоровский голос.

– Да ну тебя, – смущённо усмехаюсь. – Я никогда не пел раньше.

– Ну и что, – хмурится Володька. Опять та морщинка меж бровей. Жирная капля висит на кончике его носа. – Ты просто не знаешь о песне Природы.

– Чего?

Володька некоторое время думает, а потом говорит:

– Многое из выдумок человечества исходит от Природы. Например, когда давным-давно люди придумали музыку, это всё от неё. Природа поёт постоянно. Птицы, звери, деревья. Любой её звук имеет ноту. Идеальную, причём. Это песнь Природы. Когда человек ещё хоть чуть-чуть её слышал, он поймал унисоны и создал музыку. Музыка – единственная математическая гармония, которая позволяет Природе строить такие уникальные симметрические объекты. Например, снежинка. Её льдинки тоже дрожат в определённых нотах, только столь тонко, что мы и не услышим. Хотя, никогда не выходил в снегопад на природу? Чтобы вокруг стояла тишина полная?

– Не помню, – жму плечами я.

– Вот если выйти в зимний день и прислушаться, то услышишь шёпот снега, – знающим тоном говорит Володька. – Всё в этом мире поёт.

– Кроме меня, – беззаботно бросаю я и переворачиваюсь на высохшую спину.

– Зелёные дети – это эталон гармонии Природы, – тоном профессора продолжает Володька. – Пока мы не открыты, мы можем фальшивить как угодно. Но как только способности проявляются, как только Природа заговорит о себе, мы поём чётко, гармонично, без фальши.

– Ну-ка академик, спой, – подначиваю я.